Выходя из подъезда, Плетнев, конечно, обратил внимание, что дверь была не закрыта, и сразу углядел камень в торце. Предпочитающий во всех своих делах порядок, Антон носком ботинка выкинул этот обломок кирпича наружу и немедленно обратил внимание на беспечно прогуливающихся по тротуару вдоль подъездов двух своих женщин. Ну вот, всегда так: он — там, понимаешь… а они — тут, черт знает что! И ведь нарочно предупредил! Ну, что за?… Хотел вслух выругаться, но увидел, как вальяжно и даже призывно, мать их… прямо-таки «играют» на ходу пышные Элкины бедра, ухмыльнулся и махнул рукой. Ладно, что теперь?… Дело-то сделано… Эта курица будет, разумеется, стонать от радости, что все для нее закончилось благополучно, а Элка?… Нет, с ней так просто не закончится. Она наверняка потребует, чтобы он предоставил ей возможность отблагодарить его как следует. А что, может, и не стоит сопротивляться? Пойти, к примеру, на поводу чужой идеи, пока Васька в школе? Мол, как возражать, если в крупных формах тоже имеется своя, особая прелесть…

Всеволод Михайлович Голованов, не раз уже видевший Элеонору Владиславовну и успевший в полной мере — чисто визуально, разумеется, как она ни старалась «закадрить» могучего Севу, — оценить ее несомненные, а главное, многочисленные, достоинства, заметил как-то, причем совершенно серьезно, что придало его предложению еще более комичный подтекст:

— А чего б тебе, в самом деле, Антоша, не воспользоваться сладкими услугами прекрасной бомбардирши? Представляешь, вся жизнь протечет потом среди кремов и цукатов! А Ваське твоему — так вообще вечный кайф!

Филя, зараза, аж под стол залез от хохота. Потому что, когда перед этим обсуждали его кандидатуру на роль временного спутника кондитерской богини, Антон сострил, что такая пара больше подошла бы для съемок немого кино начала прошлого века. Но Филя не обиделся, зато с лихвой отыгрался, разрабатывая Севину идею насчет Антоши в кремовом царстве. Нет, что говорить, хорошо посмеялись. А ведь смех смехом, но дело близится к финалу, а за ним грядет благодарность!.. Ишь, как вышагивает, ну, баба!.. Правильно говорят: кому — ничего, а кому — все! Здесь явно второй случай…

— Курицы безмозглые! — громко зашептал он, угрожающе нависая над женщинами сзади. — Я чего вам велел?

Они разом вздрогнули, вскрикнули, обернулись и, увидев, что Антон не сердится, а только притворяется, немного расцвели.

— А мы… реку… гэ… — начала Светлана, и глаза ее засветились надеждой.

— Реку… ты сам говорил! — возразила Элеонора, по-прежнему глядя с тревожным ожиданием. — Реку… гнос… ой, забыла!

— Реку — кукареку! — фальшиво «рыкнул» Плетнев и рассмеялся. — Рекогносцировка, что ль? — женщины дружно закивали. — Я ж и говорю: курицы — одно слово. Все, можете успокоиться, вот ваши деньги! — он вынул из-под мышки бумажный пакет и вручил его Светлане. — Сейчас усядемся, отъедем отсюда и давайте пересчитывайте. По идее, все должны быть на месте. Мне там, правда, самому считать некогда было, да и неудобно, вы ведь тут уже, поди, от сомнений и страхов извелись, верно?

Из глаз Светланы неожиданно двумя ручьями хлынули слезы — это ж надо так! «Вот она — истина, — прорезалась мысль. — С какой оплатой сравнится?…» А Элеонора отреагировала иначе:

— Антоша! — по-девчоночьи взвизгнула она и кинулась его целовать.

Нет, девушка была, конечно, здорова, крепка и надежна, даже, можно сказать, достаточно аппетитна, чтобы он отказался от такого щедрого проявления благодарности. Но ему показалось, что и Светлана тоже, кажется, готова была сделать то же самое, просто ей пакет с деньгами мешал. И еще подруга, кажется, решила честно отработать за двоих. А две благодарности на виду у всего двора — это уже, показалось ему, будет многовато. И он, ухватив сильной рукой Элкину крепкую талию, скорее, инстинктивно, со страстью прижал к себе. «Девушка» только охнула и уставилась на него настолько ошалелыми глазами, что Антон быстро сообразил: он поторопился! Кажется, перебор! Вот теперь уже точно, плавать ему в кремовом океане без всякой надежды благополучно выбраться на бисквитный берег…

Женщины быстренько устроились снова на заднем сиденье — теперь им было очень удобно и почему-то совсем не тесно — и, раскрыв пакет, начали пересчитывать купюры в пачках, записывая суммы на самом пакете. Чтоб потом все вместе сложить. Откуда у Антона в машине калькулятор?! Сами-то о чем думали?

