Уже далеко не первый день Роман Мозолевский был в ярости. Не то чтобы он приревновал свою теперь уже точно бывшую любовницу к неизвестному красавчику. Однако его наличие в сочетании с унизительным фактом слежки, которую он к тому же не обнаружил, существенно ударили по самолюбию Мозолевского, оскорбили его гордость, унаследованную от предков-шляхтичей.

К тому же в роковой вечер, когда снимки, запечатлевшие их с Розочкой, легли на ресторанный столик перед носом Романа, новая любовница тоже внесла свой вклад в идиотскую ситуацию, закатив возлюбленному настоящую истерику. Из ресторана пришлось уехать, на некоторое время, понадобившееся на дорогу, Розочка притихла. Но, очутившись в квартире, пошла на второй виток. Ее упреки, прорывавшиеся сквозь нешуточные рыдания, всхлипывания и взвизгивания, окончательно переполнили чашу терпения Мозолевского. И, отвесив возлюбленной увесистую оплеуху, он перешел от оправданий и пояснений к угрозам покинуть красавицу-смуглянку — в случае если она не заткнется в течение ближайшей минуты.

Розочка заткнулась через секунду, очевидно моментально припомнив, кто именно оплачивает ей квартиру, в которой и разворачивалось описанное действо, и об обещанных к приближающемуся дню рождения золотых часиках с плавающими бриллиантами. Но Роман все равно ушел, правда не навсегда: для того, чтобы обдумать случившуюся пошлейшую историю, ему требовалось время.

История между тем не просто пошлейшая, но и довольно опасная, если учесть влияние Евгении Петровны на ее дуболома мужа, которое она вполне могла использовать во вред Роману. И использует наверняка, если не принять экстренных мер. Вопрос заключался в том, чтобы определиться с упомянутыми мерами. После длительных размышлений Мозолевский составил план действий, предполагавший встречу с Женей на нейтральной полосе — для выяснения отношений и заключения пакта о мире. По его разумению, поскольку лучший способ защиты — атака, для начала следовало с оскорбленным видом изложить Жене собственные претензии. Затем мягко и дипломатично уговорить бывшую любовницу перейти на платформу дружеских отношений, коли уж она так быстро утешилась, найдя Мозолевскому заместителя.

С учетом того что Женя должна была испытывать удовлетворение от унижения неверного любовника, Роман вполне мог рассчитывать на успех… Выждав несколько дней, за которые, по его разумению, Евгения Петровна должна была более-менее успокоиться, он позвонил ей: вначале по одному мобильному номеру, затем по второму и наконец, предварительно убедившись, что Василия дома быть не может, по домашнему. Поскольку по обоим мобильным абонент оказался недоступен.

У Шмелевых ответил женский голос, но это была не Женя: Роман узнал шепелявую, визгливую манеру их новой домработницы Нюры. Из осторожности он поначалу пригласил Василия, а когда услышал, что «хозяина нету», сказал, что в таком случае готов переговорить с Евгенией Петровной.

— Евгения Петровна уехали в Москву, — сообщила Нюра. И, подумав, добавила: — За одежками!

Роман едва удержался, чтобы не чертыхнуться, и отключил связь. Несколько унявшееся бешенство вспыхнуло в нем с новой силой. И он набрал на мобильном еще один номер.

— Слушаю вас, — пробормотал по ту сторону связи тихий мужской голос.

— Узнал? — ядовито поинтересовался Мозолевский.

— Да…

— Я тоже не прочь узнать, сколько еще нужно тебя ждать!

— Но, Роман Аркадьевич, как вы не понимаете?! — В голосе мужчины звучало отчаяние. — Я при всем желании не могу это сделать раньше, чем через четыре с половиной месяца! Поймите, у меня никогда не было права подписи на этом счету, и…

— Даю тебе ровно неделю! — злобно перебил собеседника Мозолевский. — На твои права я плевать хотел. Ровно через неделю, если деньги не будут переведены, известное тебе кино будут бисировать в прокуратуре!.

