Мы встречались с ней недалеко от Смоленской площади, в кинотеатре «Стрела». Моя ненаглядная стерва выбрала для встречи то еще местечко. Там, в узком просмотровом зале, в самом дальнем ряду располагались не кресла, а диванчик, вроде как для влюбленных, чтобы с комфортом «кино смотреть».

Альбина пришла в соболиной шубе, что должно было быть несколько, на мой взгляд, жарковато. Впрочем, тут же выяснилось, что я не прав. Альбина отставила правую ножку чуть в сторону, так что шуба распахнулась почти полностью, демонстрируя ее роскошное тело – оно было упаковано в одну только черную комбинацию.

– Ну правда я невероятна?

Я хмуро посмотрел на нее и, кажется, первый раз за все то время, что я ее знаю, ничего не почувствовал. Вообще. Меня это обрадовало или нет? Ладно, это было неподходящее время для такого самокопания. Потом.

– Что за фильм смотрим? – спросил я, просто чтобы что-то сказать.

– «Ронин».

– Это еще что за хрень?

– Боевик с Де Ниро и Жаном Рено. – И как бы невзначай добавила: – Знаешь, это тот француз, что прославился в «Леоне», где он киллера гениального играл.

– И кто такой этот Ронин. Фамилия, что ли?

– Да нет. Ронины – это сорок семь японских самураев, которые остались без своего хозяина.

– Ты на что намекаешь?

– Ни на что я не намекаю, дурачок, просто рассказываю.

– Ладно, так что там с их хозяином?

– Их хозяина обманул и убил другой господин. Они стали ронинами – то есть обесчещенными другим господином. Три года они странствовали по Японии, притворяясь ворами, попрошайками и безумцами. А однажды ночью, когда представилась возможность, они объединились, вломились в замок обидчика их хозяина и убили его. Как тебе такая история?

Я промолчал.

– Но это еще не все. Ронины, все сорок семь человек, совершили сепуку. Во дворе того же замка.

– Это еще что за фигня?

– Ритуальное самоубийство. Код воина: удовольствие в бою. Но это еще не все – ты понимаешь, что должен служить чему-то выше себя, а когда это ушло, когда вера умерла, кем ты стал?

– Человеком без хозяина?

– Правильно. Ронином.

– А ронины могли наняться к новому хозяину?

– Вот уж не знаю. Наверно, да. Но они выбрали честь. Ты их понимаешь, не так ли?

Меня аж озноб пробрал.

– Почему ты думаешь, что я их понимаю?

– Так мне кажется.

– Я свободный человек, у меня нет хозяина.

– Ну что ты, милый, – она снова прильнула ко мне, – конечно-конечно, кто же может у тебя быть хозяином?

И снова, в который уже раз, невозможно было понять, насколько серьезны ее слова.

Честно говоря, я был слегка ошеломлен этой легендой, я смотрел на Альбину во все глаза, я, наверно, был ошарашен прежде всего тем, что эту историю мне рассказывает именно она – человек, без малейшего, как мне казалось, понятия о чести и совести. Да она же просто животное, мне ли не знать, она просто издевается надо мной!… Или все-таки нет? Или у меня нервы гуляют уже до такой степени, что способен увидеть что-то подозрительное в любом невинном разговоре?

– А что это за сепу…

– Сепуку. Ритуальное самоубийство. Вспарывание живота ножом.

– Харакири, что ли?

– Нет, харакири – это когда тебе после того отрубают голову, – с удовольствием уточнила Альбина. – А это – сепуку. Разные вещи.

– Понятно, – мрачно пробормотал я, не зная, что и думать. – Погоди! А откуда ты все это знаешь?! Ты что теперь, специалист не по Ближнему Востоку, а по Дальнему?

Альбина захохотала. И это было довольно неприятно, не говоря уже о том, что на нас оглянулись несколько человек. Сцена из фильма – яростная перестрелка – совершенно к этому не располагала. А я не люблю, когда на меня смотрят в общественных местах. Впрочем, тут было темно.

– Ты такой подозрительный, – ухмыльнулась Альбина, отсмеявшись в волю. – Настоящий профи. Как знать, может, за это я тебя и люблю.

– Ты не ответила на вопрос.

– Не будь кретином. Просто я уже видела этот фильм раньше. Расскажи лучше, как мой муженек ко всему этому отнесся. Он уже слетел с катушек, я надеюсь?

– Что ты имеешь в виду? Что мы с тобой ходим в кино?

– Не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Аэропорт и все такое.

– Я его с тех пор не видел, мы только по телефону общались.

– И что он говорит?

– Про то, что деньги ты у него сперла, – ни звука. Спрашивает: ищешь, мол, Альбину?

– А ты?

– А я говорю: ищу, землю носом рою, я уже у нее практически на хвосте.

– Все?

– Все.

Она скинула туфли и закинула ноги в чулках мне на колени. И хотя эта женщина едва доставала мне до плеча, я чувствовал себя словно двоечник, вырвавший страницу из классного журнала. Взгляд ее черных глаз с легким прищуром неприятно холодил внутренности. А ведь раньше такого не было. Что это – мое вдруг угасшее чувство или интуиция профессионала? Лучше, конечно, доверять последнему.

– Насколько далеко ты хочешь зайти в этой афере со своим мужем?

– Не знаю, не знаю… Может быть, еще немного дальше, ты как считаешь?

– Ты не перебарщиваешь? Ты же уже получила все, что хотела, и даже диск сохранила.

– Не злись на меня, милый. Планы же и существуют для того, чтобы их менять. Просто такая возможность – и упускать так глупо. Ну что ты дуешься? У нас ведь у каждого есть свои маленькие секреты, а то и целые скелеты в шкафу. А знаешь что! Подай на меня в суд! – Она снова засмеялась. – Отличная идея, очень практичная, тебе наверняка понравится, ты ведь у нас практичный парниша, движения лишнего не сделаешь, ведь так?

Что– то отвратительное и безжалостное мне почудилось в этих звуках. А ведь совсем недавно я так любил ее смех, мне казалось, что он звучит чистыми, серебряными колокольчиками. Поверить не могу. Но что же на этом чертовом диске? Как же мне это выяснить? Где она его держит?

– Где она?

– Куда ты так торопишься?

– Только не играй со мной. Ты должен был привезти тело в клинику. Но там говорят, что никто не приезжал. Так где она?

Я молчал. Первая заповедь профессионала: не знаешь, что говорить, – молчи.

– А! Понятно. Я же видела фотографию. Она такая симпатичненькая, правда? Такая девушка, которую можно маме представить. – Последние слова Альбина произнесла совсем слабым шепотом, наклонившись к моему рту.

Я молчал. Вторая заповедь профессионала: знаешь, что говорить, – молчи.

– Даже слушать тебя смешно, – не очень последовательно заявила Альбина. – Ну ладно. – Она раскрыла сумочку и достала три пухленькие пачки. Положила себе между ног. – Тебе же это нужно? Ты у меня деловой человек, я знаю, а вся эта лирика не про тебя. Бери, милый.

– Где остальное?

– Где тело? – показала зубки Альбина.

– Это что, викторина у нас? Кто хочет стать миллионером? Слабое звено?

Она по– прежнему была совершенно невозмутима. Фантастическое самообладание. Иногда я сомневался в ее земном происхождении.

– Бери, – сказала Альбина. – Или не бери. Твое дело.

Я протянул руку, машинально пустил веером одну пачку, хотя делать этого не собирался, здесь обмана быть не могло – не в ее интересах. Вот потом, когда все будет сделано, обчистить мои карманы и сплясать на моих костях – это пожалуйста. Хорошо, что она не знает, где мое убежище. Она много раз добивалась от меня, и пару раз даже было искушение свозить ее на озеро, но я сдержался, всегда надо иметь запасной аэродром. Хотя пару раз у меня было ощущение, что она хочет проследить за мной, когда я от нее уезжаю. Так ли уж я прав, когда уверен в своей безопасности? Да, но пока что меня в загородном доме никто не беспокоил. Но с другой стороны, до сегодняшнего дня у нее и не было оснований сомневаться в моей преданности. И даже когда появились, она ведь приперлась сюда с деньгами, она испробует все способы, ей сейчас нужна Маша во что бы то ни стало. Да, Маша…

– Все-таки с тобой очень приятно иметь дело, – проворковала Альбина.

– Почему это?

– Потому что я тебя уже неплохо знаю, и для меня ты такой предсказуемый.

– Ты уверена в этом?

– Хм. Ты знаешь, что я заметила последнее время? У меня появляется такое ощущение, будто ты не очень мне доверяешь. Пойдем покатаемся? – вдруг сказала она. – Ты на своей машине?

– Это правда, ты меня неплохо знаешь. – Я поцеловал ее в щечку, погладил ноги, обтянутые чулками, словно второй кожей.

У нее слегка дрогнули губы – это была уже совсем иная улыбка, она появлялась только в единственном случае – в случае страстного и ненасытного желания. А впрочем, все же она переигрывала.

Я сунул ей деньги назад, между ляжек, да пихнул посильнее, чтобы стало больно. Я умею делать так, чтобы было больно.

Вечером этого же дня я снова залепил Маше глаза пластырем, набросил на нее куртку и вывел во двор. Кажется, у нее закружилась голова, я поддерживал ее.

– Я пока что свяжу тебе руки.

– О господи, опять! Зачем?! Куда я от тебя денусь.

– Никуда не денешься. Я не хочу, чтобы ты запомнила место, где была.

– Так при чем тут руки?! Ты же мне глаза залепил!

– Ты можешь снять пластырь.

Она промолчала, из чего я сделал вывод, что подобная мысль имела место быть.

Я выкатил «лендровер» из гаража. Посадил ее на сиденье рядом с собой. Мы тронулись.

Спустя полчаса я развязал руки и снял пластырь. Мы проезжали равнинное редколесье. Никаких опознавательных знаков, никаких поворотов, дорога себе и дорога. Даже не верилось, что рядом огромный мегаполис.

Бензин заканчивался, но через несколько минут езды была заправка. Подъехали. Никаких работников ни рядом, ни в окошке не наблюдалось. Я вышел из кабины. Ну конечно, мужик спал, уронив голову на стол.

– Эй, парниша, вставай, пора деньги зарабатывать. У тебя тут что, клиентов никогда не бывает, что ли? Так надо со всей заправкой в Москву перебираться.

Мужик продрал глаза и сказал:

– По статистике в Москве каждые три секунды автомобиль переезжает одного человека. Знаете почему?

– Нет.

– Потому что автомобилей так много, что этот человек даже не успевает подняться.

Когда я вернулся к машине, Маши там не было. Ну конечно, кто б сомневался. Только куда она тут побежит, дурочка?

В двадцати метрах от бензоколонки было кафе. Закрытое. Я пошел туда. Осмотрел со всех сторон. Внутрь пробраться она никак не могла. Больше спрятаться негде. Не в лес же она побежала. Хотя почему бы и нет. Ночью? Все-таки вряд ли. Тогда что? За углом, что ли, стоит?

