1

Вообще-то Гордееву казалось странным, что адвокат, звонивший Артемьеву, не назвал художнику своего имени. Можно подумать, что словосочетание «адвокат Финкельштейн» само по себе не требует дополнительных пояснений. Экая самоуверенность!

Даже знаменитости, как правило, представляются менее лаконично: Генрих Розанов, например, чтобы, не дай бог, не спутали с каким-то другим Розановым и чтобы сразу отсечь дурацкие вопросы вроде «случайно, не тот самый Розанов?».

Но худо-бедно знаменитостей своего цеха Гордеев знал, и никакого Финкельштейна среди них не было. Случается, правда, что люди меняют свои фамилии в силу тех или иных жизненных обстоятельств. Скажем, юрист, соприкасающийся с криминальным миром, может подвергаться какой-то угрозе, и тогда… Что толку фантазировать, оборвал себя Юрий Петрович. Тут любопытней другое: почему он назвался так коротко — адвокат Финкельштейн? Или, может быть, он один такой в мире — адвокат Финкельштейн?

То, что он практикует не в Москве, — это точно. Гордеев воспользовался справкой городской коллегии адвокатов и, как и следовало ожидать, получил отрицательный ответ.

Но если Финкельштейн — известная личность, да еще и специализируется на бракоразводных процессах VIP-персон, то о нем обязательно должно быть что-нибудь в Интернете. А возможно, у него даже имеется свой сайт или хотя бы страничка на сайте какой-нибудь крутой адвокатской конторы.

Гордеев запустил поиск со своего любимого «Яндекса», ввел фамилию «Финкельштейн» и поразился результатам: 1137 сайтов, 17,5 тысячи упоминаний о людях с фамилией Финкельштейн! Ивановых, для сравнения, «Яндекс» нашел всего в 700 раз больше.

Упоминания женщин с такой фамилией Гордеев просто пропускал. Но и без женщин набралось предостаточно Финкельштейнов. Знаменитых и не очень: автор книги «Загадка Симона Петлюры, или Парадокс антисемитизма»; еще один писатель — вроде бы фантаст; автор учебника по геологии; преподаватель иркутского вуза; титулованный гитарист; американский политолог и т. д. и т. п.

Гордеев попробовал поискать в найденном «адвоката», и снова высыпалась гора ссылок.

Анекдоты: «малыш Финни Финкельштейн стоит у прилавка бистро „Дешевый корм…“, „старик Финкельштейн обедает со своим внуком Фигги Финкельштейном, адвокатом, в ресторане“…

Художественная литература: «…адвоката, рекомендованного мне профессором Гнуссом, к которому я обратился за советом, звали Спутник Финкельштейн…», «…адвокат Финкельштейн выжидательно посмотрел на меня…» и прочая чушь.

Ни одной газетной публикации о громком процессе, выигранном или проигранном адвокатом Финкельштейном, ни одной ссылки на адвокатское бюро, юридическую консультацию или другую подобную контору, в которой мог бы трудиться загадочный защитник интересов Альбины Артемьевой, не говоря уже о личном сайте или личной страничке.

Гордеев попробовал поискать через поисковую систему «Yahoo», сориентированную на Запад, — мог же Финкельштейн практиковать в Лондоне, а по-русски говорить без акцента, например, просто потому, что он русский по происхождению. Но англоязычный поиск тоже ничего не дал.

Через час малопродуктивных изысканий Гордеев почувствовал, что проголодался. Он сварил себе кофе, сделал два горячих бутерброда с сыром и помидорами. Пока жевал, думал, что еще можно предпринять, с какого боку подступиться к этому чертову Финкельштейну?! Тут позвонил Артемьев и спросил, как продвигаются поиски. Гордеев вполне вежливо попросил его хотя бы не мешать. Они немного поспорили на тему, как далеко Юрий Петрович продвинулся в своих поисках, и Артемьев неожиданно психанул, обозвал его яйцеголовым и бросил трубку. Гордееву показалось, что он был под кайфом. Какой с человека спрос в таком состоянии? Протрезвеет — позвонит, извинится. Может быть, вспомнит еще что-нибудь важное про свою ненаглядную модель.

А какой спрос с него самого, с Гордеева? Исходных данных — кот наплакал, баран накашлял…

Ладно, спокойнее. Эмоции человека — это врожденное, логика — благоприобретаемое. Когда две эти ипостаси соединяются воедино, начинается процесс, просто обреченный на удачу… Хм. Так когда-то Розанов говорил, когда Гордеев еще только начинал у него работать. Впрочем, давно уже Юрий Петрович не слышал от своего шефа этой фразы. Возможно, потому что ипостаси редко соединяются. Розанов заматерел и давно уже берется только за дела, которые изначально обречены на удачу. Репутация превыше всего. Может быть, обратиться к нему? Может, Розанов знает адвоката Финкельштейна?

Но и шеф не знал. Он спросил, как дела в Химках, и Гордеев, не вдаваясь в географические подробности (в настоящий момент он находился в своей московской квартире на Новой Башиловке), ответил, что все идет своим чередом.

— А ты, Юра, пробей этого своего Финкеля через ментов, — посоветовал Розанов.

— Финкельштейна, — машинально поправил Гордеев.

— Какая разница, — сказал мудрый Розанов. — Финкель он и в Африке Финкель.

В чем-то, конечно, шеф был прав.

У Розанова была привычка — укорачивать длинные фамилии. Однажды у них был клиент по фамилии Храповицкий, через день он превратился в Храпа, а потом и просто в букву «Х». Его дело пришлось передать в городскую прокуратуру, потому что господин Храповицкий решил силами квалифицированных адвокатов устранить своего делового партнера, с которым у него были разногласия. Сын этого партнера устроил драку в ресторане и загремел по «хулиганке». Это дало основания господину Х требовать от своего партнера уступить его часть акций — у них в уставе фирмы было какое-то правило на этот счет. К счастью, Гордееву удалось выяснить, что партнерского отпрыска спровоцировали по просьбе самого господина Х…

Можно было попробовать «пробить» Финкельштейна по номеру телефона, с которого он звонил. В принципе, Артемьев может пойти в телефонную компанию и попросить расшифровку по всем звонкам на его домашний номер. Стоит это недорого, но без веской причины делать эту расшифровку будут чудовищно долго. А если художник сошлется, например, на телефонные угрозы, ему посоветуют обратиться в милицию или, чего доброго, сами туда стукнут. Милиция — это, конечно, неплохо. Менты бы проверили все телефонные номера, прощупали бы всех звонивших, в том числе и Финкельштейна… Но, во-первых, Артемьев обратился к Гордееву, а во-вторых, он категорически против участия милиции, и он в своем праве. Значит?.. Значит, нужно сделать все руками ментов же, но в неофициальном порядке. Не в первый раз, в конце концов.

Нагружать ребят из «Глории» такой работой он не хотел и, отыскав в записной книжке номер, позвонил своему старому приятелю из МУРа и попросил об одолжении. Приятель не особенно обрадовался просьбе, но телефон Артемьева записал, обещал помочь и перезвонить через два-три дня.

А что делать Гордееву два-три дня? Он прекрасно понимал, что просто сидеть и ждать звонка — глупо. Этот след может никуда и не привести. Финкельштейн запросто мог звонить с анонимного мобильного, и это было более чем вероятно, ведь если бы он играл честно, то представился бы по всей форме: назвал фирму, в которой работает, свои реквизиты. Но он этого не сделал. Почему?.. Неопытный, не умеет вести переговоры? Вряд ли. У Альбины Артемьевой достаточно средств, чтобы обратиться к солидному юристу. Тогда что же — шифруется, чтобы не дать Артемьеву каких-то козырей против себя? Тоже не годится — зачем тогда вообще было звонить? Подали бы заявление в суд, дождались разбирательства и выступили бы во всеоружии. Или Альбина вместе с адвокатом выработала такую линию поведения: достать Артемьева звонками, деморализовать, вывести из равновесия?..

Подумав, Гордеев съел еще один бутерброд и вернулся к компьютеру. Интересно, что никогда прежде ему не приходилось задаваться вопросом: где есть список всех российских адвокатов? Лицензированных, по крайней мере. Наверное, где-то есть. В главном налоговом управлении, например. Там обязаны знать все обо всех, кто платит налоги, а адвокаты вынуждены их платить или хотя бы старательно делать вид, что платят. Но взламывать базы налоговиков — дело нелегкое и опасное, а пойти туда и спросить — не ответят. И правильно, в сущности, сделают. И опять-таки для таких случаев имеются ребята в «Глории». Но Гордеев нагружать их таким рискованным заданием не стал, хватит и тех одолжений, что они регулярно ему делают. Тем более совершенно не факт, что их помощь принесла бы желаемый результат.

2

Можно было добыть телефоны и адреса наиболее крупных юридических фирм, однако и от этого варианта Гордееву пришлось отказаться — походы по конторам и звонки туда отнимут колоссальное количество времени и вряд ли что-то дадут. Зато на сайте Адвокатской коллегии Москвы, куда он заглянул просто от безысходности (потому что из Интернета выходить было не то жаль, не то лень, а чем еще заняться в настоящий момент, Гордеев не знал), нашелся алфавитный список адвокатов, включенных в реестр адвокатов г. Москвы, и там среди более чем семи тысяч фамилий, конечно, не было ни одного Финкельштейна — Гордеев и так это знал, из справки, которую он получил совершенно свободно как член этой самой коллегии.

Но зато были некие Штейн В. В., Фильштейн С. В. и Финкельс А. С.

Тут Гордеев задумался, и суетливые его мысли приняли некое направление.

Часто человек, выдумывая себе липовую фамилию, подсознательно берет за основу свою собственную, так что этих троих стоило проверить. Особенно Штейна, против фамилии которого стояло примечание, что его статус приостановлен. Гордеев без труда добыл телефоны и адреса этих троих. Рабочий день еще не закончился, так что можно было начать проверку прямо сегодня.

Уже собираясь прекратить электронные поиски, он вдруг увидел ссылку на «Юридическую консультацию он-лайн», то есть прямо в Сети, в Интернете.

А что, если… Что, если этот Финкельштейн виртуальный? Нет конкретного человека, а есть бригада разномастных юристов, халтурящих в свободное от основной работы время?! Тогда становится понятно, почему он так скупо представился. Звонить, получается, мог один человек, заключать договор с Артемьевой — другой, а в суде будет присутствовать третий. Если вообще будет присутствовать — может быть, они просто подготовят пакет нужных документов, передадут по инстанциям и умоют руки.

Гордеев тут же перепрыгнул на нужную Интернет-страничку, прочел перечень предоставляемых услуг и просто опешил. Наряду с привычными и понятными защитой обвиняемого по уголовному делу, защитой в суде первой инстанции, в суде кассационной инстанции, в надзорной инстанции и т. д. в качестве услуги предлагалась «информационная поддержка физических и юридических лиц». И эта так называемая информационная поддержка отнюдь не ограничивалась предоставлением текстов законодательных актов. Виртуальные адвокаты предлагали юридическую помощь в регистрации фирм, юридическую помощь гражданам РФ в получении постоянной регистрации в Московской области, предоставление информации и рекомендаций других специалистов в области права (нотариальные конторы, детективные агентства, охранные предприятия, экспертные учреждения, оценщики недвижимости и др.), предоставление установочных данных на физическое лицо, определение адреса по номеру телефона в Москве либо номера телефона по адресу или по фамилии, определение владельца транспортного средства по госномеру его машины, наличие автотранспорта, зарегистрированного на чье-либо имя в Москве и Московской области, проверку автотранспорта на угон в РФ и проверку физического лица на наличие загранпаспорта, оформленного в ОВИР г. Москвы и Московской области, проверку, является ли физическое лицо учредителем либо руководителем какой-либо коммерческой структуры в Москве и Московской области.

Гордеев оторопел. Фактически на этой веб-странице было написано, что виртуальные адвокаты готовы собрать любые сведения, в том числе любой компромат, на любого жителя Москвы и области.

Но кто и как предоставляет им эту информацию, да и на каком основании? Частные детективы? Так им же платить надо, и немало. Кто-кто, а Гордеев хорошо знал, сколько берут за свои разнообразные услуги Денис Грязнов со товарищи.

