Я приподнялся на кровати и обалдел.

Когда вместе с дядькой мы приехали сюда, все показалось мне серым и унылым. Я даже подумал: не, никакой он не богатей, хотя и дом в два этажа, а вместо крыши стеклянный купол, – три дня такой будешь мыть, не отмоешь. Все вокруг было серое, скучное, грязное; по дорожкам в палисаднике грязь под ногами чавкала. В конуре у ворот скулил и трясся громадный мокрый пес. Он поглядел на меня, будто примеривался, не схватить ли за ногу, но дядька сказал:

– Пинчер, фу! – И это чудовище повернулось ко мне задницей.

Надо же, такую образину Пинчером назвать!

На пороге дома нас встретил здоровенный жуткий тип со шрамом через всю физиономию, бандит бандитом, это я вам точно говорю, у меня глаз наметанный. Он оскалился, пытаясь улыбнуться. Дядька кивнул ему, не здороваясь, и сообщил:

– Это наш гость, зовут его Максим. Постелешь ему наверху. А Татьяне скажи, чтоб ужин несла, не мешкала.

За окнами грохотал гром и лило, будто из ведра.

Про себя я порадовался, что удачно пристроился, по крайней мере на вечер. Представляю, каково бы сейчас было шататься по улицам, трястись от голода и холода, как этот здоровенный Пинчер у будки, и мучиться, не зная, где бы скоротать время и что делать дальше. Сегодня, решил я для себя, о завтрашнем дне не думаю, не хочу! Вот наступит оно, это завтра, тогда и будем голову ломать.

Я повалился в кресло перед камином (е-мое, настоящий камин, чин по чину!) и почти сразу заснул. Больше ничего не помню. Только запах – теплый такой, мясной, ароматный, слюнки потекли. Я слышал, как тихонько позвякивала посуда на подносе, но продрать глаза так и не смог.

Кажется, потом меня кто-то взял на руки и понес. Но очень даже может быть, это мне лишь снилось. Короче, Сочи – не знаю, сколько я спал, наверное, долго, но разбудил меня луч света. Я перевернулся на другой бок, чтобы спрятаться от острого луча, который бил мне прямо в глаза, но и на другом боку я не смог укрыться, потому что другой луч, точно такой же, стал мешать спать дальше.

Ну вот, открыл я глаза… и обалдел! Прямо перед собой я увидел огромную кровать, белоснежную, пышную, под каким-то прозрачным пологом, невесомыми складками спадающим вниз, и огромное окно чуть позади, за которым сияло ослепительное солнце, пробиваясь сквозь изумрудную листву, и во всей этой красотище был только один существенный изъян: среди подушек и взбитых покрывал, среди неправдоподобной белизны торчала взъерошенная и, по-моему, очень даже грязная голова и, мало того, пялилась на меня своими лупоглазыми глазами.

Я хотел сказать чего-нибудь эдакое, чтоб голове впредь неповадно было разглядывать сонного человека, но в последний момент сообразил, что голова эта – моя, и я всего лишь смотрю на собственное отражение в зеркале.

Вот это да! Я такие зеркала только в кино и видел. Ну еще, может, в загородных домах у буржуинов, когда окна им мыл. Ни в жизнь бы не подумал, что когда-нибудь буду спать рядом с подобным зеркалом.

– Ух ты! – сказал я вслух, потому что вдруг понял, что отражаюсь в зеркале ведь не только я. То есть я хочу сказать, белые перины, полог, солнце за окном – они ведь не нарисованные какие-нибудь, не зазеркальные, а самые настоящие.

Я огляделся…

Ну, если честно, ребята, чуть не уписался. Так не бывает. И все-таки я сидел посреди этой красотищи – за окном сияло солнце и пододеяльник был, как чистый снег, а поверх лежали мои грязные руки. Это, наверное, самое большое удовольствие в жизни – лежать таким вот грязным в такой чистоте. Это все равно что в детстве пройти в новых сандалетах и белых брючках по грязной луже, достающей до колен.

Сам я, если правду, не пробовал, а вот соседский Борька, который на скрипочке пиликал, однажды на спор в белых штанах в лужу вошел. Ну, скажу я вам, и досталось ему от бабки. До сих пор помню, как он орал!…

Короче, я выбрался из кровати. Внизу за окном бегал на цепи огромный Пинчер, и чья-то мокрая от пота, блестящая широкая спина, играя мускулами, качалась в двери сарая. А может, это был вовсе не сарай, а что-нибудь еще такое. Сараи они обычно грязные, а тут стоял чистенький домик, покрытый розовой черепицей. И двор был весь чистенький, с клумбами, которые подымались вверх, будто яблочный пирог из духовки. Наверняка их специально засыпали, чтобы были такие высокие и круглые.

