Валерий Померанцев был абсолютно прав насчет Галочки Романовой: работа, даже такая трудоемкая и зачастую малорезультативная, как наружная слежка за подозреваемым, доставляла ей подлинное удовольствие. Особенно, если задание исходило от Грязнова-старшего или Турецкого. Что касается Сан Борисыча, сейчас Галя с улыбкой вспоминала, как пару лет назад, будучи совсем еще неопытной и при этом весьма самоуверенной девчонкой, она едва не сорвала серьезнейшую, первую в своей жизни, операцию, руководил которой Турецкий?.. И все из-за того, что ей, дурочке, показалось, будто Александр Борисович ее, такую замечательную, недооценивает…
Много воды утекло с тех пор. А горячая благодарность за то, что друзья ее покойной тетушки, всю жизнь проработавшей в органах, не потеряли к Гале доверие, очень скоро переросла чуть ли не в обожание Турецкого, частично перенесенное и на Померанцева, поменявшего по собственному усмотрению Галин объект слежки.
Ранним утром на следующий день после приезда Александра Борисовича в Северотуринск задрипанный «жигуленок», за рулем которого терпеливо сидела Галя Романова, находился ровнехонько напротив подъезда нового, улучшенной планировки девятиэтажного дома-башни, в котором проживал партнер погибшего Корсакова-старшего Геннадий Ильич Фомин. Галя знала, что пятикомнатная квартира с двумя холлами (результат объединения двух купленных Фоминым квартир) находится на шестом этаже. И что Геннадий Ильич проживает здесь с двумя дочерьми — девятнадцати и шестнадцати лет — и второй женой, мачехой девочек. Супругу она видела еще вчера, когда Фомин, за машиной которого следовал неприметный «жигуленок», заезжал за ней в салон красоты «Прима». Лидия Сергеевна Фомина, на Галочкин взгляд, в его услугах решительно не нуждалась, поскольку и без всяких салонов была красива по-настоящему…
Блондинка, но даже без намека на платиновую вульгарность, с естественного цвета светло-русыми волосами, большими и теплыми глазами темного цвета… Ну зачем, скажите на милость, нужны таким женщинам салоны красоты?! Этого Галочке было никак не понять! Тем более что и фигурка у Фоминой что надо! И вообще, лет-то ей явно всего ничего, наверняка моложе своего супруга на добрых двадцать лет…
Что касается Геннадия Ильича — не могло быть никаких сомнений в том, что жену свою он обожал: достаточно увидеть, как это довелось Романовой, с каким лицом бросился он навстречу Лидии Сергеевне, как нежно приобнял ее, прежде чем распахнуть перед женой дверцу машины. Да, если Фомин действительно хоть как-то замешан в гибели своего друга и партнера, ему и впрямь есть что терять… А ведь еще и дочки!..
Галочка посмотрела на часы: семь двадцать утра… Пора бы уже Геннадию Ильичу объявиться: она знала, что партнер погибшего Корсакова-старшего в любую погоду бегает по утрам — на сей счет ее просветил неизвестно откуда узнавший это Померанцев. Из данного факта следовал вывод, что к своему здоровью Геннадий Ильич относится трепетно… Галя поправила русый парик, который всегда брала с собой в поездки тайком от коллег (не дай бог, узнают — засмеют!..), и норовившие съехать с носа круглые очки в модной сиреневой оправе с простыми стеклами… Про очки никто из коллег, разумеется, тоже не знал. И как раз в этот момент дверь подъезда хлопнула и на невысоком крыльце появился Фомин в дорогом спортивном костюме черного цвета.
Геннадий Ильич вышел из дома не один, а в обществе высокой, крупной и отнюдь не блистающей красотой рыжеволосой девушки лет двадцати. Никаких сомнений — старшая из дочерей… Галя пристально вгляделась в грубоватое, лишенное косметики лицо девушки и невольно подумала, что если и младшая сестра похожа на старшую, вряд ли у Лидии Сергеевны хорошие отношения с падчерицами… Собственно говоря, сцена, разворачивающаяся перед глазами Романовой, косвенно эту мысль подтверждала: Геннадий Ильич в чем-то убеждал рыжеволосую, заискивающе заглядывая ей в лицо. Девушка, при этом сохраняя почти неподвижную маску презрения, на его слова никак не реагировала — так и стояла, не глядя на отца, с явным нетерпением ожидая, пока он выговорится.