Гордеев не поленился и заглянул в Федеральный закон «Об адвокатуре в Российской Федерации» — самое время было освежить в памяти свои профессиональные права и обязанности. Любопытно было понять, как это сообразуется с услугами, обещаемыми виртуальным адвокатом. Итак, Федеральный закон гласил:

«…адвокат, выступая в качестве защитника, представителя или консультанта, вправе:

— собирать сведения, необходимые для оказания юридической помощи, в том числе запрашивать… справки, характеристики и иные документы у государственных органов и учреждений, а также организаций, которые обязаны в порядке и сроки, установленные действующим законодательством, выдавать эти документы или их копии, заверенные надлежащим образом;

— опрашивать с их согласия лиц, предположительно обладающих информацией, относящейся к делу, представлять полученную информацию для закрепления в качестве доказательства в установленной процессуальным законом форме;

— собирать и предоставлять предметы, которые могут быть признаны вещественными доказательствами в порядке, установленном процессуальным законодательством;

— запрашивать на договорной основе заключения специалистов для разъяснения вопросов, связанных с оказанием юридической помощи».

Но ни слова о том, что адвокат вправе предоставлять анонимному клиенту (если клиент заключил договор по телефону, а деньги перевел по WebMoney, то он — аноним) любую информацию, которая потом может быть использована, в том числе и в противозаконных целях. А как же обязанность адвоката соблюдать законодательство Российской Федерации и нормы профессиональной этики?

И ведь виртуальный адвокат предлагал и другие услуги, не менее интересные и интимные:

— проверка физического лица на наличие собственности (недвижимости) в г. Москве и Московской области,

— проверка наличия судимости либо привлечения к административной ответственности физического лица,

— проверка наличия или отсутствия в центральной либо региональной прессе информации о проверяемом лице или фирме и т. д. и т. п.

Гордеев даже решил было, что это, может быть, все вообще липа, что нет никакой «Юридической консультации он-лайн». Но все же позвонил по указанному телефону, и ему ответили, и предложили все те же услуги.

Ну и дела!

И тут он подумал, что все это, конечно, вопиющий бардак, но в конкретной сегодняшней ситуации услугами этих он-лайн консультантов он как раз может воспользоваться: пусть поищут своего (своего ли?) такого же Финкельштейна. Проверка Штейна, Фильштейна и Финкельса может ведь ничего и не дать. Финкельштейн, вполне возможно, член не московской коллегии адвокатов, а, например, питерской или еще какой-нибудь — мало ли где его нашла Артемьева, или он по каким-то причинам еще не включен в московский реестр…

Только заключать договор по телефону Гордеев не собирался, он хотел видеть их лица, поэтому спросил, нет ли у них нормального адреса, куда бы он мог прийти со своей проблемой, и ему продиктовали адрес юридической консультации и даже записали на завтра на удобное для него время.

Оставалось согласовать с Артемьевым финансовые вопросы, потому что могли возникнуть непредвиденные расходы. Но для этого надо было, чтобы тот пришел в более адекватное состояние — наверное, попросту дождаться следующего утра.

3

Штейн В. В. отпал сразу. В родной юрконсультации № 10 ему легко объяснили, что адвокатский статус Штейна приостановлен вовсе не какой-нибудь дисциплинарной комиссией коллегии адвокатов, а в связи с тем, что тот в данный момент является депутатом Мосгордумы. Да и по остальным параметрам он не подходил: во-первых, он никогда не занимался бракоразводными процессами, а специализировался исключительно на административном праве, а во-вторых, Штейну было за шестьдесят, а Артемьев уверял, что звонил ему вовсе не старик.

Финкельса Гордееву тоже пришлось вычеркнуть из списка. Этот занимался гражданским правом, и бракоразводными процессами в том числе, но он картавил, а Артемьев уверял, что не заметил у Финкельштейна никаких дефектов речи. Конечно, оставалась вероятность, что неуловимый Финкельштейн где-то среди окружения Штейна или Финкельса, но проверять всех их коллег только на основании созвучия фамилий было невозможно. По крайней мере, до разговора с последним вероятным кандидатом Фильштейном.

Но к Фильштейну сегодня ехать уже было поздно. Рабочий день закончился, и Гордееву тоже пришлось прерваться. Он доехал до Охотного ряда, оставил там машину, дотопал до ГУМа, поужинал в «Ростиксе», а пока ужинал, думал, что всякие модельные агентства, в отличие от адвокатов, должны бы работать если не днем и ночью, то, по крайней мере, допоздна. А значит, можно съездить в «Стар Лайтс», в котором работала Альбина Артемьева, и попытаться найти там кого-нибудь из ее хороших знакомых. Может, они знают что-нибудь о ней или о ее адвокате? Мысль эта была тем более своевременной, что Гордеев никуда не торопился, а офис «Стар Лайтс» располагался в четверти часа ходьбы в западном направлении, если идти мимо сгоревшего Манежа, в Калашном переулке.

Гордеев открыл записную книжку, где, со слов Артемьева, были зафиксированы имена и фамилии коллег его жены.

Когда он попросил Артемьева назвать кого-нибудь из коллег Альбины по агентству «Стар Лайтс», с кем у нее были наиболее близкие отношения, художник долго не мог припомнить ни одной фамилии — он, дескать, ни с кем из этой тусовки не общался. Но в конце концов вспомнил Никиту Налетова — менеджера, с которым она пересекалась еще до «Стар Лайтс» и который, кажется, привел в свое время Альбину в эту контору.

В модельном агентстве «Стар Лайтс» уже не работали, но все были на месте, причем, похоже, не только персонал. Там что-то шумно праздновали. Модели и немодели пили шампанское, ели огромный торт, который никак не желал уменьшаться, очень соблазнительно танцевали, поминутно кричали «ура», короче говоря, веселились от души. В комнатах пахло порохом — видимо, совсем недавно прямо в помещении устраивали фейерверк. Гордеев спросил у двух хохотавших до слез молоденьких девчонок, как найти Налетова, и ему показали сидевшего на диванчике длинноволосого мужчину лет тридцати (а может, пятидесяти) в обтягивающей цветастой футболке и очень тесных кожаных штанах. Налетов прихлебывал шампанское прямо из бутылки, глупо улыбался и ритмично дергал головой в такт музыке.

— Вы Налетов? — Гордееву пришлось трижды повторить вопрос и даже потрясти менеджера за плечо, прежде чем он хоть как-то отреагировал. — Мы можем где-нибудь поговорить?..

Налетов долго растерянно таращился на Гордеева, потом озирался, не понимая, чего от него хотят. Он то ли выпил лишнего, то ли был слегка под кайфом, поскольку фокусировался плохо и языком ворочал с трудом. В конце концов Гордееву удалось отвести его к окну, подальше от танцующих и музыки.

— Мне нужно поговорить с вами об Альбине Артемьевой.

— А? Альбина? Что Альбина? — Менеджер продолжал дергать головой и прикладываться к бутылке.

— Альбина Артемьева. Она, должно быть, в Англии сейчас?

— Да, и что?

— И, кажется, не собирается возвращаться.

— Серьезно?!

— А вам ничего об этом неизвестно?

— А должно быть? — Смысл вопросов до господина Налетова определенно доходил не сразу, если доходил вообще. Кто мог поручиться наверняка? Возможно, он их слышал в совершенно искаженном виде и соответственно реагировал. Вполне вероятно также, что он мог считать, будто речь идет о ком-нибудь другом. Например, об Анастасии Волочковой. Или о Фанни Каплан.

— Наверное. Вы же вместе работаете и, кажется, в хороших отношениях.

— Кто вам сказал?

— А это не так? — Гордееву надоело сотрясать воздух впустую. Нужно было или уходить и возвращаться завтра, когда все протрезвеют, или… Он оставил Налетова у подоконника, а сам пошел искать кофеварку — в любом уважающем себя заведении она должна быть. Кофеварку он нашел в каком-то кабинете, и в колбе даже плескалось граммов сто пятьдесят горячего кофе, нашелся и стакан.

Менеджер за время отсутствия Гордеева не сдвинулся с места, только шампанского в бутылке стало заметно меньше. Гордеев бутылку легко отобрал под предлогом того, что тоже хочет приложиться, но сам лишь сделал вид, что пьет, и отставил шампанское, всунув в руку Налетова стакан с кофе. Налетов не возражал, ему было все равно, что пить, лишь бы не прерывать процесс. Гордеев предложил ему и сигарету. Помолчали, покурили. «Лекарство» в каком-то смысле подействовало: менеджер перестал дергаться и впервые осмысленно взглянул на адвоката:

— Вы вообще кто?

— Мы говорили об Альбине Артемьевой.

— Да? Правда? Как она поживает?

Гордеев сдерживался с трудом.

— Вы с ней в хороших отношениях?

— Я? С ней?

— Вы с ней.

— Ну, в принципе, да. А вы кто, я забыл… — Окончательно вернуть Налетова к жизни одной порцией кофе все-таки не удалось.

— Я работаю на ее мужа.

— Да? Правда? И что муж? Кстати, она вышла замуж? А где же свадьба? Зажала, получается?

— Это уже давно было, — успокоил Гордеев.

— Тогда ладно.

— Муж ее ищет.

— Ищет? А она пропала?

— Не знаю. Если с вами, скажем, она поддерживает связь или с кем-то из агентства, например, то, наверное, не пропала…

— А чего вы от меня хотите?

— Спросить, как давно вы с ней общались.

— Спрашивайте, — милостиво разрешил Налетов.

Гордеев вздохнул. Ну что с ним делать?!

— Когда вы виделись или говорили с ней в последний раз?

— С кем?

— С Альбиной Артемьевой.

— Не помню… — Налетов снова начал подергивать головой и схватился за бутылку. — Хотя подождите, в голове что-то такое мерекается… Кажется, в Лондоне после показа поболтали…

— А кто из присутствующих здесь сегодня с Альбиной в наиболее теплых отношениях? С кем бы я мог еще поговорить?

Налетов вдруг отставил драгоценное шампанское, сложил ладони рупором и заорал, перекрикивая музыку:

— Эй, люди! Альбинку кто-нибудь видел в последнее время?!

Из тех, кто его услышал, две или три девушки неопределенно пожали плечами.

— Вот, — пожал плечами и Налетов и протяжно вздохнул, — а кому оно, в сущности, надо?

— Что?

— Да с вами разговаривать или с ней…

— Ну со мной — понятно, а с ней почему? — Гордеев стал задавать вопросы быстрее, не позволяя менеджеру вывалиться из разговора.

— А она тут типа и не работает больше. Контракт кончился…

— И вы, конечно, хотели контракт продлить… Но Альбина не согласилась?

— А я вообще не обязан и не хочу вам ничего такого рассказывать. Это кон-фи-ден-циальная информация, понятно? — Налетов почему-то обозлился. — У них тут у всех этих контрактов — пачками, на всех подряд типа работают… а ее еще в кино потянуло…

— Альбину?

— А что, меня, что ли?!

— Где она собиралась сниматься? Здесь или в Лондоне?

— Там. — Налетов дососал последние капли из бутылки и озирался, где бы взять еще. — Типа новый фильм Тони Палмера!.. Главная роль или почти главная…

— То есть, если ее утвердят, она должна будет остаться в Лондоне и участвовать в съемках?

— Она? А я почем знаю?..

— А ее утвердили? — Гордеев едва сдерживался, чтобы не отхлестать Налетова по щекам, это бы его, возможно, отрезвило.

— Ее? Утвердили? Откуда мне знать?!

— Значит, в последнее время у вас точно не было с ней никаких контактов? Она не звонила? Вы с ней не связывались?

— Я? С ней?

— Хорошо, последний вопрос: вы случайно не в курсе, какое актерское агентство проводило кастинг на этот фильм Тони Палмера?

— Маришка! — Налетов снова заорал в толпу. — Как эта лондонская хрень? Ай-си-чего?

— Ай-си-эм вроде! — откликнулась раскрасневшаяся от спиртного очень симпатичная девица. — А что?

Менеджер не удостоил ее ответом.

