1

Я не стал задерживаться в конторе. В первую очередь мне нужно было переодеться и побриться. Что я и сделал, заехав домой и стойко выдержав напор жены, не слишком, правда, сильный.

— И где же ты пропадал всю ночь? — произнесла она банальнейшую фразу.

По дороге я долго обдумывал различные варианты ответа и в конце концов пришел к выводу, что говорить надо только правду. Так больше шансов, что тебе не поверят и, глядишь, туча развеется.

Я ответил:

— У любовницы.

Она не удивилась:

— И кто она?

— Как — кто? — сурово посмотрел я на нее и зарычал: — Да кто угодно! Хоть Таня Зеркалова!

— Дурак! — сказала Ирина.

Я с облегчением вздохнул, и, надеюсь, она этого не заметила.

— Слушай, позвони мне на работу, дорогая, и спроси Лилю Федотову, она работает в моей бригаде, где сегодня она меня обнаружила, когда пришла на работу. В кабинете на диване! Она меня разбудила, понятно тебе?!

Побольше эмоций, Турецкий, побольше оскорбленного самолюбия, и все будет нормально. Тебе поверят, в тебе трагик умер.

— Кто бы знал, как мне надоели и ты, и твоя работа, — сообщила мне Ирина и скрылась на кухне.

Что ж, могло быть и хуже.

Я побрился, надел рубашку, сменил брюки и вышел из квартиры.

Хлопать дверью я не стал, впрочем, и не следовало…

К главному входу в парк Горького я подошел в четырнадцать часов ноль-ноль минут плюс-минус пять секунд. Зыркать по сторонам я не стал. Сказали, что сами подойдут, так что не стоит психовать раньше времени.

Через десять минут я начал подозревать, что надо мной глупо подшутили, а еще через пять минут я был в этом уже уверен.

Я собирался уходить, когда ко мне вдруг подошли двое парней и попросили огоньку. Я внимательно на них посмотрел и на всякий случай ответил:

— Не курю.

Один из них тут же отправился дальше, а второй замешкался, уронив сигарету. Нагнувшись, он поднял ее и, выпрямившись, быстро проговорил:

— Аттракцион «Колесо обозрения», — и кинулся догонять товарища.

Не заботясь более о конспирации, я озадаченно уставился ему в спину. Что это значит? Он что же, знак мне такой дал? Или это просто псих, который сам с собой разговаривает?

А чего я, собственно, теряю? Почему бы мне не прошвырнуться до этого аттракциона и не поглазеть на колесо обозрения? Когда я еще вырвусь, когда еще буду гулять в этом парке?

И я направился в сторону искомого аттракциона.

Странно все это. Непрофессионально. Если надо было что-то сообщить, необязательно подходить вдвоем. Один вполне бы справился. А если это конспирация, то я… Нет, эти парни явно не гебисты. Но почему нет? Вдруг они нарочно так топорно работают, дорогой ты наш профессионал Турецкий, чтобы посеять в тебе семена сомнения? Ладно, говорил я себе, допустим и это, но зачем? Что им это может дать? Нет, я ничего не понимал.

Я вдруг остро ощутил, что мне до тошноты надоело это дело. Черт знает что! Какие-то игры, какое-то Стратегическое, чтоб оно провалилось, управление, какие-то прятки с офицерами-гебистами, мужьями наших любовниц, какие-то невразумительные ребята с уголовными подходами типа «дай закурить», какие-то, понимаешь, аттракционы. Разгар рабочего дня, а я тут, видишь ли, меж аттракционов прохаживаюсь.

Ладно, успокойся, одернул я себя. Вдруг они этого от тебя и добиваются: чтоб ты психовать стал? Соберись, Турецкий!

Я набрал в грудь как можно больше воздуха и резкими толчками выдохнул его из себя. И почти сразу почувствовал себя уверенней. Ну вот, так-то лучше.

До аттракциона «Колесо обозрения» оставалось несколько метров, когда я увидел мужчину, который в упор смотрел на меня, не сводя глаз.

Я понял, что пришел туда, куда надо.

2

Мужчина поймал мой взгляд, убедился, что я тоже, как и он, в упор его разглядываю, кивнул едва заметно и, повернувшись, зашагал по дорожке мимо других аттракционов, не заботясь о том, следую я за ним или нет.