Фомин наконец замолк и теперь стоял, молча глядя себе под ноги, скорбно сдвинув брови. Рыжеволосая, так и не обронившая ни слова, слегка пожала плечами и, не оглядываясь, двинулась к ряду машин, припаркованных вдоль удобной подъездной дороги перед домом. Вместе с ее отцом Галя с любопытством проследила, как та садится в маленький синий «фиат», как машина, взвизгнув всей своей резиной сразу, срывается с места и почти мгновенно исчезает за углом дома. И лишь затем перевела взгляд на Фомина.
Как выяснилось, Геннадий Ильич за эти несколько минут успел спуститься с крыльца и теперь, глядя в удивительно чистое сегодня, почти майское небо, делал глубокие вдохи-выдохи, одновременно подымая вверх руки с вывернутыми ладонями… Кажется, это упражнение называется в буддизме «Солнышко», вспомнила Романова. Считается, что Таким образом человек подкачивает в свой организм то ли солнечную энергию, то ли то, что у них называется праной… Следовательно, Геннадий Ильич Фомин увлекается не просто спортом, но еще и хатха-йогой… Весьма забавно!
Между тем, завершив «подкачку», Фомин развернулся лицом в сторону набережной, до которой отсюда было чуть более километра, и начал свой бег трусцой.
Топографию этого района Галочка изучила самым тщательным образом, прежде чем приступить к заданию, полученному от Турецкого. Она ничуть не сомневалась, что свой путь ее объект как раз к набережной и держит. И, прикинув, сколько времени ему понадобится, дабы достичь Волги, спокойно развернула свой уже включенный «жигуленок» в противоположную сторону, двинувшись к единственной объездной дороге, которая вела отсюда в ту точку, где, по расчетам Романовой, они с Фоминым должны были неизбежно пересечься.
Прибыв на место минут за десять до того, как должен был здесь же объявиться Геннадий Ильич, Романова вышла из машины, поскольку далее была уже исключительно пешеходная зона. И с самым нейтральным видом пристроилась возле парапета, отделявшего Купеческую набережную от Волги: вид отсюда открывался словно специально для туристов. Небольшой обрывистый спуск к реке, уже практически полностью освободившейся ото льда, широченной, необыкновенно полноводной, серо-розово-голубой под рассветным небом такого же цвета… Романова некоторое время с искренним восхищением любовалась великой русской рекой, от которой шло ощущение настоящей вечности — таинственное, возбуждающее в душе тоже что-то вечное, чему названия в человеческом языке просто нет…
Но вся эта гамма чувств не помешала ей, профессиональному оперативнику, услышать за спиной ритмичный звук размеренного бега и углядеть метрах в пятидесяти слева от себя внезапно выползшую прямо на пешеходную набережную машину. Джип чернильно-фиолетового цвета: уточнить марку с облюбованного ею места Романова не могла, хотя на зрение отродясь не жаловалась.
Фомин обогнал ее, начавшую двигаться в сторону джипа легким, прогулочным шагом любующейся пейзажем туристки, как раз в тот момент, когда дверца машины-нарушительницы распахнулась. У Галочки, уже почти не сомневавшейся, что сейчас ей придется вмешиваться в ситуацию, и успевшей открыть сумочку, но, слава богу, не успевшей извлечь пистолет, на мгновение замерло дыхание и напряглись все мышцы до единого: она не сомневалась, что в следующую секунду ей придется в один прыжок настичь Фомина и повалить его наземь, поскольку сейчас — вот-вот! — прогремят выстрелы… И, по счастью, прежде чем сделать это, бросила молниеносный взгляд в сторону джипа…
Высокий, элегантный блондин, спрыгивающий в этот момент с подножки машины, был безоружен. Ветер, подхвативший полы темно-серого плаща, распахнул его, и Галя моментально оценила и застегнутый на пуговицу внутренний карман, и тонкую водолазку, плотно обтягивающую великолепный торс мужчины, походившего, как она скажет позднее, на оживший манекен из модного магазина…
…Позднее Галя Романова, обдумывая все, что произошло на набережной, поколебавшись, все-таки поставила сама себе «пятерку». За то, что хватило и быстроты реакции, и моральных сил моментально не только перестроиться, но сделать все, что нужно.
