До рыбалки время еще оставалось. Филя, как человек неместный и с обычаями здешними незнакомый, вчера четко заявил, что раньше девяти на речку не пойдет и не будите. Сергуня понял правильно, хоть и нетрезв уже был: глаза хозяйки выдавали ее не такое уж и тайное желание. А что ж, дело житейское. Но до девяти, понимал Филя, он должен появиться дома: пробежка, зарядка — ну, как обычно, если мужчина хочет прилично выглядеть в постели. Уж Фрося-то должна понять и оценить. А ее удовлетворенного утреннего вида будет вполне достаточно для любопытного Сергуни, от которого кругами и пойдут слухи.

Выбравшись теми же путями из дома Красновых, Филипп решил, по возможности, хотя бы. внешне осмотреть оба соседские дома. И с этой целью немного «повисел» на заборах, разглядывая строения и территории участков. Одну видеокамеру он обнаружил скоро — на доме слева, у родственников Крохалева, надо понимать. Камера была стандартная, какие употребляются обычно для контроля над территориями вокруг офисов, объектов питания и развлечений. Установлена она была над входом в дом, но, очевидно, длиннофокусный объектив ее был направлен четко в сторону дома Красновых. Вот и способ слежения.

Еще во дворе этого дома Филя увидел две машины: серебристого «японца», скорее всего «тойоту», судя по знакомым очертаниям корпуса, — похожая была в агентстве для срочной необходимости, и зеленые «Жигули» с затемненными окнами — пятой либо седьмой модели. Хорошо бы взглянуть, кто в них ездит… Но это — позже, когда время будет.

Как ни разглядывал Филя дом справа, никаких явных следов наблюдения не обнаружил. Вероятно, люди, занимавшиеся отслеживанием соседей, ограничились одной камерой. Да и, рассуждая логически, они были правы по-своему: ну какие тут, в глухой провинции, шпионские страсти?! Наверняка обыкновенная грызня хищников за обладание жирным куском мяса. На своем, провинциальном, лесном уровне.

В принципе Филя начинал уже догадываться — просто, исходя из личного опыта предыдущих расследований, что в этом новом преступлении особо правых-то и не найдется, все облапошивают друг друга, убирая с дороги любые препятствия. Так что и само понятие «справедливость» будет в данном случае выглядеть несколько расплывчато. Нет, убийство, конечно, оправдать нельзя, но по статье «мошенничество» наверняка можно было бы привлечь всех без исключения участников здешнего «лохотрона». А вот женщин жалко, особенно красивых, и их детей, в остальном же — ничего необычного, нормальный разбойный капитализм в начальной стадии своего развития. Читай Маркса. Которого давно уже никто не читает, считая для себя вредным, но зато все основополагающие законы развития этой формации изучает и постигает на своей собственной, битой-перебитой шее. Вполне в духе времени…

Иногда, вот так, на утренней пробежке, когда таковая случалась, Агеев позволял себе немного пофилософствовать на тему о том, что могло бы получиться в стране и что из этого дела вышло. Позже у него уже, как правило, времени не было. Но всякий раз, что было очень печально, выводы оказывались неутешительными. Такая вот странная закономерность, черт побери!..

На центральной площади города, которую Агеев, ввиду отсутствия транспорта, пересек по диагонали, уже появились прохожие, поглядывавшие с явным недоумением на немолодого человека в спортивном костюме, бодро бегущего трусцой. Из этого наблюдения Филипп немедленно сделал вывод, что со своими пробежками в людных местах здесь появляться не следует, — обращают усиленное внимание. Значит, надо изучить план передвижений по каким-то параллельным, менее заметным улицам. По городу один раз спокойно пройти надо, посмотреть на всяческие проходы между усадьбами, проулки, низинки-пригорки и так далее. Чтобы при острой нужде легко сбить со следа своего возможного преследователя. Если таковой объявится. А это вовсе не исключено, особенно когда деятельность «приезжего» активизируется…

Обнаружив потерю, еще не пришедшая до конца в себя Фрося с обескураженным выражением на лице выскочила на крыльцо и облегченно вздохнула. Первое, что она увидела, был запыхавшийся и раскрасневшийся Филипп, который последнюю стометровку прошел в усиленном темпе, чтоб не вызвать подозрения по поводу истинного значения своего отсутствия. Попрыгав еще на месте и шумно выдохнув, он скинул «олимпийку» и полез под умывальник, под его хилую струйку. Но Фрося тут же подалась ему навстречу с кружкой, полной воды. Фыркая, он умылся, облил себе спину и стал вытираться поданным ему полотенцем.

— Как спалось? — спросил таким интимным тоном, что женщина только сыто ухмыльнулась.

— А сам-то куда сбежал? И без завтрака?

— Пробежался… Зарядка. Мужчина в моем возрасте должен форму держать. Если он еще надеется на женский интерес к себе. Не так?

— Так, так, — заулыбалась она. — И на возраст зря ссылаешься, все у тебя в полном порядке… Значит, решил таки с этим пьяницей к реке податься?

— Обещал же… Да и посмотреть. Особо на рыбу не рассчитываю, но, может, и повезет. А ты против, что-ли? Так я…

— Да нет, ну, чего уж… Только не пей с ним, а? Он же всякого споит.

— О себе или обо мне заботишься, девушка? — усмехнулся, подмигивая ей, Филипп.

— Ой, да ну тебя! — она радостно засмущалась. — Иди давай, яичницу пожарю с колбасой твоей. И долго не сиди, голову напечет.

