Оказалось, что Александру Борисовичу ничего объяснять не пришлось.

Едва Антон сказал, что вот тут, у него, в настоящий момент такая сложилась ситуация, что… как Александр Борисович, весьма неучтиво перебив Плетнева, спросил сам:

— Это ты к Элке в лапы, что ль, загудел-таки?

— Ну, Саш, ну, ты…

Антон крайне смутился, полагая, что рядом с Турецким непременно находится его жена, да и Васька крутится там же, и такой разговор им слышать совершенно ни к чему. Но Александр Борисович «хамским», как он сам называл его, голосом захохотал и заявил, что Антон может не волноваться, ибо рядом никого нет. А Васька уже сделал уроки, и они пошли с Иркой во двор, погулять, покачаться на качелях. А когда вернутся, Васька, естественно, ляжет спать, а завтра утром… Турецкий бы и дальше продолжил, но ему надоело, он так и сказал. И нечего повторять сто раз известное. Вот пусть лучше Антоша про крем-безе расскажет поподробнее. И в деталях, в деталях!

— Огласите весь список, пожалуйста! — копируя известную фразу из «Шурика», нетрезвым голосом произнес он. — Что там — шоколад, цукаты, а чем угощали помимо?

Ну, ясное дело, издевался. Правда, Антон и не думал обижаться. Обычные дела, охота позубоскалить. А тут дома никого нет, делать нечего, и вдруг — такой шикарный повод!

— Нет, Саш, до безе с цукатами дело так и не дошло. Я тут, кстати, неподалеку от тебя, у детской клиники, жду главное действующее лицо, чтобы отвезти домой, а это — на краю света.

— Все понятно. А на краю света и разговор другой. Если он вообще нужен. Это правильно. Ну, и как она тебе показалась?

— Кто?

— Ну, не про Элку же разговор! — возмущенным голосом сказал Турецкий. — Про нее обществу и без тебя все известно. Я про твое новое действующее лицо. Мамаша-то у нас как, а? Достойна? Вполне?

— Нормальная, симпатичная, между прочим… женщина.

— Ты мне скажи, тепло от нее исходит? Почуял?

— Слушай, ты откуда?…

— Эх, Антоша, — поучительно вздохнул Турецкий. — Я старый и опытный человек. И знаю наперед, какая может быть реакция.

— Да я тебя не моложе, ну и что? Причем тут реакция?

— Все равно я старше. Опыта в этом деле больше. Так вот, я к чему? Если исходит тепло, мой тебе дружеский совет: обязательно согрейся. Не упускай случая, потом жалеть будешь.

— Ну, ты вообще…

— Я еще и умный, Антоша. А Ирке, так уж и быть, объясню, что операция по спасению только выходит на финишную прямую. Вариант «почти все сделано» всегда предпочтительнее варианта «там еще какие-то вопросы остались», понимаешь? Для женской логики. И тот и другой процессы могут тянуться без конца, зато первый уж точно не вызовет вопросов. Спрошу прямо, где ночуешь? Не смущаю?

— Ну, как сказать?… — замялся Антон от действительно неожиданного вопроса.

— Можешь не объяснять. Оставь Элку в качестве запасного аэродрома. Уж он-то никогда не подведет. А у вдовы?… Она ведь уже, насколько я слышал, давно вдова. И если до сих пор исходит тепло, то — ты понимаешь? Это же такой мощный взрыв эмоций! Это смертельный номер под куполом цирка, Антоша! Акробатика на туго натянутой проволоке — без лонжи и страховочной сетки! Это — немыслимые и неизгладимые впечатления!

— Ну, ты — педагог! Макаренко!..

— Был еще такой — Песталоцци. Мне его фамилия больше нравится. Словом, не теряй времени. А за босяка своего не беспокойся. Там снова родителя в школу вызывают, ну, Ирка сходит, ей не привыкать. В нас мужик пошел.

— Ничего серьезного, не знаешь? — забеспокоился Плетнев.

— А что может быть серьезнее жизни, Антоша? — философским тоном спросил Турецкий.

По вальяжному тону и несколько растянутым словам Плетнев уже понял, что Саша, конечно, поддал. Ну, правильно, они же с Филей сегодня тоже «проворачивали» «дело о вдове», как в шутку обмолвился Сашка утром в агентстве. Сострил: что-то нас, ребятки, в последнее время вдовушки одолели, как прикажете понимать? Может, пора кого-то женить? Обрадовались, естественно: женитьба Плетнева — идефикс всего агентства. А тут еще и Элеонора снова появилась на горизонте со своими пирожными-безе. Да и Сева подлил масла, предположив, что жизнь среди кремов с цукатами — Васькина затаенная мечта.