Мужчина издал какой-то неопределенный возглас, но Роман уже отключил связь.

В Москву пришла наконец долгожданная весна: один из первых теплых дней разлился по столице многочисленными ручьями, просиял васильково-синим небом, расчерченным пока еще голыми, но уже с набухшими почками, ветвями деревьев. Даже силуэты домов казались на этом фоне нарядными и праздничными, вопреки тому что большинство фасадов явно требовало ремонта. Впрочем, в центре, как всегда, и с этим все было в порядке.

Женя медленно, прогулочным шагом, шла по Фрунзенской набережной к нужному ей дому — громадной, словно не построенной, а воздвигнутой на века сталинке, щурясь от заливавшего столицу солнца. Откуда-то издалека ветер донес размеренный бой часов. «В Москве полдень…» — процитировала она мысленно известную всей стране фразу и невольно улыбнулась.

Столицу Евгения Петровна обожала. Ей нравилось здесь все, включая вечную толкучку подземки, густые человеческие толпы, в которых так легко затеряться, размашистый рисунок проспектов и улиц, ходить по которым можно часами. Жить здесь — когда-то она всерьез мечтала об этом, мечтала годами. Потом… Потом смирилась с тем, что далеко не все мечты возможно воплотить в действительность. И вдруг в момент, когда менее всего ожидала, когда… «Дурочка! — остановила себя Женя. — Забыла, что ни одному мужику на свете нельзя ни верить, ни тем более доверяться?! Лучше подумай, что ему от тебя нужно на самом деле!..»

Она решительно нахмуриласьн ускорила шаг. Окинув глазами огромный фасад дома, Евгения Петровна прикинула, в каком из множества подъездов может располагаться квартира Вронских, и, немного подумав, двинулась к тому, который показался ей в этом смысле наиболее подходящим. Как ни странно, она не ошиблась. И, переведя дыхание, набрала на домофоне номер…

— Да? — Женский голос, ответивший почти сразу, оказался куда моложе, чем Женя ожидала. И, немного смутившись, она поздоровалась, назвав свое имя, которое ее собеседнице вряд ли могло о чем-то сказать… Но домофон тут же отозвался характерным свистящим звуком. Спустя несколько секунд Евгения Петровна, миновав невиданно просторный холл, уже поднималась в тоже очень просторном лифте на седьмой этаж.

Женщина, стоявшая в распахнутых дверях квартиры Вронских, поначалу показалась ей тоже молодой. И лишь чуть позже, внимательно всмотревшись в ее лицо, Женя сообразила, что та вовсе не молода, скорее, моложава… Определить ее возраст было невозможно!

— Вы — Женечка, верно? — Она радостно прищурила в точности такие же, как у Альберта, синие глаза и улыбнулась. — Заходите, дорогая, Алик вчера вечером звонил мне и говорил, что вы, возможно, зайдете… Добро пожаловать!..

Она легко отступила в глубь Прихожей, впуская Евгению Петровну в квартиру. И вскоре Женя уже с нескрываемым интересом озиралась — не в прихожей даже, а в небольшом холле, переходящем в коридор, по сторонам которого было несколько дверей.

— Хорошо, что вы все-таки решились зайти! — Легкой, пружинистой походкой хозяйка, дождавшись, когда Женя скинет пальто и повесит его на круглую, явно антикварную вешалку, направилась к ближайшей из дверей. Это оказалась гостиная. Женя с интересом оглядела просторную комнату, уставленную старинной мебелью — отчего-то не отреставрированной.

Большой круглый стол, наверняка раздвижной, стулья, аккуратно стоявшие возле него, задвинутые сиденьями под столешницу. Огромный коричневый рояль в углу, несколько картин на стенах. С украшенного лепниной потолка свешивалась хрустальная многорожковая люстра…

— Присаживайтесь, сейчас я угощу вас своими фирменными пирожками! — сообщила хозяйка. — Меня, если Алик вас об этом не оповестил, зовут, кстати, Альбина Борисовна… Так что сына я в свое время назвала фактически в честь себя самой!..

