Филипп стал «героем дня».

Когда Дина узнала от поспешившей похвастаться перед матерью Люси о том, как Филипп Кузьмич пресек попытку двух отморозков, которые угрожали ей расправой, уже одному только взгляду хозяйки, брошенному ею на Агеева, мог бы искренне позавидовать даже самый независтливый человек на свете.

Но Александр Борисович и не собирался причислять себя к равнодушным типам, особенно когда объект его пристального внимания вдруг, на его же глазах, кардинально меняет ориентацию. Нет, у него вовсе не было разумных возражений против того, чтобы женщины смотрели на своего спасителя — в самом непосредственном и натуральном смысле этого слова, — с явно повышенным восхищением. Вот, что бывает, когда в доме нет своего мужчины… Но ведь, если взглянуть на предмет обсуждения с другой стороны, то и Александр Борисович был некоторым образом причастен к данным событиям. Кто все это предугадал, предусмотрел и предупредил? И если б не его предвидение, то неизвестно еще, как оно могло бы еще повернуться. А с другой стороны, окажись он на месте Фили там, посреди проспекта, сумел бы он повторить Агеевский форс-мажорный вариант? И вынужден был честно себе ответить, что нет. И уж если Филя жалуется — а он не валяет дурака, это в самом деле так, — то ему, Турецкому, сам Бог запретил бы подобные эксперименты. Так что надо смириться и… и чего? И жить дальше. Тем более что Ирка, зараза этакая, ни за что не желала верить, что пара бутылок коньяка из бара предназначена исключительно для лечения Филиппа Кузьмича, а вовсе не для каких-то подозрительных и определенно распутных целей.

Турецкий до того разошелся в своем негодовании, что предложил жене немедленно отправиться вместе с ним двумя этажами выше, чтобы убедиться в своей глубокой и оскорбительно обидной неправоте. И он показался себе настолько убедительным в своем возмущении, что даже подумал: уж не переборщил ли? А то ведь Ирка возьмет, да и последует совету! Что было бы лишним. Но жена оказалась умнее. Она показала Шурику язык и, состроив уморительно саркастическое выражение на лице, категорически отвергла его нелепое предложение: нет, сами разбирайтесь с вашим божьим одуванчиком, братцы козлики!

Тут следовало всерьез обидеться, — не конкретно, а вообще, в принципе! — что Александр Борисович и поспешил сделать, видя любую свою задержку дома как удобный повод для Иркиного извинения и дальнейшего примирения. Хотя и ссоры, как таковой, вроде не было. Разве что недопонимание, но это в современных семьях — в порядке вещей. Ну, и начнется: ладно там, не обижайся на шутку… А следом: скажи честно, ты меня еще любишь? — и пойдет, покатится… А там люди ждут. И, главное, драгоценное время уходит! Что ни говори, но ведь действительно предотвращены две попытки совершения уголовных преступлений! И это был очень серьезный аргумент против Иркиного «остроумия». Нельзя было останавливаться, требовались срочные дальнейшие действия…

Итак, Филя выслушивал бесконечные дифирамбы в свой адрес и охотно чокался дармовым коньячком. Саша, мягко говоря, ревновал приятеля и сослуживца к той славе, на которую определенно рассчитывал сам. И всем было весело, поскольку опасности отпали. Так считали женщины — в смысле, мать и дочь. Мужчины острили и смеялись, но — за компанию. Они-то прекрасно понимали, что, начав охоту, этот сукин сын Базыкин уже не остановится. А остановить его надо было, поскольку болтовня и дешевые угрозы кончились и дошло до серьезных вещей.

Теперь уже можно было говорить открытым текстом, ничего не скрывая от Дины и Люси. Они должны были ясно представлять себе происходящее.

Откуда появились братки — трудовые мигранты, было понятно. Со стройки, которую ведет фирма Базыкина в Раменках.

Откуда взялась машина, которая вполне могла сбить Дину, пока непонятно, но связь со стройкой тут тоже определенно прослеживалась. Причем, что характерно, оба действия производились практически одновременно. Значит, исполнители никак не рассчитывали на то, что у их «клиентов» может оказаться защита. А так одно наезжает на другое, и между двумя событиями вроде бы нет никакой связи. Но только для дурака. А они, видать, и не рассчитывали на умного, откуда его взять двум недалеким дурочкам?

