– Ну, куда пошел, блин, я же тебя сейчас съем!

– Ни фига, у меня там ладья стоит. Только сунься – через три хода мат.

На блокпосту было скучно. Всего-то развлечений – домино, карты да шахматы. Конечно, можно было еще полировать пряжки до немыслимого блеска, утюжить складки на галифе или украшать погоны к дембелю. Да только когда он настанет, этот дембель…

– Ну давай, Димон, ходи, чего задумался?

– Да надоело…

В тесной каптерке находилось четыре солдата – весь контингент маленького блокпоста почти на самой границе с Ингушетией. Конечно, еще позавчера здесь был целый взвод, но пришел приказ, и большинство солдат отправили на передовую. Место было тихое, спокойное, никаких бандформирований здесь не было, да и не могло быть – вокруг находились селения, в которых жили ингуши. Поэтому командование посчитало возможным оставить здесь всего четверых.

Было жарко. В конце августа на Кавказе солнце печет особенно сильно, как бы торопясь отдать тепло, не растраченное за три летних месяца. Солдаты сидели в майках и синих семейных трусах, но, даже несмотря на это, капельки пота то и дело стекали по их бритым затылкам.

Пейзаж глаз не радовал – выжженная солнцем степь, пыльная дорога, заброшенный сарай на горизонте…

– Эх, лучше бы на «духов» послали…

– Дурной, да? Жить надоело?

– Это ты дурной. Пока наши доедут, пока то да се – война закончится.

– Ага, жди ветра в поле, закончится она.

– Да вон уже переговоры идут. Должна закончиться. И тогда сначала домой, в отпуск, а потом под Смоленск, в родную часть. Ох, и сметаны нажрусь! Там рядом молочная ферма. Мы иногда туда в «самоход» ходили. Доярки, девки молодые, сначала нас молоком и сметаной накормят, а потом… Чего мы там только с ними не выделывали!

И он закатил глаза, не в силах передать остроты своих ощущений.

Эти враки уже всем были известны до мелочей, но о чем же еще говорить, если не о бабах?

– Врал бы ты, Андрюха, больше, – лениво сказал Федя, – вот мы, когда в Грозном стояли, через дорогу санчасть была. Медсестры не местные, а с Поволжья, вольнонаемные. Так они своих больных уложат – и к нам в казарму. И на всю ночь, до утра. Человек по десять каждая пропускала. Потом в патруль идешь, глаза слипаются, зайдешь в какую-нибудь заброшенную квартиру и дрыхнешь. Меня как-то раз засекли. Пришлось семь суток на губе отсидеть. А когда вышел – санчасть в Гудермес перевели. Обидно…

– А здесь, блин, ни одной живой души, – вмешался в разговор Дима, – помню, как у нас в Вологде…

Он вдруг замолчал и уставился в окно.

– Гляди-ка, Федь, какая чмара идет.

Федя тоже выглянул в окно:

– Ну ни фига ж себе! Откуда она такая тут взялась?

Посмотреть на «чмару» поднялись со своих коек даже Андрей и Филя. Надо сказать, зрелище для этих мест было невиданное. По пыльной дороге шла высокая красивая девушка со светлой кожей и главное – с белокурыми волосами! Солдатам давненько не приходилось видеть такого зрелища. Узкое светлое платье, подчеркивающее ее фигуру, тоже выглядело необычно в этой глуши. Девушка уверенно шагала по дороге. В руках у нее был небольшой рюкзак.

– Вот это да! Не думал я, что здесь такие водятся, – задумчиво сказал Андрей.

– Может, познакомимся?

– Ну да, очень ты ей нужен. Наверняка жена какой-нибудь шишки. Видишь, одна идти не боится.

Дима с сомнением покачал головой:

– Шишки пешком не ходят. Это, наверное, иностранка. Из ОБСЕ. Их ни один чечен никогда в жизни пальцем не тронет.

– А что, – сказал Федя, – может, пойти и документы проверить? Полное право имеем.

– Ты только сначала оденься, – усмехнулся Дима, – а то она как увидит, что к ней мужик в трусах бежит, решит, что ты ее изнасиловать собираешься.

– Ну и что?