Они поинтересовались, куда девались бумажные полоски, которыми они оборачивали пухлые пачки? Почему резинки? Антон ответил, что так, наверное, тем было удобнее.

Потом Элка спросила, механически пересчитывая очередную пачку купюр, как ему удалось заполучить деньги обратно? Этот вопрос был интереснее.

Антон, обернувшись к ней, машинально положил руку на спинку правого переднего сиденья, и Элка не могла не заметить содранную кожицу на костяшках Плетневского кулака и немного кровоточащие ссадины, на которые он сам не обратил внимания. А теперь увидел ее явно заинтересованный взгляд и быстро убрал руку. Объясняй еще, почему да что, да как?… Но она успела спросить:

— Где это ты так? Подожди, у меня чистый платок есть…

— Не надо, — успокоил он. — В лифте темно было. Дверь тугая, вот и… задел…

Дурацкое, конечно, оправдание, но другого под рукой в данный момент не нашлось. Однако Элка испытующе уставилась на Плетнева, хмыкнула и сказала:

— Ну да, конечно… он не заметил!

Все она прекрасно поняла. Это Светке можно было лапшу вешать, а ее-то не проведешь. Да и вид у Антона был такой, с каким выходит из боя победитель, а не побежденный. Или миротворец там какой-нибудь.

— Ты знаешь, — оценил Антон ее красноречивый взгляд, — там оказались очень понимающие люди. Я просто постарался доходчиво объяснить им, куда эти деньги были предназначены, про лекарства редкие рассказал, про то, другое, про срочную операцию мальчику, они меня внимательно выслушали и… поняли. Да, и на прощанье еще просили передать вам, что больше не будут. А вообще-то они таким вот образом обычно ворон наказывают. Вроде бы курсы у них организованы по переподготовке специалистов различных направлений, понимаешь? И это у них как бы практика. И надо же было именно вам нарваться на нерадивых студентов! Они уж так извинялись, так извинялись, что мне даже неудобно стало. Ладно, говорю, прощают они вас. На всякий случай сказал.

— Антошенька! — словно капризная девчонка, откровенно уже играя, заканючила Элка, шмыгая носом. — Ну, мы же не знали! А тебя рядом не было… А вот если б ты был с нами, тогда?…

Она искоса кинула на него хитрый взгляд и подмигнула — вероятно для того, чтобы он не подумал, будто она такая уж глупая, что не понимает, где правда, а где выдумка.

И Антон тоже сообразил, что «тогда» уже безо всяких утомительных разговоров и уговоров переносится на «теперь». И вот теперь-то!.. Да, нелегка роль благодетеля, когда речь идет о масштабных проектах…

Покинув двор, он проехал два-три квартала и остановился, чтобы женщины могли спокойно завершить, наконец, свой подсчет. И сам решил тоже «подбить» собственные «бабки», ибо, как известно, уважал четкий порядок.

— Все, — сказал он себе, — полагаю, что больше нам сегодня никакая «липа» уже не понадобится.

Он полез во внутренний карман куртки, достал удостоверение «Глории», снова стал шарить в кармане, удивился и полез в другой карман.

— Интересно, куда ж я ее задевал?

— Что, Антош? — немедленно отозвалась Элка.

— Да «ксиву»… А-а, — вспомнил он. — Я ее в бардачок кинул!

Он открыл крышку «бардачка», пошарил там, потом, перегнувшись, заглянул, но удостоверения не нашел.

— Эй, девчата! Куда ж она девалась?

— А какая «ксива», Антоша? — снова спросила Элка, не отрывая взгляда от пересчитываемой пачки.

— Да обычная фальшивка. Правда, хорошо сделанная… А в машину, пока вы гуляли, никто не забирался?

— Да ты что?! — возмутилась Элка. — Мы же глаз не спускали! Верно, Светик? Ведь не спускали?

— Не-а, — покачала та отрицательно головой.

— Ну, вот, девушки, не спускали, а удостоверение — ку-ку! А может, под сиденье упало?

Он выбрался из машины и обследовал пол в салоне, но ничего не нашел.

— Плохо дело, — констатировал, морща лоб.