— Вот, вроде Ай-си-эм. Баба от них на показ приходила, а потом Альбинка сказала, что ей сделали шикарное предложение. А вообще, кончайте вы напрягаться, пошли лучше выпьем!

— Сейчас, — пообещал Гордеев, — только еще одно: вам говорит о чем-нибудь фамилия Финкельштейн?

— Финкель-кто?!

— Финкельштейн.

— Отродясь ничего подобного не слышал. Где вы слов-то таких набрались, а?

Пить с менеджером Гордеев, конечно, не стал. А полученную информацию зафиксировал и отложил до лучших времен. Немедленных дивидендов из нее получить было нельзя. Если даже Артемьеву утвердили на роль в фильме, то совсем не факт, что съемки уже начались, кинопроизводство — процесс долгий. И совершенно не обязательно съемки будут в Лондоне, из чего следовало бы, допустим, что и Альбина там.

И еще рассказ Налетова (точнее, информация, изъятая из него нечеловеческими усилиями) не противоречил предположению о том, что Финкельштейн — русский адвокат, практикующий в Москве.

Ну и что дальше, спрашивается?

Моя бы воля, подумал Гордеев с неожиданной злостью, посадил бы всех адвокатов на цепь или заставлял являться к вечерней поверке.

4

Материальное воплощение виртуальной юридической консультации оказалось приятной дамой, заслуженным юристом с двадцатилетним стажем. Раньше Гордеев знаком с ней не был, и она о нем тоже как будто не слышала — все-таки в Москве очень много юристов.

Лицо ее вполне внушало доверие, и Гордеев оформил заказ на срочное определение установочных данных на всех адвокатов Финкельштейнов. В первую очередь практикующих в России и СНГ. А если таковых не окажется, то и зарубежных. Онлайновая дама не проявила ни малейших признаков любопытства, и Гордееву даже не пришлось озвучивать придуманную заранее псевдоквазию о причинах своего интереса к Финкельштейнам. Он заплатил аванс — 254 у. е. в рублях по курсу Центробанка и отбыл с заверениями, что увидит результаты буквально через день-два.

Далее по плану было юридическое бюро Фильштейна. Сия контора располагалась на Остоженке. Поскольку Гордеев явился без предварительной записи, ему пришлось полчаса мариноваться в шикарной приемной среди бесчисленных пальм и живописных фонтанчиков. Он листал богато иллюстрированный «Космополитен» и вынужден был слушать разговор двух эффектных дамочек предклимактерического возраста. Одна озабоченно рассказывала другой кошмарные истории из жизни своих подруг.

— …Представляешь, я вместе с ней была в суде… а суд затеял этот подлец!.. Конечно, у него деньги, адвокат и пять разводов за плечами… а у нее ничего: ни денег, ни связей… и этот подлец судья выслушал только подлеца мужа и приговорил, что она в семьдесят два часа должна вместе с ребенком покинуть дом и имеет право взять только носильные вещи… а ей и идти было некуда, и квартиру снять не на что…

Рассказывалось все по большому секрету свистящим шепотом. Гордееву и секретарше приходилось делать вид, что им ничего не слышно, хотя слышно было все до последнего слова.

— …а Стелла со своим прожила месяц, теперь разводится уже третий год… У них в Израиле развод — просто какая-то катастрофа… если еще обычный гражданский брак, так можно как-то побыстрее, а если, не дай бог, женились по еврейской традиции, тогда ужас!.. Раввины их мирили, имущество делили… каждое примирение — сто пятьдесят долларов, а примирений, если есть общая квартира, как минимум три с интервалами в три месяца. Потом только может быть развод. А если не примирились насчет имущества, тогда новые разбирательства у адвоката через Высший суд, ужас, ужас!.. А тянется все бесконечно… Ее подлец не хотел давать развод в раввинате, его даже посадили в тюрьму. Он отсидел и все равно отказался… И, представляешь, ей пришлось…

Чем закончилась эта душещипательная история, Гордееву узнать, к счастью, не довелось, приглашать дам в кабинет вышел сам господин Фильштейн — солидный, в меру упитанный субъект лет сорока с проникновенным взглядом и безукоризненными манерами. О чем шла речь в кабинете, Гордеев, конечно, знать не мог, но выпорхнули дамочки абсолютно счастливые, а от былой озабоченности не осталось и следа.

Дальше была его очередь, и Гордеев вошел в кабинет.

— Мне нужен адвокат. Речь идет о разводе, и очень важно, чтобы мои интересы представлял уважаемый и опытный юрист. — Гордеев во второй раз произносил эту речь. На первые две фразы реакция у Фильштейна была вполне предсказуемая: он делал умное лицо, понимающе кивал, придвигал пепельницу, избегал смотреть в глаза посетителю, чтобы дать ему возможность собраться с мыслями, и наконец нажал кнопку селектора и попросил секретаря принести две чашечки кофе.

— Вас мне порекомендовала моя хорошая знакомая, Альбина Артемьева. Она очень хорошо о вас отзывалась…

Гордеев с большой долей вероятности мог предположить, как пройдет разговор. Фильштейн после упоминания Артемьевой уточнит, та ли это Артемьева, которая супермодель, и скромно заявит, что лично с ней никогда не работал, но зато он вел несколько богемных разводов и поэтому его имя действительно может быть известно в этих кругах. После чего они поговорят о светской тусовке, Гордеев возьмет прайс и откланяется, пообещав подумать и вскоре позвонить.

На деле же все вышло не так.

Едва услышав имя Артемьевой, Фильштейн тут же напрягся. На взгляд Гордеева, это было как-то малопрофессионально. Гордеев взялся дожимать, проверяя на всякий пожарный, не было ли это напряжение вызвано каким-нибудь желудочным спазмом. Сказал, что Артемьева хоть сейчас и в Лондоне, но специально позвонила, убеждала воспользоваться именно услугами адвокатского бюро господина Фильштейна, потому что она сама разводится и понимает, как важно в такой ситуации иметь надежный тыл…

Адвокат усиленно делал вид, что все нормально, но по интенсивному потоотделению и конвульсивному подергиванию уголка рта Гордеев понял, что совсем даже не нормально. Потом Фильштейн сказал, что у него сейчас, к сожалению, огромное количество клиентов и что если дело терпит, то, может быть, через месяц, например, можно будет вернуться к этому разговору, а пока он очень сожалеет, но… и т. д. и т. п.

— Через месяц?!

— Да, боюсь, никак не раньше…

Гордеев ярко сыграл разочарование, подосадовал, что дело совсем даже не терпит, и в конце концов ретировался. В кармане у него был диктофон, на который он записал голос адвоката, и теперь его нужно было прокрутить Артемьеву. Возможно, Фильштейн и есть тот человек, которого они искали.

5

Артемьев позвонил сам. За давешнее не извинялся, возможно, просто не помнил. Но Гордееву это было все равно.

Когда мобильный телефон забренчал в кармане льняного пиджака, Гордеев шел к машине, припарковаться пришлось довольно далеко, поскольку около юридического бюро и вдоль тротуара все места были заняты.

Его заказчик явно был взволнован:

— Юрий Петрович, я, кажется, нашел… у меня, кажется, есть запись.

— Запись? — сразу не сообразил Гордеев. — Чего запись? Первого концерта «Битлз»?

— Ну запись же! Аудиозапись! Голос этого чертова Финкельштейна на автоответчике.

— Он что, снова позвонил?

— Нет. — Артемьев, видимо, не хотел рассказывать все по телефону. — Вы можете приехать? Я вам все объясню.

— Конечно. Буду в течение получаса.

Он спрятал телефон в карман и только успел щелкнуть пультом сигнализации, как в спину под ребра уперлось что-то твердое, и незнакомый мужской голос произнес:

— Не дергайся.

Гордеев попытался обернуться, но услышал щелчок предохранителя.

— Не дури. Шагай вперед. Медленно. Руки держи так, чтобы я видел…

Гордеев повиновался. Если пистолет с глушителем, то за шумом машин никто из немногочисленных прохожих даже не поймет, что прозвучал выстрел. А потом, пока разберутся, что он лежит на тротуаре не потому, что пьяный, пока вызовут «скорую», пока она приедет… Он скосил глаза насколько смог, не поворачивая головы, но не увидел ничего, кроме кончика серой штанины и хорошо начищенного ботинка самого ходового размера: сорок два — сорок три.

— Видишь дверь в подъезд? Медленно заходи…

После солнечной улицы в подъезде была абсолютная темнота. Гордеев зажмурился, чтобы быстрее адаптироваться к новому освещению, и вслепую сделал два шага по устланному шершавой плиткой полу.

Вдруг он почувствовал, что ствол больше не давит на ребра, и мгновенно развернулся, вскидывая локоть и метя туда, где должен был, по идее, находиться подбородок идущего сзади человека чуть выше среднего роста, ведь сорок второй размер обуви, как правило, соответствует росту где-то 175–180. Но локоть только рассек воздух, а на висок Гордеева обрушился удар рукоятки пистолета. И, уже оседая на пол, он увидел, что нападавших двое и свет падает им в спину, а значит, лиц не разглядеть.

Видимо, он потерял сознание. Когда очнулся, один из нападавших заканчивал обшаривать его карманы. Сквозь полуприкрытые веки Гордеев видел, как второй взял удостоверение, отошел поближе к свету, достал мобильник и доложил кому-то:

— Он легавый.

— Ты уверен? — был слышен голос собеседника.

— Ну в смысле адвокат.

— Это совсем другое дело, осел, разбираться надо…

Второй включил диктофон, прослушал запись, вынул кассету и сунул себе в карман. Удостоверение и пустой диктофон они бросили тут же, напоследок пару раз саданули Гордеева ногами в живот и спокойно ушли.

Да что же это за фигня такая, думал Гордеев, лежа на прохладном полу и медленно приходя в себя. Во-первых, бьют бывшего боксера как первоклассника, во-вторых, снова неприятности связаны с машиной. Или нет? До машины он все-таки не дошел…

Полежав пару минут, Гордеев поднялся, собрал разбросанные вещи, выглянул из подъезда. Нападавших, само собой, и след простыл. И все же, несмотря на, казалось бы, постыдное поражение, настроение у Гордеева поднялось. Он был почти уверен, что нашел загадочного Финкельштейна и теперь тот никуда не денется. А пара синяков — дело житейское, заживут. Конечно, можно было начать корчить из себя героя, бросаться с голыми руками на противников, у которых оружие и численный перевес, напороться на пулю… Только гораздо разумнее перетерпеть, выждать и нанести удар, когда обстоятельства будут работать не против, а на него.

6

— Почему вы так долго? — Артемьев лопался от возмущения. — У меня срочная встреча, меня ждут!.. — Тут он наконец разглядел ссадину на лице Гордеева и осекся: — Это у вас что? Откуда?

— Профессиональные издержки, — отмахнулся Гордеев.

— Это из-за Альбины? Вы что-то о ней узнали?!

— Нет. Не думаю. Вряд ли.

— Тогда что же?

— Не знаю, — честно признался Гордеев. — У меня не было возможности во всем разобраться. — И, пресекая дальнейшие неприятные расспросы, сменил тему: — Вы мне покажете запись?

— Да, конечно. — Артемьев прошел к стеллажам, все еще опасливо косясь на наливающийся цветом фингал на виске Гордеева. — Вот. Я искал номер телефона одной питерской галереи и вспомнил, что приятель наговорил мне его на автоответчик, а я собирался переписать в телефонную книжку, да не переписал. И я промотал кассету с самого начала — я вообще не стираю ничего с автоответчика, когда кассета заканчивается, она просто перематывается в начало и начинает писаться по новой. И вот как раз перед нужным сообщением я нарвался на вот это. Давно хотел заменить старый автоответчик на новый, цифровой, там запись стирается мгновенно, но все руки не доходили. И слава богу!

Он включил магнитофон.

Приятный, хорошо поставленный мужской голос произнес:

«Господин Артемьев, если вы дома, снимите, пожалуйста, трубку. Это важно».

— И вы этого раньше не слышали? — спросил Гордеев.