Я двинулся следом: что я теряю опять же? Если все это не то, о чем я думаю, а только потрясающее совпадение, можно всегда успеть принять вид праздношатающегося гуляки. Но я был уверен, что делать это не придется.

Мужчина шел уверенно, хотя и не так быстро, как человек, который спешит поделиться чем-то очень важным. Впрочем, спешить в таких случаях не рекомендуется.

Шаг, повторю, у него был уверенный, да и по всему его виду было ясно, что он знает, куда идет. Я шел за ним, гадая, куда же он может меня привести.

Почему — парк Горького? Если хотелось толпы, которая всегда здесь присутствует, то можно было придумать и чего получше. А если, наоборот, полной тишины и покоя, чего, как ни странно, здесь тоже хватает, то опять же можно было найти много других подходящих мест. Странно.

Ничего странного, понял вдруг я. Им хотелось и того, и другого. И толпы, и ее отсутствия. Чтобы из одного состояния плавно перейти в другое.

Только вот зачем? Чтобы сделать — что? Убить? Вряд ли им известно то, что знаю я. Хотя зарекаться бы не следовало. Но все равно тут явно другое. Нет, Турецкий, за свою шкуру ты можешь быть спокоен. Перестань трястись, как осиновый лист. Подумай: именно этот парк, именно этот переход из толпы в тихое место идеально подходит для передачи важной информации, если информатор с тобой незнаком и если никто за вами не следит. А за вами вряд ли кто следит. Ты бы сам почувствовал слежку. Значит, кто-то хочет передать в твои руки информацию. Видишь, как просто? А ты боялся.

Место уже действительно было пустынное. Я и не подозревал, что в парке Горького есть такие Богом забытые места. И заросли. Куда это меня привели?

Мужчина опустился на поваленное дерево, которое я сразу и не заметил. Не в первый раз этот мужичонка на этом месте сидит, могу дать голову на отсечение. Я в нерешительности остановился в трех шагах от него, и он поманил меня пальчиком, как маленького.

Ну что ж, надо подойти. Что я и сделал.

С полминуты он молчал. Я даже начал беспокоиться, правильно ли поступил, идя за ним. Может, это псих? Или, чего доброго, голубой. Как навалится сейчас, как начнет соблазнять…

Но началось все вполне прилично.

— Вам нужен полковник Аничкин, не так ли? — спросил меня мужичонка, доставая из кармана сигареты.

— Так, — согласился я.

— Могу я поинтересоваться, зачем он вам нужен?

Странный вопрос. И глупый. Беспомощный какой-то. Неужели он думает, что я отвечу ему со всей откровенностью? Дурак, ей-богу.

— Вы что-нибудь слышали о тайне следствия? — спросил я его вместо ответа.

— Это не совсем корректная аналогия, — возразил мне собеседник. — Здесь несколько иной случай, согласитесь.

Два высших образования у человека, не иначе. Ишь как выражается. Прямо кружева плетет, а не разговаривает.

Я пожал плечами.

— Аналогия как аналогия, хотя я и не пойму, при чем тут какие-то аналогии… — Я и вправду не понимал. — А тайна следствия есть тайна следствия.

Разговор явно не получался.

— И все-таки, — повторил он, — зачем вам нужен Владимир Аничкин?

Внезапно я понял: он знает, что я ничего не собираюсь ему говорить на этот счет. Он просто хочет посмотреть и определить для себя, с какой горячностью я стану отказываться что-либо сообщать. Есть такие люди, которым не надо ничего говорить. В общении с тобой они по известным только им признакам, а также благодаря невероятной интуиции могут выяснить, что и сколько знает их собеседник. Грубо говоря, он прощупывал почву, то есть пытался понять, как много мне известно. Чего это они так всполошились, подумал я.

Я понял, что нужно попытаться дать какой-нибудь ответ:

— Вы прекрасно играете со мной в шпионы. Все гораздо проще. Моя любовница попросила меня найти ее мужа, который почему-то пропал. Его руководство со мной играет в прятки. Меня это, скажем так, задевает. К тому же я дал слово женщине. Ну, что найду ее мужа. Вот и все.

