– Что-то странное. – Турецкий оторвался от бинокля и передал его Реддвею. – Посмотри. Ничего не заметил?

Полковник долго смотрел на вышки, на проходную, на длинные казармы, но так ничего и не увидел.

– Да все вроде нормально. – Он отдал бинокль Турецкому и пожал плечами. – Если не считать этих дурацких бубнов.

– Не говорите так. – Капитан Мбуту благоговейно посмотрел на джунгли за оградой базы, из которых доносились равномерные гулкие удары вперемежку с какими-то странными завываниями. – Это не бубны. Это ритуальные тамтамы.

– Ну и что? – Реддвей пожал плечами.

– А то, что этот полигон построен на исконных землях местного племени нугарду. Раньше здесь была земля мертвых. Даже боги оплакивали этих мертвых, и тут везде их слезы.

– Алмазы, – пояснил Мамонтов.

– Ну хорошо, а зачем они стучат? – спросил у капитана Мбуту Турецкий.

– Убивают злых белых людей. – Негр смутился. – Сегодня сорок пять лет, как они пришли на эту землю. И местный шаман сказал, что если они не уйдут, то на сорок пятый год, в праздник поминовения усопших, все они отправятся в страну теней. Умрут, то есть. Сегодня день поминовения усопших.

– Так, может, мы подождем, пока они все не перемрут сами? – улыбнулся Реддвей.

– Не надо так шутить. – Мбуту укоризненно посмотрел на полковника. – Я сам нугарду и знаю, что предсказание может сбыться. Вот и господин заметил.

– Что заметил? – Реддвей удивленно посмотрел на Турецкого.

– Да так, ничего. – Турецкий спрятал бинокль в футляр. – Просто постовой на вышке не шевелится. Уже минут сорок в одной позе, будто застыл. Заснул, что ли. Хотя, в такой позе…

– Ладно, пора. – Реддвей, не обратив внимания на слова Турецкого, встал с травы и быстро зашагал к дороге, ведущей на базу, по которой медленно ехала огромная повозка с сеном.

Мбуту и Турецкий тоже вскочили на ноги, но побежали не к дороге, а к забору, прячась за кустарником и стволами деревьев.

У забора их встретил Мамонтов. Вид у него был явно озабоченный.

– Что случилось? – Турецкий огляделся. – Где Марио?

– Я здесь, – раздался голос Гарджулло откуда-то сверху. Турецкий задрал голову и увидел его на дереве.

– Так что случилось? – спросил Турецкий у Гоши.

– Постовой. – Мамонтов растерянно пожал плечами. – Сначала все было нормально. А потом он тоже начал завывать, как эти в лесу. Затем прислонился к столбу и больше не шевелится. Уже минут сорок.

– Я говорил! Я вам говорил! – Мбуту начал трястись от страха. – Это все они.

– Да заснул просто. – Александр попытался отогнать дурные мысли. Он же образованный человек, а испугался страшилок этого угандийского вояки. – Ладно, можно начинать, – тихо сказал он, услышав тихий скрип колес подъезжающей повозки.

Марио тут же бросил на ограду веревку с крюком, и через десять минут все они были уже по ту сторону забора. Турецкий с Мбуту остались лежать на земле, за грудой старого металлолома, которая когда-то была грузовиком, а Мамонтов и Гарджулло бросились к вышке.

– Молодцы ребята, хорошо работают, – улыбнулся Турецкий, глядя, как две тени быстро передвигаются в предрассветных сумерках.

Они вернулись через три минуты.

– Ну как? – спросил Турецкий. – Готово?

– Он мертв, – дрожащим голосом прошептал Гарджулло.

– Молодец, – похвалил его Александр.

– Нет, вы не поняли. – Марио смотрел на него глазами, полными ужаса. – Он уже давно мертв.

– Как это? – не понял Турецкий.

– Так. Я залез туда, только схватил его за руку, чтобы нейтрализовать, а он вдруг упал.

Турецкий посмотрел на угандийца. Лицо Мбуту из иссиня-черного превратилось в серое.

На КП тоже все оказались мертвы. Дежурный офицер лежал на полу, возле стола, а два мертвых сержанта – в комнате отдыха, рядом со столиком, на котором стояла шахматная доска с фигурками.