— Почему не слышал? Слышал, я всегда прослушиваю все сообщения. Но голос был мне незнаком, ничего на самом деле важного и интересного он не сказал, вот я и не обратил на этот звонок никакого внимания. Мало ли кто мог мне позвонить? Если бы ему это было действительно так важно, он бы объяснил, что он от меня хочет, оставил бы номер, по которому я могу с ним связаться, правильно?

— Правильно, конечно.

— Это потом, когда Финкельштейн стал говорить мне об Альбине и разводе, я подумал, что где-то уже слышал его голос, но не мог вспомнить где. А тут прослушиваю сегодня все подряд, и вдруг меня как обухом по голове!

— Это меня по голове, — пробурчал Гордеев.

— Что?

— Ничего, не обращайте внимания. Ну-ка… — Гордеев перемотал пленку и прослушал сообщение еще раз.

Приятный голос. Не юный, не старческий — лет этому Финкельштейну, наверное, тридцать — тридцать пять. Действительно похоже на адвоката или, может быть, врача — что-то есть такое, едва уловимое, но очень располагающее. Словно бы человек этот — профессиональный собеседник, отлично умеющий слушать. Объяснить такое трудно, но это чувствовалось, Гордеев сам не раз замечал за своими коллегами такой речевой нюанс. Возможно, и в его голосе было то же самое…

Дефектов никаких, акцента нет, не частит, не заикается, дышит спокойно, не волнуется — обычный деловой звонок. Посторонние шумы никакие не пробиваются.

— Я сделаю себе копию?

— Конечно. Если бы только это чему-нибудь помогло.

— А когда было записано это сообщение?

— За день… Нет, — Артемьев на секунду задумался. — За два дня до первого звонка Финкельштейна. То есть получается: до второго… В общем, до первого моего с ним разговора. Кстати, что у вас? Есть какие-нибудь успехи?

— Нет. Пока ничего существенного… — О Фильштейне Гордеев рассказывать не стал. Голос с автоответчика был не Фильштейна. Но, разумеется, нервного адвоката и его головорезов (его, конечно его!) нужно будет отработать до конца.

7

Гордеев устроился в машине так, чтобы видеть входную дверь в юридическое бюро Фильштейна, и стал ждать. В голову ему пришел уместный рекламный слоган:

«Постарайтесь получить то, что захотите, или вы будете вынуждены желать то, что уже получили!»

Или вы сможете найти своего Финкельштейна, или довольствуйтесь тем, который есть… А какой есть? А никакого.

Адвокат появился ровно в шесть с портфелем и без всяких телохранителей. Он уселся в припаркованный у тротуара темно-синий «БМВ», включил музыку, еще не успев хлопнуть дверцей (радиостанция «Серебряный дождь»), нацепил темные очки и, не спеша и не оглядываясь, отъехал. Гордеев пристроился в хвост. План был примитивный: перехватить адвоката в каком-нибудь тихом, уединенном месте и допросить с пристрастием об Артемьевой и о причинах вчерашнего нападения.

Фильштейн не поехал домой. Он отправился в заведение «Снукер». Там на первом этаже и открытой веранде посетители пили и ели, а на втором — стояло несколько бильярдных столов, и можно было погонять шары. Фильштейн поднялся на второй этаж. Гордеев немного посидел в баре, выпил ананасового соку (между прочим, хорошо сжигает лишние калории), чтобы дать возможность адвокату найти себе партнера и начать игру, если он, конечно, пришел сюда играть, а не просто на встречу с кем-то…

Когда Гордеев заглянул в бильярдный зал, Фильштейн увлеченно вышагивал вокруг стола, не видя ничего вокруг. Долго примерялся, но ударил неудачно, и теперь уже наматывать круги взялся его противник: краснолицый толстяк в спущенном до пупка галстуке, а адвокат, прислонившись к стене, большими глотками осушил бокал пива и сделал жест официанту «повторить». Это подсказало Гордееву, как следует действовать.

Он медленно обошел зал. Оставаться незамеченным не составляло особого труда — все столы были заняты, и кроме играющих толпилось много зрителей. Было довольно шумно от разговоров, стука шаров, да еще играла музыка. Гордеев быстро нашел то, что искал, — туалет в конце небольшого коридорчика. Вошел внутрь, закрыл дверь, шум из зала сюда практически не долетал, значит, не будет слышно и звуков отсюда. Он осмотрел защелку на двери и убедился, что открыть ее снаружи проще простого. Рядом с дверью в туалет была еще одна — в небольшую кладовочку, там находились пылесос, несколько щеток и прочий хозяйственный инвентарь. Гордеев отыскал кусок картона и написал на нем печатными буквами «Уборка. Работает туалет на первом этаже. Просим извинить за временные неудобства». Теперь оставалось только ждать.

Первую партию Фильштейн выиграл за двадцать минут, вторую — сдал за десять и распрощался со своим партнером. Пива было выпито четыре бокала, и, как точно рассчитал Гордеев, прежде чем покинуть бильярдный зал, Фильштейн отправился облегчиться.

Дав ему одну минуту на то, чтобы расстегнуть штаны, Гордеев прикрепил к двери самодельную табличку и, поддев перочинным ножом щеколду, проник в туалет. Адвокат не успел даже обернуться, как получил ребром ладони по шее и отключился. Гордеев запер дверь, вытащил у Фильштейна брючный ремень и оттащил адвоката в дальний угол. Под потолком тянулась толстая труба. Гордеев привязал один конец ремня к запястью Фильштейна, затем приподнял его так, чтобы можно было перебросить другой конец ремня через трубу. Поймал второй конец и, напрягшись изо всех сил, подтянул адвоката так, что его ботинки повисли в воздухе в нескольких сантиметрах от пола. Поддерживая тело, обвязал второй конец ремня вокруг другого запястья. Голова адвоката беспомощно упала на грудь. Гордеев затолкал ему в рот платок. Теперь оставалось ждать, когда он придет в себя.

Наверное, удар по шее получился немного сильнее, чем требовалось. Гордеев начал терять терпение, да и кто-нибудь из персонала «Снукера» мог заинтересоваться внеплановой уборкой туалета. Гордеев плеснул Фильштейну в лицо холодной водой. Тот попытался поднять голову, но окончательно пришел в себя только после второй порции воды. Он недоуменно посмотрел на Гордеева, потом, вывернув шею, взглянул на трубу и свой ремень. Его брюки, которые теперь ничто не удерживало, медленно сползали вниз.

— Сейчас я выну платок и задам вам несколько вопросов, — сказал Гордеев. — Если вы попробуете заорать, я снова вас вырублю, верну кляп на место и уйду. А вы будете тут висеть до утра, пока не придет какая-нибудь уборщица и не отвяжет вас. Если у нее, конечно, хватит сил… А раньше вряд ли кому-то придет в голову заглянуть сюда, ибо на двери висит табличка, что туалет не работает.

Фильштейн изо всех сил замотал головой.

— Не хотите? Хорошо. Только предупреждаю, ведите себя благоразумно.

Гордеев вынул платок. Адвокат несколько раз жадно вздохнул.

— Послушайте, как вас там, это неудачная шутка?!

— Это совсем не шутка, — откликнулся Гордеев. Он облокотился на умывальник. — Во всяком случае, это не более шутка, чем ваши вчерашние головорезы, шарившие по моим карманам.

Фильштейн сделал попытку улыбнуться. Он казался ласковым и готовым все простить и забыть.

— Послушайте… я действительно не помню, как вас зовут, снимите меня отсюда. Мне больно, мне нужно к врачу.

— А еще — проведать больную бабушку и отнести ей пирожки. Само собой, я вас сниму. Но не раньше, чем я услышу, почему вы так испугались моего вчерашнего визита?

— Перестаньте болтать глупости! Мне совершенно нечего вас бояться. И если на вас напали какие-то, как вы выражаетесь, головорезы, это еще не означает, что они имеют ко мне хоть какое-то отношение.

Гордеев загасил сигарету, спрятал окурок в карман и не очень сильно саданул адвоката в солнечное сплетение. Тот задохнулся и покраснел:

— Вы об этом еще пожалеете…

— Возможно. Но я на вашем месте приберег бы угрозы и подумал о том, что я могу так очень долго упражняться с вашим отвисшим брюхом, как с боксерской грушей. А когда надоест, возьмусь за вашу солидную физиономию и медленно, но верно превращу ее в котлету… Или нет, пожалуй, я найду швабру с рукояткой потолще и трахну ею вас в задницу!

Глаза Фильштейна округлились от неподдельного ужаса. Он хотел что-то сказать, но не смог, только беспомощно открывал и закрывал рот.

— Итак, для начала скажите мне, имеете ли вы какое-то отношение к бракоразводному процессу Альбины Артемьевой?

— Нет! — выдохнул Фильштейн. — Я ее вообще не знаю! То есть лично не знаком. Я не понимаю, почему вы пришли с этим ко мне! Я ее не знаю. Не знаю!

Почему так вышло, Гордеев объяснять, разумеется, не стал. Фильштейн же продолжал твердить, что Альбину не знает и, похоже, говорил правду.

— Тогда объясните, зачем послали за мной своих жлобов?

— Это была ошибка! — Голос адвоката стал тонким и высоким, он испуганно следил, как Гордеев разминает кулаки, похрустывая костяшками пальцев. — Я готов принести вам свои извинения…

— Ладно, извинения принимаются, а ответ — нет. Вы же не посылаете телохранителей бить всякого, кто пришел к вам в бюро с сомнительными рекомендациями?

— Нет, нет, но… Но вы задавали странные вопросы и вообще…

— Что вообще? Что? Я начинаю терять терпение!

— Вы заговорили об Англии, о моделях!

— И?

— Мы… я… в общем, я как раз занимаюсь юридической поддержкой одного проекта… «Русские жены». Это абсолютно законная, но не совсем этичная процедура. И среди моих клиенток довольно много не слишком удачливых моделей, у которых нет за душой ничего, кроме фигуры и сексапильности. И когда вы спросили про модель и упомянули Англию, я занервничал.

— Девушки выходят замуж за доверчивых англосаксов? — усмехнулся Гордеев. — Потом разводятся, отхапывая денежки, а вы осуществляете юридическую поддержку, составляете брачные контракты, подкладываете новоиспеченным мужьям в постели шлюх, проникновенно толкаете речи в суде?..

— Нет, нет! Все не совсем так! Просто у нас недавно возникли некоторые затруднения… еле удалось все уладить себе в убыток, чтобы только сохранить репутацию. А тут являетесь вы и начинаете задавать странные вопросы… Все это на самом деле так, я говорю чистую правду!

— Хорошо, будем считать, что я вам верю, и то, что происходит сейчас, тоже досадное недоразумение. Просто одна ошибка повлекла за собой другую.

— Конечно, конечно! — затараторил адвокат. — Вы меня правда отпустите?

— Думаю, да. И надеюсь, вам не нужно объяснять, что все это вам просто пригрезилось — перепили пива, перегрелись на солнце… Но на всякий случай, чтобы точно никаких нехороших планов на мой счет у вас не возникло, вам будет полезно помнить, что этот наш разговор я записал, как и вчерашний. Только на этот раз ваших жлобов здесь нет, пленку отобрать некому, и я в любой момент смогу передать ее в коллегию адвокатов, в прокуратуру или журналистам и похоронить окончательно вашу репутацию, которую вы с таким трудом спасали.

Гордеев еще одним ударом вырубил адвоката, снял с трубы, привел в порядок его одежду, вернул на место ремень, даже растер покрасневшие запястья, чтобы следы от ремня побыстрее исчезли. Бесчувственное тело он уложил на пол около умывальника. Нужно было уходить, но Гордеев еще заглянул в портфель Фильштейна — на всякий случай. Ничего интересного, кроме фляжки коньяка, он там не обнаружил. Зато коньяку щедро плеснул адвокату в рот и, не скупясь, обрызгал его костюм — ну, перепил человек и заснул в туалете…

Затем он тщательно протер платком все поверхности, к которым мог прикасаться, самодельную табличку спрятал в карман и спокойно покинул «Снукер».

Опыт — сын ошибок трудных. Гордеев был уверен, что Фильштейн станет молчать. Недоразумение разъяснилось, и это хорошо. Основательную трепку Фильштейн (самый настоящий, кстати, Фильштейн) тоже заслужил. Плохо лишь то, что след оказался ложным и нужно все начинать сначала. Короче, жизнь не удалась.