Но его заботы были в настоящий момент совершенно чужды беспечным женщинам.

— А почему плохо, Антоша? — соизволила все же поинтересоваться Элка.

— Потому что сама «ксива» ровным счетом ничего собой не представляет, таких на Старом Арбате сотню купить можно. Но на ней — моя фотография. Как говорится, легко узнаваемый вещдок. Вот, почему… Ладно, нечего пока волну гнать, вернусь, осмотрю машину повнимательнее. Не могло удостоверение само пропасть. Я точно помню, что сюда сунул перед тем, как наверх отправился… Вот же черт! Не одно, так другое!..

— А это очень важно, Антоша? — озабоченно спросила Элка, которую монолог Плетнева насторожил.

— Да, ну, как сказать? С одной стороны… С другой стороны… Нехорошо, конечно. Смотря, в чьих руках окажется, если я все-таки потерял где-то… Неужели ошибся, и оно там выпало?… Вернуться проверить? Это ж все — начинай по новой! Нет, Бог даст… Поехали! Слишком долго телимся, девушки дорогие…

Они обе расплылись от удовольствия.

Чтобы избежать новых, совершенно ненужных неожиданностей, а пуще того — проколов, Плетнев привез своих дам в центр, в переулки у Сретенских ворот, где в одном из валютных обменников обычно меняли свои деньги сотрудники «Глории» и где их хорошо уже знала работавшая в кассе не первый год Катюша.

Антон наклонился к окошку.

— Привет, Катенька!

— А, здравствуйте! — весело откликнулась та. — Много сегодня нужно?

— Много, но только в обратном порядке. Сколько там у нас требуется? — обернулся он к Светлане, прижимавшей пакет с деньгами к груди.

А Элеонора крупной своей фигурой перекрывала вход в «валютник», ставший мгновенно тесным.

— Семь тысяч, — почему-то шепотом ответила Света. — И еще немного, тут курс вон какой, — она кивнула на цифры над окошком.

— Тут для нас — самый выгодный курс, верно, Катенька?

Кассирша засмеялась:

— Так сколько надо?

— Семь тысяч с копейками. В доллариях, девушка!

— Это наберу, — успокоила кассирша, — давайте.

— Становись сюда, открывай свою заначку и выкладывай пачки. Катюш, а ты не падай в обморок, деньги вскладчину собирали — на святое дело.

Та засмеялась было, но когда в ее совок стали укладываться пачки, перетянутые резинками, поняла, что дело серьезное. Но работа, тем не менее, закипела.

С улицы кто-то спросил, скоро ли? И Элеонора, обернувшись, но прохода не освободив, независимым тоном важной начальницы объявила, что происходит обмен крупной суммы, и если кто торопится, то лучше поискать соседний обменник.

Антон оставил Светлану у окошка, а сам повернулся к Элке.

— Ну, что у вас дальше-то запланировано?

— А ты хочешь и дальше помочь нам? — со вспыхнувшей надеждой спросила она.

Видно, решила, что он свою миссию завершил и сейчас уйдет в свое агентство. А им с новыми тысячами еще ехать на Кожуховскую набережную, а потом с лекарствами мчаться в район Комсомольского проспекта, в Лечебный центр, где и будут оперировать сына Светланы. В общем, туда-сюда, и концы, вроде, невеликие, но — общественный транспорт, пересадки, толчея, — Господи, и когда ж эти мучения закончатся?!

Элеонора Владиславовна, как женщина ответственная, сознавала, что в данный момент оставлять Светлану одну — это преступление, особенно, в ее-то душевном состоянии. Такое пережить — не шутка! И если бы Антон со своей машиной?… Хоть и долго, если иметь в виду пробки, но ведь и безопасно! Однако просить его об этом после всего, что он уже для них сделал, она считала не совсем приличным. Вот если б он догадался и сам предложил?…

Все эти мысли были настолько отчетливо написаны на ее круглом, озабоченном и таком милом лице, что Антон засмеялся. А она словно загрустила.

— Ну чего ты? — подмигнул ей теперь уже он. — Помогу я вам, куда ж мне от вас сейчас? Не дай, Бог, у вас еще и эти отнимут, тогда — совсем…

Он махнул ладонью, а она цепко поймала ее и мгновенно прижала к своей груди, будто хотела убедить его, что ее сердце бурно колотится от волнения. Действительно колотится. И хорошо колотится — крепко, ритмично, знать, здоровья не занимать…

А, была не была! Она увидела, что он решился, и расплылась в улыбке. С этой минуты она совершенно успокоилась.