— Я совсем не голодна, — попыталась воспротивиться Женя, несколько ошарашенная гостеприимством матери Альберта, совершенно не готовая ни к такому радушному приему, ни к тому, что Альберт, оказывается, предупредил мать о ее визите. Интересно знать, как он ее представил? Неужели…

— И думать не думайте отказываться! Обидите ужасно… Это мои действительно фирменные пирожки, Алик их очень любит… Если то, что он мне рассказал, правда, вам их впредь предстоит есть на все праздники!

К своему немалому изумлению, Женя, вероятно впервые за много лет, почувствовала, что краснеет. Она открыла рот, чтобы поинтересоваться, что именно сказал о ней Альберт своей матери, но Альбина Борисовна уже Спешила на кухню, безапелляционно махнув на Женю рукой…

— Кстати, Женечка, — она на мгновение затормозила на пороге. — Чтоб не забыть… Если вы уговорите Алика сделать наконец в квартире ремонт и отреставрировать эту замечательную мебель, моя благодарность вам не будет иметь предела!..

Спустя полтора часа, покидая квартиру Вронских, уже в лифте, Евгения Петровна Шмелева вдруг поняла, что за все время общения с Альбиной Борисовной ей едва ли удалось произнести с десяток слов. С другой стороны, вопреки тому, что хозяйка отличалась прямо-таки беспримерной словоохотливостью, ни о ней самой, ни о ее покойном супруге, ни об Альберте ничего нового Женя, похоже, не узнала… Но сам факт, что ее проверка дала, несомненно, положительный результат, был налицо. И оставалось лишь удивляться, почему в таком случае уверенности в том, что ее действительно, если решится избавиться от Шмелева, ждет блестящее, прекрасно обеспеченное столичное будущее, у Жени не прибавилось.

Правда, и не убавилось — тоже. И все-таки… все-таки…

Впервые за много лет Евгения Петровна попала в столь странную, мягко говоря, двусмысленную ситуацию. Впервые чувствовала себя не в состоянии принять конкретное, определенное решение. Впервые ночью в поезде, неторопливо плюхающем из Москвы в Северотуринск, Женя, прилично намотавшаяся по бутикам, но так толком ничего и не купившая, не спала, вопреки немалой усталости… К чему бы это?..

— Черт бы побрал эту распроклятую жизнь! — Денис Грязнов редко предъявлял к окружающей действительности столь глобальные претензии, и Валерий Померанцев посмотрел на него с невольным сочувствием.

Конечно, про неофициально существующее афганско-чеченское братство он прекрасно знал. Соответственно понимал, по крайней мере теоретически, чувства Дениса. Но что ж тут поделаешь? Факты — штука действительно объективная, а все едва наметившиеся у них в процессе следствия ниточки, безусловно, вели к «Щиту», а следовательно, и к его основному владельцу — Василию Шмелеву… Сказать таким образом Грязнову-младшему что-либо утешительное Валерий в данный момент не мог. К счастью, ситуацию разрешил звонок в дверь, разлившийся по квартире затейливой трелью.

Вика Кашева оказалась высокой, статной блондинкой с неожиданно черными для столь светлокожей женщины глазами. Ее вполне можно было бы назвать красивой, если бы не холодноватое выражение» лица и слишком тонкие на взгляд Валерия губы.

Денис представил их друг другу и отправился на кухню варить кофе, дав возможность Померанцеву побеседовать со своей клиенткой наедине.

— Вы не представляете, как я рада, что Москва заинтересовалась наконец этими сволочами! — неожиданно горячо начала Вика. — Я имею в виду в первую очередь, уж не обижайтесь, ваших здешних коллег…

Она грациозно опустилась напротив Померанцева за стол.

— У вас есть основания полагать, что следствие по факту убийства велось небрежно? — Померанцев внимательно посмотрел в глаза Кашевой.