Полагаю, они уже в курсе наших с Таней отношений. А если не известно, что ж, всегда можно как-то выкрутиться.

Он немного помолчал, а когда снова открыл рот, голос его изменился почти неуловимо. Почти, потому что моя интуиция тоже не на помойке найдена и кое в чем я разбираюсь. Так или иначе, но я внутренне напрягся, когда он сказал чуть изменившимся голосом:

— Я вам не верю.

Так и есть. Словно из воздуха материализовались давешние парни, которые около входа просили у меня закурить. Это был сигнал — его слова «я вам не верю», ежу понятно.

— Ну вот, здрасьте, — недовольно произнес я. — Что такое? Опять закурить? Я же сказал вам — не курю. Впрочем, можете попросить у моего друга, — несколько самонадеянно показал я на своего визави. Тот даже поперхнулся от моего нахальства и, поперхнувшись дымом, закашлялся.

Это была его единственная ошибка за весь разговор, но и ее оказалось достаточно.

Видит Бог, я не хотел, чтоб он закашлялся. То есть, разумеется, я, может быть, и хотел, но вовсе не рассчитывал, что моя наглость с обязательной очевидностью будет иметь столь благоприятные для меня последствия.

Итак, он закашлялся и на какую-то долю секунды потерял над собой контроль, а когда это мгновение прошло, к виску его был приставлен пистолет — мой. Второй рукой я сжал его горло, что, боюсь, в его положении кашляющего человека было не слишком приятно.

Парни не успели достать свое оружие.

— Тихо, — предупредил я их. — Или я прострелю ему башку. Руки в замок прямо перед собой, чтоб я видел. Быстро, ребята, это в ваших интересах.

Парни зыркнули на меня недобрыми, прямо скажем, очами и, сцепив пальцы рук в замок, вытянули их вперед. Все было как нельзя лучше.

— Не надо предпринимать ничего лишнего, — попросил я их. — У меня, как вы понимаете, есть разрешение на ношение оружия. Пристрелю, и меня даже не арестуют, это я вам как следователь Генпрокуратуры говорю.

Мужичонка под моей рукой хрипел и кашлял. Я сжалился над ним и чуть ослабил хватку. Он стал глотать воздух, разевая рот как рыба. Парни смотрели на него немного испуганно. Их можно было понять.

Я зашел мужику за спину и уперся стволом пистолета в его лопатку так, чтобы этого нельзя было заметить со стороны. Если кто-то и увидел бы нас сейчас, то подумал бы, что стоят обычные мужики и соображают на четверых. Знакомая, простая и ясная картина.

— Короче, — проговорил я. — Говорите быстро и не раздумывая. По какому поводу собрались? Что у нас сегодня? Ликвидация Турецкого? Быстро!

Произнося последнее слово, я ткнул пистолетом в спину мужичонки.

— Нет, — быстро ответил тот. — Какого черта? Кто станет убирать работника прокуратуры? Вы что, с ума сошли?

— К сожалению, — сказал я ему, — звание сотрудника прокуратуры — не гарантия от покушений. Кто вы такие?

— Послушайте, Турецкий, — говорил пока только тот, кому я упирался стволом пистолета в спину. — Не валяйте дурака. Мы тоже работаем на вполне конкретные органы, и вам это хорошо известно. И перестаньте тыкать в меня этой штукой, без пули дырку сделаете.

— Обязательно сделаю, — пообещал я ему, — если, в свою очередь, вы сами не перестанете валять дурака. Кто вас послал ко мне?

— Ответа не будет, Турецкий, это вы тоже хорошо знаете. Так что можете стрелять!

Ну прямо Шекспир какой-то!

— Зачем вы вызвали меня на встречу, если ничего сообщать не собирались и если, как вы утверждаете, не собирались меня убивать? — спросил я, хотя мог и не спрашивать. Я уже знал ответ.

— Черт с вами! — выругался мужичонка. — Мы собирались вас только немного испугать. Чтобы вы кое-что нам рассказали.

Да, так я и думал, что-нибудь в этом роде. Они хотели не дать мне информацию, а получить ее.

— А какого рода информацию вы хотели получить от меня?