Но как при этих словах, заметил Антон, хищно облизнулась и сверкнула остренькими своими, ослепительными зубками Алька, Алевтина Григорьевна, кинув быстрый взгляд на Сашку, — это было надо, конечно, видеть!

Нет, пришел к окончательному выводу Плетнев, Сашка Турецкий — поистине бесстрашный человек. Столько романов одновременно — это большой мужской подвиг. Для того, кто разбирается в таких делах, разумеется…

Но, в принципе, Сашина реакция успокоила Антона, и он решил теперь ждать Светлану до упора. В самом деле, не останется же она здесь, в клинике, ночевать? Впрочем, можно и проверить…

Антон запер машину и вошел в клинику. Было еще не поздно, приходили посетители к больным детям. Плетнев спросил у дежурной женщины, как узнать, где лежит Игорь Васенин, его готовят к завтрашней операции. Та посмотрела и назвала этаж и палату. Антон получил халат — дети все-таки, в других больницах уже давно не выдают, — и поднялся. Светлану он увидел в конце длинного коридора. Она беседовала с мужчиной в зеленой форме. Антон подошел поближе, но «навязываться» не стал, остановился в ожидании.

Светлана почувствовала его настойчивый, вероятно, взгляд и обернулась. Увидела и кивнула. Потом она договорила с доктором, видимо, тот пожал ей руку, и она пошла к Антону.

— Вы все-таки приехали, — мягко сказала она и слабо улыбнулась. — А я думала…

— Совершено зря, — перебил Плетнев. — Мы ж, кажется, договорились? Или вы передумали, Света?

— Нет, но я…

— Вот и хорошо, что вы. У вас больше здесь дел сегодня нет?

— Нет, наверное. И Сергей Александрович тоже посоветовал сейчас поехать домой, а не сидеть… Это — хирург, который будет…

Ну, ясно, что будет.

— А вы собирались остаться? — обидчиво сказал Антон и спокойно, будто делал так всегда, взял ее под руку и повел к лестнице. — Сижу, жду, голодный, как волк, а вас все нет и нет. Дай, думаю…

— Спасибо, Антон Владимирович, — вздохнула Светлана.

— Давайте просто — Антон, а то и я стану звать вас по имени-отчеству, и будем общаться, как на собрании, а вам это надо?

Она отрицательно замотала головой и ответила:

— Только боюсь, что мне вас особо нечем будет накормить. Мне ж некогда готовить… да и не для кого…

— Ох, бедненькая, — искренно посочувствовал Антон. — Тогда купим чего-нибудь по дороге, и я уж сам вас накормлю, не возражаете, надеюсь? Несмотря на то что я такой, я умею готовить, правда.

Она посмотрела на него с непонятной застенчивостью и молча кивнула.

— А во сколько завтра вам надо… сюда?

— Утром начнут… Ну, ничего, я встану пораньше…

— А можно я вас попрошу кое о чем? — Антон остановился на лестнице и пытливо посмотрел ей в глаза.

— Конечно.

— Вы станете сильно возражать, если завтра я вас сам привезу сюда? — сказал и замолчал, глядя чуть исподлобья.

Она посмотрела, склонила голову направо, налево, потом улыбнулась и ответила:

— Я поняла чрезвычайно хитрый смысл вашего вопроса, Антон.

— То есть, ну, ни капли хитрости! — воскликнул он и смущенно оглянулся, — больница все-таки, тут не кричат. — Я просто потому…

— Ну, а как же? Вы наверняка подумали, будто я такая скверная баба, что без зазрения совести выставлю вас посреди ночи на улицу? И это после всего того, что вы уже сделали для меня, так? Антон, как же вам не стыдно?

— Мне очень стыдно, — быстро сказал Плетнев, — но я не совсем понял ваше чрезвычайно любопытное выражение «посреди ночи». Это как надо понимать?… То есть, нет, я не про то… другими словами, если посреди ночи, то можно предположить, что первую ее часть… Нет, знаете, что, давайте будем считать, что я не задал вам этого очень хитрого и скользкого вопроса.

— Ой, хулига-ан! — тонко произнесла она и засмеялась, и эта искренняя улыбка, в буквальном смысле, озарила ее усталое лицо.