Антон отвез женщин на Кожуховскую набережную, в офис Семена Абрамовича. Светлана пошла к нему одна и вскоре вернулась с двумя целлофановыми пакетами, в которых находились коробки с лекарствами. Не так их и много было, но — валютные. В швейцариях всяких произведены, в америках и прочих европах. Где она — великая советская фармакология?! Антон-то знал, какими лекарствами надо, или можно, пользоваться. Раньше как говорили? Когда надо, мы умеем. И там, где работал спецназ, своих лекарств им всегда хватало. А теперь их нет. Были — и нет. Посредники зато есть, и много их… Да что тут говорить!.. Спасибо, что хоть за валюту, но достать можно. Значит, и вариант с мальчиком, Игорьком, далеко не смертельный, — вот как получается, добрый доктор Айболит. Зла не хватает…

А, собственно, чего злиться-то? По дороге в Хамовники поговорили, застревая в дорожных пробках, позлословили, а толку? Никуда ж от реальности не денешься…

Когда проезжали мимо обменника, где «обули» «девушек», Плетнев усмехнулся и кивнул им за окно. Они посмотрели, переглянулись — Элка теперь сидела на переднем сиденье, куда перебралась, пока Света ходила за лекарствами, да так и осталась, — покачали удрученно головами и… заулыбались, глядя на Антона.

Ну, все, наконец, прибыли. Антон вышел, открыл заднюю дверцу и помог Светлане выйти, подал пакеты с лекарствами. Она смотрела на него, желая что-то сказать, но не решаясь. Он засмеялся:

— Дайте, Света, я вас поцелую, и пусть Бог вам поможет. И хороший доктор.

— Вы не представляете, как я вам благодарна, — прошептала она, и слезы снова стали скапливаться в ее глазах.

— Отлично представляю. И глубоко сочувствую. А вот плакать не надо. И зачем красивой женщине плакать? Все будет хорошо, верьте!

— Хотелось бы… — почти выдохнула она.

Плетнев, проявив неожиданную решительность, с приятельской развязностью потянулся к ней губами, хотел просто чмокнуть — ну, как ребенка или подружку, но неожиданно ощутил бархатное и такое нежное тепло ее кожи, что задержал губы, прижав их к ее щеке. А она не отстранилась и даже, показалось, сама, как бы инстинктивно, тоже прижалась щекой к нему, словно к своей защите. Глубоко вздохнула, набрала в грудь воздуха и, замерев, медленно повернула голову и совсем близко посмотрела ему в глаза. Явно хотела сказать еще что-то, даже губы ее приоткрылись и чуть вытянулись к его губам. Но что-то произошло. Она вздрогнула, и он немедленно отстранился, не понимая, из-за чего, по какой причине.

— Ну вот… — тихо выдохнула Светлана и прикрыла глаза ладонью. — Я больше не могу… Простите, Антон Владимирович… Мне надо к Игорьку.

— Да, да, конечно, — заторопился он, чувствуя, что своей торопливостью лишает себя сейчас чего-то очень важного, однако это непонятное нечто, которое неожиданно возникло, нельзя трогать руками. Вообще трогать нельзя, даже мысленно. — Желаю вам… Светлана Владимировна, ой! — он засмеялся. Она удивленно обернулась. — Я и не обратил внимания, что у нас с вами один отец — Владимир.

Она на миг задумалась и улыбнулась в ответ:

— Надо же… — Так сказала, будто это «открытие» могло иметь для нее важное значение.

— А вы там… долго? Может быть, вас подождать? Операция, как я понял, ведь только завтра? А вам бы отдохнуть… ну, после всех этих… а?

— Я ничего не могу сказать. И потом… мне очень неловко. Вы и так уже… И Элла тоже… Наверное, и у нее еще дела, а я злоупотребляю…

— Да о чем вы, Господи? Идите, разговаривайте, уточняйте. Я пока отвезу Элку, куда ей надо, и вернусь, вам же совсем на другой конец Москвы, да?

— Ну, что вы, это далеко, я ведь в Отрадном живу.

— Вот и отлично. Тогда я все сделаю и вернусь, а вы выходите. Света, ну, уж помогать, так помогать, верно?

Она ничего не ответила, лишь зажмурилась и быстро покивала. У Антона мелькнуло: «А почему она сказала: я больше не могу? Чего она не может? Наверное, столько переживаний сразу?»… Он посмотрел ей вслед, сел в машину и включил зажигание.