— Вы — болван, Турецкий, — немного устало сказал мне человек, которого я держал под дулом пистолета, чем вызвал мое безотчетное уважение. — Вы больше ничего не услышите ни от меня, ни от моих товарищей. Так что или стреляйте, или перестаньте, повторяю, валять дурака. Считайте, что не было ничего: ни разговора, ни встречи. Тем более что все и так закончилось ничем. И для вас, и для нас.

Он был прав. Не буду я в него стрелять — хлопот потом не оберешься. Но кое в чем он ошибался, причем ошибался по-крупному.

Я отпустил его и водрузил пистолет на обычное место. Вообще-то я не ношу постоянно с собой оружия, но не взять его с собой сегодня было бы глупо.

— Итак, господа, — смотрел я на своих противников, улыбаясь им как можно приветливее, — подведем некоторые итоги. Вы можете расцепить руки, ребята, — разрешил я парням.

Те послушно опустили их чуть ли не по швам, все время глазея на меня, как на человека, который на их глазах только что совершил чудо — разбросал роту спецназовцев, например.

— Что мы имеем? — продолжил я. — Мы имеем две конторы, работающие друг против друга, вместо того чтобы объединить свои силы, что было бы логичней. Не так ли?

— Объединить? — быстро переспросил меня мужичонка. — Против кого?

«Стоп себе, не дурак ли я?» — так любил приговаривать мой друг Толя Ивочкин в годы нашей юности, когда начинал проигрывать мне в шахматы.

Хитер мужик, хитер.

— Мало ли? — индифферентно отозвался я. — Вот вы — кого ищете? — наивно спросил я их.

Они не ответили.

— Вот, — заключил я. — Не хотите говорить. А могли бы.

Фу-у… Ну и разговорчик.

— Кстати, — вспомнил я. — Ну так что там насчет Аничкина? Вы, кажется, хотели поделиться со мной какой-то информацией. Или я что-то путаю?

Мужичонка как-то по-особому посмотрел на обоих парней, и те дематериализовались в пространстве. Только что были тут, с нами, и вдруг буквально на глазах испарились.

— Вот что, Турецкий, — сказал он мне. — Вы, кажется, человек умный.

— Спасибо.

— Не за что, — кивнул он. — Так вот, умный вы наш Турецкий. Могу дать вам совет, причем от себя лично, а не от кого-то из нашей «конторы». Держитесь от этого дела подальше. Вы поняли меня?

— Не совсем, — признался я. — От какого конкретного дела вы советуете мне держаться подальше? Что вы вообще знаете о наших делах?

Он помотал головой, как раздраженный ишак. Или осел, если кому не нравятся ишаки.

— Я говорю об Аничкине. Только о нем. И больше я вам ничего не скажу. Держитесь от него и от этой истории подальше. Это сэкономит вам массу времени и нервов.

— Вы всегда заботитесь о близких с таким трогательным вниманием? — спросил я у него. — С чего это вдруг такое внимание?

Он посмотрел на меня как-то по-новому, с какой-то заинтересованностью, что ли.

— Вы мне нравитесь, Александр Борисович, — просто сказал он. — Поверьте, я и так говорю много лишнего. Но… Аничкин вам не по зубам. До свидания.

И, повернувшись ко мне спиной, он пошел по той же дороге, по которой привел меня сюда. Я напряженно смотрел ему вслед, пытаясь поймать какую-то мысль, настойчиво бьющуюся в мой мозг, но почему-то все время отскакивающую от него. Наверное, мне мешал его вид. Уж слишком непохож был этот праздный гуляка на человека, который только что давал мне советы не усложнять себе жизнь.

Я попытался успокоиться и пошел за ним. Не с целью догнать его, просто надо же было мне выйти отсюда, а другой дороги я не знал. Я шел по тропинке и, расслабившись, пытался понять, что же все-таки меня в нем зацепило.

То, что Аничкин попал в передрягу, ясно как день. Причем ситуация, судя по всему, была там наисерьезнейшая, тоже более чем очевидно. Ведь не случайно меня пытались запугать, или, как в таких случаях говорят, предупредить.

Стоп!

Вот именно, Турецкий, — предупредить.

Мысль, которая до этого мгновения была неосязаемой и бесплотной, приобрела плоть и кровь. Меня предупреждали — это же понятно!

