Турецкий пришел в себя на койке тюремного лазарета. Жив? Вроде да… Значит, все получилось?.. Турецкий осмотрелся. В палате он был один. Палата — та же камера, только почище. Те же решетки на окнах, дверь, запертая на засов снаружи. Турецкий попытался подняться, поморщился — больно. Повторил попытку более осторожно: приподнял вначале голову, поворочал шеей — нормально. Правая рука тоже действовала, а вот левая слушалась плохо и отдавала болью в плечо. Турецкий откинул одеяло — грудь и левое плечо были перетянуты тугой повязкой. Он приподнялся на правом локте, проверил подвижность ног и в целом остался доволен: могло быть значительно хуже. Повезло. Он на это и рассчитывал, все для этого сделал верно, но все-таки риск был огромен. Так что повезло. Александр Борисович попробовал вздохнуть полной грудью — закашлялся и повалился обратно на подушку…

Когда открыл глаза в следующий раз, рядом, на стуле, сидел следователь Найденов, на плечах у него был белый халат, в руках папка, но он ее не раскрывал. Глядел на Турецкого с тревогой.

— Администрация СИЗО была обязана разместить вас среди соответствующего контингента из числа работников правоохранительных органов.

— Правда? — улыбнулся Турецкий.

Следователь посмотрел на Турецкого с укоризной, так, будто он сам себя засунул к уголовникам.

— Почему вы не пожаловались хотя бы мне? Я же только теперь узнал, что вы содержитесь в общей камере… — Его передернуло. — Среди уголовников?!

Следователь не изменил обычной официальной манере выражаться, но теперь он был менее сух — чувствовал, что ли, часть своей вины за то, что Турецкий оказался в камере с урками? Нет, скорее, облегчение от того, что Турецкий жив. Потерять подследственного по собственному недосмотру было бы непростительной ошибкой.

— А какой смысл скулить? — Турецкий пожал плечами и невольно поморщился от боли.

Но следователь не понял, что он имеет в виду. Пришлось объяснять.

— В общей камере люди живут по жестким законам, но опасаться мне их сейчас нужно меньше, чем… своих.

— Вы совершенно напрасно идеализируете рецидивистов.

— Да никого я не идеализирую! Моя дырка в спине — результат исключительно частного конфликта. Не сошлись характерами, бывает. В обычной жизни разбежались бы в разные стороны, остыли и забыли, а тут разбежаться некуда, вот и не утихают страсти.

— Вы как будто защищаете своего обидчика?

— Нет, но я уверен, что ему меня никто не заказывал. А вот мой арест — чистейшей воды заказ.

Турецкий видел смущение следователя. Если бы Найденов работал на Максакова и сознательно топил Турецкого, он бы, вероятно, как-то выдал свою досаду по поводу того, что подследственный остался жив после такой заварухи. Турецкий приходил к выводу, что следователь хоть педант и формалист, но все же не куплен. А значит, можно попробовать все ему объяснить.

— Если вы ранены, это еще не значит, что я обязан выслушивать все, что пришло вам в голову в бреду.

— Это не бред. Я могу назвать имя человека, который сейчас заметает следы своего участия в крупной афере…

Найденов перебил:

— Хотите воспользоваться тем, что обвиняемый не несет ответственности за дачу ложных показаний, и направить меня по ложному следу? Этот номер не пройдет, Турецкий! — Он встал. — Как только врачи позволят, мы вернемся к допросам и обратимся к реальным, а не вымышленным фактам. Желаю здравствовать! — И он ушел.