Когда Пете Осколкову сообщили, что Фомин ночью повесился, он первым делом помчался к капитану Журавлеву.
События прошлой ночи основательно перемешались в Петиной голове. Странные, почти нечленораздельные слова Фомина, несомненно знающего что-то, о чем было больше никому не известно, Петя с большим трудом восстанавливал в памяти.
«Кажется, он говорил, что никакого золота на борту вертолета не было? Про какие-то контейнеры… Может, конечно, это все было по пьяни, а может… Надо обо всем дяде Саше рассказать».
В кабинете Журавлева шло какое-то совещание, поэтому Пете пришлось часа два просидеть в коридоре.
Когда собравшиеся выходили из кабинета, до Пети донеслись обрывки разговора:
– …Обломки на два километра вокруг разнесло… – говорил один (Петя сразу решил, что это кто-то из московской следственной бригады).
– А где же… – его собеседник понизил голос так, что конец фразы Петя не расслышал.
Московский следователь пожал плечами.
Как только все разошлись, Петя ворвался к Журавлеву. Он, как обычно, что-то писал.
– Дядь Саша! У меня новые данные есть!
Капитан поднял голову от своих бумаг:
– А, Петя, заходи, садись. Что там у тебя?
Петя в двух словах передал ему содержание ночного разговора с Фоминым. Внимательно выслушав его, Журавлев махнул рукой:
– Ты, Петюня, лучше домой иди и следствию не мешай.
– Как это – не мешай, дядь Саша, это же важные данные!
– Ты мне сейчас тут со своими «важными данными» все следствие запутаешь. Мало ли, что человек по пьяни сболтнет.
Петя обиделся:
– Да ну вас, дядь Саша! А если это все правда? И потом, с чего бы Коле вешаться?
– Нахрюкался твой Коля, жизнь не мила стала, вот он и повесился. Вертолет тут ни при чем. Помнишь, в прошлом году Филя из лесхоза утопился?
– Помню.
– Ну вот. Что же касается того, что на вертолете золота не было, так это вообще полная чушь. Куда ж оно делось?
– Не знаю. Но ведь вертолет-то нашли, а золота нет.
Журавлев грозно сдвинул брови:
– А ты откудова секретную информацию знаешь?
Петя напустил на себя важный вид:
– У меня, дядь Саша, свои источники имеются. – И он развалился на стуле, положив ногу на ногу.
– Я вот те сейчас дам, «свои источники». Ремня хорошего! – Он привстал на стуле и принялся расстегивать портупею.
Петя вскочил и боязливо отошел в другой конец комнаты:
– Не надо, дядь Саш, я все понял.
Журавлев снова сел:
– И не вздумай со своими версиями долбаными к москвичам подходить! Мигом задержат. И еще, чего доброго, в смерти Фомина обвинят. Ты ведь последний, кто с ним разговаривал?
– Да.
– Ну так иди отсюда. У меня дел полно.
– Дядь Саша, – взмолился Петя, – а Коля еще про какого-то грузина вчера говорил…
Журавлев вздохнул:
– Белая горячка у твоего Коли была. Вот и мерещились везде черные человечки…
Петя вышел из милиции совершенно растерянным. Понятно, конечно, что Журавлеву хотелось поскорее закрыть дело с вертолетом, а кроме того, не впутывать сюда сына своего давнишнего друга. Но все-таки Петя чувствовал, что ночные откровения Фомина были вызваны не только выпитым. Поэтому он решил пойти на квартиру Коли Фомина и расспросить соседей.
Жил он в маленьком финском домике на две семьи. Квартиру Фомина уже успели опечатать, видимо, с утра здесь побывал участковый. Петя позвонил в противоположную дверь.
Через минуту ему открыла пожилая женщина с крашенными в фиолетовый цвет волосами:
– Осколков?! Не может быть! Какими судьбами?
Это была Полина Владимировна, бывшая школьная учительница Пети.
– Добрый день, Полина Владимировна.
– Заходи, заходи. Давненько я тебя не видела, Петр.
Пожилая учительница жила здесь со своим мужем – Валерием Ивановичем, который преподавал физику. Полина Владимировна же была преподавателем русского языка и литературы. Она схватила Петю за руку и повела в глубь дома.