Что, в сущности, произошло в последние полчаса? Глупость какая-то, иначе и не назовешь. Сработали эти ребята на редкость бездарно и непрофессионально, словно они вовсе не из компетентных органов, а из заштатного частного агентства. Да что там, частные агентства работают лучше и толковей, чем эти недоумки.

Я как-то видел показательные выступления одного фигуриста, не помню его фамилии, да теперь и не важно. Фигурист тот изображал из себя человека, который не может стоять на коньках. Он так размахивал руками, ногами, всеми частями вихляющегося во все стороны тела, что казалось: вот-вот грохнется на лед. Весь зал затаив дыхание ждал, когда он упадет и разобьет себе нос. Но он не упал. Это была феерия, это было высочайшее мастерство: он катался на коньках, как Бог, этот фигурист. И в этом и заключался его профессионализм. Он сумел убедить публику в том, что не умеет стоять на коньках.

Не верю я в некомпетентность компетентных органов — вот что я хочу сказать. Меня только что хорошенечко надули, разыграв самый настоящий спектакль, где каждый из троих назубок знал свою роль. Причем исполнитель главной роли, то есть я, даже не подозревал, что участвует в откровенном лицедействе.

Я остановился — у меня вдруг резко заболела голова. Что же, черт возьми, происходит?!

Если я прав в своих рассуждениях, то тогда один небольшой, но весьма существенный вопрос: зачем?

Зачем им вся эта комедия? Запугать? Глупо, бездарно, просто идиотизм. Предупредить? О чем? Об Аничкине? Откровенно плохо. Но зачем тогда, зачем?!

Спокойно, Турецкий, спокойно. Подумай, что ты имеешь в результате того, что произошло. Итак: ты знаешь, что Аничкин попал в сложную ситуацию, причем не просто попал. Опасность грозит и тому, кто соприкоснется с тайной Владимира Аничкина. Правильно? Правильно. Пойдем дальше.

Кто-то разыгрывает комедию, причем изначально плохо, как бы не уважая тебя. Но этот человек сказал, что тебя уважает, и, хотя таким словам в подобных ситуациях грош цена, говорил он так, что не верить ему невозможно. И что? А то, что человек, который тебя уважает, делает вид, что не уважает. Это говорит о чем-нибудь? Говорит. Они сделали все, чтобы ты их раскусил. Но опять же — зачем?

Глупый ты человек, Турецкий, а еще следователь со стажем. Если они играют так, чтобы ты их раскусил, если они уверены, что ты поймешь их игру, это значит, что тебе дают знак. Какой? Очень простой. Ты можешь думать все, что угодно, но раз они так топорно работают и не скрывают этого, означать сие может только одно: в компетентных органах работают люди, которые догадываются о многом, но которые не могут в силу разных причин открыто встать на твою сторону. И стать твоими союзниками. Однако то, что они сочувствуют тебе, — это ясно. И на свой страх и риск они разрабатывают замысловатую комбинацию и разыгрывают ее перед тобой, надеясь, что ты тоже не лыком шит.

Нет, все получается слишком сложно, засомневался вдруг я. Почему бы просто не подойти и не сказать: мол, знаем мы, Турецкий, о твоих проблемах, рассчитывай на нас, мы патриоты, и всякое такое.

Щас! Подойдут они, скажут. Разбежался, Александр Борисович, размечтался. Ты даже не знаешь, чем они дышат в этих своих органах. И как далеко вообще запустило свои щупальца это Стратегическое управление. Если оно существует, конечно. А из какой «конторы» они сами? Из ФСБ, из Стратуправления или еще откуда-то?

Голова разболелась невыносимо. Выпить, что ли? Ладно, Турецкий, что за порочные мысли в самый разгар рабочего дня?

И все равно: что же им от меня было надо?

3

Было что-то около часа ночи.

Володя Аничкин не торопясь ехал домой. Тверская улица необычно опустела. На всем ее протяжении от Моховой до площади Маяковского он заметил лишь пару подгулявших компаний, припозднившуюся проститутку на обочине, уперевшую руки в бока, да старуху бомжиху, сидящую на тротуаре и перебирающую свои старые, чем-то туго набитые полиэтиленовые пакеты.

«Интересно, что бомжи носят в этих пакетах? — почему-то подумал Аничкин. — Неужели весь свой гардероб?»