На клумбах цвели цветы и еще какие-то странные растения, я такие даже и не видел. А потом пригляделся и понял, что это самые настоящие сосны и другие деревья, только не больше кустика.

Вот представьте себе огромную разлапистую сосну, чтобы ветки – в полнеба. Представили? А теперь вообразите, что такая сосна – и разлапистая, и кряжистая – помещается в цветочном горшке. Во какие сосны росли на клумбах!

Сквозь открытое окно из двери сарая – или домика – доносились неясные звуки, треньканье.

Как видно, спина там что-то искала, но никак не могла найти.

И вдруг я увидел у стены сарая самый настоящий велосипед! Не велосипед – мечта! Взрослые на таких не ездят. Такие велосипеды делают за границей специально для пацанов, как я. Таким велосипедом я всю жизнь бредил. А тут – стоит себе и поблескивает на солнце.

Я засмотрелся на это чудо на колесах, но тут спина сделала резкое движение, и я быстренько спрятался за занавеску. Не хватало еще, чтобы решили, будто я подглядываю.

В этот момент я почувствовал, что продрог. На улице, должно быть, стояла жара, а здесь было прохладно… я бы даже сказал, очень прохладно, особенно если ты только что вылез из-под теплого одеяла.

Я хотел поскорее натянуть на себя свои старые шмотки. Не тут-то было! На кресле лежали новенькие брюки и рубаха, не мои. А моих нигде не было. Я даже растерялся сначала. Не выходить же мне из комнаты без штанов, а чужие – они мне не нужны, я же не рэкетир какой-нибудь.

Я обошел все углы и даже заглянул под кровать, – нет штанов, и все тут! Ничего не оставалось, как примерить те, которые в кресле.

Ух ты! Оказалось, и штаны, и рубаха были мне как раз впору.

Я и так покрутился перед зеркалом, и эдак, – ну просто еще скрипочку в руки, и перед вами круглый отличник-хорошист Борька! Я засмеялся, подмигнул сам себе, и в этот момент дверь вдруг отворилась, и я остался стоять перед зеркалом, как девчонка, не успев отскочить. Когда я снова поглядел на себя, то уже был красный, как вареный рак, и даже еще краснее.

Короче, в комнату вошла какая-то тетка с высокой прической и в переднике. Она сказала мне:

– Доброе утро, – и стала перестилать кровать.

Вот это да! Я, конечно, знал, что у богатеев есть слуги, которые им готовят еду и стелят постель, но никогда не мог даже представить, что когда-нибудь и за мной будет служанка постель убирать.

Это было совершенно офигительно, скажу я вам. Я стою в новеньких чужих брюках перед зеркалом во всю стену, а взрослая тетенька перестилает за мной кровать. Обоссаться, как интересно!

– Завтрак на столе в гостиной, – сказала она и улыбнулась мне.

Ничего себе: завтрак на столе!…

– А где мои штаны? – спросил я.

– Выбросила.

– То есть как – выбросили?! – возмутился я. – Как это – выбросили?! А кто вам разрешил мои вещи выбрасывать?!

Она опять улыбнулась как ни в чем не бывало.

– Эдуард Николаевич распорядился.

– Пускай свои штаны выбрасывает, а мои нечего было трогать!…

– В этом доме, – спокойно сказала она и посмотрела на меня так, что я даже поежился: как будто учителка из старших классов, когда застукает с сигаретой в сортире, – в этом доме все решает Эдуард Николаевич. Что трогать, а что выбрасывать… и так далее.

– В чем же я домой пойду? – растерялся я. Как видно, моих старых штанов мне теперь не видать как собственных ушей.

– Куда? – удивилась тетка.

Глухая, что ли?

– Домой! – рявкнул я. – К папе и маме.

Я ей соврал, как вы понимаете, – и про дом, и про папу с мамой… но уж больно хотелось сказать ей какую-нибудь гадость, чтобы вывести из себя, а то какая-то невозмутимая она, прям столб в переднике.

– Эдуард Николаевич сказал, что пригласил тебя пожить здесь.

– Ну и что?

– Если Эдуард Николаевич сказал, значит, домой ты пока не пойдешь.

– Вот еще! – хмыкнул я.

Тетка внимательно посмотрела на меня, а дальше, пацаны, такое случилось, что не поверите. Как она ухитрилась – не знаю, она как-то кошкой ко мне подпрыгнула и – раз-раз-раз! – я уже голый. Обоссаться, да? А она только в спину меня подтолкнула:

– Пойди помойся, чучело. А потом – завтракать.

Честно, я не обиделся. Она – тетка ничего.