– Ну и то. Пятнадцать лет строгача. Уж там-то ты сметанки до отвала наешься…

Все засмеялись, не отводя глаз, однако, от приближающейся «чмары».

– А я все-таки пойду и познакомлюсь, – решительно сказал Федя, натягивая форму и пытаясь попасть ногой в сапог, – согласно инструкции, мы у всех должны документы проверять. А в случае чего – производить личный досмотр, – он хитро подмигнул остальным, – это я тоже на себя возьму.

– Ты гляди там, Федя, не переусердствуй, – заметил Дима, – вдруг она действительно из ОБСЕ…

– Не боись.

Из окна было видно, как он подошел к девушке, козырнул и что-то, улыбаясь, сказал. Она полезла в рюкзак и достала паспорт. Внимательно изучая каждую страницу документа, Федя что-то беспрерывно рассказывал, отчего девушка то и дело заливалась хохотом. В конце концов он показал ей подбородком на блокпост, она кивнула, и они вместе пошли в домик.

– Атас, ребята, одевайся!

Федя с «чмарой» зашли в каптерку через пятнадцать секунд после «атаса», но солдаты сидели уже полностью одетые, подпоясанные и в сапогах. Если бы такой же результат ими был показан в учебке, сержант остался бы доволен.

Федя вежливо подвел даму к столу и отодвинул табуретку.

– Присаживайтесь.

– Ой, какие симпатяги, – сказала девушка, оглядывая солдат. – Меня зовут Рита.

Запинаясь и откашливаясь, каждый назвал свое имя.

– А у меня кое-что для вас есть. – Рита открыла рюкзак и достала оттуда большую бутыль с белесой мутноватой жидкостью. – Первач! На рынке купила. Говорят, виноградный.

Она говорила с легким акцентом, что в глазах солдат придавало ей еще больше очарования. Выпучив глаза, они наблюдали за тем, как Рита достает из своего рюкзака несколько банок консервов, батон колбасы и помидоры. Но еще больше их интересовало другое. Белые, нетронутые солнцем коленки, высокая грудь, обнаженные до плеч руки… Все это моментально заставляло забыть все небылицы, только что рассказываемые ими друг другу. Перед ними сидела живая красивая женщина в легком платье в цветочек, которое никак не скрывало очертаний ее тела, женщина, на которую можно было смотреть с близкого расстояния и наслаждаться этим зрелищем.

– Я санитарка из госпиталя, здесь недалеко. Хорошо, что Федя ко мне подошел. А то уже полгода здоровых солдат не видела. Только раненых. А от раненых, – она хихикнула, – какой толк?

Рита, делая вид, что не замечает направленных на нее взглядов, ловко разложила снедь в принесенные Федей миски и откупорила бутылку:

– Ну, давайте выпьем, чтобы вы никогда ко мне в госпиталь не попадали!

Самогон оказался забористым. Уже после второй солдаты поплыли. Опьяняло и присутствие Риты, которая, надо сказать, вела себя довольно свободно. Она беспрерывно рассказывала неприличные анекдоты, усаживалась ко всем по очереди на колени, при этом высоко задирая подол своего платья.

– А ты почему не пьешь? – вдруг спросил ее уже изрядно захмелевший Федя.

– Мне нельзя. Я от водки сразу совею.

– Так и хорошо, – ухмыльнулся Федя.

– А как я потом, Феденька, буду домой возвращаться?

– На бэтээре довезем. Вон в гараже стоит.

– Тебе за руль после самогона садиться нельзя, – похлопала его по щеке Рита, – лучше скажите, почему это у вас тут так скучно? Ни музыки, ни танцев?

– Есть музыка, – сказал Филя и вытащил из тумбочки старый обшарпанный магнитофон «Спутник» в красном пластмассовом корпусе. – Чего поставить?

– Давай «Ламбаду», Филя.

Рита захлопала в ладоши:

– Ура. Я ее отлично танцую.

Она разлила по кружкам самогон, а себе плеснула на донышко. В бутыли оставалось совсем немного.

– Ну ладно, так и быть, тоже выпью!

Под первые такты зажигательной латиноамериканской мелодии она обошла стол и чокнулась со всеми. Солдаты залпом выпили содержимое своих кружек.