– Если сейчас ход черных, то мат, – пробормотал Мамонтов, в ужасе глядя на эту доску.

Реддвей долго не хотел верить. Даже когда ему открыли ворота и на базу беспрепятственно просочилось полсотни спецназовцев. Даже когда ему показали мертвых дежурных и рассказали про постового.

– Как это может быть? – Он посмотрел на Мбуту. – Это же все сказки. Я в это не верю.

– Можете не верить, – ответил капитан с какой-то непонятной, зловещей улыбкой на лице. – Вот они лежат, перед вами.

– Но как? – Реддвей присел и потрогал пульс офицера. – Каким образом?

– У вас это называется – зомбировать. – Мбуту пожал плечами. – А у нас просто – колдовать. Вот увидите, что в казармах все тоже мертвы. И вообще все, кто находился за забором.

– Бегом! – закричал вдруг Реддвей. – Найти мне хоть одного живого! Если все уже умерли – это же провал! Чего вы стоите?! Бегом!

Обшарили все. Но везде были только трупы. Трупы лежали в койках, трупы сидели на толчках в туалете, труп сидел за рулем машины в парке. Какое-то страшное, мистическое, похожее на фантасмагорию царство.

– Ты видел что-либо подобное? – испуганно спрашивала Кати у Мамонтова каждый раз, когда пыталась нащупать пульс у очередного мертвеца. – Так же не бывает. Это, наверное, сон. Мне страшно.

– Ну да, а мне весело. – Георгий тщетно пытался унять дрожь в руках.

– Сюда! Сюда! – закричал вдруг кто-то, и все бросились на голос.

Мамонтов выбежал на улицу и вдруг увидел странное зрелище – на плац торжественно входила процессия, состоящая из дикарей, утыканных перьями. Впереди шествовал старенький сгорбленный человек в одной лишь набедренной повязке. Все лицо у него было вымазано красной глиной. В одной руке он нес живую тропическую змею, а в другой – поблескивающий в лучах восходящего солнца белый человеческий череп. Дикари через каждые пять шагов останавливались, крутились на месте и шли дальше.

Посреди площади процессия остановилась. Старик воздел руки к небу и что-то истошно заголосил. Все остальные тут же бухнулись на землю, накрыв головы руками. А старик аккуратно положил череп себе под ноги и отпустил змею, которая сразу свернулась колечком и замерла так, словно статуэтка.

– Что это? – спросил Турецкий у Кати.

– Если я черная, это не значит, что вы можете задавать мне подобные вопросы. – Девушка пожала плечами. – Они молятся, наверное.

Старик, погладив змею по головке, что-то отрывисто прокричал, и все вскочили на ноги.

– Он хочет говорить с самым главным, – прошептал Мбуту на ухо Реддвею.

– Со мной? – Реддвей испуганно покосился на дикаря. – А зачем?

– Он скажет об этом. – Негр поклонился.

Реддвею действительно было страшно. Полковник армии США вдруг понял, что он, такой здоровый и сильный человек, организовавший несколько весьма опасных боевых операций и прошедший не одну войну, боится этого старика.

– Я старший! – решился он наконец и сделал шаг вперед.

Старичок подскочил к нему, ткнул пальцем в его каску на поясе и что-то защебетал.

– Он хочет, чтобы вы подарили ему эту каску, – перевел Мбуту.

– Пожалуйста, пусть берет, – удивился Реддвей.

Он отстегнул каску и протянул вождю. Старик засмеялся, обнажив беззубые десны, надел каску на голову и опять что-то сказал. Питер Реддвей вопросительно посмотрел на Мбуту.

– Вождь говорит, что он очень рад, потому что наконец сбылась его мечта, – перевел капитан Мбуту. – Он очень боялся, что так и не сможет увидеть в своей жизни ни одного белого человека, который отдает что-то безвозмездно. Он также сказал, что и вы теперь можете его о чем-нибудь попросить.

– Пусть скажет мне, как он это сделал. – Полковник Реддвей вежливо улыбнулся старику.

Мбуту начал переводить. Старик долго и внимательно слушал, а потом вдруг расхохотался. За ним начала смеяться и вся остальная процессия.

– Он говорит, что ничего не делал. – Мбуту опустил глаза. – Он только попросил об этом богов, а они сделали все сами.