Я сделал шаг вперед и тут же получил сильный удар по голове. Горизонт как-то разом присел. Падая, я увидел Машу с обрезком трубы. Ай да учительница. Я все-таки сбил ее ногами, и на землю мы повалились вместе. От ее воплей я тут же пришел в себя. Вытащил пистолет. Это напугало ее, кажется, еще сильнее.

– Отпусти меня! Отпусти меня! Отпусти меня!!! – Она билась у меня в руках.

– Тихо, тихо! Да заткнись ты! – Я кое-как поднялся на ноги, встряхнул ее, и всхлипывания не то чтобы прекратились, но затихли. Еще заправщик услышит – мне это ни к чему. Хотя, наверно, решит – семейная ссора. – Послушай меня! Я отпущу тебя, отпущу!

– Пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня сейчас!

– Я не могу, не могу! Да замолчи ты! – Я снова достал наручники. – Лезь в машину! – Когда мне удалось ее туда утрамбовать, добавил: – У меня времени мало, понимаешь?! Я не буду тебе ничего объяснять! Терпи, и все будет хорошо. – Я посмотрел на себя в зеркальце. Крови вроде не видно, но я знал, что удар был сильный и не без последствий.

Хороша девица, нечего сказать, приложила бы чуть пониже – пробила бы висок.

Еще через сорок минут, когда мы въехали в город, было уже половина двенадцатого, но это, конечно, не значило, что движение прекратилось. Снова хлынул дождь, Москва встречала нас не слишком приветливо, впрочем, на теплый прием я и не рассчитывал. Я включил «дворники» и сказал ей:

– Запомни хорошенько все, что я тебе сейчас скажу. От того, насколько ты будешь следовать моим рекомендациям, зависит твоя жизнь. Уедешь первым же поездом. Как можно дальше.

– П-поездом? – ошеломленно пролепетала она.

– Да, только поездом, ни в коем случае не самолетом.

– Куда я поеду, зачем? У меня здесь работа, дом… у меня тут все!

– Забудь об этом. Ничего этого больше не будет. Тебя больше не будет. Вот. – Я открыл бардачок, достал пакет. Тут меня сильно затошнило.

Она развернула: новый паспорт, кредитные карточки, медицинский полис, пятнадцать тысяч долларов.

– На какое-то время тебе хватит. Машину себе не покупай. Постарайся изменить внешность насколько это возможно. Обязательно перекрась волосы. Кроме Москвы есть еще один город, который закрыт для тебя.

– Ой!

– Что такое?

– У тебя… у вас кровь… течет с виска. Простите меня.

– Это не с виска. Ничего. Обойдется.

– Она сильно течет, надо перевязать. И рану зашить.

– Оставь, все равно нечем. Да и незачем внимание к себе повязкой привлекать. Там… – У меня снова помутилось в глазах. Я опять остановил машину. Перевел дух. Достал флягу, глотнул. Вроде лучше. Или нет? Наверно, рефлекс: когда достаю флягу, уже кажется лучше.

– Какой? – машинально спросила она, пряча глаза.

– Что – какой? – не понял я.

– В какой город мне нельзя?

Все– таки спросила. Значит, приняла правила игры. Поневоле, но приняла. А что ей еще остается делать?

– Адлер.

– Адлер… Чушь какая-то. То есть я не люблю, я не то чтобы… вернее, я там даже никогда не была, но… Почему Адлер и что вообще все это значит? Вся эта история? Зачем это похищение, кто ты такой? Ну почему Адлер, отвечай, слышишь!

Она вцепилась мне в рукав, пришлось снова остановить машину. И снова глотнуть.

– Адлер – потому что… Это трудно объяснить. Там жила недавно одна молодая женщина, очень похожа на тебя была…

– Жила… Ее что, больше нет?

– Да, ее убили.

– О господи! Да это же бред какой-то! Что, по всей стране отлавливают моих двойников?! Ни за что не поверю! Кому я нужна – скромная училка?!

– Ты даже не представляешь, насколько ты близка к истине. Но лучше тебе ее не знать. Садись на поезд и уезжай. Поняла?

– Поняла, – сказала она упавшим голосом.

Кажется, дошло. Слава богу.

– Но я не могу вот сразу! Мне надо хотя бы с друзьями попрощаться, на работе переговорить…

– Хватит, замолчи! Мне уже надоело с тобой возиться, дура набитая. Я могу хоть сейчас тебе пулю в лоб всадить, мне же забот меньше! Никаких контактов с родственниками, знакомыми – ни с кем. Не звони, не пиши. Не подписывайся на местную газету. Как минимум через год, если захочешь вернуться, я научу тебя, как связаться со мной. Последнюю пятницу каждого четного месяца мне можно отправить письмо. На пересечении улиц Народного Ополчения и Маршала Вершинина на трубе светофора с четной стороны домов надо нарисовать белым мелом черту не меньше двадцати сантиметров. Если на следующий день рядом появится еще одна вдвое меньше, тебе надо будет дойти до метро. Там ты увидишь обувной магазин. За полчаса до закрытия ты войдешь в него, дальше я сам тебя найду. Поняла?

– Значит… все-таки я умерла.

Вместо ответа я снял с нее наручники.

– Все запомнила?

– Да.

– Выходи.

Мы уже четверть часа стояли возле Курского вокзала.

Она нерешительно посмотрела на меня.

– Ну давай же!

И она вышла из машины.

Маша взяла билет на поезд No 28 Москва – Кисловодск, отправление в 00.25, время в пути 34 часа 43 минуты, время прибытия – 20.54. Но все это было пока что не особенно важно, просто Кисловодск оказался ближайшим рейсом. А там видно будет. Придет что-нибудь в голову получше, сойдет по дороге. Кроме того, она все еще не решила, до конца ли верит она этому странному и непоследовательному человеку. Все ли ей действительно необходимо делать так, как он велит.

Она шла по перрону и думала о том, что выглядит, наверно, не слишком презентабельно. Купить, что ли, новую одежду? На вокзале есть кое-что, но времени уже осталось впритык.

И точно, несколько минут спустя ее остановил патруль. Проверили документы. Она показала паспорт и билет без особого волнения, почему-то была уверена, что документы в порядке. Тут, правда, только пришло в голову, что она в паспорт свой новый даже не заглянула и не знает, как ее, собственно, зовут, вот дурища-то! Но милиционер неожиданно выручил.

– Что же это с вами, Екатерина Павловна, случилось? – Высокий симпатичный сержант показал на заляпанную грязью куртку.

– Упала.

– Н-да. Сочувствую. Погодка, знаете ли. Счастливого пути.

«Екатерина Павловна» кое-как добрела до своего тринадцатого вагона и быстро нырнула в купе. Никого.

Чистые, чуть влажные простыни. Она всегда это терпеть не могла в поездах. Но не сейчас. Какая благодать! Неужели можно просто растянуться на полке и на какое-то время забыть обо всем этом кошмаре? Неужели так бывает?

Наверно.

Вот стоят же люди в коридоре, в тамбуре, возятся с поклажей, бегают по перрону, курят, ходят в туалет, пьют пиво, целуются, прощаются – у них, наверно, нормальная, спокойная жизнь, долги, супружеские измены, непутевые дети. А у нее что? Разве можно поверить, что еще неделю назад она была такая же, как они все? Правда, без особых долгов, детей и супружеских проблем. Ну так что ж! Этим добром обзавестись никогда не поздно! Ведь она теперь в самом деле начинает новую жизнь, а ведь давно этого хотела! Странный, по правде, предоставляется шанс.

Последнее время ее существование уже сильно раздвоилось, было одно привычное – в гимназии, и другое, о котором теперь даже вспоминать как-то странно. Но ведь и его она себе завела от одиночества. С тех пор как она рассталась с последним любовником, минуло полгода и кое-что, конечно, изменилось. Но это произошло не совсем так, как ей бы этого хотелось… И она вспомнила, как этот загадочный тип с пистолетом в руке спрашивал ее, что плохого она сделала в своей жизни, а она ничего не смогла вспомнить, наплела что-то про фломастеры. Она действительно это тогда не вспомнила или притворилась? Удивительно, но она не могла самой себе ответить на этот вопрос! А если бы она тогда помнила, так что ж, это – это действительно так ужасно? Так плохо? Но почему? Кому от этого было хуже?

Э! Да что теперь говорить. Плевать. Новая жизнь так новая жизнь. Все вчерашнее остается за бортом! И пусть будет что будет. Впереди наверняка ее ждет что-то удивительное и замечательное. Уже хотя бы потому, что хуже того ужаса, что был с ней последние дни, ничего и представить себе нельзя. Да, но кто же этот странный человек… Да что это такое?! Почему она все время о нем думает, да еще так неопределенно, хотя явно без особой ненависти?

А что?! Разве не он ее и похитил, в конце концов?!

Но – зачем?!

Похитил, чтобы защитить? Такой вот экстравагантный способ? Что-то верится с трудом. Вернее, вообще не верится. Может быть, оказалось, что она единственная наследница банкирского дома Ротшильдов и теперь русская мафия пытается ее убрать подальше? Ну конечно, это же было так ясно с самого начала.

И вообще, что-то слишком много она о нем думает. Ну и что такого? А ничего такого. Ничего странного! В конце концов, это ведь единственный живой человек, с которым она общалась последнюю неделю. Словно она оказалась с ним на необитаемом острове. Интересно, а что было бы, если б они там оказались?

Фу ты. Какие детские фантазии, в самом деле. Детские! Да, дети. Вот по ним она, наверно, и соскучилась больше всего. У нее было четыре класса, в которых она преподавала английский язык, – два третьих и два десятых, совершенно малыши и уже совсем взрослые бездельники.

Поезд пошевелился, словно раздумывая, и медленно покатился. Значит, двадцать пять минут первого. В купе заглянул проводник, кавказского типа сорокалетний мужчина, совсем без акцента.

– Чай будете?

– Два стакана, пожалуйста.

– Вы же одни?

– Ну да.

– Так я вам потом еще долью, зачем же холодный пить.

– Спасибо.

– А может, покрепче чего?

– Нет… да, пожалуй… Хотя нет, я очень устала, сейчас сразу спать завалюсь.

– Понял.

Все правильно она сделала, все правильно. Хотя бы на первом этапе стоило воспользоваться его советом и смыться из Москвы, не сможет же он за ней проследить, в самом деле! Да и она оглядывалась не раз, никто за ней по вокзалу не шел. Сбежать сейчас из города – а там видно будет. Береженого Бог бережет. Какие у нас есть английские пословицы на этот счет? Она попыталась представить себя в классе. Вышло так себе.

Ну ладно. Береженого Бог бережет? А вот хотя бы – оne cannot be too carefool. Невозможно быть слишком осторожным. Нет, это не совсем то.

Снова появился проводник, принес чай и печенье. Он отпила, обожглась, отодвинула стакан, пусть остынет.

А если, допустим, discretion is the better part of valour? Осторожность лучше доблести? Неплохо, неплохо. О! Она не заметила, как завелась, даже подпрыгнула от удовольствия. Конечно. Forewardner is forearmed – предостереженный значит вооруженный. Просто как все гениальное.

В дверь снова постучали, наверно, горячий кавказский мужчина опять хочет спиртное предложить, подумала Маша.

