С фотографией в руке и описанием особых примет на отдельном листочке, Плетнев всматривался в заострившиеся, а то и просто раздутые до полной неузнаваемости лица москвичей и «гостей» столицы, нашедших свою смерть в темных закоулках Москвы, и невольно вспоминал последние данные статистики, которые вычитал в газете.

Москва вышла на пятое место в мире по количеству убийств и особо тяжких преступлений, обогнав некогда лидирующий Нью-Йорк и прочие криминальные столицы. Теперь впереди нее был только Кейптаун и столицы каких-то африканских государств, где жизнь человека, судя по всему, вообще не стоила ни цента. Впрочем, в Москве человеческая жизнь также стоила копейки.

На десять тысяч москвичей десять убийств! Подобным не могла похвастаться ни одна европейская столица, где эта цифра была в пять раз меньше.

Плетнев сделал «зачистку» морга, в котором дожидались своего часа невостребованные трупы, которых из года в год, изо дня в день становилось все больше и больше, и это тоже превращалось в очередную головную боль российской столицы.

Видимо, почувствовав, что мужика начинает «зашкаливать», и все трупаки уже кажутся ему на одно лицо, к Плетневу подошел дежурный патологоанатом и, кивнув на нескончаемый ряд еще не обойденных трупов, предложил свои услуги:

— Может, помочь чем? Чувствую, ты здесь и до вечера не управишься.

— Только спасибо скажу.

— Ну, относительно «спасибо» это, конечно, хорошо, но его в стакан не нальешь.

— Господи, да о чем речь? Вместе и разопьем.

«Трупный доктор» критически покосился на массивную фигуру Плетнева и столь же критически заметил:

— Но здесь, пожалуй, одним бутыльцом не обойтись. Да ежели еще под закусь…

— Говорю же тебе, впрягайся! Наскребу и на литруху.

— Так бы и говорил сразу, — повеселел «трупный доктор». — Давай показывай свою фотку.

Повертев в руках художественно выполненную фотографию семнадцатилетней девчонки, на которой она смотрелась как «Мисс года», он оценивающе прицокнул языком и отрицательно качнул головой:

— Что-то не припомню такую, хотя девчонка-то запоминающаяся, красивая.

И тут же спросил, почесав в затылке:

— Может, какие приметы есть? С лицом ведь, сам понимаешь, всякое-разное может случиться.

— Шрам на животе от аппендицита и шрам от сведенной родинки на правом плече устроит?

— Вполне.

«Трупный доктор» направился было в свою каморку за журналом «поступлений» как вдруг остановился, словно вспомнил что-то, и, повернувшись к Плетневу, хрипловато произнес:

— Слушай, а эта твоя красавица, она не утопленница, случаем?

— Н-не знаю. Хотя, впрочем, все может быть. А что?

— Да тут, понимаешь ли, девчонку одну в Борисовских прудах выловили, как раз мое дежурство было, так вот у ней вроде бы как и операционный шрам от аппендицита, и на плече какой-то шрамчик. Я еще внимание обратил на это, когда полосовал ее. Идеальная фигурка — и эти две метки на теле.

— Показывай!

— Да вот она, рядышком тут лежит. Ее ведь всего лишь неделю, как привезли. Оттого и запомнил хорошо.

Он открыл один из блоков, выкатил под свет лампы обнаженное, разбухшее от воды тело и, с надеждой покосившись на Плетнева, произнес:

— Она?

Всмотревшись в лицо, в котором трудно было узнать Стасю Кукушкину, Плетнев неопределенно пожал плечами:

— Похоже, что она.

На его лице дернулся какой-то нерв и он, невольно приглушив голос, спросил:

— Она что, действительно утопилась?

— Какое там! — хмыкнул «трупный доктор». — Убили девчонку. А перед этим, судя по следам на бедрах, на ногах и на груди, изнасиловали.

Заключение судебно-медицинской экспертизы, которую провели по личной просьбе Турецкого, подтвердило слова патологоанатома.

