Денис Грязнов

11 ноября, офис ЧОП «Глория»

Ей было примерно тридцать пять. Самая заурядная внешность: средний рост, чуть выше среднего — вес, тусклые волосы, простая до примитива стрижка, обыкновенное лицо, на котором взгляду просто не за что зацепиться. Доходы тоже, очевидно, весьма средние, а то и ниже среднего — костюм и плащ китайско-турецкого производства, обувь отечественная, сумочка кожаная, но сильно потертая на уголках.

Она, видимо, и сама догадывалась, какое впечатление производит на окружающих, а потому держалась скованно. Вот имя у нее было звучное и красивое — Анастасия. Анастасия Пухова. Но даже его она выговорила тихо и неуверенно, проглотив окончания. Не раздеваясь, уселась на краешек стула, достала из сумочки конверт, из него — фотографию, но так и мяла ее в руках, как будто не желая с ней расставаться.

Ее спутник Олег Шульгин — такой же заурядный тип, немного постарше, рыжеватый, в мешковатом пуховике — держался увереннее. Во всяком случае, пуховик снял и от предложенного кофе не отказался. Он взял у Пуховой фотографию и передал Денису Грязнову:

— У Анастасии исчез сын. Руслан Пухов. Ему восемь лет. Она хочет, чтобы вы его нашли.

Она на мгновение нахмурилась.

Но чем было вызвано ее недовольство? Тем ли, что Шульгин выступил от ее имени, или, может быть, тем, что он в ее присутствии говорил о ней в третьем лице?

О степени их родства, если таковое вообще имело место, Денис мог только догадываться.

— Но розыском детей… — начал было он.

— Вот именно! — подхватил Шульгин. — Занимается милиция и специальные благотворительные организации. Я ей это уже говорил, но она считает, что это неэффективно и ненадежно. Хотя я, например…

— Я бы, — прервала спутника Пухова, — хотела узнать, сколько вы берете за услуги… Какие у вас расценки?

Денис подал ей прайс-лист, и она с минуту изучала перечень предоставляемых «Глорией» услуг и их примерную стоимость. Шульгин навис над ней сверху и, внимательно просмотрев колонку цифр, сокрушенно покачал головой:

— Надеюсь, если мы сейчас просто встанем и уйдем, вы не выставите нам счет?

Денис воздержался от комментариев. Тем более что на Пухову прайс произвел совершенно иное впечатление.

— Вот у вас тут есть пункт «розыск пропавших», — сказала она. — Значит, вы этим все-таки занимаетесь?

— Занимаемся.

— Вот и найдите моего сына. Ваши цены меня устраивают.

— Анастасия! — возмутился Шульгин.

— Вы беретесь за это? — Пухова обращалась только к Денису, на возглас Шульгина не обратив ни малейшего внимания.

Денис кивнул, гадая про себя, кем же посетители все-таки друг другу приходятся? Не родственники точно — иначе Шульгин не назвал бы мальчика «ее сыном», сказал бы «мой», например, племянник или пасынок, и не близкие друзья — напряженность какая-то между ними. Может быть, он ее адвокат? Тогда почему сразу прямо не сказал?

— Я уже потеряла одного сына, — продолжила Пухова. — И не хочу потерять второго.

Денис сообразил, о чем она говорит. Фамилия Пухов ему сразу показалась знакомой, теперь он вспомнил, где ее слышал. Примерно месяц назад банда скинхедов устроила погром на рынке в Мневниках, во время столкновения с азербайджанскими Торговцами погиб один из бритоголовых — Влад Пухов. Ему было лет тринадцать. Об этом писали в газетах, было несколько сюжетов в новостях. Хотя, возможно, это совпадение, мало ли в Москве Пуховых — сотни, если не тысячи.

— Моего старшего сына убили азербайджанцы. Я надеюсь, они ответят за его смерть, — рассеивая сомнения Дениса, сказала Анастасия.

— С вашего позволения я включу диктофон, — попросил Денис. Пухова не возражала. Шульгин скорчил недовольную мину, но промолчал. — Итак, когда и при каких обстоятельствах исчез Руслан?

— Я уверена, что Руслан ушел из дома по своей воле… в общем, сознательно. Ушел не потому, что его потянуло в бега. Он вбил себе в голову, что должен отомстить за брата.

— Отомстить? — не поверил Денис. Представить себе, как восьмилетний пацан мстит азербайджанцам, действительно было трудно.

— Именно отомстить, — с нажимом повторила Анастасия. — В милиции на меня посмотрели как на сумасшедшую и не поверили, но вам я плачу деньги и попрошу соответствующего отношения!

— Разумеется. Продолжайте.

— Я догадывалась… понимала, что ему плохо. Со дня похорон Владика он был сам не свой. Замкнулся, почти со мной не разговаривал, стал прогуливать школу. Я не хотела на него давить, пробовать насильно успокоить. Наверное, нужно было все-таки отправить его к моим родителям. Но они живут очень далеко, в Иркутской области, может, стало бы еще хуже, тут у него друзья, а сорвать его посреди учебного года из школы, отправить за тридевять земель… К тому же с бабушкой и дедом он едва знаком, был у них всего один раз. В общем, что теперь об этом. Я не могла поверить, что он решится на такой шаг, даже не поговорив со мной, не намекнув…

— А отец? — поинтересовался Денис.

— Мы с мужем развелись, когда Руслану было четыре года. Развелись с большим скандалом, и до того все время были скандалы: он не хотел второго ребенка. Отношения у них так и не сложились. Со всеми своими, проблемами Руслан бежал к Владику. Владик был для и него и братом, и отцом, и старшим товарищем.

— И тем не менее…

— Нет, даже в такой момент Руслан не пошел бы к отцу. К тому же он сейчас в Ираке строит какой-то элеватор, его почти год нет в Москве.

— То есть родственники, получается, ничего не знали, так?

Сна согласно кивнула и добавила, сжав кулаки:

— А вообще он подлец и мерзавец! Если бы он не уклонялся от алиментов, может, мне не пришлось бы работать с утра до ночи, может, оставалось бы больше времени, чтобы просто поговорить с детьми. Представляет бумажки, филькины грамоты, что получает сто долларов грязными! Какие там алименты. Но я-то знаю! Я работаю обыкновенным провизором в аптеке и то получаю больше! И я точно знаю, что зарплаты там не меньше тысячи. Копит на «кадиллак». Всегда только и думал что о железках. Хоть бы разбился на своем «кадиллаке», свинья!..

— Хорошо, — прервал Денис гневную тираду, — а друзья Руслана? Он говорил кому-то, что собирается сбежать?

— Нет, о побеге не говорил. Говорил, что отомстит за брата. В нашем подъезде живут два мальчика, оба учатся с Русланом в одном классе. Я каждый день захожу к ним: может, он хоть им позвонит или забежит. Их родители уже на меня косятся нехорошо, но что еще я могу сделать?! Где мой сын? Что он ест, где он спит? У него ни денег, ни ума — он домашний мальчик, он не сможет, как беспризорники, воровать хлеб или просить милостыню! — Она замолчала и сделала несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. — Первые два дня я не ходила на работу, простояла у окна, была уверена, что он вернется. Проголодается, замерзнет, прибежит домой, думая, что я на работе, и тут уж я его никуда не отпущу. Но он не вернулся. И сейчас, верите, прибегаю с работы — первым делом к холодильнику. Там специально для него бананы и пицца. Но все так и лежит нетронутым. Я соседок-пенсионерок попросила, чтобы в оба глядели, но и во дворе Руслан тоже с тех пор не появлялся. Каждый день обзваниваю больницы и морги — ничего, в школу несколько раз ходила — ни учительница, ни одноклассники ничего не знают, с участковым разговаривала, обошла вокзалы и рынки, добралась до беспризорников. Эти за деньги, по-моему, сказали бы, если бы что-то знали, но и они не знают. А в фонде по розыску пропавших, конечно, обещали помочь, но пока единственное, что удалось сделать, — это показать фотографию Руслана по телевизору и расклеить в метро и на троллейбусных остановках. Если кто-то позвонит — будет просто замечательно, но пока никто не звонит.

— Обязательно позвонит! — воскликнул Шульгин. — Фотографии висят только три дня — это не срок.

— Не срок?! — взорвалась Пухова. — Для мальчика, который один на улице, голодный, замерзший, это не срок?! И я еще молю Бога: пусть он будет на улице, пусть среди бомжей, но живой. А что, если…

На поясе у Шульгина запищал пейджер. Анастасия вздрогнула как от удара током и умолкла на полуслове. Шульгин прочитал сообщение и, отрицательно покачав головой, поднялся:

— Я должен идти.

Пухова, тяжело вздохнув, кивнула.

— Олег работает в фонде «Милосердие», они работают с трудными детьми и пропавшими детьми тоже занимаются, — пояснила она, когда за Шульгиным закрылась дверь. — Мы с ним были совсем немного знакомы раньше… — Тут она почему-то смутилась и даже покраснела.

Очевидно, Пухова уговорила Шульгина пойти с ней в «Глорию» и проследить, чтобы ее не «кинули», подумал Денис. Но потом его намекам на то, что можно поискать и более дешевое агентство, она не вняла. И теперь чувствовала себя неловко.

Денис поспешил заполнить затягивающуюся паузу:

— В фонде уже успели что-то предпринять?

— Да, конечно. Олег и его коллеги мне очень помогли. Но они работают с сотнями пропавших, не только из Москвы, а со всей России, и для них, конечно, мой Руслан ничем не лучше остальных, понимаете?

— Понимаю.

— Вот, — она протянула Денису листовку, — таких плакатов напечатали три тысячи штук, но люди почти не обращают на них внимания. Я прямо сегодня стояла у входа в метро и специально считала, сколько человек подойдет и прочитает. За двадцать минут — один. Прошли сотни людей, и только один остановился, посмотрел на фотографию и прочел, что под ней написано. Только один. И друг на друга ведь люди почти не смотрят. Если у тебя нормальная одежда и нет шрама через все лицо, на тебя просто не обратят внимания. А Руслан — обыкновенный. Самый обыкновенный мальчик.

Мальчик действительно обыкновенный. Фотография на листовке была та же, что и у Дениса на столе, только, естественно, менее четкая — ни румянец во всю щеку, ни цвет глаз и волос черно-белая листовка передать не могла, но в целом Руслан был вполне узнаваем. Сверху крупным шрифтом стандартная шапка: «Помогите найти человека», внизу — «5 ноября 2002 г. ушел из дома и не вернулся Руслан Пухов. 1994 г. р. Рост 125 см, худощавого телосложения, волосы русые, короткие, глаза голубые. Был одет: в синие джинсы, синие кроссовки с черными полосками, черную джинсовую куртку на белом меху, черную шапку с красной надписью Supertan. Всех, кто располагает какой-либо информацией о мальчике, просим позвонить по телефонам…»

— Хорошо, мы начнем прямо сегодня, — пообещал Денис. — Но никаких гарантий я вам, к сожалению, дать не могу.

— Я понимаю, если бы это было просто, я бы к вам не пришла. Но я вас очень прошу, отнеситесь к этому серьезно. Пусть Руслана ищут пять ваших сотрудников или десять, все, кто у вас есть, я заплачу. Это, конечно, не мои деньги, мне одолжила их замечательная старая подруга, и она даст еще, если понадобится. Вот тысяча долларов — это аванс, — она выложила на стол пачку перетянутых резинкой двадцатидолларовых купюр. — Звоните мне в любое время, я записала для вас все телефоны: домашний, рабочий, мобильный — его мне тоже дала подруга… И ее телефоны записала вам на всякий случай, ее зовут Алла Козинская, если вдруг… это невероятно, но если вдруг не сможете меня найти, звоните ей, она полностью в курсе.

— Да, — кивнул Денис, — но расскажите все-таки о пятом ноября. Когда вы обнаружили, что Руслан убежал из дому? И что вы имели в виду, когда говорили о мести за брата?..

— Это было во вторник. Я, как обычно, ушла на работу, мне долго добираться, почти час, а на работе нужно быть к восьми, поэтому, когда я уходила, Руслан еще спал, а когда я вечером вернулась, его не было дома. Вначале я не волновалась, но когда и в восемь вечера он не пришел, я спустилась во двор: шел дождь и никого из мальчишек на улице не было, я обзвонила его друзей — никто его в тот день не видел, перерыла все в его комнате — он ушел со школьным рюкзаком, хотя были каникулы, а еще я не нашла теплого свитера, коробки с фломастерами и перочинного ножа. Его Руслану подарил Владик на прошлый день рождения, и Руслан очень им дорожил. Но его копилка осталась на месте, и мелочь в ней осталась, я проверила ящик комода, где храню деньги, и они остались нетронутыми. Я подождала еще какое-то время и позвонила в милицию… А насчет мести за брата… Когда я заикалась об этом в милиции и в фонде «Милосердие», надо мной не то чтобы смеялись, но мне не верили, это действительно звучит странно. Восьмилетний мальчик. Кому и как он может отомстить?! Следствие по убийству Владика еще не закончено, но следователь сказал мне, что все азербайджанцы, причастные к убийству, арестованы. Не в тюрьму же с ножом собирался проникнуть Руслан, чтобы отомстить?!

Она ждала ответа, и Денис ответил:

— Не знаю.

— И я не знаю. Но я хочу вам сказать, что Руслан не по возрасту серьезный мальчик. Он никогда не бросается пустыми обещаниями.

 

Алексей Боголюбов

11 ноября, военно-патриотический клуб «Смена»

— Россия для русских. Мы, русские, — хозяева. Инородцы и иноверцы должны знать свое место…

Он повторял вместе со всеми. Русский как минимум в восемнадцатом поколении Алексей Боголюбов. Твердил как «Отче наш», сидя за длинным, оббитым черной тканью столом, плечом к плечу с такими же русскими.

— Россия для русских. Мы, русские, — хозяева.

И это правда. Истина в последней инстанции. Кому, как не ему, Алексею Боголюбову, это знать. Дед его прадеда воевал в середине позапрошлого века на Кавказе против Шамиля, служил Великой Российской империи.

— Черные свиньи бегали по своим горам, пасли коз — дикие и беспросветные. Мы принесли им цивилизацию. А они вместо благодарности заполонили наши русские города своими черными рожами. Россия для русских!

Его деда убили под Москвой не для того, чтобы в Москве просто так хозяйничали другие.

— Это Россия. Наша и ничья больше! Их мы сюда не звали! А когда на нашей Земле, на нашей Русской Земле селятся другие, с другой ментальностью и культурой, а вернее отсутствием всякой культуры, они должны знать свое место! Сидеть там, молчать и радоваться, что живы пока! Россия для русских. Мы, русские, — хозяева. Инородцы и иноверцы должны знать свое место…

И ксенофобия тут ни при чем. Родина кавказцев — Кавказ, Родина русских — Россия! Вот пусть кавказцы едут к себе.

— Все черные свиньи должны быть депортированы!

— Россия для русских.

Он видел перед собой бритый затылок Сереги Белова. Жутко уродливый шишковатый череп с засохшими порезами. Белов брил голову заточенным штык-ножом и чрезвычайно этим гордился. У Белова железные бицепсы и черный пояс по карате. У Боголюбова астма и музыкальное образование по классу флейты. Но их роднит то, что оба они русские!

В этом подвале без окон, со слишком яркой люстрой под потолком, их сидело пятнадцать человек. Отряд. Отряд, который уже прошел посвящение и дал клятву верности движению, подписавшись собственной кровью.

Перед ними у стены под портретом вождя и рядом со знаменем стояла Наталья Шаповал. Она говорила то, что они потом повторяли с воодушевлением и злостью:

— Россия для русских!

Говорила она резко и коротко, точно командуя:

— Борьба только начинается, запомните. И будет продолжаться, пока мы не сломим сопротивление врагов. Готовьтесь к борьбе. Суровой и беспощадной.

Она была маленького роста и немного пухленькая. Ей едва исполнилось двадцать. Если бы она была обыкновенной, никто из собравшихся здесь парней не обратил бы на нее внимания И уж точно не стал бы слушать. Но она была необыкновенной! Она стриглась очень коротко, носила черный комбинезон и армейские ботинки. У нее были необыкновенные неистовые глаза, и она вместе со всеми ходила громить грязных хачи.

— Вы не просто уличные бойцы. Вы не бандиты, вы Белые Воины, вы расисты, вы чистопородные! Вы имеете право быть хозяевами!

Она говорила с яростью, чтобы рассеять последние сомнения у тех, у кого они еще остались. Все ее побаивались. Она искренне верила в то, что говорила, и с высоты своей веры могла измерять и оценивать их веру и преданность. Вот сейчас она могла бы сесть и, как училка в школе, продиктовать им сегодняшний материал. Но она не садилась, потому что не могла сидеть, потому что, когда она говорила об их России, об их Силе и об их Правде, ей нужно было стоять во весь рост и дышать полной грудью.

Боголюбов слушал не столько ушами, сколько глазами. Он любил ее. Как соратника, как боевого товарища. И может, еще чуточку больше.

Своей решительностью она напоминала ему мать. Отец — мягкотелый либерал и вонючий интеллигент — бесконечно колебался и взвешивал. Даже там, где и думать было нечего. Все нудил зажеванные штампы о всеобщем равенстве, человечности, правах и свободах. Из-за таких амебообразных черные и расплодились!

— За нами Святая Земля Русская, пролитая кровь лучших сыновей великой Руси! На нашем знамени — Крест, олицетворяющий нашу борьбу!

В комнату, широко распахнув дверь, вошел Лидер. Все вскочили со своих мест. Он вскинул руку в приветствии, и они ответили ему тем же. Он позволил им сесть и сказал:

— Сегодня у вас будет внеплановое занятие по военной подготовке. Через несколько дней мы проведем акцию. Мы научим черных уважению к Хозяевам! Наш товарищ, убитый хачами, до сих пор не отмщен. Смерть инородцам!

Все трижды повторили:

— Смерть!

Лидер вскинул руку и вышел.

Она снова выступила вперед и заговорила о кровном братстве. Боголюбов смотрел на нее, почти не слыша слов. Он сравнивал ее с Лидером. У него, конечно, не было такого права, но он сравнивал. Лидер, безусловно, заслужил право называться лидером. Но Боголюбову он представлялся слишком прагматичным и рациональным, не было в нем самоотверженности и фанатизма. А в ней были. Не таким ли и должен быть лидер? Самоотверженным фанатиком.

Вождь с портрета над ее головой взглянул на Боголюбова гневно и осуждающе. Боголюбов смутился и опустил глаза. Все читали молитву. Молитвой заканчивалось каждое занятие.

После военной подготовки все пошли в бар. У них, у Хозяев, был свой бар, где на входе висела надпись «только для белых», и об каждого черномазого или узкоглазого, не умеющего читать, все посетители имели право по очереди вытереть ноги, а потом его выбрасывали в помойку. Бар назывался «Белый крест», и обычно Боголюбов приходил туда каждый вечер, потому что Шаповал тоже туда приходила. И пусть сидела с Лидером или его личной гвардией, Боголюбову нравилось смотреть на нее хотя бы издалека.

Но сегодня ему не хотелось пива. Белов опять сделал из него котлету: разбил губу и швырнул о стену так, что до сих пор болела спина.

Боголюбов пошел к метро, глядя под ноги и думая о том, что акция — это здорово. Это то, что надо. Акция — это повод проявить себя. Потому что не мускулы главное, главное — вера и преданность. Может, и есть у Боголюбова кое-какие грехи на душе, но с верой у него все в порядке. И за убитого Влада Пухова, которого Боголюбов и видел-то два раза в жизни, он будет мстить как за брата. Будет рвать глотки — Пухов был ему и правда братом уже только потому, что был русским.

От этих мыслей Боголюбову стало намного лучше. Он поднял голову и поглубже вдохнул.

И откуда только взялся этот урод, когда на душе так хорошо?!

Прямо на Боголюбова шел какой-то помятый ниггер в сереньком драповом пальтишке и вытертой нутриевой шапке. В руке он нес бесформенный рыжий портфель, и на ногах у него были дурацкие дерматиновые полусапоги.

А может, потому и взялся, что хорошо. Чтоб стало еще лучше!

Боголюбов выверенным движением сбил шапку ниггера прямо в лужу. Вода только-только начала покрываться тонким льдом, и ниггер растерянно смотрел, как лед ломается под тяжестью его шапки и она погружается в грязь.

— Катись обратно в свою Нигерию, понял?! — Боголюбов ткнул его в грудь и пошел дальше, не оглядываясь. — Беженцы! Приехали просить, снимайте шапку, когда просите!

Он зашел в метро, прохожие изредка бросали косые взгляды на его оранжевую куртку и армейские ботинки. Эскалатор был забит битком, но вокруг него образовался вакуум, две ступеньки, выше и ниже той, где он стоял, так и остались пустыми.

Ну и правильно, пусть боятся. Пусть знают. И боятся.

Подошел поезд, народ, перестав обращать на него внимание, ринулся к дверям, его оттерли локтями и спинами. Боголюбов не сопротивлялся. Он снисходительно взирал на суетящихся людишек.

Они еще ни о чем не подозревают. Они ничего не чувствуют.

А он чувствовал. Кожей чувствовал приближение Нового Времени. Нового Времени, когда наступит Новый Порядок вещей.

 

Николай Щербак

12 ноября, Бусиново

Пуховы жили в Бусинове. Дом стоял в глубине квартала, большого и по окраинным меркам вполне приличного, окна его выходили на школьный двор, а соседняя такая же точно панельная шестнадцатиэтажка смотрела уже на Кольцевую дорогу. Спортплощадка граничила с пустырем, почти незамусоренным, ближе к дому он был покрыт укатанной щебенкой, пятачок почище занимал грузовик, с которого торговали овощами, а в стороне, чуть поодаль, облюбовали себе место пацаны.

Николай, не выходя из машины, понаблюдал за ними. Пацанов было пятеро, компания как раз для Руслана Пухова: младшему лет восемь, старшему — десять (на нем в отличие от остальных не было куртки, только легкая безрукавка поверх свитера, не сковывавшая движения, и шапки тоже не было — несомненный признак независимости). Играли они в игру, которая во времена Николаева детства звалась «Пекарь». Четверо по очереди метали палку из-за черты, целя в пивную банку на кирпичном постаменте, пятый, «пекарь», охранял ее. Когда все отправились подбирать метательные орудия, «пекарь» бросился наперерез, пытаясь дотронуться до кого-нибудь палкой — «припечь», или, как говаривали когда-то, «запекарить», и тем самым сдать свой малопочетный пост. Догнав одного из убегавших, «пекарь» под всеобщий хохот ощутимо ткнул его в зад. Но правила требовали, чтобы вся процедура совершалась, пока банка стоит на месте, после чего «пекарю» полагалось сбить ее, а старший и самый юркий из пацанов успел уже подхватить свой дротик и держал на замахе, готовый в последний момент приложиться к банке не хуже настоящего гольфиста или хоккеиста. «Пекарь», однако, тоже оказался малый не промах: вроде остановился, потом неожиданно наддал, и они ударили одновременно. Разгорелся спор.

Не дожидаясь, пока дело дойдет до драки, Николай вылез из машины.

— Привет, молодежь!

Дернув еще по разу друг дружку за ворот, спорщики расступились.

— Кто Руслана Пухова знает? — спросил Николай.

— А-а-а, вы тоже из милиции? — разочарованно протянул тот, что был с непокрытой головой.

Восьмилетка, ужаленный в мягкое место, но по молодости лет участия в дискуссии, решавшей его судьбу, не принимавший, с трудом выпростал из рукава часы, пожевал губами и объявил:

— Ого! 17.15 — четверть шестого! А я еще природу на завтра не сделал. Пока, чуваки.

— А мне что, за тебя еще круг стоять?! — возмутился водивший, но его никто не поддержал.

— К нам уже пятьсот двадцать раз из милиции приходили, — продолжил старший, — и тетя Настя еще тыщу раз. А Пух за Влада отомстить грозился. Потом совсем крыша поехала: взял и из дома смылся. Уже достали из-за него. Мелочь пузатая, что с него возьмешь?!

— Ага! Сам ты мелочь пузатая! — буркнул его оппонент, глядя под ноги и нервно ковыряя палкой землю. — Когда Пух летом еще тя камнем по башке съездил, ты только сопли размазывал. Потому что зассал! Ссал, что Влад тя отловит и какашку из тя слепит.

— Брэк, — скомандовал Николай и поймал за шкирки обоих, не позволяя драке вспыхнуть снова. — Скажите-ка лучше: Руслан когда-нибудь прежде из дома сбегал?

— Не-а, не сбегал, — ответил старший.

— Ага! — снова возразил другой. — А кого на железке выщемили?

— Так то ж он не спецом…

Пацаны замолчали. Теперь и старший опустил глаза.

— Давайте-давайте, договаривайте! — потребовал Николай.