– Открыто.

Но это был не проводник. Вошел маленького роста мужчина в умопомрачительном галстуке. И хотя на нем еще много чего было надето, но галстук бросался в глаза в первую очередь.

– Соседями будем. – Он повесил плащ. – Далеко путь держите?

Она неопределенно пожала плечами.

– А я до конца.

Никаких сумок, чемоданов, портфелей, однако, у мужчины не было.

– Может, сходим поужинаем в вагон-ресторан? – предложил он, разглядывая Машу.

– Что-то не хочется, – через силу улыбнулась она. – Может, позавтракаем?

– Договорились! Но я все же подкреплюсь. – И он вышел.

Маша вдруг почувствовала себя словно в ловушке. Это было странно. Мужик ненавязчивый, ничего угрожающего, а все же… Снова стук в дверь.

Она вздрогнула. Это словно подтверждало ее мысли. Маша быстро поставила дверь на предохранитель – так, чтобы открывалась только на пятнадцать сантиметров. И чуть не прищемила пальцы – дверь дернулась, и она вскрикнула, зажимая себе рот рукой. Там стоял он.

– Быстро, иди за мной.

Ничего не спрашивая, она так и сделала. За несколько секунд, что они шли, почти бежали, в тамбур, она подумала, что вспоминала о нем слишком часто, можно сказать, думала не переставая, – вот и появился.

В тамбуре она едва успела прошептать:

– Что случилось?

– Они здесь… некогда объяснять. Прыгай.

– Что?!

А он каким-то образом уже открыл дверь и выпихивал ее наружу. Поезд между тем давно уже шел на полном ходу.

Может, он все-таки хочет ее смерти? Но как-то сложно, очень мудрено… А может, ему надо по каким-то причинам, чтобы она погибла, упав с поезда?!

Но эта мысль была уже запоздавшей, пассивной, ничего не решавшей, потому что мгновением раньше, почти одновременно с тем, когда в тамбуре и коридоре началась пальба, Маша сама сделала шаг в черноту и теперь летела под откос, сбивая коленки и выворачивая руки.

Я упал ничком и так лежал некоторое время, – наверно, секунд десять, а может, и все двадцать. Наконец способность что-то приказывать своему телу вернулась – и я рывком сел. Пожалуй, эта дырка в животе способна отвлечь меня от больной головы. Нет худа без добра.

Спрыгивая с поезда, я продолжал расстреливать человека, преследовавшего меня, и, думаю, убил его. Но этот гад, еще падая, продолжал палить в белый свет как в копеечку, и в результате задел меня – рикошетом от поезда. Более идиотского ранения я не получал.

И теперь ко мне приближались люди. С расстояния в десять метров я их разглядел. Это был Жора с двумя незнакомыми мне гориллами. Вот с кем я играл в поезде в войнушку. Не хватало, впрочем, еще двоих, тех, наверно, я таки уложил.

Жора держал за руку Машу. Итак, мелкий засранец меня выследил. Я пытался сообразить, кто в этой путанице на чьей стороне, – и не смог. Во всяком случае, если меня подстрелили, то, наверно, не из дружеского расположения. Пора было начинать переговоры, и я брякнул:

– У тебя потрясающий галстук. Дашь поносить?

– Брось пистолет, – рявкнул Жора.

Я бросил. Пожалуй, с этим бешеным коротышкой связываться не стоило. Наверно, если буду его слушать, могу продлить себе жизнь на четверть часа. А она того стоила.

– Дальше! – зашипел Жора.

– Ты хочешь, чтобы я до него дополз и бросил снова?

– Заткнись! – Он кивнул одному из своих горилл, и тот подобрал мою пушку. – Теперь второй.

Пришлось подчиниться и на этот раз. Эту пушку чудовищной убойной силы – «глок» калибром 11,43 миллиметра – было особенно жаль отдавать, из нее я не успел сделать ни одного выстрела.

– Кто она такая? – спросил Жора, тыча пистолетом в Машин плащ.

Я пожал плечами.

Жора как– то странно на нее посмотрел.

– Это Альбинина сестра?

Я снова пожал плечами.

Маша сжалась и умоляюще смотрела на меня. Интересно, что я мог тут еще сделать, кроме того, что истечь кровью? Оставался, правда, еще третий пистолет, парабеллум, удобно зафиксированный за голенищем экковского ботинка. Пришлось постараться оперативно его вытащить и оперативно же пощекотать мерзавцев. Горилл я уложил рядком, а мелкий ублюдок сумел смыться. Надо же, я боялся, как бы он Машу не ухлопал, но Жора, видимо, соображает быстрее, чем действует.

А она стояла, зажав уши руками и закрыв глаза. И кажется, могла простоять так долго. Пришлось бросить в нее камешком. Она пришла в себя и тут же бросилась ко мне:

– Ты можешь встать?

Кажется, в этой девочке я не ошибся. А ведь такое со мной впервые за долгое время. Меня хватило только на то, чтобы сказать ей, как найти Слона. Об остальном он позаботится.

Была ночь. Мы катались с отцом на лодке. Почему я решил, что этот могучий, бородатый мужчина – мой отец? Только потому, что он называл меня «сынок»? Разве этого достаточно?

Мы плыли в неопределенном направлении. Мы словно кружили на одном месте. Я то видел берег, то нет, я даже не мог толком понять, море ли это, бурная река ли? Что такое со мной творилось? Больше всего я хотел посмотреть в зеркало на себя, чтобы понять если не кто я, то хотя бы сколько мне лет. Тут счастливая мысль пришла в голову, я свесился было за борт, чтобы глянуть на свое отражение, но могучий, бородатый человек одной рукой резко втянул меня обратно, прикрикнув сурово: «А ну не балуй!» – и я мигом присмирел.

«Луна волнует море, как женщину», – сказал вдруг мужчина.

Значит, все-таки море, подумал я. Давно не был на море, хорошо.

Я взялся за весла. В темноте я чувствовал приближение утра; загребая веслами, я слышал дрожащий звук – это летучая рыба выходила из воды и уносилась прочь, со свистом рассекая воздух жесткими крыльями. Я мерно греб, не напрягая сил, потому что поверхность воды была гладкой, за исключением тех мест, где течение образовывало водоворот.

«Сорвалась», – сказал вдруг мужчина.

Наконец– то я понял, что мы тут делаем. Мы рыбачим.

Солнце едва приметно поднялось из моря, и мне стали видны другие лодки; они низко сидели в воде по всей ширине течения, но гораздо ближе к берегу. Потом солнечный свет стал ярче и вода отразила его сияние, а когда солнце совсем поднялось над горизонтом, гладкая поверхность моря стала отбрасывать его лучи прямо в глаза, причиняя резкую боль, и старик греб, стараясь не глядеть на воду. Я смотрел в темную глубь моря, куда уходили мои лески. Смотреть так было все равно что закрыть глаза. Я закрыл глаза. Меня обдало солеными брызгами. И одновременно другой я открыл глаза.

Я лежал на кушетке. Я огляделся, подумал было, что это подвал моего «Подшипника», но нет, это место мне было неизвестно. В двух шагах от меня в кресле сидела Маша. Она спала. Возле ее ног лежала книжка корешком вверх. Там было написано что-то не по-русски. Ах да, она же «англичанка». Поднапрягшись, я сообразил, что это Хемингуэй, «Старик и море». Когда-то в детстве меня пытались заставить ее одолеть. Кажется, не получилось, уже и не помню.

Я пошевелился. В боку появились болевые ощущения, но такие туманные и неясные, что я сразу понял: дело идет на лад. Сколько же я проспал? Часов на руке не было. Какое сегодня число? Разбудить, что ли, мою сиделку? Попробую обойтись.

Я осторожно спустил ноги на пол. Он был деревянный. Нащупал тапочки. Надел. Машинально глянул на них. Незнакомые. Но размер не Слона, это точно, на того сорок пятый еле налазит. Я вышел из комнаты. Страшно хотелось есть. И пить. Я глянул в окно – судя по всему, мы были на первом этаже. Вдали на небе, распахнувшись над горизонтом, было красивое багровое зарево. А перед ним – бескрайнее унылое поле, подгнивающее в бесконечных дождях. И, как ни странно, я любил все это. Ведь сколько раз уже мог уехать подальше, сменить климат, но нет же…

Я подумал, что хорошо создан мир, только зачем и с какой стати люди делят друг друга на трезвых и пьяных, служащих и уволенных, киллеров и их жертв да еще черт знает на кого? Почему трезвый и сытый спокойно спит у себя дома, а пьяный и голодный или раненый и прячущийся должен бродить, не зная приюта? Почему кто не работает и не получает жалованья, тот непременно должен быть голоден, раздет, бос? Кто это выдумал? И почему же птицы и звери не служат, не работают и не получают зарплату, а живут в свое удовольствие?

Ну конечно, это был деревенский дом, купленный каким-нибудь любителем природы, по всему видно, и интерьер не без городской руки. А вот чайник электрический! Я наклонил горлышко и выпил его весь. Кажется, впрок мне это не пошло. Как-то разом отяжелел, да и голова закружилась. До табуретки было рукой подать – пара шагов, но я все равно умудрился промахнуться и рухнул на пол.

На шум выбежала Маша. Кое-как доволокла меня до кровати. Потом принесла творог со сметаной и согрела куриный бульон. Пока я приходил в себя, а потом ел и пил, она мне все рассказала. В лице у нее появилось какое-то новое выражение. Может ли человек так измениться за несколько дней? Почему бы и нет, может, еще и не так, мне ли не знать.

…Слон сам оказал мне необходимую помощь, ему было не впервой. Пуля прошла навылет, никаких осложнений не предвиделось. После этого Маша перевезла меня на дачу к своему бывшему профессору. Он купил дом в деревне, но сам в нем бывает только летом. Так что тут мы можем торчать сколько душе угодно. После приезда сюда я проспал тридцать часов, что называется, без задних ног. То есть со времени перестрелки в поезде прошло уже двое суток. Вот, собственно, и все.

Я вдруг снова почувствовал себя голодным и попросил еще поджарить хлеба.

– Тебе сейчас нельзя жареного.

– Что за чушь. Лучше сделай, а то я опять встану.

– Напугал. – Но все же она пошла выполнять каприз, и, по-моему, не без удовольствия.

А когда вернулась с дымящимися пшеничными сухариками, политыми оливковым маслом, я попросил телефон.

Она протянула мобилу.

– Это не моя. – Я с подозрением повертел трубку в руке. Телефон – страшная сила, для тех, кто умеет пользоваться, конечно.

– Мне твой приятель-бармен дал, сказал, что твоя трубка прострелена.

– Слон?

– Ага.

– Он знает, где мы сейчас находимся?

– Я не говорила.

– Хорошо. Нет, подожди, я не верю. Он бы тебя не отпустил со мной в таком случае.

– А он и не отпускал. Он у тебя спросил, что теперь делать, и ты сказал, что она, то есть я, тебя спрячет.

Ничего этого я не помнил.

– Я не думал, что еще увижу тебя. Почему ты осталась?

– Я подумала, что в долгу перед тобой.

– Ни в каком ты не в долгу.