Несколько минут он сосредоточенно размышлял над этим вопросом:

«Хорошо еще, что не высокообогащенный плутоний. А впрочем, кто может это гарантировать?»

Володя тряхнул головой и вернулся к прежним своим мыслям.

Когда он окончательно понял, что в сейфе его кабинета хранятся самые настоящие ядерные чемоданчики, а никакая не имитация, как он думал до сей поры и в чем его пытались убедить вчера вечером, то сразу же попытался связаться с генералом Петровым. Однако с работы тот уже ушел, а дома у него телефон не отвечал. Была пятница, и, весьма возможно, он, как тысячи других москвичей, после работы отправился на свою дачу.

«Нет, я до него все-таки доберусь», — упрямо сказал себе Аничкин и стал звонить всем своим знакомым подряд, чтобы выяснить телефон дачи Петрова. Но и там никто не брал трубку.

Аничкин не знал, что ему делать дальше. Часы показывали начало десятого, и скоро пора было идти на встречу с Мажидовым. Но если «Самумы» оказались настоящими, то и все остальное может быть не бракованным, как утверждал Мальков, а тоже вполне пригодным к употреблению. Тогда получится, что он, Аничкин, снабжает оружием дудаевцев. И самое главное — делает это по поручению довольно странного, почти подпольного органа, в легитимности которого он был совершенно не уверен…

Да, совершенно не уверен. Эта мысль только что пришла ему в голову. Аничкин еще не видел ни одной бумаги, на которой бы стояла печать Стратегического управления. Это название он лишь услышал, да и то при довольно подозрительных обстоятельствах. Пластиковая карточка не в счет: изготовить ее при доступе к специальной аппаратуре Главного управления контрразведки не составляло никакого труда. А члены Стратегического управления безусловно имели доступ к самым важнейшим секретам ФСБ.

Какие же выводы следовали из всего этого?

Надо сказать, довольно неутешительные. Возможно, хотя и маловероятно, произошла ошибка. Но какая, к черту, может быть ошибка, когда речь идет об атомной бомбе?! Если же Петров или кто-нибудь другой из Стратегического управления знал, что из «Пульсара» должны доставить настоящие «Самумы», а не их имитацию, то это больше похоже на какой-то заговор.

Оставалось сопоставить явное нежелание генерала Петрова сообщать все подробности, касающиеся Стратегического управления, и довольно странную атмосферу вчерашнего совещания.

И тут Аничкин вспомнил фразу, которую он случайно услышал, когда подходил к кабинету Петрова.

Вообще-то у Аничкина была профессиональная память на фразы, произнесенные в непосредственной близости от него. Все-таки многолетняя практика в качестве осведомителя КГБ не прошла даром. И теперь он мог с точностью до запятой воспроизвести услышанные вчера слова:

«…Времени осталось мало, и пора подключать черных…»

Вряд ли собравшиеся говорили тогда на какие-то посторонние темы. Конечно, нельзя утверждать наверняка, но, скорее всего, эта фраза имела отношение к цели совещания. Аничкину поручили войти в контакт с чеченцами, которых генералы вполне могли называть «черными». Значит, их к чему-то надо было «подключить». Слово-то какое необычное. Оно никак не сочеталось с целью операции. «Подключать» — это значит вводить в курс дела с тем, чтобы потом работать сообща. По отношению к противнику это слово не употребляют. Значит?.. Мажидов для присутствующих в какой-то степени не противник?

Аничкин даже поежился от такого бредового вывода. Нет, это уже слишком. Такие размышления к добру не приведут. К тому же пора было бежать на встречу с Мажидовым.

На приборной доске зажглась красная лампочка. Бензин на исходе. «До дома хватить должно», — решил Аничкин и чуть сбавил обороты двигателя.

Встреча с Мажидовым прошла довольно вяло и неинтересно. Как и предполагал Володя, бывший заместитель Дудаева прекрасно знал способы и пути получения оружия, было видно, что он далеко не в первый раз делает это через сотрудников ФСБ.