«А ведь очень интересная женщина!», — мелькнуло у Антона. Или он подумал об этом, и не мельком, потому что она не пропустила его взгляда и соответствующей оценки, все успела заметить, и, наверное, поэтому щеки ее смущенно заалели.

— Ну, почему же сразу хулиган? — будто сам у себя, спросил Плетнев, бережно ведя ее к выходу. — Не сразу…

— А потому, Антон, что вы могли бы совершенно спокойно и ни в чем не сомневаясь просто сказать мне: «Света, вы мне нравитесь». И я ответила бы вам тем же: «Антон, и вы мне тоже очень нравитесь. Но только вряд ли я смогу, в моем нынешнем положении, составить вам приятную компанию».

— Давайте сразу договоримся, Света: у вас нет передо мной решительно никаких обязательств. Никто никому ничего не должен. Но раз вы уже сами ответственно заявили, что я вам нравлюсь, вот пусть это ваше убеждение таковым и останется, меня оно вполне устраивает. Поэтому если я вам еще раз поцелую ручку… или лучше щечку… вы же не влепите мне пощечину?

— Нет, а зачем? — она посмотрела на него с любопытством, и Антон отметил, что от его трепа Светлана словно оживает на глазах. Вот уже и кокетство появляется, — очень хорошо.

— Ну, мало ли? Знаете, у меня есть друг в агентстве — Саша Турецкий…

— Да, конечно, я много о нем слышала от Элеоноры.

— Он любит и умеет рассказывать анекдоты, и у него их в запасе несметное количество, — на каждый случай жизни. Я потом вам скажу одну его фразу, которая меня сегодня просто потрясла. О вас, между прочим.

— Да? А откуда он…

— В том-то и дело, что вас он не видел, а сказал так, что… ну, ладно, напомните… Так вот, анекдот. От него. Жена собирается, одевается, что-то примеряет. Муж смотрит, хмурится. «Куда собралась?» — «К зубному врачу». — «А французское белье зачем надела?» — «А вдруг он окажется нахалом?» Это я к вашему вопросу: а зачем? Объяснил — нет?

Светлана громко прыснула и сконфуженно обернулась. И потом, до самой машины, тихо смеялась, поглядывая сбоку на него и покачивая головой.

Хорошая реакция, отметил про себя Плетнев. И, конечно, умеет она «отшивать» непрошенных кавалеров. А тут — сразу и откровенно. Интересно, надо подумать…

— Хулиганы вы, смотрю… — говорила она между тем. — Как мальчишки… Нет, вы только не обижайтесь, Антон, это хорошо, что вы именно так живете. Я ведь знаю от Элки про ваши боевые подвиги. И про Александра Борисовича — тоже… И про ваших товарищей — про Севу, других. У вас, я поняла, отличная команда, так?

— Отменные мужики.

— Вот Элеонора и сказала: если они возьмутся, можно уже ни о чем больше не беспокоиться. А я была просто в отчаяньи… Ой, Антон, вы не представляете себе… Ну, ладно, это уже — прошлое. Так что сказал Александр Борисович? Вы обещали…

— Если скажу, перейдем на «ты»?

— Запросто! — улыбнулась она.

— Фактически минут пятнадцать назад у нас с ним был разговор. Ну, я сказал, что жду здесь вас. А его дом — вон там, чуть подальше, на набережной. И жена его, Ирина Генриховна, с моим Васькой сейчас гуляет. Десятый босяку. Завтра опять родителя в школу вызывают. Короче, жду, говорю, чтобы отвезти девушку на край света, ты, мол, уж прости. Ну, что они с Васькой постоянно возятся. Я люблю сына, но отец, вижу, из меня… — Антон отрицательно повертел головой, — что-то не очень. Вы уж там как-нибудь, говорю, без меня, ребята, можете сегодня? А он спрашивает, кого конкретно везешь? Я отвечаю, что самое главное действующее лицо. Не Элку, разумеется. И вдруг он говорит: «Тепло от нее исходит? Ты почуял?» Ну, представляете, вот когда я недавно коснулся вашей щеки губами, то почувствовал прямо жар какой-то от… тебя. Не веришь?

Она смотрела на него и улыбалась.

— Честное слово. Я и отвечаю: а тебе откуда известно? Знаете, что он ответил? Засмеялся и говорит: я — опытный, старый, а еще — умный. И вот тебе мой совет: если от нее исходит тепло и ты это чувствуешь, обязательно согрейся. Иначе потом всю жизнь жалеть будешь… Представляете, Света? Ну, что прикажете мне теперь делать? — с дурашливой наивностью спросил Плетнев, поворачивая Светлану лицом к себе и беря ее обеими руками за локти.