– Мне так не кажется. И… я даже не знаю, как тебя зовут.

– Вот и хорошо.

– А мне вот было интересно, почему ты вернулся, ну там, на вокзале.

– Ну а почему бы мне не вернуться? – Черт меня возьми, если я сам знал, почему я вернулся.

Ну ладно. Я позвонил Слону, он не отвечал. Что еще? Я позвонил Электронику. Тот всегда был на месте. Может, он и не сидел круглосуточно в своем бункере (хотя у меня складывалось именно такое впечатление), но отозвался мгновенно.

– Есть новости?

– Был один разговор. Будешь слушать?

– А о чем речь?

– О какой-то перестрелке. И о тебе.

– Тогда ясно. Давай лучше своими словами.

– Босс орал на Жору из-за каких-то трех трупов…

– Четырех, – уточнил я.

– Прости?

– Четырех. Трупов было четыре.

– Да нет, ты ошибаешься, он сказал три.

– А я говорю – четыре.

– Подожди минутку, я проверю. – Электроник возился какое-то время, а потом вынужден был признать: – Ты прямо ясновидящий. Действительно, он возмущался тем, что Жора устраивает операции, в результате которых гибнут ценные кадры.

– А что Жора?

– А что Жора. Жора помалкивал в тряпочку.

Так– так. Значит, Жора действовал по своей инициативе. Он решил кинуть Босса. Почему? Жора не похож на самостоятельную фигуру. Ему нужна чья-то поддержка.

– Прокрути мне запись с этого места.

Раздался щелчок, и потом чистые и внятные голоса, никакого шума пленки, никаких помех, словно эта дружеская беседа протекала у меня под боком.

"Б о с с. Я хочу знать, что происходит, твою мать! Почему это произошло?!

Ж о р а. Значит, так. Только успокойтесь. Не нервничайте. У меня для вас плохая новость.

Б о с с. Говори.

Ж о р а. Вы успокоились?

Б о с с (в бешенстве). Говори!!!

Ж о р а. Отлично. Они спелись. Альбина и наш дорогой, в смысле – недешевый, профессионал. Он на ее стороне. Он ей доносит все, что у нас тут узнает. Он ее… простите, Босс, он ее, как бы это сказать попроще, трахает. И еще он ее охраняет. Вместо того чтобы пришить. Они вместе…

Б о с с. Заткнись!

Ж о р а. Вы не поняли, Босс, они вместе пытались удрать, я хочу сказать, там, в поезде, они были вместе…

Б о с с. Заткнись!!!"

Щелчок.

– Дальше он бросил трубку, – сказал Электроник.

– Я догадался. Спасибо. Извини, я сейчас немного нездоров, через пару дней получишь деньги.

– Да никаких проблем.

Я снова думал над тем, кто может покровительствовать Жоре. По всему выходило, что это может быть только один человек, только один человек может так искусно водить Босса за нос. «Есть такой человек, и вы его знаете».

Но ведь Жора не совсем идиот? Зачем он врет Боссу? Он же видел, что в поезде была не Альбина, он сам у меня спросил: кто это? Но сильно ли он был удивлен? Едва ли. Хотя, с другой стороны, все произошло так быстро, что вряд ли я успел хорошенько запомнить выражение его поганой физиономии.

А с другой стороны, если он видел, что это не Альбина, то зачем он ее ловил? А он ведь ее ловил, ее, не меня, это ясно как пять копеек. Они проследили за нами до вокзала, подождали, пока я ее высажу, и только тогда сели в поезд. Поезд вычислили проще простого, так же как я. Ночной с Курского вокзала один такой – между двенадцатью и часом. Есть еще, конечно, проходящие, но это уже наудачу, так что начали с кисловодского, тем более что он далеко идет, – просчитал Жора мою логику. Непрост, непрост оказался мелкий засранец. Я его где-то даже зауважал. Ну а дальше – легко. Кавказские проводники – это вообще без проблем, я сам сунул пятьсот рублей, чтоб до следующей станции в тамбуре постоять, и тут же сел.

Значит, ясно, что Жора просто комедию передо мной ломал, чтобы потом перед Боссом (когда мы вместе к нему вернемся) все правдоподобно выглядело. Нет, стоп! Если он заинтересован в том, чтобы Альбина осталась жива, то…

Так– так-так. Замысловатая у нас получается загогулина. Я размышлял, уставившись себе в ноги, а теперь поднял голову и понял, что Маша все это время за мной наблюдала.

– У тебя глаза бегают, когда ты думаешь, – сказала она, поймав мой недвусмысленный взгляд и немного смутившись.

– Это не глаза, это мысли, – сказал я. – Иди ко мне.

– Тебе нельзя, – не слишком-то сопротивляясь, сказала Маша.

– Еще как можно.

…Потом, когда она застегивала кофточку и поправляла волосы, я равнодушно и в общем-то машинально, повинуясь скорее рефлексу, нежели обдуманной тактике, спросил:

– И где наша дача находится?

– Тут. – Себе она сделала кофе и, отхлебывая, внимательно меня разглядывала, словно первый раз.

– В смысле географии.

– В Новоникольском.

– Это деревня так называется?

– Ага.

У меня слегка засосало под ложечкой. Да нет, вру, чего там слегка, мне словно дали под дых.

– А район как называется? Подожди… Это не возле Красногорска? Не на северо-запад от него? Лучше скажи сразу, что это не так.

– Точно. Ты здорово ориентируешься на местности.

Я молча взялся за голову. Что тут еще можно было сделать?

– Что случилось?! – испугалась Маша.

– Да, в общем, ничего особенного. В общем, все нормально. Просто везучие мы с тобой очень. В десяти километрах отсюда мой дом находится. Тот самый, где я тебя прятал. Вот так совпаденьице.

– Действительно забавно!

– Ничего забавного. Они же тебя, то есть нас, не на вокзале вычислили, а наверняка вели уже перед тем какое-то время. А это значит, что, скорей всего, знают, где моя берлога. Будут искать там в первую очередь, спрашивать у местных в округе. То есть они здесь рядом будут искать, понимаешь?

– Понимаю, – прошептала она.

– На чем мы сюда приехали?

– На твоем «лендровере».

– Плохо. Его-то они и станут искать прежде всего. Где машина? В гараже?

– Да ты что. Какой же гараж у профессора-филолога?

– Откуда мне знать, что есть у твоего профессора. Так что же, она прямо возле дома стоит?!

– Ну да. Ой… Я не подумала, прости.

Я только почесал репу.

– Да ладно уж. Давай выбираться отсюда. Дай мне телефон. Нет, подожди. Рядом есть дома?

– Конечно.

– Кто в них живет?

– Я не знаю точно, видела только мельком. Тоже москвичи какие-то купили.

– Ты можешь узнать, они сейчас дома или нет?

– Наверно… А что ты хочешь сделать?

– Ты можешь узнать или нет?

– Сперва скажи, зачем тебе.

– О господи, да чтобы выжить всего-навсего! Не бойся, я не собираюсь с ними ничего делать.

– Ну ладно, я попробую… Но я не знаю их телефонов, наверно, придется сходить…

– Придется, придется, – я уже подталкивал ее к выходу.

В тридцати метрах от нашего дома – снаружи ничем не примечательной, большой, но покосившейся избы – стоял вполне себе цивильный белокаменный особнячок. Во дворе за высоким забором я увидел «Ауди А-6», очень неслабо. В самом доме явно кто-то был.

Но это было слева от нас. Справа – еще один, почти такой же, ну прямо нью-йоркские башни-близнецы, ухмыльнулся я про себя, Центр международной торговли, блин. Кому-то из вас, ребята, крупно не повезет.

На улице не было никого. Очень мило с вашей стороны. Я подтолкнул Машу к дому с «ауди», на него я возлагал наибольшие надежды, а сам пошел, даже побежал к другому. У нее инструкция была простая – любым способом войти внутрь и узнать, кто там живет; нельзя сказать, чтобы она двигалась с энтузиазмом, но по крайней мере не отказалась. Я тем временем кое-как справился с калиткой и вошел во двор. Свет в окнах не горел. Я лихорадочно соображал, годится это для убежища на ближайшее время или нет. Обследовал дом вблизи – никаких признаков живых людей. Машины во дворе нет. Собака не гавкает. Гараж в доме имелся, но определить, есть ли что за наглухо опущенной металлической заслонкой, было нереально. Я бросил камешек в окно. Реакции не последовало. Я подождал, потом постучал в дверь, тут был звонок, но я его игнорировал. Подождал. По-прежнему никого и ничего. Нормальное место для убежища. Конечно, никто не знает, когда вернутся хозяева, но уж, наверно, не на ночь глядя, тем более что сегодня воскресенье. А внутри наверняка сигнализация.

М– ммм… А если сделать все наоборот?

Я вернулся, залез в «лендровер», ключи Маша оставила в бардачке. Завел машину, выехал и припарковал ее на участке соседей так, чтобы она была видна с улицы. Это самое главное, чтобы тачка была видна. Так, что еще? Я вспомнил, что в дорогу нас собирал Слон, и проверил, нет ли чего под сиденьями. Ну конечно, там лежало помповое ружье и коробка с патронами. Ай да Слон. «Я вам денежки принес, за квартиру, за январь. – Вот спасибо хорошо, положите на комод».

Все, надо спешить. Я вылез из машины и побежал к дому соседей. Как там Маша без меня? Она все еще не появилась. Бок покалывало, но ничего, терпимо.

Возможно, я подоспел вовремя, возможно, немного опоздал. Маша, пытаясь сохранить вымученную улыбку, отбивалась от стриженного наголо парня лет двадцати, не больше, не дававшего ей уйти. Хотя ей уже было явно не весело. Как я потом узнал, она занималась переписью населения. Лысому это было по барабану, он скучал.

Лысый парень стоял в дверном проеме, а Маша перед ним, в доме, пришлось его слегка подвинуть прикладом. Лысый этого не ожидал, упал ничком на пол. Маша зажала себе рот. Лысого я связал, затащил в какую-то комнату, наверно спальню, положил на кровать, привязал руки к спинке, заткнул рот. Посмотрел на Машу. Она мне помогала, хотя была по-прежнему растеряна. Все же сказала:

– Ты всех привязываешь к кровати?

– Только тех, кто мне особенно нравится. – В доказательство я поцеловал лысого в лоб. Он уже очнулся к этому времени и испуганно захлопал глазами. Я нашел у него в кармане ключи от «ауди».

– Ты дурак, – резонно заметила Маша.

– Не мешай, мне надо с ним побеседовать. Да не бойся ты, не стану я ему ничего делать. Возвращайся домой, пожалуйста.

Она ушла.

Я достал из внутреннего кармана корочку сотрудника ФСБ, которую забрал у мертвого в «мазде». Теперь там была моя фотография. Помахал перед носом у парня:

– Посмотри на меня, орел. – Эта фраза, была, наверно, лишней, орел и так только на меня и таращился. Наверно, я ему нравился, поцелуй не прошел бесследно. Я вытащил кляп.

– Ах ты гнида, – просипел он.

Нет, все– таки я ему не нравился. Я вернул кляп на место и навел на него ружье. Парень заерзал по кровати.