С этой невеселой мыслью Гордеев поехал в мастерскую к художнику.

8

Артемьев работал — писал. Стоя на стремянке, большой кистью свирепо шлепал по большому холсту:

— И что же теперь?! Что дальше? Предложите же что-нибудь. Я что, зря истратил на вас такую кучу денег?

— Я думаю, нет смысла проверять найденных Финкельштейнов. Кроме того, Олег, я бы не горячился на вашем месте по поводу так называемой кучи денег. Можете справиться, какие расходы были бы, пригласи вы, к примеру, бригаду частных детективов.

Артемьев вздохнул и слез со стремянки. Отложил кисть и глотнул какой-то мутноватой жидкости из трехлитровой банки — безо всякого запаха, возможно, просто минеральной воды, а мутноватой — так, наверно, потому, что он пару раз успел макнуть туда кисть…

— Извините, Юрий Петрович, — сокрушенно сказал Артемьев. — Иногда сам ни черта не понимаю, что несу.

— Бывает, — кивнул адвокат.

Между тем сегодня утром виртуальные адвокаты представили Гордееву отчет о проделанной работе. Им удалось отыскать трех Финкельштейнов-адвокатов: бывший москвич, а ныне член киевской адвокатской коллегии Давид Финкельштейн, адвокат из Казани Юрий Финкельштейн и гражданин Израиля, бывший армавирец Оскар Финкельштейн. Точнее, юристов Финкельштейнов по всему миру нашлось гораздо больше, в США, Европе, даже Южной Америке, но только трое вышеперечисленных заведомо хорошо говорили по-русски. Эта услуга действительно влетела Артемьеву в копеечку, а оказалось, что все было зря. Потому что муровский приятель Гордеева часом позже прислал расшифровку звонков, поступивших на телефон Артемьева за последние две недели, и выяснилось, что Финкельштейн все три раза звонил с одного и того же номера в Лондоне.

— Я считаю, нужно ехать в Лондон.

— Ну так поезжайте! Найдите мне этого мерзавца! Найдите мне мою жену! — Артемьев в отчаянии посмотрел на свое полотно. Гордеев тоже поднял взгляд. Но лучше бы он этого не делал. Судя по всему, это был не заказной портрет, а работал Артемьев для души, выражал накопившуюся злость, усталость и агрессию. Словом, зрелище глаз не радовало.

— Она не закончена, — буркнул художник.

— Я понимаю, — кивнул Гордеев.

Артемьев еще раз вздохнул:

— Надеюсь, английским вы владеете?

Гордеев ушел не попрощавшись.

До вылета оставалось три часа. Он еще до визита к Артемьеву заказал себе авиабилет, зная, что заказчик не будет возражать против командировки. Только не ждал такой бурной реакции. Поэтому не стал даже говорить о том, что поездка в Англию может оказаться столь же бесполезной, как и московские поиски: дело в том, что в списке, который ему предоставили в «Юридической консультации он-лайн», среди иностранцев Финкельштейнов не было ни одного англичанина или практикующего на просторах Англии.

Но работа есть работа, а адвокатская требует особенного педантизма.

9

В самом центре Лондона, между Сити и Мейфэром, лежат два театральных района — Ковент-Гарден и Сохо. В Ковент-Гарден — настоящие театры, а в Сохо, где самая сумасшедшая смесь народов, классов и интересов, — театр на улицах, в ресторанах, барах, клубах, гей-клубах, стрип-клубах, пип-шоу и секс-шопах. Там же, в основном, базируется и большинство актерских агентств.

Поскольку никаких других зацепок, кроме названия актерского агентства, у Гордеева не было, он и начал с ICM.

Погода была та еще: жарко, душно и влажно. Все небо заволокли жирные свинцовые тучи. Очевидно, приближалась гроза, и влажность подскочила почти до ста процентов. Пиво не спасало от жажды, а мгновенно выступало испариной, заливая лоб, шею и спину под рубашкой. На тротуаре в окружении небольшой кучки зевак два молодых человека изображали пантомиму про любовь. Возможно, они были девушками или одна девушка, второй парень?.. Разобрать было невозможно: оба худющие, в черных мешковатых фраках, скрывающих подробности фигуры, и высоких черных цилиндрах, из-под которых не пробивалось ни волоса, лица под толстым слоем белил, только глаза и брови обведены черным. Гордеев увидел финал пантомимы: один мим достал из-под фрака огромный бутафорский кинжал и сунул его себе под мышку, изображая удар в сердце, другой вытащил кинжал и в точности повторил процедуру, оба очень натурально упали на мостовую и полежали секунд тридцать, пока зрители вяло хлопали и бросали монетки в раскрытый черный саквояж.

А Гордеева все преследовала навязчивая идея, подобная той, что десятки раз он видел в кино и читал в скверных детективах, как после таких вот, в сущности безобидных, процедур актеры оставались бездыханными по той простой принципе, что некий злоумышленник подменил кинжал (пистолет, яд и пр.). Так вот и с этим делом о пропавшей модели — его не покидало ощущение какого-то нехорошего фарса, словно кто-то намеренно водит его за нос, снисходительно отслеживая его профессиональные навыки, чтобы потом хлопнуть по плечу и сказать: ну что ж, старина, вы, конечно, честно старались, но, увы, этот орешек вам не по зубам, а ведь головоломка… да что там головоломка — загадка так проста, тем более что создана специально для таких легкомысленных простаков, как вы…

Да, вот именно. Гордеев хорошо знал свои слабости, плавно переходящие в достоинства — и обратно. Не подчеркнуто ли легкое отношение к жизни в большинстве случаев выручало его в затруднительных юридических ситуациях — там, где большинство его серьезных коллег давно умыли бы руки и повернулись к иным, менее маргинальным клиентам? И не та ли самая легкомысленность сейчас сбивает его с толку, не давая сосредоточиться и, образно говоря, прицелиться? Где же эта чертова модель, в конце концов?! Где хотя бы Финкельштейн?

Представление между тем окончилось, зеваки стали расходиться, мимы тоже поднялись, забрали саквояж и перебрались на травку под деревья — отдохнуть. Гордеев прямо у них и спросил, где искать актерское агентство ICM, его английского вполне хватало, чтобы задавать простые вопросы и понимать простые ответы. Не выходя из образа, один актер конвульсивно выбросил руку влево, показал два пальца, изогнулся, имитируя поворот налево, потом потряс рукой около рта.

— Налево, через два дома?..

Мим отрицательно помотал головой.

— Два квартала?..

Утвердительный кивок.

— Налево, через два квартала еще раз свернуть налево и там спросить?

Еще один утвердительный кивок.

Гордеев поблагодарил актеров и бросил им в саквояж несколько мелких монет. Хотел было спросить, парни они или девушки, но потом передумал: какая, в сущности, разница?

Агентство он нашел без труда. Оно было, по всей видимости, довольно солидным и популярным: в коридорах висели афишки фильмов и спектаклей, подбором актеров на которые занимались здешние специалисты, среди них были «Harry Potter», «Lock, Stock and Two Smoking Barrels», «Reservoir Dogs-2» и много других, Гордееву не известных. Всюду толпился народ — очевидно, работа шла полным ходом. Группками по нескольку человек стояли люди самого разного возраста, почти все смотрели в бумажки, наверное, заучивали какие-то слова перед прослушиванием, и все бубнили их себе под нос на разные лады, разными голосами, с разными интонациями. Гул стоял невообразимый. Гордеев пробился к девушке за столиком, которая выдавала бумажки вновь прибывшим, сверяясь с какими-то длинными списками. За то, что Гордеев попытался влезть вне очереди, его чуть не побили, но девушка, безошибочно разглядев в нем неактера, сама спросила, что ему нужно.

— Агент, который работает с Альбиной Артемьевой.

Девушка вместе со стулом отъехала к стоявшему за ее спиной компьютеру, сверилась с какими-то таблицами и сказала, что Сол Лион-Пэрис сейчас на прослушивании и нужно подождать или, если была договоренность о встрече, пройти во второй зал.

Значит, Никита Налетов не перепутал, и Артемьева действительно сотрудничала с ICM. Или разослала свои резюме во все приличные актерские агентства Лондона и в каждом завела себе агента. Характерно, что ее муж, услышав об увлечении Альбины кино, равнодушно пожал плечами и сказал, что ничего такого за ней не замечал.

Но, побродив по агентству, почитав объявления на стенах, потолкавшись в курилке, поболтав там с артистами, Гордеев убедился, что кастинг на новый фильм Тони Палмера все-таки проводился в ICM. Фильм, должно быть, будет о русской мафии в Лондоне — экшн с элементами эротики и трагическим финалом. Артемьева среди еще полусотни кандидаток пробовалась на роль русской супермодели — супруги английского журналиста, который проникает в логово русской мафии и там оказывается перед каким-то сложным нравственным выбором… Короче, обычная муть — иностранцы так и не научились снимать по-человечески ничего о русских.

Прошла Артемьева на роль или не прошла, было еще не ясно, результаты кастинга пока не обнародовали, но состоялся он уже довольно давно, еще до того, как она позвонила мужу и сказала, что к нему не вернется. Это было странно. Артемьев не так давно сталкивался с киношниками, и, по его представлениям, результаты должны были быть известны уже давно, ведь этой массе безработных актеров нужно шляться и по другим кастингам…

Гордеев пошел во второй зал ждать Сола Лион-Пэриса и вдруг услышал за спиной знакомый голос. На хорошем английском языке человек произнес:

— Perhaps we could have a smoke together, lieutenant. Well, and where your submachine gun? What are you doing, guarding me without a gun?

Гордеев перевел про себя: «Может быть, вместе покурим, лейтенант? Ну а где ваш автомат? Что же вы меня без оружия охраняете?»

Какой-то тестовый бред, надо полагать.

Человек повторил еще раз:

— Perhaps we could have a smoke together, lieutenant. Well, and where your submachine gun? What are you doing, guarding me without a gun?

Гордеев заставил себя сделать еще несколько спокойных, размеренных шагов, потом медленно повернуться и медленно пойти обратно.

Это был голос Финкельштейна, и только его.

Под дверью с вывеской «The shore» стояли несколько парней, все примерно одного возраста — тридцать — тридцать пять, одного типа — высокие худощавые брюнеты с некрасивыми, но мужественными лицами. «Финкельштейн» стоял первым в очереди и громче всех твердил свой текст. Через минуту еще один мужественный брюнет вышел из комнаты, а «Финкельштейн» вошел в нее.

Гордеев решил ждать «Финкельштейна» на улице. Он жевал жвачку и размышлял над тем, какие бывают совпадения.

А почему, собственно, совпадение? Нет, все логично. Ведь можно же предположить, что некие злодеи пасли Артемьеву в Лондоне, тогда они обязаны были таскаться за ней и на кинопробы, так? Так. Пробы были на сериал о русской мафии, значит, тут полным-полно бывших русских. И если злодеи уже имели намерение морочить голову Артемьеву, то где им было легче выбрать подставное лицо для роли адвоката? Да, именно на таком кастинге, где много наших обнищавших талантов, готовых за пару фунтов сыграть любую роль.

Это, в конце концов, могли быть и не злодеи, а доброжелатели или даже сама Артемьева… Так или иначе, вовсе это не совпадение, а закономерность.

Осталось только убедиться, что это не слуховая галлюцинация и что актер говорит по-русски не хуже, чем по-английски…

«Финкельштейн» появился минут через двадцать, невеселый, озабоченный — видимо, провалился. Возможно, в данном случае результат был оглашен мгновенно, возможно, «Финкельштейн» был откровенной бездарностью, кто знает? Купил в киоске газету Loot (Гордеев понял, что это нечто вроде отечественной «Из рук в руки», по крайней мере, там печатают объявления о сдаче квартир) и пошагал в сторону китайского квартала.