— Ты прямо как о дите заботишься, — подначил Филя. — Своего б завела…

— Ой, да с кем? Разве с тобой?

— А что, надо подумать…

Он засмеялся и пошел на веранду, снять «треники» и напялить старенькие, потертые джинсы с такой же неяркой, неприметной футболкой и серой кепочкой. Затянул вокруг пояса рукава легкой серой же курточки, сказав, что Сергуня обещал отвести его сегодня на рыбалку. А эта, чтоб подстелить. Еще Филиппу надо было отнести сумку в бывший коровник и кое-что переложить из нее в собственные карманы. И придумать, что сказать Фросе, зачем он прячет сумку, — это чтобы снять ненужные ее вопросы. А наплести ей сто верст до небес большой трудности для Филиппа не составляло. К примеру, пока бегал, нечаянно заметил одного мужичка, встречать которого совсем не хотел бы. Что тот здесь делает, неизвестно, но, вполне вероятно, что его появление связано как-то с убийством того бизнесмена, — из органов мужик. Ну его, лучше от греха подальше. А если возникнет вопрос, откуда мужичок известен, ответ простой: мир тесен, пересекались, да вспоминать нынче не хочется. После Афгана дело было, и тогда разошлись не миром. Поди объясняй простой женщине высокую государственную необходимость… Да и не надо ничего, так поймет, умная женщина. И не только умная, добавил, улыбаясь, Филя.

Сказал, а она лишь согласно кивнула и спрашивать не стала: идеальная жена была бы, подумал Филипп. Видать, только одно сейчас на уме. Это если судить по ее ищущим взглядам и плавающей на пухлых губах сладкой улыбке…

Вот тут и нашел Филипп время задать не совсем, может, удобный вопрос Фросе — по поводу все той же коровы.

— Слышь, девушка? — позвал шутливо. — Ты вчера стала мне про свою корову рассказывать, а я тебя перебил и не дослушал, извини, ради бога. А сейчас, пока бегал, вспомнил. Ну, так чем делото закончилось? Продал ее барышник ваш и взял то, чего ты была ему должна, да? Честный, говоришь, оказался?

— Дак чего ж зря-то? Часть денег даже вернул, ну, после процентов. Ничего не могу сказать.

— А давно была у тебя эта история?

— Не-е, недавно, вот как погорел народ у нас со своими вкладами. Много народу пострадало, не я одна.

— Это что, та компания, что инвестиции принимала?

— Ну да, она самая. Нету ее теперь, и плакали денежки. А долг-то отдавать надо было. Вот и рассталась с буренкой.

— Я смотрю, тут у вас многие пострадали от той компании, да?

— Так два раза пострадали, — улыбнулась она беспечно. — И от компании, и от Плюшкина — тоже. В долг-то у него брали, а он никому не отказывал, даже на целый год соглашался ждать.

— Вон как…

Филе такая щедрость ростовщика показалась весьма подозрительной. Словно население «окучивали» с двух сторон, а эти «девушки», сами того не понимая, так и лезли в распахнутые пасти крокодилов… Выходит, не такой уж и безобидный этот Плюшкин, как про него говорит Фрося.

Сергуня появился точь-в-точь. С удочками. Филипп многозначительно поглядел на Фросю, и та, улыбнувшись понимающе, достала вчерашнюю четвертинку и налила рыбачку стопку. А Филя не стал пить, показав жестом, что вроде бы как уже успел, перед завтраком. И они отправились на рыбалку, провожаемые ласковым взглядом улыбающейся хозяйки, бодро и ловко передвигающейся по веранде. Отойдя подальше, Сергуня уставился на москвича с явным вопросом: ну как? И получил исчерпывающий ответ в виде поднятого большого пальца. Просиял и сказал, что его совет приезжему был правильный, лучше, чем у Фроси, тут останавливаться негде.

Предвидя, что беседа на реке может затянуться, Филипп сунул попутчику «денежку» и предложил ему сбегать и купить бутылку «красненького» — просто для разговора. Тот понял и побежал.

Расположились в тихом месте, под сенью старой ивы, а бутылку портвейна опустили в воду, чтоб похолодней была, — не англичане, чай, чтобы пить подогретое вино. И Сергуня, как-то само собой, стал рассказывать Филиппу то, что знал по поводу самоубийства хозяина «Универсала», — кому ж и знать-то, как не сторожам? Первые слухи к ним поступают.

Но, собственно, вопрос о самоубийстве, или об убийстве, не волновал Филю, с этим будут профессионалы разбираться, его интересовало все, что касалось нового хозяина. Кто он, откуда, чем занимается, каким образом подъехал к старому хозяину и, наконец, где проживает?

Втянувшийся в «беседу» Сергуня уже перестал обращать внимание на четкую последовательность задаваемых ему вопросов странного отдыхающего в отпуске, сам разговор был для него важнее: появился благодарный слушатель, который интересуется, с которым интересно и беседовать, и «красненькое» потреблять помаленьку. А что не клюет, так оно и правильно, какая тут рыба-то, если отходы с фабрики давно живую воду убили? Так, мелочь иногда попадается — сдуру, наверное, разве что для кошек. Рыбалка ведь сама по себе — тот же отдых. От вечного безделья.