Ну, там про ванную, полотенца разные, шампуни-хренуни рассказывать не буду. Но вода после меня была – мрак. А я после нее – блеск. Ну, я оделся, причесался и отправился поедать вкуснотищу, которая стояла на столе на подносе. Здесь были хрустящие поджаренные хлебцы с растекшимся горячим сыром, апельсиновый сок, ананасовые дольки, яичница со здоровенным куском зажаренного то ли сала, то ли мяса с салом, я такое не пробовал. Ну и каша – что-то вроде «геркулеса», только вкуснее. И с сахаром. Короче, я набил желудок и подумал, что пора и честь знать.

Но не успел я подойти ко входной двери, как, откуда ни возьмись, вновь появилась тетка в переднике и сказала, что Эдуард Николаевич уехал и просил, чтобы я чувствовал себя как дома и никуда не отлучался.

– А во двор выйти можно?

– Если погулять, то да, – сказала она и ушла.

А что еще во дворе делать, если не гулять, спрашивается?

Пинчер вылез из конуры и угрожающе зарычал, скаля зубы, едва я показался на крыльце. Я высунул язык, что, кажется, его еще больше разозлило, и так и остался стоять с высунутым языком, потому что закрыть рот у меня не было сил.

Вы когда– нибудь видели горки для катания на скейте?… Нет? Я тоже. А вот теперь увидел. В глубине двора громоздилось странное такое сооружение с пологими желобами, небольшими и покрупнее. Я такие в кино видал, в американском, скейтбордисты выделывали на них акробатические фигуры. Они выделывали, а я завидовал, что им можно, а мне вот нельзя. Потому что у меня такого желоба ни в жизнь не будет.

Теперь я стоял перед самым настоящим желобом для катания на скейте и балдел. Интересно, кто ж тут упражняется? Ведь не этот дядька… как его там, Эдуард Николаевич! Велосипед… площадка для скейтов… – Выходит, здесь живут пацаны моего возраста? Или, по крайней мере, бывают здесь.

Я задумался. Мне опять вспомнилось, как внимательно разглядывал меня этот Эдуард Николаевич, когда я лежал на сиденье его машины. Точно, подумал я, педик. А может, и нет.

Я прошелся вокруг дома и от нечего делать сплюнул на красивую клумбу. Это меня успокоило. Плевок повис на ветке крохотной сосны.

Я уже собрался было воротиться восвояси, как услыхал глухие голоса за углом.

Подслушивать нехорошо, сам знаю, но мне так хотелось… и потом, должен же я понять, где нахожусь и с кем имею дело!…

– Так чего? – услыхал я хриплый мужской голос, доносившийся снизу. – Узнал? Правда, что ли?

– Правда, – отвечал другой голос, тоже мужской и хриплый.

Как будто двое барыг разговаривали.

– Нормально, – сказал первый. – Не, ну это они вообще офигели. Я б им яйца вырвал, точно.

– Иди и вырви.

– Ладно тебе, тоже остряк нашелся. А если бы и тебя?…

– Лежал бы сейчас и ни о чем не думал. Даже очень хорошо.

– Успеешь полежать…

Дурацкий какой-то разговор. Я уже собирался потихоньку повернуть обратно, пока меня не застукали за нехорошим делом, как вдруг первый голос произнес:

– Не, ну это наглеж все-таки. Ну одного… ну, двоих, это я еще понимаю. Но семерых замочить!…

– Не забудь еще Гиббона с Батоном, – добавил второй.

– Я и говорю: наглеж!

– Неприятная история.

– Да что ты хрень несешь!… – рявкнул первый так, что воробьи перепуганно вспорхнули с забора. – Ничего себе «неприятная»… Интеллигент поганый!

– Будешь выступать, передам про интеллигента Принцу. Он не любит, когда на интеллигентов наезжают. Потому что сам интеллигент.

Первый голос пробурчал что-то невнятное, я не разобрал.

– То-то же, – усмехнулся второй. – А то вымахал, как Кинг-Конг, а воспитания никакого. Кстати, – прибавил он после некоторого молчания, – это еще не все.

– Не все? – поразился первый.

– Между нами. Кто-то из Эстонии поехал на Принца.

– Е-мое…

– Вот именно.

– Что ж делать?

– Петь песни и дышать полной грудью. Тем более что Турецкий уже успел сунуть свой длинный нос в «Свет» и к пацанчикам Герата…

– Что? – удивился первый голос. – Герат связался с турками?

– Дурак ты, – с сожалением произнес второй. – Турецкий – это следователь-"важняк", очень известный, между прочим…

– А, – промычал первый, и в мычании мне почудился испуг. – Что ж теперь будет?

– Я спрашивал у хозяина: так что, война?

– А он?

– Сказал: включайте запасников.