– И он находит мой вопрос смешным? – Реддвей удивленно посмотрел на капитана. – Я вообще не понимаю, что здесь за карнавал? Они что, до сих пор Хелоуин отмечают? Вы мне объясните.

Мбуту опустил глаза.

– Вы их не понимаете, господин Реддвей, они не понимают вас. Тут нет ничего удивительного.

– Он находит, что в этом нет ничего удивительного! – Реддвей недоуменно посмотрел на своих подчиненных. – Нет, вы слышали? Он не находит в этом ничего удивительного. Может, вы тоже? Может, я немного подвинулся от этих тамтамов?

– Нет. – Мбуту улыбнулся. – Просто вы другие люди. Вы давно потеряли свои корни, ваша связь с богами давно оборвалась. Она всегда обрывается, как только жизнь богов записывают на бумагу.

– То есть вы хотите сказать, что нам бесполезно с ними разговаривать? – подытожил Реддвей. – Эти божьи человеки уничтожили целых два взвода солдат, а я даже не могу узнать у них, каким образом они это сделали?

– Я попытаюсь вам это объяснить, если позволите. – Мбуту что-то сказал старику, и тот закивал головой. – Думаю, что меня вы больше поймете, чем их.

– Ну давай. – Реддвей оглянулся на ребят. – А вы чего стоите? Бегом обыскать всю базу. Сдохнуть-то они сдохли, но документы ведь должны были остаться, алмазы, записи, деньги, да хоть что-нибудь. Бегом, вашу мать!

Все опять бросились врассыпную. На площади остались только Реддвей, Турецкий, Мбуту и дикари, которые уселись в кружок и, не обращая никакого внимания на военных, стали молиться, воздевая руки к небу и что-то ритмично бормоча.

– Видите ли, – начал Мбуту, бросая короткие взгляды на вождя, – раньше люди верили в сверхъестественное так сильно, что общались с потусторонними силами так же, как и с другими людьми. Нугарду сохранили эту способность до сих пор. А вы всему пытаетесь искать научное объяснение. В то, что нельзя объяснить формулами, вы просто отказываетесь верить. Поэтому, видя, как индийский йог спокойно сидит на раскаленных углях, как тибетские монахи останавливают свое сердце, а потом пускают его снова, вы говорите: «Этого не может быть. Это какой-то фокус». Но почему-то верите в то, что удав может загипнотизировать кролика и тот безропотно лезет ему в пасть. Я изучал эту проблему, когда учился в Кембридже. Все объясняется довольно просто – современное человечество не хочет использовать то, что ему непонятно. Оно использует только то, что само отвоевало у природы, и не хочет брать то, что она ему дарит. Но вы ведь не будете отрицать, что человека можно вогнать в гроб, если каждый день говорить ему, что он смертельно болен. Через месяц он начнет чувствовать себя плохо, через полгода сляжет, а потом вообще умрет. И наоборот, вы – больны, но чувствуете себя совершенно здоровыми, потому что не знаете об этом, пока не сходите к врачу и он не скажет вам, что вы уже давно больны чем-то серьезным. Ведь так?

– Точно. – Турецкий улыбнулся.

– Александр, ты что-нибудь понимаешь? – Полковник толкнул Турецкого в бок. – Это же просто мистика.

– Подожди, Питер. – Александр внимательно слушал угандийца. – Не такую уж он ерунду и говорит. Вспомни, что после августа девяносто первого творилось. Несколько десятков вторых секретарей горкомов и обкомов КПСС самоубийством покончили, и все за несколько месяцев. И сценарий один – выбросился с балкона. Самостоятельно, при куче свидетелей.

– Да, может быть. – Реддвей пожал плечами. – Я даже готов поверить в то, что они убили всех этими тамтамами. Но что мне в отчете написать? Не напишу же я, что все подозреваемые были убиты при помощи рок-музыки. Как ты думаешь, что мне на это скажут?

– Какая разница? Напиши, что это было массовое отравление. Поверить, конечно, не поверят, но звучит более правдоподобно.