Что касается самой машины, то уже из одного того, что успел заметить Филипп, можно было предположить, что преступление готовилось. Машина, скорее всего, числилась в угоне либо хозяин еще не успел заявить об этом в милицию. И ее надо искать где-нибудь поблизости. «Десятка», хотя и выглядела грязной, и с явно замазанным номером, была все-таки новенькой, а собственные машины на такие дела обычно не бросают. Значит, угнали. Надо проверить по данным об угонах за последние два-три дня, не больше. Это одноразовая акция.

Далее. За Диной определенно ведется визуальное наблюдение.

И, кстати, водитель «Лады» должен был твердо знать, где пройдет Дина и, больше того, знать, как она ходит. Вот, что главное! Значит, либо он, либо его помощник следил за ней. Возможно, и не раз. Маршрут определенный, время — тоже. Во дворе или на малой дорожке сбить ее он не сможет. Народу всегда много, да там и не особо наедешь. Возле своего университета, как сказала сама Дина, она нигде через проезжую часть не переходит. Только у метро, но там — вечные пробки. У «Парка культуры» — та же самая картина. К остановке троллейбуса не надо переходить улицу. Значит, из всех удобных для наезда мест остается лишь Комсомольский проспект, и то в момент возвращения Дины с работы. Узнать же, когда она возвращается, несложно: в университете наверняка висит расписание, где она читает лекции и когда, в котором часу, они заканчиваются.

Могла ли видеть своего преследователя Дина? Конечно, могла. Но не видела. А это уже — упущение Александра Борисовича. Филин легкий упрек Саша признал совершенно справедливым.

Самое интересное заключалось в том, что Дина чрезвычайно удивилась, когда сыщики легко, словно играючи, разобрали и разложили эту «картинку» перед ней. Ну да, конечно, изумлению не было предела, хотя логически все здесь верно.

А у Люськи так прямо засветились жадные глаза, как у кошки в темноте. Тут уж не мамина философия, тут бери выше! Умная, симпатичная, думающая и рассуждающая по-взрослому, но все равно — девчонка. И, слава Богу, что девчонка…

Филипп высказал предположение, которое он основывал опять-таки на своих кратких наблюдениях, что водитель в «Ладе» был шоферюгой опытным. Он рассчитал свою акцию буквально по секундам, зная при этом и привычку Дины не глядеть по сторонам. Конечно, он уже наблюдал за ней. А такие дела, как наезд, даже и без смертельного исхода, но с весьма болезненным для здоровья пострадавшего финалом, поручать новичку нельзя. Слишком тонка грань риска. Задеть, даже сбить пешехода — это одно, тут можно и денежной серьезной компенсацией отделаться, а убить — это, извините, уголовная статья. Другими словами заказчик наверняка, хорошо знал того, кто сидел за рулем. Впрочем, может быть, Филя и ошибается.

Турецкий согласился с ним. Но почему все-таки — наезд? Можно ведь было и кирпич уронить на голову, эффект тот же.

Нет, кирпич не пройдет, свидетели возможны. И на собственной машине теперь тоже наезды по заказу, как правило, не осуществляют, разве что придурок какой-нибудь. А угнанная машина маскирует, прячет водителя. И стекла у этой были затемненные, что вполне логично. И в таких случаях если сразу машину не перехватить, то дальнейший ее поиск безрезультатен. Значит, и исполнитель в полной безопасности.

Теперь вопрос о заказчике. Надо бы посмотреть по картотеке МУРа и документам прокуратуры, насколько чиста биография самого господина Базыкина. С этим легко справится Макс — главное компьютерное лицо «Глории». И если указанный господин Базыкин уже проходил — пусть не непосредственно, а хотя бы боком, даже случайным свидетелем, либо где-то просто упоминался, что называется, всуе, — то тут можно было бы немедленно начать копать.