– Я буду спрашивать, а ты кивай или мотай головой, уловил? Чей это дом?

Он снова что-то замычал, вернее, не что-то, а вполне недвусмысленно посылал меня в определенном направлении. Я прижал ствол к его животу и нажал на спуск. Выстрел был, естественно, символический, оружие я еще не заряжал. Я вытащил из кармана куртки коробку с патронами и стал это делать у него на виду. Потом снова прижал ствол к животу.

Брюки между ног у него стремительно потемнели. Вот это правильно. Я снова вытащил кляп сказал:

– Если ты слушал, что я говорил своей девушке насчет тебя, то напрасно, я ее обманул. Итак, последняя попытка. Чей это дом? Твой?

Он судорожно замотал головой, потом выдохнул:

– Филимонова! Филимонова!

– Футболиста, что ли? Вратаря?

– Политика! Депутата Думы!

Я выглянул в окно: да, действительно, номер думский. Ну и ну. Надо же, Филимонов – председатель Комитета по науке и технике, тот самый, что занял это кресло после убийства Полторака. Это даже смешно. Непонятно только, хорошо или плохо. Полторака грохнул Степанов. Я убрал Степанова. Филимонов сел в кресло Полторака… А, ладно, плевать.

– А ты кто?

– Водитель я.

– Как звать?

– Гена…

– Документы есть?

Он мотнул головой на пиджак, висевший на стуле. Я достал оттуда бумажник. Так, вроде все похоже на правду. Эти уроды, «народные избранники», действительно ездят на «ауди». Корочка была ничего себе. «Государственная дума, Мартиросов Геннадий Игоревич, водитель первой категории».

– Что значит водитель первой категории?

– Ну… Это те, кто возят вице-спикеров и председателей думских комитетов, таких, как Филимонов. Разве у вас в конторе, этого не знают? Или вы меня проверяете?

– Помалкивай.

Я с сомнением посмотрел на двадцатилетнего парня. Дать по зубам или не надо? Шофер у Филимонова этот сопляк? Ну и что? Кто-то его туда пропихнул, мне какое дело.

– Почему в доме никого нет? Где сам Филимонов?

– У Сергея Сергеевича завтра юбилей, пятьдесят лет…

– Ну? Живее.

– Должны были гости приехать, там родственники всякие. А него приступ аппендицита. Он сейчас в ЦКБ лежит…

– Это я и сам знаю, – оборвал я водителя с суровым видом. – Так что, все отменили?

– Ну да…

– А ты чего здесь торчишь?

– Сергей Сергееич велел. Он мне утром позвонил, сказал, что завтра вечером его старый друг приедет, чтобы я помог ему устроиться, все подготовил…

Если водила не врал в главном, то, значит, сутки здесь никого не будет. А за сутки много чего может измениться.

– Ну вот что, Гена, слушай меня внимательно. У твоего Сергея Сергеича дела – дрянь. Проворовался он, понял? – Самое смешное, что я ведь почти наверняка говорил правду. – Коррупционер он, понял?

Гена округлил глаза.

– Так ведь он…

– Чего – он?

– Он же член Антикоррупционного комитета… Как же это?

– В том-то все и дело! – Вдохновение меня не покидало. – Представляешь себе, какой будет скандал? В общем, так. Подвал тут есть?

– Ну… конечно.

– Хорошо. Возьмешь себе жратвы побольше, и я тебя в подвале запру. Посидишь там сутки. Пока друг твоего шефа не приедет. Мы его брать будем. Ты уверен, что никто прежде него не появится?

– Да вроде нет…

– Жена там, дети? Имей в виду, что если соврал и у меня из-за тебя сорвется операция, то я и тебя живенько к этому делу подошью – мне это раз плюнуть, уловил?

Он испуганно мотнул головой.

– Теперь выворачивай карманы. Что там у тебя есть – телефон, пейджер – все сюда гони.

Гена с готовностью, я бы даже сказал – с радостью, все отдал.

– Отлично. Теперь идем на кухню. Ты мне начинаешь нравиться, парень.

Пять минут спустя я запер его в подвале. Вылезти оттуда, я проверил, было нереально. Подкопы за сутки не делаются.

Все, теперь надо было сваливать, и побыстрей. Я быстро обошел дом – больше никого не было. Потом порвал телефонный кабель, сел в машину и перегнал ее в наш двор.

– Как поживает мой драгоценный супруг? – равнодушно спросила Альбина, доставая вишенку из коктейля.

– Плевать мне, как он поживает! – Во рту у Жоры пылало от только что проглоченной чашечки саке.

Они сидели в ресторане «Конфуций» в здании гостиницы «Космос», на втором этаже. Это было удобное место для встречи. Вокруг непрерывное людское столпотворение и много прочих злачных заведений, куда всегда можно как бы ненароком перейти и там раствориться.

– Какой ты смелый, Жорик, – с деланным возмущением заметила Альбина. – Ты как будто его совсем не боишься. Или я не права?

– Плевать! Я заменю его. Даже ваш азиатский дружок этого хочет. Я заменю его. Я, слышишь, я буду на самом верху!

Альбина сделала вид, что хлопает в ладоши.

– А ты знаешь, что такое быть «на самом верху»? Ты думаешь, тебе там будет уютно?

Жора непонимающе уставился на нее. Он неуютно чувствовал себя с Боссом, еще хуже с Азиатом, но она, эта сучка, всех их переплюнула, всем даст сто очков вперед, всеми вертит как хочет. По крайней мере, выглядит это так.

– Ты вообще представляешь, во что ввязываешься? – продолжала Альбина. – Не лучше ли оставаться на своем месте?

– Ты меня подначиваешь, что ли? – не выдержал Жора. – Мое слово твердое! Все будет как я сказал, зуб даю.

– А, ну тогда конечно. Значит, эта резня там на вокзале была просто репетицией? – насмешливо сказала Альбина. – Это все меняет.

Жора соображал, что ответить. Ответить было нечего.

– Ну так слушай, дорогуша. – Альбина сменила ернический тон на более жесткий. – На кой черт мне твой зуб?! Без этой сучки, без учительницы, можешь со своим будущим распрощаться, не только с зубом. И со мной, кстати, тоже. Потому что я от всего отказываюсь. Уловил, урод?

Жора вдруг подпрыгнул, немыслимым образом изогнулся и схватил ее за запястье, впился, словно клещами, Альбина даже скривилась от боли.

– Да ни от чего ты не отказываешься, стерва, ясно?! Я уже слишком много поставил на карту. Я лично ее замочу и разрежу на кусочки. Мне плевать! Даже если на это вся моя жизнь уйдет.

– Жорик, – нежным голоском проворковала Альбина, – отпусти мою руку, придурок.

Она потерла запястье, потом положила на него ложечку мороженого, очевидно, это доставило ей удовольствие, Альбина даже прикрыла глаза.

– А на кусочки резать не смей. Ее тело должно быть в относительном порядке. И не забудь выстрелить в лицо, коротышка.

Жора пробурчал что-то неразборчивое и выплеснул себе в рот очередную чашечку. Помолчали. Потом Жора вздохнул и почти жалобно сказал:

– Как же его найти, а? А вдруг он уже из Москвы вовсе удрал? И ее с собой забрал?

– Ну нет, я его, слава аллаху, неплохо изучила. Он теперь не успокоится, пока до всего сам не докопается или пока… его не успокоят. Он, между прочим, это прекрасно понимает. И потому вдвойне опасен. Но найти его можно. Тут весь фокус в том, что он нас ищет, мы его ищем, и каждый хочет, чтоб другой его не засек. Но он, конечно, считает, что находится в полной безопасности, что о нем никто ничегошеньки не знает. Это действительно… почти так.

– Почти?

– Вот что я тебе скажу, мальчик. Даже у последнего отщепенца есть друзья, если не друзья, то приятели, если не приятели, то знакомые. Соображаешь? – Альбина слизнула мороженое с запястья.

– Все его знакомые, – скривился Жора, – это жмурики с дырками в животе. Они много не расскажут.

– Ответ неправильный. Ты не с той стороны думаешь. Любой человек где-то ест, где-то спит, где-то что-то покупает. И даже у такого профи, как наш любимый киллер, наверняка есть места, где он делает это не однажды. Он к ним привыкает и возвращается туда снова и снова. А это значит, что там его помнят. И это может значить вообще что угодно. Это дает широкое поле для полета фантазии. Пойми, мальчик, что если он оказался вдруг так привязчив к этой сучке, – тут в глазах Альбины появились крохотные желтые огоньки, Жора успел их заметить и поежился, – то, возможно, это случалось с ним и раньше. Он же ранен, ты сам сказал. Значит, ему нужно где-то залечь.

– Один хрен, мы ничего про его жизнь не знаем!

– Говори от своего имени, когда говоришь подобную чушь.

– Ну да, конечно, как я мог забыть, ты-то была с ним знакома очень близко!

– Ты даже не представляешь себе, насколько близко.

– Я не представляю?!

– Конечно. – Она приблизилась к его лицу и, улыбнувшись, прошептала: – Я кончала с ним по пять раз за ночь, а уж он что со мной в это время вытворял…

– Замолчи!

– А хочешь, я расскажу тебе про его любимую позу?

– Заткнись!!!

– Моя доброта меня погубит, – вздохнула Альбина. Закурила, сделала короткую затяжку, как всегда сильно прикусив зубами фильтр. – Ладно, мотай на ус. Однажды мы с ним обедали в одном ресторанчике в Турчаниновом переулке. Он сказал, что у него села батарейка в телефоне, и вышел позвонить. А чужими телефонами, как ты помнишь, он никогда не пользовался, поэтому вроде все выглядело логично, но только я запомнила, что в машине его телефон лежал на подзарядке, чего же это аккумулятору разряжаться так быстро? Так что я проследила за ним. Он не стал звонить, а перешел улицу, то есть переулок, и спустился в какой-то подвальчик. Там ничего не было написано, но на следующий день я специально приехала туда одна. Оказалось, это ночной клуб, называется – «Подшипник».

– Ну-ну! – оживился Жора. – И что дальше?

За стойкой «Подшипника» на этот раз негромко звучал голос Константина Кинчева:

Пальцы коснутся Солнца,

Пепел коснется трав

В час, когда птицы сердцами сольются с землей,

Цепь золотая рвется

Радугой на ветрах,

Прежде чем воздух успеет налиться бедой…

Бармен склонился над газетой. «Внезапное агрессивное поведение одного человека или целой группы лиц против другого человека». Пять букв по вертикали. Хм… Наезд? Подходит. Наезд.

– Ага, – бормотал Слон, поглядывая на часы, – кажется, я сейчас рекорд поставлю.

– Где он? – раздалось вдруг над ухом.

Слон поднял голову и увидел невысокого крепыша в цветастом галстуке. За спиной у него стояли два мордоворота. Того, что с галстуком, ему однажды показывали издали. Его звали Жора. Не поставлю сегодня рекорд, подумал Слон.

– Где – кто?

– Твой дружок. Который любит пиво «миллер». – Жора продемонстрировал фотографию.

