Романова оторвалась от телефона, спросила Грязнова:

— Ты уверен, что вас не надо страховать?

— Уверен, а то все дело завалим. Женька идет пустой, микрофоны я у него из задницы все повыкидывал. Он поедет на троллейбусе, мы с Турецким на машине.

— Пистолет тоже забрал? Может, лучше было оставить, хлопцы… — Романова волнуется. Поэтому говорит несвойственным ей спокойным тоном. — Ну и что — пусть обыщут. В крайнем случае, отберут…

— Александра Ивановна, у него не должно быть ни одного подозрительного предмета, а ты хочешь пистолет ему всучить.

— Беспокоюсь потому что… Шофером с вами Вася поедет, новый паренек. Я с Погореловым буду на радио сидеть здесь до победного…

Мы застряли на перекрестке у гостиницы «Москва», на часах уже без одной минуты семь, а нам еще надо пересечь Манежную площадь. Но вот путь открыт, мы прижались к тротуару около улицы Герцена, и я сразу увидел одинокую фигуру Жукова под круглыми городскими часами. Две минуты восьмого. Жуков посмотрел на часы над головой и двинулся к вестибюлю.

— Ты, Саша, оставайся с Васей и слушай воки-токи.

Грязнов выскользнул из «Волги», и скоро его рыжая голова замаячила у очереди, змейкой обогнувшей угол Манежа. Было уже пять минут восьмого. И тут, в нарушение всех правил движения, к самому входу подрулила шикарная «Ауди», и из нее вышел высокий военный. И мы услышали голос Грязнова: «Внимание». Вася выжал сцепление, и снова раздался грязновский тенорок: «Отставить. Они за собой пустили хвост». Я внимательно следил за Тройном. Он поднялся по ступенькам Манежа, и спортивный парень в желтой тенниске, стоявший возле дежурного милиционера, указал ему головой на дверь. Через пару минут оба — Жуков и Троян вышли из вестибюля. Я был уверен, что Женя видит Грязнова, хотя он ни разу не посмотрел в его сторону. Троян открыл перед Жуковым дверцу, сел рядом, и «Ауди» тронулась с места, повернула налево, и пошла вдоль Александровского сада. «Внимание! Следите за вишневым «Жигулем» на улице Герцена! Сразу за ним!» Я потерял Грязнова, я видел только рванувшиеся с улицы Герцена «Жигули». Вася под прикрытием троллейбуса развернулся на Манеже, и в машину почти на ходу ворвался Грязнов.

— Не отставай от «Жигуля»! — крикнул он Васе, и уже спокойно сказал мне: — Они поехали жрать.

Куда — Женьке известно.

Мы сделали круг по площади Революции и снова вернулись на Манежную площадь, следуя за вишневыми «Жигулями» на приличном расстоянии. «Ауди» шла далеко впереди.

— Молодец, Вася. Он к нам из ГАИ пришел, Сашок, так что Шура не зря дала его нам сегодня. Он технику преследования будь здоров знает. Правду говорю, Василий?

И Василий с достоинством ответил:

— Ну!

«Жигули» привели нас к зданию СЭВа. Там уже стояла пустая «Ауди». Мы подождали, пока «Жигули», покрутившись на пятачке, укатили в неизвестном направлении, приткнули «Волгу» в незаметном месте и стали ждать. Вася сбегал в магазин, принес две бутылки молока и батон хлеба.

— А Женька там заливную севрюгу лопает, — задумчиво произнес Грязнов, жуя хлеб с молоком…

Через два часа из ресторана «Мир» вышли четверо: Троян, Жуков и двое неизвестных. Женя подозрительно покачивался и излишне размахивал руками. Я с тревогой посмотрел на Грязнова.

— Не боись. Играет… — И вдруг заорал: — Дуй, Вася, вперед них на Кутузовский, 36!

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— А сигнализация на что? Он мне сделал знак «Едем к Трояну домой».

И снова мы ждали, теперь уже на Кутузовском, и только в половине двенадцатого из подъезда вышли трое — у меня оборвалось сердце. Жукова волокли двое попутчиков Трояна.

— Порядок, Саша. Спектакль продолжается… — тихо сказал Грязнов. — Отчаливай, Вася, на Кржижановского… дом десять…

Мы остановились на нечетной стороне улицы и стали наблюдать, как те двое вытащили Жукова из машины и усадили на лавочку. Жуков, судя по движениям, пел оперную арию. Двое сели в машину, отъехали метров сто и остановились. Жуков свалился с лавочки и пытался подняться. Я не мог поверить, что он трезв, как ни старался.

— Так. Вася сидит в машине, а мы с тобой идем к Женьке… Да не к нему, к его квартире.