Она ни секунды не сомневалась в том, что неизвестный ждет, небрежно опершись на свой джип, именно Фомина. И прежде чем Геннадий Ильич споткнулся на ровном месте при виде блондина и перешел на торопливый шаг, двинувшись к нему, успела поглубже засунуть в открытую сумочку пистолет и извлечь из него пудреницу… Точнее, маленькую видеокамеру, сделанную в виде пудреницы… В ее душе, прежде чем она нажала маленькую золотистую розочку на крышке и, открыв ее, начала «пудрить носик», даже успела вспыхнуть благодарность к Денису, снабдившему ее этой моделью — одной из самых последних, имеющихся в распоряжении на сегодняшний день разве что у сотрудников внешней разведки… Бог весть зачем понадобилось Грязнову-младшему приобретать по своим личным, секретным каналам (наверняка через его же загадочного сотрудника Алексея Петровича Кротова) эту «игрушку». Но у Дениса всегда был на такие вещи бзик, и слава богу!..
Галя только теперь обнаружила, что на Купеческой набережной объявилось за последние минуты довольно много народа — большинство либо в спортивных костюмах, либо с собаками. Для того чтобы вести съемку, ей пришлось поначалу опереться на парапет, затем еще несколько раз поменять положение и даже подойти чуть ближе к успевшим встретиться Фомину и «манекену». Эти мелкие неудобства, однако, вполне компенсировались тем, что в постепенно увеличивающейся толпе на «пудрившую носик и подкрашивающую губки» туристку вряд ли кто обратит внимание.
Впрочем, будь даже набережная и вовсе пуста, Фомин и его собеседник, скорее всего, все равно на Романову бы не взглянули — настолько оба они были поглощены разговором! И Геннадий Ильич при этом выглядел еще несчастнее, чем во время разговора с дочерью, тогда он не был по крайней мере напуган. А сейчас даже его спина, моментально ссутулившаяся, повернутая к Романовой, выражала страх. «Манекен» же был, как решила Галя, зол, как дьявол… Именно злоба скривила тонкий рот незнакомца, и если поначалу ей показалось даже, что мужчина достаточно хорош собой, теперь сказать этого было никак нельзя.
Галочка уже хотела выключить камеру и вернуться в машину, но тут блондин извлек из кармана плаща какой-то предмет и помахал им перед носом Геннадия Ильича, отчего тот окончательно втянул голову в плечи. Что именно он продемонстрировал Фомину, Романова не разглядела. Но очень надеялась на то, что Денисова «пудреница» окажется более глазастой, чем она…
У Альберта Вронского, молодого сотрудника «Глории», давно уже не было так тяжело на душе, как в это утро, в течение которого он уже раз двадцать успел проклясть себя за то, что согласился на это, с позволения сказать, «задание»… Кто ж знал, что Евгения Петровна Шмелева и впрямь пробудит в душе молодого повесы Альберта нечто похожее (опасно похожее!) на чувства, которых испытывать по отношению к «объекту» задания не положено!.. И это несмотря на то, что она была старше его на целых пятнадцать лет!..
Вронский сердито оглядел ободранные, убогие стены однокомнатной хрущевки, заявился в которую минут тридцать назад, подчинившись Жениному распоряжению, отданному по телефону. Затем подошел к окну, вид из которого был не менее убогим, чем здешние стены. Ключ от этого жилища, никак не вязавшегося с обликом Жени, она оставила ему еще вчера. И что теперь?.. А теперь ему, Альберту, мягко говоря, не по себе настолько, что аж тошно… Чего стоят одни только взглядики и тщательно скрываемые ухмылки дорогих коллег, особенно этих прокурорско-ментовских… Хотя к Турецкому, конечно, претензий никаких: весьма корректный дядечка. Ну и, разумеется, к автору данной «операции» — Денису! Хотя в данный момент Альберту, честно говоря, больше всего на свете хотелось бы своего шефа за его сценарный талант если и не придушить, то хотя бы в морду сунуть…
Он еще раз глянул вниз, на тоскливо-серый двор с пятнами грязи на тех местах, где недавно лежал снег, и слегка вздрогнул: слева, стараясь обходить лужи в своих ярко-красных сапожках на шпильках, к дому шла Женя… Интересно, почему она сегодня по телефону напустила столько таинственности, организовывая свидание? Из романтических побуждений? Ну это вряд ли… Альберт нахмурился и, строго напомнив себе, что он оперативник «Глории», а отнюдь не сентиментальный вьюнош, роль которого ему так не по вкусу, двинулся в сторону прихожей, дабы лично встретить Шмелеву.