Слон отложил карандаш в сторону и решил не показывать, что не понимает, о ком речь идет.

– Да я его недели две уже не видел. Сам хотел бы найти. Он мне задолжал за выпивку. Так что, когда найдете, попросите, чтобы в «Подшипник» заглянул. Заранее благодарен.

– Ты не выделывайся, умник, – зашипел Жора. – Кончай мне дерьмо на уши вешать! Колись лучше сам. Есть люди, которые видели, как ты с ним разговаривал.

Слон встал в полный рост, и Жора почувствовал себя так же неуютно, как пару дней назад при встрече с сержантом Лопатовым.

– Знаешь что? – задумчиво сказал Слон. – Ты вроде умный парень. Давай помоги мне с кроссвордом, я поделюсь тем, что знаю.

– Я не ослышался? – вкрадчиво переспросил Жора. – Ты мне предлагаешь в слова играть?

– Это очень полезно, когда напряженно думаешь, работает та же самая часть мозга, что за рост костей отвечает, так что…

– Ну все, – зашипел Жора, – тебе хана!

Слон высокомерно улыбнулся. Сколько раз он уже слышал эту фразу в своей жизни. В детстве, на ринге и после того, как ушел из спорта, когда работал вышибалой, да и здесь, в собственном баре, иногда приходилось. Чего только не несут поднабравшиеся посетители. Но редко за их словами стоит что-то действительно серьезное. И хотя Слон знал, что у его друга и хозяина заведения серьезные проблемы, он все еще не мог поверить, что вот они, эти проблемы, стоят перед ним в одушевленном виде. Слон уже давно не мог воспринимать подобные угрозы, реальное чувство опасности и чувство самосохранения притупилось. И жаль, потому что, когда пришло время, а оно действительно пришло, его рефлексы не оказались на высоте. Один из двух парней, стоявших за спиной у Жоры, вдруг сделал короткое движение рукой, и бармена ослепила струя газа. Это не был обычный газовый баллончик, это было пирожидкостное оружие парализующего действия. И Слон молча упал за стойку. Все случилось так мгновенно, что никто ничего не заметил. Пирожидкостное оружие «удар» не похоже на пистолет, с виду – одна рукоятка, так что полностью скрывается в руке.

Мгновение спустя один из людей Жоры втащил Слона в подсобное помещение и принялся там пеленать скотчем, а второй уже искал запасный выход из бара.

…Слон пришел в себя в подвале, хотя трудно было сказать наверняка, по крайней мере ему так казалось, – сыро, хоть и не были видны, но ощущались холодные каменные стены, единственная тусклая лампочка была направлена ему в лицо.

Слон подвигал руками, но не вышло, они были завернуты за стул и как-то там зафиксированы. Ноги тоже прилеплены скотчем к ножкам стула. Слон попытался двинуть всем телом – стул был привинчен к полу. И в то же время в левом боку это движение отдалось сильной болью. Веселенькое дело. Видно, его уже обработали, когда он был без сознания. Так, впрок, на всякий случай. На губах был вкус крови, левый глаз заплыл, и он им почти не видел. Наверно, потоптались, суки, в свое удовольствие, еще когда везли в машине.

Заметил ли кто-нибудь в клубе его отсутствие? Рано или поздно – конечно, девочки-официантки, гардеробщик, повар, кто-то еще – могли его хватиться. Но что толку? Даже если кто-то вызовет ментов, что это даст? Эти орлы, надо думать, следов не оставляли. Хотя кто знает…

– Да он очухался, Жорик, – раздался голос рядом.

И сразу же Слон получил удар в солнечное сплетение. Били со знанием дела, это он понял сразу. Переведя дыхание, он смог пробормотать:

– Тише-тише… у меня слишком высокое давление, так что у тебя есть минут пять, прежде чем что-нибудь лопнет и мне придут кранты.

– Тогда не будем время терять! – обрадовался Жора.

Слон едва успел заметить что-то вроде резиновой дубинки в его руках, как ее сразу же пустили в ход.

Получая удары по голове и по плечам, Слон пытался сосредоточиться на той простой мысли, что ему не задают никаких вопросов, очевидно, все, что их интересовало, эти гады спросили сразу. Вопрос был единственный: где?

Наконец Жора остановился, с трудом переводя дух.

– Ты думаешь, этот крендель, твой дружок, согласился бы за тебя подыхать?! Вот загадка, это я понимаю, это тебе не кроссворд, – умер бы он за тебя или нет? Любит – не любит, к сердцу прижмет, на хрен пошлет?

Жора закатал рукава белой рубашки, засунул цветастый галстук под нее и взял в руки какой-то аппарат, который при ближайшем рассмотрении оказался сварочным.

– Вообще-то, мне это уже все надоело, – сообщил он то ли Слону, то ли своим помощникам. – И я знаю, как это можно прекратить. Ты мне скажешь, где он, и я обещаю тебе, что посажу его на твое место. Ну что, по рукам? – Он нажал на кнопочку, и из тонкой трубки вырвался голубой язычок длиной сантиметров десять. – Жора поморщился. – Люблю аккуратность во всем. От такого большого пламени ожоги будут выглядеть некрасиво, неровно. – Он что-то подкрутил, и язычок уменьшился вдвое. – Совсем другое дело, – подмигнул он Слону. – Снимите с него свитер.

– Зачем это? – удивился один из помощников, но все же выполнил команду.

– Во-первых, чтобы не загорелся, – объяснил аккуратист Жора. – А во-вторых, он же у нас боксер, хоть и на пенсии. А боксерам положено быть на ринге с голым торсом. – И Жора приблизился вплотную.

Помощники захохотали.

Слон почувствовал, как холодеют, казалось, совсем уж онемевшие ноги, и, когда голубой язычок оказался в сантиметре от его груди, он понял, что боится. Это удивило его. Он давно уже не был в такой ситуации, в которой мог бы испытать эти эмоции, и вот поди ж ты… Какой-то урка с двумя головорезами. Он закрыл единственный сохранившийся глаз и стал думать: «Пять букв по вертикали. Отрицательная эмоция в ситуации реальной или воображаемой опасности. Страх… Как философское понятие введено Кьеркегором… да-да, Кьеркегором… почему так жжет в груди?… Кьеркегор – датский философ и писатель… оказал влияние на развитие в двадцатом веке экзистенциализма и диалектическую теологию… о чем это я… ах да, страх… Страх. Кьеркегор различал эмпирический страх – боязнь перед конкретной опасностью и… и… безотчетный метафизический страх-тоску, специфический для человека… Значит, у меня боязнь перед конкретной опасностью?…»

– Ах ты сука толстокожая! – раздался вопль взбешенного Жоры. – Да у него что там, броня, что ли?! Почему он молчит?!

– Да где ж броня, Жорик, – пытался его урезонить другой голос. – Ты посмотри, как кровь хлещет.

– А может, это не кровь, – засмеялся третий, – может, это смазка, может, это робот?

«О чем это они? Ах, обо мне…»

Из– за лампы, направленной прямо в лицо, Слон не мог видеть двоих одновременно, поэтому его мучители выступали перед ним словно по очереди, как актеры на авансцене, -только когда попадали в луч света.

Слон открыл глаз и почувствовал сильную боль в голове. Собственно, боль уже давно была разлита по всему телу, и то место, которое подвергалось особенным истязаниям, едва ли как-то выделялось, но сейчас что-то случилось, и Слон почувствовал новое, неизвестное прежде ощущение, то, что можно было бы противопоставить страху смерти, если бы это вообще было возможно, – спокойствие, принятие этого неизбежного факта, какие еще могут быть сомнения на этот счет, и кто сказал, что тридцать девять лет – это мало, это недостаточно? Пушкин уже два года в могиле лежал.

Видно, новое выражение появилось на его лице, потому что Жора остановил пытку, да, собственно, ее и так надо было прекращать либо придумывать что-то новенькое: весь могучий, поросший густой рыжей шерстью торс Слона с передней стороны почти лишился кожи.

– Ага! – Жора поднял палец вверх. – Он хочет мне что-то сказать. Самое время! Ты хочешь мне что-то сказать?

Слон шевельнул губами.

– Громче!

Слон снова шевельнул губами.

– Жорик, он не может громче, – справедливо заметил один из помощников. – Он сейчас коньки отбросит. Потеря крови и все такое.

– Заткнись, сам вижу. – Жора приблизился – с некоторой, однако, опаской, впрочем, не за себя, а за рубашку, он умудрился сохранить ее в девственной чистоте.

Слон снова что-то шепнул, и опять Жора ничего не услышал. Жора наклонил свое правое ухо ко рту Слона и услышал:

– Кровь…

– Чего?! Говори ясней! – «Пароль, что ли? – лихорадочно пронеслось у Жоры в голове. – Надо сказать „кровь“, чтоб впустили? Куда?»

– Кровь… какая… группа…

– Чего? – опешил Жора. – У кого это?

– У… тебя…

– Дэк это… Первая. А что?

– Резус…

– Ну положительный, как у всех. Да в чем дело-то?!

Помощники тоже склонили головы, стараясь не упустить ни звука.

– У меня тоже… Какое совпадение…

– Ты это… издеваешься? – мелькнуло у Жоры страшное подозрение.

– Будем братьями по крови. – И в тот же миг вконец, казалось, обессиленный Слон впился зубами в Жорино ухо.

– А-аааа!!! – Жора вопил с такой оперной силой, какую сам не мог в себе заподозрить.

Помощники его остолбенели и не знали, что предпринять. Жора пинал Слона всем чем мог, но тот вцепился в ухо как бульдог. Жора наконец вытащил пистолет и нажал на собачку, не отпуская ее, пока не разрядил обойму. Уже мертвый, Слон зубов так и не разжал, но Жора вдруг почувствовал, что его больше ничто не держит. Он с ужасом притронулся к голове с правой стороны и ничего не почувствовал. То есть он по-прежнему ощущал сильную боль, а не чувствовал он никаких выпуклостей, голова справа была почти ровной, словно ухо начало было там расти, да и передумало. И Жора, сообразив наконец, что большая его часть осталась в зубах Слона, потерял сознание и упал своей белой рубашкой на залитый кровью цементный пол.

Я пытался размышлять, где же я просчитался, где прокололся? По всему выходило, что нигде и везде одновременно – когда связался с Альбиной. Вот мой главный и единственный прокол. Теперь у нее Жорик на коротком поводке. А может, не только теперь, может, все время был. Тогда это совсем нехорошо, хотя уже ничего не изменишь. Я Альбине не нужен, ей нужна Маша, чтобы убедить мужа в собственной смерти. Возникает закономерный вопрос: если уж она объявила мужу такую войну, зачем продолжать пытаться пудрить ему мозги? И если у нее Жорик под каблуком (тот самый Жорик, которому Босс по-прежнему доверяет), то не проще ли поступить иначе? Сумеет ли она убедить в этом Жорика? И пойдет ли он против хозяина в открытую? Едва ли, кишка тонка. Одно можно утверждать наверняка – рано или поздно меня найдут. Пусть лучше – рано. Я к этому готов. И я этого хочу. Что можно сделать в такой ситуации? Прежде всего вот что.