Мы еще добрых полчаса торчали на лестничной клетке, когда, наконец, из лифта явился Жуков.

— Еле от Трояновских «бычков» отвалил. По-быстрому собираемся и едем обратно на Кутузовский.

Мы зашли в холостяцкую квартиру Жукова, и он стал переодеваться в черный спортивный костюм.

— Дела такие. Слава, принеси из холодильника нарзан. Накачался я страшно, особенно притворяться не пришлось. Завтра всю автоколонну отдаю Трояну. Готовится что-то грандиозное. Семь грузовиков будут перевозить взрывчатку. Я этого Эдуарда напоил, он мне демонстрировал автомат новой конструкции, разбирал и собирал его в девять секунд — это рекорд! Ну да фиг с ним… Он этот автомат достал из скрытого сейфа. Надо открыть. Там наверняка все секреты хранятся.

Жуков достал из встроенного шкафа альпинистское снаряжение, проверил крепления.

— Что ты хочешь делать? — спросили мы в один голос с Грязновым.

— Вы меня на крыше подстрахуете, я спущусь в окно, попробую открыть сейф — как? Это легавых не касается. Давай фотоаппарат.

— Ты офигел, Женя? Сейчас гроза начнется, целый день собирается!

— Как говорят в таких случаях болгары — ничего нет лучше плохой погоды! А Эдуард Никитич еще пару часов будет спать и не очухнется. Я ему Шуриного снотворного граммульку сыпанул. Они меня обшмонали, как на нашей таможне не шмонают. Но вот сигаретки не проверили…

Вася остался в машине — просматривал Кутузовский проспект, а мы с Грязновым под проливным дождем стояли во дворе дома 36 и следили, как Жуков спускался по веревке из слухового окна под крышей. Мы еле различали его на темной от дождя стене. Один этаж вниз, второй, третий… Вот он остановился, сильно оттолкнулся ногами от стены, перебросил гибкое тело к открытому узкому окошку с матовым стеклом и исчез в темном проеме. Через несколько секунд мы снова увидели его в окне: он размахнулся и бросил небольшой сверток — веревку с креплениями — точно в середину детской песочницы.

— Теперь быстро наверх, — шепнул Грязнов.

Я вынул из кобуры свой «Макаров» и прижал ухо к двери. Грязнов отошел и пригнулся, готовый в любую секунду по моему сигналу снести дверь с петель. Кругом была полная тишина. Я считал про себя секунды… Раз, два, три… Сумеет ли Женя открыть сейф?.. Сорок пять, сорок шесть… А если Троян все-таки проснется, захочет в туалет, например? Двести двадцать, двести двадцать один… Я никогда не принимал снотворного, я знаю его действие только по учебникам и литературе… Восемьсот пятьдесят, восемьсот пятьдесят один… «Пусть погибнем мы, братья в братстве…» «Пусть погибнем мы, братья в братстве…». Один, два, три, — я начал считать вторую тысячу… «И главный изверг дал этой чаше свое имя…» Все-таки этот Гудинас вкладывал какой-то смысл в свои бредовые записи… Сто тридцать четыре… Я напрягся и поднял руку с пистолетом — я ничего не услышал, я увидел, как медленно поворачивается головка английского замка. И как ни в чем не бывало из квартиры Трояна вышел Женя Жуков.

— Паша! Приготовь нам свои проявители-закрепители и валяй кемарь дальше! Нам со следователем одну пленку проявить надо, — сказал Грязнов насморочным голосом дежурному криминалисту.

И мы пошли с Грязновым в фотолабораторию НТО проявлять, закреплять и печатать фотоматериал, отснятый этой ночью Жуковым. Проводив нас сонным взглядом, эксперт Паша отвернулся к стене и продолжил «дежурить».

Через час мы закончили свое фототворчество и зашагали гулким муровским коридором в кабинет Грязнова, где сном невинного младенца спал Жуков.

Я отодвинул папки с оперативными делами на угол длинного стола, разложил перед собой снимки. На первой странице еще не совсем просохшей фотобумаги — рукописный текст, сделанный крупным четким почерком, и заглавие: «Записи для памяти: совещания у маршала Сталина». Сомнений в авторстве не было — после каждой записи подпись: «Э. Т.», то есть Эдуард Троян.

«Сегодня, 1 мая, маршал Сталин принял решение произвести правительственный переворот в ближайшее время — ликвидировать генсека и возглавить новый состав Политбюро. На днях Сталин объявит точную дату. Маршал Сталин, председатель Совета обороны, помимо поста генсека партии, примет на себя обязанности председателя Президиума Верховного Совета и Совета Министров. Позорный период безвластия и мягкотелого либерализма, начавшийся в 1953 году, окончен.