Следующий вывод: очередные акции, ввиду неудач у исполнителей, завтра не повторятся. Им, заказчику с исполнителями, необходимо время для осмысления причин, хотя бы краткого анализа и новой подготовки. Вот за это время, отпущенное самой судьбой, и надо провести оперативный штурм. А для начала внести в ряды исполнителей легкую сумятицу, чтобы заставить их насторожиться. То есть показать им, что их «игры» понятны и дальше у них такие номера не пройдут.

Но как это сделать? Такой вопрос читался в глазах матери с дочкой.

А без лишних усложнений. Вызвать господина Базыкина в прокуратуру — для обычной беседы. Тему нетрудно обозначить. Зачем телефонные звонки с абсурдными требованиями? Вот имеется заявление. Зачем угрозы? Вот тоже заявление. Зачем попытки «принудительных» бесед, в которых участвуют гастарбайтеры? Не ваши? Но они, оказывается, работают на вашем объекте. И по этому поводу вот еще одно заявление, в котором указаны фамилии «участников беседы», а также прилагаются их регистрационные документы. И таких «зачем» может набраться вполне достаточно для того, чтобы этот тип почуял жареное. Просто нужно иметь некоторое убедительное количество аргументов, чтобы обтекаемо формулировать неудобные для него вопросы. Если он умный человек, хотя на этот счет лично у Александра Борисовича имеются некоторые сомнения, он обязательно поймет, что ему сели на «хвост», и начнет искать обходные пути. Это в том случае, если Сорбонна для сынка стала его идефикс. Ну, маниакальной, по-своему, идеей. И пока он их будет искать, эти пути, вот за это краткое время надо успеть собрать на него достойный материал.

А с чего начинать? Вот прямо сейчас надо взять чистую бумагу, авторучки и начать писать свои заявления в Хамовническую межрайонную прокуратуру. А также — в 107-е отделение милиции. И подключить знакомых из МУРа. Петьку попросить того же, Щеткина, о личном, так сказать, одолжении. К нему — тоже заявление, а копию — в местное отделение. Чтоб основа была официальной. И там, и там есть лица, с которыми Александр Борисович знаком, и потому заявления не увязнут среди десятков других «слезных» прошений и не отправятся в корзину для ненужных бумаг. Зато уже сам факт их наличия станет для Базыкина тревожным сигналом. Точно так же, как и для директора школы Кросовой. Да и для кое-кого из окружного департамента по образованию. Чиновникам, как показала практика, не очень нравится, когда любые, даже самые безобидные факты их деятельности оказываются известными, а то и вызывают интерес в правоохранительных органах. А уж о прессе и говорить нечего! Вгрызутся! Такие скандальные истории — это их хлеб насущный.

Словом, задачи были сформулированы довольно четко. Дина с Люсей уселись писать под диктовку Турецкого — это уже была его прерогатива, а Филипп Кузьмич «навалился» на «лекарство», чтобы к завтрашнему дню снова обрести нормальную рабочую форму.

Завидовал ли ему независтливый человек Турецкий? И да, и нет. Да, поскольку Филя хитро устроился, а женщины, как давно известно, обожают помогать тем, кто пострадал именно из-за них. И такая помощь вполне могла обернуться у спасенной Дины Петровны реальным желанием выразить свою личную благодарность спасителю. Как это может произойти, вопрос не обсуждается. К тому же она успела уже в критическую для нее минуту побывать в Агеевских объятиях и без сомнения сумела оценить их железную надежность. Это когда она летела через проспект и приземлялась прямо на него. Да, такие ощущения для одинокой женщины дорогого стоят. Александр Борисович вряд ли сумел бы, точнее, вообще, смог бы, теперь позволить себе подобное. Вот раньше — другой разговор. Но о прошлом нет и речи.

А касательно мужской крепости, что тут скажешь? У настоящего мужчины должно быть все железное: и естество, и убеждения. Ну, если по части убеждений Александр Борисович еще как-то смог бы конкурировать, то что касается физических достоинств, тут надо честно признаваться: далеко не все желаемое отвечает на практике действительному. Это — из сугубо личных наблюдений. А вот Филя, хотя чисто внешне он далеко не герой, но уж если начнет демонстрировать свои приемчики, если влезет в душу, тогда уже ничем его оттуда не выколупаешь. Значит, пиши — пропало? Ну, нет, — решил, скорее уже с юмором, Турецкий, — возможно, мы еще поборемся. Хотя зачем ему это нужно, он и сам не знал: скорее всего, просто так, по привычке быть лидером. Особенно в подобных ситуациях.