Отчаянно крутя бедрами, Рита отошла в дальний угол комнаты и повернулась спиной к солдатам. Обтянутый тонкой материей ее зад призывно гулял из стороны в сторону.

«Надо бы подойти, что ли…» – пронеслось в затуманенном алкоголем мозгу Феди. Он попытался встать, но ноги не слушались. Пришлось снова опуститься на табуретку. Все остальные не отводили зачарованных взглядов от Риты. А посмотреть действительно было на что!

Продолжая извиваться под «Ламбаду», Рита вдруг обхватила себя руками и стала медленно поднимать платье вверх. Показались белые и гладкие бедра, потом две небольшие складочки под ягодицами и, наконец, сами ягодицы. Под платьем у Риты не было и намека на белье.

Казалось, солдаты вот-вот пробуравят ее насквозь своими взглядами. Рита, расстегнув маленькую пуговицу на затылке, полностью избавилась от своего платья. Немного потанцевав, она повернулась лицом к солдатам.

Нет, такого Федя выдержать не мог. Собрав всю свою волю в кулак, он поднялся на ноги и сделал несколько шагов по направлению к танцующей обнаженной Рите. Она отошла в самый угол, еще более призывно тряся своей увесистой грудью, поманила его пальцем. Держась за стену, Федя сделал еще пару шагов и упал на колени. Тогда Рита подошла сама. Увидев в непосредственной близи от себя ее бедра и треугольник рыжеватых волос между ног, Федя оторвал руки от пола и обхватил Риту. В тот же миг на его голову обрушилось что-то очень тяжелое… Продолжала греметь «Ламбада».

Отбросив окровавленную табуретку, Дита (а это была она) выключила магнитофон. Филя, Дима и Андрей спали, уронив головы на стол.

– Свиньи, – с презрением проговорила Дита, пнув ногой лежащего на полу без чувств Федю, – русские свиньи.

Подойдя к своему рюкзаку, она облачилась в полевую форму и, прихватив два «калашниковых», валяющихся на тумбочке, вышла из комнаты.

Прикрыв дверь домика блокпоста, Дита зашагала по дороге в направлении, противоположном тому, откуда пришла.

Почти совсем стемнело. На дороге было пустынно – с наступлением темноты мало кто рисковал выходить из своего дома. Минут через пять Дита свернула на проселок, который, судя по дорожному знаку, стоящему на перекрестке, вел в селение Дзержинский-аул. Вскоре показалось и само селение – полтора десятка ветхих глинобитных домиков посреди степи. Большинство из них было покинуто – люди или уехали от греха подальше в Ингушетию, или, наоборот, вместе с семьями ушли в горы, чтобы не оказаться в тылу федеральных войск. Свет горел домах в пяти-шести. Дита обошла один из них, ловко перебралась через плетеную изгородь и заглянула в маленькое окошко.

Большая комната освещалась одной тускловатой лампочкой. У письменного стола сидели двое детей, которые рассматривали книжку с яркими картинками. Их мать – женщина лет тридцати, кормила грудью младенца. На низком деревянном топчане спал рослый мужчина. Дита зашла за угол дома и, встав на цементную ступеньку у порога, передернула затвор одного из автоматов. Потом резко открыла ногой дверь и заскочила в комнату.

Первая очередь прошила младенца насквозь и поразила его мать. Она, не издав ни звука, свалилась со стула. Разбуженный выстрелами хозяин дома поднял голову, но тут же его череп разнесла очередь из другого автомата. Дети с визгом бросились под ноги страшной гостье, хватали ее за ботинки и плакали.

Дита отложила автоматы и вытащила из ножен штык-нож… Покончив с детьми, она подошла к матери и, хладнокровно отбросив в сторону мертвого младенца, сорвала с нее одежду. Разведя в стороны ее ноги, она воткнула во влагалище окровавленный штык-нож… Потом достала из кармана чистый носовой платок, отерла выпачканные в крови руки, подхватила автоматы и вышла из дома.

Когда она вернулась к блокпосту, солдатики еще спали. Они, конечно, не слышали, как автоматы заняли свое место на тумбочке…