– Вот-вот! – оживился угандиец. – И у вас это тоже используют. Просто зомбируют человека. Он может в дальнейшем вести себя совершенно нормально, пока не получит какой-нибудь сигнал. Как мина с дистанционным управлением. На этом принципе, кстати, построено кодирование от алкоголя и табака. Человек чувствует себя нормально, пока ему не предложат выпить или закурить. Это начинает действовать на него как код, который включает негативную реакцию. Начинает тошнить, кружится голова, и человек теряет сознание.

Реддвей долго еще слушал объяснения Мбуту. Но главное он понял давно – ничего из этого он понять не сможет. Да и ни к чему это понимать. Они все мертвы, ни одного свидетеля не осталось. Малинов мертв, Дронов мертв, курьер мертв, пилота, который привозил сырье Дронову, не поймать. А это означает только одно – провал.

– Ладно, хватит с меня лекции по сказочным явлениям. – Он махнул рукой. – Поехали отсюда.

Грузовик никак не хотел заводиться. Водитель долго бегал за водой, гремя жестяным ведром, потом долго заливал воду в карбюратор, потом еще менял масло и проверял проводку. Все это время команда молча сидела в кузове под пятнистым брезентом, слушая ритмичный гул тамтамов и песни дикарей, похожие на странный вой. Эти звуки действовали угнетающе. Хотелось заткнуть уши.

Реддвей впервые за последние годы чувствовал себя совершенно беспомощным. В его распоряжении были радары, космическая связь, системы спутникового наведения, все последние достижения человеческой мысли, какие только можно себе представить. А у этих дикарей только их бубны и их голос. И все равно они его победили. Им плевать на «Марс», на Интерпол, на ООН, на все мировое сообщество. Им важна была только эта земля, на которой они веками хоронят своих стариков. И они победили. Если бы на месте оказался Реддвей, он бы тоже ничего не смог сделать. Наверное, потому, что ему было не важно, где похоронить отца с матерью и где похоронят его самого.

Наконец мотор затарахтел и машина медленно поползла прочь от этого страшного и непонятного места.

– Что будем делать? – тихо спросил Турецкий.

– А что делать? – Полковник пожал плечами. – Все кончилось. Операция завершена. Рудник уничтожен, начальник рудника ликвидирован, Дронов ликвидирован, канал переправки уничтожен, Малинов ликвидирован, сырье захвачено. – Он развязал небольшой брезентовый мешок и зачерпнул оттуда горсть алмазов, как дети зачерпывают конфеты из бумажного кулька.

Камни, еще не ограненные, похожие на маленькие кусочки льда, мутно поблескивали в его ладони. Реддвей грустно улыбнулся и швырнул всю пригоршню за борт, в зеленое месиво тропиков, медленно проплывающее мимо. За первой пригоршней последовала вторая, потом третья, четвертая и так до тех пор, пока мешок не оказался пуст. Реддвей швырнул его вслед за содержимым и тихо сказал:

– Сырье тоже уничтожено. Все равно из Уганды вывезти не дадут.

Марио тупо смотрел на грязные доски кузова, вертя в руках старенький приемник «ВЭФ», найденный в кабинете командира части. Перед глазами у него все стоял тот мертвый постовой на вышке. Тамтамы до сих пор гулко стучали в его голове, а из приемника, реле настройки которого было выломано, доносилось шипение, похожее на шипение той маленькой пестрой змейки, которую нес в руках вождь дикарей.

– Всех нам так взять и не удалось, – тихо сказал Турецкий, массируя виски большими пальцами рук. – И что такое двадцать пять и одиннадцать, мы тоже не выяснили.

– Какая теперь разница? – улыбнулся полковник Реддвей.

– А я, кажется, знаю, – вдруг заговорил Марио. – Это волна.

– Какая волна? – все будто проснулись от спячки и посмотрели на Гарджулло.

– Да вот. – Он ткнул пальцем в шкалу приемника, риска которой была установлена на отметке 25…11. – Тут установлено и не движется.

И будто в подтверждение его слов динамик приемника вдруг ожил, заговорил монотонным женским голосом, повторяя одну и ту же фразу:

– Прямое не может сделаться кривым. Прямое не может сделаться кривым. Прямое не может сделаться кривым. Прямое не может сделаться кривым…

– Который час?! – закричал полковник.

– Без четырех восемь. – Мамонтов посмотрел на часы.

– То есть семь пятьдесят шесть, – поправил Турецкий.