— В общем, мы шашки ходили делать.

— Шашки?

— Сабли в смысле. Из арматурных прутьев. Кладешь на рельс, поезд расплющит, потом еще надо заточить, и будет сабля. Вот. Сабли сделали, а Пух нашел гнилой арбуз, кто-то из окна поезда выкинул, и говорит: «Ездят всякие к нам в Москву» — и в электричку бросил. А потом стал кусками глины в пассажирский швырять.

Рассказчик снова замолчал. Николай кивнул:

— Понятно.

— А я по окнам не кидал, — ни с того ни с сего начал оправдываться мальчуган, — это Пух по окнам, я только по колесам. Потом видим — патруль. Я на вагон подцепился и Пух тоже. Нас на Ховрино сняли. Говорил ему: «Прыгай», а он: «Пусть затормозит». В общем, до восьми утра продержали, до смены, мы не признавались, кто такие. Потом по ушам надавали и выгнали. Все из-за Пуха! Мне б лично ничего дома не было, а ему мама — тетя Настя — запретила на железку ходить, после того как бомжонка одного задавило. Он раз пришел в мазуте, так она его лыжной палкой по спиняке.

— Ясно. А кому конкретно он мстить собирался?

Все дружно пожали плечами, а старший добавил с досадой:

— Я ж вам объяснил: пятьсот двадцать раз уже нас расспрашивали! Не говорил Пух, кому мстить будет, и куда он мог пойти, никто не знает, и с беспризорниками мы дел не имеем. У них финки есть, я точно знаю.

— Откуда же ты знаешь, если дел с ними не имеешь? — поинтересовался Николай; стараясь сохранить серьезность.

— От верблюда.

— Они все равно с лета не показывались, — вмешался еще один мальчишка, до сих пор не проронивший ни слова, — а финаки у них сто пудов есть. Они не просились ни разу играть. Как придут — в детский сад, в беседку, и клей нюхают. Мы к ним не подходим, а Пух как-то подошел, потому что за него Влад всегда подписывался, а они ему клея не дали. Пух все время борзел, потому что Влад был самый крутой во дворе.

— Че ты гонишь?! — Старший презрительно сплюнул и поджал посиневшие от холода губы. — А Генка Штангист?

— При чем тут Генка? Ему сколько лет? Семнадцать, наверное. Ты видел, чтоб он во дворе гулял? А Валек, между прочим, домой смылся не для того, чтоб на банке не стоять, а потому, что у него есть Пухов комикс со Спайдермэном, Пух сам комиксы рисовал и всем на всякие праздники дарил, а милиция у всех Пуховы комиксы собирала зачем-то, у кого были. Обещали отдать и не отдали. Мне целых пять не вернули. Вы не знаете, скоро отдадут?

— А с кем из друзей Влада Руслан знался? — не стал уточнять Николай.

— Ни с кем, — нетерпеливо ответил старший, — они нас не принимают. Можно мы уже играть будем?

— Валяйте. Только фамилию Валька скажите и номер квартиры. — И глаза друг другу не повыбивайте, хотел добавить он, но удержался.

 

Алексей Боголюбов

Утро было хмурым, а на душе было еще пасмурней.

В половине девятого в квартире Боголюбовых раздался телефонный звонок. К телефону звали Алексея. Вкрадчивый мужской голос в ответ на его «алло» сказал всего семь слов:

— В половине двенадцатого в книжном магазине «Москва».

И вслед за этим раздались короткие гудки.

Боголюбов выругался про себя. Настроение было испорчено сразу же и на весь день. Фраза «в половине двенадцатого в книжном магазине «Москва» несла в себе косвенную информацию и на самом деле означала: в 11.55 и через два дома от книжного. Таков был установленный порядок: к указанному времени нужно было прибавить 25 минут, к дому — еще два, в большую сторону. Очень простая схема, но если кто-то слушает разговор, ни за что не узнает подлинную информацию. Так доходчиво объяснил это Боголюбову Плюгавый. Да, Плюгавый. Человека, который позвонил ему и с которым Боголюбов должен был сегодня встретиться, звали Плюгавый. Разумеется, его звали как-то иначе, но для Боголюбова он раз и навсегда был Плюгавым. Боголюбов не мог избавиться от какого-то гадливого чувства, даже когда просто думал о нем, не то что пожимал ему руку. А ведь пожимал, пожимал… Бр-ррр…

Чуть больше двух месяцев назад Боголюбов решил совершить подвиг. Собственно, он его и совершил, только вот подвиг вдруг вывернулся наизнанку и стал предательством.

Чуть больше двух месяцев назад Боголюбов решил проследить за Шаповал. У них был законный выходной после интенсивных внеплановых занятий по военной подготовке, и Наталья вдруг, против обыкновения, не пошла в бар «Белый крест», а спешно куда-то засобиралась. И тогда он отправился следом. Ему необходимо было знать, куда она направляется. Им двигали ревность и тревога. Он хотел чувствовать сопричастность не только к их общим делам, но и к ней самой. Он любил ее. Пусть ему семнадцать, а ей двадцать, какое это имеет значение?! Он ее любил. Он хотел быть к ней ближе. А как было приблизиться к Наталье, такой цельной и немного холодной во всем, что не касалось их Идеи. Хотя Идеи, конечно, касалось все. Вот и сейчас, держась от Шаповал на порядочном (метров двадцать — двадцать пять, как учили) расстоянии, Боголюбов был уверен, что она отправилась выполнять какое-то ответственное задание, наверняка поручение Лидера.

Против обыкновения, Наталья не стала ловить машину, спустилась в метро. Это еще больше укрепило Боголюбова в том, что она занята чем-то сверхважным Наталья доехала по кольцевой ветке до «Киевской», а оттуда — до «Смоленской». Поднялась на эскалаторе в город. Боголюбов ни на секунду не упускал из виду ее коротко стриженный затылок и черный комбинезон. Наталья двигалась по Новинскому бульвару, не дошла до американского посольства, свернула на Новый Арбат. Не то чтобы Боголюбов ждал, что Наталья отправится в американское представительство и совершит там какую-нибудь дерзкую акцию возмездия, но он был слегка удивлен тем, что, находясь в непосредственной близости от Врага, Шаповал ничего не предприняла.

Но! Это наверняка объяснялось тем, что у нее имелась гораздо более важная стратегическая задача. Конечно! Это же было так очевидно, как он сразу не понял.

Стриженый затылок тем временем спустился в подземный переход, поднялся на четную сторону улицы и теперь уверенно двигался к дому № 28. На широком, бывшем Калининском, проспекте было достаточно людно, но все же Боголюбов просматривался бы как на ладони, приди Наталье в голову мысль кинуть взгляд назад. Он укрылся за киоском с газетами. Купил себе программу — «ТВ-парк» за текущую неделю, раскрыл его и поднял до уровня глаз.

Но взгляд против его воли уперся в «ТВ-парк», за что-то зацепился. Ах вот оно что… Канал «Культура», мать его.

«Художественный фильм «Кадош». Производство: Израиль, Франция. Одна из лучших израильских картин последних лет. В ортодоксальном Иерусалиме две сестры, Ривка и Малька, борются с отжившими религиозными традициями, не дающими им любить и быть любимыми… Меир и Ривка женаты уже десять лет, но у них нет детей. По законам религиозной общины, в которой они живут, Меир должен взять другую жену…»

Тьфу-ты!

Боголюбов с негодованием отшвырнул журнал в сторону — и вовремя. Наталья как раз открыла какую-то дверь в доме № 28 и вошла вовнутрь.

Боголюбов подобрался ближе, на расстояние, с которого можно было прочитать надпись над входом: «Чайхана «Кишмиш». Узбекская кухня».

Признаться, сначала Боголюбов слегка оторопел Какая чайхана, какая кухня, при чем тут кухня?! Но довольно быстро слово «узбекская» подсказало, что к чему. Ну конечно! Это заведение принадлежит чуркам, и едят здесь тоже чурки. А чурок надо ставить на место. И Наталья Шаповал хорошо знает, как это делается.

Первым желанием его было ворваться вовнутрь вслед за ней — мало ли что, вдруг ей потребуется надежное мужское плечо. Но ведь она не знает, что он следит за ней, такое совпадение едва ли покажется случайным. А если она выполняет спецпоручение Лидера (а наверняка так и есть), то ход операции конечно же подготовлен и все скрупулезно рассчитано. И не помешает ли он в таком случае своим внезапным появлением? Но как выяснить, чем конкретно занята Наталья и все ли у нее в порядке? С улицы окна непроницаемы. Оставалось только ждать.

Тогда Боголюбов снова спустился в подземный переход и перебрался на противоположную сторону, чуть правее развлекательного комплекса «Арбат», там было открытое кафе. Присел за пластиковый стол. И вперил взгляд в узбекскую чайхану. Просидел так неподвижно какое-то время. Через несколько минут раздался голос:

— Да-рагой, не сыды проста так, да? Закажи чиво-нибуд, да?

Из ларька, которым, собственно, вся кухня этого «кафе» и ограничивалась, с ним говорил неопределенной национальности хачик. Впрочем, хачик, он хачик и есть, какая еще там национальность.

— Отвянь. — И Боголюбов нетерпеливо отмахнулся.

Оказалось, напрасно. Хачик не поленился вылезти на свет божий, и оказалось, что в нем росту без малого два метра.

— Зачем хамыть, да? Заказывать будым, нет?

Вот ведь черт. У Боголюбова неприятно засосало под ложечкой. Это чувство иногда посещало его в самых неподходящих ситуациях. Он-то воображал себя железным бойцом со стальными нервами и непреклонной волей, но иной раз вдруг становилось не по себе, причем к этому моменту он оказывался неизменно не готов. Черт возьми, не это ли самое дурацкое чувство зовется банальным словом «трусость»? Впрочем, сейчас было не до филологических тонкостей.

— Минеральной воды, — буркнул Боголюбов.

— Боржоми, нарзан, — нараспев произнес кавказец.

Да он что, издевается, что ли?!

— «Святой источник» имеется?

— Нэ ымеется. Нарзан, боржоми.

Вот гад, а?! Ну ладно, в конце концов, нарзан добывают в Кисловодске, а Кисловодск, слава богу, русский город. Российский.

— Тащи нарзан. И пирожков каких-нибудь.

— Пирожков нэт. Хот-доги.

— Ну давай, — скрипнул зубами Боголюбов.

Над бутылкой нарзана ему пришлось сидеть сорок три минуты, Боголюбов засек время по часам «Слава» Второго московского часового завода. Еще год назад у него были японские «Кассио», с двумя циферблатами, будильником и кучей других наворотов, но он избавился от всего иностранного в своей жизни. «Кассио» он растоптал после речи Лидера, которая взяла его за живое — о засилье западного капитала на необъятных просторах родины вообще и в Первопрестольной — в частности. Вышло это в туалете «Белого креста» почти на глазах у вылазившего из кабинки Белова. Белов даже оторопел. Оттолкнул Боголюбова и схватил часы, вернее, то, что от них осталось, и поднес к огромному, не слишком чистому уху.

— Ну ты и придурок, — сказал тогда Белов, тщетно пытаясь что-то расслышать в раздавленном механизме.

…Итак, Наталья Шаповал вышла из чайханы и пустилась в обратный путь. Кажется, она придерживалась того же маршрута. Боголюбов выдержал паузу и отправился следом. Час спустя они оба с небольшим интервалом приехали в «Белый крест».

Спустя два дня история повторилась. Только маршрут теперь у Шаповал был немного иным. Она поехала на Новый Арбат через центр и высадилась на станции «Арбатская» у кинотеатра «Художественный». Опять-таки перешла дорогу и, пройдя квартал, скрылась в узбекской чайхане. И снова Боголюбов сопровождал ее на некотором расстоянии и хронометрировал время. На этот раз Шаповал пробыла в доме № 28 чуть больше получаса.

Еще через двое суток Шаповал снова отправилась в узбекскую чайхану…

Спустя две недели Боголюбов перестал ее сопровождать. В этом не было никакого смысла. Все происходило точно так же, как в первый раз. Шаповал скрывалась в «Кишмише» на время от получаса до часа. Что она там делала, Боголюбов не знал. Он ломал себе голову над этим, выстраивал множество более-менее реалистичных версий, но и только, продвинуться же дальше у него не получалось. Максимум, до чего он додумался, это что в «Кишмише» у Натальи есть осведомитель, от которого она получает важную информацию о чурках. А что? Светлая мысль, между прочим.

Наконец наступило озарение. Боголюбов вспомнил о существовании своего одноклассника, Ваньки Наумова, форменного ботаника и большого спеца в разного рода электронике. Национальности, правда, Ванька был туманной, хотя и рекомендовался русским, ну да для важности дела это сейчас было несущественно. Именно Ванька Наумов был тот человек, который мог помочь ему в сложившейся ситуации.

В первый же выходной Ванька отвел Боголюбова на Митинский рынок, где, как он уверял, можно было купить что угодно. Ванька подошел к контейнеру, из которого торговали компьютерными комплектующими, и перекинулся парой слов с продавцом. Боголюбов не понял ничего, но Ванька сказал, что ему и понимать тут нечего, и потянул его перекусить.

— Но я не голоден, — возразил Боголюбов.

— Это неважно, — сказал Ванька. — Все равно идем. Так надо.

Они зашли в шашлычную и присели за свободный столик. Ванька взял себе пива и чипсов. Народ в шашлычной особо не задерживался, разве что уже обремененный покупками. Продавцы забегали лишь перекурить да за пачкой сигарет. Рынок бурлил.

— Ну и что теперь? — недовольно спросил Боголюбов, глядя, как Ванька берет вторую бутылку пива.

— Терпение, только терпение, — голосом Карлсона ответил Ванька.

Наконец, спустя четверть часа, за их столик подсел лысый мужчина лет тридцати пяти. И коротко и без обиняков спросил:

— Что нужно?

— Подслушивающее устройство, — сказал Ванька за Боголюбова.

— «Жучок» в смысле? Какой?

— Что-нибудь попроще. И понадежнее.

— Есть одна хорошая вещь, — сказал лысый. — Только радиус действия не очень большой. До километра.

Ванька повернулся к Боголюбову с немым вопросом. Тот сказал:

— Да этого за глаза хватит!

— А что за хреновина?

— Хреновина называется «Пиранья SТ-032», — сообщил лысый.

Ванька хмыкнул:

— Подходящее название.

— Вот именно. Слышимость превосходная. Пошли ко мне в контейнер, покажу.

Они вышли на воздух. По дороге лысый бормотал какие-то туманные вещи:

— Многофункциональное подслушивающее устройство… возможность подключения к компьютеру, мобильному телефону, защита от акустических генераторов шума…

— Чего?! — удивился Ванька.

— Ну это если против вашего «жучка» создают защиту. То есть если спектральный коррелятор индикатора поля…

Боголюбов плелся позади них и старался не слушать всю эту китайскую грамоту, пока не ткнулся прямо в остановившегося Ваньку. Тот отвел его в сторону и зашептал:

— Слушай, Леха, эта хреновина, оказывается, слишком большая, не меньше сигаретной пачки. А я так понял, что тебе нужен маленький «жучок», верно?

Боголюбов кивнул. Ванька повернулся к лысому. Пару минут они что-то обсуждали. Потом Ванька сообщил:

— Полторы сотни. Есть «жучок» размером с двухрублевую монету, его можно приколоть человеку за воротник, и он ничего не заметит. Но он стоит полторы сотни. Зеленых.

— Сколько?! — отшатнулся Боголюбов.

— Ты слышал.

Таких денег у Боголюбова не было. И возможности в ближайшее время раздобыть — тоже. Что же делать?!

— Слушайте, — оживился он, подойдя к лысому, — а нельзя ли взять у вас «жучок» в аренду?

— Как это?! — поразился лысый.

— Ну очень просто. Я беру у вас его на пару дней. Но, конечно, за гораздо меньшие деньги. Потом возвращаю.

— Ну вот еще! — засмеялся лысый. — Да ты сбрендил, парень. Это же одноразовый бизнес. А если «жучок» обнаружат те, к кому он будет прицеплен? Так ведь часто и бывает. Они что же, тебе его вернут на блюдечке с голубой каемочкой? Нет уж, либо полторы сотни, либо разговор закончен.

Разговор был закончен.

«А чего это я комплексую? — подумал вдруг Богомолов. — Просто «жучок» должен быть живым. Ну и что с того, что я не могу сам зайти в чайную — Наталья увидит меня, — но ведь я же могу послать кого-нибудь вместо себя! Просто это должен быть человек не из наших». Он повернулся к Наумову:

— Ванька, окажи мне еще одну услугу. Нужно проследить за одним человеком.

Если бы он тогда плюнул на все. Если бы просто объяснился с Шаповал… Не было бы теперь Плюгавого.

Жизнь Боголюбова не была бы загублена.

 

Сами виноваты

9 ноября бритоголовые из «Штурмовых бригад 88», управляемые и вдохновляемые лидером Всероссийского Национал-Патриотического Движения Николаем Хромовым, учинили в Кунцево вылазку, оставшуюся без внимания средств массовой информации. На сей раз группа подростков в возрасте 13–15 лет численностью несколько десятков человек при невмешательстве милиции в течение нескольких часов терроризировала вьетнамских детей. Точное число жертв неизвестно: ни для кого не секрет, что выходцы из братской в недалеком прошлом страны ни при каких обстоятельствах не обращаются за помощью к властям, полагая — небеспочвенно, — что подобное обращение не приведет ни к чему хорошему, кроме очередных поборов. Уголовное дело по факту хулиганских действий скинхедов заведено не было.

Таковы факты. А вот комментарии: «Узкоглазые сами виноваты — не хотят жить как люди…» Эти слова принадлежат сотруднику ОВД Кунцево, принимавшему в событиях непосредственное участие (безучастие), и выражают весьма распространенную, если хотите, популярную точку зрения. Действительно, вьетнамцы в массе своей по-русски говорят с трудом, все сплошь имеют карликовый рост, в пищу употребляют мясо собак и сороконожек — разве они люди?! Азербайджанские торговцы хоть и не пользуются симпатиями большей части населения, но, по крайней мере, никто не сомневается в их человеческой природе. Выходит, факт избиения скинхедами вьетнамских школьников вполне закономерно не вызвал никакой реакции СМИ: это ведь даже не погром на рынке, так, пошалили детишки, на то ведь оно и детство, чтоб шалить.

Как ни горько это сознавать, но, когда речь заходит о проблемах межнациональных отношений, подобным образом рассуждают многие — очень многие, — не считая необходимым ни скрывать свои суждения, ни раскаиваться, узнав о случайных жертвах. Фашизм пустил глубокие корни в нашем сознании, просто мы не привыкли называть вещи своими именами.

Gazeta.ru

 

Николай Щербак

12 ноября

Фамилия Вальки была Игнатов, в списке Николая он уже значился: один их двух одноклассников Руслана, живших в том же подъезде, что и Пуховы. Прежде чем подняться, Николай позвонил. Трубку сняла женщина, очевидно мать Вальки Игнатова. Николай обстоятельно представился, объяснил цель своего визита, пообещал долго не задерживать, но в ответ услышал нечто неразборчивое и недоброжелательное. Она открыла ему, не спросив удостоверения, но дальше порога не пропустила, загородив собой проход, и сразу объяснила причину своего недовольства:

— Настя уже заколебала, честное слово! По пять раз на день звонит: «Руслан не объявлялся? Валюшик его случайно не встречал? Может, кто-то из ребят что-то слышал?» Я все понимаю, но нужно же и честь знать, честное слово! Я стараюсь ее к ребенку не подпускать, так она его во дворе подкарауливает или возле школы. Ну вы скажите: если б я что-нибудь где-нибудь, хоть краем уха, разве бы ей сразу же не сообщила?! Короче, не знаем мы ничего сверх нее. И мы тут в гости собрались, так что вы уж извините.

— У Валентина есть комикс Руслана, — сказал Щербак.

— Валентин! — позвала мать строгим голосом, повернув голову, но с места не трогаясь.

Он тут же выскочил на крик: наверняка стоял в комнате под дверью и слушал.

— Чего, мам?

— Дядя говорит, у тебя есть какой-то рисунок Руслана?

— Нету.

— Я не стану его забирать, — пообещал Николай, — только посмотрю и тут же отдам.

— Честно?

Николай не успел ответить, что частные детективы никогда не врут: мать состроила сыну страшные глаза и он, накуксившись, поплелся за своим сокровищем.

Принес он обыкновенную ученическую тетрадь в клеточку. На первой странице было выведено крупными печатными буквами «Спайдермен против Круппа», а дальше шли еще две разрисованные странички, разделенные на шесть окошек-кадров каждая. Все рисунки были выполнены одним синим фломастером, выглядели по-детски плосковатыми из-за отсутствия перспективы, но фигуры людей и особенно многократно повторяющийся человек-паук сделаны были почти профессионально — несколькими уверенными штрихами.

— Чего стоишь здесь? Почему раздетый до сих пор?! — прикрикнула мать на Валентина. — Целый час тебя потом ждать?

Николай поспешил откланяться.

Следующим в его списке стоял Рома Пригожин. Но ни его самого, ни родителей дома не оказалось, только бабушка. Позвонив в дверь, Николай услыхал ее тяжелые шаги и распевное: «И-иду-у». Прежде чем дверь отворилась, это «и-ду-у-у» повторилось добрый десяток раз.

— Лидия Сергеевна, — представилась бабушка.

Она в отличие от матери Вальки Игнатова была чрезвычайно рада гостю. Николай даже приготовился к тому, что сейчас его попытаются угостить какой-нибудь домашней стряпней, но обошлось.

— У Настеньки Пуховой все не слава богу! — сказала Лидия Сергеевна, устраиваясь в высоком кресле с самодельными подлокотниками. — Вся жизнь наперекосяк. И все из-за Бориса. Это муж ее бывший. Она ж совсем молодая была, когда он ушел. И с тех пор на себя махнула, и двоих детей тянет, и все сама, все сама… Такая женщина была, — Лидия Сергеевна лукаво подмигнула Николаю, — знойная… И что от нее осталось?! Бедная, уже до ручки дошла. Вот совсем недавно случай был, уже когда старшего ее убили. Она сама рассказывала. Ходила в мэрию за какой-то там справкой — она все инстанции обегала, — и ей один бюрократ, значит, говорит: «Я вам печать поставить не могу, вы должны представить доказательства, что действительно занимались воспитанием сына». Нет, вы можете себе представить?! Такая крыса канцелярская! Так она ему зонтиком по морде, по морде! Хорошо, что она не одна была, уговорила знающего человека пойти с ней, так он ее оттащил от этого мерзавца. А тут еще Русланчик сбежал… За что ей такое горе? И ума не приложу, куда он мог податься. Он вообще шустрый ребенок, не то что наш Роман. Наш — тютя.

Тютя Роман, как выяснилось, подхватил воспаление легких и теперь лежал в больнице, так что разговор с ним пришлось отложить на неопределенное время.

Так, по сути, и не узнав ничего нового, кроме того, что Руслан талантливый рисовальщик, Николай пошел к Пуховым. Для начала пристроил к телефону несложное записывающее устройство, которое включалось, как только снимали трубку.

Версия похищения мальчика пока серьезно не разрабатывалась: если бы Руслана похитили, похитители не стали бы тянуть неделю и позвонили бы уже давно. Но мальчик же не растворился в воздухе, где-то он существует, и кто-то об этом знает. И этот кто-то может захотеть за свои знания тот же выкуп. Так что иметь информацию о подобных звонках было нужно. А чтобы не ходить каждый день за кассетами, в записывающее устройство была встроена еще маленькая «примочка», позволявшая прослушивать записи дистанционно. То есть слушать можно было прямо из офиса «Глории», просто позвонив по телефону. Собственно, тот же автоответчик с АОНом, только чуть-чуть посложнее.

Николай популярно объяснил Анастасии, как действует механизм, как стирать записи личных и не представляющих интереса для расследования разговоров. Пухова понимающе кивала, хотя, похоже, не очень верила, что аппаратура пригодится.

Затем Николай осмотрел комнату Влада и Руслана. Квартира была двухкомнатная: комната побольше, но проходная — территория Анастасии, во второй, довольно маленькой, до недавних пор сосуществовали Влад и Руслан. Двухъярусная кровать, но не обычная, а довольно хитрой конструкции: днем, чтобы места было больше, лежанки можно было поднимать и пристегивать к стене, как в поезде; два письменных стола; два узких шкафа для одежды; четыре книжные полки; в тех редких местах, где стены не закрывала мебель, в уголке Руслана все было увешано буклетами и плакатами Лего, у Влада со стен сверкали черными мускулами Эвандер Холлифилд и Мухаммед Али. Странно, что, уйдя в скины, Влад не избавился от прежних чернокожих кумиров.