Я взял телефон, набрал несколько цифр, потом вспомнил, что это аппарат Слона, незачем его засвечивать. А у меня еще есть мобила водителя Гены, очень даже кстати. И я позвонил Боссу. Он отозвался не сразу. Не стал валять дурака, делая вид, что не понимает, кто позвонил. Босс – серьезный мужчина, у него нет времени для шуток. И он сказал:

– Я сейчас не могу с тобой говорить. Это неподходящее время для беседы. И… – тут возникла странная пауза, -…и место, – наконец закончил он. – Твой номер определился, я перезвоню.

Так он и сделал, примерно полчаса спустя.

– Вы сказали странную вещь, – заметил я. – Обычно по телефону не говорят, что это неподходящее место для разговора.

– Я был в церкви, – коротко сказал он. – В храме Ильи Пророка на Ильинке.

Я подумал, что ослышался. По мне, церковь – это последнее место, где можно было представить себе Босса.

– Согласись, – продолжил Босс, – это несколько неподходящее место для нашей дружеской беседы – наемного убийцы и его заказчика.

То, конечно, был Босс. Все, как всегда, называется своими именами. И плевать он хотел на то, что это телефонный разговор. Если надо, у него будет двадцать пять свидетелей, что в это время он охотился на аллигатора в излучине Нила. Включая самого аллигатора.

– У меня были затруднения со здоровьем, – сказал я.

– Я слышал об этом.

– Я сегодня много размышлял над сложившейся ситуацией. – Тут нужно выдержать паузу – для придания словам дополнительного веса: – Я верну вам то, что она украла.

Босс молчал.

– И это ничего не будет стоить. И еще кое-что. Жора спутался с Альбиной, теперь они заодно.

– Забавно, что ты это сказал, – наконец отреагировал Босс.

– Почему?

– Потому что он мне про тебя то же самое говорит. Очень забавно.

– Говорит? Он сейчас рядом с вами? – почти обрадовался я. – Можно дать ему трубочку?

– Его нет, – сухо ответил Босс.

– Жаль. Значит, я у вас на подозрении. Но заметьте, что я ведь мог уйти и не появляться больше.

– Это, между прочим, еще не поздно сделать, – заметил Босс. Что-то необычное мне послышалось в его словах. Неужели он это искренне говорит?! – Знаешь, почему я сказал, что это было неподходящее место для разговора? Я венчался Альбиной в этой церкви, на Ильинке.

– Я думал, Альбина – мусульманка.

– Тогда еще не была. Прощай, мне пора ехать на службу. – И он повесил трубку.

Я подумал и перекрестился. Подумать только, Босс идет на службу! Это всегда меня забавляло. Как какой-нибудь примерный госслужащий. Но на службу ли? Что-то мне подсказывало, что Альбина опять тянет с него деньги.

У трехэтажного особняка на Николиной Горе тихо остановился темно-синий «Мерседес-320». В нем сидели двое мужчин, которые не спешили выходить, хотя в окне уже замаячил хозяин дома, выказывавший все признаки нетерпения. Один из пассажиров, азиатской наружности, в двубортном костюме, говорил другому, слушавшему его если не подобострастно, то с величайшим вниманием на лице, какое можно увидеть только у ваших личных врачей или юристов – словом у тех, кто зарабатывает на вас деньги ежеминутно:

– Как, ты говоришь, называется компания, которая его обслуживает? – сказал мужчина азиатской наружности в двубортном костюме.

Адвокат развернул для своего клиента кожаную папку, которую держал на коленях:

– Вот.

Азиат уважительно покивал.

– Здесь он получает наличные. Судя по бухгалтерским книгам, которые он нам предоставил, получает немало.

– Что еще у него есть для меня? – спросил Азиат.

– Дом заложен. Но есть два бутика.

– Так он все-таки все еще богат, а? – с удовлетворением пробормотал Азиат.

– Один из магазинов принадлежит его жене. – Еще тысяч на триста разных акций и…

Азиат отобрал папку:

– Где здесь неудачные компании? Ладно, не показывай сейчас, значит, так, их выбросить, остальные подсчитать. Этого почти достаточно. И вот что, ты сразу перейди к итоговой сумме.

В библиотеке он сказал хозяину дома:

– Кое-кто опасается, что ты потерял контроль.

– Кто именно? Ты?

– Я.

– Ты дашь мне деньги или нет? – хмуро спросил Босс, уставясь на свои сжатые кулаки.

– Ты уверен, что это уже действительно будет конец истории?

– Да.

– И ты сможешь вернуть диск?

– Да!

– И я наконец его получу?

– Да!!

– И это произойдет в самое ближайшее время?

– Да!!!

Азиат посмотрел на своего адвоката, и тот, как пасьянс, принялся раскладывать документы на столе.

– Похоже, Альбина нас всех удивила, – заметил Азиат, пока его собеседник читал бумаги. – Я думаю, когда все успокоится, тебе нужно будет немного, как это говорят в России, отпустить поводья и полегче вести дела.

Босс подумал, что еще неизвестно, что станет с этими деньгами делать. Может, положит их в «дипломат» и рванет куда подальше. В сущности, он даже ничего таким образом не украдет. Азиату останется его заложенное имущество… Как он устал от них ото всех – от психованной своей жены, от этого умалишенного шиита, от дегенерата Жоры…

– Со своей женой я разберусь сам, – сказал Босс.

– Конечно-конечно, кто же спорит, – улыбнулся Азиат. – Хватит читать, подписывай, дорогой. А пока что она снова требует денег, не так ли?

После отъезда Азиата Босс вызвал Жору. Жора, пошатываясь, появился сорок минут спустя. Он только-только начал приходить в себя. На голове у него была бейсболка, немного скрадывающая повязку.

Они пошли на кухню. Босс достал из холодильника бутылку лимонной «Смирновской», налил две стопки. Жора потянулся было за банкой с маринованными огурчиками, но Босс покачал головой и поставил в СВЧ-печку подогреть кокотницы с жюльенами.

– Как говорил профессор Преображенский, холодными закусками, Жора, закусывают только недорезанные большевиками буржуи. Улавливаешь?

Жюльены подогрелись. Выпили. Закусили. Хорошо, подумал Жора и сказал:

– Преображенский – это ваш знакомый? Что-то не припомню.

Босс вздохнул, покачал головой. Потом налил еще по одной.

– Что мне в тебе нравится, Жора, так это… да все мне в тебе нравится, Жора! Слушай тост. По бурной горной реке плывет черепаха, а на черепахе – змея. Змея думает: «Сбросит – укушу». Черепаха думает: «Укусит – сброшу». Так выпьем же за женскую дружбу, которая позволяет нашим дорогим женщинам преодолеть любые препятствия.

Выпили. Закусили.

– Наливай еще. Автобус нужно обходить спереди, трамвай сзади, а женщину нужно обходить со всех сторон. Мой тост – за обходительных мужчин!

Снова выпили. Закусили.

Жора только молчал и удивлялся. К чему это все?

Наконец Босс убрал бутылку в холодильник, а когда повернулся, в руке его был пистолет, ствол его смотрел Жоре в лоб.

Вальтер, подумал Жора. Не очень современно, зато надежно. Автоматический, восьмизарядный, калибр девять миллиметров.

Жора попытался сфокусировать свой взгляд на черной дырочке, откуда на него повеяло могильным холодом. Кажется, хана. И какая тебе разница, Жорик, из какой пушки тебя ухайдакают?

Босс тщательно вытер рукоятку и протянул пистолет. Жора с немалым облегчением спрятал оружие. Велико было желание проверить, не пуста ли обойма, но не сейчас, конечно. Сейчас не до жиру, быть бы живу…

– Знаю, Георгий, я не всегда был справедлив по отношению к тебе. Возможно, кое-что делал такое, о чем потом жалел… Но самое забавное, что единственный сейчас, кто может меня спасти, – это ты. В конце концов, мы же не только земляки, но и родственники, верно?

Жора даже вздрогнул. Об этом вслух никогда не говорилось, такой был уговор. По крайней мере, Жора не мог вспомнить, когда Босс последний раз вспоминал об их родственной связи, чего греха таить, достаточно сомнительной.

– …Так вот, Альбина предала меня. Это значит, что она предала нашу семью. Ты можешь остаться к этому равнодушным?

Жора понял, что тут важно не сфальшивить. А легче всего не фальшивить – молча. По крайней мере, почти не открывая рот. Поэтому он сделал вид, будто подумал, и сказал:

– Нет.

– Я хочу, чтобы ты вернул диск.

Жора подумал и кивнул. Он понял, что чем меньше он будет открывать рот, тем больше у него шансов не выдать себя.

– А потом, – продолжал Босс, – потом что ты будешь делать?

– Вы хотите, чтобы я убил ее?

Пауза заставила Жору ловить взгляд Босса, но ему это никак не удавалось. Наконец Босс сам посмотрел Жоре в глаза, и тот поневоле вздрогнул.

– П-почему нет, – пробормотал Жора. – Прямо… Прямо в лоб! – Тут он вытащил вальтер, прицелился в воображаемого противника. Подумал: а что, если обойма не пуста? Что, если перевести на Босса? По его роже можно будет понять, пуста обойма или нет?

Жора искоса глянул на Босса и решил, что проверять все же не стоит. А Босс, глядя на него, загадал, что если в ближайшее время найдется диск, то, может, еще все и образуется.

Дождь шпарил, не переставая. Маша посмотрела в окно. Потом уложила волосы под шапочку, потом застегнула куртку, грязный плащ, в котором она засветилась на вокзале и в поезде, мы сожгли вместе с моими вещами. Потом сняла шапочку, тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам. И сказала:

– Я не поеду.

Полтора часа назад позвонил Электроник и сказал, что я должен ждать гостей. Жора со товарищи выехал по направлению к моему дому, о чем доложил Боссу. Я решил отправить Машу назад, в Москву. Здесь ей теперь делать было нечего. Пусть поедет к своему профессору и ждет меня там. Адрес я запомнил. Минут сорок у меня ушло на то, чтобы ее уломать, и вот теперь пожалуйста – все сначала.

– Тебе придется вернуться в город. А мне еще нужно разобраться кое с чем.

– Но почему мы не можем просто уехать? Мы можем уехать очень далеко. Ты же сам хотел, чтобы я уехала.

– Нет. Уже поздно. То есть, тебе не поздно уехать и сейчас, а я пока не могу.

– Ты это делаешь ради меня?

– Я втянул тебя в эту историю, я должен ее прекратить, пока она как воронка не всосала кучу людей, которые тут ни при чем.

– Будь осторожней, обещай мне.

– Да.

– Почему ты меня прогоняешь? Что здесь будет? А если тебе понадобится моя помощь? Я уже умею обращаться с оружием. А если твоя рана откроется? А если тебя надо будет прикрывать? Я хочу тебе признаться, я не та, за кого ты меня принимаешь!

Вот те на.

– Да-да! Я… не знаю, как тебе это объяснить… Я учительница – это правда, но только это половина жизни… Я… я по ночам стриптизершей работаю, – выпалила она. – Вот.

На этом месте я не выдержал и засмеялся. А она спрятала лицо у меня на груди.