— Намеренно небрежно! — В глубине ее зрачков вспыхнули темные искорки. — Правда, насчет фактов, как вы их, вероятно, понимаете… Видите ли, это нужно было просто видеть, каким образам со мной разговаривал этот дебил Нагайцев…

— Например?

Вика на секунду задумалась, потом решительно тряхнула головой:

— Например? Пожалуйста!.. Вы в курсе, что Витю вначале убили, а уж после этого сбросили в Волгу?.. Ну вот! От этого факта они отвертеться никак не могли, потому что у Вити в затылке была пуля… Но расследовать где, как и из какого пистолета его застрелили, не стали, проигнорировали все, что я сказала этому козлу Нагайцеву. Поверите, даже в протокол мои слова не внесли! А когда я обратилась с жалобой к Пименову, он знаете что заявил?.. Что его следователь — профессионал высокого класса и ему виднее, что именно следует вносить в протокол!..

— И о чем в данном случае шла речь, Виктория Васильевна? — мягко поинтересовался Померанцев.

— Просто Вика, если можно! Своего имени-отчества я не выношу, по-моему очень глупое сочетание… — Валерий кивнул, и Кашева продолжила: — В тот вечер, когда… когда Витя ушел и не возвратился, я спросила его, куда он собрался на ночь глядя…

— Во сколько, говорите, это было?

— Виктору позвонили ровно в восемь, я запомнила, потому что по телевизору как раз начинались «Вести», по российскому каналу. Говорил он из кабинета, я не слышала с кем и о чем, потому что собиралась посмотреть последние новости. Потом… потом он почти сразу ушел в спальню. Минут через десять вышел оттуда уже одетый. Я удивилась, спросила, что стряслось, а Витя меня успокоил: сказал, ничего особенного, просто внезапная деловая встреча за городом… Я еще посетовала, что опять ето не будет к ужину. Но он ушел и… и все. Наверное, было минут двадцать девятого…

— Насколько я помню, уехал он на своей машине?

— Да. Ее нашли потом, наверное дня через четыре, на Тверском шоссе… То есть почти на шоссе. На самом деле — на окраине, просто выезд на Тверское там рядом… И у нас нет ни единого знакомого, у кого был бы дом или хотя бы дача в той стороне, понимаете? Ни единого!

— Машина была в порядке?

— В абсолютном! — подтвердила Вика. — Так с тех пор и стоит в гараже… У меня своя — спортивный «феррари», я люблю быструю езду. А у Вити был «сааб»…

— Судя по всему, дела в «Салюте» шли хорошо? — усмехнулся Померанцев, мысленно сложив стоимость двух машин.

Вика тоже усмехнулась и покачала головой.

— Я бы сказала, просто неплохо… «феррари» мне подарил отец, он довольно крупный питерский бизнесмен — держит два ресторана и казино… Кстати, в покупке «сааба» он тоже поучаствовал…

— Я в курсе, что не только вас пугали анонимными звонками, но и вашего супруга тоже, разумеется, до его гибели… Когда это примерно началось?

— Вот тут я, к сожалению, вряд ли сумею вам помочь, — вздохнула Вика. — Конечно, я видела, что Вик с какого-то момента начал дергаться… ну нервничать. Но он мне ведь не сразу сказал, а уже где-то за пару недель до того, как его убили, что ему грозят по телефону, требуют огромные деньги или вообще фирму обещали отобрать… Примерно то же, что и со мной сейчас происходит… Правда, вот уже пару недель, как звонки прекратились, но я уверена — временно!

— Вы не пытались обратиться за помощью к своему отцу? — прищурился Померанцев, не сомневавшийся, что человек, держащий рестораны и казино, да еще не где-нибудь, а в Питере, наверняка и сам повязан с бандитами…

— Боже упаси! — Вика замотала головой. — Ни тогда, ни сейчас… Во-первых, папа не любил моего мужа…

— Тем не менее поучаствовал в покупке машины?..