В целом, конечно, жуткая теснота: двум пацанам совершенно развернуться было негде, но чистота идеальная. Вряд ли стараниями братьев, скорее Анастасия потрудилась, и, судя по всему, недавно. Наверняка перетрясла и перещупала каждую вещь, каждую книжку, можно и не надеяться что-то теперь тут найти.

— А у Руслана не было какого-нибудь тайника или чего-нибудь в этом роде? — поинтересовался Николай.

Анастасия отрицательно покачала головой:

— В доме не было.

— Дневник он не вел, план предстоявшей кампании не зарисовывал, прощальную записку не писал?

— Нет.

 

Денис Грязнов

12 ноября, Мневники

Снова пришлось одалживаться у дядюшки, но зато теперь у Дениса был классный гид и консультант. Муровский опер Сергей Лисицын, до сих пор работавший по делу об убийстве Влада Пухова, согласился проехаться с Денисом на место событий.

Влад погиб от удара гирей по голове. Удар был нанесен, по версии следствия, одним из азербайджанских торговцев. И если Руслан собирался отомстить азербайджанцам, он просто обязан был обосноваться где-то рядом с рынком в Мневниках. Тем более что, как выяснилось, отнюдь не все азербайджанцы — участники, а вернее, жертвы погрома продолжают сидеть в СИЗО.

— Пришлось отпустить, — размахивая незажженной сигаретой, возмущался Лисицын. — Только трое сидят пока. Два самых заядлых крикуна — эти как минимум за сопротивление при задержании свое получат. И собственно главный подозреваемый — тот, кому орудие убийства принадлежит. Остальных отпустили. Под подписку. До окончания следствия. А когда оно кончится, одному Богу известно. Тут только дрались больше сотни человек — всех надо опросить, свидетелей еще столько же, и их показания надо оформить. Бригада нужна хотя бы человек двадцать оперативников, а нас трое! Мы так год будем ковыряться. А они будут продолжать своими гнилыми дынями торговать. Без прописки и без регистрации. Но до окончания следствия из Москвы их никто не выгонит. Вот такой подарочек товарищам из солнечного Азербайджана.

На рынке этом Денис был последний раз лет пять назад, наверное, не меньше. С тех пор понастроили новых павильонов. Центральный павильон, в котором, собственно, и имел место погром, представлял собой стеклянный куб, по периметру — крошечные лавчонки со всякой всячиной, в центре — огромный круг прилавков с самой разнообразной снедью.

Азербайджанцы занимали обособленный угол и торговали преимущественно плодами юга: арбузами, дынями, виноградом, откровенно зелеными мандаринами и хурмой. Было их человек десять, и рядом с их лотками прогуливался молодец в камуфляже с резиновой дубинкой.

— Охрану себе завели, — сквозь зубы прокомментировал Лисицын. Похоже, особой любви к азербайджанцам он не испытывал.

Лотки азербайджанцев выглядели гораздо новее остальных, Денис предположил, что их сменили после погрома. Лисицын подтвердил:

— Тут после той драки, по-моему, и плиты на полу перестелили. Надо отдать фашикам должное, громить они пришли вечером, когда, кроме азеров, никого не осталось. Наши тетки со своим ассортиментом где-то до семи стоят, пока народ с работы пройдет, а эти чуть ли не до полуночи. Приехали маленькими группками: кто на автобусе, кто на троллейбусе. Вон длинный павильон, видишь, «Стройматериалы»? За ним сконцентрировались. На «девятке» прикатил кто-то из старших, роздал пацанам деревянные дубинки и железные прутья. Эти, — он кивнул на торговцев, — сидели и в ус не дули, в нарды резались. А скины по всем правилам военной науки в темноте со всех сторон взяли их в кольцо, отрезали все выходы и как давай молотить! Потом-то урючники спохватились, сгрудились спина к спине, тоже какие-то палки из-под прилавков повытаскивали, ну и, конечно, со всех мобил одновременно давай 02 набирать. Только пока омоновцы приехали, тут все стены вокруг, весь пол, все эти «герои» с ног до головы были в арбузном соке. Столько дынь и прочей фрукты на асфальте раздавленной валялось, что, веришь, ступить невозможно было — скользотища, как на катке.

— Пострадавшие кроме Влада были? — поинтересовался Денис.

— Торговцам, конечно, досталось. Не то чтобы серьезно, но синяки были, пара порезов, одна сломанная рука, одна черепно-мозговая.

— А скины?

— Веришь, даже не знаю. Тут бы надо было большую облаву по-тихому устроить, квартал закольцевать и выловить всех, но где ж столько людей взять?! Это уже потом курсантов нагнали в оцепление, когда разобрались, что имеем труп. А так фашики, они, может, и уроды, но командиры у них не дураки, они приезда милиции дожидаться не стали, разбомбили все и опять же по двое, по трое разбежались. Фактически в первый момент задержали только двоих, которые как раз тело уносили.

— И они теперь ваши главные свидетели?

— Какой там свидетели?! Я лично с одним разговаривал. Вернее, пытался поговорить. Плевал он на меня с высокой вышки. Слова не сказал. Сидел ухмылялся, гаденыш. Ей-богу, была б моя воля, удушил бы собственными руками. Четырнадцать лет сопляку, вчера только из памперсов вылез, а мнит о себе, что он хозяин жизни. Потом папаши распальцованные понаехали с докторами, адвокатами: и, мол, несовершеннолетние, и, мол, потерпевшие! Психический шок у бедных мальчиков! Они, мол, друга умирающего от убийц спасали…

— Отпустили?

— А что было следователю делать? Сперва папаши с адвокатами вообще хотели все так оформить, что мальчики просто мимо проходили и увидели, что другому, незнакомому мальчику плохо. А бритые головы, татуировки, куртки и говнодавы со стальными носами — это так, маскарадные костюмы для школьного костюмированного бала. Но подписку следователь из них выбил все-таки, в свидетелях пока числятся.

Азербайджанцы заметили Лисицына и, собравшись в кружок, о чем-то перешептывались, бросая на опера любопытные взгляды. Один из них — самый старший — подошел, прихватив с прилавка длинную желтую дыню:

— Здравствуй, начальник, скоро Рокшана отпустишь?

Лисицын буркнул в ответ что-то нечленораздельное.

— У него внук вчера родился, — продолжал торговец, оглаживая шикарные черные усы. Говорил он медленно, тихо и с легкой назидательной ноткой в голосе, словно отчитывал молодого и глупого, но близкого человека. — Нехорошо невинного в тюрьме держать. Болеет он, внука увидеть хочет…

— Это не от меня зависит, — отмахнулся опер.

— От тебя, дорогой, именно что от тебя. Если следователь не верит, ты поверить должен, не было у Рокшана той гири. Не было, дорогой.

Лисицын потянул Дениса за рукав:

— Пойдем, мне вон в том дворе еще со свидетелями поговорить надо.

— Куда торопишься, начальник? — Азербайджанец чуть отступил, преграждая дорогу. — Вот дыню возьми, посмотри на себя — черный весь, работаешь много.

Надо фрукты больше кушать. А дыню я тебе сам выбрал, самая сладкая. Ты такой сладкой в жизни не ел…

— Аллергия у меня на дыни. — Лисицын обошел торговца и пошагал к длинному дому с широкой аркой. Денис поспешил вдогонку.

— Будь здоров, начальник! — крикнул им вслед азербайджанец.

Опер добежал до первой лавочки у подъезда и, не глядя плюхнувшись на влажные доски, прикурил изжеванную сигарету:

— Бросишь тут с ними курить, как же!

— Это он об орудии убийства говорил? — справился Денис. Он тоже закурил, но садиться не стал.

— О нем, родимом. Этот Рокшан Исмаилов, который у нас главный подозреваемый, месяц твердит, что мальчишку по голове не бил и гиря не его. Уперся рогом, ни на миллиметр не сдвинешь.

Денис искренне удивился:

— Что значит не его? Они разве не в администрации рынка весы и гири берут? И разве не зафиксировано в квитанции, кто и когда взял данный комплект гирь?

— Если бы в администрации! Как же им тогда народ обвешивать с тарированными весами и разновесами? Они собственные весы завели. В основном почтовые, у некоторых вообще домашние напольные с точностью полкило, а кто вообще с безменом стоит. У одного Исмаилова в момент погрома весы на прилавке были гиревые, но не взятые в администрации, а приобретенные неизвестно где. Я не спорю, может, и не он лично ударил. Любой из них мог его гирю взять и пацану по темечку шмякнуть. Но я так думаю, что, когда погром начался, каждый на своем лотке оружие защиты и обороны искал, а по чужим местам не бегал. Вот и получается, что, раз гиря Исмаилова, значит, он и убийца.

— Но можно же его доказательствами припереть, отпечатки там, микрочастицы…

— Нету! — развел руками Лисицын. — Ни отпечатков, ни микрочастиц. Представь себе такую пятикилограммовую железяку. Не та, что, знаешь, в виде подковы бывают, а как борцовская гиря — стакан с ручкой сверху. Вот. Во-первых, она такая ржавая, что верхний слой уже натурально рыхлый, то есть отпечатков по определению не остается. Кроме того, он в перчатках работал. Таких хэбэшных с отрезанными пальцами…

— Значит, должны были волоски с этих перчаток остаться. Тем более что гиря ржавая. Шершавая, значит. Перчатки протирала бы.

— Представь себе, и волосков тоже нет. Эксперты эту гирю чуть ли не рентгеном просветили, всю ее историю выяснили: и в каком году сделана, и отпиливали ли от нее кусочки, чтобы народ обвешивать, и с какими продуктами соприкасалась на протяжении всей истории. Но на Исмаилова, кроме наличия арбузного сока, ничего не указывает. А он это, видимо, просек и — в отказ. А мне еще дополнительная головная боль: кроме работы со свидетелями надо теперь еще историю этой гири изучать. Как и когда она к Исмаилову попала и так далее. Попала-то она к нему недавно — эксперты уверяют, что до того, как она кровью и арбузным соком пропиталась, с ее помощью рыбу взвешивали. Поскольку рыбой азербайджанцы не торгуют, значит… Короче, — опер затоптал окурок и поднялся, — я тебе, собственно, все показал. Те, кто сегодня стоят с дынями, и в день погрома стояли, новых лиц я не видел, а отсутствующие — в камерах. Хочешь, иди с ними разговаривай, может, они твоего сбежавшего пацана и видели. Ко мне вопросы есть еще?

— Еще минутку, ладно? — попросил Денис. — Я хочу точно знать, как мать Влада, а значит, и Руслан, представляют себе картину убийства.

— Ты серьезно веришь, что пацан будет мстить?

— На самом деле ничего невероятного я в этом не вижу. Что он с ножом на торговцев бросится или купит себе пистолет — не верю, а отвинтить ночью у какой-нибудь машины крышку бензобака, нацедить горючего и Сжечь тут все — это и восьмилетке под силу. А может, у него более изощренный план имеется, чем-то же он занимается целую неделю, к чему-то же готовится.

— Ну ладно, — пожал плечами опер, — может, ты и прав. Но картину убийства и следователь себе плохо представляет, так что и мать, и Руслан, скорее всего, ее себе сами выдумали. Доподлинно известно только, где валялась гиря — в трех шагах от прилавка Исмаилова. А его прилавок был прямо напротив западного входа. Рядом с гирей крови не было, то есть либо гирю потом ногами отпинали, либо Пухов не сразу упал, а прошел еще несколько шагов. Упал он уже за пределами рынка, ближе к «Стройматериалам», мы это место только что проходили. Потом, очевидно, друзья его подхватили и поволокли к автобусной остановке. Но не донесли. Когда омоновцы их повязали, Пухов был еще теплый, но уже не дышал. Однако за сколько минут до смерти его ударили, что он сам при этом делал, может, он железным прутом того же Исмаилова собирался тоже по голове огреть — этого мы не знаем. Исмаилов даже превышение пределов самообороны не признает, твердит: Пухова не видел, гиря не моя, никого не бил. Жильцы окрестных домов, которые из окон что-то видели и тоже в милицию названивали, наблюдали только общую потасовку, естественно, кто на кого чем замахивался, не разглядеть было.

— А скинхедов не задерживали и не допрашивали?

— По горячим следам не успели, видимо. Судя по курткам, это из «Штурмовых бригад» пацаны были, но нет же ничего против них. Задержали потом, конечно, человек десять, у кого уже приводы имелись, допросили и отпустили. Поди докажи, что они на этом рынке были и кого-то били. Свидетели толкового описания дать не могут или не хотят. Азербайджанцам все они на одно лицо: молодой, голова бритая — все.

— Понятно…

Денис поблагодарил Лисицына и попрощался. Потом вернулся на рынок, но от мысли поговорить с азербайджанцами о Руслане пришлось отказаться. Торговцы его запомнили и встретили настороженными взглядами и заискивающими улыбками. Просто дядьке с улицы они бы, возможно, и сказали правду о том, видели ли Руслана, но человеку, засветившемуся в обществе Лисицына, соврут всенепременно. Нужно прислать Севу Голованова, пусть купит пару дынь, а заодно и о мальчике спросит.

Денис дошел до троллейбусной остановки, хотел повесить листовку (Пухова оставила в «Глории» штук двадцать на всякий случай), но листовка на столбе уже была. И на нее по традиции никто не обращал внимания.

 

Алексей Боголюбов

(Воспоминания)

Он не наплевал и не забыл. Он не объяснился с Шаповал…

Через три дня она отправилась по своему обычному маршруту на Новый Арбат. Боголюбов тут же перезвонил Наумову, который был наготове. А сам, страшно нервничая, ожидал развязки. У него даже случился легкий приступ астмы.

Вечером они встретились во дворе. Результат оказался обескураживающим.

— Леха, — коротко сказал Наумов. — Ты хотел знать, что она там делает, эта телка? Так вот я узнал, и это, заметь, тебе вовсе не стоило ста пятидесяти грин. Ты у меня в долгу теперь. Так вот. Она там ужинает.

— Что? — не понял Боголюбов. А точнее, не поверил своим ушам. — Что она делает?!

— Она там ест. Жрет, попросту говоря. Наворачивает так, что мало не покажется. Я, честно говоря, даже оторопел, давно не видел, чтобы телки так трескали.

Боголюбов развернулся и коротко заехал приятелю по физиономии. Наумов рухнул на землю. Вот и пригодилась специальная подготовка.

— Это за телку, — пробормотал Боголюбов и понуро пошел прочь.

В голове его было пусто. Точнее, даже не пусто, а гулко как-то, потому что там все же носилась вихрем одна-единственная мысль: «Зачем?!» Ну в самом деле, почему она это делает? Боголюбов понимал, разумеется, что никакого предательства Идеи здесь нет, но все же… все же наши вожди должны быть выше всяческих подозрений даже в самом малом. Они должны личным примером доказывать… утверждать… ну и так далее. А в том, что делала Наталья Шаповал, да еще скрытно, тайком от своих товарищей, было что-то… что-то было такое… ну такое… Нет, он не мог это выразить словами, но чувство несправедливой обиды наполнило грудь. Эх!

Боголюбов брел, не разбирая дороги и не фиксируя времени. Возможно, прошло немало, прежде чем он вспомнил, что кто-то когда-то в «Белом кресте» в каком-то пустопорожнем разговоре упоминал, что будто бы детство свое Шаповал провела в Ташкенте. В Ташкенте?!

Так вот в чем дело! Тогда если это так, то ее поступок вполне объясним. Допустим, она просто любит плов или что-то еще из узбекской кухни, она просто привыкла к этому в детстве, а на остальное у нее, допустим, аллергия. Может такое быть? А почему бы и нет. Допустим, не может она без плова, Как диабетик без инъекции инсулина, как он сам, Боголюбов, не выходит из дому без астмопента.

Но тогда что же получается, она — наркоманка? Ну не совсем, конечно…

Боголюбов чувствовал, что он должен что-то предпринять. Что-то серьезное. Что-то значительное. Что-то радикальное. Что-то такое, что заставит соратников, товарищей, его братьев взглянуть на него по-новому. Нечто такое, что принесет пользу их общему Делу. Нечто такое, что заставит Наталью Шаповал обратить наконец на него свое женское внимание и одновременно устыдит ее в этой слабости. И он придумал, что можно сделать.

На следующий день Боголюбов сам отправился на Новый Арбат, предварительно удостоверившись в том, что у Шаповал имелись иные планы.

Чайхана «Кишмиш» оказалась колоритным, но вполне цивилизованным заведением, где можно было перекусить за доступные деньги. Боголюбов успел заметить, что в чайхане пили не только зеленый чай, но и гораздо более крепкие напитки. «Кишмиш» оказался полон национальных прелестей и был похож на внутренний двор зажиточного азиата. Боголюбов даже слегка оторопел: в центре чайханы журчал натуральный арык, — ручей пробивался из скалы, увитой плющом.

Глиняные стены состояли сплошь из арок и ниш, где помещались одеяла, подушки, кувшины, ковры.

Посетители размещались на диванах. Перед ними порхали официантки в тюбетейках и синих и красных шароварах. Повар в огромном белом колпаке важно стоял рядом с дастарханом — эдаким шведским столом по-узбекски и говорил: «Это — салат с редиской и курицей, этот — тоже куриный, но с белой редькой. А вот тут горячая картошка, здесь малосольные огурчики. На том краешке — скумбрия холодного копчения. Остановитесь! Вы забыли капусту! Очень вкусная, с курагой и изюмом».

Посетитель, здоровенный толстяк, указывал, что он хочет. Повар накладывал ему десять-двенадцать закусок — так, заморить червячка.

Боголюбов тем временем заказал себе чучвару — маленькие пельмени с бараниной и луком в обжигающем бульоне — всего за 90 рублей. А потом уж, где наша не пропадала, и плов — это тоже было всего лишь в пределах сотни. Надо же понять, в конце концов, на чем Шаповал была воспитана.

Хорошенькая официантка нахваливала ему лагман и шашлык из баранины, который подавали тут на уменьшенном шампуре — «спажке» — пальчики, мол, оближете! И еще закажете! Но этого уже Боголюбов себе позволить не мог, а кроме того, официантка его стала раздражать, если уж быть совсем честным — тем, что начинала ему нравиться. И он отослал ее. Впрочем, Боголюбов сильно подозревал, что никакая она не узбечка. Это просто то, что зовется нерусским словом «маркетинг». Взяли чурки люберецкую девчонку потемнее, накрасили соответствующим образом, одели, причесали и — пожалуйста.

Боголюбов не столько хотел есть, сколько планировал изучить интерьер заведения, его внутренности. А на это требовалось время. Можно было, конечно, взять чашку чая и тянуть ее до бесконечности, но здесь это было явно не принято. Он сразу заметил, что буквально все посетители, а их было полтора десятка человек (в основном тучные азиаты с блондинками), ели очень много. Боголюбов снова вспомнил, как Ванька Наумов сказал, что «давно не видел, чтобы телки так трескали». Да, теперь он, пожалуй, ничего не имел против этих слов.

Ну что ж! Он расправил плечи. Оказывается, у всех, даже у самых закаленных и фанатичных патриотов, есть слабые места. Это его несколько возвысило в собственных глазах. Он покончил с чучварой и принялся за плов. Плов, надо сказать правду, был отменный — золотистый, с изюмом, морковкой, другими измельченными овощами, трудно поддающимися идентификации, и, конечно, розовыми кусочками мяса — без малейшего жира и надувательства. Даже как-то не по себе. Впрочем, как знать, может, на кухне тоже русские работают.

На все про все ушло около часа. Расправившись с обедом и не оставив чаевых, Боголюбов уже знал, как будет действовать. Если как бы отправиться в туалет — в узенький коридор направо от входа, минуя гардеробщика, но на самом деле — пройти дальше, то можно упереться в закрытую дверь. Отследив маршруты следования официанток с кожаными футлярами, в которых они приносили посетителям счета и уносили от них купюры, Боголюбов сделал вывод, что касса или то место, куда складируются деньги, находится где-то в непосредственной близости от запертой двери. А что такого? Заведение — узбекское. Кормят — своих родичей и прочих соплеменников. Таких сам Бог велел поиметь. Наверняка за запертой дверью найдется лазейка, которая приведет его к деньгам.

Чайхана работала с 11 утра до 12 ночи. Надо было как-то задержаться в «Кишмише» после закрытия. И поближе к открытию. Вопрос лишь в том, как это сделать.

Перед самым уходом Боголюбов снова сходил в туалет, а когда выходил, заметил, что дверь в конце коридора прикрыта не плотно. То есть вовсе не заперта! Он немедленно воспользовался ситуацией и нырнул в нее, восхищенный собственной отвагой. Интересно, как он сейчас выглядел со стороны? Шаповал бы точно влюбилась. А эта девчонка-официантка? Фу-ты, что за неподходящие мысли.

Он оказался в темном помещении, где ничего не было ни видно, ни слышно. Он пощупал стену возле дверного косяка и нашарил выключатель. Зажглась тусклая лампочка, и Боголюбов обнаружил, что находится в подсобном помещении — ведра, тряпки, веники и прочая ерунда. Маленькая комнатка, метров шесть квадратных, короче, чулан. Никаких тебе гостеприимно распахнутых сейфов. В общем, полное фиаско.

Осторожно он вышел в коридор, там никого не было. Взял куртку в гардеробе и покинул «Кишмиш».

Итак, что же делать? Отказаться от всей затеи? Но Боголюбов уже так привык представлять себе картину триумфа — вот он, победитель, приходит к Лидеру и ставит на стол сумку, набитую деньгами. Деньгами, которые пойдут на нужды Движения. Что может быть лучше? Разве что две сумки.

А в кабинете в это время, конечно, присутствуют Жадов и Шаповал. И когда потрясенный Лидер вопрошает, где же он нарыл столько бабок, Боголюбов нет брежно отвечает: «Да есть тут одно узбекское заведение, «Кишмиш» называется. Ну я навел там немного шороху, так что они почли за лучшее заплатить». Жадов, телохранитель Лидера, от зависти пускает слюни. Шаповал, конечно, в шоке. Лидер немедленно делает его своим заместителем. А может, начальником штаба. В самом деле, почему у него нет до сих пор начальника штаба? Может, потому что нет самого штаба? Но ведь это же неправильно. Серьезные операции должны планировать серьезные люди. Дисциплина, слепое подчинение вождю — это, конечно, хорошо, но нужна и коллегиальность. Коллективный мозг это, знаете ли, сила.

Выход был один — идти напролом. Боголюбов почувствовал вдруг неожиданный прилив адреналина. Голова как-то весело закружилась. Внутри его происходили какие-то интересные химические процессы, но прислушиваться к ним сейчас было недосуг. Нужно действовать. Можно было, конечно, зайти в ближайший магазин, купить женские чулки, натянуть их на голову, но он решил уже не отвлекаться на такие мелочи. Все равно никто потом не сможет ничего описать. Все в штаны наделают от страха. Так обычно и бывает, Боголюбов выслушал немало рассказов в таком духе от бывалых бойцов. Он был уверен в успехе. Он поднял лицо и посмотрел на небо. Небо было чистым, как и его помыслы. Он сжал в кармане рукоятку пневматического пистолета (куплен в спортивном магазине за 1870 рублей, стилизован под «магнум» и от того вид имеет устрашающий). И вернулся в чайхану. На приглашающий жест гардеробщика — раздеться — нетерпеливо отмахнулся. Вошел в зал. Все было так же — повар стоял перед дастарханом, люберецкие узбечки в шароварах сновали по залу. Та, что обслуживала Боголюбова четверть часа назад, тут же обратила на него внимание и дружелюбно остановилась. Боголюбов подошел к ней вплотную и, не вынимая руки из кармана куртки, но упираясь стволом ей в живот, процедил:

— Веди меня к этому…

— К кому? — пролепетала официантка.

— К тому, который… — Боголюбов вдруг перестал находить слова.

— К менеджеру?

Он сумрачно кивнул.

— Вы остались недовольны обслуживанием? — Она практически помогала ему.

— Да. — Боголюбов подтолкнул ее.

Они прошли куда-то вправо, минуя повара, который в их сторону даже не оглянулся. Боголюбов по-прежнему не вынимал руку из кармана, но, видно, пришло время.

— А что у вас там? — прошептала официантка, слегка отстранившись от него.

Боголюбов достал наконец пистолет, и она взвизгнула. Он подумал, не ударить ли ее рукояткой по голове, но все же не стал, просто подтолкнул. Официантка показала ему на дверь, обтянутую коричневой кожей. Боголюбов распахнул ее, втолкнул вперед официантку, вошел следом и сам оторопел от собственного счастъя.

За столом сидел толстый узбек. Наверно, самый толстый из всех, кто был в это время в заведении. Он вынимал из раскрытого стола пачки денег (Боголюбов не успел рассмотреть, рубли или доллары) и передавал их человеку, который сидел напротив. Оба они повернули головы к двери и застыли. Боголюбов сперва даже не поверил собственному счастью — вот они, денежки-то, сами к нему приплыли!