Вот жизнь, причудливая штука. Я смотрел на нее во все глаза и не верил: неужели это тот самый человек, который еще несколько дней назад ненавидел меня сильней всего на свете, и не без оснований, я ведь вырвал ее из привычной жизни, заклеил глаза и рот скотчем. А она теперь хочет быть вместе со мной. Но я так по уши влез в эту историю, что должен пройти ее до конца, слишком много у меня накопилось долгов. И где она была год, два, три, пять назад? А где был я?…

Я осторожно оторвал ее от себя и повел во двор. Там уже стемнело. Посадил в «ауди» и открыл ворота. Некоторое время Маша не хотела заводить двигатель, и я задергался. Но наконец уехала.

А я вернулся в дом. Я облюбовал себе хорошее место на чердаке. Как у Чапаева. Только пулемета у меня не было. А было помповое ружье, что также неплохо. Я посмотрел на часы: 20.55.

Мой «лендровер» по-прежнему в качестве приманки стоял в чужом дворе. Жалко машину. Поработала она со мной на славу. Вдруг в голове у меня зазвучал голос Альбины, ее слова в кинотеатре. Как это было? «Пойдем покатаемся? – вдруг сказала она. – Ты на своей машине?» Это было как-то совсем невпопад…

Да не может быть! Я, кажется, догадался, в чем главная интрига. Но проверить это можно было, только выйдя во двор. Я посмотрел на часы. Гости должны были пожаловать с минуты на минуту. Они будут проезжать мимо, и я с моего чердачка легко и непринужденно выкошу кого захочу. Я снова посмотрел на часы. Искушение было велико, и я не выдержал. Авось проскочу.

Я вышел во двор.

Пока тихо.

Быстрым шагом прошел в соседний двор, открыл свою машину. Радио я включал частенько, а вот CD-проигрывателем почти не пользовался. Ну-ка что тут у нас? Я нажал кнопочку «open», каретка отъехала, на ней лежал диск. Я понял, что это за диск. Я хорошо знаю, где у меня что лежит.

А это был не мой диск.

Это был тот самый диск.

Так вот где его спрятала Альбина. Она это сделала, когда еще доверяла мне. Да нет, конечно, не доверяла, кому это она когда доверяла. Просто спрятала от всех, остроумно и надежно. Никто не догадается. И она ведь, с ее самомнением, не могла предположить, что я соскочу с ее поводка.

Вот отчего она хотела прокатиться на моем джипе.

Я истерически рассмеялся. А как его все искали! Змея гонялась за собственным хвостом.

За спиной у меня стремительно нарастал шум, и я уже понял, что опоздал возвращаться в свое укрытие. Хорошо, хоть ружье захватил. Я вылез из машины и остался стоять рядом с открытой дверью. Дождался, пока они подъедут. Тогда включил фары. В их свете я увидел Босса, Азиата и еще человек семь-восемь. Я усмехнулся и занял позицию.

Но сверху, с холма, спускалась еще одна машина. Бог ты мой, я узнал эту машину, но кто же был второй пассажир… полный боекомплект. Там сидели Жора и Альбина.

Когда Жора с Альбиной подъехали ближе, она сказала своим неподражаемым голосом:

– Дорогой?

– Привет, милая, – помахал рукой Босс.

– Это очень-очень удачно, что мы вот так встретились, – сказала она. – Я думаю, это судьба. Я как раз хотела позвонить тебе.

Как же, подумал я, держи карман шире.

– У тебя наверно, очень много дел, – посочувствовал Босс супруге. – Но хорошо, что мы встретились. А то я уже начал забывать, как ты выглядишь. Я тоже думаю, что это судьба.

– Да, но ты знаешь, дорогой, я уже со всем разобралась. Все идет по плану, дорогой! Может быть, мы даже сможем продать диск во второй раз.

Азиат, услышав эти слова, неприятно засмеялся.

А вообще, это было странно: эти двое разговаривают так, словно вокруг больше никого не было, словно встретились они не на тропе войны. Впрочем, они всегда были странными, оба…

– Так значит, ты счастлива, Альбина?

– Да, я счастлива!

– И я тоже, – с чувством глубокого удовлетворения произнес Босс. – Знаешь, я очень соскучился.

– Я тоже соскучилась, дорогой.

– Значит, мы опять сможем что-то вместе придумать? Ты только скажи сперва, где диск?

– Диск? – Альбина сильно удивилась. – Да что ты милый, диск у Виктора! При чем тут я вообще? Не понимаю, просто удивляюсь тебе, как можно было столько обманываться на его счет?! Это он вынудил меня писать тебе эти гадкие послания! Неужели ты всерьез думаешь, милый, что я могла бы потребовать у тебя столько денег?!

Вот тут уже все вспомнили обо мне, то есть они и раньше не забывали, но сейчас это явственно продемонстрировали.

Я вскинул ружье, тем более что шесть (их все-таки было шестеро) человек, приехавших в джипе с Боссом и Азиатом, уже это сделали. Трое из них были вооружены «калашниковыми», остальные – пистолетами. Между нами было не больше десяти метров, ну и еще забор, разумеется. Никого из них я не знал и прежде не встречал, у меня хорошая память на лица. Надеюсь, что больше и не встречу.

А у Жоры, между прочим, вместо одного уха была внушительная повязка. Что это с ним, интересно, приключилось? Эх, сейчас бы Слона сюда, вдруг отчего-то подумалось мне.

Азиат что-то сказал своим людям, и те с явным неудовольствием опустили оружие. Ничего, мальчики, вам еще представится возможность показать себя во всей красе. После этого Азиат обратился к Боссу, но тот покачал головой. Тогда Азиат толкнул его в спину, причем не пустой рукой, а пистолетом. Это подействовало, и секунд через десять – пятнадцать Босс подошел к моей машине. Кажется, он здорово влип. Не хуже, чем я. Я стволом показал ему, чтобы так и оставался по другую ее сторону.

– Виктор, – сказал Босс. – Не понимаю, зачем тебе это надо? Я всегда знал, что ты умен, да и сейчас в этом не сомневаюсь, но тут что-то не так. Если ты открывал диск, то наверняка увидел, что ничего не понимаешь в его содержимом.

Пока что я открывал крышечку бензобака.

– А когда ты это понял, ты должен был с ним расстаться, а значит, вернуть его мне. Ты знаешь, и сейчас ведь еще не поздно это сделать. Или… – Тут он запнулся. – Или у тебя его все-таки нет?

Объяснять, что еще полчаса назад я и понятия не имел, что диск у меня в машине, было бессмысленно и бесперспективно.

– Он у меня, и я его открывал, – поразмыслив, ответил я. Сейчас любые разговоры значения не имели. Вернее, не несли повышенной смысловой нагрузки, но были тем важнее, чем больше затягивали время. – Я действительно ни черта там не понял, но посоветовался со специалистами.

Но Босс неожиданно вздрогнул, как от пощечины.

– Вот как, – сказал он. – Со специалистами… Где же ты их нашел?

– В компетентных органах, – снова брякнул я, сообразив, что выбрал верный вектор нашей дружеской беседы.

– Значит, – медленно сказал Босс, – то, что про тебя говорил Жора, – это правда… Про тебя и Альбину… Про органы ты врешь, конечно, но это твое дело. Все теперь уже неважно. Главное, чтобы диск сейчас был при тебе. Я должен его вернуть. Он ведь при тебе?

Я равнодушно пожал плечами. Понимай, мол, как знаешь. А сам лихорадочно соображал. Диск уже был однажды продан Азиату, только Азиату он и нужен, не надеется же Альбина, или тем более ее муж, в самом деле сделать это вторично. А значит, для Босса этот долбаный диск – элементарная страховка его жизни… Мои руки, как всегда, опережали голову, и пока я додумывал последнюю мысль, оказалось, что уже направил на Босса ствол. Глаза не боятся – руки делают. У меня собственные пословицы.

Но сделал я это так, чтобы те, за забором, ничего не видели. Со стороны – два человека стоят по разные стороны автомобиля и дружески беседуют, а на самом деле я навел на него ружье через открытую дверь машины, он до поры и сам этого не знал, пока я не сделал знак рукой. Вот тут Босс здорово побледнел, а впрочем, вру, я этого видеть не могу в такое время суток, но все равно был уверен.

– Снимайте пальто, бросайте его в машину.

– Что мне в тебе нравится, – сказал он, медленно раздеваясь, – так это что в любых обстоятельствах говоришь мне «вы».

Я, не сводя с него взгляда, взял пальто, проверил карманы – ничего.

– Теперь пиджак.

– Холодно, Виктор, – заметил Босс.

Я покачал головой, и этого было достаточно. Он подчинился.

Краем глаза я видел, что Жора вышел из своей машины и присоединился к Азиату, они что-то обсуждали, поглядывая в нашу сторону.

В пиджаке тоже пусто. Выходит, Босс по-прежнему не признавал оружия. По крайней мере, в своих руках.

– Садитесь в машину… Теперь вылезайте через мою сторону.

Теперь я смотрел уже не на него, Босс в этой ситуации опасности не представлял, он был деморализован, он находился между двух огней, и еще неизвестно, какая сторона для него была страшнее. Вероятно, об этом он сейчас и думал.

А те, за забором, наконец разобрались что к чему, возможно, стимулом послужила Альбина.

– Стреляйте же, придурки! – завопила она. – Стреляйте в него!

Первым, однако, выстрелил я, уложив длинного мордатого типа с «калашниковым». В ответ раздалась стрельба, надо признать, достаточно беспорядочная. У нас за спиной в доме полетели стекла.

Босс схватился за голову, а те попрятались за джип. Благо его величина это им позволяла.

– Видит бог, я этого не хотел, – пробормотал Босс.

– Очнитесь же! – Я встряхнул его посильнее. – Это же она про вас кричала «стреляйте в него»! Эта сучка хочет всех нас тут похоронить! Давайте в дом!

Пригнувшись, мы перебежали к крыльцу, хорошо, что дверь я не закрыл. Интересно, слышит ли что-нибудь Гена в подвале, и если да, то что он себе вообразил?!

Впрочем, пожалуй, тут было не до лирических отступлений.

Альбина, к моему изумлению, резво бросилась к машине. Нетрудно догадаться, что никакого диска она там не нашла.

– А ты – настоящий убийца, да? – завизжала Альбина, – киллер, да? Профи, да? Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу, козел вонючий!

Такой я ее еще не видел. Баба натурально брызгала слюной. И от этой стервы у меня кружилась голова?!

– Да, такой, как ты, я больше никогда не встречу…

И я выстрелил в бензобак своей машины, у меня была слишком удобная позиция, чтобы промахнуться. Не покривлю против истины, если скажу, что машину мне было жаль больше.

Странно, я поймал себя на мысли, что никогда не видел, как взрываются машины. Я видел десятки насильственных смертей, даже сам убивал людей в автомобилях, расстреливал, сталкивал в воду, но всегда работал аккуратно и такого пламени мне видеть не приходилось.

– Она была моей женой! – взвился Босс.

Пришлось ударить его прикладом, сейчас действительно было не до лирических отступлений.

Я расхохотался и вскинул ружье.