Из новой информации Агеев понял, что история с «отобранием» фабрики началась не вчера, а гораздо раньше. В общем, дело развивалось по давно отработанной схеме. У прежнего руководства не было заказов. А работать впустую, про запас, никто не хотел. Зарплату, естественно, не платили, народ подавался кто куда. И тогда появился Краснов. Сам он — смоленский, работал в администрации губернатора, ходил в доверительных помощниках, а когда того не избрали на новый срок, его помощник перебрался сюда, подальше от власти, как он говорил. Но, надо полагать, лукавил, ибо, говорили, собирался сам стать властью. По старинному принципу: лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе.

Как он взял кредит в банке, неизвестно, знать, имел такую возможность, потому что выкупленное предприятие понемногу стало оживать. А появилась работа — появился неожиданно и заказчик, словно из речки местной, Кузовки вонючей, вынырнул. От производства только стройматериалов перешли и к выпуску несложной, но необходимой населению мебели. Никому не были нужны в небольших городках и размножающихся садовых товариществах дорогие серванты да стеклянные горки, людям на кухню красивые и недорогие табуретки требовались, столы раздвижные, дачные, лавки, скамейки, добротные топчаны под матрасы… Спрос оказался достаточно велик. И вот тогда уже, когда стало понятно всем Бобровским жителям, что фабрика, а следовательно, и рабочая масса, ожила, тут-то и появились гонцы. Так объясняли, во всяком случае. Может, конкуренты старались, чтоб пригасить активность «Универсала», а может, кому-то и приглянулось прибыльное предприятие.

Разные люди приезжали, многих повидал Сергуня. И на огромных, сверкающих лаком джипах были, с охраной их бритоголовых мордоворотов, и на дорогих иномарках появлялись, в сопровождении каких-то чиновников, аж из самого Смоленска и подальше. Не давала кому-то спокойно спать чужая удача. Но как появлялись на фабрике, так и отбывали, матерясь и грозя какими-то карами неуступчивому хозяину. Краснову, то есть. Уж это своими ушами слышали сторожа, выпуская со двора чужие машины.

Ничего худого о покойном хозяине Краснове, выкупившем предприятие у предыдущего владельца — Горошенко, приватизировавшего фабрику в середине 90-х, на общей волне поголовного воровства, сказать не мог. Кто работал, тот и получал хорошо, пьяниц новый хозяин не держал, выгонял. Народ-то за прежние годы безделья разбаловался, никакой указ — не закон. А тут вроде и нормальная жизнь стала налаживаться, люди успокоились. Да оно и понять можно было, надежда-то ведь как появляется, так и исчезает — и наоборот. И все, казалось, было б хорошо, кабы не нервировали рабочих в последнее время эти «гости», лихие «наездники».

Слух по фабрике пускали, что, мол, последние дни доживает Краснов, набрал каких-то долгов, а отдавать будто бы не желает, вот его на счетчик и поставили. Кто? Так братва же — известное дело, кто всем в губернии верховодит? Слава-то об этих, «смоленских», уже далеко, говорят, за пределы вышла. Бояться их надо. Но разговоры разговорами, а дела на фабрике по-прежнему шли нормально, и зарплату исправно платили. Вот и жили б себе, да уж больно слухи будоражили, что совсем плохи дела у Краснова.

А немного пораньше, но тоже при Краснове, в городе объявились финансисты. Это которые у людей, у своих инвесторов, стало быть, деньги, как в банке, принимают и обещают через год вернуть с большими процентами, — обязательства всякие подписывают. И правда, было такое дело, на первый год собрали инвестиции, так их называли, — не помногу народ нес, откуда большие деньги? Так ровно через год все, как обещали, точно в срок вернули, и с большими процентами. Ну, народ-то и понял, что его не дурят, и понес. Теперь большие деньги в ход пошли. Были они, оказывается, но — люди опасались. Этих обманщиков по стране — вон сколько развелось. Откуда доверию браться? А эти, что из «Меги», все сделали честно. До того момента, когда снова подошел срок выплачивать по счетам. Вот тут и поняли люди, что их ловко обыграли. Не получилось с инвестициями у тех финансистов, обанкротились они, и фирму свою закрыли. А имущества там, чтоб рассчитаться с инвесторами, — с гулькин хрен… Многие Бобровские тогда попались…

Такая вот поучительная история…

Кстати, не о ней ли и хотела рассказать Фрося, но почему-то остановилась на полдороги, будто застеснялась? Надо бы вечерком порасспросить. Узнать, кто там был, откуда приехали, не осталось ли следов? Документы Фросины почитать. Потому что, если судить лишь по просмотренным, но еще не изученным документам, которые показала Катя, выходило, что и Борис Краснов лихо «купился» на протянутую ему удочку с пустышкой вместо обещанного богатого улова. «Охмурили» и его господа лихие финансисты. Как дурака, вокруг пальца обвели. Помнил сумму его вклада Агеев, записанную в документе, — один миллион, как копеечка, да еще на тарелочке с голубой каемочкой. Сам отдал, кого винить? Но почему? Неужели просто заигрался, как какой-нибудь зарвавшийся «знаток покера» или жертва нечистого на руку крупье?

В принципе, об этом может знать только Катя. Ну, и Вера — отчасти. Насколько был Борис подвержен страсти «крупной игры»? Только вряд ли они станут говорить о «такой» правде про самого близкого им человека. Будут ссылаться на какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства, а это только запутает дело.