Женя ворвалась в квартиру словно весенний ветер с Волги и, резко захлопнув дверь, привалилась к ней спиной. Глаза ее горели, щеки сияли нежным, естественным румянцем, женщина слегка задыхалась.
— Ох-х-х!.. — Она оттолкнулась от двери и прижалась к Альберту, спрятав лицо у него на груди. И вдруг неожиданно рассмеялась. — Ты не представляешь, как, я лажанулась! — скидывая на ходу белоснежное легкое пальто и красную, в тон сапожкам, шляпу с шарфиком, она пролетела в комнату. На мгновение замерла, обнаружив на столе прелестный букет белых роз (деньги Денис выделил беззвучно!), рассеянно чмокнула Альберта в щеку («Спасибо, милый!..») и почти упала на кровать.
— Что случилось, Женюра?.. — Вронский искренне встревожился: не хватало только, чтобы оскорбленный муж сорвал им операцию! В этот момент в нем говорил исключительно оперативник — несмотря на нежность в голосе.
— Ты знаешь, что я вчера опоздала домой?.. В том смысле что Василий был уже там и бесился от ревности и подозрений, пел своих «Волков», которых я терпеть не могу…
— Ка-каких волков?!
— А-а-а, не важно! Не в этом дело, а в том, что выкручиваться пришлось на ходу, я брякнула первое, что пришло в голову: наврала, что мне по телефону якобы угрожали раз пять за ночь, и в итоге я со страху рванула ночевать сюда… А поскольку приехала поздно, то и проспала его поезд!
— Остальное могу представить, — покачал Альберт головой. — Он приставил к тебе охрану… Как же ты удрала?
— Легко! — Женя довольно расхохоталась. — Отправилась с этим козлом в наш центральный универмаг, там целых три этажа и народу всегда уйма! Ну я его отправила в кафе посидеть, пока сделаю покупки. Договорились встретиться там же через два часа… Ох, Бертик, я, должно быть, сошла с ума, так себя веду, словно, словно…
Он с нежностью привлек ее к себе и договорил за Женю очень тихо, прижав губы к ее ушку:
— Словно это и вправду любовь… А это любовь, разве я тебе не говорил вчера?..
…Спустя сорок минут Женя с сожалением выскользнула из постели, но вид у нее был самый что ни на есть задумчивый.
— Пора, иначе будет скандал… И что мне теперь делать?
— Ничего. — Он сел, не одеваясь, и улыбнулся. — Обещаю тебе, что завтра же твой супруг оставит тебя в покое… Пока я имею в виду только охрану.
Евгения Петровна, уже успевшая накинуть пальто и сделать шаг к дверям, нервно обернулась и, возвратившись, присела на край кровати.
— Послушай… Я, должно быть, и впрямь сошла с ума… Ведь я же ничего о тебе не знаю, конечно, если не считать твоей семейной истории, которую ты мне вчера изложил… Ты — кто?..
Она положила руки на обнаженные плечи Альберта и пристально посмотрела ему в глаза. Оперативник Вронский, повернув мысленно некий внутренний ключик, запиравший парочку лишних сейчас замочков, улыбнулся и приступил к выполнению второй части своего задания.
— Хорошо, давай знакомиться! — Он весело подмигнул Жене. — Все равно рано или поздно… Ты знаешь, к кому и по какому делу ездил твой супруг в Москву?
Женя резко отодвинулась и с подозрением поглядела на Альберта.