Гордеев таскался за ним несколько часов. Парень вначале поел в дешевом китайском ресторанчике, пока ел — читал, выбрал несколько объявлений, из ресторанной телефонной будки обзвонил выбранные номера, но, похоже, не договорился. Потом снова пешком дошел до метро, доехал до Бэйсуотера — дешевого квартала в нескольких минутах ходьбы от Гайд-парка, зашел в бар и заказал себе темного пива. Бармен с ним по-приятельски поздоровался, то есть жил актер, очевидно, где-то неподалеку — в этом районе полно дешевых гостиниц. Впрочем, и сам Гордеев поселился в соседнем Паддингтоне, где тоже было относительно дешевое жилье и вместо ресторанов — кебаб-шопы.

Гордеев уселся рядом с актером у барной стойки, взял виски и некоторое время просто разглядывал «Финкельштейна». Денежные затруднения читались и по стоптанным кроссовкам, и по потертой джинсовой куртке, и по тому, как актер отсчитывал вслепую в кармане мелочь, чтобы не слишком много оставить чаевых.

Впрочем, а что, если это в самом деле адвокат?! Может быть, Альбина познакомилась с ним на кастинге, где он решил попробовать себя в другой профессии. Мысль, конечно, параноидальная, но для начала надо избавиться от всех неожиданностей такого рода.

— Как карьера? — спросил его Гордеев по-русски. Это был момент истины. Если он англичанин и не поймет, не ответит, тогда Гордееву, адвокату десятой юрконсультации (сорри, первому заму шефа по филиалу в Химках!), пора к психиатру, лечиться от слуховых галлюцинаций.

Но он ответил! На чистейшем русском:

— Пропади все пропадом.

— Крокодил не ловится, не растет кокос? — уточнил Гордеев.

— Точно, — засмеялся «Финкельштейн».

— Простите, конечно, мою нескромность, но мне вас рекомендовали как хорошего адвоката.

— А… гм… конечно, — сказал парень.

— Финкельштейн, если не ошибаюсь?

— К вашим услугам, — осторожно сказал парень.

— Позвольте узнать, как вы подходите к вопросу реконструкции событий, который, несомненно, часто возникает в вашей практике?

— Хм… Прежде всего стоит сказать, что гипотеза, признаваемая м-мм… приемлемой, должна включать в себя все имеющиеся факты. Ни одно самое мелкое обстоятельство не должно ей противоречить. Дальше все эти факты должны найти свое место в едином и связном ходе событий… Чем она проще, компактнее и закономернее, тем больше вероятность того, что дело было именно так, а не иначе!

— Блестяще, — сказал Гордеев. — Где вы этому научились?

— Ну… Это я называю реконструкцией обстановки.

— Вы не ответили. Где вас обучали?

— А гипотезу, которая согласует все установленные факты в наиболее связном и правдоподобном ходе событий, мы принимаем как несомненную. Вам понятно?

— Черт возьми, — сказал Гордеев. — Вы просто потрясающий профессионал. Я, пожалуй, вас найму. У меня офис, правда далековато отсюда, в Химках, это рядом с Москвой, но думаю, вы там приживетесь.

— Вообще-то у меня сейчас встреча, — сказал парень, бочком слезая с барной стойки, — но все равно был очень рад и…

— Сидеть! Хочешь заработать сотню?

— Фунтов?

— Фунтов.

— Хочу!

Гордеев подумал, что, возможно, погорячился.

— А полсотни?

Собеседник поскреб затылок.

— Тоже неплохо, конечно. А вы кто?

— Гордеев.

— А-а-а… Понятно.

Что ему понятно, Гордеев уточнять не стал, он вынул из бумажника купюру и положил перед собой, придавив кончик стаканом.

— И что я должен делать? — Глаза актера приклеились к сотне намертво. — Только если клоуном, то сразу договариваемся, чтобы в меня ничем не кидали, костюм не поджигали, и пусть бассейн будет с водой.

— Клоун мне не нужен. Только ответь на один вопрос, и деньги твои.

«Финкельштейн» невероятным усилием воли оторвал взгляд от купюры и перевел на Гордеева:

— Какой вопрос?

Гордеев достал плеер, сунул один наушник в ухо парню и прокрутил ему запись.

— Вау! — выдал парень. — Круто!

— Это ты звонил? — спросил Гордеев, хотя по реакции и так было понятно, что он не ошибся: звонил Артемьеву именно этот неудачливый служитель Мельпомены.

— Ну я. Так это я вам, что ли, звонил?

— Вроде того, — кивнул Гордеев. — Может, сядем за столик, поговорим? Я угощаю.

Парень несмело потянулся к сотне. Гордеев приподнял свой стакан, и купюра вмиг исчезла в кармане потрепанной джинсовой куртки. Гордеев взял два виски и пошагал к тихому столику за колонной, подальше от помоста, на котором извивалась симпатичная тетенька в кожаном бикини и ковбойской шляпе. Парень, довольно ухмыляясь, поспешил следом, его уныние от провала на кастинге окончательно улетучилось.

— Я, кстати, Михаил, — протянул он руку, прежде чем сесть, — Майкл по-здешнему.

— Очень приятно, — усмехнулся Гордеев. — И давно ты здесь? Ничего, что я на «ты»?..

— Валяйте. Два года почти. Денег как в Москве не было, так и тут нету, зато Лондон — центр цивилизации: Биг-Бен, Даунинг-стрит…

— Понятно. Это, конечно, утешает. Ты про звонок расскажи. Кто тебя надоумил?

— А я понятия не имею, — отмахнулся Майкл.

— То есть?

— А то и есть. Предложили, я позвонил.

— А кто предложил?

— Да говорю же, не знаю. Позвонил какой-то перец. Я свой телефон во всех агентствах оставляю, ну и там несколько монет, чтобы мне обязательно сообщали, если вдруг нужны актеры моего профиля. И где-то недели две назад звонит этот перец и на британском таком английском говорит, что, мол, ему меня посоветовали в агентстве Джейни Уотс, что, мол, нужен ему актер для очень специфической маленькой роли и бла-бла-бла и бла-бла-бла. А потом спрашивает, говорю ли я по-русски? Естественно, отвечаю, говорю. Он дальше со мной по-русски уже начал, но так, не особо он по-нашему умеет: слова правильные говорит, но акцент жуткий…

— А может быть, он притворялся? — спросил Гордеев. — Мог он быть русским, но изображать англичанина?

— А я откуда знаю? Получалось у него натурально.

— Ладно. И что дальше?

— А дальше он говорит, что нужно, мол, сыграть роль адвоката, но по телефону. Я сразу не понял, думал, он меня разводит. Но потом — ничего, нашли общий язык. Он объяснил, что нужно позвонить в Москву другому перцу — какому-то Артемову…

— Может быть, Артемьеву?

— Что?

— Артемьеву, а не Артемову.

— А, ну да, правильно, и навешать ему, что, мол, жена к нему не вернется, что она решила остаться в Лондоне и будет подавать документы на развод, а я, короче, адвокат, который представляет ее интересы. Ну еще он, этот английский перец, потребовал, чтобы я заучил речь до последней буквы, причем записывать не разрешил. Проговорил мне всю эту муть несколько раз, пока я не запомнил, и сказал, чтобы я ни в какие разговоры с этим Артемьевым не вступал, ни на какие вопросы не отвечал, никаких реквизитов не называл, был вежливым и суперкорректным.

— Это все, что ли?

— Все.

— Но он же как-то тебе заплатил? Ты же не занимаешься благотворительностью?

— Заплатил. Первый раз я позвонил, этого перца Артемьева дома не было. Но заказчик мне все равно отлистал тридцать фунтов…

— Как отлистал, лично?

— Нет. По почте прислал.

— Чек?

— Да нужен мне его чек?! Наличные. Потом я еще раз звонил и еще, уже по пятьдесят фунтов за разговор.

— А он что, даже не представился?

— Почему, представился. Сказал, что он и есть Финкельштейн. Только липа это все, я думаю.

— Почему? — оживился Гордеев.

— Не знаю почему, но думаю, что липа.

Ясно, подосадовал про себя Гордеев, выходит, и эта ниточка оборвалась.

— Послушай, Майкл, а он случайно не обещал еще раз воспользоваться твоими услугами?

— Нет, ничего такого не говорил. Я его даже спрашивал — работа-то плевая, где я еще за десять минут смогу пятьдесят фунтов заколотить? Ну а он сказал, что если будет нужно, то позвонит мне, и до сих пор вот не звонит.

— Майкл, я тебя попрошу, если этот тип снова объявится, ты дай мне знать, хорошо? Я запишу тебе свои телефоны и адрес тут, в Лондоне, — я пробуду здесь еще некоторое время…

— А вы ему кто, этому Артемьеву? Я же не с вами разговаривал, голос другой совсем.

— Я на него работаю. И Артемьеву, моему боссу, очень эти звонки не понравились. Нет, — Гордеев жестом успокоил заерзавшего вдруг на стуле актера, — к тебе никаких претензий: тебя наняли, ты отработал, я твою позицию уважаю. Но если этот Финкельштейн еще раз к тебе обратится, мне бы хотелось об этом знать, о’кей? Заработаешь сотню. А может, и больше, если сумеешь выяснить номер, с которого он звонит.

— Черт, — сказал Майкл с явной тоской, — где бы мне его теперь найти?

Они попрощались, и Гордеев вернулся в агентство.

Итак, адвоката Финкельштейна не существовало в природе. Он не менял свою фамилию, он не прятался, это была абсолютная химера.

Сол Лион-Пэрис, которого Гордеев все же поймал, сказал, что с Артемьевой едва знаком, хотя однажды представлял ее интересы. И после не слишком долгих уговоров дал адрес, который она оставила в агентстве.

Это был номер в отеле «Queen Mary».

Гордеев звонить не стал — наведался туда, но там заявили, что Артемьева съехала две недели назад и адреса для пересылки корреспонденции не оставила.

Это было нехорошо, это означало, что по крайней мере в эту гостиницу Альбина приезжать снова не планировала и, возможно, даже более того, хотела, чтобы там забыли о ее существовании.

10

Гордеева разбудил телефонный звонок. Адвокат сперва посмотрел на часы, было 5.15 утра, потом — снова на телефон, дабы убедиться, что это не сон.

— Юрий Петрович, я чувствую свою вину, — сказала трубка.

— Кто это? — пробормотал Гордеев, автоматически нажимая на кнопку записи устройства, фиксирующего необходимые разговоры, — так, на всякий случай. Он уже знал, это был, конечно, Артемьев. — Вы где, Олег?

— У себя в мастерской.

— Что случилось? За что вы чувствуете вину? — Гордеев продрал наконец глаза и мысленно взвешивал — плестись на кухню за кофе, или этот разговор скоро кончится.

— Прошло уже столько времени, а мы ее не нашли, и главное — я вам ничем так и не помог…

Гордеев вздохнул и все-таки пошел на кухню, заглянул в холодильник, вытащил оттуда пачку вишневого сока, который любил пить ночью, если неожиданно просыпался, но вставать все же не планировал. Артемьев тем временем растекался мыслью по древу, вернее, собственно, и мысли-то никакой не было, просто ему было одиноко, принял лишнего человек, что с ним, очевидно, часто случалось за последнее время — вот и не удержался. Похоже, адвокат становился для него кем-то вроде священника. Может, самому Артемьеву от этого и было легче, но Гордеев был явно не в восторге. Мало того что дело никак не двигалось, так еще ему об этом регулярно напоминали, что, естественно, энергии и оптимизма не добавляло.

— Сейчас вы мне поможете, — пообещал Гордеев, сам еще хорошенько не зная, что скажет в следующий момент. Он уселся в любимое плетеное кресло на балконе с чашкой сока, в которую бросил пару кубиков льда.

Как раз рассветало. Приятно было смотреть на небо. Приятно было просыпаться. Приятно было жить.

— Правда? — наивно обрадовался Артемьев.

— Конечно. Расскажите что-нибудь про свою жену, что-нибудь такое, что, на ваш взгляд, отличает ее, выделяет из массы других женщин, даже несмотря на то что она известная модель. Как я смог бы ее узнать, если бы встретил? Какие у нее привычки? Как она разговаривает? Как ведет себя в затруднительных ситуациях?

Гордеев сделал глоток и прислушался к своим ощущениям. Приятная прохлада разлилась в груди.