– Валерий Иванович, ты гляди, кто к нам пришел!
Из боковой комнаты вышел ее муж в майке, тренировочных штанах и с газетой в руке.
– А, Петр, здравствуй. Как поживаешь?
Петя уже открыл было рот для ответа, но Полина Владимировна его перебила:
– Ну Валерий Иванович, не приставай к человеку с порога. Надо сначала за стол усадить. Иди лучше переоденься.
Петю отвели в большую комнату, обставленную старой мебелью с потрескавшейся лакировкой. В буфете красовалось множество хрустальных ваз – Полину Владимировну в школе любили, и каждый выпуск считал своим долгом ей что-то подарить. Это «что-то» обычно оказывалось вазой из местного универмага. Пете даже показалось, что он узнал ту, на которую десять лет назад скидывались родители учеников их класса. Хотя, может быть, это не она – все вазы из буфета старой учительницы были похожи.
Полина Владимировна захлопотала, выставила на стол свой лучший сервиз, вазочку с малиновым вареньем. На огромном фарфоровом чайнике было выведено:
"Сто шестьдесят – цифра святая,
Сто шестьдесят – жизни девиз,
Сто шестьдесят – школа родная,
Сердце волнующий бриз!
От благодарных учеников 10 "А" класса, школы No 160.
Выпуск 1965 года, город Владивосток".
– Это когда я еще во Владике работала, – проследив взгляд Пети, заметила Полина Владимировна, – помню этот выпуск. Хорошие были ребята. Талантливые. – Разливая чай по чашкам, она продолжала: – А потом замуж вышла, Валерия Ивановича сюда, в Февральский, распределили. Ну, я за ним и поехала.
– Тут и застряли на всю жизнь, – продолжил вошедший в комнату Валерий Иванович.
Полина Владимировна досадливо махнула рукой:
– Если хочешь знать, меня в Москву собирались направить. Если б не ты, сейчас жила бы в столице.
– Слышали…
Старая учительница фыркнула:
– Ты его, Петя, не слушай. Он только в своей физике специалист.
– Это точно. Физика – наука. Не то что стишки всякие.
Петя наблюдал за этой дружеской пикировкой пожилых супругов и думал, что вот пройдет тридцать лет, и он так же будет сидеть, может быть, в таком же финском домике и ворковать со своей старой женой… Впрочем, жены у Пети не было даже в проекте – девушки все больше глядели в сторону местных коммерсантов и за вертолетчика выходить не рисковали.
– Ты давай варенье накладывай, – пододвинул к Пете вазочку Валерий Иванович. – Малина с нашего участка, свежая. А может, по маленькой, а?
Полина Владимировна хлопнула его по руке:
– Ты мне давай тут парня не спаивай! Ишь ты – по маленькой, а у самого печень.
Муж вздохнул:
– Видал? И вот так уже тридцать лет.
Несколько секунд прошло в молчании, затем Полина Владимировна нарушила тишину:
– Да, время пошло суровое. Сначала этот вертолет, теперь вот Коля повесился… И чего повесился – ума не приложу. Вроде такой тихий был, спокойный.
– Ну да, спокойный, а как у тебя за стеной пьянки-гулянки устраивал, забыла?
Полина Владимировна погрустнела:
– Это точно, пил он много. И холостой. Если бы жена в доме была, может быть, и не случилось бы ничего, а так… Но все равно – неожиданно. Никогда бы не подумала, что Коля повесится.
– Почему, Полина Владимировна? – спросил Петя, прихлебывая чай.
Та задумалась.
– Как тебе объяснить? Не такой он был человек. Знаешь, у людей, которым судьба погибнуть или там покончить с собой, на лице какая-то печать есть. Вот, например, в классе на два года старше вас учился мальчик. Веселый, живой, общественные поручения выполнял… А я все время, как на него посмотрю, не могу отделаться от мысли, что с ним что-то случиться должно. И что ты думаешь? Через неделю после выпускного с пожарной лестницы сорвался. Я-то, конечно, никому о своих предчувствиях не говорила.