— Бабки на… на… — Тут Боголюбов совсем некстати закашлялся.

— На бочку, наверно, хотите сказать? — участливо подсказал узбек.

— На стол!!! — прохрипел Боголюбов, показывая требуемое движение черным стволом «магнума».

Второй человек, на которого Боголюбов и внимания-то особого не обратил, до того он был невзрачный и плюгавый, поднялся на ноги, как-то странно посмотрел на пистолет, потом снова присел и, пока Боголюбов сообразил, что он делает (это же он в ствол смотрит, скотина?!), взял со стола пресс-папье из зеленого мрамора и швырнул ему в лоб. Последнее, что Боголюбов успел увидеть, — это маленький зеленый китайский божок прямо перед глазами. Божок заслонил собой белый свет. «Только китайцев нам тут и не хватало», — подумал Боголюбов и потерял сознание.

 

Николай Щербак

12 ноября

На выходе из подъезда Николая тормознул капитан милиции практически в штатском, только поверх цивильного костюма была для представительности наброшена форменная куртка. И вообще вид у капитана был такой, как будто его оторвали от обеда где-то между первым и вторым: губы жирные, в усах застряли несколько хлебных крошек. А впрочем, может, и не от обеда, может, у него работа такая — бутерброды с колбасой целый день точить, оттого и лицо поперек себя шире.

— Документики ваши можно полюбопытствовать? — Капитан собирался было козырнуть, но вовремя вспомнил, что без головного убора.

Николай продемонстрировал удостоверение.

— Ладно, — капитан посмотрел, вернул и предъявил свое. — Значит, на самом деле частный сыщик и работаешь на Пухову. А я, значит, местный участковый, капитан Могилевский, вот позвонили мне только что, говорят, ходит какой-то, в квартиры звонит, к детям пристает, частным сыщиком прикидывается. Ты, значит, четвертым будешь.

— В смысле? — не понял Николай.

— Четвертым по счету, говорю, будешь. Сама она сына искала, в милицию обращалась, в фонд по поиску пропавших ходила, только так ничего и не разложилось. Теперь, стало быть, твоя очередь. Хотя ты особенно не напрягайся.

— Почему это?

— Потому, — солидно кивнул капитан, — что быстро ты его не найдешь: было бы быстро, давно уже нашли бы. А на медленно у нее ни денег, ни терпения не хватит, знаю я, какие вы цены ломите. Но может, хоть после этого она успокоится. Совсем сдвинулась на этой почве. Соседей дергает постоянно, ко мне раза три приходила.

— И вы ей помочь не смогли?

Капитан плюхнулся на лавочку у подъезда и рассеянно похлопал себя по карманам:

— Сигаретой не угостишь?

Николай угостил.

— А чем я ей могу помочь? — пожал плечами участковый. — Ничем не могу. На мне вон весь участок, тысячи человек. Если бы что с нашим проверенным контингентом стряслось: алкоголик какой-нибудь пропал или кто из трудных, кто у нас на учете. А тут нормальный ребенок из нормальной семьи, без приводов… Я его и в лицо-то не знал и ее не знал, и даже старшего ее не знал, он со своими бритыми где-то ближе к центру околачивался, тут у нас насчет этого пока… — Он трижды суетливо сплюнул через плечо и мелко перекрестился. — Слава Богу, тихо. В сентябре вот ходил сюда в школу, всех собирал: младших отдельно, старших отдельно, разговаривал. Летом у нас тут на пустыре бомжи малолетние образовались, погнали мы их быстро, но где-то тогда же рабочие нашли там несколько собак и кошек, застреленных из пистолета. А в сентябре, значит, когда детвора с морей и от бабушек деревенских повозвращалась, я и провел разъяснительную работу: на пустырь не ходить, с беспризорниками не дружить, про пистолет мне лично доложить, если вдруг чего. Но вообще-то вся эта разъяснительная работа так — для галочки, дети тут у нас нормальные, несмотря на то что окраина и главное, что их много тут, им самих себя и друг друга хватает, от скуки по пустырям не шляются. Да и школа хорошая.

— Спокойный, значит, район, — хмыкнул Николай. — И кавказцев не бьют, и скинхед был один всего, так получается?

— А ты не злопыхательствуй! — обиделся участковый. — Порядок блюдем. Скинхедов, их издалека видно, только что-то, кроме Пухова, я ни одного под ноль выбритого не видел. В былые времена призывники патлы сбривали задолго до призыва, круто считалось, девки вроде больше любить должны. А теперь и этого нет. Все лысые — лысые по медицинским причинам.

— Ну ладно, просветили — и на том спасибо. А где тут бывшая компания старшего Пухова собирается? Что-то во дворе одна малышня…

— Гуляют они, — ухмыльнулся капитан, — когда тепло, больше в беседке за школой сидят, а сейчас задницы примерзают. Так они вокруг квартала дефилируют. А когда надоедает круги наматывать, вон в ту посадочку забредают, — он лениво махнул рукой куда-то в сторону просвета между домами, — там дорогу перейдешь, потом рельсы, а за ними лесополоса. Там они, скорее всего. Курят, подлецы, и голых баб в журналах разглядывают. Гормоны у них, видишь ты! Хотя по мне, лишь бы не кололись всякой дрянью, а голые бабы еще никому вреда не сделали. Особенно рисованные.

— Пойду тоже приобщусь, что ли… — Николай сделал капитану ручкой и пошагал в указанном направлении.

— Старшие тебе про мальчишку ничего не скажут, — заметил вслед участковый, — я уже спрашивал.

Компания из четверых пацанов 12–14 лет действительно заседала там, где сказал участковый. Они палили чахлый костерок и самозабвенно курили. Порножурналов Николай не заметил, может, успели спрятать, заметив его приближение.

— Вы, что ли, друзья Влада Пухова?

Пацаны переглянулись и чуть не в унисон тяжко вздохнули.

— Ну достали!.. — буркнул один. — Сколько можно, вообще?..

— И откуда вы на этот раз? — щелчком запуливая окурок в кусты, справился другой. — Из милиции приходили, из ФСБ были, из газеты были, с телевидения… а еще из комиссии какой-то по образованию, из Мосгордумы, мы думали, все уже, кончились ходоки…

— Выходит, не кончились. — Николай без приглашения уселся на поваленное дерево поближе к костерку. — Давайте знакомиться, что ли? Я Николай. Можно без отчества. Частный детектив. — Он протянул руку тому парню, который ходоков перечислял.

— Андрей, — нехотя представился парень и представил остальных по кругу: — Артем, Саня, Игорь.

— А ты, стало быть, у вас за старшего?

— У нас равноправие и демократия, — ухмыльнулся Андрей. — А вам чего надо-то?

— Руслана ищу, — объяснил Николай.

— Пуха? — удивился тот, который Саня. — Что его искать? Сказано, мстить убежал.

— Кем сказано?

— Почем я знаю, — Саня пожал плечами. — Сказано, и все.

— И куда убежал, кому мстить, тоже сказано?

— Не знаем мы ничего, — ответил за всех Андрей. — Нас уже сто раз спрашивали.

Николай уходить не торопился. Тоже закурил, подобрал под ногами несколько веточек, подбросил в костер:

— А что, Влад достойный был мужик, стоит за него мстить вообще?

Пацаны отвечать не торопились, но в конце концов Андрей выдавил из себя:

— Нормальный.

— Нормальный и все? — удивился Николай. — То есть вы бы, скажем, мстить за него не пошли?

— Может, и пошли бы… — впервые подал голос Артем. — Если бы год назад его убили или полгода, пошли бы, а так…

— Что так?

— Кинул он нас, вот как! — Андрей в сердцах пнул ботинком кучу почерневших опавших листьев.

— У него новые друзья были, получше нас, наверно, — добавил Саня. — Они пусть и мстят.

— Понятно…

— Мы думали, он свой, — набычившись, буркнул Артем, — а он…

— Что он? — допытывался Николай.

— Может, мы и не пошли бы туда… — подытожил общее настроение Андрей, — там на одни «гриндерсы» больше ста баксов надо, на форму и все такое… Но он не сказал даже ничего.

Саня только махнул рукой:

— Ага, асталависта, бэбис, и вы, типа, мне больше без надобности.

— А вам, выходит, обидно?

— Да пошел ты, дядя! — выкрикнул Андрей в бешенстве, — ходят тут…

— А что, скажете, не круто? Не круто, по-вашему? — возмутился Артем. — «Гриндерсы» на одиннадцать дырок, Тусовки всякие!..

Николай озадаченно осведомился:

— А то, что они там людей убивают и сами погибают безвременно, вас совсем не смущает?

Андрей подскочил вплотную к нему и заорал прямо в лицо:

— Иди, дядя, отсюда, иди! Не знаем мы ничего про Пуха.

Николай забросил окурок в костер и ушел.

Ну, можно было, конечно, надрать им уши, всем сразу и каждому отдельно, а толку?

На душе было мерзко-мерзко. Благополучные вроде бы дети, не глупые, слова вон какие знают и пользуют: демократия у них. А тормозов нет. Маленькие такие черносотенцы. Где отвращение к бессмысленной жестокости, казалось бы, естественное? Только кликни, с удовольствием пойдут на рынки громить кавказских торговцев, или студентов-иностранцев, или беженцев, а если за героизм еще и ботинки выдадут на одиннадцать дырок!.. И это дети, блин, которые наше будущее, наше все?!

А впрочем, сам виноват. Развел пацанов на разговор. Промолчал бы и жил бы дальше в блаженном неведении, полагая, что дети у нас все сплошь юннаты и тимуровцы.

 

Русизм или фашизм?

«Мы не фашисты и конечно же никакие не бандиты. Мы истинные, чистопородные русские. Мы должны быть хозяевами на своей земле и завещать ее своим детям. Это наше исконное право, от рождения дарованное нам Богом. Но его отняли у нас грязные инородцы и иноверцы. Целые их орды заполонили Россию и все прибрали к своим рукам. Но скоро, очень скоро мы очистим русскую землю, мы выметем эту нечисть поганой метлой. Пусть убираются восвояси, пусть хозяйничают в собственном доме! Кто начнет паковать чемоданы сегодня — еще успеет. А кто не внял — пусть потом не обижается. Мы предупреждали…»

Это слова вождя ВНПД г-на Хромова, произнесенные им с глубоко-философским видом на последней встрече с журналистами. Да простит меня читатель за столь пространную цитату, но если скинхеды — это не фашизм, если ВНПД — это не фашизм, тогда что такое фашизм?!

Замечу, после погромов на Ясеневском и Царицынском рынках г-н Хромов находится в федеральном розыске. Каким же образом он преспокойно собирает пресс-конференции? Не в горных районах Чечни, а в ближнем Подмосковье — в каком-нибудь десятке-другом километров от Кольцевой дороги? Оказывается, бритоголовыми были предприняты строжайшие меры конспирации: журналистов погрузили в микроавтобус с затемненными стеклами и вывезли за пределы города, а после тем же порядком вернули назад. Надо полагать, ФСБ не ожидала со стороны скинхедов подобного коварства, как не ожидала в 97-м, что боевики Радуева улизнут из Первомайского босиком по снегу, как не ожидала, что террористам вообще может прийти в голову захватывать заложников и взрывать жилые дома. Чего же ожидают сотрудники спецслужб? Что враги народа станут по ночам сидеть дома в ожидании ареста? Так подсказывает чекистский опыт? (Недаром же они продолжают именовать себя чекистами.) Но одно дело — хватать невинных или преследовать диссидентов, открыто выражающих свое мнение, а совсем другое — бороться с настоящими врагами общества. Тут помимо натренированной совести и садистских наклонностей нужны еще кое-какие профессиональные качества.

Но при всем при том было бы наивно полагать, что фашиствующие молодчики чувствуют себя столь вольготно исключительно благодаря нерадивости нашей славной ФСБ. В действительности межнациональные противоречия, день ото дня накапливающиеся в нашей многонациональной стране, есть не только следствие, но и причина подобной «нерадивости». Устранение этих противоречий — задача чрезвычайно сложная и не сулящая немедленных дивидендов тому, кто за нее взялся, так не проще ли позволить народу выпускать пар?

Если фээсбэшные генералы рассуждают подобным образом, а они именно так и рассуждают, то им, во всяком случае, нельзя отказать в понимании психологии среднестатистического российского обывателя. Я не хочу снимать с ФСБ ее долю ответственности за бесчинства фашиствующих юнцов, но взяться за перо меня заставило иное. Не ФСБ воспитывает детей, в том числе бритоголовых, а родители — мы с вами. И не ФСБ, а мы с вами, простые граждане, разделяем, в той или иной мере, их ненависть к инородцам, мы оказываем им молчаливую поддержку. Мы, позволю себе повториться, привыкли говорить, что фашизм в России невозможен, по крайней мере, как массовое явление. Мы все от мала до велика привыкли бахвалиться своими «достижениями». Мы много чего привыкли говорить, не задумываясь.

Дорогие сограждане! Мы с вами переживаем не лучшие времена. Нам досталось наследство многих десятилетий бесхозяйственности, десятилетия варварского разбазаривания людских и природных ресурсов. Нынешние власти предержащие, прикрываясь либеральной фразой, на наших глазах строили новую Россию под себя, ни о чем, кроме своей мелочной выгоды, не задумывались. Последствия расхлебываем мы все. Сегодня перед нами уже стоит вопрос не что делать — за что хвататься! Тем не менее проблему подросткового фашизма нужно решать немедленно, в первую очередь! Иначе скоро остальные проблемы сами собой отойдут на второй план.

Зараза фашизма не успела еще отравить души большинства людей, многие меня поддерживают, многие разделяют мою тревогу. Фашизм излечим, нужно только не пасовать перед ним и не замалчивать, не загонять болезнь вглубь. Я верю, недалек тот день, когда в России в реальности, а не на словах фашизму не останется места.

Е. Г. Герасимова, депутат Государственной думы.

«Молодежная правда»

 

Икс-бой

— А про красное пианино знаете?

— Да сто раз уже слышали!

— А про красное пятно? Короче, один раз один мент купил себе хот-дог, укусил и подавился. Выплюнул, а в сосиске целый ноготь. Детский и еще с куском косточки, приросшей…

Рассказчик — взъерошенный белобрысый пацан лет десяти в надвинутой на глаза грязной вязаной шапке — выдержал театральную паузу и, прищурившись, оглядел аудиторию. Семь пар глаз уставились в его сторону, но слушатели по преимуществу скучали, только двоим было по-настоящему страшно. Малой и Супер-Малой, действительно самые маленькие в компании, перепуганно жались друг к другу. Но эти вообще всего и всегда боялись, от кошек и пауков и то шарахались.

Не удовлетворившись произведенным эффектом, рассказчик досадливо сплюнул под ноги и скомкал историю до двух фраз:

— Мент весь ларек облевал, а потом как давай на продавца наезжать: откуда сосиски?! И короче, продавец, оказалось, малышню ловил, мочил и на сосиски перемалывал. Вот.

— А красное пятно тут при чем? — возмутился местный авторитет Киря — двенадцатилетний долговязый парень с круглым желтоватым, монгольского вида, лицом.

— Так он их на красное пятно заманивал. Нарисовал на стенке и еще сделал так, чтоб оттуда малиной пахло. Они подходили, а он из пятна руку высовывал и хватал.

— А где была та стенка?

— А я почем знаю?

— Галимая сказка, Светик!.. — резюмировал Киря. — Кто там следующий рассказывать?

Все дружно молчали. Старшие уже довольно давно были вместе и все истории, что знали, пересказали десятки раз, а малышня и историй не знала, и рассказать не смогла бы толком.

— Пачка «Кэмела» за страшную историю! — объявил Киря. — Только страшную, иначе — по шее!

— Пускай новенький рассказывает! — предложил Светик. — Эй, Икс-бой-ковбой-забой, че молчишь?

Все без исключения пацаны из шайки Кири носили клички, может, они даже родились сразу с кличками, может, позже обзавелись. Но прозвища у всех были простые и понятные: Малой и Супер-Малой — понятно, по возрасту, Светик — сокращенное от Святослав, сам Киря — Кирилл, были еще Пухлый и Шрам — толстяк и мальчишка с заячьей губой, соответственно, а также Пожарник — большой любитель поджечь что-нибудь, особенно что-нибудь вонючее.

А что такое Икс-бой?

Звучит круто. И ясно, что сам Икс-бой это прозвище себе и придумал. Только вот имеет он право так гордо зваться или не имеет, Киря собирался решить в самое ближайшее время. А пока не решил, Светик, например, позволял себе склонять гордое словосочетание самым обидным образом.

— Про Черную Руку знаете? — спросил Икс-бой, обращаясь в основном к Кире, тот снисходительно кивнул:

— Валяй про Черную Руку.

— Да, это не страшно, знаем такое гальмо! — запротестовал было Светик, но, получив увесистую затрещину от Кири, обиженно замолчал.

— Однажды в пионерском лагере нашли задушенного мальчика, — начал Икс-бой сначала тихо, но потом прокашлялся и заговорил громче: — Мальчик лег спать вместе с остальными, но утром не проснулся. А когда докторша его осмотрела, то увидела, что глаза у него вылезли и еще язык свешивается изо рта, как у повешенного. Вызвали милицию. Милиция начала всех расспрашивать. «Кто залезал ночью в окно? Были враги у задушенного мальчика»? Оказалось, в окно никто не залезал: оно было на втором этаже. И задушенный мальчик ни с кем никогда не ссорился. А начальник лагеря сказал следователю: «Я уверен, что это Красная Рука». Он был сам ужасно напуган, и все в лагере были напуганы…

— Ты ж говорил черная! — возмутился Светик. — Что ж ты врешь-то так нагло. Я ж говорил, Киря, говорил! Фигня это все про руку.

Киря сурово уставился на Икс-боя.

— А может, пусть?.. — подал голос Толстый.

— Я только так сказал, что черная, — начал смущенно оправдываться Икс-бой, — просто Светик говорил про красное пианино и про красное пятно. Я хотел, чтобы непохоже, а на самом деле рука была, конечно, красная.

На вид Икс-бою было лет восемь-девять. Одет он был гораздо чище остальных, даже белая меховая подкладка куртки была еще достаточно белой. К компании Кири он прибился всего несколько дней назад и еще заметно робел.

— Как было на самом деле, так и рассказывай, — рассудил Киря. — История хоть длинная?

— Очень. Так вот там милицейский капитан не поверил, а начальник лагеря говорит: «Есть такая Красная Рука, которая по ночам прилетает. Ночью в окно стучится, потом залетает и кого-нибудь душит. А есть еще Черная Простыня. Она набрасывается на кого-нибудь, закутывает и не дает дышать, пока он не умрет. А еще есть Зеленые Пальцы. Они защекочивают до смерти».

Кто-то из слушателей сдавленно засмеялся.

— Смеетесь? — совершенно серьезно спросил Икс-бой. — А начальника лагеря, между прочим, на следующий день нашли мертвым! Задушенным. Его задушила Красная Рука за то, что он осмелился о ней рассказать милиции. И это было на самом деле.

— Ты гонишь?.. — спросил кто-то.

Икс-бою показалось, что Пожарник, но, может, и Шрам. Он не стал отвечать, только сознательно подбавил дрожи в голос. История начинала брать слушателей за душу. Он вспомнил, как сам читал ее год назад, было так страшно, что спал потом неделю не выключая света, и неделю снились светящиеся руки и гробы на колесиках. Впрочем, сейчас не время для воспоминаний.

— Милиция стала придумывать версии: кто такие Красная Рука, Черная Простыня и Зеленые Пальцы. Вначале думали, что это пришельцы из космоса. Роботы или инопланетные существа. Они убивают детей, вроде бы просто задушивая, а на самом деле высасывают из них мозг и потом кормят им своих младенцев. Потом милиция подумала, что, может, это пришельцы из Ада — Руки Дьявола, они убивают самых лучших, будущих святых. Вылезают через Красный Адский Портал и утаскивают души!.. Или, может быть, подумали милиционеры, потому что ужасно испугались своих версий… Может быть, это просто случайные сгустки материи, наделенные могучим убийственным разумом. И стали милиционеры получать статистику…

— Кого? — дрожащим шепотом спросил Малой.

— Статистику. Стали выяснять, кто еще и где видел эти ужасные вещи. И узнали, что действуют Красная Рука и Черная Простыня в основном летом и рядом с кладбищем. И что есть у них другие жуткие убийцы-помощники: Желтый Глаз, Зеленый Череп, Белые Перчатки, Женщина с Красным лицом и другие. А перед тем, как кто-то из них должен появиться, на стене в комнате появляется Красное Пятно. И одно такое красное пятно как раз появилось в комнате, в которой жил милиционер, который все расследовал. Ночью он заснул, и ему приснилось, что из Красного Пятна вылезает Красная Рука. Она светится и летает по комнате — его ищет. Он поглубже залез под одеяло, а когда почувствовал, как она за одеяло тащит — хочет до него добраться, — выскочил и целую обойму высадил в Пятно. И тут такое началось! Стены комнаты задрожали, пол зашевелился, из Красного Пятна дохнуло могильным холодом, и послышался такой вой! У-у-у… У-у-у…

— Ой! — Малой от страха закрыл руками лицо.

Слушающие в ужасе замерли.

На чердаке было не очень темно. За не мытым испокон веку окном раскачивался на ветру фонарь. Но свет был какой-то мертвенно-синий, и даже раскаленная бочка, в которой догорали остатки притащенного с мусорника комода, не багровела, как положено, а светилась темным фиолетом, и от этого становилось совсем жутко.

Пацаны жались друг к дружке и к огню, стараясь не оглядываться на скрытые тенью углы, где что-то шуршало и поскрипывало.

— Так чего там дальше? — справился Светик, отчаянно делая вид, что ему ни капельки не страшно, но голос его выдавал.

— Дальше милиционер почувствовал, как его затягивает в это пятно. Из последних сил он вставил запасную обойму и еще раз выпустил всю в стенку. Послышался стон и рев, а он вырвался и бросился бежать куда глаза глядят. Бежал, наверное, целый час, а когда остановился, потому что сил уже не было, увидел, что он на кладбище. Над головой полная луна, а перед ним надгробная плита, похожая на стол для заседаний. И за этим столом сидят Красная Рука, Зеленые Пальцы, Черная Простыня, Белые Перчатки и Женщина с Красным лицом. А на плите черными светящимися буквами написано: «Действительный статский советник Иван Красноруков»…

— Все, хорош! — рявкнул Киря. — Спать всем.

— Ну, Киря… — заскулили Шрам и Пожарник. — На самом же интересном месте…

Но Киря был непреклонен:

— Спать, я сказал. А то завтра нечего будет слушать.

Икс-бой с удовольствием прервал рассказ. На самом деле он давно отступил от оригинальной истории, его потянуло сочинять, и теперь хотелось бы как-то свернуть обратно.

Киря долго ворочался на диване — у него, как у Главного, был собственный продавленный диван с чудовищно скрипучими пружинами. Сейчас их скрип мрачным эхом носился среди засыпающих пацанов. Звук выходил какой-то замогильный. Лежать с открытыми глазами было страшно: фиолетовый свет странно дополнял этот звук, и казалось, что ты в склепе, а над тобой постепенно задвигается могильная плита. Но с закрытыми глазами было еще страшнее.

— Икс-бой, а Икс-бой! — зашептал в самое ухо Светик, примостившийся на ночлег рядом с новичком. — А ты сам все это придумал?

— В книжке прочитал, — шепнул в ответ Икс-бой.

— В какой еще книжке?

— В детской, Успенский написал. Так и называется «Красная Рука, Черная Простыня, Зеленые Пальцы».

— А ну кончай базар! — прикрикнул Киря и показал Светику синеватый кулак.

— Конечно… Из книжек любой дурак может… — бормотал Светик засыпая. — А я все равно лучше придумываю…

 

Алексей Боголюбов

Очнулся он в том же кабинете, но уже ни официантки, ни толстяка, достававшего из сейфа деньги, там не было. Только Плюгавый да он сам. Боголюбов лежал на полу, а Плюгавый развалился в роскошном кожаном кресле и изучал какой-то документ, по виду — паспорт. Приподнявшись и похлопав себя по карманам, Боголюбов сообразил, что это его паспорт. Пистолет тоже лежал у Плюгавого на коленях. Вот же скотина.

— Тебе немного не повезло, Алексей, — сочувственно сказал Плюгавый, заметив его воскрешение. — Не тот пистолет, не тот день, не то заведение… Нет, ну скажи, как это ты догадался с пневматическим оружием банк брать, а?!

— Какой там еще банк, — хмуро буркнул Боголюбов.

— Это присказка такая, к слову пришлось, неважно, в общем. Важно другое. Ты был сам по себе или подельники имеются?

— Один… А вам какое дело? — встрепенулся Боголюбов и вскочил на ноги. В голове зашумело, комната слегка покачалась перед глазами. Пришлось подержаться за стену.