Вот и еще вопрос возникает, на который ответ может быть получен не здесь, а где-нибудь в том же Смоленске. Но просто так его не получить, это ясно. А вопрос такой: почему Краснов снова не взял кредит в том банке, который его однажды уже кредитовал? Что ему помешало обратиться туда в условиях форс-мажорных обстоятельств? Он же еще не мог знать о близком банкротстве «Меги»? Или уже догадался? Ведь не знай он о банкротстве, мог бы все-таки как-то договориться с ростовщиком? Или тоже не мог? И почему ростовщику вдруг потребовалось срочно вернуть свой долг, даже и с малым процентом, который, оказывается, на подобный случай был им тоже заранее предусмотрен? Опять же, почему Краснов, беря миллион в долг, не обратил внимания на такую приписку? Одни вопросы.

Но в этой связи не совсем теперь понятно, какими источниками пользовалась Вера, когда рассказывала в агентстве об этой запутанной истории. Письменного обязательства Краснова перед кредитором в наличии нет. То есть оно может оказаться только у самого Плюшкина, а тот, в свою очередь, отделался одной распиской о том, что долг Красновым возвращен и заимодавец не имеет к должнику никаких претензий. И сама расписка демонстративно изымается милицией из кармана самоубийцы. Нет, братцы, все тут — сплошное вранье. Красиво поставленный спектакль, вот что это такое…

Но из этого следует и то, что самого обязательства Плюшкин никому не покажет. Уничтожил за ненадобностью, поскольку должник выполнил свои обязательства. Да, к сожалению, скажет, был вынужден потребовать возвращения долга раньше времени, но ведь и такой случай оговаривался, поэтому какие к нему вопросы? Он ведь не обязан отчитываться перед частным сыщиком в своей деятельности. А может, здесь-то и таится как раз самый главный вопрос? Краснов вряд ли оставил у себя копию своего долгового обязательства, он же делал все почему-то в тайне от жены. Словом, и тут сплошные неясности…

Следующая проблема связана уже с ростовщиком. Этот господин Плюшкин, — откуда он взялся? Сам по себе «образовался» или Является лишь одним из объектов в тщательной и с большим умом разработанной операции? Но об этом наверняка знает только тот, кто был каким-то образом причастен к финансовым делам самого Бориса Краснова.

Для Кати и договор об инвестиции, как сказано, — полная неожиданность. Да и сами бумаги были почему-то странным образом запрятаны в гараже, а не в сейфе, где ее муж хранил все свои важнейшие документы. Пусть и не в офисе, а дома. К тому же и способ маскировки он применил вполне профессиональный: какой нормальный человек станет искать важнейшие финансовые документы в гараже, среди старых, пустых канистр? Древняя истина: лучшая маскировка — это вообще отсутствие всякой маскировки: положи искомое перед носом того, кто ищет, и он никогда предмета своего поиска не обнаружит.

А, между прочим, Краснов остался «на бобах» за месяц до того, как фирма «лопнула», потому срок выплаты ему вложенной суммы с процентами еще не подошел. И этих денег «Мега» имела все основания ему не возвращать, — согласно договору. А тут еше и ростовщик возник со своими форс-мажорными обстоятельствами. Словом, чтобы вернуть долг, Краснову потребовался миллион с процентами… Миллион… — тут Филя вернулся к уже высказанной им сегодня мысли: — Подобные суммы сами по себе таят серьезную опасность для тех, кто соорудил эту «пирамиду». Конечно, именно поэтому менты искали оригинал договора Краснова с «Мегой». Но если искали именно они, то что тогда?.. Вот тут и задачка: зачем эти «долбанные» документы понадобились милиции? Кто больше всех может быть заинтересован в долговых обязательствах лопнувшей фирмы?

Вот где надо копать, решил Филя. Тогда и заинтересованность «главного милиционера» Крохалева может стать понятной. И его родственников, взявших, словно в осаду, дом Краснова. Что-то слишком много совпадений получается. И даже самоубийство хозяина — на руку новому владельцу фабрики. А кто, кстати, он?..

Сергуня, знавший, казалось, все про «Универсал», тут спасовал. Только фамилию слышал — Сороковкин какой-то. Кажется, его ни разу и на предприятии не видели. А управляет сейчас всеми делами бывший помощник, или как бы заместитель Краснова, — Лешка Захариков, из местных. Сам собой ничего не представляет, единственный, кто остался на фабрике еще от прежнего владельца, от Горошенко. И у Краснова он потом тоже был на побегушках, — умел для гостей фабрики гостиничные номера обустроить по высшему разряду, обеспечить их хорошенькими официантками и горничными, еще, говорят, водку в застолье умело разливал, тосты всякие знал. Но, видать, и новому хозяину, Сороковину этому, он теперь тоже приглянулся, вот и назначили — временно, чтоб управлял. То есть, как управлял? Делал вид, что не позволяет растаскивать фабричное оборудование и другое имущество, которого у Краснова было много, и все — новейшее. На сторожей орет, а чего орать-то? Уже сколько вывезли да растащили по ночам, никто с уверенностью сказать не может.

Такая вот красивая «картинка» с новой фабричной властью «нарисовалась». Но — в общих чертах, без деталей.