Мне поручено подготовить пустующие лагеря для заполнения. Намечено направить в них не менее 10 миллионов человек. Таким, по предположению Сталина, будет число противников политики нового Политбюро.

Сталин одобрил мои предложения — опустить «железный занавес»: прекратить иностранный туризм, обмены учеными и студентами, закрыть на 100 процентов эмиграцию. Э. Т.

Сегодня, 9 мая, маршал Сталин объявил о времени переворота. Дата известна мне, ген. Серому и его помощнику Гудинасу, которому поручено организовать транспорт для доставки взрывчатки. Благоприятствующие факторы: а) командующий Матросов ложится в больницу на операцию — легко нейтрализовать Погранвойска КГБ, б) министр обороны Соколов и его заместитель отбывает на маневры в ГДР, в) члены Политбюро Алиев, Воротников, Шеварднадзе и Зайков поддержат власть нового генсека на местах, где они будут находиться с визитами.

Министр внутренних дел Федорчук, в награду за возвращение поста председателя КГБ, обязался ввести в Москву танки дивизии Дзержинского к намеченному сроку.

Повод для захвата власти — катастрофа небывалой мощи и гибель 100 тысяч человек. В организации катастрофы и покушении на жизнь генсека будут обвинены оставшиеся в живых члены Политбюро, не присоединившиеся к маршалу Сталину. Э. Т.

10 мая. Разработана программа-минимум:

— организация судебных процессов (по типу троцкистско — бухаринских) над руководителями министерств и ведомств за стремление реставрировать капитализм экономическими реформами;

— ужесточить уголовное законодательство в отношении научно-технической и творческой интеллигенции, военнослужащих, верующих, молодежи, рабочих и колхозников, поддерживавших порочный курс прежнего Политбюро;

— ввести льготы для спецназа (повышенная зарплата, продуктовые распределители, жилье), расставить кадры спецназа на ключевые посты…

11 мая. Произошел конфликт Серого с Гудинасом. Принято решение ликвидировать Гудинаса. Э. Т.

14 мая. Гудинас арестован, признан невменяемым, связи с нашей группой не установлены. Надо продумать вопрос о транспорте для доставки взрывчатки. Э. Т.

27 мая. Маршал Сталин объявил нам свою программу-максимум.

Смысл ее сводится к новому курсу в международной политике (полная советизация Афганистана, введение курса «Железного занавеса»…) и внутренней (запретить браки с иностранцами, искоренить социально-экономические, религиозные и национальные движения, закрепить всех трудящихся за рабочими местами минимум на пять лет — направлять непослушных на стройки народного хозяйства). Ввести жесткий курс идеологического воздействия на творческую интеллигенцию — нейтрализация, подкуп, уничтожение; выявление лиц, слушающих зарубежные «голоса», ввести уголовную ответственность за подобные действия и направлять нарушителей в лагеря… Э. Т.

Это был более членораздельный вариант дневника Гудинаса. Маршал Агаркин собирался создать хаос в стране, для ликвидации которого выдвигал свою же фигуру, умело используя представленную ему законом власть. Но о какой катастрофе шла речь в обращении к народу? Где и когда собирались ее осуществить подручные Агаркин — «укушенные» спецназовцы?

— А ведь мы раскрыли грандиозный заговор, Сашок. Может, нам чего отвалится за это?

Я посмотрел на Грязнова:

— Слава, растолкай Женьку. Надо подробнее узнать, куда должны быть доставлены грузовики с взрывчаткой.

— Не надо меня расталкивать! — заворочался на диване Жуков. — Читайте дальше.

Мы с Грязновым внимательно читали страницу за страницей — списки участников операции по захвату власти, имена командиров, первостепенные мероприятия после взятия власти, организация снабжения населения, заявление иностранным правительствам — все вперемешку без какой-либо видимости системы.

— Это, конечно, копии, — говорит Саша, — подлинники-то, наверно, у самого маршала…

— Конечно, копии, — бормочет Женька.

— Да ты спи, ты свое отработал на сегодня, — говорит ему Грязнов. — Ага, вот! Смотри, Саша…

«Объект 1. МГУ.

Объект 2. «Мосфильм».

Объект 3. Андреевский мост.

Объект 4. Трубецкой парк.

Объект 5. Новодевичий монастырь.

В назначенный день на каждом объекте должно быть дежурство наших людей. Все имеющиеся резервы ВВ подготовить для переброски к основному объекту О».

— Что же это, Саша, такое… — Они это все хотят взорвать, что ли?

— Не понимаю… Зачем взрывать Трубецкой парк?

— Значит, университет тебе понятно — зачем?