Опознанная своей подругой, Стаська была действительно изнасилована. Она была убита тем же самым профессиональным ударом в затылочную часть основания черепа, из-за которого в реанимационном отделении оказался и Игорь Фокин. И только после этого, уже мертвую, ее сбросили с грузом на ногах в Борисовские пруды.

Впрочем, иного «приговора» от экспертов Турецкий уже не ждал.

В этот же день, но уже ближе к вечеру, спецы из судебно-медицинской экспертизы подтвердили еще одну версию, на которой настаивал Александр Борисович.

Смерть Игоря Фокина наступила в результате действия фосфорродержащего препарата, следы которого были обнаружены в его крови.

Когда Турецкому зачитали по телефону заключение экспертизы, он только и спросил:

— Главврач и завотделением ознакомлены?

— Естественно!

— И?..

— Только и того, что развели руками. Мол, такого не может быть только потому, что не может быть такого.

«Мозговой штурм», в который зачастую превращались оперативные совещания в «Глории», на этот раз затягивался, и тому были объективные причины.

Обе экспертизы и вынесенные по ним заключения в корне меняли суть дела, и теперь эти два убийства ложились на плечи следственного отдела прокуратуры.

Казалось бы, что лучше — мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Тем более, что модельным агентством «Прима» и его хозяйкой давно заинтересовался Московский уголовный розыск, однако, в «Глории» прекрасно понимали, что они слишком глубоко копнули в своем расследовании, и теперь не только они охотились за убийцами восемнадцатилетней модели и журналиста Фокина, но охота шла и за ними. Уже не скажешь во всеуслышание, что, мол, все, господа заказчики, киллеры и мясники, «Глория» умывает руки, переходите на тот же МУР и его начальника генерала Яковлева, который питает к госпоже Глушко особый интерес. Люди Валентины Ивановны будут охотиться за ними до какой-то логической развязки, и эта охота на охотников несла определенную опасность для жизни оперативного состава «Глории», но в первую очередь — для Ирины Генриховны и Марины Фокиной, которая продолжала настаивать на расследовании. И уже исходя из этих вводных, надо было принимать какое-то решение.

Изложив свою позицию, но при этом стараясь не давить на собравшихся — были все, кроме Голованова, которому не следовало в эти дни светиться в «Глории», Александр Борисович покосился глазом на Ирину, перевел взгляд на Агеева.

— Что скажешь, Филипп?

Агеев пожал плечами.

— А чего тут говорить? Все ясно как божий день. Девчонка эта, Стася, видимо отказала тому козлу, который добивался ее любви, и у того окончательно сорвало башню. А когда изнасиловал ее, возможно, даже не без помощи своей охраны, испугался последующей развязки событий, — мы же не знаем, как все это было на самом деле, — ее просто убили, как говорится, от греха.

— Но ведь этот самый Серафим, или как там его, должен был понимать, что исчезновение девчонки тут же всплывет наружу.

Оппонирующий Агееву Макс замолчал и красноречиво развел руками. Мол, далее и без слов все понятно. Задержание по подозрению в убийстве, арест и тюрьма.

— Не скажи, — возразил ему Плетнев. — Этот козел, любивший пощипать молоденькую капустку, знал, что делает. Стаська — сирота, ни отца с матерью, ни родственников. Так что с этой стороны ее никто не хватится. Ее подруга, Аня Кладова, запугана и прекрасно осознает свое положение. Стоит ей только вякнуть что-нибудь относительно исчезновения подруги, как она тут же последует следом за ней. Надеюсь, с этим вы все согласны? Ну, а что касается «Примы» и госпожи Глушко… Думаю, она получила свои отступные и навеки забыла об этой неприятности.

— Вроде бы все логично, и все-таки я не согласен с Антоном.

— Почему?

— Жестокость, с которой была убита эта девочка.