— Вот какое. — Плюгавый флегматично достал из кармана какую-то корку и подержал перед физиономией Боголюбова.

В глазах у того замаячили три недружелюбных слова: «Федеральная служба безопасности».

Вот это попал так попал. Вот это везение. Это ж надо было суметь, это же талант нужен! Боголюбову хотелось засмеяться или заплакать. Ему было все равно. Но ни то, ни другое не вышло, он снова закашлялся.

— Ты чего это? Чахотку изображаешь? На царской каторге, поди, заработал?

— Астма у меня, — обиделся Боголюбов.

— Чего?!

— Не чего, а астма бронхиальная! Аллергическое заболевание, проявляющееся приступами удушья, с резко затрудненным выдохом, свистящими хрипами в результате сужения просвета мелких бронхов! Вот!

— Понятно-понятно, — успокоил Плюгавый. — Да ты сядь, водички хлебни, а то так копытца отбросишь, раньше чем положено.

— А кто знает, когда положено, — ухмыльнулся Боголюбов, — вы, что ли?

— Ну уж точно не ты, — отрезал тот. — Иначе на кой черт на рожон полез?

— Так у вас же самого тут наверняка какой-то интерес имеется, — Боголюбов очень кстати вспомнил о том, что Плюгавый получал от толстяка деньги.

— Сообразительный, — похвалил Плюгавый. — Но это тебе не поможет. Доказательств и свидетелей у тебя нет. В отличие от меня. Это раз, — он показал на пистолет, — официантка — два, Рауф, которого ты ограбить хотел, — три. И наконец, я сам — четыре. А мое слово поувесистей твоего будет, согласись. Но впрочем, ничего непоправимого ты сделать не успел, так что хода делу пока что можно и не давать. С официанткой и Рауфом я договорюсь… Может быть. — Плюгавый испытывающе заглянул Боголюбову в глаза. — А между нами, могу сообщить, что да, действительно, заведение находится под моим покровительством. Теперь и ты там будешь, это я гарантирую.

— Посмотрим еще, — засомневался Боголюбов.

— Будешь-будешь, — заверил Плюгавый, переписывая его паспортные данные.

Как он говорил, так и вышло.

Сперва, правда, все шло лучше не придумаешь. Хотя с другой стороны, может, и слишком гладко. Милицию вызывать не стали, Боголюбова отпустили, тихо-мирно вывели через другой выход во двор. Он, поплутав и попетляв, не обнаружил за собой никакой слежки, поехал домой.

Прошло несколько недель, Плюгавый никак не напоминал о себе. Но однажды возле Боголюбова, спокойно ожидавшего зеленого света светофора, остановилась машина, боковое стекло опустилось, и оттуда высунулась рука с желтым конвертом. Боголюбов механически взял его и перешел на другую сторону улицы. Машина тут же уехала. Еще открывая конверт, он уже знал, что это послание от Плюгавого. Объяснить свою уверенность он не мог, но не сомневался ни секунды. В конверте лежали несколько фотографий. Оптимизма они не прибавили. На снимках везде был Боголюбов: Боголюбов, выходящий из бара «Белый крест», Боголюбов в компании Белова, Боголюбов, с напряженным лицом внимающий Лидеру, обожающим взглядом смотрящий на Шаповал все в том же «Белом кресте». Кто и когда делал эти фотографии, оставалось только догадываться, но на всех четко просматривалась сопричастность Боголюбова их Движению.

Немного поразмышляв, Боголюбов пришел к выводу, что проследить его жизнь для заинтересованных в этом лиц особого труда, наверно, не составляло.

Вот так судьба свела его с Плюгавым.

Фээсбэшник пришел на место встречи (через два дома от книжного магазина «Москва» оказалась кофейня «Кофе Бин», расположенная в бывшей Филипповской булочной) через минуту после Боголюбова.

Плюгавый заказал себе кофе по-ирландски, после чего не стал тянуть кота за хвост и выложил карты. Он достал из портфеля пластиковый файл, в котором лежали какие-то бумаги, постучал по нему ногтем указательного пальца:

— Перепишешь своей рукой то, что здесь написано.

— Нет, — сказал Боголюбов, даже не заглядывая в эти бумаги.

— Да, — сказал Плюгавый безо всякого выражения, прихлебывая свой кофе.

— Черта с два. Я под вашу дудку плясать не намерен. Много вас таких шибко грамотных сюда понаехало! А откуда вы взялись, хотелось бы знать, а, господин хороший?! Как ваша фамилия заканчивается? Наверно, на — штейн? На — берг? Или, может, на — ман?

— Моя фамилия правильно заканчивается. — Плюгавый закурил длинную коричневую сигарету, собственно даже не сигарету — сигариллу. — Но не в этом дело, молодой человек… Значит, Россия — для русских, да? — задумчиво произнес Плюгавый.

— Да! — запальчиво выкрикнул Боголюбов. — Моего деда под Москвой убили не для того, чтобы здесь чужаки свои порядки наводили!

— Кто это — чужаки? — вкрадчиво поинтересовался Плюгавый.

— Сами небось знаете, — буркнул Боголюбов.

— Я-то как раз не знаю, — пожаловался Плюгавый. — Думал, может, ты меня просветишь. Но, наверно, напрасно рассчитывал. А? Ладно, не комплексуй, Алексей, у тебя еще, как говорила одна немолодая актриса, все спереди. И твоя, с позволения сказать, карьера тоже… Понял? А она для нас важна, очень важна — твоя карьера…

Боголюбов насупленно молчал.

— Нет, так не пойдет, — горестно вздохнул Плюгавый. — У нас с тобой должно быть полное взаимопонимание… Понял?! — неожиданно выдохнул он Боголюбову в физиономию.

Тот даже отшатнулся и растерянно кивнул.

— Вот это другое дело, — удовлетворенно сообщил Плюгавый. — А я тогда тебя сейчас развеселю. На прощание расскажу анекдотец, так сказать, подарок от фирмы, ха-ха…

«На прощание?! Неужели это все?» — обрадовался Боголюбов.

— Значит, идет мамонт по тундре, щиплет травку. Вдруг раздается какой-то гул. Мамонт прислушивается, начинает нервничать. Гул все нарастает. Мамонт начинает метаться. И тут на горизонте, заслоняя собой все, появляется стадо слонов. Оно несется прямо на мамонта, и он начинает метаться и паниковать…

— Паниковать? — засомневался Боголюбов. — Мамонт против слона?! Паниковать?

— Слонов было много, — напомнил Плюгавый. — И потом, это же анекдот.

— А…

— Так вот. Пробегает стадо слонов и мамонта затаптывает на хрен. Мамонт встает, отряхивается и говорит: «Ну блин, задолбали уже эти скинхеды!»

— Н-не смешно.

— Вот именно! Вот именно! Скорее, страшно. Как-то неуютно даже, я бы сказал. Да… — Плюгавый засмотрелся в окно на девочек-тинейджеров, облепивших киоск с мороженым. — А меня, знаешь, сегодня ночью бессонница мучила, — пожаловался он.

Боголюбов только пожал плечами. Кому, мол, какое дело до твоей бессонницы.

— Ну так я безделья ради по Интернету пошарил. Посмотрел ваши сайты скинхедовские. Не скажу, что очень уже впечатляет…

Боголюбов по-прежнему молчал.

— Ты там сам был когда-нибудь? Нет? Ну неважно. Гораздо интереснее гостевые книги, где посетители переписываются. Я вот даже не поленился распечатать для тебя, посмотри. — Плюгавый достал из портфеля еще один пластиковый файл и толкнул его по столу.

Боголюбов вытащил оттуда пару страниц и стал читать.

Re: Скинхэды. SS

Меня выводит отношение простых цывилов к скинам. Какое вам мать вашу дело че кого мы бьем, тебя не трогают — сиди и молчи!

Re: Скинхэды. Молодой Сынок, пасть прикрой. И никода больше так не делай, а то будеш башку в кустах искать. Ну это на тот случай, если ты ей не только ешь и орехи колешь.

Re: Скинхэды. zaq

Да Гитлер жидом был. А вы, бритоголовые, — попугай. Мы вас тут уже столько передавили, гадов… С любовью из Вильнюса.

Re: Скинхэды. Не скинхед Ты сам просто ублюдок!!! Вот ты кто.

Re: Скинхэды. zaq

А если бы ты черным родился, дебил?

Re: Скинхэды. mat tereza Все скины правильно делают что мочат черных!!!! Вперед Россия

Re: Скинхэды. друг Сволочь????!!!! Ты это, о чем? Думаешь это правильно избивать не винных иностранных? А сколько от них получает твоя страна знаешь? Недоделанный. Вот именно таких как ты, надо мочить! Я представитель тех кого вы бьете. Я ненавижу Вас!

Re: Скинхэды. еrror Да ублюдки они все. Они реально мешают развитию hip-hop культуры

Re: Скинхэды. Бывший член партии РНЕ Что еще за хип-хоп, блин?! Я не люблю евреев, плохо отношусь к любым кроме славян, но мне не нравится то что скины так себя называют, зачем называться по-американски зачем носить символику и надписи чужой для нас культуры: американский Кук-лук-склан. Американцы убивали сербов в Югославии и поддерживали чурок (албанцев), вся политика США направлена против России. Ребята я вас поддерживаю, мочите евреев, чурок и другую нечисть, но не надо быть проамериканцами.

Re: Скинхэды. Иван

Просто моральный урод.

— Ну и что? — Боголюбов оторвался от распечатки. — На кой черт мне это нужно?

— Ты читай, читай, — меланхолично предложил Плюгавый, продолжая пялиться в окно, благо там было на что посмотреть: народ шел сплошными потоками в обе стороны.

Боголюбов пожал плечами и продолжил чтение.

Re: Скинхэды. LordSad

Вперед Россия к полнейшей деградации……………………. скины нам помогут

Re: Скинхэды. А1ехеу Воgо1уubоv.

Я-я-я-я-я-я-я-я!!!! ПРОСЫПАЙСЯ НАРОД! Я СЧИТАЮ ТАК, НЕ НАДО МОЧИТЬ ВСЕХ ЧЕРНЫХ!!! Только через одного! А еще надо бить за торговлю наркотой и прочей гадостью!

Стоп! А1ехеу Воgо1уubоv. Как это А1ехеу Воgо1уubоv? Как это Алексей Боголюбов?!

— Это… Это… вы подстроили, да?! — взвился он.

— Цыц, — спокойно сказал Плюгавый. — Кто подстроил — не столь важно. Важен результат. А результат налицо — разжигание межнациональной розни. Кстати, сообщение отправлено из твоего электронного почтового ящика.

— У меня… нет… ящика… — пролепетал Боголюбов.

— Теперь есть, — успокоил Плюгавый. — И поверь мне, все твои данные, включая адрес и домашний телефон, туда скрупулезно занесены. Но ты, я вижу, все-таки не закончил, а?

В каком-то отупении Боголюбов стал читать дальше.

Re: Скинхэды. Некто в очках А еще за то, что они русский язык плохо знают.

Re: Скинхэды. Stas-is-Tyumeny

А, кто это такие? Пацаны-малолетки. Мы в молодые годы били черножопых (конец 80-х) но головенки не брили. Вы не подумайте, я не расист, но негров не люблю… А у пацанов это пройдет.

Re: Скинхэды. А1ехеу Воgоlуubоv. Пройдет?! ЗАТКНИСЬ УРОД!!! ИЛИ ЕСЛИ ТЫ МУЖЧИНА, ПРИШЛИ СЮДА СВОЙ ДОМАШНИЙ АДРЕС, ЧТОБЫ ВСЕ ЗНАЛИ, ГДЕ ТЕБЯ ИСКАТЬ!!!

Вот опять… О господи…

Re: Скинхэды. Rys

Ну не знаю… Мне не нравятся их методы. Но любая идея имеет право на существование.

Re: Скинхэды. Доброжелатель Вот когда они тебя поймают и будут в жопу дрючить кирзовым сапогом, ты им и скажешь, что каждая идея имеет право на существование…

Re: Скинхэды. Tolick

Слушайте, посмотрите лучше на roruwob.ru базар на эту тему!!! А у вас вяло, вяло…

— Вяло у них, видите ли, — процитировал Плюгавый, отбирая листы.

Через полчаса Боголюбов переписал все, что от него требовали, а взамен получил клятвенное заверение, что отныне его оставят в покое. В подтверждение искренности своих намерений Плюгавый даже вернул ему некогда отобранный пневматический «магнум».

А ночью Боголюбову было видение. Возможно, это был сон, но он не чувствовал в данном случае большой разницы. Ему показалось, что на него наваливается кто-то и начинает душить. Он отбросил врага от себя, но у того были длинные руки, словно резиновые, и, даже находясь на другом конце комнаты, он доставал до горла Боголюбова. Убывающая луна осветила половину лица нападавшего, и Боголюбов увидел мертвенную зелень и длинные мочки ушей — это был китайский божок — пресс-папье из кабинета менеджера-узбека! Тогда Боголюбов вспомнил про пистолет. Ему же вернули пистолет! Он схватил ствол из тумбочки и ударил китайца рукояткой в висок. Тот обмяк и наконец свалился на пол. Боголюбов хотел было включить свет, но почему-то не рискнул, он отдернул занавеску и увидел… распростертую Наталью Шаповал. Она лежала в луже крови.

Боголюбов проснулся на полу. У него начинался сильнейший приступ астмы, который не удалось унять никакими домашними средствами. Родители вызвали «скорую», но пока неотложка приехала, Боголюбов обессилел настолько, что приступ прошел сам собой. Врач пожал плечами, сделал какой-то бессмысленный укол и уехал. Родители говорили что-то о скорой психиатрической помощи. А Боголюбов чувствовал себя предателем и знал, что это навсегда.

 

Сыщики

13 ноября

Сутки работы не принесли существенных результатов. Собственно говоря, вообще никаких результатов они не принесли, зато появились вопросы, потребность поделиться впечатлениями и необходимость выработать стратегию поисков. Для чего Денис и собрал своих орлов с утра пораньше.

— Надо шерстить беспризорников, — безапелляционно заявил Щербак. — Если человек идет мстить за смерть, значит, он тоже собирается убивать, правильно? Если этот человек — ребенок, самое удобное для него оружие — пистолет. Пистолет, как уверяет капитан Могилевский, есть у некоей шайки беспризорников. Значит, Руслан подался к ним. Главное теперь — найти именно тех, которые летом околачивались в Бусинове.

— Так они ему и дали попользоваться, — усомнился Сева Голованов. — Это все равно что ты пришел в магазин и попросил: одолжите мне вон ту бутылочку водочки попользоваться, а я потом верну.

— Так потому он уже больше недели и пропадает, что не все так просто оказалось, — парировал Николай. — Если бы одолжили ему ствол на полчаса, он бы пошел, пальнул и вернул. А так, скорее всего, ему приходится заслуживать доверие, особенно если кроме ствола еще нужна помощь. Или пацана заставили отрабатывать каким-то образом аренду пистолета.

— Хорошо, — кивнул Денис. — Давай, Коля, шерсти беспризорников.

— Только заранее наменяй в обменке по баксу, — предупредил Сева, — за меньшее никто из них с тобой просто разговаривать не станет.

— Ладно, версия с беспризорниками понятна, — сказал Денис. — Если Руслан живет в шайке, найдя шайку, мы тем самым найдем Руслана. А если нет?

— Если не найдем или если его там не окажется? — хмыкнул Щербак.

Денис оставил замечание без ответа.

— Кому мальчик все-таки собирается мстить? — спросил он, обводя взглядом коллег. — Оставшимся в Мневниках азербайджанцам? Арестованным азербайджанцам, когда им, скажем, изменят меру пресечения? Азербайджанцам вообще? Короче, к чему я веду… двигаться надо не только в том направлении, где сейчас может быть Руслан, но также проработать возможность перехватить его в тот момент, когда он пойдет на дело или, еще лучше, во время подготовки к нему.

— А для этого надо понять, кого он решил убивать, — закончил мысль шефа Сева. — Но азербайджанцы вообще — это, по-моему, слишком круто для восьмилетнего пацана, абстракция совершенно не по возрасту, я уж не говорю о том, что нам это ничего не дает.

— А тех, которые в СИЗО, тоже, во-первых, не выпустят, — сказал Щербак, — а во-вторых, если Руслан даже по наивности предположил, что выпустят, зачем он тогда сбежал заранее? Не проще ли было посидеть еще месяцок дома, спокойно из телевизора узнать, что выпустили, и только потом уже сбегать?

— То есть остаются те, которые сейчас на рынке? — Сева задумчиво почесал в затылке. — Но я же был там вчера, опросил человек пятьдесят торговцев, Руслана никто не видел. Кстати, что характерно, наши, в смысле славянской национальности коммерсанты, погромом даже довольны. На скинов никто не в обиде: ударили точечно, ничего лишнего не порушили, а азербайджанцев не любят, между прочим, и продавцы и покупатели. Продавцы, очевидно, из соображений конкуренции, а покупатели — поскольку обвешивают безбожно, весы подкручены, гири подпилены…

Гениальный хакер Макс оторвался от компьютера и, почесывая бороду, поинтересовался:

— А вы не думали о том, что Руслан может иметь представление об убийце, совершенно отличное от ментовского?

— Поясни, — попросил Денис. Макс, как существо сугубо комнатное, в оперативных мероприятиях участия никогда не принимал, но на совещаниях присутствовал неизменно как неплохой аналитик и генератор порой парадоксальных, но от этого не менее стоящих идей.

— С чего вы взяли, что мальчик в своих планах основывается на выводах следствия? — повторил хакер. — Его мать говорила, что братья были очень близки, так? Во всяком случае, младший наверняка старшего боготворил. Да и старший мог младшему рассказывать гораздо больше, чем мы тут с вами представляем. Может, наш Руслан вообще видел, как все произошло?! Увязался за братом хвостиком и наблюдал, стоя в сторонке.

— Голова! — восхитился Щербак. — Сегодня же выясню, где пацан был и что делал во время погрома.

— Это возможно, но маловероятно, — не разделил энтузиазма Щербака Денис. — Там была такая свалка, что увидеть что-то со стороны было совершенно нереально. Только изнутри.

Макс недовольно передернул плечами, распечатывая шоколадный батончик:

— Он с таким же успехом мог быть и внутри.

— Короче, надо искать бритоголовых друзей Влада и выяснять, не ходил ли Руслан с ними на дело, — резюмировал Сева.

— А между прочим, как ни странно это звучит, — Макс отгрыз полбатончика и закончил с набитым ртом: — Руслан может жить сейчас у кого-нибудь из скинхедов.

— Думаешь, кто-то из скинов станет возиться с сопливым восьмилеткой? — усомнился Щербак. — Проверить, конечно, можно, но скинхеды же все типа крутые, они тут землю русскую от захватчиков и осквернителей очищают…

— Скинхеды — они разные, — ответил Макс. — Те, конкретно, к которым принадлежал Влад, «Штурмовые бригады 88»…

— А почему, кстати, 88, а не 33 или 21? — осведомился Сева.

Макс объяснил:

— 8 — это номер буквы немецкого алфавита, то есть Н. 88 — НН, что символизирует Хайль Гитлер! Так вот «Штурмовые бригады 88» на самом деле одна из самых крутых скиновских бригад в Москве, круче только Blood Honor, существуют они под эгидой ВНПД — Всероссийского Национал-Патриотического Движения, которым в свою очередь руководит господин Хромов. И Хромов товарищ отпетый, кому охота, могу распечатать его «Начала Русизма» — муть редкостная, но смысл простой и понятный: русские — люди, остальные — не люди; и ВНПД — то еще сборище доморощенных куклуксклановцев; и в «Штурмовых бригадах» контингент, соответственно, самый что ни на есть отпетый. Но новички вроде Влада, которые не успели окончательно погрузиться в мракобесие, по-моему, могут еще хоть иногда испытывать простые человеческие чувства, а значит, и Руслана кто-то из них мог пригреть.

Денис, немного подумав, подвел итог совещания:

— Сева, разрабатывай скинхедов, в первую очередь тех, кто пытался Влада с поля боя вынести, а потом, если понадобится, и остальных. В помощь возьми Филю Агеева. Николай, на тебе беспризорники…

— Кстати, в Мневниках на рынке тоже толкутся несколько сопливых бомжей, — подсказал Сева, — можешь и их проверить.

— А к психологам не хотите сходить? — поинтересовался Макс, когда все уже собрались расходиться.

— Зачем? — заржал Щербак. — Лучшее лекарство от стресса — бутылка водки, это мы и без психологов знаем.

Макс в ответ даже не улыбнулся:

— Недавно организовался новый телефон доверия для подростков, причем по преимуществу для скинхедов. По нему любой тинейджер, уже вступивший в банду или только собирающийся сделать этот шаг, может анонимно и конфиденциально поговорить с опытным психологом. Поскольку организовывала это все Екатерина Герасимова, могу предположить, что и психологи там хорошие и без работы они не сидят.

— Герасимова — это председатель думского Комитета по делам молодежи? — уточнил Денис.

— Она самая, — кивнул Макс. — Если даже лысые соратники Влада у ментов молчали, как партизаны, и с вами не захотят разговаривать, с психологом, да еще в анонимной беседе, они вполне могли поделиться своими секретами.

— Беру на себя психологов, — решил Денис.

 

Вождь ВНПД Николай Хромов

13 ноября

«Зал заседаний Имперского Совета» — в шутку или всерьез так называл его Хромов, никто с уверенностью сказать не мог, в числе прочих и он сам — занимал большую часть второго этажа старого купеческого дома на окраине Ногинска. Когда-то здесь была гостиная, свободно вмещавшая полсотни человек. Она бы и сейчас вместила их с той же легкостью, поднимись у кого-нибудь рука выкинуть весь хлам, оставшийся от последних владельцев, начиная с безнадежно разбитого концертного рояля и заканчивая грудой металлолома, накрытой пыльным брезентом, из-под которого выпирали газовые вентили, велосипедные рамы и радиаторы. Но Хромов распорядился самым строжайшим образом: ремонт не затевать и субботники не устраивать, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание. В итоге «Имперский Совет», насчитывающий в иные особо урожайные дни до десятка соратников, ютился в углу за обыкновенным обеденным столом.

Вождь всегда сидел во главе под собственным портретом, остальные как придется, уплотняясь по мере прибытия новых товарищей. В узком кругу считалось хорошим тоном время от времени пренебрегать субординацией и слегка опаздывать к обеду.

Собственно, «Совет» и протекал за обедом — именно с обеда, длившегося, как правило, с часа до трех, у Хромова начинался рабочий день. Кроме него самого в Ногинске постоянно жила семнадцатилетняя Лена, фамилии которой никто не знал — его гражданская жена, тянувшая на себе все хозяйство, — и еще пара человек по очереди, ибо без аудитории вождь впадал в уныние.

Дом, к слову сказать, принадлежал не ему, а питерскому рок-музаканту Сергею Капитанову, с которым вождь познакомился еще в 94-м. Просидев несколько месяцев в Матросской Тишине как участник второй обороны Белого дома и выйдя по амнистии, Хромов, не задерживаясь в Москве ни на сутки, отправился в Санкт-Петербург создавать партию для победы на следующих парламентских выборах. Партийное строительство с первых же шагов не заладилось, но, благодаря колоритности и мученическому ореолу, он приобрел популярность среди питерского андеграунда. И вот, когда восемь лет спустя пришлось переходить на нелегальное положение, он вспомнил про Капитанова, которому недвижимость в Ногинске была без надобности — большую часть времени тот в последние годы проводил в Америке.

Сегодня обедали вшестером. Хозяин восседал между двумя дамами: Леной и Наташей Шаповал и был необычайно многословен. Накануне ночью он закончил статью для партийной газеты. Статья называлась «Новый Порядок», и вождю не терпелось обсудить ее с соратниками.

— России пора выбросить на помойку дурацкое словечко «федерация», написал я. Россия, являясь империей по сути, должна гордиться этим и не прятаться за всякими там «федерациями»! — вещал вождь, большими глотками поглощая пиво и сочно чавкая сосисками. Сосиски, пиво и водка подавались к обеду регулярно, вождь полагал, что еда должна быть простой, но не плебейской, поэтому супы и каши презирал, а изредка (когда партийная касса пополнялась щедрыми пожертвованиями спонсоров) позволял себе полакомиться хорошим бифштексом с кровью или молочным поросенком, зажаренным на вертеле. — По какому праву представители других национальностей величают себя гражданами России?! Исторический опыт учит: никогда дикие кельты или галлы, жившие на территории Римской империи, не величали себя гражданами Рима, никакие поляки или алжирцы, завоеванные Третьим рейхом, и помыслить не могли о равных правах с немцами! Назрела необходимость решительно запретить предоставление российского гражданства лицам нерусской национальности или не православного вероисповедания! Нерусские и неправославные, по сути, есть подданные. Они живут на нашей русской территории, пользуются защитой нашей русской армии, но обязаны знать свое место! Отменить к чертям собачьим двойное гражданство, уволить с официальных и государственных постов всех нерусских и неправославных!