— Не иронизируй, Слава. МГУ — людный объект, поднимается паника. Но я думаю, что они не хотят подрывать эти пять объектов. Надо посмотреть карту Москвы, как они расположены. Но это все на завтра. С утра соберемся в прокуратуре…

— Да ты что, домой собрался? Спать-то осталось часа четыре, ложись в любом кабинете.

— Что-то я не в своей тарелке, Слава. Хочется домой. Я тебе буду очень благодарен, если ты мне организуешь машину. Мне за рулем хорошо думается…

Я ехал по безлюдной Москве, чистой и свежей после буйной грозы. Я сказал Славе — «Мне хорошо думается за рулем». О чем думать? О том, как все хорошо устроилось: мы раскрыли заговор против партии и правительства, и нам теперь полагаются поощрения: мне присвоят очередной чин юриста первого класса, Грязнову наконец-то дадут майора, а Жукова Шура возьмет обратно в МУР… Каждому свое… Надо будет обрадовать Меркулова — теперь уж мы точно спасем Фауста Геворкяна от расстрела… Я проехал мимо метро «Фрунзенская», где впервые встретил Лану. Что будет с ней? Не может остаться тайной ее участие в заговоре, она часть преступного союза Агаркин-Троян. И что за роль отведена мне, когда все всплывет наружу? Я буду свидетелем обвинения против Светланы Беловой?! Но ведь и я был ее невольным соучастником! Я не хотел выслушать Ким, трусливо выпроводил ее за дверь своего кабинета и дома отключил телефон. Она искала у меня защиты, а я отмахнулся от нее, как от ненужной и мешающей вещи… Я выболтал следственную тайну преступнице, сообщил Светлане Беловой о том, что у меня есть сведения государственной важности, и в результате этого — значит, по моей вине — погиб Ваня Бунин… Я легкомысленно отдал Клавдии секретное поручение, и оно стало известно Светлане Беловой — убит курсант Морозов. Разве я могу остаться в стороне — эта смерть тоже на моей совести! Каким судом нужно судить меня? С точки зрения закона меня оправдает суд — нет причинной связи моих действий с преступлениями террористов. Но как я могу оправдать сам себя? «Там мы зажжем свой факел смерти…» Привязались же ко мне стихи этого литовца!

Было уже совсем светло, когда я подъехал к дому. Заглушил мотор, закурил… По набережной шли в обнимку парень с девушкой. Во дворе магазина «Тимур» усердствовал дворник — зачем-то поливал двор после яростного многочасового дождя. Рядом со мной на сиденье лежал мой «Макаров». А что, если… Я взял пистолет, зачем-то подул в его дуло. Вот так — к виску, и разом все кончится. Не то чтобы я хотел умереть. Просто жизнь предстала передо мной такой отвратительной, что жить не имело смысла. Я как крыса, которую тренировали находить выход из лабиринта, а потом загнали в лабиринт без выхода, и она легла и сжевала свои лапы… Я еще раз дунул в черную дыру, убрал пистолет в кобуру и вздохнул с облегчением: нет, мне совсем не хотелось умирать. Будь что будет. Завтра суббота. У меня не было ни одного выходного дня за месяц. Сегодня нам предстоит много работы, но завтра я буду принадлежать себе. Может, пойти с Иркой в Лужники? Спастись в стотысячной массе от самого себя. Я ненавижу эти колоссальные пропагандистские сборища на стадионе, предназначенном для спортивной борьбы. Аплодировать комбинациям из натренированных тел: «Слава КПСС», «Миру — мир». А потом побегут детишки с букетами в правительственную ложу… И над зеленой чашей взовьются сотни голубей.

Да ведь это же о той самой зеленой чаше, о которой я сам только что думал! «Слава, мне очень хорошо думается за рулем». Главный изверг — да, конечно же, это Ленин! Центральный стадион имени Ленина! Они хотят взорвать Лужники — завтра!

Я открыл «бардачок» и вынул карту Москвы. Сегодня они завезут взрывчатку на пять объектов вокруг стадиона, Троян под видом обеспечения безопасности генсека организует закладку динамита. Все резервы взрывчатых веществ должны быть переброшены к основному объекту 0. О — не только основной объект, это еще и графическое изображение центральной арены стадиона. «Мы изведем рабство в одну секунду…» Катастрофа небывалой мощи — это взрыв стадиона Лужники, где будут более 100 тысяч зрителей! И среди них Ира, Лидочка и Леля Меркуловы, тысячи других Ирок, Лидочек и Лель, не имеющих никакого отношения к войне за власть, ко всему этому сумасшествию…

Милицейская «Волга взревеламощным мотором, и через десять минут я уже несся по проспекту Мира к дому Меркулова.