А теперь — сама фабрика. Вера говорила о какой-то забастовке, которая, собственно, и заставила Краснова влезть в долг к ростовщику, чтобы выплатить рабочим зарплату, а затем даже продать и фабрику, чтобы возвратить долг. То есть, здесь что-то хорошо запутано. Но, как ни странно, Сергуня, работавший там, где слухи и скапливались, надо понимать, ни о какой забастовке и слыхом не слыхивал. Нет, была, конечно, однажды, в мае еще, задержка с зарплатой, это — да. Разговоры пошли, тоже было дело. Но люди понимали, могли и подождать, да и сезон летний, отпусков много. Там больше всех как раз Захариков тогда и беспокоился, предупреждал, чтоб подождали, бегал все, уверял, что скоро появятся деньги, а пока, мол, их нет. Но будут обязательно. А так ничего больше и не случилось.

Вот это обстоятельство уже вносило кое-какую ясность. Опять Захариков — министр всех правительств! Есть о чем думать…

И — совсем уже последняя новость. Твердо не знал Сергуня, но слышал от «достоверных людей», что в городе якобы снова открылась фирма — компания, которая объявила, что она сожалеет о банкротстве своих предшественников и даже собирается, если у нее дела пойдут удачно, вернуть постепенно долги тем инвесторам, чьи вклады сгорели при банкротстве «Меги», будь она неладна! Поэтому просят вкладчиков не уничтожать прежние договора, а представлять их для новой регистрации и дальнейших финансовых операций.

Так, может, и поэтому искала документы милиция, производившая обыск на фирме и в доме покойного? Знали, получается, о крупном вкладе, который «сгорел»? А почему знали? От кого, если соблюдается тайна вкладов? Так, кажется, сказано в том договоре, который пробежал глазами Агеев. Нет, братцы, не все тут просто. И интерес милиции — не случаен. Наверняка ведь уверены, что не выбросили родственники финансовый договор после смерти Краснова, и даже когда в городе было официально объявлено, что компания «Мега Инвест Групп» обанкротилась и прекратила свое существование.

А в общем, рассудил Филипп, ничего пока ровным счетом невозможно понять. Хотя предположений — выше крыши. Ясно лишь одно: надо брать, что называется, за подчеревок Лешку Захарикова и ростовщика Плюшкина — для начала. Всей правды они не выложат, разумеется, но если нажать легонько на чувствительное место, заговорят. Да что — заговорят? Завоют, заорут благим матом! Просто надо к делу подойти профессионально.

Филя вообще был сторонником жесткой оперативной тактики, когда размышлять особо некогда, а твой «клиент», ввиду отсутствия у него реальных возможностей ускользнуть от прямого и честного ответа, вынужден принимать кардинальный выбор: или — или. Причем желательно, чтоб и без долгих раздумий, поскольку потом свои жалобы относить ему будет некому. Не в смысле того, кому конкретно «сливать» свои слезы, а потому, что пострадавший, который, возможно, еще и мог бы пожаловаться, увы, будет уже не в состоянии лично это сделать. По разным причинам, но также и ввиду своего общего нездоровья. Такие вещи обычно воспринимаются быстро, если их в доходчивой форме доносить до «клиента»…

Когда Сергуня начал повторяться, — портвейн, даже и охлажденный, на вчерашние дрожжи действовал заметно, — Агеев понял, что рыбачок выложился полностью, до донышка. Ну, разве что еще с адресами указанных лиц поможет, на первый случай — Захарикова и Плюхина, так правильно звучит фамилия «старика-процентщика». А вот о Сороковкине придется спрашивать у Захарикова, которому может стать очень больно, если он забыл точный адрес своего очередного хозяина. В смысле, еще и в моральном отношении. Ведь физическая боль иной раз может оказаться куда слабее моральной, если «клиент» не подготовлен к последней всем ходом предыдущих событий в своей биографии…

Опохмелившийся Сергуня глубоко проникся заботами отдыхающего, про которого понял только одно, главное, и этого ему было достаточно: мужик «запал» на Морозиху, а теперь, попробовав Фроську на вкус, по-мужски, захотел еще и помочь ей с тем вкладом, который у нее, как и у многих в городе, «сгорел» вместе с «Мегой». Ну и чего, святое дело — и то, и, стало быть, другое. Тем более что и Сергуня, будучи мужиком совсем не старым, случалось, и сам охотно засматривался на пухленькие прелести быстрой на ногу хозяюшки, и она далеко не всегда отказывала ему в рюмочке, когда сосед, — все они тут соседи, — помогал по трезвому делу в нелегком ее и одиноком бабьем хозяйстве. А что орала, так на то она и баба, ей и не полагается иначе. Орать — они все орут…

А москвич-то ничего оказался, быстро сообразил, чего Сергуне, как обычно, с утречка не хватало, и «спонсировал» еще на бутылочку «красненького». Ну, а за такое дело и поговорить можно, отчего ж не поговорить? Опять же и о том, про что знал фабричный сторож, а все знания его как раз и ограничивались кругом, в середине которого были две его «подлые вражины» — Захариков с Плюшкиным. Да и вопросов-то оказалось немного. И, приняв стаканчик — для поправки пошатнувшегося здоровья, Сергуня весьма охотно, вместо посещения бесполезной, в общем-то, Кузовки, взялся проводить москвича сперва к дому Плюшкина, он поближе будет, на Островского, а после и на Трудовую, где в пятиэтажке проживал нынешний «командир производства», смех один, — суетливый и неприятный Лешка Захариков. Иначе его даже и на «Универсале» никто не звал, — Лешка, и все. Не вырос до Алексея. И не вырастит уже…

Свои размышления вслух Сергуня подкреплял неприглядными, с его точки зрения, примерами Лешкиной суеты: тот, будто нарочно, всегда панику разводил. Особенно когда эта история с деньгами началась. Будто специально кто-то его под руку толкал. Его даже «комиссаром паники» обозвали, но не прижилось, сложно для общего понимания, Лешка — вернее.