— Вообще-то должен был ехать Роман… Послушай, ты… ты что-то знаешь!..
— А-а-а, Мозолевский, — ухмыльнулся Вронский, решив, что настал момент пойти ва-банк. — Да нет, это ничтожество шеф в столице видеть не жаждет, иначе меня бы здесь не было!
— Так ты… — Женины глаза округлились, сделавшись раза в два больше. — Ты… От этого, который был здесь в прошлом году?! Господи, во что эти два козла вляпались?
— Я, Женечка, не знаю, кто приезжал сюда в прошлом году, — покачал головой Альберт. — Могу лишь сказать, что лично я представляю людей весьма и весьма серьезных!
— Боже мой… Как это — кто?.. Ну такой пузатый с лысиной… Сейчас! — Женя, заметно побледневшая, на минуту прикрыла глаза. — Панченко, кажется… Точно Панченко, его так называл муж… Вспомнила…
Она отодвинулась в самый конец кровати и, прижавшись к спинке, со страхом глянула на Альберта:
— Ты… Ты нарочно за мной следил… Ты…
— Глупости! — Вронский резко опустил на пол ноги. — Я понятия не имел, кто ты, Женюра, когда увидел тебя там… Скажу честно, я ожидал Мозолевского: у шефа появились на его счет большие сомнения!..
Он опустился рядом с Женей, обойдя кровать, и порывисто привлек женщину к себе, не обращая внимания на ее сопротивление:
— Женюра, все правда: я увезу тебя с собой, и этот мужлан, твой супруг, и это ничтожество Мозолевский — никто из них никогда в жизни не посмеет больше прикоснуться к тебе даже кончиком пальца… Я не позволю, понимаешь?.. Я!
Напрягшиеся было Женины плечи начали отчетливо расслабляться под его руками. Женщина прерывисто вздохнула и подняла лицо.
— Так не бывает… — беспомощно прошептала она.
— Бывает… — так же шепотом возразил Альберт, всей душой ненавидя себя в этот момент.
Евгения Петровна вновь выскользнула из его объятий, но на этот раз значительно мягче:
— У меня почти нет времени…
— Я оденусь мигом и подвезу тебя.
— Я не об этом, Бертик… — И совсем другим, деловым тоном, никак не ожидаемым Вронским при данных обстоятельствах, спросила: — Ответь мне всего на два вопроса. Первый: насколько серьезно эти козлы провинились перед… ну перед серьезными людьми? И второй: что ты можешь предложить мне взамен… Ну ты понимаешь…
— Конечно, милая, ты имеешь право знать… — пробормотал Вронский, муки совести которого как-то вдруг затихли. — Провинились они круто, так что не исключено, что в самом скором времени ты рискуешь остаться вдовой… Или оказаться на пороге бедности — если они уплатят то, что утаили…
— Ты что — киллер?!
— Господь с тобой, родная! Я всего лишь эксперт, но эксперт высококлассный.
— Что это означает?
— Я объясню в другой раз. У тебя ведь был еще один вопрос?
— Был. — Она слегка прищурилась.
— Предложить я могу тебе, Женюра, конечно же деньги… Много денег, так много, что ты и представить не в силах… А к ним все, к чему ты привыкла: квартиру, поверь, весьма комфортную, на Фрунзенской набережной. Особняк в подмосковном Солнцеве. Личный счет…
— Почему я должна тебе верить?! — Потрясенная Женя почти взвизгнула. — С какой стати?!
— Все очень просто: счет для тебя я открою на твоих глазах, если пожелаешь — хоть завтра же… Правда, не в Берне, а пока что здесь… Ведь иначе ты мне не поверишь, верно?.. И скажи: если бы я собирался тебя обмануть — к чему мне было рассказывать, кто я на самом деле? Женечка, к чему?..
— Боже мой… — Женя вновь оказалась в его объятиях. — Кем бы ты ни был — ты сумасшедший… Неужели все это правда?..
Она на мгновение прижалась к груди Вронского и встала:
— Пойдем, иначе скандала мне не миновать… И на какую сумму ты собираешься открыть мне счет? Я имею в виду — здесь, в Северотуринске?
— Назови ее сама, любимая… Конечно, в рублях, долларовые счета так вот сразу не откроешь.