— Тебе теперь куда? — спросил у Элки, которая смотрела на него странными глазами. Надо понимать, она слышала их разговор и, разумеется, обратила внимание на мимолетный поцелуй. — Ты чего это?

— Эх, ты, частный сыщик…

— Не все в жизни, Элка, имеет конкретную цену. А потом ты, вероятно, забыла, что это была все-таки твоя личная просьба о помощи. Так какие теперь ко мне вопросы? Или, может, ты считала, что я должен был говорить со Светланой об оплате? Так какие деньги — в ее-то положении? Надо ж соображать…

— Нет, я не про деньги.

— А про что?

Но она промолчала, и тогда Плетнев, глядя на ее шикарные коленки, которые Элка, сидя полубоком к нему, вызывающе выставила напоказ, широко ухмыльнулся:

— Тогда девушка, как говорил один юморист, прикройте коленки, а то шофер дороги не видит.

Она радостно расхохоталась, но, замолчав буквально на несколько секунд, заговорила уже с легкой грустинкой:

— Я полагала, что твой рабочий день на сегодня закончен, срочных забот у тебя нет, и, значит, имела все основания пригласить тебя к себе домой на обед. Но ты ловко переиграл ситуацию. Ты это сделал нарочно, да? Чтобы меня, разумеется, сильно обидеть? Как это по-мужски! — она даже фыркнула презрительно.

— Элка! — удивился Плетнев, хотя удивляться было абсолютно нечему, все к тому и шло. — Ты с ума сошла? Как это у меня нет дел? Их всегда полно.

— Не ври! Хочешь, я позвоню твоему шефу Голованову?

— Пригласишь и его на обед? Ну, позвони. Если он сможет. А я должен сына накормить ужином, он дома уроки делает. Один, между прочим, в ожидании, когда его бесшабашный папаша с делами закончит. И потом, ничего я против тебя не придумывал, зря ты на меня бочку катишь. А по большому счету, и сама прекрасно понимаешь, что Свете надо помочь. После всех передряг она же одна домой не доберется! Не ночевать же ей в больнице? А я — что, не мужик, что ли?

— Вот именно! — она ткнула в него пальцем. — Это меня как раз больше всего и смущает, что хороший мужик… А Светка — женщина тонкая, умная, не как я — балаболка. Она за военным замужем была, уж возьмет, так возьмет. Не боишься?… — Элеонора ехидно засмеялась и продолжила подначивать: — А что, девка она — в самом соку, хотя вон уж сколько лет вдовствует, это сейчас посмурнела, из-за сына, а так — загляденье была. За ней ухлестывали, да только все без толку. Светка строгая, ты не гляди, что она сейчас так, размякла…

— Девки, вы с ума посходили? Вы о чем думаете?

— Все о том же, Антошенька, — с комичной грустью вздохнула Элка, еще больше обнажая неотразимые свои ноги. — Да только что ж теперь поделаешь, раз ты уже пообещал?… Ох, и как же это я, дура, не углядела?… Ну, хоть отвези меня домой, если хочешь узнать, где живет печальная, одинокая женщина — одна в пустой квартире… Езжай прямо, я потом покажу, где повернуть. И скажу, какой код, этаж и номер квартиры… Если у одного хорошего мужика появится желание помочь другой, не самой плохой, наверное, бабе… Ха, ну, надо же! До чего, девки, дожили!..

Она, определенно, еще не отказывалась от своих планов. А ведь он посчитал, что говорил убедительно. И даже про Ваську вовремя вспомнил. Правда, его, наверное, сегодня уже встретила и привела не к нему, а к себе домой Ирина Генриховна, которая взяла над Васькой шефство, как бы под свою опеку. А это, в свою очередь, не понравится Саше. Но тот промолчит, хотя будет потом дуться. Так что, позвонить им сейчас? Извиниться и предупредить, что операция по возврату денег еще не закончена? То есть попросту соврать? Чего-то не то… Или признаться Сашке, что вот так, мол, сложилось и никуда не денешься — принципы дороже? Помогите и мне, ребята. А Васька пусть пока у них побудет? Не первый же раз. Ох, нехорошо это все…

Но, с другой стороны, как быть? Нет, Светлану-то он обязательно отвезет сегодня, это уже — без обсуждений. Так, может, не стоит огорчать Элку и вернуться к ней попозже? Жить-то надо как-то? И кто, как не тот же Сашка, и поймет Плетнева? Во всяком случае, это хоть по-честному будет…