Артемьев вздохнул и молчал довольно долго. Гордеев подумал, уж не вырубился ли художник? Но тут он сказал:

— В том-то и дело! Она казалась мне такой индивидуальной, а сейчас я, пытаясь вспомнить, понимаю, что Альбина — сущий хамелеон. Она приноравливалась к любой ситуации, везде очень быстро становилась своей, меняла окраску в тон окружающей среде, никогда не раздражала глаз. От нее трудно было ждать какого-то эпатажа, понимаете? Вот почему я до сих пор не могу поверить…

— И все-таки она от вас ушла, — заметил Гордеев.

— Или ее похитили, — напомнил художник.

— Ну хорошо, она исчезла, и у вас есть подозрения, что не по своей воле. Это сути дела не меняет. — Гордеев подумал, что последний раз имеет дело с клиентами из артистической среды. Головной боли от них всегда больше, чем денег.

На полу валялась вчерашняя газета, которую он так и не прочитал. Гордеев машинально просмотрел заголовки.

«В Балтийском море обнаружены огромные нефтяные пятна…»

«Большой театр отказался от услуг Николая Баскова…»

«Известный музыкальный продюсер открыл fm-радиостанцию в Подмосковье…»

«Создано противоракетное покрытие для жилых домов…»

Артемьев между тем говорил:

— …Всегда есть подруга, которая порекомендует надеть что-нибудь более облегающее, и всегда найдется другая, которая сочувственно заметит: «Конечно, широкие штаны, солнышко, пошли бы тебе больше».

— Простите, не понял? — спохватился Гордеев.

— Ну это она так говорила.

— Альбина?

— Да.

— А, я понял! В том смысле, что ее длинноногие коллеги — те еще гадюки?

— Примерно.

— Но подождите, почему широкие штаны? Это для моделей-то? — засомневался Гордеев. — Да они же худые как щепки, им можно заголяться сколько угодно.

— Вы видели Альбину когда-нибудь? — спросил художник.

— Не помню, — честно признался Гордеев. — Я за модой не слежу. — Это было не совсем правдой, но внешний облик госпожи Артемьевой вот так сразу он припомнить не мог. Откровенными ее фотографиями на подиуме художник его не снабдил.

— У нее не типичная модельная фигура. Потому ее и модельеры все обожали.

— Понятно. Олег, давайте я к вам сегодня утром заеду, у меня тут еще дела кое-какие, — Гордеев отвел трубку ото рта, открывшегося в широком зевке.

— Ладно, как скажете, — устало пробормотал Артемьев. Кажется, он и правда вырубался. — Я вообще-то хотел сказать, что я ее дневник нашел…

— Что?! И вы молчали?

— Да в нем ничего интересного нет. Как это вы говорите — никакого фактического материала, просто дичь какая-то женская…

— А это уж не вам судить! — рассердился Гордеев и скомандовал: — Значит, так. Никуда из дома, слышите меня, ни ногой, до моего приезда! — Что, впрочем, не помешало адвокату тут же уснуть, прямо в кресле с чашкой в руке. Продлилось это, правда, недолго. Плетеная спинка кресла врезалась-таки в спину, и Гордеев, открыв глаза, снова вздохнул, поставил чашку на пол и пошел в ванную.

11

Через час он был в мастерской Артемьева. Сначала художник протянул адвокату какой-то журнал, где его супруга рекламировала нижнее белье, — Гордеев специально попросил что-нибудь подобное. Юрий Петрович убедился, что Альбина действительно дамочка весьма эффектная и отнюдь не заморена суровыми диетами.

Передавая адвокату ежедневник, на треть заполненный разболтанным девичьим почерком, Артемьев сказал:

— Это же мелочи, я пока вас ждал, изучил тетрадку вдоль и поперек. Тут нет ни единого слова, которое могло бы что-то подсказать. Ни имени, ни телефона, ни адреса, ни упоминания города или гостиницы. Что за чертов фотограф, с которым она связалась? Если даже это правда, то наверняка ведь он не фотограф, а кто-то другой, и… впрочем, сейчас их столько развелось. Школьники задницы своих соседок мобильными телефонами фотографируют… Прогресс, черт бы его взял.

— Мелочи, говорите? — пробормотал Гордеев, листая дневник. — Вот уж не думаю. Для такого мелкого существа, каким является человек, мелочей быть не может. Только придавая значение мелочам, мы учимся меньше страдать и больше радоваться.

Артемьев бросил на адвоката какой-то мутный взгляд и заметил:

— Да вы философ… Хотя это и не вы придумали.

— Еще бы, — подтвердил Гордеев. — Я вообще не изобретатель, я ничего не придумываю, я обдумываю уже состоявшиеся события. За это вы мне, между прочим, и платите.

— Да… Сейчас, — сказал Артемьев, глядя в потолок, — сейчас скажу… Вот! Это сказал Сэмюэль Джонсон, поэт… английский, кажется?

— Браво, — сказал Гордеев. — Честно сказать, я и сам уже не помню, у кого это прочитал. Но послушайте, Олег, если у вас такая блестящая память, может, вы сумеете вспомнить еще что-нибудь имеющее отношение к делу? Может быть, какие-нибудь особенности разговора с Альбиной? Посторонние голоса? Дополнительная информация?

Но Артемьев лишь грустно покачал головой.

Гордеев решил, что либо так оно и есть, либо художник в момент разговора с ней был настолько взволнован (а то еще и нетрезв), что ни на что не обращал внимания.

Гордеев взял дневник и уселся с ним на диван.

— Выпьете чего-нибудь? — спросил Артемьев.

— Лучше подумайте насчет завтрака. Я не завтракал и проголодался.

Артемьев кивнул, подтащил табурет и сел напротив адвоката, не сводя с него глаз, пока тот читал. Гордеева это не слишком нервировало, и он сосредоточился на записях Артемьевой.

«21 декабря. Вчера я прочитала в журнале «Эль», что 52 % населения Земли согласны быть соблазненными «совершенно некрасивыми людьми» в случае, если к ним применят грамотные методы покорения. Каково?! В результате в глянцевых женских журналах то и дело появляются столь же манящие, сколько и бесполезные, статьи на тему, как соблазнить мужчину 25 различными способами. Ученые тем временем делят кубический объем женского тела на квадрат ее роста, чтобы вычислить коэффициент стопроцентной привлекательности, вот придурки! Во Франции, на родине знаменитых соблазнителей, всякие шизанутые психоаналитики, словно сговорившись, выпекают соответствующие теме научные труды. Если верить одному из них (знакомый продюсер рассказывал, сама-то я эту дребедень, конечно, не читала), женщина ничем не отличается от робота, и когда мужчина говорит ей, допустим: «Я хочу тебя», этот робот послушно отвечает: «Мое сердце бьется чаще, зрачки расширяются, органы внутренней секреции…», ну и так далее. В другой умной книге подробно объясняют, почему красная губная помада так возбуждает сильный пол. Бред! Что себе воображают эти идиоты? Они на самом деле хоть одну красивую девку в постель затащили?

14 января. Новогодние праздники совершенно невыносимы.

13 февраля. Что мы вбили себе в голову? Всегда есть подруга, которая порекомендует надеть что-нибудь более облегающее, а другая… А ну их всех. Надоел этот чертов подиум. Кстати, что не мешало бы уяснить: все зависит от того, с какой целью женщина скрывает свое тело — стесняется она его или просто не считает нужным выставлять на всеобщее обозрение?.. Зачастую те, на ком декоративной косметики значительно больше, чем предметов одежды, не имеют ни малейшего намерения соблазнять или быть соблазненными. Они прежде всего озабочены тем, чтобы доказать свою женскую состоятельность самим себе, несчастные неврастенички. Мне их не жаль. Чем больше усилий они прикладывают, стремясь привлечь к себе взгляды, тем менее уверены в успехе. Даже занимаясь любовью, они сохраняют некоторую растерянность. С другой стороны, стоит им встретить настоящую взаимность, чары разрушаются как по волшебству, и их манера одеваться становится гораздо более естественной, поэтому даже в глухом костюме-тройке они чувствуют себя в полном согласии с собственным телом.

3 марта. Некоторые современные женщины, которой я тоже могла бы быть, не ждут милостей от мужчины и, если он им нравится, берут быка за рога, первыми проявляют инициативу и просто используют его для получения удовольствия. И что? И ничего.

19 марта. Что не мешало бы уяснить? Женщина тоже может (и должна!) воспринимать мужчину как объект и превращать его в инструмент, подчиняющийся своей воле. Она не может перенять мужскую тактику и даже пользоваться успехом у противоположного пола, потому что мужчина, со своей стороны, не перестанет считать ее предметом вожделения!

29 марта. Что я вбила себе в голову? Если сама себя не любишь, тебя никто не полюбит. И еще: желание партнера может пробудить во мне страсть.

1 апреля. Чушь, чушь и чушь! Желание заразительно настолько, насколько я хочу этого сама, иначе изнасилование не считалось бы преступлением.

19 апреля. Мужчина очень требователен к женщине, он одновременно хочет чувствовать ее уязвимость и сохранить за собой право проявлять при ней свои слабости. Он так сильно хочет, чтобы о нем заботились, что, возможно, ходит к проституткам, потому что воспринимает их как мамочек, которые не скупятся на ласки.

11 мая. Я пытаюсь понять, правда ли, что мужчина любит глазами? Это ведь действительно интересно? Кто это придумал, хотелось бы знать? Все повторяют, как попугаи… Что мы вбили себе в голову? Мужчины прежде всего реагируют на зрительный образ. Поэтому глубокое декольте и короткая юбка вызывают в их сердцах неизъяснимый трепет. Вообще-то, для женщины такое положение вещей довольно унизительно, потому что ее саму в этом случае воспринимают как вещь. Что не мешало бы уяснить: да, это действительно так, и не надо возмущаться, что мужик интересуется тем, что демонстрирует ему женщина. В конце концов, при ближайшем рассмотрении он разглядывает не какой-то там абстрактный сексуальный объект, а именно вас, неповторимую и загадочную личность.

17 мая. Даже если он поначалу не принимает в расчет все богатство вашего внутреннего мира, это всего лишь промежуточный этап в отношениях. Однажды он захочет поближе познакомиться со смутным объектом своего желания, всесторонне его исследовать, потрогать, поиграть с ним…»

Гордеев закрыл дневник. Он склонен был согласиться с Артемьевым. Из этой писанины много не выжмешь. Хотя отдельные вещи представляются примечательными. Подиум, например, ей надоел. Охота за мужчинами — напротив, привлекает все больше.

Одно несомненно: Альбина Артемьева — личность незаурядная, и исчезнование ее тоже может иметь нестандартные причины. Как там? «Однажды он захочет поближе познакомиться со смутным объектом своего желания, всесторонне его исследовать, потрогать, поиграть с ним…»

Что, если, например, она помешана на сексе и пытается реализовать свои идеи на практике, что у нее с чокнутым художником не очень-то получалось? К сожалению (или к счастью, кто знает?), вполне возможен вариант, что все то, о чем говорили по телефону она сама и мифический Финкельштейн, — правда, то есть у Альбины роман. Надолго ли — другой вопрос. Может быть, девчонка нагуляется и вернется. Как там было у «Наутилуса»? Она читала мир, как роман, а он оказался повестью.

Гордеев протянул дневник назад Артемьеву:

— Олег, вы можете вспомнить, что происходило в эти дни, которые я подчеркнул? Я понимаю, времени прошло уже прилично, и все же?

Художник почесал затылок:

— Да, задачка, прямо скажем. Хотя один ответ у меня сразу есть. На Новый год мы поругались и не могли помириться до старого Нового года. А там ведь внутри еще есть праздники…

— Какова была причина ссоры?

— Нам пришлось съездить к моим родителям, и Альбина что-то не поделила с моей матерью… А! Вспомнил. У нее было слишком откровенное платье. Слово за слово, вспыхнула ссора, нам с отцом едва удалось их утихомирить.

— Альбина вообще вспыльчива?

— В том-то и дело, что нет, — художник озадаченно потер кончик носа, как бы прокручивая перед собой заново семейную мизансцену. — Она такая, — он сделал движения руками, — вот такая и еще такая.