— А если я скажу — миллион?..
— Значит, на миллион… И поверь, все остальное, о чем я говорил, ничуть не хуже, чем здесь у тебя…
— Ну как раз это-то представить нетрудно, — усмехнулась Женя, — особенно насчет загородного особняка… Я не была там уже год, видел бы ты эту «роскошь»! Понять не могу, для чего туда мотается Васька. Якобы отдыхает он там, воздухом дышит… Ты знаешь, что у него астма?
— Знаю… Я готов, любимая!
Спустя час, заехав после супермаркета на Женину квартиру еще раз, чтобы забрать работавший уже вхолостую небольшой прибор для аудиозаписи, Альберт отправился на съемную квартиру Дениса: вернуть владельцу его «лексус» и отдать пленку.
Кажется, впервые за всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь Альберт Вронский чувствовал себя столь опустошенным, как сейчас.
Денис внимательно глянул на своего сотрудника и, словно не заметив ни мрачного выражения его лица, ни вялости, с какой тот грохнулся на диван, растянувшись на нем во весь рост, поинтересовался:
— Все в порядке?
— Ага… если не считать, что Женя теперь под охраной…
— Знаю, — кивнул Денис. — Ей угрожали по телефону, и Василий…
— Вранье! Никто ей не угрожал, — буркнул Вронский. — Соврала, чтобы объяснить свое вчерашнее опоздание.
— Отли-ично… — протянул Денис. — И сколько она запросила за свою любовь?
— Прослушаешь пленку — узнаешь! — огрызнулся Альберт.
— Само собой. Но я спрашиваю это сейчас у тебя, верно? И будь добр, не валяйся, как медуза на пляже, когда с тобой разговаривают!
В голосе Дениса послышались металлические нотки. А Вронский неожиданно почувствовал стыд за свою слабость… А вдруг он профнепригоден? Или вдруг Денис решит, что он профнепригоден?
Альберт моментально подобрался и сел на диване.
— Дама затребовала миллион, рублями конечно…
— Неплохо! Аппетит для провинциальной девушки вполне нормальный, жить будет! Но мне, чтобы состряпать все по высшему классу, понадобятся… ну сутки-то точно… Скажешь ей, что книжку вручишь послезавтра, поскольку деньги переводишь с одного из своих московских счетов. А это занимает какое-то время… Кстати, книжка будет на предъявителя.
— Есть! — уже гораздо бодрее отозвался Альберт. — Да, я ей, кстати, обещал избавить ее от мужниной охраны… Ну вы на пленке сами услышите.
Денис улыбнулся и сочувственно посмотрел на Вронского. Потом подошел и присел рядом с ним на диван.
— Берт, — он ласково накрыл его руку на мгновение своей рукой, — прошу тебя, не забывай ни на минуту, что мы имеем дело не просто с бандюками — с убийцами… И как бы очаровательна ни была Евгения Петровна Шмелева, как бы я сам ни относился к Василию, которого знаю еще по Чечне… все идет к тому, что оба они так или иначе имеют отношение к здешнему беспределу. Твоя Евгения Петровна, если и не знает каких-то конкретных вещей, то в целом — вряд ли она слепоглухонемая от рождения! А ты об этом, кажется, забыл…
— Вы уверены, что они в этом замешаны? — Альберт покосился на своего шефа. — Но… Но ведь это просто догадки, предположения, верно? Ведь нет ни одной улики, насколько я знаю! Ни у нас, ни у опергруппы… Лично я думаю, что это, скорее всего, здешние оборотни в погонах!..
— Хотелось бы и мне так думать, Альберт! — покачал головой Денис. — Но видишь ли, во-первых, одно другого не исключает. Во-вторых, вчера вновь угрожали по телефону Меклеру, нашему клиенту. Он утверждает, что голос узнал: уверен, что принадлежит он охраннику из «Щита», работавшему у них по найму, когда магазин принадлежал еще ему и Борисенко…
— С голосом он мог ошибиться…
— Знаешь, — вздохнул Денис, — есть такая штука, как сыщицкая интуиция… С годами появляется. И если уж она подала голос, значит, и улики у нас рано или поздно будут.