Он размышлял, а Элка, словно почувствовав перемену в его мыслях, совсем как девчонка, беспечно и без умолку тараторила, рассказывая, какой у нее обед приготовлен, будто она заранее была уверена, что все у Антошеньки получится, и деньги он вернет, и лекарства Светка достанет, и операция у Игорька пройдет вовремя и успешно. И вот, как загадала, так и получилось, а почему? А потому, что была в нем твердо уверена! Потому что не может он иначе, не умеет! Словом, он в последнее время — главный герой ее одиноких сновидений. И это — так здорово, что она просто не знает…

А вот о чем она «не знает», можно было не говорить, это активно демонстрировали ее сильные коленки, все время находившиеся в движении, будто они нервничали, и Элка, по всему было видно, вовсе и не собиралась их прикрывать. Зачем, если есть, чем гордиться, есть, за что подержаться?… Или мужики настоящие все-таки перевелись?

А вопрос-то, между прочим, по существу…

Услышав легкий скрежет у входной двери, Федя замер, чувствуя, как сердце неожиданно бухнуло и словно провалилось куда-то, в самый низ живота, и снова, как недавно, стало трудно, почти невозможно дышать. Но Серега, слух которого еще не пришел в норму, завозился, стал натужно материться, вытаскивая и свою руку, и Федор ничего больше не смог услышать. А надо бы, потому что у него сразу мелькнуло в голове, что, может, он не усмотрел чего, и Серега успел-таки сунуть в карман какую-нибудь пачку из тех, что они вчера пересчитывали. А если так, и этот братан обнаружил недостачу, то «базарить» он больше не захочет и, значит… Что это могло означать для них двоих, и без «базара» было понятно. Но только вряд ли тот успел пересчитать все деньги в пакете, на что уж они с Серегой научились быстро «бабки» считать, и то вон, сколько времени потратили!

Может, тот с отмычкой возится? Ну, да, ключа-то он не забрал, дверь и захлопнулась… Но, как ни прислушивался Федор, ничего больше не слышал. И он стал торопливыми, судорожными движениями освобождать от тугих петель вторую свою руку. И когда удалось это сделать, он вскочил на ноги, открыл дверь в прихожую и, никого в ней не обнаружив, подхватил валявшийся на полу столовый нож. Снова прислушался, глядя на входную дверь, но за ней было тихо. Подумал, что, возможно, ему показалось или кто-то просто прошел по лестнице.

— А этот… бабки забрал? — неожиданно подал голос Серега.

— А ты как думал? — вопросом на вопрос ответил Федор. — Или хотел, чтоб тут два трупа валялись?

Серега в ответ забористо выругался и окатил брата такими грубыми матюками, что Федя не выдержал и сам заорал на него. Они так и орали друг на друга, ничего не слыша вокруг, а если б сил хватило, то наверняка еще и сцепились бы.

Аргументы Сереги заключались в том, что тот мужик был братан не настоящий, не отмороженный, а просто «накачанный козел», и «сделал» он их так же, как они сами кидают «лохов». Потому и не стал их «мочить», ведь ему не они, не лишние трупы, а «бабло» той «лахудры» было необходимо. Зачем — это не их тема. А, вообще, зачем они бывают нужны, «бабульки»-то? Вот поэтому Серега полагал, что им можно было бы еще потянуть время, пока Копыто, то есть Борька Краснов, подвалил бы. Он же в конце дня обещал подскочить. И уж с этим козлом он справился бы, это ясно, — как два пальца…

Но Федор продолжал сомневаться, что обошлось бы, хотя и знал, что Борькин удар «копытом», как они называли кулак Краснова, многих сходу отправлял в нокаут.

Серега продолжал настаивать, что не надо было отдавать деньги. Ну, порезвился бы еще этот гад, — впервой, что ль, можно было и перетерпеть за такие «бабки»…

— Но дело сделано, чего теперь жалеть?…

— Да потому и сделано, что…

И снова крик, почти до драки: это ж надо, так лажануться! Семь кусков «зелени» просрать! Каждый день, что ль, такая пруха?! Взаимные обвинения и матерная брань изливались потоками из обоих ртов.

Они и не могли услышать за собственными криками, как осторожно, скребя металлом, отъехал язычок замка, как затем медленно, почти незаметно, отворилась входная дверь, и в прихожую осторожно вступил плешивый мужик в сером костюме и темной водолазке. Оглянувшись и прислушавшись к крикам из комнаты, он первым делом выключил верхний свет в прихожей.

