Слушая Дэна на чердаке, Плетнев задумчиво крутил в руках свой мобильный. А Дэн продолжал фотографировать Антона, словно прятал собственное лицо за фотокамерой.

— А когда же они тебе это рассказали? — спросил Плетнев.

— Да вот пять дней назад и рассказали… Обе умоляли отцу не говорить…

— В смысле — режиссеру этому самому?

— Ну да. Сам прикинь — мне тридцать пять скоро, а тут… будто весь мир обрушился… Отца настоящего — ну, Колю — очень жалко. На поминках я плакал, не поверишь… Я же его знал.

Плетнев заинтересовался:

— Давно?

— Лет пять-шесть тому познакомились… Даша вдруг опомнилась. Стареть стала, о жизни задумываться… Наверно, тогда она ему и рассказала. Просто так, чтоб знал. И мучился… бедолага.

— Знаешь, — сказал Плетнев, листая адресную книгу своего телефона, — Даша все-таки твоя мать. Зря ты так о ней. Или это все потому, что нельзя втроем одного ребенка растить?

На дисплее мобильника возникла надпись «Турецкий» — и фотография Турецкого — он серьезен и хмур. «Ира» — и фотография Ирины, которая смотрит в кадр с нежной улыбкой, будто улыбается лично ему, Антону Плетневу.

— Да в этой жизни все можно! Я никого не сужу, ты не думай. Только ведь Даша и не пыталась меня растить.

На дисплее телефона появилась надпись «Васька» — и лицо сына, немного растерянное, пойманное в движении.

— Может, твоя мама… ну, Люба… может, она боялась, ревновала?

— Нет. Я не нужен был Даше, пока она молодая была. Приезжала раз в полгода с каким-нибудь подарком дурацким. Сидела с мамой, чай пила полчаса… Со мной даже не говорила почти. Мне ничего такого тогда и в голову прийти не могло. — Дэн возился с фотоаппаратом, ходил вокруг Плетнева кругами, искал подходящий ракурс. — Когда я вырос, а ей сорок было — вот тут она начала понимать, что — все. Не будет семьи, детей. Стала чаще приезжать. А мне-то что?

— Она тебя с Колей познакомила как?

— Что — как?

— Тайком от… от твоих родителей?

— Не тайком. Мать знала. Нервничала — это я сейчас понимаю. Но и Даша и Коля слово держали. Просто говорила иной раз: «Нужна тебе одежда для фотосессии, возьми у моего одноклассника Коли в магазине…» Как-то так. Ненавязчиво придумывала повод для встречи, в общем. Я ничего такого не мог заподозрить. — Дэн замолчал. Присел на корточки, сделал очередной снимок. Встал. Сосредоточенно нажимая на кнопки, завозился с фотоаппаратом. Плетневу показалось, что техническую проблему он только изображает. — Он меня и на рыбалку иногда звал. Так, знаешь, тоже ненавязчиво. Чтоб я… не заметил. Блин! Вот судьба?! Он под старость счастье нашел, женился по любви, ребенка завел. А тут раз — и все… — Дэн отвернулся — снова возился с камерой, вынимая из нее маленькую квадратную флэш-карту. — Держи свою детективную фотосессию.

— Спасибо! Извини еще раз…

— Зато видно — тщательно работаешь… Вы это… Убийцу найдите. Хороший был мужик. Просто жизнь сложилась… как попало.

— Легко сказать — найдите, — вздохнул Плетнев. — Дело вроде простое, как пять копеек. Ищем убийцу, который где-то совсем рядом, возможно, уже и видели его десятки раз, а понять все равно ничего не можем.

— Это мне кое-что напоминает, — поскреб лысую голову Дэн. — У голландского художника Мориса Эшера есть замечательный цикл картин с нарушенной логикой пространства — «невозможные фигуры». В них затейливым образом используется способность человеческого мозга воспринимать двумерные рисунки как трехмерные. Благодаря этой особенности можно создать совершенно немыслимый треугольник или, к примеру, «вечный» замкнутый водопад. Глаз не замечает несоответствий между отдельными элементами изображения, которые образуют совершенно невозможное, нереальное целое. Отгадка проста, но увидеть ее нельзя.

— Отгадка проста, но увидеть ее нельзя… — повторил Плетнев.

Несколько минут спустя, приложив к уху мобильный, он вышел из двора дома в узкий переулок. Выйдя из двора, обернулся, задрал голову и увидел, что в слуховом чердачном окне поблескивает объектив. Фотограф продолжал работать.