Лена пожирала вождя широко открытыми, полными обожания и собачьей преданности глазами. Что бы он ни говорил, воспринималось ею как откровение свыше, истина в последней инстанции. Наташа Шаповал — дама молодая, да ранняя, в свои двадцать из просто активного члена ВНПД доросшая до члена Политсовета и метившая в замы вождя по идеологии, — слушала более рационально, откладывая про запас в голове наиболее энергетически мощные фразы. Оставшиеся трое только делали вид, что слушали. Зама вождя по партийным кадрам Черепанова волновала вопиющая пустота партийной кассы, падение тиража партийной газеты, сокращение численности ВНПД из-за оттока кадров в РНЕ и даже НБП. Виталий Сидорчук, отвечающий за работу со скинхедами, риторику презирал вообще, по его мнению, одна даже маленькая, но материальная акция стоила десятка самых длинных и витиеватых статей. А телохранитель и неизменный спутник Сидорчука Жадов, обладавший коэффициентом интеллекта не более 70 единиц, воспринимал пламенную речь вождя точно так же, как, например, болтовню по радио — шумовой фон, не более.

— Эта статья положит начало созданию нашей программы на следующих президентских выборах, — продолжал разглагольствовать вождь. — Русизм и Православие — вот два титана, на плечах которых мы воздвигнем Новый Порядок! Православие объявим государственной религией! Создадим православную армию! Вернем казакам атаманское правление и все прочие привилегии! Это на первом этапе. Дальше упраздним насквозь прожидовленный парламент! России нужен избранный народом Лидер, который поднимет ее с колен! Ликвидирует взяточничество в государственных службах, даст каждому русскому статус хозяина!

Аудитория не разразилась аплодисментами. Все эти тезисы, призванные положить начало… на самом деле звучали уже неоднократно и, может, немного другими словами, но были изложены в книге Хромова «Начала Русизма» и комментариях к ней. А «Начала Русизма» — книгу, священную для каждого члена ВНПД, — все присутствующие, естественно, знали практически как «Отче наш». В том, что Русизм есть великое, законченное и единственно верное учение, способное сплотить под знаменами ВНПД всех русских и ненавистное инородцам и врагам русского народа, тоже никто из присутствующих не сомневался, так что предмета для спора не было, а единодушное согласие выразилось в единодушном молчании.

Только Наташа Шаповал после паузы задумчиво заметила:

— Герасимова снова излилась грязью в наш адрес…

— Вот упраздним их жидовский парламент!.. — воскликнула Лена. — Совсем обнаглели эти депутаты!

— Герасимова-то как раз русская, — возразил Сидорчук. — Но и среди русских иуд хватает…

— Русская?! — возмутился вождь. — Да какая она русская?! Настоящего русского видно сразу! Настоящий русский — это потомок славян и тевтонских рыцарей.

Кроме славянской в жилах русского может течь только арийская кровь! И это определяет не только внутренние убеждения, но и внешний облик! Настоящий русский — высокий гордый человек с прямыми, светлыми волосами, серо-голубыми глазами. Это тот же ариец, только пошире в плечах, ибо силы его питает Великая Русская Земля! Вот возьмем меня или тебя, Черепанов, мы — Русские! — Вождь действительно под данное только что определение подходил: высок, подтянут, хотя лицо и обрюзгло от регулярных возлияний, светловолос и светлоглаз, плюс волевые скулы и высокий лоб мыслителя. Черепанов подходил лишь с натяжкой, поскольку волосы у него были скорее темные, а глаза — скорее карие. А Сидорчук и Шаповал не вписывались по большинству признаков, но спорить с вождем было бесполезно, а оскорбляться на него — глупо, тем более что свою преданность общему делу они доказали давно и не только словами. И вообще, Гитлер, к примеру, совершенно не выглядел как ариец-сверхчеловек, это же не дало никому повода усомниться в его преданности нацизму?!

— Думаю я, если покопаться как следует в прошлом этой Герасимовой, то найдутся там и татары, и евреи, и кавказцы! И без ниггеров наверняка не обошлось, не зря же ей вся эта мразь так дорога! — Вождь поднял вверх палец и глубокомысленно изрек: — У них, инородцев, свой ментальный поток, а у нас — свой!

— Но она позволила себе назвать нас фашистами, — сказала Шаповал. — Если мы позволим вот так запросто повесить на наше Русское Движение позорный ярлык фашизма, каждый жидовский ублюдок, каждый вонючий демократ с полным основанием сможет требовать нашего запрета и роспуска. Нельзя дарить подлой неруси такой козырь. Надо Герасимовой ответить.

— Можем подать на нее в суд, — предложил Черепанов. — И в открытой полемике поставить ее на место. И реклама будет неплохая…

Вождь налил себе еще пива и нетвердой уже рукой поднял стакан и спросил:

— Что есть один депутат? Это маленький пузырек в этом стакане. Пока там есть пиво, пузырьки будут подниматься и подниматься. Выпьем мы глоток, пузырьков от этого меньше не станет. Надо выпить все! — Он залпом осушил стакан и выплеснул последние капли на пол. — Вырубить с корнем всю нашу гнилую систему. А не гавкаться с каждой шавкой в отдельности. Выше надо быть! Пробудится Русь, мы придем к власти…

Черепанов несмело перебил:

— Но у Герасимовой и таких, как она, есть пока возможность помешать нам на нашем пути…

— Я предлагаю провести акцию и заткнуть ей рот раз и навсегда, — сказал Сидорчук.

— В очередной раз раскрасить ее общественную приемную или накостылять кому-нибудь из помощников? — презрительно скривился Черепанов. — Ты со своей молодежью уже проводил акции, что-то Герасимова не очень испугалась.

— Мы хоть что-то делаем! — Сидорчук побагровел от возмущения. — В моих штурмовых бригадах уже больше людей, чем во всем остальном ВНПД!

— И что? Они ни на что не способны…

— Они не способны?! А кто тогда вообще способен?!

— Давайте спокойно обсудим… — примирительно предложила Шаповал. — В такой сложный момент нам нужно единство…

— Свернуть ей шею? — спокойно и вполголоса поинтересовался Жадов.

Шаповал замерла с открытым ртом, но все быстро сообразили, что речь-то на самом деле идет о Герасимовой. И все одновременно подумали, что в принципе это было бы неплохо. Только вождь, совершенно осоловевший и уже задремавший было над стаканом, вдруг всполошился и рявкнул:

— Так скажет кто-нибудь, наконец, гениальную?

 

Николай Щербак

13 ноября

Как все-таки Руслан надеется заполучить пистолет? Этот вопрос волновал Николая больше всего. Если с беспризорниками мальчик познакомился давно и завел дружбу — это одно. Тогда пистолет ему, может быть, одолжат по-дружески. И заминка с осуществлением мести связана не с добыванием пистолета, а с поисками цели или сложной подготовкой к акции.

Если никакой дружбы нет и в помине — это совсем другое. Тогда Руслан либо живет в шайке, ожидая удобного момента, чтобы пистолет украсть, либо отрабатывает аренду. Воровать он не умеет, по словам Анастасии, он даже мелочь у нее из кошелька никогда не тырил и в школе у друзей ручки-ластики не имел привычки стаскивать. Значит, воровать ствол он рискнет только в самом крайнем случае. И значит, скорее всего, он отрабатывает аренду. Как? Денег у него нет. Воровать он не умеет (см. выше), попрошайничать тоже не обучен, а подают не всякому, тут надо иметь талант.

А талант у Руслана совсем другой — он рисует комиксы. Комиксы, которые пользуются большой популярностью среди его дворовых и школьных приятелей. И значит, должны пользоваться не меньшей, а даже большей популярностью и среди беспризорников. Они, в отличие от детей домашних, ведь ни мультики по телевизору не смотрят, ни книжек себе не покупают.

И что особенно радует: комиксы — это та ниточка, которая приведет к Руслану в любом случае, даже если нет никакого пистолета и если вся история с местью выдумана, а пацану просто захотелось снять стресс с помощью экстремального существования на улице.

Окрыленный собственной гениальной проницательностью, Николай позвонил Пуховой. Нужно было выяснить, что делал Руслан во время погрома. Оказалось, был дома, смотрел телевизор. Ладно, Николай попросил выделить ему несколько образцов его художественной продукции.

Но тут неожиданно возникли сложности. Руслан не рисовал комиксы для себя и впрок. Все, что выходило из-под его фломастера, либо тут же дарилось, либо выменивалось, либо сразу делалось под заказ. У Анастасии не осталось ни одного не то что комикса, даже рисунка Руслана.

У дворовых, да наверняка и школьных, приятелей рисунки зачем-то изъяла милиция. Зачем, непонятно. Но так уж получалось, что единственный доступный экземпляр был у Вальки Игнатова.

Валька мялся, дулся и краснел. Ему было ужасно жалко расставаться с фактически уже раритетом. Он что-то мямлил о том, что куда-то положил и забыл куда, что дал кому-то посмотреть и т. д. Истории выскакивали из него одна за другой, кардинально противореча друг другу, но мальчишку это смущало гораздо меньше, чем перспектива лишиться все-таки своего сокровища. Суровая мама весь разговор, а происходил он прямо в двери: Николай — в подъезде, Валька — в прихожей, простояла у него за спиной, но благоразумно держала нейтралитет.

— Я только сниму копию и верну завтра или сегодня же вечером, — уговаривал Николай. На самом деле копию можно было снять и быстрее, но во всем Бусинове не нашлось ни одного доступного цветного ксерокса, а цвет, по мнению Николая, был важен, и значит, нужно было возвращаться в офис или просто прокатиться в центр.

Но, в конце концов, сошлись на том, что Николай оставит в залог пятьсот рублей. И Ванька, успокоенный тем, что, в крайнем случае, купит себе на эти деньги десяток обычных типографских комиксов, принес заветную тетрадку.

По дороге к ксероксу Николай заглянул на станцию метро «Речной вокзал», ближайшую к Бусинову: там и автостанция, и рынок, значит, обязательно должны быть и беспризорники. И они там были. Чумазые, сопливые, семи-восьмилетки, парами и по одному бродили по рынку, торчали на остановке, кто с пластиковым стаканчиком, кто просто с протянутой рукой, как водится, приставали к прохожим с жалостливым «подайте на хлебушек». Всего Николай насчитал человек пять.

Отловив одного, наиболее приглянувшегося, Щербак показал ему тетрадку:

— Видел раньше такое же?

Пацан, мгновенно сообразивший, что роли поменялись и больше не он проситель, а наоборот, тут же поинтересовался:

— А десять рублей дашь?

Хорошо хоть не тридцать, как предсказывал Сева. Николай показал пацану купюру, но не отдал:

— Скажи сначала.

Беспризорник с большим интересом рассмотрел картинки, даже пошевелив губами, прочел нехитрые надписи. Данный-то комикс он точно видел впервые — это Николай по лицу его сопливому прочел, но вообще ему сие направление графики незнакомо или просто именно этой серии он раньше не встречал, было не разобрать.

— А ты по-любому десятку отдашь?

— По-любому.

— Не-а тогда, не видел.

— А друзья твои?

— А ты им каждому по десятке дашь?

— Может быть…

— Тогда дай мне еще десятку, а им по двухрублевику, и я тебе их всех приведу прям сюда…

Подивившись деловой хватке беспризорника, Николай согласился.

Компания попрошаек состояла, как выяснилось, из семи человек, и все они в один голос заявили, что такие комиксы им видеть не приходилось.

Накинув еще по рублю для верности, Николай показал им фотографию Руслана. Его они тоже никогда не видели. Оставалось вручить им визитки и пообещать: если увидят похожий комикс или Руслана и позвонят, получат премию огромных размеров.

Предел своих мечтаний беспризорники высказали тут же:

— Сто баксов. За чувака или картинки.

На то, что семеро сопливых попрошаек прочешут город вдоль и поперек и сделают за «Глорию» всю работу, Николай, конечно, не рассчитывал, но если жаждущих заработать сто баксов беспризорников будет не семь, а семьдесят, то это уже может дать реальные результаты. Значит, нужно настрогать побольше копий комикса, запастись фотографиями Руслана и озадачить как можно больше народу.

Но заветная тетрадка, как оказалось, таила в себе еще один сюрприз. Когда Николай, добравшись до офиса, развернул ее, чтобы сунуть в ксерокс, обнаружилось, что две средние страницы испещрены характерными вмятинами. Когда-то листов в тетрадке было больше — 18, теперь стало 16, двойной лист из середины Руслан вырвал (на скрепках в подтверждение этому застряли маленькие клочки бумаги), а предварительно написал на нем целый трактат.

Вооружившись простым карандашом, Николай за пару минут восстановил текст. Некоторые слова, правда, пришлось додумывать по контексту, поскольку продавились неразборчиво, но почерк у Руслана был как у художника неплохой, и неразборчивых слов набрался едва ли десяток.

 

Денис Грязнов

13 ноября

Психологи заседали в бизнес-центре на площади Восстания. В небольшой комнате было очень тесно: четыре стола, между которыми оставался лишь узенький проход, с десяток разнокалиберных стульев — и шумно: четыре человека говорили одновременно и каждый о своем. Каждый из них слышал в наушниках только своего телефонного собеседника, поэтому друг другу они, наверное, не мешали, но в комнате стоял невероятный гвалт.

Исходя из каких-то стереотипных соображений, Денис ожидал увидеть здесь «женское царство»: сидеть на телефоне — исконно женская работа. Но царство, наоборот, было сугубо мужское. За тремя столами — благообразные пожилые дяденьки, все, как один, седовласые и в квадратных очочках на кончике носа. За четвертым, самым дальним столом — компания помоложе: одетый с иголочки шатен с депутатским значком на лацкане пиджака и два совсем молодых человека в костюмах поскромнее и без значков. Только у двери на стульчике примостилась бабушка — божий одуванчик в накинутом на плечи пальто и с толстой книжкой на коленях.

Шатен громче всех увещевал кого-то в свой микрофон. Очевидно, боясь растрепать свою шикарную волнистую, тщательно уложенную шевелюру, он надел наушники вверх ногами и одной рукой поддерживал их у подбородка, а другой энергично жестикулировал. Если бы собеседник на том конце провода мог видеть его лицо и жесты, исполненные уверенности в собственной правоте, он бы, наверное, давным-давно переубедился и депутату не пришлось бы басить на всю комнату:

— Поверь мне, старик! Поверь мне…

При появлении Дениса депутат недовольно покосился в его сторону, а молодые люди оставили свой кофе и сделали попытку приподняться. Денис не успел и слова сказать, как бабушка, не по возрасту стремительно вскочив со своего стула, вытолкала его обратно в коридор.

Сама она тоже вышла, осторожно притворив за собой дверь:

— Я вас слушаю.

Денис с минуту соображал, сможет ли бабушка ему помочь, а значит, стоит ли вообще заводить с ней разговор, и решил, что стоит. Поскольку депутат тут явно целыми днями не сидит, у него других дел полно. Значит, он, придя, занял чье-то рабочее место. Очевидно, бабушкино. Да и кем еще могла быть такая старушка, как не психологом? Не охранником же, в самом деле.

Он показал ей документы:

— Я частный детектив, разыскиваю сбежавшего из дома восьмилетнего мальчика. Мальчика зовут Руслан Пухов, его брат был как раз по вашему профилю — скинхед, он погиб месяц назад. Руслан, по не проверенным пока данным, сбежал мстить за брата. Я подумал, что кто-то из тех, кто обращался к вам за помощью, мог упоминать Влада или Руслана Пуховых. Это может очень помочь в поисках.

— Майя Викторовна, — мягко улыбнувшись, представилась бабушка. — Только не знаю, смогу ли вам чем-то помочь…

— Информация конфиденциальна?..

— Нет. Не более чем на исповеди: если священник узнает о готовящемся убийстве, должен он сообщать в милицию? Звонки у нас, как правило, анонимны, телефоны мы не отслеживаем, разговоры не записываем и никаких отчетов ни в какие органы не представляем. Но вы, наверное, решили: скинхеды десятками и сотнями осаждают наши телефоны.

— Во всяком случае, на первый взгляд так и есть, — усмехнулся Денис.

— Нам звонят не только скинхеды. Это, наверное, удивительно, но нынешнее поколение тринадцати-пятнадцатилетних ребят очень открыто для общения с психологами. Может быть, в кабинет к конкретному человеку они пойти и не готовы, но телефон доверия — это реальный выход для тех, кто не может или не хочет говорить о своих проблемах с родителями и тем более учителями.

— Но скинхеды вам тоже звонят?

— Звонят и скинхеды. Большинство, правда, ограничиваются выкрикиванием оскорблений, после чего бросают трубку. Они определенно не сознают, что психически заражены, и уж тем более не задумываются, что являются распространителями психического заражения.

Денис искренне удивился:

— Наука уже нашла вирус подросткового фашизма?

— Как это было бы просто! — рассмеялась Майя Викторовна. — Сделал прививку и снова хороший мальчик. Нет, психическое заражение в данном случае — это проявление механизмов, унаследованных человеком от животных. Вы замечали, что массы животных и людей ведут себя очень похоже? Стадные инстинкты и в том и в другом случае. В толпе человек ощущает особую силу, защищенность, прилив колоссальной энергии, и происходит это на уровне подсознания. В толпе человек может совершать действия, которые никогда не повторит вне толпы. Он словно вырастает над собой, становится сильнее, умнее, нужнее, в конце концов. И это при том, что в толпе индивидуально-психологические различия практически исчезают…

— В толпе человек просто перестает себя контролировать, — заметил Денис.

— Правильно, люди, по сути разные, ведут себя одинаково, человек может все осознавать, но поступает, как все, действительно снижается самоконтроль и возникает эффект психического заражения. Человек заражается от поведения других людей. Тот, кто понимает, что это ненормально, тот, кто нашел в себе силы выйти из толпы и в прямом и в переносном смысле слова, с помощью психолога или без нее — выздоровеет.

— Но, по-моему, скинхеды и поодиночке достаточно агрессивны…

— Для подростков вообще характерна акцентуация характера, — согласно кивнула Майя Викторовна, — то есть слишком яркое проявление каких-то определенных черт личности. В первую очередь это связано с тем, что физически человек уже созрел, а интеграция во взрослый мир запаздывает…

Денис украдкой посмотрел на часы, лекция грозила затянуться. Черт его дернул вообще вставлять свои замечания.

— И среди скинхедов, — продолжала тем временем Майя Викторовна, — невероятно много истероидов, людей, склонных к демонстрации своего поведения. Именно они начинают беспорядки, заводят толпу, но могут затеять драку и в одиночку — был бы хоть один зритель. Агрессивность вообще присутствует в каждом человеке, накопление стресса приводит к тому, что она прорывается. Большинство людей над этим предпочитает не задумываться, а подростки особенно не расположены к критическому самоанализу. Но я лично не отчаиваюсь: если мы сумеем помочь хоть одному человеку осознать себя и повзрослеть, не став моральным калекой, значит, трудились не зря. А статистика, хоть мы ее и не ведем постоянно, свидетельствует о том, что многие звонят нам во второй и в третий раз, то есть налицо положительная динамика… Вот, например…

— Спасибо вам за поучительную лекцию, — Денис воспользовался первой же возможностью прервать монолог, иначе ему грозило теперь выслушать еще десяток конкретных примеров с комментариями, — но о Руслане Пухове можно все-таки узнать? Может быть, кто-то из ваших коллег слышал эту фамилию?

Майя Викторовна с покладистостью, свойственной только хорошим психологам, не стала настаивать, чтобы он обязательно дослушал все, что она может ему рассказать. Она только на минуту задумалась:

— Знаете, пожалуй, я сама пойду поговорю с коллегами, а вы подождите здесь, хорошо?

— Без проблем.

Однако она все же сочла нужным пояснить, почему Денис не должен разговаривать с каждым ее коллегой лично:

— Сегодня с нами работает настоящий живой депутат Госдумы. И не просто депутат, а целый зам главы парламентского комитета по делам молодежи Евгений Иванович Чистяков. От этого звонков намного больше. Два дня назад, когда он впервые к нам пришел, телефоны просто раскалились: звонили подростки, родители, педагоги, ответить всем он не успел, согласился еще раз выкроить несколько часов из своего графика. Евгений Иванович — человек обстоятельный, всякий разговор хочет довести до позитивного конца и очень нервничает, когда его отвлекают.

— Я все понимаю, — заверил Денис.

Майя Викторовна, осторожно приоткрыв дверь, просочилась в комнату и отсутствовала довольно долго: Денис успел выкурить сигарету и раздумывал — взяться за вторую или не браться… Наконец она появилась с извиняющейся и в то же время ободряющей улыбкой:

— К сожалению, ни о Руслане Пухове, ни о безымянном восьмилетнем мальчике, ни о младшем брате погибшего скинхеда никто из моих коллег не слышал.

— А о Владе Пухове?

— Нет. Мы тут с коллегами вспомнили, что, собственно, как раз после гибели Влада Пухова и встал вопрос о создании телефона доверия. Как вы понимаете, в один день такие вопросы не решаются, то есть мы просто не успели помочь тем, для кого смерть Влада явилась острой психической травмой. Гибель даже близкого друга в таком возрасте забывается поразительно быстро, а если и не забывается совсем, то вытесняется другими новыми эмоциями.

 

Икс-бой

Как оказалось, у Светика была голубая мечта — автомобиль. Он каким-то образом научился водить (по крайней мере, врал, что это так), рассказывал, что когда-то у него был мопед. Ну не мопед, так мокик. Вообще-то еще лучше. Легче по лестницам таскать.

— По каким лестницам, Светик?! — расхохотался Шрам, тряся своей заячьей губой. — Куда таскать, на чердак, что ли?

Вслед за ним смеялись и остальные.

Лишь Киря на эти речи сомнительно покачивал головой, но ничего не говорил: у него была своя метода общения с личным составом, и он не без основания считал, что, пока Светик исправно добывает свою долю в общую копилку, вреда от его вранья немного.

А все дело в том, что накануне вечером Светик, возвращаясь на родной чердак, стал свидетелем следующей уличной сцены. Какой-то мужчина с сыном, оба хорошо одетые, вылезали из новенького сверкающего «ауди». А напротив, метрах в пятнадцати, стояла, а скорее, лежала заржавевшая машина без стекол, колес, руля и прочей существенной начинки. Контраст с «ауди» был оглушительный.

— Видишь, какая тачка? — назидательно произнес папаша.

— Да, — потрясенно пробормотал малыш.

— Так вот, парень. Будешь плохо учиться, я тебе такую и куплю.

Если нет богатых родителей (тем более если никаких нет), сделал законный вывод Светик, на тачку надо заработать самому! Ну а если нет такой возможности, значит, надо украсть. Правильно, самый быстрый способ заработать — украсть.

Утром, собираясь «на работу», Светик, изучавший какую-то газету рекламных объявлений, стал даже интересоваться, что такое страхование автомобиля. Киря, как выяснилось, этого не знал. Зато Икс-бой пустился в объяснения в том духе, что бывают разные случаи, например, «если у тебя машину угнали («У меня?!» — взвизгнул Светик от восторга), то страховая компания возместит тебе ущерб. Или если ты в кого-то врезался, то страховая компания вместо тебя заплатит этому человеку деньги, или, наоборот, в тебя кто-то въехал, а страховщик тебе деньги на ремонт даст». Светик некоторое время помолчал, что-то соображая, а потом, хитро прищурившись, выдал:

— Тогда должен быть еще один вид страхования. Например, ты угнал у кого-то тачку, а страховая компания вместо тебя в тюрьму садится!

Киря, Пожарник и Икс-бой засмеялись, оценив шутку, а остальная компания лишь недоуменно на них смотрела.

«С этим Светиком, — подумал Икс-бой, — надо ухо востро держать… Хотя идея, конечно, классная… Ты что-то натворил, перед тем застраховался, и тот, кто тебя застраховал, все и расхлебывает. Это… интересная мысль».

— Сегодня будем лохов делать, — грозно объявил Киря. — Ты, Икс-бой, пойдешь с нами, посмотришь, как мужчины работают.

— Это как? — поинтересовался Икс-бой.

— Там увидишь, — пообещал Светик. — А где, Киря, куда поедем?

— В центр.

— Киря, мне надо с тобой поговорить, — сказал Икс-бой, улучив момент, когда этого никто не слышал.

— Некогда! Работать надо. Лохи ждут.

— Пачками по городу бродят, — добавил Светик, — и друг у друга спрашивают: а где же это Светик бродит, лопатники уж больно отяжелели…

Небо в этот день было свинцовое, лица у прохожих — серые, настроение у Икс-боя — такое же. На «работу» добирались молча.