Разбушевавшиеся братья не обратили внимания на то, что за приоткрытой дверью неожиданно погас свет, не до того им было. «Бабульки», которые забрал с собой тот козлина, или кто он там, уже были взяты на учет самим Вахтангом, который, собственно, и «крышевал» пункты обмена валюты, позволяя своим «кидалам», таким как братья Акимовы, к примеру, «работать» с клиентами. А эти семь «зеленых» кусков у них сегодня вечером должен был забрать Копыто, чтобы отвезти недельную выручку хозяину. Самих «кидал» Вахтанг у себя не принимал, они для него были мелочью, не представлявшей интереса, их контролировали его помощники, типа того же Копыта. А про самого хозяина рассказывали другие парни, которые видели его, что он — мужик «крутой», сбоев не признает, нерадивых ставит на «счетчик». И если бы братья не поторопились похвастаться перед Копытом своим успехом, может, еще и обошлось бы как-то. Но раз Копыто оказался в курсе, он наверняка сказал и хозяину.

В общем, когда в руках «молотобойца» Серега быстро отключился, Федя понял, что дело совсем хреново, и следующая очередь — его, и он решил здоровьем не рисковать. Какая теперь разница, кем был тот мужик — таким же «кидалой» или «мокрушником»?

А с Вахтангом? Ну, что с Вахтангом, авось пронесет… Опять же и веский аргумент имелся: ведь не сами «хвост» за собой привели, кто-то определенно их сдал, узнать бы, кто? Вот пусть Копыто этим и занимается.

И еще Федор знал, что семь тысяч баксов сегодня им не собрать, не было на руках такой суммы, даже если бы прямо сейчас они смогли продать все шмотье, которое скопилось в квартире. Его реализацией, тяготясь опасной работой у обменников, и собирался заняться Федя, потихоньку выходя из «дела». На свою долю от процентов приобретал — мирная коммерция, считал, получше будет… Вот только будет ли?… Да теперь вообще ничего не понятно, сваливать, что ли, пока до крутой разборки уже у самого Вахтанга не дошло? Только куда сваливать-то?…

Ушедший в свои тягостные мысли, Федя снова услышал шуршание, или тихие шаги, в прихожей: кто-то там определенно находился. Он оглянулся на дверь и сообразил, наконец, что в прихожей темно! Его сперва бросило в жар, и он вмиг вспотел, но тут же почувствовал, что его спина словно заледенела, — а вот это, наверное, уже от страха…

Он взял нож, в котором видел весьма слабую защиту, но все-таки, и стал осторожно подвигаться к двери. Подкрадываться… И когда уже остановился напротив темного дверного проема и набирал в грудь воздуха — для придания себе достаточной решимости, — прямо перед ним, словно привидение, возникла фигура человека в сером костюме и с размытыми чертами лица.

Федя вздрогнул, отпрыгнул — или ему так показалось, — и судорожным движением вытянул перед собой руку с зажатым в кулаке ножом. Но привидение даже не шевельнулось. Только хриплый, низкий голос услышали парни:

— Не балуй с перышком, дурачок… Или вовсе жизнь не дорога?

— А ты кто?! — дрожащим голосом воскликнул Федор.

В ответ он услышал матерное название того «предмета», который одевается в пальто. Значит, это было не привидение, а живой человек. Однако столовый нож парень не опустил, только обернулся на мгновенье к Сереге — за поддержкой. Но старший брат отреагировал как-то непонятно. Вместо того чтобы помочь младшему брату, он медленно поднялся с пола и, покачиваясь, — еще не мог твердо держаться на ногах, — взял в руки кирпич, невесть каким образом оказавшийся в комнате. Кажется, им что-то прижимали, для того и принесли с улицы. С кирпичом в руке Серега почувствовал себя уверенней.

— Тя кто прислал? — щеря рот, с блатной интонацией спросил он.

— Никто. Сам зашел, — уверенно ответил «серый». — А вас тут КамАЗ утюжил, да?

— Не твоего ума… Че надо? — уже с вызовом выкрикнул Серега. А Федор продолжал трясущейся от напряжения рукой держать перед собой нож.

— Че надо, за тем и пришел, — грубо ответил мужик, не входя, однако, в комнату. Он и держался подальше от двери, и за его спиной было темно, так что и непонятно, один он там или с кем-то.

— А че те надо?

— Это кто ж вас, пидоров, отдуплил так? Плетнев, что ль?

— Какой еще Плетнев? — насторожился Федор, которому произнесенная фамилия ни о чем не говорила.