– Что-о?!…

Я осторожно оглянулся и увидал в окне лицо тетки. Она смотрела на меня своими прозрачными глазами, как будто все знала и про них, и про меня. Я обалдело уставился на нее, а потом развернулся и пошел назад.

Наябедничает, это точно. Ну и пусть.

Не успел я подойти к крыльцу, как мне в голову пришла простая и гениальная мысль. Я огляделся. Ни души. Пинчер развалился у будки, тяжело дыша от зноя. Из пасти его, с красных мясных оборок капала вязкая слюна. Забор высокий, но при желании все можно преодолеть. Даже забор. Я прикинул взглядом: метра два с полтиной. Сам я на него, конечно, не взберусь, но если что-нибудь подставить… вместо лестницы… Но двор был пуст. Я уже хотел было оставить мысль о бегстве, но тут вспомнил про велосипед.

Я тихонечко подкрался к домику под черепичной крышей. Дверь была заперта. Разозлившись, я пнул ее ногой и услыхал в ответ мелодичное звяканье велосипедного звонка. Но звяканье это шло вовсе не изнутри, а снаружи.

Я заглянул за угол и увидал его во всей красе. Ух, у меня вновь захватило дух от волнения. Такой велик!… такой!… Я осторожно погладил его ладонью по раме и ощутил приятный металлический холод. Жалко, что я не могу на нем прокатиться. Я бы хотел…

– Нравится? – услышал я голос за спиной и даже подпрыгнул от неожиданности.

Передо мной стоял здоровенный детина с бицепсами как у Шварценеггера и улыбался, сверкая стальным зубом. Охранник, сразу видно. Я этих охранников за версту чую.

– Дяденька, – сказал я, – вы не подумайте… Меня другой дяденька пожить здесь пригласил… я не сам пришел…

– Эдуард Николаевич меня предупредил, – кивнул он. – Если хочешь, можешь прокатиться.

– Прямо здесь?

– А где же!

Ух ты! О таком я и мечтать не смел!… Я вскочил в седло и через мгновение уже носился между клумб, а Пинчер прыгал у будки и лаял на меня, но не зло, а как-то даже весело. Я катался и думал, что, в сущности, необязательно отсюда убегать, если всегда будет так здорово, разрешат кататься на велике, есть по утрам бутерброды с сыром и пить сок.

Даже если дядька – педик, он ведь не обязательно будет ко мне приставать, верно? Я слыхал, есть и такие педики, которые не пристают, а просто смотрят и вздыхают. В конце концов, это лучше, чем слушать каждый день, как матерно ругается пьяная мамаша с сожителем или как поет с собутыльниками вдребадан ужравшийся Макаровна.

Ну, пусть себе вздыхает, подумал я. Главное, чтоб кормил и не выгонял…

К вечеру я исколесил весь двор, так что уже ноги ныли от усталости. Тетка в переднике выходила звать меня к обеду, но я сказал, что не хочу, а она даже не стала ругаться.

– А можно, я его в дом поставлю, велосипед? – спросил я у охранника со стальным зубом, который сидел на крыльце и читал книжку с голой чувихой на обложке.

Охранник поднял на меня осоловелые глаза, усмехнулся и сказал:

– Разве что в подвал… если хочешь.

Я хотел. Я подумал, что, может, ночью мне снова взбрендит прокатиться, а сарай будет закрыт. Я уже понял, что никто возражать не станет. Как ни странно, я был тут кем-то вроде желанного гостя, – непонятно почему, правда.

По ступеням крутой лесенки я спустился в подвал и огляделся.

Здесь тоже все было как в американском кино. У нас в подвалах хранят бочки с квашеной капустой, а здесь была чистота и красота, ковры. В углу виднелась еще одна лестница.

Я оставил велосипед на ковре и пошел ниже. Спускался я довольно долго. Я уже думал, что это за подземный ход такой? Другой на моем месте точно оставил бы это занятие, но мне было интересно.

И вдруг я увидел площадку, на которой стоял вагон. Представляете себе: спускаешься в погреб на даче – и видишь вагон! На вид он был похож на обычный вагон метро, синий и с полосами. Колеса стояли на рельсах, а рельсы вели в тоннель. Сечете? В подвале дачки – самое настоящее метро.

Я хотел было забраться в этот вагон, на место машиниста, чтобы посмотреть, как это делается – как водится поезд метро, но тут услыхал какой-то далекий шум и испугался. Почему-то мне показалось, что про это метро я знать не должен, а узнал. Страшновато.

Изо всех сил я помчался вверх по лестнице. Я задыхался, а сердце стучало так, что я боялся, его услышат даже охранники в соседних домах, не то что здешние. Я вылетел на верхнюю площадку и только успел подскочить к велосипеду, как сверху склонилась тетка в переднике и сказала:

– Приехал Эдуард Николаевич. Он зовет тебя.