— Он понятия не имеет, что в ней поучаствовал! Деньги занимала, то есть брала, я — якобы на свои нужды!.. Во-вторых, если отец узнает, что мне грозят, весь мой бизнес накроется медным тазом!

— Почему? — удивился Валерий.

— Потому что у моего папаши один-единственный, зато огромный предрассудок: деньги должны зарабатывать мужчины, а женщины — сидеть дома, рожать и воспитывать детей!.. То, что мы с Витей детишками так и не обзавелись за целых четыре года, он мужу простить не мог.

— А вам?

— К сожалению, папа знал, что дело не во мне… Детей не могло быть у Виктора… после службы в армии…

— Судя по всему, вы собираетесь всерьез заниматься бизнесом, взять дело мужа в свои руки? — уточнил Померанцев.

— Да! — Виктория Кашева упрямо тряхнула головой. — Мне всегда этого хотелось — гораздо больше, чем рожать детей…

Валерий кивнул с таким видом, словно и впрямь одобрял ее намерение.

— Что ж… Давайте теперь перейдем к иной стороне случившейся трагедии. Скажите, что заставило вас обратиться в «Глорию»? Я имею в виду не звонки вымогателей, а тот факт, что вас, точнее, вашу фирму обслуживает вполне солидный для Северотуринска ЧОП… Как, кстати, была организована охрана?

— Видите ли… — Вика нахмурилась и вздохнула. — После того как погиб муж, я поняла, что доверять здесь, в городе, вообще никому нельзя… Хотя винить в случившемся «Щит» трудно: от Виктора я знаю, что Мозолевский не раз предлагал ему личную охрану, но муж отказывался. Он не считал себя настолько крупным бизнесменом, чтобы бояться за свою жизнь.

— Почему именно Мозолевский, а не Шмелев?

— Нашей фирмой занимался Роман Аркадьевич. Что касается организации охраны — она была самая простая: два охранника посменно дежурили круглые сутки. Днем — на входе, ночью — внутри… Плюс сигнализация. Если нужны были их сотрудники дополнительно, Виктор давал знать об этом Мозолевскому…

— Например?

— Ну, например, если нужно было доставить с вокзала партию товара. Иногда — такое тоже случалось, — если приходилось расплачиваться за товар наличкой, тоже брали сопровождающего дополнительно… Да, конечно, так не делается, я знаю — это противозаконно и называется «черный нал»! Но без этого ни одна фирма не работает, просто не выстоит… Видите, как я с вами откровенна?..

— Ну наша беседа официального характера не носит… Пока!

— Если, для того чтобы найти этих отморозков, понадобится повторить под протокол, я повторю то же самое!

Померанцев посмотрел на Кашеву с уважением и кивнул:

— Благодарю вас… Так, следовательно, услугами «Щита» вы решили не пользоваться на всякий случай?

— Как вам сказать… Я много думала обо всем этом… И поняла, что сумма, которую называли Виктору, могла быть собрана почти тютелька в тютельку, если бы мы решились продать «Салют»… Кто еще, по-вашему, кроме Виктора и меня мог так точно ее вычислить?.. Естественно, наши поставщики. Но в это я верю не очень-то, поскольку почти всех хорошо знаю. Ну а поскольку ни других партнеров, ни совладельцев у Виктора не было, то следующими более-менее ориентирующимися в делах людьми вполне могли стать эти чоповцы… Мозолевский частенько наведывался к мужу, но в какой степени Витя был с ним откровенен, не знаю. К сожалению, мы об этом не говорили никогда.

— Скажите, Вика, — поинтересовался Валерий, — перед тем как начались эти анонимные звонки вашему супругу, — не помните, не было ли каких-то крупных поступлений на счет «Салюта»?

— Это, — грустно улыбнулась Вика, — еще одна причина, по которой я обратилась в «Глорию», а не в «Щит». — Да, нас немного подвел один из поставщиков, задержал большую партию товара. И на счету скопилась довольно большая сумма — больше трехсот тысяч рублей…

— Что было потом? Вы ведь сказали, что точного времени, когда начались угрозы вымогателей, не знаете.