Оба Малых, Пухлый и Шрам с Пожарником отправились по своим обычным маршрутам, на вокзалы. А Киря, Светик и Икс-бой спустились на станцию «Китай-город».

На эскалаторе Светик засунул себе в рот сразу две жвачки «стиморол».

— Светик, ты левша или правша? — спросил вдруг Икс-бой.

— Чего?!

— Тебя спрашивают, — рявкнул Киря, — левша ты или правша?!

— А… Не знаю.

— Ну а какой рукой ты пишешь? — не унимался Икс-бой.

— А я не пишу, — хохотнул Светик. — Кому мне, блин, писать?!

Киря тоже засмеялся.

— Ну а здороваешься какой рукой? — не унимался Икс-бой. — Ложку где держишь? В левой или в правой?

Светик почесал затылок, поочередно поднял обе руки, как будто что-то отправляя себе в рот.

— Это… кажись, правой. Ну и что с того?

Икс-бой объяснил причину своего интереса:

— Я слышал, по телевизору говорили, что жевательная резинка может взбодрить человека, если он левша, и успокоить, если он правша. Она поддерживает работоспособность двигательных систем мозга человека. Видел, как хоккеисты жуют, когда на лед выходят? Как звери! Только жевание помогает до работы, а не во время — ведь жвачка отвлекает твое внимание.

— Понял? — сказал Киря. — Так что пожевал, поддержал работоспособность этих самых систем, а теперь — выплевывай давай. А то еще все нам провалишь.

— Если ты такой умный, то, может, знаешь, почему жвачку жуешь-жуешь, а она все сладкая? А?! — Светик был очень доволен собой. По его мнению, это был совершенно неразрешимый вопрос. Вроде тех, почему вода мокрая и небо голубое.

— Ну это очень просто, — скучным голосом сказал Икс-бой. — В жвачке содержится такая штука, подсластитель называется. Он очень медленно растворяется в слюне. Вот и все.

Светик хмуро молчал. Спустились с эскалатора. Прошли немного вперед.

— Кто это? — спросил Светик, поднявшись на цыпочки и прилепив жвачку прямо на нос памятнику в тупике коридора.

В углу сидел приличного вида бомж. В смысле не особо грязный и вонючий. У него на шее висела картонка, на которой было написано: «Действовать надо осознанно, тогда каждое ваше действие не является простым продолжением предыдущих, тогда вы свободны, тогда — ВЫ действуете». Рядом лежала засаленная кепка, а в ней жалкая мелочь. Заметно было, что бомж всерьез обдумывает возможность изъятия жвачки с носа памятника.

— Ну тут же написано! — отчего-то разозлился Киря. — Читать умеешь? Ногин. Памятник Ногину!

— Я слышал, — добавил Икс-бой, — раньше и эта станция так называлась — площадь Ногина.

— Кто такой этот Ногин? — снова спросил Светик.

— Нарком, — ответил Икс-бой, научившийся читать по Советскому энциклопедическому словарю.

— А что, раньше наркоманам памятники ставили? — изумился Светик.

— Все-таки ты непроходимая дубина, — с чувством сказал Киря. — Нарком — это… ну это вроде… банкира… Верно я говорю, Икс-бой?

— Ну почти, — уклончиво ответил тот.

— Ну а все же? — наехал и на него Киря. — Ты небось и сам не знаешь?

— Знаю. Ногин торговлей и промышленностью во всей стране заведовал. Лет сто назад.

— Большой человек, — оценил Светик. — Вроде как сейчас Березовский. Жаль только, что нам такие в метро не попадаются.

Но тут как раз Киря ткнул его локтем в бок: со стороны «Третьяковской» подошел поезд, и из него вывалила толпа пассажиров. Как знать, может, там и была парочка березовских. И Киря со Светиком живо двинулись им навстречу — спустились по лестнице на перрон.

— А кстати, в Сингапуре, — крикнул Икс-бой вдогонку Светику, заметив, что тот потихоньку от Кири отправил в рот новую жвачку, — жвачку вообще запрещено жевать!

Икс-бой, оставшийся стоять возле «наркома», видел, как они медленно продирались сквозь толпу: шерстяная шапочка Светика время от времени всплывала как поплавок. Кири же, который был выше его почти на голову, вообще не было видно.

Вдруг на перроне раздался истошный вопль:

— Держи, держи мерзавца!!! — Из толпы выскочила дородная тетка с сумкой в каждой руке и понеслась куда-то в сторону.

Икс-бой присмотрелся. Так это же она за Светиком бежала?!

И в эту секунду кто-то взял его за локоть. Он вздрогнул и вырвался.

— Цыц! — сказал Киря. Он уже был здесь. — Пошли отсюда. Светик выпутается.

— А как же…

— Схема отработана, не боись.

И они снова поднялись по эскалатору, теперь можно было трескать законно заработанные хот-доги и бурито, запивая фантой и спрайтом — справа, еще до стеклянных дверей работала приличная забегаловка — фастфуд.

Оказалось, что еще до погони Светик успел передать Кире вытащенный у тетки бумажник, это действительно был отработанный маневр.

— Киря, мы можем наконец поговорить? — спросил Икс-бой, хрустя жареной картошкой (елки-палки, как же вкусно!!!).

— Когда я ем, я глух и нем, — объявил Киря и действительно придерживался этого сомнительного правила.

А вот Руслан, то есть, простите, Икс-бой, наоборот, всю свою недолгую сознательную жизнь слышал от старших, что хорошая застольная беседа очень помогает пищеварительному процессу. Как это взрослые говорят? Оказывает благотворное влияние, вот. Впрочем, дудки, он теперь и сам взрослый, и сам себе хозяин, так что их дурацкие правила ему не указ. Да и вообще дело не в них. Дело совсем в другом, дело в том, что ему нужна Кирина помощь. И срочно. Правда, разговор-то был не шуточный, так что, возможно, Киря и прав, сам того не зная. Или он догадывается. Что-то подозревает? Да не может быть… нет, не может такого быть!

 

Денис Грязнов

Денис уже подъезжал к офису, когда на мобильный позвонила Пухова.

— Денис Андреевич, ну как, есть какие-нибудь подвижки?

— Подвижки, конечно, есть, но… — Денис попытался вкратце рассказать о направлениях, в которых они двигались, и результатах, которых достигли, но Пухова рассеянно перебила его посреди фразы:

— Сегодня вечером я встречаюсь с депутатом…

— И? Я могу чем-то помочь?

— Нет. Наверное, нет…

Она замолчала, и было непонятно: это все, что она хотела сказать, или не все? Она просто не может сформулировать просьбу, требование, вопрос, или ей просто понадобилось с кем-то поговорить, и никого, кроме Дениса, под рукой не оказалось. Видеть бы сейчас ее лицо, понять, о чем она думает.

Пауза затягивалась сверх всякой меры. Денис подумал было, что она отключилась, но, затаив свое, отчетливо услышал в трубке ее дыхание.

Наконец она кашлянула и, очнувшись от каких-то своих мыслей, сказала:

— Сегодня утром мне позвонил помощник депутата Екатерины Герасимовой и назначил встречу. Вы знаете, кто такая Герасимова?

— Слышал.

— Да, я тоже слышала. Она пытается бороться за таких, как мой Владик… Я не знаю, что она может мне сказать, но я пойду.

— И правильно, — попытался подбодрить Денис. Какая-то Пухова была ну слишком растерянная.

— Да-да, пойду. Тем более что это неофициальный разговор: меня пригласили на дачу…

Денис, грешным делом, подумал: может, Пухова хочет попросить у него снабдить ее «жучком», чтобы записать разговор с депутатом. А иначе зачем она позвонила? Она ведь не обязана перед ним отчитываться, куда идет и с кем встречается.

— Она, наверное, станет говорить о Владике, его смерти, причинах… Они любят доискиваться до причин… — продолжала тем временем Пухова, так же рассеянно, делая большие паузы между словами. — Как вы думаете, Денис, Герасимова чувствует себя виноватой?

— Может, да, а может, нет.

На самом деле, почему, собственно, она должна чувствовать вину? Если бы это было так, ей бы впору уже прилюдно пустить себе пулю в лоб. Поскольку и таким, как Влад, счет уже пошел на десятки, а пострадавших от скинхедов по стране уже не одна сотня. Но Герасимова, в конце концов, не вселенский диктатор, не может она своей властью запретить пацанам забивать свои головы всяким бредом, а если бы и могла… И вообще вина — чувство сугубо субъективное, и рассуждать о том, чувствует кто-то вину или плевать ему на все с высокой вышки, можно до бесконечности, но какова вероятность, что в этих рассуждениях окажется хоть доля истины? Денис подыскивал слова покороче и помягче, потому что Пухова явно ждала от него ответа, но, в конце концов, она сама ответила за него:

— Да, я тоже думаю, что она чувствует вину. Но Владика уже ведь не вернуть, а Руслан… Может быть, она согласится помочь в поисках Руслана?

Ну вот оно, наконец-то! Вот она, причина рассеянности и растерянности. Перед несчастной матерью забрезжила пусть пока призрачная, но перспектива подключить к поискам сына целую государственную машину, и, скорее всего, абсолютно бесплатно. А за услуги «Глории» Пухова расплачивается чужими деньгами.

— Вы хотите, чтобы я подготовил вам полный отчет о проделанной работе, и на этом мы с вами расстаемся? — спросил Денис.

— Нет-нет, что вы, Денис, я ничего такого не имела в виду… Но может быть, вы и правы, ведь, если Герасимова возьмется за это… Она очень влиятельный человек. В вашем профессионализме я нисколько не сомневаюсь, но…

— Я понял. Позвоните мне, когда закончится встреча, хорошо?

— Конечно. Конечно, я позвоню. Только это может быть поздно, встреча назначена на семь.

— Ничего, звоните на мобильный, я ложусь поздно.

— Хорошо.

— Ну вот и договорились. А отчет я подготовлю. На всякий случай.

 

Сыщики

13 ноября

Сева уныло рисовал на клочке бумажки звездочки и кружочки. А Щербак, наоборот, сиял как самовар:

— Шеф. Ну как психологи? Заодно и подлечился?

— Психологи не помогли, — ответил Денис, — а у вас, я смотрю, хорошая новость и плохая.

— У Севы плохая, а у меня не то чтобы хорошая, но интересная.

— У меня не плохая, а никакая, — буркнул Сева. — Нету этих пацанов, которые Влада с поля боя выносили. Не то что в Москве — в стране нету. Обоих мудрые родители отправили учиться за границу от греха подальше. Одного, значит, на родину мирового скинхедизма — в Англию, другого — вообще в Германию.

— А остальные? — спросил Денис.

— Что остальные? Ну, предположим, выясню я, где у них логово или где они по вечерам пиво пьют, не разговаривать же мне со всеми одновременно? Даже если до драки не дойдет, все равно ничего не узнаем. Тут личностный подход нужен… Короче, может, позвонишь этому оперу, Лисицыну, пусть хоть несколько фамилий даст? Допрашивали же они кого-то, кто именно тогда и именно с Владом в погроме участвовал. Иначе я до весны буду подходы искать. Или Шульгину позвони. Мы же не знаем толком, как там, в «Милосердии», Руслана искали. Может, они не только листовки напечатали, но и по контактам Влада прошлись…

— Погоди звонить, — оборвал Щербак, — послушай вначале, что я нарыл. Зачитываю, сохраняя авторскую орфографию и пунктуацию:

«Здравствуйте тот, к кому это письмо попадет в руки. Я не знаю какое у вас звание, поэтому, товарищ милиционер, помогите пожалуйста! Мой брат стал бандитом и его банду надо ликвидировать. Еще недавно мой брат был просто супер, авторитет для всего нашего двора, учился лучше всех в классе, а в прошлом году еще выиграл олимпиаду по химии и всегда может дать хороший совет, хотя ему тринадцать, а во дворе есть и постарше. Когда он был молодой то тоже хулиганил, но никогда не подбрасывал стекла под машину, и никогда не катался уцепившись на поезде и никогда не кидал в электрички камнями. А потом он начал ходить в тренажерный зал, и больше не хулиганит, а если даст хорошенько, то мало не покажется. В общем, каждый мог позавидовать, что у меня есть такой брат. А теперь мне из-за него страшно. Вы или кто-то другой следователь расследовал ограбление Булочной возле метро Тимирязевская и наверное никого не нашли, а это сделала банда в которой теперь мой брат. Только его не надо арестовывать, пожалуйста, потому что он ничего не делал, а просто стоял на улице и смотрел чтобы никто не позвал милицию и они ничего не грабили, а только разбили витрину и побили одного мужчину, который был негр. Когда мой брат попросил у мамы деньги для того, чтобы подстричся, я ничего такого вначале не подумал, а потом увидел, что он постригся не просто так, а налысо. Мама не поняла в чем дело и стала задавать ему разные вопросы. А я сразу заподозревал, что мой брат вступает в какую-то банду. А когда я тоже его спросил, он сказал, что это не мое дело, а раньше никогда со мной так не разговаривал. А потом я узнал через своих друзей, что он перестал ходить в школу, а мама ничего не знала и думала, что все нормально. Я наверно должен был сразу пойти и сказать все в милиции, но я думал, что он не может стать настоящим бандитом потому что он на самом деле хороший и добрый. А тех, кто с побритыми головами я видел в метро и по телевизору, по телевизору их называют фашистами, а все наши во дворе тоже хотят чтобы у них были такие суперские куртки и военные ботинки. И мой брат купил себе такие ботинки, а мама давала ему деньги только на завтраки и на постричься и больше ему никто денег не давал и у него у самого тоже денег не было. А про ботинки и потом куртку оранжевого цвета мама не должна была узнать, брат прятал это все в своем школьном рюкзаке. А когда мама узнала, он разозлился и перестал приходить домой спать ночью. А еще раньше, я тоже не пошел в школу, а пошел за братом, а он вначале поехал на автобусе, а потом на метро. В автобусе он меня не увидел, а в метро я боялся его потерять и сел в тот же вагон, а он заметил меня, накрутил уши и отправил домой. А потом я еще раз за ним поехал только больше в тот вагон не садился и увидел как он с еще одиннадцатими такими же лысыми пошел гулять, сразу как выйти из метро Профсоюзная. Они ходили и увидели там одного узкоглазого и начали его бить, только мой брат меньше всех бил, а потом они его отпустили, а я убежал, потому что боялся, что они меня увидят. Я хотел уговорить брата уйти из бандитов потому что он никакой не фашист и кроме него и мамы у меня никого нету, только я не знал как и ходил за ним чтобы он сразу когда они кого-нибудь еще побьют, когда ему будет противно от крови сразу поговорить. И тогда я увидел один раз как он один и разговаривает с каким-то мужиком, а потом когда они поговорили мужик достал деньги из кармана, а брат их взял. Там было 200 долларов. Я потом проверил у него в кармане пока он не успел их перепрятать, там правда было два раза по сто долларов. Арестуйте, пожалуйста этого мужика, я точно знаю это он уговорил моего брата стать бандитом, потому что мой брат раньше не ненавидел негров и японцев, у него любимые боксеры негры и он слушал Гарилас, а они тоже узкоглазые. А моего брата не надо арестовывать, он просто из-за денег согласился, а не потому что стал фашистом, у нашей семьи денег мало, потому что папа у нас подлец, а мама не разрешает моему брату работать и продавать газеты или мыть машины, а он только хотел чтобы тоже деньги зарабатывать. Если вы пообещаете не арестовывать моего брата, я скажу, что его банда называется «штурмовые бригады», а этот мужик давал моему брату деньги около метро Пушкинская».

— Во как! — Николай сложил листок и бережно пригладил его рукой. — Писал, понятно, Руслан, и что речь о Владе идет, тоже понятно. А теперь скажите мне, други, за какие такие заслуги мужики у метро «Пушкинская» раздают начинающим скинам по двести баксов?

— Наркотики? — предположил Сева. — Или, может, заказные драки. Пишут, что можно скинхедам за несколько сотен заказать погром, если надо, например, конкурентам насолить. Или митинг, может, заказной, пикетировали же скины «Макдоналдсы», например…

Николай не согласился:

— За заказные драки и заказные митинги рядовому скинхеду никто платить не станет, а за неполных два месяца, что Влад пробыл в скинах, вряд ли он успел выдвинуться на руководящие должности.

— Могли за вербовку новых членов в банду платить, — продолжал размышлять Сева. — Или наркотики все-таки? На какие шиши, кстати, эти штурмовые бригады вообще существуют?

— Эй, шеф, скажи что-нибудь? — попросил Щербак. — Я-то думаю, что нам надо все свои усилия теперь на этом мужике у «Пушкинской» сосредоточить. Чем бы там Влад деньги ни зарабатывал, а Руслан, скорее всего, именно этого мужика мочить собирается… я так думаю, а ты что думаешь?

— Я думаю, садитесь-ка вы писать отчеты о проделанной работе, — ответил Денис. — Потому что Пухова, возможно, уже завтра откажется от наших услуг.

— Вот так всегда! — возмутился Николай. — На самом интересном месте. Мы, можно сказать, пацана уже нашли, а лавры теперь другим достанутся…

— Хочешь, езжай на «Пушкинскую», если Руслан стоит там с табличкой «Ищу мужика, который давал моему брату деньги», тащи его сюда, — предложил Денис. — Только отчет вначале напиши все-таки.

— А ты все-таки спроси у дядюшки или у Лисицына: письмо это фигурирует в деле? — пробубнил обиженно Щербак. — Может, этого мужика уже без нас нашли и все про него выяснили?

Денис позвонил и дядюшке, и Лисицыну, и Шульгину. По каждому из начатых направлений действительно нужно было поставить хотя бы временную точку.

Лисицын о письме Руслана ничего не знал, в деле о погроме оно точно не фигурировало, и никакой денежный мужик не разрабатывался. Дядюшка тоже, естественно, ни о каком письме слыхом не слыхивал, но разумно заметил, что если письмо было отослано и получено, то оно должно было быть где-то зарегистрировано — это обязательная практика. Только если пришло оно не в МУР и не в секретариат МВД, а в какой-нибудь райотдел милиции, то на поиски регистрационной записи могут уйти дни, если не недели.

С Шульгиным разговор не получился. Денис с большим трудом смог дозвониться ему только на мобильный и едва успел спросить, не отрабатывались ли сотрудниками фонда контакты Руслана с бритоголовыми друзьями Влада, как Шульгин, сославшись на звонок по другой линии, отключился. Но версия его заинтересовала, и он пообещал все узнать и перезвонить.

 

Ресторан «Ямайка»

13 ноября

При входе в ресторан «Ямайка» стояли швейцар Максимилианыч (хорошо под шестьдесят) и сержант милиции Шура (едва ли за тридцать), курили и беседовали за жизнь. В ресторане вечером намечался банкет в честь выпускников университета Лумумбы. Но пока что было еще рано, первые гости намечались через час-полтора, никак не раньше, так что можно было расслабиться.

Шура и Максимилианыч комфортно рассуждали о национальной политике.

— Это что, — говорил Максимилианыч. — Вот при Усатом были времена…

— При Сталине, что ли?

— Ну. Не перебивай старших. Тогда всех умели к ногтю прижать. Чуть что — японский шпион! Чуть что — прихвостень империализма!

— Я что-то не пойму, вы одобряете или нет? — горячился Шура.

— Не перебивай старших. Дело не во мне. Дело в том, что каждый знал свое место. Вот мыслимое ли дело — банкет для иностранцев в центре Москвы?! А вдруг — враги?! А мы им — все условия?! Считаешь, это правильно? Считаешь, это по-государственному?

В соседнем доме располагался супермаркет «Седьмой континент». В какой-то момент к супермаркету подъехал, шурша шинами, металлического цвета «мерседес», и со стороны водителя из него в умопомрачительно-белом костюме вылез черный как вакса негр, небрежно хлопнул дверцей и зашел в супермаркет. Через тонированные стекла было не разглядеть, сидит ли в «мерседесе» кто-нибудь еще. Минут через пятнадцать афроамериканец с ленивым выражением лица вышел из супермаркета. Его сопровождал молодой человек, в руках он нес три больших пакета. Молодой человек загрузил их в багажник автомобиля и получил щедрые чаевые, а негр сел за руль и уехал. Наблюдавшие эту сцену со стороны ресторана «Ямайка» переглянулись и надолго замолчали. Милиционер даже потушил сигарету. Наконец через некоторое время, оправившись от шока, швейцар поднял палец в небо:

— Ну и спрашивается в задаче: кто же теперь после этого негр? — Милиционер Шура хотел было что-то сказать, но не успел, потому что Максимилианыч сурово закончил свою нехитрую мысль: — И не перебивай старших.

Скоро появились первые гости. Впрочем, это были не студенты, а их преподаватели — две дамы бальзаковского возраста. Они разделись, сходили попудрить носики, осмотрелись и решительно направились к фуршету, где взяли себе по бокалу мартини.

— Съездила я тут на выходные в Брюссель, — поделилась одна, — навестить старого приятеля. Ну, оказалось, наш пострел везде успел: он уже и подготовился заранее — снял номер в каком-то там отеле. Вот уж не знаю, где он его откопал. Первое впечатление — половичок в номере прибит к полу. Как, не слабо?

— Не слабо, — подтвердила подруга с рыжими волосами, приканчивая свой мартини и берясь за следующий бокал.

— Дальше — круче, как говорит мой сынуля. Вешалки в шкафу прикручены проволокой, чтоб не сперли. Не слабо?

— Не слабо, — подтвердила подруга, приканчивая и следующий бокал.

— Душ — вообще ужас, в наших общагах и то лучше, а этот на концлагерный из фильма Спилберга похож. Ну что ж делать, живем один раз. Мы выпили, естественно…

— Естественно, — подтвердила рыжая подруга.

— … И стали устраиваться на ночь. Тут оказалось, что одеяло не соответствует пододеяльнику. Оно раза в три больше! У моего приятеля сдали нервы, и он позвонил портье. И что ты думаешь?

— Что? — поинтересовалась подруга, шаря взглядом в поисках чего-нибудь жидкого.

— Белье моментально заменили, но теперь все оказалось наоборот, пододеяльником можно было обмотаться раз пять. Короче, в итоге мы спали в одежде. Наутро проснулись — никакие вообще. Что в такой ситуации может спасти? Хороший кофе. Спустились к завтраку. Завтрак по-бельгийски — тема отдельной диссертации. Или отдельного фильма Спилберга. Сидим, плюемся, на весь зал по-русски обсуждаем свою несчастную убогую жизнь и проклятые вопросы русской интеллигенции. «Что делать?» Водку пить. «Кто виноват?» Да все. Злые как сволочи. Ну выпиваем, между прочим.

— Само собой, — подтвердила рыжая. Жидкое нашлось.

— Надо же как-то скрасить положение. И представь, привлекли внимание темнокожего парня, который, с одной стороны, был что-то вроде метрдотеля, с другой — почему-то сидел за кассой. Он торчал прямо за нашими спинами, и мне кажется, главным образом, следил за тем, чтобы мы, не дай бог, не украли вилку или кольцо для салфеток. Ты же понимаешь, эти русские — они такие бандиты! Тогда мы пересели к этому гаду лицом, чтобы он рискнул так таращиться нам в глаза. Натурально пересаживаемся, взяли тарелки, стулья и демонстративно меняем позицию. Так что ты думаешь? Оказывается, у него касса была на колесиках. Он вместе с ней тоже повернулся и опять оказался у нас за спиной!

Подруга от смеха, а может, и от выпитого молча упала на удачно подвернувшийся стул.

Через полчаса банкет стартовал.

Вокруг трех столов, составленных буквой «п», сидели человек шестьдесят — темнокожие студенты и их русские преподаватели. Преподавателей было почти столько же, они чувствовали себя вполне комфортно в такой компании (заметно было, что не в первый раз) и сидели через одного — так что со стороны зрелище было вполне симметричное: позитив, негатив, позитив, негатив… Так думал Белов, наблюдая застолье со своего поста — он должен был дежурить возле входа в главный зал. Два месяца назад Белов нанялся в «Ямайку» охранником и не пожалел об этом. Во-первых, сносная зарплата, во-вторых, халявная жратва, и в-третьих… в-третьих, сегодня его работа должна была принести эти, как их… дивиденды, да! Что такое дивиденды, Белов не знал, но так сказал Лидер, и Белов небезосновательно надеялся, что дивиденды — это нечто материально увесистое, а не медаль «За боевые заслуги».