Она посмотрела на него, снова мягко улыбнулась и сказала:

— В самом деле, пора перейти на «ты», Антон. А то у нас с тобой ни то, ни се получается.

Он напрягся, чуть сжал ее локти, испытывая просто невыносимое желание резко притянуть женщину к себе, но сдержался, разжал пальцы и предложил:

— Надо быстрей ехать, вот что, а то ведь еще готовить ужин… ты не против?

— Да, — негромко засмеялась она, — время летит удивительно быстро…

Дневное происшествие с непонятным образом потерявшимся удостоверением время от времени всплывало перед Плетневым, оставляя неприятный, более того, тревожный осадок. Антон уже успел внимательно осмотреть машину, но «корочек» не обнаружил. Мысленно проверял себя, где и что делал. И по всему выходило, что случайно обронить не мог нигде, оно должно было находиться в машине, точнее, в бардачке. Оно же именно в салоне и выпало из кармана, а он его в бардачок и сунул. И нет! Чертовщина какая-то! Женщины говорили, что к машине никто не подходил, но ведь — нет же! Фотография была наклеена, и фамилия с именем и отчеством указаны правильно. Зря так сделал, надо было хоть какой-нибудь оперативный псевдоним себе придумать, как у других… Ну, почему такой дурак?! Вот и ломай теперь себе голову…

Мысли сбил вопрос Светланы:

— А почему ж все-таки возникло само это понятие — тепло? Чем оно вызвано, Антон?

— Тут, я тебе скажу, может быть самое простое объяснение. Все дело в хорошо развитой интуиции.

— Не совсем понимаю…

— Сейчас проясню, — сказал Плетнев, отгоняя мысли об утерянном удостоверении. — Давай разберем ситуацию логически. Саша знал, чем я занимаюсь и с кем. Элка ему тоже прекрасно знакома, но о тебе он совершенно не в курсе, кроме той информации, которую получил от меня. Суть информации: две симпатичные раззявы стали жертвами профессиональных «кидал». Смысл операции — вернуть деньги, иначе… и так далее. Поэтому, когда я ему сказал, что ожидаю одну из девушек, — ну, извини, так уж я вас представляю, — чтобы отвезти ее домой, наверняка он мог спросить, кого из двух, верно? — Дождавшись кивка, продолжил, слегка хохотнув при этом: — Но с Элкой — все ясно, он спросил: «Она, что ли?», — я ответил: «Нет».

— А ведь она так хотела, чтобы ты поехал к ней обедать. Она и меня звала, но я не могла, ты знаешь…

— Знаю. Поэтому и я не мог. И когда Саша понял, что речь идет о тебе, ему, вероятно, уже по одной моей интонации стало понятно, почему возникла именно ты. Он, понимаешь ли, сыщик от Бога, как говорится. И уже по одной интонации, с какой ты упоминаешь, к примеру, имя человека, опытный сыщик может сделать точный вывод о твоем отношении к нему. Наверное, я так сказал про тебя, что Саша мог и сам почувствовать то тепло, которое я успел ощутить. Но, тем не менее, уточнил. А я подтвердил. Вот и вывод: согреться можно только рядом с тем человеком, который излучает тепло, а не поглощает чужое и вокруг себя распространяет один только холод. Элка, кстати, и не может излучать такого вот тихого, но пронизывающего тебя насквозь тепла, потому что она вся постоянно пылает… Ну, знаешь, видела, наверное, на стройках? Набросают здоровенную кучу из досок, палок, деревянных обломков, обрезков, стружки, потом подожгут, и огонь — до неба, а толку от него — никакого. Горит, пылает, трещит, искры во все стороны, а подойти и погреться невозможно. Понимаешь? Вот и суть ее огня мне представляется где-то в этом смысле…

— Ну, зачем ты так? — Антону показалось, что Светлана собиралась обидеться за подругу.

— А я разве плохо думаю или собираюсь ее обидеть? Да она — отличная, просто замечательная баба! Наоборот, если б мне захотелось вдруг оторваться, раскрутиться, ну, такое сотворить, чтоб дом качался, чтоб крики, стоны, вопли, визги и тэ дэ, то лучшей партнерши, я уверен, и нельзя придумать. Я про себя говорю, а не про кого-то другого. У другого — свои взгляды, принципы там, интересы, другой тип женщин нравится. Но мне сейчас меньше всего нужна раскрутка. Я, правда, по человеческому теплу соскучился. Пытался уже, но не получается почему-то. Скорей всего, сам дурак. А тут, понимаешь, так хорошо от тебя повеяло… Вот я и… — Его печальный взгляд выразил полнейшую безысходность: — Короче, — пых! — и бобик сдох.