Мажидова интересовали лишь две вещи — цены на детонаторы и «Самум». С первым разобрались быстро — Володя назвал цену значительно ниже рыночной, которую ему сообщили в информационно-аналитическом отделе, и чеченец, посовещавшись со своим сидевшим рядом с ним за столиком спутником, который был очень похож на него (Аничкин сразу подумал, что это его брат), согласился. Но как поступить с «Самумами»? Володя не мог дать Мажидову каких-то определенных обязательств, пытался всячески оттянуть решение этого вопроса, отложить его хотя бы до завтра.

Но чеченец вел себя очень спокойно. У Аничкина даже создалось такое ощущение, что все вопросы были улажены раньше, до этой встречи. Мажидов довольно рассеянно реагировал на его слова, кивал и ковырял вилкой в своем бифштексе.

В конце концов, ни до чего конкретного не договорившись, они расстались. Было условлено только встретиться завтра в семь вечера здесь же, в ресторане гостиницы «Москва».

Аничкин вошел в свою квартиру и решил еще раз позвонить Петрову — тот же сам просил доложить ему об итогах встречи.

— Да, — раздался в трубке заспанный голос.

— Товарищ генерал, это Аничкин.

— А-а, хорошо, что позвонил. Ну как?

— Встреча прошла нормально. Он обо всем был уже информирован, так что особых затруднений не возникло.

— Особых?

— Да… Тут открылись новые факты…

— Какие?

— Я не могу об этом говорить по телефону.

Петров помолчал:

— Ну хотя бы намекни.

Хм, попробуй-ка сообщить сведения, составляющие государственную тайну, да еще так, чтобы никто не догадался.

— Короче, товарищ генерал, чемоданчики настоящие.

— Что значит — настоящие? А какие они должны быть, по твоему мнению?

Вот те раз!

— Вы меня, видимо, не так поняли, — опять попробовал объяснить Аничкин, — чемоданчики, доставленные из «Пульсара», — самые настоящие.

В трубке раздавалось только недовольное сопение генерала.

— Понимаете?

— Ты вот что, Аничкин, — наконец произнес Петров, — на ночь глядя мне голову не морочь. Завтра на работе поговорим.

— А если завтра будет уже поздно? — сказал Аничкин, слушая короткие гудки отбоя.

«Впрочем, почему поздно? Ядерные чемоданчики надежно заперты в сейфе, который никто, кроме меня и генерала Петрова, открыть не может. Кроме того, сейф находится в самом охраняемом здании Москвы. Что с ними может приключиться?»

И все-таки Аничкин провел беспокойную ночь. Ну посудите сами, как бы вы спали, зная, что у вас на работе в сейфе лежат две атомные бомбы?

Только под утро ему удалось вздремнуть часика два. В семь часов Володя был уже на ногах. А в половине восьмого уже гнал по направлению к Лубянке.

Поднявшись в свой кабинет, Аничкин первым делом бросился к сейфу. Ключ, комбинация цифр, большой палец в маленьком окошке.

Опасения Володи были не напрасны — сейф оказался пуст.

Последние сомнения у Аничкина отпали. Несомненно, чемоданчики забрал Петров — больше никто просто физически не смог бы открыть сейф, так как датчик, фиксирующий расположение и рисунок капиллярных линий, был настроен только на двух человек.

Но зачем это ему понадобилось?

Володя набрал номер кабинета Петрова. В ответ из селектора донеслись только длинные гудки.

Единственной причиной, почему Петров забрал «Самумы» из сейфа, мог быть вчерашний телефонный разговор с Аничкиным. Следовательно, в его планы не входило, чтобы Володя узнал о том, что чемоданчики являются настоящими миниатюрными атомными бомбами.

Аничкин должен был передать чеченцам ядерное оружие, при этом даже и не догадываясь, что оружие — настоящее. Значит, Стратегическое управление действительно является бандой заговорщиков. Что-то вроде ГКЧП. Володя вновь вспомнил фразу, услышанную им из-за двери кабинета Петрова: «Времени осталось мало…» Что они имели в виду? На этот вопрос ответить было, пожалуй, легче всего. Через две недели должны были состояться выборы в Думу, и каким-то политическим силам, несомненно, выгодно обострить ситуацию в Чечне.

«А между тем, — подумал Аничкин, — «Самумы», возможно, уже в руках Мажидова. И об этом, пожалуй, знаю только я один».

Нужно было что-то срочно предпринимать. «Самумы» не должны покинуть пределов Москвы.