За столом провозглашались тосты за непрекращающееся сотрудничество, африканцы щеголяли чудовищным русским произношением, а Белов все ждал, когда заполнится последнее вакантное место, на которое должна была сесть некая Нвамбо Нконо, ни больше ни меньше — дочка министра внутренних дел Камеруна. Когда она появится, Белов даст условленный знак, попросту говоря, позвонит по мобильному телефону Жадову. Жадов по указанию Лидера руководил всей операцией. А поскольку Жадов всегда и везде сопровождал Лидера, то у Белова теплилась надежда, что он (Лидер) тоже появится здесь сегодня лично, и тогда у него (Белова) будет отличная возможность проявить себя на глазах у начальства. Только бы этот тонкошеий Боголюбов ничего не испортил, вечно путается под ногами… Интересно, зачем Лидеру нужно, чтобы появилась эта дочка министра? Может, он хочет взять ее в заложницы и потребовать выкуп? А что, Лидер — человек практичный, он из тех, кто всегда ясно знает, чего хочет и что для этого нужно делать. А может, он просто хочет устроить громкий скандал? И чтобы был этот, как его… диссонанс? Нет, резонанс? Чтобы нас услышали? Чтобы о нас заговорили?

Застолье тем временем удавалось на славу.

— Выключите радио, — попросила рыжая преподавательница, протягивая изящную ручку к бутылке вермута, — мешает общаться.

Вместо этого темнокожий верзила, подмигнув своей подружке, включил радио погромче. И вовремя.

«В эфире радиостанция «Серебряный дождь»! Продолжаем нашу программу по заявкам. Выпускники экономического факультета университета имени Патриса Лумубы просят для своих любимых педагогов поставить звук бормашины…»

Раздался громовой хохот. Смеялись все, кроме двух выпускников, которые так ничего и не понимали по-русски. Что, впрочем, не помешало им закончить престижный вуз. Рыжая преподавательница смеялась так, что упала на пол вместе со стулом и бутылкой вермута.

Время, однако, шло, а дочка министра все не появлялась. Спустя пятьдесят минут после начала застолья, когда уже раздавались нетерпеливые предложения отодвинуть столы и пуститься в пляс, у Белова зазвонил мобильный телефон. Конечно, он не звонил, в целях предосторожности звонок был установлен на вибровызов, и Белов почувствовал, как трубка потерлась об его мускулистую ляжку. Он предупредил метрдотеля, что идет в туалет, и уже там, запершись в дальней кабинке, ответил на вызов. Это был нетерпеливый Жадов. Белов объяснил, что африканка все еще не появилась, и когда будет — понять невозможно, на что Жадов сказал, что ждать они больше не станут, и дал отбой. Что это значило, Белов не понял, выходя из туалета, он гадал, гадал, впрочем недолго, потому что, едва он появился в зале, там раздался визг. Оказывается, секундой раньше в окно влетел кирпич. Это и было начало штурма.

 

Икс-бой

Вечером, после того как дневные доходы были подсчитаны и соответствующим образом распределены, Пухлый вытащил из своих бездонных карманов пакетик жевательного мармелада. Угостил всех и принялся считать, сколько мармеладинок у него осталось:

— Пять, шесть, семь, восемь…

— Пухлый, ты поехал, что ли? — засмеялся Светик. — Чего ты начал считать с пяти, а как же один, два, три, четыре?

— А я их уже съел, — объяснил Пухлый, засовывая, впрочем, в рот и все оставшиеся. Так, на всякий случай.

Икс-бой подобрался поближе к Кире, который уже завалился на свой любимый начальственный диван.

— Ну чего тебе? — недовольно сказал Киря.

На самом деле ему было интересно, о чем весь день Икс-бой хотел с ним побазарить, но Киря специально затягивал этот момент, чтобы тот помаялся. В принципе он догадывался. Мягкотелый Икс-бой, наверно, хотел к мамочке домой и пытался как-то сгладить свой уход. Сейчас начнутся всякие сопли типа «ну ты только не обижайся, просто у меня очень больная бабушка, и ей некому носить пирожки». Тьфу-ты… Хотя, если честно, будет жаль, когда Икс-бой слиняет. Потому что таких потрясных историй им на ночь глядя больше никто рассказывать не будет, это уж точно… Разве что купить сюда телевизор. И видеомагнитофон… А что?

Киря осмотрел свои владения. Можно все обустроить очень даже не слабо. И денежек в заначке у них должно хватить на такие приобретения. А кассеты можно просто тырить на Митинском рынке. Или меняться с кем-нибудь… Но с другой стороны, если вдруг какая ментовская облава?! Кто знает, как надолго они тут обосновались? Пока спокойно, тихо, а вдруг что случится и драпать придется? Тогда что, магнитофон под левую руку, телик под правую — так, что ли? Далеко не уйдешь. Нет, идея хороша, но пока что непригодна.

— Так чего тебе? — повторил Киря.

— Я хочу… понимаешь, мне надо достать оружие.

Вот так-так. Киря чуть не присвистнул. Потом решил, что все же не нужно привлекать внимание остальных. Они занимались своими делами и этого разговора слышать не могли, но все же. Ближе остальных находился Светик, но и он сидел спиной и что-то там колдовал с карточной колодой.

— Хм… Оружие… А зачем тебе?

— У каждого настоящего мужчины должно быть оружие, — выпалил Икс-бой заранее заготовленную фразу. Главное в банде, в шайке, в бригаде, в команде (называйте, как хотите) — уметь правильно разговаривать с боссом.

— Это верно, конечно, — не мог не согласиться Киря, машинально сжимая в кармане рукоятку настоящего финского охотничьего ножа. С дыркой для кровостока, между прочим. — Но все же? И какое оружие?

— Огнестрельное. Пистолет, — твердо сказал Икс-бой, глядя прямо Кире в глаза. — Ты не сомневайся, заплачу или отработаю. В долгу не останусь.

— Ну знаешь… — выдохнул Киря. У него самого вот, например, не было пистолета. А тут появляется этот шкет, без году неделя на их чердаке, и заявляет, что жить не может без ствола под подушкой. — Да за кого ты себя принимаешь, пацан?! За Аль Пачино?

— Ты, наверно, хотел сказать, за Аль Капоне, — подсказал Икс-бой.

— Неважно, блин! Дела не меняет. Зачем тебе ствол?! Быстро говори!

— Я уже объяснил, — стоял на своем Икс-бой.

Киря немного помолчал, потер кулаками свою кругловатую монголоидную физиономию.

— Ладно, черт с тобой, не говоришь — твоя печаль. Один черт, я ничем тебе помочь не могу.

— Киря, — сказал Икс-бой. — Кирилл! Я же знаю…

— Что ты знаешь? — Киря вздрогнул. Говоря по совести, его давно никто по имени не называл. Это было как… ну как пальцем по стеклу хотя бы.

— Я знаю, что ты точно знаешь, у кого можно достать оружие.

Киря приблизился к нему вплотную, взял двумя пальцами за горло и чуть не поднял над землей.

— Слушай сюда, сосунок. Что ты знаешь, забудь как страшный сон. Эти люди — слишком серьезные, даже для меня. Кроме того, их нет вовсе. Ты ошибся. Все, разговор закрыт. Спать всем! — крикнул он на весь чердак.

— Киря, ты чего?! — заныли Шрам и Пожарник. — Икс-бой нам сегодня новую историю обещал.

— Без базара, я сказал.

 

Денис Грязнов

13 ноября

— Денис!!!

21.10. Вопль Щербака был таким пронзительным, что Денис подпрыгнул в кресле. Он как раз заканчивал свою часть отчета для Пуховой, Николай и Сева в соседней комнате сочиняли свои рапорты.

Вопль повторился:

— Шеф, давай сюда, самое интересное пропустишь!

— Ну, Коля, ты у меня допросишься! Уволю к чертям за вопиющую наглость, — пробурчал Денис, вылезая из-за стола.

Но когда он заглянул в комнату к оперативникам, желание устраивать выволочку Щербаку улетучилось как дым. Николай был прав, Денис мог пропустить самое интересное.

Сева, закончивший свой отчет раньше Щербака, включил телевизор и нарвался на экстренный выпуск новостей. Темой экстренного выпуска было зверское убийство депутата Государственной думы Екатерины Герасимовой.

На экране озябший корреспондент на фоне высокого бетонного забора с массивными железными воротами рассказывал:

— …журналистов не допускают на место происшествия, сейчас там работает оперативно-следственная группа. Со слов начальника ГУВД Москвы генерала Пронина известно, что Екатерина Герасимова была убита на территории, прилегающей к ее дачному коттеджу. Причиной смерти послужила черепно-мозговая травма. Хотя мы не знаем подробностей о ранениях Герасимовой, точно известно, что версия случайной смерти следствием не будет рассматриваться. С минуты на минуту мы ожидаем появления кого-нибудь из милицейских или прокурорских работников, которые, возможно, прояснят ситуацию, тогда мы незамедлительно расскажем вам об этом.

Картинка сменилась. Диктор в студии, на заднике портрет Герасимовой на трибуне Думы:

— Екатерина Герасимова возглавляла думский Комитет по делам молодежи и неоднократно с думской трибуны заявляла свою непримиримую позицию по отношению к военизированным неофашистским молодежным объединениям. Под давлением думского комитета по делам молодежи Минюст в судебном порядке добился аннулирования регистрации региональных отделений ВНПД в Твери и Переяславле-Залесском.

По словам помощника Герасимовой Михаила Магницкого, в последнее время в адрес депутата поступали многочисленные телефонные и письменные угрозы, в том числе и угрозы физической расправы. Николай Хромов, лидер ВНПД, со страниц одноименной газеты назвал Герасимову светочем мирового сионизма и прямо объявил о том, что Екатерина Герасимова — первая в списке врагов России.

Общественная приемная Герасимовой неоднократно осквернялась рисунками свастики и надписями оскорбительного толка. Михаил Магницкий, о котором уже шла речь месяц назад, на автостоянке около общественной приемной Герасимовой был зверски избит бритоголовыми молодчиками из «Штурмовых бригад 88», существующих под эгидой ВНПД.

Картинка снова сменилась. Коллеги Герасимовой в стандартном порядке: спикер, глава КПРФ, «Единства», «Яблока» и т. д. высказывались в связи с вопиющим фактом и в один голос корили скинхедов. Сева приглушил звук:

— Что скажешь, шеф?

— Отчеты можно не дописывать, — опередил Дениса Щербак. — Пуховой Герасимова уже не поможет.

— А может, и Пухову там вместе с ней? — задумчиво почесал в затылке Сева.

На экране снова появился посиневший от холода корреспондент, и Денис, отобрав у Севы пульт, увеличил громкость.

— Минуту назад стало известно, — захлебываясь от волнения, заявил корреспондент, — что Екатерина Герасимова получила множественные удары камнем по голове, от которых и наступила смерть. Возможно, это чудовищное по своей жестокости преступление следствию удастся раскрыть по горячим следам. Следствие, насколько я понимаю, располагает описанием подозреваемого, также известно его имя, и сейчас принимаются срочные меры к его задержанию. Естественно, в интересах следствия имя подозреваемого пока не разглашается.

— Спасибо, — перехватил инициативу диктор. — А теперь еще комментарии из Государственной думы.

— Слушайте, а может, это Пухова ее? — брякнул Щербак. — Не сказали же, кто подозреваемый. Женщина или мужик?

Денис недовольно поморщился:

— Не мели чепухи, пожалуйста.

— А что ты, собственно, кривишься? — хмыкнул Николай. — Она же чиновника в мэрии лупила зонтиком? И тут могла. Просто зонтика под рукой не оказалось, зато камень оказался.

— Говорили, во сколько произошло убийство? — спросил Денис.

— В 19.35 примерно был обнаружен труп, — ответил Сева. — Больше ничего не говорили.

— А во сколько Пухова должна была с ней встречаться? — поинтересовался Щербак.

— В семь. — Денис проверил свой мобильный, пока писал отчет, он вывел звук на минимум, но нет — звонков не было.

Щербак многозначительно покачал головой:

— Время сходится.

Денис набрал домашний номер Пуховой, выждал десять гудков и не получил ответа. Попробовал мобильный — результат тот же.

— Значит, так, — скомандовал он. — Сева, выясни, не числится ли Пухова среди пострадавших, не попадала ли в больницы. Николай, мне нужны записи с магнитофона в квартире Пуховой.

Пухову нужно было найти. Обнаружение трупа в 19.35 совсем не означало, что Герасимова была убита прямо в ходе встречи с Пуховой. Встреча могла быть перенесена, скажем, на полчаса, просто Пухова об этом сообщать не стала. Она могла вообще туда не поехать по каким-то причинам. А возможно, это именно она и нашла тело.

Если бы она сразу отозвалась на телефонный звонок и все объяснила… Но ни домашний, ни мобильный ее телефоны упорно не отвечали. Денис позвонил ей на работу. Аптека, в которой она работала, была круглосуточной, и на звонок ответил дежурный провизор. Он сказал, что смена у Пуховой закончилась в четыре, в четыре она и ушла. На всякий случай Денис позвонил Шульгину, тот вообще ни сном ни духом: не видел Пухову уже два дня и не созванивался, о ее планах на сегодняшний вечер был не в курсе.

Оставалась подруга Пуховой Алла Козинская. Кому еще можно позвонить, Денис даже не представлял. Козинская тоже не знала, где Пухова, но почему-то разволновалась, стала допытываться, не нашелся ли наконец Руслан. Пришлось отговариваться:

— Руслан пока не нашелся, но мне нужно срочно поговорить с Анастасией.

— Если вы что-то узнали о Руслане, что-то плохое… — Козинская нервничала все сильнее, — скажите мне, я сама передам Насте.

— В данный момент речь точно не о Руслане, — заверил Денис. — Подскажите, куда я еще могу позвонить, может быть, Анастасия говорила вам, где и как собирается провести вечер? Может быть, она у кого-то из знакомых?..

— Нет, мне ничего не известно. На мобильный звонили?

— Звонил.

— И домой звонили?

— Разумеется, и домой тоже.

— Если она вдруг объявится, я передам, что вы ее искали. Только… Точно не с Русланом что-то?

— Точно.

Сева как раз закончил с больницами и моргами и беспомощно развел руками:

— Нигде не значится.

Николай тоже скопировал все записи с магнитофона в квартире Пуховой.

— Есть несколько обрывков, — доложил он. — Пуховой звонили вчера с работы, и еще вчера утром звонила некая Алла два раза. Как аппаратурой пользоваться, она, похоже, толком так и не поняла, останавливать запись научилась, а стирать ненужное не научилась, как будто это чем-то принципиально отличается от обычного магнитофона.

— И это все? — удивился Денис.

— Почему все? Сегодня в семь тридцать утра звонил какой-то важный перец от имени Герасимовой. Вот слушай.

Он включил запись. С Пуховой говорил мужчина неопределенного возраста, с приятным спокойным баском. Голос показался Денису смутно знакомым. Но смутно.

— Пухова Анастасия Владимировна?

— Да, я вас слушаю.

— Здравствуйте. Вас беспокоят из приемной депутата Государственной думы Екатерины Герасимовой. Екатерина Григорьевна хотела бы встретиться с вами.

— Если вы принципиально ничего не имеет против, давайте согласуем время. Когда вам удобно, скажем, сегодня?

— Вечером. В любое время после четырех.

— Отлично. Екатерина Григорьевна предлагает встретиться в неформальной обстановке. Подъезжайте сегодня в 19.00 в дачный поселок «Березки», охрана будет уведомлена о вашем визите, и вас проводят к коттеджу Екатерины Григорьевны.

— Она хочет поговорить о моем Владике?

— Да, все мы вам сопереживаем…

— Значит, сегодня в 19.00, дачный поселок «Березки», так? А где находятся «Березки»?

— По Новорязанскому шоссе, совсем недалеко от Москвы. До свидания?

— До свидания».

— Больше ничего? — спросил Денис. — Этот тип не перезванивал, встречу не отменял, не переносил?

Щербак отрицательно покачал головой:

— Не перезванивал. Телефон я проверил — одна из АТС в Госдуме, более точно не скажу. Сдается мне, если это не за ней сейчас вся милиция гоняется, то тогда сидит наша Пухова где-нибудь, показания дает. Может, все-таки она труп обнаружила?

— Может быть… — кивнул Денис. — Все, на сегодня все свободны.

— А завтра? — справился Сева.

— А завтра продолжаем искать Руслана, аванс мы еще не отработали.

Когда все разошлись (только Макс в своей каморке продолжал мучить компьютеры), Денис для очистки совести еще раз позвонил Пуховой домой и на мобильный и, не получив ответа, решил, что и на этот раз без дядюшки не обойтись.

Вячеслав Иванович в столь поздний час торчал на работе. Убийство депутата — ЧП отнюдь не районного масштаба, и начальнику МУРа сам Бог велел пребывать на боевом посту. И был он, естественно, чрезвычайно занят, поэтому сразу оборвал приветствие племянника:

— Давай коротко и четко, и если отложить нельзя, а то у меня тут содом.

— Нельзя отложить, дядь Слав. Одним глазком гляньте сводку по городу за последние часа три-четыре, не числится ли там такая Пухова Анастасия?

— Пухова Анастасия Владимировна? — Вячеслав Иванович даже поперхнулся. — Черт! Это же твоя клиентка! Ее вся милиция уже час по всей Москве ищет.

— Ищет?

— Ищет! Плохо слышишь, что ли?! И если ты чисто случайно в курсе, где она, твой долг как законопослушного гражданина… Ну, в общем, сам понимаешь.

— Понимаю, только я сам тоже ее ищу. И найти пока не могу. Дядь Слав, а зачем ее милиция ищет?

— А ты зачем?

— Я — потому, что она моя клиентка, вы же сами сказали.

— Ты это… не темни, Денис! — рявкнул Грязнов-старший. — Сам позвонил, так выкладывай.

— У Пуховой была назначена встреча с Герасимовой. Я посмотрел новости и занервничал, начал ей звонить…

— Понятно. Занервничал, значит? Твоя Пухова, похоже, ценнейший свидетель…

— Свидетель?

— А кто, потерпевшая, что ли? Короче, если она на тебя выйдет, сразу ее в ближайшее отделение и мне позвони. Понял?

— Да, и вы мне тоже сообщите, если ее найдут.

— Чтоб ты не нервничал? Сообщу.

 

Алексей Боголюбов

13 ноября

Боголюбов притаился в подсобном помещении на кухне вместе с еще тремя товарищами. Их через черный вход пустил туда Белов. Остальные должны были ворваться с улицы. Подсобка напомнила ему аналогичное помещение в чайхане «Кишмиш», но Боголюбов отогнал прочь неприятные мысли.

Среди тех троих, что притаились рядом, была и Наталья Шаповал. Ее присутствие слегка пьянило Боголюбова. Он надеялся, что во время штурма они будут вместе, но все еще не мог в это поверить. Но как бы там ни было, он подготовился. Под мышкой у Боголюбова был небольшой магнитофон-мыльница.

Шаповал подобралась к нему и шепотом спросила:

— Для чего это?

Боголюбов был польщен ее вниманием и важно ответил:

— Скоро поймешь.

Между тем сигнала на штурм все не было. Помимо Боголюбова и Натальи тут были еще двое наголо стриженных и трудно различимых бойцов. Один из них показал другому карманное зеркальце, дал время насладиться зрелищем собственной физиономии, затем постучал его по лысой голове и сообщил:

— Ты даун!

— Нет, это ты даун! — возразил первый, поворачивая зеркальце к соратнику.

— Черта с два. Даун — ты.

Этот обмен мнениями продолжался несколько минут. Наконец, Шаповал сочла своим долгом вмешаться. В конце концов, она была старшей в этой группе.

— Цыц! Успокойтесь, вы оба абсолютно правы.

Бритоголовые дисциплинированно замолчали и удовлетворенно заулыбались. И тут же в кармане Шаповал ожил мобильный телефон. Она посмотрела на определитель номера и скомандовала:

— Поехали!

И они ринулись в зал. А там уже было, на что посмотреть. Столы были перевернуты, хрустальная люстра рухнула на пол, по всей площади помещения шла грандиозная драка. Да, именно драка, а не избиение чернокожих, как планировалось изначально. Африканцы довольно неожиданно дали достойный отпор.

И тогда Боголюбов включил свой магнитофон на полную громкость. И внутренности «Ямайки» сотрясла музыка в стиле знойного рэгги:

— Что это?! — На лице Шаповал появилось слабое подобие улыбки. Она отстегивала от пояса каучуковую дубинку.

— «Запрещенные барабанщики», — похвастался Боголюбов, словно имел к ним какое-то отношение. А ведь, собственно, и имел — более удачное использование их музыки трудно было и представить.

— Почему запрещенные? — Шаповал пару раз не без усилий взмахнула дубинкой и осталась довольна — в ней были металлические вкрапления.

— А я знаю? Группа так называется.

«Мочи черных!» — неслось со всех сторон. По крайней мере, Боголюбову казалось так — что со всех. Отдельные выкрики, правда, были, но в основном его соратники бились молча, а эхо боевого клича существовало лишь в его голове. Он застыл на несколько минут, будучи не в силах двинуться с места, не в силах окунуть себя в пекло сражения. Да еще к тому же Боголюбов, к некоторому своему изумлению, увидел, как каратист Белов сцепился с немолодой рыжеволосой дамой, и она довольно умело пинает его острым носком туфельки между ног.

Но и что с того? Если хорошо разобраться, то даже черный пояс по карате может легко стать простой траурной лентой. Боголюбов встряхнулся наконец, сбросил с себя оцепенение: не его ли решающей помощи ждут его друзья, не его ли крепкая рука наведет тут надлежащий порядок?

Он пытался разглядеть, где же Шаповал, но в дыму сражения это было сделать не так-то просто… Но вот у дальней колонны мелькнул ее стриженый затылок. Боголюбов вытащил свою дубинку и стал прокладывать себе дорогу в том направлении. Впрочем, фраза «прокладывать дорогу» существовала только в его голове, а может, была почерпнута из неких литературных источников, вроде «Тараса Бульбы». Как вскинулся он! Как забунтовала по всем жилкам молодая кровь! Ударив острыми шпорами коня, во весь дух полетел он за казаками, не глядя назад, не видя, что позади всего только двадцать человек успело поспевать за ним… Ну и так далее. На самом деле Боголюбов предпринял ловкий обходной маневр, чтобы оказаться рядом с женщиной своей мечты.

И вот уже Боголюбов был плечом к плечу с Натальей и стал раздавать удары налево и направо, не глядя даже, кому они достаются. Шаповал поглядывала на него немного удивленно, не слишком, впрочем, отвлекаясь от боя. Она дралась уверенно, немного механически, но все равно яростно. Боголюбов подумал, что нужно снимать учебный фильм с ней в главной роли. Почему бы не подкинуть эту идею Лидеру?

Боголюбов чувствовал себя настоящим мужчиной, уверенным в себе, сильным, и дело тут было, конечно, не в дубинке, которая плясала у него в руках… Правда, на какое-то мгновение он ее выронил и почувствовал себя крайне неуютно, ощутил в низу живота звенящую пустоту… но это было лишь мгновение. В следующий миг Боголюбов подобрал свое оружие и снова оприходовал им какого-то черномазого. Вот так! И еще! И снова! И до хруста костей! И еще раз! Кто сказал, что лежачего не бьют?!

Боголюбову послышался вой сирен, это было несколько неожиданно, он даже остановился… Нет, почудилось! И он снова занес дубинку над головой, но не успел опустить ее, потому что получил удар головой в солнечное сплетение. Какой-то сын джунглей, хорошенько разогнавшись, снес и Боголюбова, и еще несколько человек позади него. Но этого ему показалось мало, и проклятый ниггер хорошо поработал над ним кулаками. Давно уже Боголюбов не испытывал такой боли и унижения. А если точнее, то никогда.

Он даже потерял сознание на несколько минут, а когда пришел в себя, отполз подальше, попытался спрятаться за перевернутый стол. Но и там шла драка. Подняться с карачек Боголюбов не смог, его мутило и выворачивало наизнанку. Даже пальцы в рот совать не пришлось. Боголюбов видел презрительный взгляд Шаповал, которая не прекращала бой ни на секунду, но ничего не мог с собой поделать. Его рвало прямо на кого-то в черном комбинезоне, этот кто-то лежал без движения с разбитой головой. Наконец Боголюбов почувствовал, что внутри у него пусто, как в африканском колодце, он смог подняться на ноги и тут только понял, что блевал на Белова.

Шаповал, которая видела все это, только сплюнула и выбрала себе новую жертву.

— Менты! — раздалось вдруг в зале. — Атас, менты!!!

Диспозиция боя моментально изменилась. Большинство скинхедов бросили свои жертвы и ринулись врассыпную. Боголюбов, не долго рассуждая, последовал их примеру. Глупо так попадаться, в самом деле! Его жизнь еще нужна Идее, нужна Делу. И как знать, может быть, нужна Шаповал. Краем глаза он успел заметить, как каратиста Белова двое соратников уволакивали за ноги. Белов по-прежнему был без сознания. Его уродливый шишковатый череп постукивал о лакированный пол банкетного зала и оставлял за собой красный след.