— Смотри-ка, действительно как все просто, и не надо никакой огород городить… — задумчиво сказала, словно подвела итог, Светлана.

Она сидела, выпрямив спину и положив длинные, неподвижные пальцы на свою сумочку, неотрывно глядела перед собой. Антон исподтишка поглядывал на ее строгий профиль: сильная женщина.

— Но почему ж ты не соблазнился такими прекрасными Элкиными коленками? — спросила она с неожиданной язвинкой и повернула голову к Антону. — Она ж так старалась, прямо вся из себя лезла, я видела. И взгляд твой — тоже, между прочим, — она хитро хихикнула. — Так и прикипел! Скажешь, нет? Ну, скажи хоть раз правду.

— А чего коленки? — усмехнулся он. — Коленки очень хорошие. А я вот не видел, ты зачем-то закрываешь, но думаю, что твои, пожалуй, смотрятся гораздо лучше. Но вот зачем закрываешь, — это большой вопрос для меня. Стесняешься? Или что-то другое? Элка говорила, что ты многим мужикам отлуп хороший дала. Так это что, игра в строгую и недоступную барышню?

Она удивленно вскинула брови, и Плетнев заторопился, подумав, что она его неверно поняла.

— Нет, я хотел сказать, что и про мужа знаю, и про Игорька, естественно, но всему, как говорится, свое время, свой предел. И у тебя не всегда же было плохо? Или я не прав?

— Последним вопросом ты сам себе и ответил.

— Ох, бедненькая ты моя… — вздохнул Плетнев. — Это ж надо, чтоб на одни плечи, да столько сразу…

— У тебя ведь тоже было что-то подобное, жену потерял, да?

— Было, было… Может, поэтому нам и легче понять друг друга? И погреться друг от друга.

— От тебя, я заметила, исходит энергия, причем не злая, а, скорей, добрая. Я поэтому и поверила, когда Элка сказала, что ты обязательно поможешь. А то, ей-богу, руки б наложила, такое было состояние…

— Ну, что было, то прошло, скажи-ка, что ты хочешь на ужин?

— А что, есть выбор, кроме стандартных сосисок? — хмыкнула она.

— С тобой понятно, девушка… Слушай, — нарочито поморщился он, — ну, ей-богу, не носи ты этого вдовьего платья. Честное слово, дай глазам отдохнуть на чем-нибудь красивом!

— Ишь, какие вы, мужики, хитрые! Элка мне, кстати, уже сообщила по телефону твое мнение по поводу коленок и взгляда водителя!

— Надо же! И когда успела? — изумился Плетнев. — Между прочим, это не я сказал, по телевизору слышал… Ну, Элка! Я ж говорю: бессмысленный костер!

Светлана взглянула на него и рассмеялась.

— Хм, бессмысленный!.. Не скажи. Женщина она эффектная, не то, что я, и очень притягательная. И вообще…

— Слушай, Светка, — он впервые обратился к ней так вольно, — уж не сватаешь ли ты меня? А зачем? Пожар в доме — это, смотря с какой точки зрения, — тоже бывает очень эффектным и даже притягательным, по-своему. Ну, и что? Пускай себе горит. Найдется ловкий пожарный. Шланг свой вытянет, — Плетнев сделал не совсем, мягко выражаясь, приличный жест, — да как даст сильной струей! И погасит все огни разом, а как же? На то они и пожарные, их специально этому делу учат.

Светлана схватилась обеими руками за голову и, раскачиваясь, начала безудержно хохотать. А Плетнев добавил «перчику»:

— Мы тут, в конторе своей, совещались, — серьезно заговорил он, — и Сашка с толковым предложением выступил. В системе МЧС — там сейчас просто отличные мужики собрались, — организовать отдел СПП, ну, Скорой половой помощи. Говорит, востребованность — до тысячи процентов. И мне представляется, что Элка может запросто возглавить в этом отделе сектор оперативной консультации. Ты согласна со мной?

Светлана стонала, причем так хорошо и так сладко, что Плетнев, негромко похмыкав по поводу довольно удачного своего хода, поскольку Элкина тема теперь уже будет прочно закрыта, прижал машину к бордюру тротуара, рядом с большим универсамом.