«А Сергуня-то у нас — философ, — в свою очередь, размышлял Филипп, пытаясь выловить из каши информации хоть что-нибудь полезное для себя. — Ишь как его разобрало! Пухленькие прелести… попробовал на вкус… Прямо, такое впечатление, что он у Фроси днюет и ночует. А она его разве что для блезира метлой гоняет. А может, у них и есть такие отношения? Он ей клиентуру поставляет, а она ему «отстегивает»… от своих «пухленьких», а? Надо бы проверить, слегка ревность, что ли, перед ней разыграть, но несильно, а то еще, бог весть, о чем подумает… А зачем это нужно?.. Нет, славная бабенка, славная… — И спохватился: — О чем думаю?»

Они подошли к улице Островского, где в третьем доме от перекрестка, прочном, кирпичном, с мансардой на втором этаже, проживал местный ростовщик. Неплохо устроился. Забор здесь был железный, зеленый снаружи и белый внутри, кованые ворота с калиткой. Небось, и собаку по ночам с цепи спускает. А как же иначе свои миллионы, которые он охотно в долг дает — под проценты, сохранить?

— Ты бывал тут? — спросил Сергуню, и тот отрицательно замотал головой со спутанными, нечистыми волосами.

«Нет, — тут же подумал Филя, — не может Фрося этакое чудище нечесаное на свои пуховые перины приглашать… и сомневаться нечего… Но вот как в дом этот проникнуть, чтобы некоторые «вопросы поспрашивать» — наедине, разумеется?»

— Сергуня, а ты не знаешь, ты ведь здесь все знаешь, мне и Фрося тебя хвалила: славный, говорит, мужичок, пил бы поменьше, а так про всех знает. Вот как, видишь? Так хочу спросить, этот Плюшкин-то ваш, он один живет или с родственниками? И вообще, кто он? Откуда тут взялся? Фрося говорила, будто он появился в городе не так давно, это верно? И потом, если я, например, захочу зайти к нему, ну, в долг взять, мне тогда чего, звонить надо предварительно? Или просто постучаться в калитку? И как он деньги-то дает? Сам отстегивает или в банк клиента отводит?

— Так у него ж — юрист. Ты позвони, скажи, кто ты и откуда, тот проверит, чтоб без обмана, а потом и Плюшкин калитку откроет. При юристе, конечно, один — ни-ни, и не пробуй…

Сергуня несколько подозрительно посмотрел на Филиппа, будто в нем вдруг проснулось подозрение, что москвич, подобно Раскольникову, хочет зарубить процентщика топором. И предостерегает от необдуманного поступка. Как бы по-дружески. А в принципе, он, пожалуй, и не имел бы ничего против, чтоб ростовщика «замочили». Но это Филя так подумал — за Сергуню, сам-то тот вряд ли когда-нибудь читал Достоевского, разве что слышал?..

— Да нет, — засмеялся Филя, — ты чего думаешь, я его душить стану? Или резать? Своя жизнь мне дорога, как память. Я к тому, что хочу сообразить, понимаешь ли, на каком этапе у него начинается обман? Так ведь вроде все правильно и по закону, а получается, что все от него плачут. И все у него в долгу. Разве порядок? Честные банкиры так никогда не поступают. А еще эта ваша «Мега» паршивая. Всех ведь подставила! Мне Фрося и жалуется: хотела добро своей инвестицией кому-то принести, а пострадала. И — дважды. Ну, сам скажи, разве не так? Нешто порядок?

Сергуня стал чесать затылок — от раздумий и сомнений, не очень-то, видать, характерных для него, хоть и философ.

— Да оно-то да… — изрек наконец. — А ты к нему зайти, что ли, хочешь? Не советую, и тебя надует. Я сам не участвую, да у меня и нет ничего такого, чтоб проценты набирать. Ас бабой моей, эх! — он огорченно махнул рукой.

— А если б было под что-то, зашел бы?

— Так нет же. А у тебя, что ли, есть? Опять же прописка нужна… — подумал и добавил: — А, может, и не нужна.

«Нет, с «закладом» заходить — нет смысла, да и нет его, заклада. А навестить, тем не менее, надо».

— А вот откуда он, спрашиваешь? — Сергуня запоздало наморщил лоб, помогая себе думать. — Слышал, что из Дорогобужа. Пенсионер он, а прежде в милиции, говорят, работал…

«Вот оно, то самое… — сообразил Филипп. — Одна шайка-лейка… И там же, в Дорогобуже, «большой босс» — Крохалев. Гляди, как сходится! Один взаймы дает, а второй обкладывает свою жертву со всех сторон. Так ведь получается? А если еще, — вдруг мелькнула шальная догадка, — эти «банкиры» тоже как-то связаны с ментами, то картинка — лучше не придумаешь. Но это еще доказывать и доказывать… А сами они никаких своих контактов не покажут. Если только не прижать и не прижечь им… кое-что».

— Сергунь, а те, которые ходили к этому… Плюшкину, они чего говорили? Строго у того в доме? Собаки, поди? Или волки на цепях, как у атамана Шкуро?

— Скажешь тоже, — засмеялся Сергуня, не чуждый, оказывается, истории гражданской войны. — Какие там собаки? Сто запоров — и все. И вокруг камеры, говорили, просматривают.