— Здесь-то как раз все понятно, — Агеев шевельнул плечами. — Ты не забывай о том, что этот самый Серафим какая-то «очень важная шишка», по словам Кладовой. Возможно, даже какой-нибудь крупный чиновник, у которого, как ему кажется, есть все, кроме личного счастья. И такие люди, должен тебе Сказать, пойдут на все, на любое убийство, когда почувствуют нависшую над своим благополучием опасность.

— Ну-у, не знаю, не знаю.

— Зато я знаю, — без особого энтузиазма в голосе буркнул Агеев. — Кстати, отсюда же вытекает убийство журналиста и слежка за Мариной и Ириной Генриховной.

— Считаешь, что все настолько серьезно? — спросил Турецкий.

— Серьезней не бывает. Я слишком хорошо знаю этот тип людей и знаю, на что они способны, когда их благополучию угрожает опасность.

Помолчал, видимо, вспоминая что-то, он добавил с прежней угрюмостью в голосе:

— Представляешь, с таким трудом зафрахтовано место под солнцем, а тут вдруг все потерять одним махом, да вдобавок ко всему и тюрьма еще светит. Здесь не так запоешь.

— Ну это уж ты, положим…

— Какое на хрен, положим! — взвился спокойный обычно Агеев. — У нас два трупа! Причем Фокина добили, когда он был уже в больнице. Марину отслеживали в ее же дворе, а за Ириной по всему городу таскается хвост! И это тебе что — «положим»?!

Его, казалось, уже невозможно было остановить:

— И этот козел не успокоится, пока не будет знать, что он в полной безопасности!

— Чистильщик? — спросил Плетнев.

— Возможно.

— А он-то что из себя представляет? — подала голос Ирина Генриховна.

— Классического чистильщика, — уже более спокойно произнес Агеев. — Поначалу я думал, что это служба безопасности нашей пани Глушко, но сейчас могу сказать совершенно однозначно, что это человек Серафима.

— Почему такая уверенность?

— Да очень просто. Та тщательность, с которой он подчищает следы, свойственна только личной, причем очень преданной охране.

— И что же, на него работает целая команда?

— Не исключено. Как, впрочем, не исключаю и то, что это уже нанятые им люди.

— Так что же получается? — негромко произнесла Ирина Генриховна. — Главная опасность для них — это мы?

— Да! Точнее говоря, «Глория». Также не исключаю возможности, что Серафим боится того, что у Марины могли остаться наброски статьи относительно убийства несовершеннолетней модели и того, что скрывается за модельным агентством «Прима».

Мудрая, как все умные женщины, Ирина Генриховна не могла не обратить внимание на то, что Агеев несколько раз кряду назвал вдову Фокина Мариной, и не удержавшись, растянула в улыбке губы.

— Филя!.. Да ты ли это? Это когда же такое было, чтобы о нас, бедных и несчастных женщинах, слово страстное молвил?

— Да ну вас всех! — отмахнулся Агеев, почему-то покраснев при этом.

Турецкий недоуменно смотрел на Агеева. Однако вместо вопроса, который крутился на языке, произнес, словно точку поставил:

— На этом — все! Продолжаем работать по плану. Я сейчас в МУР, к Яковлеву. Надо будет скоординировать наши действия. Да, вот что еще, труп Фокина отдают родственникам. Через день-другой похороны. Надо будет задействовать видеосъемку.

— Чистильщик? — не вдаваясь в расспросы и подробности, уточнил Плетнев.

— Да. Или кто-нибудь из его команды.

— Да что ж он, дебил что ли полный, чтобы самому лезть на рожон? — усомнился Макс. — Насколько его здесь разрисовали, это довольно умный, но главное, осторожный убийца, который вряд ли вернется на место преступления.

— Однако, не скажи, — возразил ему Турецкий. — Он должен будет появиться на похоронах не для того, чтобы насладиться своей работой, а потому, что ему надо точно знать, свернули ли мы свою работу по Фокину или все-таки продолжаем толочь воду в ступе. И, уже исходя из этого, он будет решать, как ему поступать дальше.

— Так, может быть, прикинуться бедной овечкой?

Турецкий пожал плечами.

— Думать будем, думать.