— Ладно уж, советчица… Сиди, не высовывайся. И чтоб больше никаких рекогносцировок тут! А я быстренько сбегаю и возьму, что надо. Чего тебе больше хочется? Мяса, птицы, рыбы?

— Антон, — всхлипнула, с трудом успокаиваясь, Светлана, — мне абсолютно все равно. Я и лягушку, кажется, сейчас съела бы. Что приготовишь, за то и поклонюсь.

— О-о, девушка, — тонким голосом протянул он, — сдается мне, что тебе тогда придется всю ночь бить поклоны…

— Да? — она мокрыми от хохота глазами посмотрела на него и спросила с надрывом в голосе: — А мы… не хвастаемся?

— Не-а, — в тон ей совсем жалостно простонал Плетнев.

Ему пришлось переждать новый приступ ее хохота. Это — тоже реакция, понял он. Дождавшись, когда она, наконец, успокоилась и стала вытирать платочком глаза, он обнял ее правой рукой за шею и совсем близко наклонился к ней, так что даже неслышный выдох почувствовал.

«Эх, сейчас бы ей влепить та-акой поцелуище, чтоб дыхалку перекрыло, чтоб вся задергалась, заелозила!» — мелькнуло в голове. А она бесстрашно, не отводя взгляда, смотрела в упор ему в глаза. И Антон только легко коснулся ее губ своими губами, — мягко и осторожно. Коснулся и все. И тут же резко откачнулся, взялся за ручку двери, но не открыл, а снова посмотрел на женщину.

— Да, мне еще показалось, будто ты что-то сказала? Или намекнула… нет?

— Я-а? — удивилась Светлана, щурясь. — Разве? Ах, да, я, помнится, хотела сказать одному хвастуну: мы еще посмотрим.

— Хм… посмотрим, говоришь? — он подмигнул ей и потянулся, расправив плечи, да так, что сам крякнул от наслаждения. — А ты случайно не обиделась на то, что я не обнаглел до крайности?

— Пых! — передразнила она его. — И не подумала!

— И это правильно, всему свое время, — сказал Антон, наставительно тыкая в ее сторону указательным пальцем. — А теперь сиди и покорно жди!

Она, улыбаясь, медленно кивнула и, закрыв глаза, откинула голову на спинку сиденья, будто ее неожиданно потянуло в сон.

У Светланы с сыном была большая трехкомнатная квартира в Отрадном, недалеко от метро, в хорошем, хоть и старом, доме. Плетнев понял так, что это у них все, что осталось от летчика, майора Васенина, чей увеличенный фотопортрет висел под стеклом в комнате, называвшейся гостиной. Была здесь еще спальня и комната Игорька. Но на мебели, как и всем остальном, лежала заметная печать какой-то страной неухоженности. Вроде все чисто, а не очень уютно, — бывает так. Видно, уже долгое время руки хозяйки не доходили до устройства уюта, настроения не было, или стимула. Время-то на другие заботы улетучивалось…

Зато, как стало понятно сразу, вся жизнь была сосредоточена на кухне. Она была большая, даже диванчику место нашлось. И на нем лежали, сложенные стопкой, подушка и свернутый плед. И это объясняло смысл бытия, — хозяйка наверняка и спала тут. А на таком диванчике и ноги-то путем не вытянешь — вон, и кухонная табуретка в торце приставлена. Значит, и тут — одиночество. Как запертая на ржавый замок государственная граница.

Светлана, вероятно, прочитала его мысли по этому поводу и излишне торопливо, даже с легкой суетливостью, поспешила убрать «свидетельство» своих ночных одиночеств, подхватила и унесла в спальню. А, вернувшись, не глядя в глаза, сказала, что в последние дни была все время в напряжении, поэтому…

Да чего объяснять? Плетнев понимающе пожал плечами и сделал вид, будто ничего, нуждающегося в пояснениях, не заметил. Он разбирал свои пакеты из магазина и при этом без остановки говорил, чтобы у хозяйки пропала скованность, — давно здесь не было мужчины, это заметно.

— Я несколько пакетов пельменей взял на всякий случай, только сегодня они вряд ли пригодятся. Именно эти — очень вкусные, Васька, как утенок, десятками заглатывает. И гораздо полезнее лягушек, хотя… кто знает? Кидай их в морозилку, она у тебя совсем пустая. Вот… А лопать мы будем, если не возражаешь, цыплят-табака. Они специально такие здоровенные выросли, как индюки. Это чтоб их руками можно было есть! — он повысил голос, видя, что Света, накрывая на стол, кладет вилки с ножами.