«Вот это — уже дело. Как у тех родственничков Крохалева. Ну, весь-то периметр — это они вряд ли просматривают, но проверить все равно надо. Чуть позже, когда начнет темнеть… А пока можно навестить и дом Захарикова — на Трудовой улице. Интересно бы посмотреть заодно, как этот Лешка выглядит, чтоб нечаянно не спутать и не оторвать «причинные» части тела кому другому…».

— Оба, значит, гниды, говоришь? — спросил Филипп, и Сергуня, не раздумывая, кивнул, значит, твердо был уверен. — Показал бы, что ли, его?

— А это запросто, — быстро согласился фабричный сторож. — Скажу, что чужие, сам видел, проникли на нашу территорию, он и побегит…

— Так уж и «побегит»? — не поверил Филя, удивляясь словесному изобретению.

— А я говорю: побегит!

— Ну давай, обманывай, а как оправдываться потом перед ним будешь?

— А ты отойди в сторону, и я его позову. Вот увидишь, еще как побегит. — Он подошел к домофону на двери и, нажав нужные кнопки, закричал в микрофон:

— Ты слышь? Это я, Сергуня! Там на двор какие-то чужие приехали, шумят, как бы беды не было. А я побег! — Он торопливо перебежал через улицу и спрятался за кустами пожухшей и пыльной желтой акации. Обернулся к Филе и сказал со скрытым торжеством: — Сейчас увидишь…

И точно, из подъезда выскочил молодой еще человек в джинсах и зеленой, заметного цвета, футболке с закатанными рукавами и мобильником в руке, который прижимал к уху, — может быть, пытался в «Универсал» дозвониться? Он быстро огляделся и припустил рысью в том направлении, откуда пришли приятели.

— Ну вот, видишь? — радостно объявил Сергуня. — Догоняй, если хочешь. А я бечь не буду, мне — по хрену…

— А чего бежать-то? — Филипп пожал плечами, — ты мне лучше скажи, в какой квартире он живет? И про код на двери объясни, и можешь быть свободен, пока. Только Фросе ничего не говори, смотри, хорошее дело сорвешь. Я-то уеду, а ей здесь жить, значит, хорошую женщину оберегать надо от опасностей. Я уверен, что этот тип что-то знает такое, о чем даже думать боится. Вот ты и посмотрел бы, пока он «добегит и прибегит» обратно, — передразнил Сергуню Филя. — А поможешь, — еще бутылка «красненького» с меня. Ну, как?

И Сергуня, торопясь, выложил все требуемое Филей про квартиру Захарикова, а затем, получив «финансы» на очередную бутылку, сказал, что все будет как надо и он никому ничего не скажет, а особенно Фросе. Ей-то зачем зря волноваться? Такая забота даже порадовала Филиппа, и он с легкой душой отпустил Сергуню. Лишний свидетель тоже ни к чему.

«Поколдовав» у домофона, Агеев вошел в подъезд и, закрывая за собой дверь, посмотрел, как спокойно и независимо уходил в обратном направлении нечесаный сторож. Набор отмычек почти не звякал, туго завернутый в кусок ткани и надетый на пояс под спортивным костюмом. Рабочий инструмент, без него — никуда. Кстати, надо бы Фросю потом еще расспросить, она ведь была в доме ростовщика, что там у него и как?..

У двери на втором этаже остановился и на всякий случай прислушался: вдруг в квартире еще кто-то, помимо Лешки, был? Нажал на кнопку звонка. Но кругом стояла тишина. И тогда Филя применил мастерство «домушника», без скрипа и звяка открыв дверь. Входя в квартиру, он еще толком не знал, что собирался найти в ней. Какой компромат? Документы? Но вряд ли Захариков хранит их у себя дома. Если только в сейфе? Но если таковой имеется, придется и его вскрывать.

Осматривая внимательно типовую двухкомнатную квартиру, — сам, было дело, жил в такой же, — Агеев вспоминал зрительно, где в ней наиболее укромные уголки? То есть, где бы сам при острой нужде сейф замаскировал? Стены тонкие, долбить их — это прямой путь к соседу. Значит, надо осмотреть встроенные шкафы. В них обычно верхнюю осенне-зимнюю одежду держат, а она ловко закрывает заднюю стенку. Можно просто поставить на пол и сверху тряпок набросать, обувь свалить — кто в ней копаться станет?.. А еще — на кухне, в один из столов заделать. Или — под мойку, где обычно ведро для отбросов держат.

Сказал вот и тут же похвалил себя: «Ай да Филя, ай да молодец, сукин сын!» Прямо за помойным ведром стоял железный ящик. Точнее, лежал, — плоский был сейф, примитивный, такие в старых провинциальных бухгалтериях обычно кассирши держали возле своих ног.

Ведро было выставлено из-под мойки, и Филя слегка «углубился» под нее. Замок трудностей не представил. Крышка со скрипом поднялась — старые петли, несмазанные. Внутри лежали несколько папок-скоросшивателей. Филипп немедленно выгреб их из нутра, проверил, не осталось ли чего, и закрыл крышку на замок.

Ведро — на место. Взгляд из кухонного окна на улицу, на дорогу, — никого. «Чистый городишко, ничего лишнего», — усмехнулся он и поднял папки, набитые бумагами. Тут же, возле мусорного ведра, лежал свернутый целлофановый пакет. — для замены в ведре, когда полный отправится в зеленый бак возле дома. И через минуту «домушник» был уже готов к отходу с боевых позиций. Находка, может, и не представляла интереса, но сам факт размещения папок в «секретном» сейфе мог быть знаменательным.