— Зато я точно знаю, что нервничать Витя начал где-то в сентябре! Позднее он называл сумму, которую с него требовали, причем поначалу это и было Триста тысяч, а потом эти гады ее начали увеличивать. Ну а насчет самих денег я убедилась, когда просмотрела уже после Виктора все наши продвижения средств по счетам.

— И что же вы обнаружили?

— Виктор сказал мне чистую правду: в самом начале он этих сволочей просто-напросто послал по известному адресу. А теми деньгами распорядился по назначению: когда товар прибыл, перевел их на счет поставщика…

— Как думаете, если бы он все-таки решил заплатить…

— Никогда! — Виктория Кашева резко поднялась. — Ни он, ни я… Простите меня, пожалуйста, но мне необходимо через полчаса быть в офисе. Если хотите узнать что-то еще…

— Спасибо, пока это все. — Померанцев вслед за Викой поднялся из-за стола, в дверях комнаты уже маячила фигура Щербака: сегодня Кашеву сопровождал в ее перемещениях по Северотуринску именно он.

Проводив Викторию, Валерий заглянул на кухню, где о чем-то глубоко задумавшийся Грязнов-младший молча сидел над чашкой давно остывшего кофе. Валерий подошел и присел напротив.

— Сейчас сварю новый, — вздохнул Денис, покосившись на стоявшую на плите джезву. — Не хотелось перебивать вашу захватывающую беседу… Выяснил все, что хотел?

— Да, есть кое-что новенькое, — обронил Померанцев. — Понимаю, что именно тебя интересует… В общем, не исключено, во всяком случае, на мой взгляд, что ниточки, ведущие в «Щит», ведут на самом деле к Мозолевскому…

— Что ты хочешь сказать? Что Василий может не быть в курсе всего, что творится за его спиной?..

— Этого я не говорил! — поспешно отрекся Валерий. — Я имел в виду, что такая вероятность есть, но не более того.

Денис усмехнулся, встал из-за стола и повернулся к плите. Молчал он довольно долго, пока новая порция кофе не была сварена и разлита по чашкам заново.

— Думаю, — произнес наконец Грязнов-младший, отхлебнув маленький глоток обжигающей жидкости, — такая вероятность на самом деле ничтожно мала, Валера. И зря ты со мной осторожничаешь, полагая, что если Василий замешан в преступлениях, то это больно ударит по моим «высоким» чувствам… Я что, так похож на идиота?

— Совсем не похож, — заверил его Померанцев. — А при чем тут это? Просто Шмель — твой старый знакомый, и я подумал…

— Глупость ты подумал! Ведь не хуже меня знаешь, сколько ребят, после того через что прошли там… Словом, сломались, перестали быть теми, кого мы знали и любили… Разве половина профессиональных киллеров — не один из «подарочков» и Афгана, и Чечни?.. Мне ли тебе это объяснять?!

— Насчет половины ты, конечно, загнул, но…

— Но! — перебил его Денис. — Согласись, что в твоей фразе «но» и есть главное слово… Пойми ты, дело не только и не столько в Шмелеве! Если хочешь… Терпеть не могу высокий штиль, но все равно скажу: всякий раз, сталкиваясь с такой… такой ситуацией, начинаю заново ненавидеть этих проклятых штабных крыс, не нюхавших пороха, зато нагревших как следует свои жадные, пухленькие ручонки на этой беде! Понимаю, ненависть — чувство нехорошее, мыслительному процессу, например, не способствует. Но куда ж денешься-то?!

Померанцев понимал, что никуда. И поэтому промолчал, ничего не ответив на риторический вопрос Дениса.

— Ладно, — вздохнул тот, — хватит о плохом… Кофе пить бум?

— Бум! — охотно улыбнулся Валерий. — Кстати, варишь ты его просто классно!