— Зачем? Можно ведь и нормально, как все люди? — удивилась она. — Зачем же руками?

— Вот как раз такую птицу и едят руками.

— Где едят? В Африке? — это она съязвила, демонстрируя свою широкую осведомленность.

— И в Африке — тоже, — Антон кивнул. — Только там потом пальцы облизывают, или собакам дают облизывать, а «белые люди» обычно моют. Пойдем в ванную, я тебя буду держать, а ты будешь их мыть. А вот потом… а что у нас, кстати, потом? — Он помолчал, не услышал ответа и высыпал на стол из другого пакета разнообразные фрукты. — Эти все помой и складывай, чтоб были чистыми… Слушай, а я тут еще свинячьей колбаски прихватил — тоже пожарим, ладно? Ох, люблю!.. А ты разве не любишь?

— Наверное, когда-то любила… Не до нее мне, Антоша, — вдруг с ласковой интонацией Элки произнесла она.

И он немедленно отреагировал. Отставив в сторону пальцы, лоснящиеся свиным жиром из развернутого целлофанового пакета, он локтем притянул к своей груди голову Светланы и с огромным наслаждением, уже не опасаясь ничего, с силой сжал ее губы своими, да с таким глубоким засосом, что она и в самом деле задергалась было, но немедленно закинула свои руки ему на шею и приникла всем телом, дрожа, словно в сильном ознобе…

Ух, какой это был поцелуй! Правильно говорил Саша, если очень сильная женщина долго сдерживает себя, а внутри у нее пожары бушуют, то однажды огонь вырвется наружу, как из жерла вулкана, и тому, кто попадет под этот огненный ливень, мало не покажется. Немыслимые и неизгладимые впечатления… Или воспоминания?…

Она первая разжала объятья и отпустила его, отошла и села на свой диванчик. Помолчала, потом подняла глаза, словно хотела о чем-то спросить, но Антон опередил:

— Да, девушка, скажу я тебе, — он с восхищением покачал головой. — У-у-у, что будет, что будет! Как бы я действительно не перехвстался, со мной такое иногда случается… Знаешь, — он хитро сощурился, — давай-ка лучше я пока не буду приставать к тебе, ладно? А то, боюсь, мы с тобой без ужина останемся. — И сказал это с такой дурашливой интонацией, что вмиг снял нараставшее, как ему показалось, напряжение. — Да, кстати, ты ведь так и не ответила на мой прямой вопрос: а что у нас будет потом?

Светлана невольно приняла, причем с большой охотой, стиль его разговора. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но смогла только выдохнуть: «Пых!» — и тут же снова залилась смехом, как девчонка, почти до слез, так это у нее получилось уморительно. А он, махнув безнадежно рукой, стремительно «залепил» ей прямо в нос поцелуй и в темпе занялся бройлерными цыплятами…

Потом заметил заставленный кухонными принадлежностями тостер, которым наверняка сто лет в этом доме не пользовались. Обрадовался.

— Я чего предлагаю? Он работает? — он кивнул на прибор для приготовления тостов.

Света неопределенно кивнула, добавив, что не умеет им пользоваться, вот муж умел, но с тех пор как-то не приходилось…

— А ничего здесь хитрого. Сейчас проверим. Давай-ка, пока цыплята будут жариться, червячка заморим? Я сделаю бутерброды с ветчиной и сыром — вкуснющие! Язык проглотишь! И винца немножко тяпнем, не злоупотребляя, а то у тебя там завтра будет нелегкий день. Но немного расслабиться сегодня надо обязательно, сама крепче себя потом будешь чувствовать. Соглашайся с мнением профессионала в этих вопросах! И освобождай мне тостер. А вон в том пакете — батоны… Резать наискось… Нет, нет, положи нож, лучше я сам сделаю!

И Светлана безропотно выполняла все его команды. Вот, что значит — мужчина в доме. Как, наверное, приятно ей подчиняться!.. И он командовал, что-то попутно объяснял, шутил, подмигивал, то есть продолжал активно снимать с нее напряжение.

А цыплята шкворчали на двух сковородках, придавленные перевернутыми тарелками с грузом сверху, и разносили по кухне и всей квартире давно, похоже, непривычный здесь острый аромат чеснока, перца, зелени. И Светлана на миг замирала, шумно и смешно втягивая запахи носом, и улыбалась, словно к ней пришел праздник. А то вдруг словно скучнела, опускала голову, переставала обращать внимание на то, что происходит вокруг. Это об Игорьке думала, о завтрашнем дне.