– А у Коли Фомина такой печати не было?
Учительница покачала головой:
– Нет, не было. Хоть он и пил сильно, никогда мрачным не был. И в глазах у него всегда какая-то искорка живая была. Нет, не подумала бы никогда, что он может покончить с собой. – И она смахнула со скатерти невидимые крошки. – А тут еще с этим вертолетом… С утра говорили, что будто бы нашли обломки, а золота-то и нет. И трупа Дегтярева нет.
«Секретные сведения», – вспомнил Петя слова Журавлева и усмехнулся про себя.
– А ведь вначале я должен был в рейс идти.
– Батюшки! – всплеснула руками Полина Владимировна.
– Конечно, Сережу очень жалко. Мы ведь с ним в одном классе учились, помните, Полина Владимировна?
– Ну как же мне не помнить? Озорной был мальчишка, задиристый.
Помолчали.
– Нет, – сказал вдруг Валерий Иванович, – ты, Полина Владимировна, как хочешь, а я чекушку достану. За помин души выпить надо. Вот и Петр меня поддержит. Поддержишь, Петя?
– Поддержу.
– Вот видишь, хозяйка! – обрадовался Валерий Иванович.
Он достал из буфета микроскопические хрустальные рюмочки и хрустальный же графинчик, наполненный до половины рыжеватой жидкостью. На дне графина болтались какие-то стебельки, корешки и листочки.
– Собственного изготовления. Двойной очистки.
Учительница мигом сбегала на кухню и принесла закуску – малосольные огурчики, домашнюю ветчину и хлеб.
Не чокаясь, выпили. Полина Владимировна только пригубила.
– Скажите, Полина Владимировна, – несмело начал Петя, – вот вы говорили, что к Коле часто люди какие-то ходили, кто это был?
– Да разные, Петенька, всех разве упомнишь?… В основном местные забулдыги. Или с работы.
– А чужих не было?
– Были, – уверенно сказал Валерий Иванович. – Видел я и чужих.
Он, несмотря на протестующие жесты жены, разлил по рюмкам еще водки.
– Приходил тут примерно неделю назад один. Судя по акценту (у нас стены, сам знаешь, бумажные), как говорится, – лицо кавказской национальности.
Петя насторожился.
– Да, вроде грузин. Он еще о чем-то долго с Колей препирался.
– А я его, между прочим, сама видела, – вступила в разговор Полина Владимировна. – Как раз вечером с работы возвращалась и заметила, что он от Коли выходил.
– Полина Владимировна, – как можно более внушительно сказал Петя, – а вы не могли бы его описать?
Она задумалась.
– Ну что, грузин как грузин, смуглый, усатый, лет сорока пяти – пятидесяти, невысокий. Да я же его потом на почте встретила…
– Давай-ка, Петя, еще выпьем. За здоровье.
Петя торопливо чокнулся и опрокинул содержимое рюмки в рот.
– А что он на почте делал?
– Он конверт надписывал. Видно, письмо хотел отправить.
Она долго примеривалась и тоже проглотила водку. Но, не рассчитав своих сил, поперхнулась, и мужу пришлось долго стучать ее по спине, пока она не пришла в себя.
– Ну ты, Полина Владимировна, даешь!
Петя от нетерпения начал грызть ногти. Наконец, последний раз кашлянув, учительница продолжила:
– А ты же меня, Петя, знаешь, у меня внутри все переворачивается, когда я вижу, что пишут безграмотно.
Петя улыбнулся:
– Да уж, пришлось на собственной шкуре убедиться.
– Ну вот, а грузин этот, видимо, писать в прошлом году научился. Представляешь, «Владивосток» через "о" написал. «Влодивосток».
– Так он во Владивосток письмо отправлял?
Полина Владимировна кивнула.
– А улицу Достоевского вообще переделал в «Дастаефского». Хамство какое!
– Полина Владимировна, – с надеждой спросил Петя, – а вы случайно номер дома не помните?
– И номер помню, – радостно ответила она, – дом номер 28, такой же, как и у нас, почему я его и запомнила. А вот фамилии на конверте не стояло. Без фамилии письмо было.