– Да, но это ведь местное время. В Мурманске, думаю, сейчас совсем другое время. И что все это значит? Какой же это может быть пароль? – Он выхватил приемник из рук Марио и закричал в динамик: – И чего нет, того нельзя считать!…

Ну и что? Что от этого изменилось? Нужно будет послушать через час. Если семь пятьдесят шесть по местному времени, то они должны транслировать эту фразу каждый час.

Через час, когда они уже были на военном аэродроме и погружали снаряжение в грузовой самолет, все повторилось снова. Голос звучал ровно четыре минуты а потом пропадал. И еще через час, когда были в воздухе. И еще через час. И так целые сутки.

Каждый час команда бросалась к приемнику так, как будто идет война и передают сводки с линии фронта. И каждый раз эта фраза звучала по-новому.

Гоша не находил себе места. Это изречение из Библии крутилось у него в голове, как испорченная пластинка. И каждый раз при этом он вспоминал невидящие глаза старика Дронова.

На следующий день, когда вернулись на базу, разобрали оборудование, все собрались в кабинете у Реддвея. Приемник стоял на самом видном месте, как почетный спортивный кубок. В положенный час шипенье прекратилось и пошла знакомая запись.

– Ну что это может быть? Что это может быть? – твердил Турецкий, внимательно вслушиваясь в приятный женский голос. – Передатчик может быть где угодно, его не засечь. Что же это такое? Прямо как молитва.

– Что? – Гоша вздрогнул. – Что вы сказали?

– Я говорю – прямо как молитва какая-то.

Мамонтов медленно встал, окинул взглядом всех присутствующих и тихо сказал:

– Это не молитва. Это код.

– В каком смысле? – Реддвей удивленно вскинул бровь.

– Это код. – Повторил Гоша. – Знаете, какие были последние слова Дронова?

– Какие? – спросил Турецкий, чувствуя, что сейчас последнее звено в цепочке замкнется.

– «И чего нет, того нельзя считать». А через несколько минут он уже был мертв.

– Ниточка! – выдохнул Турецкий.

– Что? – не понял Реддвей.

– Дронов говорил про жемчужное ожерелье. А я все думал, какая же нитка связывает воедино бусины? Это код.

– Да, первая половина фразы включает механизм! – подхватил Гоша.

– Считать! Помните? Кто-то у террористов тоже сказал эту фразу, а потом взрыв! – торопил свою мысль Турецкий.

– Вторая половина фразы заставляет механизм саморазрушиться, – продолжил Реддвей.

– Кажется… – Турецкий забегал по комнате. – Кажется… И даже не просто кажется – точно. Я когда-то изучал документы МГБ. Оказывается, еще с тридцатых годов там велись опыты по гипнотическому внушению. Курировал сам Берия. Даже Вольфа Мессинга приглашали. Был такой у нас знаменитый гипнотизер. А потом в сорок девятом лабораторию вдруг всю разогнали, а руководителей ее расстреляли.

– За что?

– Ну, как бы за антисоветскую деятельность, за шпионаж. За метафизические ненаучные способы в работе.

– Ерунда какая-то, – не понял Реддвей.

– То-то и оно, что ерунда. Я тогда еще сомневался. А теперь уверен. Лаборатория опыты завершила. И завершила успешно!

– Ты хочешь сказать, что им удалось…

– Им удалось закодировать агентов, как механизмы, на включение и самоуничтожение! Вот что им удалось! – почти закричал Турецкий.

– Что ты имеешь в виду?

– Это же элементарно. Все разведки это используют. Законсервированные агенты. Еще с пятидесятых. Понимаешь, откуда старики? Это же огромная сеть. Их внедрили тогда еще, а потом дали отбой. Их законсервировали. А теперь дали им команду на включение.

Реддвей все еще недоверчиво смотрел на Турецкого, а тот вдруг помрачнел…

– И знаешь, что еще?… – начал он тихо, но договорить не успел.

В комнату влетел Мамонтов. В руках он держал дроновский приемник. Оттуда раздавался красивый женский голос:

– Кривое не может сделаться прямым… – после паузы вдруг добавивший к набившей оскомину фразе: – И чего нет, того нельзя считать.

– Именно этого я и боялся, – сказал Турецкий.