В один из таких моментов Антон снова осторожно притянул к себе ее голову, посмотрел сверху в глаза и сказал негромко:

— Ты, Светка, вот о чем лучше думай… Ну, сделает завтра твой доктор операцию. Это связано с переливанием костного мозга, я знаю. И, если все пройдет удачно, а иначе, я думаю, и быть не может, сама говорила — доктор хороший, у Игоря наступит улучшение. А еще, я слышал, уже есть в Европе лекарство, оно дорогое, но не в этом дело, главное, оно действительно лечит, а не просто продляет, так сказать, понимаешь? Вот о чем тебе надо размышлять. А чтоб правильно размышлять, нужно, чтоб голова была способной это делать, а не только страдать бесконечно. А голову кормить надо, давать ей передышки, отвлекать, даже развлекать, честное слово, это не мои шальные идеи. Это все — релаксация, сечешь? Законное дело. Вот я и предлагаю тебе на сегодня полностью отключиться и подумать только о себе самой. О том, что ты — красивая и умная женщина. О том, что ты желанна, что на тебя смотреть — одно сплошное удовольствие, что ты очень даже способна и наслаждаться, и сама дарить наслаждение. А держать тебя в объятьях — это вообще! Тебе мало — на первый случай? Тогда мы еще чего-нибудь придумаем, — он улыбнулся и почесал ей пальцем кончик носа. — Зато завтра ты будешь выглядеть сильной, бодрой, уверенной — словом, на все сто! Игорек тебя увидит и обязательно поверит, что все пройдет удачно. А ему, в первую очередь, и нужна эта твоя уверенность. Примеров — сколько угодно. Вон, тот же Сашка. После ранений и контузии в коме находился. Доктора заявили, что ничего не могут даже предположить. Выйдет — не выйдет, никто не знал, а врачи были — дай Бог! Но Ирка ходила к нему, сидела, разговаривала, потому что была уверена, что он и в коме ее слышит. И ведь добилась! И Сашка поднялся, на ноги встал, хотя врачи категорически не верили. И не только встал, еще и бандита уделал, которого мы целой толпой выслеживали и догоняли. Вот так, моя хорошая. Убедил? — строго спросил он.

Она закивала, моргая повлажневшими ресницами.

— Вот так, — повторил он. — А теперь садись и готовься лопать, страна голодных и обиженных!.. Кстати, ты насчет того лекарства у доктора своего все-таки спроси, он должен знать название. А мы через Сашкины связи — знаешь, у него какие? Личные помощники президентов! — любые таблетки с порошками добудем, и сомнений нет…

— Господи, — Светлана смотрела на него с надеждой, — слушаю и не верю…

— Поверишь, куда ты денешься… А, каково?! — воскликнул он, доставая из тостер зарумяненные бутерброды с ветчиной и оплавленным сыром. — Стоп, теперь немного вина, иначе такую красоту грешно употреблять помимо этого, как говорится. — Он открыл бутылку красного вина, разлил по бокалам и поднял свой: — Давай за твоего героя! — Он кивнул на бутерброды. — Под дичь, как говорит один мой приятель. Чтоб завтра все у нас прошло нормально!..

Она смотрела на него так, что Антон больше не сомневался: извержение вулкана может стать поистине катастрофическим…

Посреди ночи, когда Светлана лежала на кровати в спальне, широко раскинув руки и тяжело, со всхлипами, дыша, Антон, сам с трудом приводивший свое дыхание в норму, прижал губы к ее влажному виску и тихо-тихо произнес:

— Знаешь, что я скажу, Светка? Тебе надо еще ребенка родить… обязательно…

Она медленно повернула к нему лицо, посмотрела в глаза и тихо и выдохнула с почти невидимой усмешкой:

— Пых! — очень понравилась ей, видно, эта маленькая шутка. — Для кого, Антошенька… сладкий ты мой?

— Хорошо хоть не спросила: от кого, — пробормотал он.

— Нахал… — мягко протянула она.

— Ну, что ж, первый шажок, будем считать, уже нами сделан. А с него, как говорят мудрые китайцы, начинается любая, даже бесконечная, дорога…

— Ах ты, философ-хулиган… — прошептала она и, повернувшись, плотно улеглась ему на грудь и обхватила, стиснула руками. А потом сказала одними губами, словно в забытьи: — Не отпущу…

И это было последнее, что она могла еще внятно произнести. А он так и вообще не собирался больше разговаривать — дурной, что ли?… Дел других нет?…