У выходной двери Филипп совершил те же действия, что при входе: прислушался, слегка приоткрыл дверь, вставил в скважину нужный ключ и только потом быстро выскользнул на площадку и закрыл дверь за собой. В дальнейшем — только спокойствие. По лестнице — быстрым, скользящим шагом, а из подъезда — медленно и солидно. Теперь дойти до бачка, открыть крышку, поднять ее и тряхнуть пакетом, будто выбросил мусор — для случайного свидетеля. Закрыть бачок и — в путь.

Не терпелось осмотреть находку. Но Филя останавливал себя, сейчас самое лучшее — как раз на речку, и где-нибудь в камышах присесть и попытаться поподробнее оценить улов.

Так он и поступил. Но, раскрыв первую папку, поморщился: какие-то накладные, счета, заполненные бланки договоров… И — ничего, стоящего внимания. Похоже, отработанные документы. Но зачем парень держит их у себя в тайнике? Подумал — смешно, неужели была надежда раздобыть расписку киллера в получении гонорара за убийство Краснова? Или обнаружить переписку покойного уже владельца с новым, которому он спешно продал свое, вполне прибыльное предприятие? Однако еще не вечер, а впереди две папки.

Филипп терпеливо перелистал оставшиеся документы, а потом так же методично перешел к следующей. И там ничего необходимого для себя не обнаружил. Подумал уже, что зря польстился на них, лучше бы повнимательней осмотрел ящики в шкафах и письменном столе…

Он отметил, что документы во второй папке были подписаны только Красновым. Договора на поставку продукции, договора на приобретение пиломатериалов. Но все — в копиях… А где оригиналы? В бухгалтерии? Ясно было, что эти папки просто изъяты из сейфа Бориса Борисовича, вероятно, уже после рокового выстрела. А выгреб их оттуда, скорее всего, сам Захариков. Чтобы принести домой и, может, на досуге разобраться. Но в связи с его безалаберной и пустой жизнью, судя по впечатлениям фабричного сторожа, времени у него на разборку документов все никак не находилось. Может быть, это даже хорошо, он и впредь не скоро обратится к ним. Не скоро откроет свой сейф. Впрочем, этот сейф может оказаться вообще Красновским — бумажки-то не самые важные. А этот дурачок просто украл его в кабинете хозяина, перевез к себе, а открыть не смог ввиду отсутствия ключей. Взламывать не стал, а потому даже и не знает, что хранится в сейфе! А там — пустота.

Интересно посмотреть в протоколе осмотра трупа, имелись ли при нем ключи от сейфов. Одним этим он вряд ли смог бы обойтись. Этот — так, повседневная мелочь, текучка. Да, кажется, зря «провернул операцию». Вторично провести ее будет гораздо сложнее. Хотя, с другой стороны…

Наконец, дело дошло до третьей папки. И Филя радостно присвистнул, едва просмотрев мельком первый же лист. Это было письмо Краснову. Неизвестный «доброжелатель» советовал владельцу фирмы «Универсал» не мелочиться и не «залупаться», а по-быстрому пересмотреть расценки на серию мебели из «дачных наборов». То есть предлагал согласиться на увеличение суммы «отката» до тридцати пяти процентов. Понимал Филя, это — чистый грабеж, но ведь отдают и пятьдесят. Смотря какая «ситуация» на производстве. Есть ли «крыша», как обстоят дела с поставщиками материалов. Но почему — инкогнито? Скромный? Или твердо знает, что Краснову он известен, и нечего «светиться» лишний раз, вдруг прокуратура заинтересуется? Никто ж не знает, когда она проснется…

Второй лист был подобен первому. Но приводились и угрозы остановить предприятие, забитое готовой продукцией, перекрыть дыхание, лишив оптовиков и индивидуальных покупателей. И дальше в таком же духе. А вот эта папочка определенно могла представить интерес, но — для Юрки Гордеева. Наверняка в ней имеются какие-то объяснения по поводу неожиданной смерти владельца предприятия. У самого Фили охота читать бумажки дальше отпала. Его душа жаждала конкретных действий. И для этой цели у него по-прежнему оставались все тот же Захариков и Плюшкин. Но к приходу в дом последнего следовало подготовиться еще засветло: найти и «оформить» камеры визуального наблюдения. А как это делается в «полевых» условиях, Филиппу объяснять не требовалось, — практика была немалая и, главное, плодотворная. И он решил добытые документы аккуратно спрятать у Фроси в коровнике, а самому, не показываясь ей на глаза, снова попытаться уйти и повторить набег на чужую территорию. Но для этой цели получше подготовиться чисто внешне: захватить шапочку с дырками — на голову, инструмент посерьезнее, который покоился в сумке, и специальное оборудование для преодоления неудобных препятствий. И все это в данный момент находилось у него, в сумке, спрятанной в пустом коровнике.

Между прочим, уходя от Захарикова, Филя отметил, что у того было приоткрыто окно на кухне. А это — второй этаж, не проблема. Как не проблема и преодоление железного забора у Плюшкина. Если во дворе нет собаки. Но это нетрудно проверить. Да и Сергуня говорил, что вроде нет. А спрашивать сейчас у Фроси — значит расшифровать свои ближайшие действия, она же не должна знать ничего о своем постояльце. Спокойнее спаться будет…