И вот это, второе обстоятельство, укрепляло, в свою очередь, его нерешительность. Нет, ну, в самом деле, он что же, будет заводить роман в собственном доме? У Ирки на глазах? Ну, еще так, интрижка, не более — куда ни шло. А всерьез? Нет, конечно. К тому же Филины семейные дела его всегда мало интересовали, вроде женат, — говорил, кажется, или даже знакомил когда-то, — а вот по-прежнему женат или это дело уже в прошлом, спрашивать у него как-то не удосуживался. Во всяком случае, домой после напряженной работы Филя не очень торопился. Может, кто-то и был, а может, вот как у того же Антона, — привязанности, временные связи. Хотя тот вроде нашел уже себе женщину, глаза засветились, а надолго — это непредсказуемо. Так что, с другой стороны, если вдруг у Фили и возникнет что-то, — недаром же он повторяет, как попугай, «красивая женщина», причем, всерьез, не в шутку, — то, конечно, мешать ему — великий грех.

Что ж остается? Смириться и отойти в сторону? А ты на что, собственно, надеялся, Александр Борисович? Что Дина ради всех твоих благодеяний согласится на короткую интрижку? Это при такой-то дочери? Ты — либо наивный, либо дурак. И этот собственный вывод стал для Турецкого окончательным, когда он увидел, как мать и дочь пишут заявления, как они смотрят друг на друга, с какой ласковой ухмылкой наблюдает за ними Филя — негодяй, который нагло пьет его коньяк — дорогой, между прочим! — и нарочно не пьянеет. Ясно же, зачем!..

Поэтому Александр Борисович и не стал особо возражать, когда, закончив писанину, он стали обсуждать план действий назавтра, и Филипп неожиданно предложил несколько изменить уже принятый порядок. Поскольку функции слежения и физической защиты он с себя не снимал, а Турецкому предстояло с утра заехать в прокуратуру вместе с Люсей, Филиппу было удобнее сперва отвезти Дину на службу, чтобы уже полностью быть уверенным в ее безопасности, а затем вернуться к школе. Но, пока Люся на занятиях, он вполне мог успеть заскочить и на стройку, чтобы разобраться, что там к чему. А вот Турецкий может спокойно заняться с утра прокуратурой и МУРом, а затем продолжить расследование с помощью Макса. Получалось вполне логично. На том они и порешили.

Агеев первым поднялся, поблагодарил хозяев. Встал и Турецкий, который захотел проводить Филю, чтобы посмотреть уже своими глазами, что и как происходило на проспекте — Филя пообещал показать, — и, наконец, проводить того до его машины. Хотя он сильно сомневался, что Филипп, выдувший целую бутылку коньяка почти в одиночку, способен, нет, должен, — а способен-то он на многое! — ехать к себе домой. Сам Александр Борисович выпил в сравнении с ним относительно мало — примерно половину второй бутылки, но за руль он бы ни за что не сел. Ну, пошутили по этому поводу и попрощались с хозяйками — до утра.

Картинку, которую продемонстрировал ему Филя, Александр Борисович представил легко и во всех живописных деталях. Да, ему тут делать было нечего, это бесспорно. Ну, конечно, у Агеева какая школа! Где уж нам уж, как говорится.

А когда возвращались к Агеевской «девятке», что стояла возле его дома, Турецкий, все принюхивавшийся к Филе и чувствовавший коньячный запах, наконец не выдержал и поинтересовался, как же он поедет-то? И Филя его потряс, причем самым натуральным образом.

— А ты наблюдал, Саша, как я пил?

— Ну а как же? Пол-литра вылакал — за милую душу! На халяву-то!..

— Что ж, если у тебя есть охота вернуться к Дине, можешь себе это позволить. Там, на кухне, — помнишь, я выходил, чтоб воды из крана попить? — так вот, у электроплиты, справа, она и стоит, твоя пол-литра. Можешь проверить.