— Обыкновенный. Который таких, как вы, кидал давит. Как клопов.

— Ты как сюда вошел? — переменил тему Серега.

— Через дверь. А вы фильтруйте базар, не то вас обоих через нее ногами вперед вынесут. Отвечайте! Чего ему от вас надо было? Ну?!

Крик был грозный, и Федя решил не обострять снова, и так уже досталось сегодня. А этот мужик хоть и хилым кажется, однако неизвестно, что он умеет. Сам-то спокоен, руки в карманах. Вдруг там ствол? Он и «базарить» не станет, а просто влепит пулю, и…

— Чего надо… — примирительно пробормотал Федор. — А хрен его знает! «Бабки» отнял и ушел.

— Много?

— Семь штук… — подумал Федя и добавил: — Зеленых.

— Во, молодец!.. — прохрипел «серый». — И вы отдали?

— А ты бы в драку полез, — ехидно ответил, сплюнув при этом, Серега. — Он же, падла, неожиданно! Знали б, так он сам тут бы остался… — Парень зло сощурился, глядя на непрошенного гостя. — Ну? Узнал, чего хотел, и отваливай!

Серега подкинул в руке кирпич, недвусмысленно намекая, что мужик ему надоел, но бить его они не собираются.

Однако мужик не уходил, даже и не шевельнулся, чтобы уйти.

— А почему он к вам приперся за «бабками» этими? Должок, что ль?

— Нет, — «прорезался» снова Федя. — Это мы двух теток кинули. А он — за них.

— Погоди, тощой, — сразу «определил» Федора мужик. — Это вы не у Фрунзенского метро? У обменника?

— А ты-то откуда знаешь? — насторожился Серега.

— Знаю, если спрашиваю. Ну?

— Там, а что, нельзя, скажешь? Так это ты не нам говори…

— Заткни хлебало, малыш, — мужик вынул руку из кармана и махнул ему. — Сядь и не «кипеши»… Когда «обули»-то, сегодня?

— Вчера еще, — буркнул Серега, не отводя настороженного взгляда от мужика.

— А он — только сегодня, да?… — И не дожидаясь ответа, продолжил: — Я знаю, кто его на вас навел. Там, у обменника, был такой же, как вы, козел в длинном черном пальто и шляпе. Они «базарили» в зеленой «девятке», а потом Плетнев пересел в «тойоту» и — прямиком к вам. Известный вам такой — в шляпе?

Братья тревожно переглянулись. Если верить «серому», то получалось, что заложил их сам Копыто! А зачем ему это надо было? Может, Плетнев с Копытом вместе работают, в паре? Они «пахали», а Копыто узнал об их удаче и навел Плетнева. Тот явился, выбил «бабки», и теперь они поделятся, а Вахтангу скажут, что братья Акимовы утаили, и ведь ничего не докажешь! А их за это — на счетчик! Во, падлы! Ну, конечно! Вот теперь все стало на свои места, все окончательно прояснилось!.. А теперь, значит, сюда приедет Копыто и начнет им лапшу вешать?…

Ярость охватила братьев. Окажись сейчас здесь — неважно, кто, — Плетнев этот или тот же Копыто, то есть Борька Краснов, ничего б не пожалели, чтоб задавить гадов! В братьях вспыхнула такая решимость идти до края, что «серый» понял: парням надо только помочь, подтолкнуть, а дальше они и сами справятся… Ну, к таким вещам бывалому человеку не привыкать. И он примирительно поднял руку, чтобы остановить братьев.

— Ладно, парни, уж так и быть, помогу я вам ваши «бабки» вернуть. Только тогда и вы немного постарайтесь. Согласны?

— А чего надо? — нахмурился Серега.

— Я ж говорю, немного. Пошли на кухню. А то, я вижу, вам после такой встряски неплохо бы по глотку принять… Пошли-пошли, у меня есть, — и он вытащил из заднего кармана плоскую стеклянную фляжку с коньяком. — Зажрать чем найдете?

— Найдем, — буркнул Серега, отбрасывая ненужный уже кирпич в сторону.

Старшего брата здорово мутило, и глоток ему был просто необходим, как лекарство. А вот младший, в характере которого решительности было гораздо меньше, сомневался, нужен ли им такой неожиданный союзник. Но в настоящий момент спорить не стал, потому что не мог угадать, какую выгоду с этого дела собирается поиметь сам «серый». А то, что он был настоящим уголовником, у Федора с первой минуты никаких сомнений и не возникло. Вот только зачем они ему — это вопрос…