— Ка-ак? — изумился Турецкий. — Но я же видел своими глазами!

— Правильно видел. Значит, мастерство еще не утеряно. Я и надеялся на это обстоятельство. А потом я тебе скажу честно, Саша, мне как-то не хотелось напиваться в присутствии такой красивой женщины. Неловко. И Люся — такая умница! Ой, какие хорошие люди!.. Знал бы ты, как я тебе завидую, что живешь рядом с ними. Можешь видеть каждый день…

Это признание было для Александра Борисовича совершенно неожиданным.

— А тебе кто мешает, странный ты человек?

— Да уж куда мне… — спокойно ответил Филипп, а потом усмехнулся: — Это ж представить, она — и я. Высокая, красивая, а тут — шпингалет. Юмор, Саша.

— Во дурак! — опешил Турецкий. — Так это же самый кайф для высокой женщины! Ты оглянись! Взгляни! Самые роскошные — крупные, высокие, стройные бабы выбирают, как правило, себе невысоких мужей, любовников… просто спутников. Это сказки, что они высоченных красавцев любят! А, кстати, высоченные красавцы, — Турецкий радостно постучал себя по груди, — просто обожают маленьких, ласковых, нежных, пухленьких бабочек… Такие карманные пусеньки-красоточки! Это же знать надо, Филя, ага!.. Ну, какой же ты после этого наблюдательный? Да никакой!.. В общем, я так думаю, — он с наигранной печалью посмотрел на Агеева, — когда ты завтра потащишь Динку в ее университет, поговори с ней о чем-нибудь красивом. Например, о закатах в Афгане, где вам приходилось красить их, ну, ты понимаешь, в какой цвет… О жизни поговори. Она любит удивляться, насколько я понял из немногих наших с ней разговоров. И еще она — очень искренняя баба… Хотя и наивная. Но — по-хорошему наивная. Такую и обманывать не хочется.

— Ну, зачем ты так, Саш? Баба… как-то не очень по отношению к ней…

— А чего, баба — хорошее слово. Это смотря как произносить, понимаешь? А она, ко всему прочему, еще и философию преподает. Философ! Чуешь? Это уже, считай, полный… хм, атас! Но — терпимо, терпимо…

— Чего-то, я смотрю, ты вроде бы сам пробуешь там клинья подбить, нет?

— Ну, что ты, Филь?… Это — шуточки, чисто по-соседски. Я когда-то мужа ее знал, Володьку. Спился мужик… А способный был. Но под этим делом, — Турецкий щелкнул себя пальцем по горлу, — в свинью превращался. Люську маленькую обижал. Так кто ж стерпит?… А Динка… тут ты прав, хорошая баба, красивая… Ладно, все! — подвел нетрезвый итог Александр Борисович, больше наигрывая опьянение, нежели оно было на самом деле, просто надоело уже. — Валяй, кати, а я спать пошел.

Он хлопнул ладонью Филиппа по его ладони и повернулся, чтобы идти домой. Но остановился.

— Да, еще один важный момент! — Александр Борисович поднял высоко над головой указательный палец. — Прошу вашего пристального внимания! Мне будет особо приятно доложить Ирине Генриховне, — он с интонацией Брежнева по слогам произнес имя-отчество жены, — что к указанной «старой и некрасивой» даме ее муж решительно никакого отношения не имеет, ибо еще недавно вакантное место уже прочно и, видимо, надолго, если не навсегда, забито. Вот так. Это ее очень обрадует. Я так думаю. Прощай, мой друг, до завтра. И помни завет великого мудреца недавнего прошлого… По-моему, — он потряс головой, — это был кто-то из моих низкорослых знакомых, но произнес он поистине гениальную фразу: «Постель уравнивает!» Вот так, Филя, запомни на всю свою оставшуюся жизнь. И спокойной ночи.

Последнюю фразу он произнес нормальным голосом трезвого человека. Это Филиппу в отместку, чтоб не думал, будто он один такой умный и находчивый. А в принципе, напиться очень хотелось…