— Да, это нам сильно поможет, — мрачно заметил Гордеев.

— Сами попросили. Ладно, давайте завтракать, что ли?

— Мысль неплоха, а что вы предлагаете? Где вы тут готовите? Или хотите куда-то сходить?

— Нет, я пошлю Востросаблина… — Тут взгляд Артемьева буквально остановился. — Хотя не знаю, — задумчиво сказал Артемьев. — Наверно, Востросаблин еще спит…

— Это кто вообще?

— Сложно объяснить, последние несколько дней он служит для меня натурщиком, — Артемьев махнул рукой в сторону холста, на котором было изображено что-то невероятно волосатое. И тут он подпрыгнул: — Черт, он же, наверно, последний, кто ее видел, он же ее в Шереметьево провожал, когда Альбина улетала!

— Кто такой этот Востросаблин?

Оказалось, что Педро Востросаблин был аргентинским подданным, приехавшим в Москву по делам какой-то рекламной фирмы, да так тут и застрявшим с конца 90-х годов. Был он не то визажист, не то рекламный агент, не то специалист по какому-то специальному маркетингу, и всегда при деньгах. Он стал завсегдатаем богемных вечеринок и подружился с четой Артемьевых, проводил с ними немало времени. Этому, впрочем, мешал Бомба (Долохов) — они с Востросаблиным друг друга просто терпеть не могли, аргентинец не считал его настоящим музыкантом, а Бомба уверял Артемьевых, что такие вот «грязные латиносы» — настоящие кровососы на шее трудовой интеллигенции.

По происхождению Востросаблин был русским, так что общение с ним затруднения не вызывало. Он говорил по-русски чисто, но с неповторимым мягким акцентом. Востросаблин влюбился в Москву. Он почему-то был приятно поражен тем, что москвичи спокойно ходят по улицам с бутылкой пива, а то и водки, и особенно тем, что так поступают девушки. Однажды Востросаблин с Артемьевым у станции метро «Речной вокзал» ждали фирменный автобус «Икеи», чтобы купить какие-то единственно в этом магазине имеющиеся стеллажи, и когда автобус подошел, из дверей вывалился совсем пьяный мужчина и со всего маху ударился головой о землю. Больше всего аргентинца удивило то, что никто из прохожих даже не остановился, чтобы оказать ему помощь. Только он сам и Артемьев пытались что-то сделать. Им уже мерещилось самое худшее — ведь человек лежал без движения несколько минут. Но как только Педро стал набирать номер «скорой помощи», упавший как ни в чем не бывало поднялся, отряхнулся и побрел восвояси. Это было одно из самых сильных его впечатлений на земле предков. Любимым выражением Востросаблина с тех пор стало «Еsto es Rusia», то есть «Россия, черт возьми!». Что тут еще объяснять.

— И как его найти? — спросил Гордеев. — Этого горячего латинского парня?

— Сейчас позвоню…

Жил Востросаблин по соседству, через подъезд, снимал трехкомнатную квартиру. Артемьев позвонил аргентинцу, и оказалось, что тот еще спит, кажется, в окружении не поддающегося учету количества женских особей. Артемьев не стал ничего требовать от сонных девиц, а отправился за Востросаблиным лично.

Гордеев тем временем снова принялся разглядывать дневник. Что-то цепляло там все-таки его глаз, вот только что, он не мог пока сообразить.

Гордеев напрягся. Он даже не стал пересматривать подчеркнутые места, он все отлично помнил. Неглупые женские мысли о сущности своей сексуальной энергетики. Ну и что?

У Альбины были какие-то проблемы с мужем на этой почве? Может быть, да, может быть, нет. Опять-таки ничего конкретного эта идея не давала.

Так в чем же дело?

Хорошим воспитанием наша память не отличается, подумал Юрий Петрович.

Стоп. Он читал сегодня еще кое-что. Когда он был дома, он читал, сидя на балконе, вчерашнюю газету. Хотя это не совсем точно. Она лежала на полу, а он даже не поднимал ее. Но тем не менее он помнит, что обратил на нее внимание. Почему? Потому что кончается на «у»! Он прочитал заголовки. Что-то про Балтику, про театр, про кино и про защиту крыш домов от возможных терактов.

Гордеев закрыл глаза и представил себя дома, сидящим на балконе. На полу газета. Он поднатужился, и перед глазами всплыл крупный заголовок:

«Новый главный тренер ЦСКА, прославленный в прошлом хоккеист Вячеслав Быков, нашел общий язык с Николаем Жердевым».

Вот черт, зачем-то «Спорт-экспресс» в голову полез. А у него на балконе была газета «Время новостей». Без Интернета тут не разобраться.

Он подошел к компьютеру Артемьева и нашел электронную версию вчерашней газеты. Заголовки, которые он прочитал на балконе, были такие:

«Большой театр отказался от услуг Николая Баскова», «В Балтийском море обнаружены огромные нефтяные пятна», «Известный музыкальный продюсер открыл fm-радиостанцию в Подмосковье», «Создано противоракетное покрытие для жилых домов».

Басков его интересовать никак не мог. Разве что он с горя, из-за того, что не продлили ангажемент, умыкнул супермодель и пустился с ней во все тяжкие. Нет, это уже продукт воспаленного воображения, так нельзя, это неконструктивно. Не говоря уж о том, что Басков на гастролях в Испании.

Музыкальный продюсер открыл радиостанцию в Подмосковье. И что с того? Разве что дать там рекламу юридической консультации в Химках? А что, тоже мысль.

Защита жилых домов. Информация в духе времени.

И наконец, «В Балтийском море обнаружены огромные нефтяные пятна». Вот это ближе к телу.

Гордеев сразу вспомнил, что отец Альбины, бывший моряк, после того как семья распалась, оказался в Азербайджане, на нефтяном танкере или что-то в этом роде. Балтика тут, конечно, была ни при чем, но сам факт его полного исчезновения из жизни дочери, потом появления каких-то открыток заслуживал внимания. На свадьбу он так и не приехал. Приехал какой-то троюродный дядя.

12

Через двадцать минут вернулся хозяин, по его физиономии было видно, что результат отрицательный.

— Востросаблин сказал, что эскорт был обычный — ее провожали люди из агентства, и она летела одна. Но есть и хорошая новость!

— Какая? Она ему звонила?

— Нет, но он готов искать Альбину вместе с нами! Особенно если она в Южной Америке!

Гордеев вздохнул:

— Слушайте, Олег, забудьте о своем горячем аргентинце. Лучше скажите, у вас есть свадебные фотографии? Точнее, те, которые делались в день венчания? У вас же было венчание, верно?

— Да…

— Так как же, есть такие снимки?

— Наверно, есть, но где их сейчас найдешь…

— Придется, — жестко сказал Гордеев.

— А кто конкретно вас интересует, Юрий Петрович? Там же немного народу было. Альбину тогда еще мало кто знал, меня и сейчас в лицо никто не знает, слава богу, обошлось без журналистов… Хотя подождите…

— Что?

— Не мешайте, я вспоминаю…

— Что вы вспоминаете, Олег?

Гордеев начал уже выходить из себя. Его мысли приняли некое стройное направление — направление поиска, и Артемьев сейчас его тормозил. А Гордееву казалось, что еще немного, и он возьмет след.

— Точно, там видеосъемка была!

— Видеосъемка? — опешил Гордеев от такой удачи.

— Ага! Бомба у кого-то из друзей камеру стащил и снимал нас на видео. Только кого вы там думаете…

— Олег, немедленно найдите мне эту кассету… Нет, стойте, лучше не так. Я пошлю к Долохову частных детективов, и если хоть какие-то следы этой пленки существуют, они их найдут.

Он позвонил в «Глорию» и попросил Щербака и Филю Агеева познакомиться с известным музыкантом Бомбой, объяснил им задачу.

После этого они с художником наконец отправились завтракать, а точнее, уже обедать, в студии решили не сидеть — самое время было проветриться.

Позже Гордеев почему-то снова вернулся к новости про радиостанцию в Подмосковье, но сформулировать для себя, что именно его занимало в этой информации, не смог.

13

Вернулись через час, сытые и умиротворенные. Гордеев старался не переедать, чтобы сохранить хоть какую-то свежесть мысли.

— Олег, скажите-ка, какая фамилия была у Альбины до того, как она вышла за вас замуж?

— Игнатьева.

— Это фамилия ее отца?

— Ну да, наверно…

— Вы как-то неуверенно об этом говорите.

— Честно говоря, я просто не знаю.

— Так, ну можно выяснить у ее матери, хотя все это займет какое-то время. В агентстве, в котором она работала, такая информация едва ли найдется. Она ведь уже была замужем, когда попала к этим «Лайтс»?

Артемьев кивнул.

— Стойте-ка! — сообразил Гордеев. — Альбина ведь, если допустить даже, что она готовила свой побег, удирала от вас по-тихому?..

— Не было никакого побега! — выкрикнул художник. — Не было! Не было! Не было!

— Успокойтесь, ради бога, вы мне только мешаете, — попросил Гордеев и подумал: «Этот большой художник точно псих. Наверняка девка от него все-таки сбежала».

— Олег, может быть, у вас есть какие-нибудь документы — тем более раз она не сбежала, она, например, могла оставить дома свою метрику.

— Метрику? — глупо переспросил Артемьев. — Ну да, свидетельство о рождении…

Но кажется, Артемьев понимал с трудом. На него снова будто какое-то затмение нашло. Он пошел к своим стеллажам и принялся там рыться.

В полном молчании прошло минут десять.

— Что вы делаете? — наконец не выдержал Гордеев.

— Как что? — вполне нормальным голосом отозвался художник. — Ищу метрику — свидетельство о рождении. Все документы у нас обычно лежали в этих железных коробках, они запираются на такой хитрый ключик, и я всегда ношу его с собой, вряд ли она смогла… очень хитрый ключик, я вас уверяю.

Натуральный псих, с жалостью подумал Гордеев. Надо подыскать ему хорошего доктора. У Турецкого, кажется, был какой-то знакомый…

— Нету никакой метрики, ну надо же, как странно, — сказал Артемьев через двадцать минут, когда содержимое уже четырех коробок валялось на полу.

Зато известия от частных сыщиков, к счастью, не заставили себя ждать. Кассета с записью нашлась легко. Единственный экземпляр Долохов передал на хранение родителям Артемьева, так что Агееву со Щербаком пришлось еще раз сгонять в Химки. Новостей относительно «жучка», прикрепленного к компьютеру в новом офисе Гордеева, кстати говоря, пока не было. Возможно, это объяснялось тем, что Юрий Петрович пока им фактически не пользовался.

К четырем часам дня Щербак привез кассету. Ее прокрутили, и Артемьев пальцем показал на высокого, скромно одетого мужчину. Тот был худ, и лет ему было не меньше сорока пяти.

— Пресловутый троюродный дядя?

— Да.

— Фамильное сходство налицо, вы не находите?

Артемьев отмотал пленку назад и сказал после паузы:

— Возможно.

— Олег, вы помните, как его зовут?

— Нет.

— Он оставил какие-нибудь координаты?

Артемьев покачал головой:

— Только не мне.

— Как он вел себя, этот дядя, у вас на свадьбе?

— Так он же не остался на свадьбу, был только на венчании.

— Это странно, вы не находите?

Артемьев шумно вздохнул: и на этот вопрос у него не было ответа.

— Николай, — Гордеев повернулся к Щербаку, — как насчет слетать в Северодвинск?

— Если за счет фирмы — нет проблем, — был дан хладнокровный ответ.

— Имей в виду, мать Альбины живет в порту. Она работает санитаркой в поликлинике. Олег, у вас есть ее телефон? — спросил Гордеев у художника.

— Только служебный.

— Разберемся, — сказал Щербак.

— Ты понимаешь, что нужно выяснить? — сказал Гордеев.

— Генеалогическое древо.

14

Через двое суток Щербак вернулся со следующей информацией:

Игнатьев — это фамилия отчима, по отцу Альбина — Кормильцева. Фотография троюродного дяди, предъявленная матери Альбины, была опознана. «Троюродный дядя» оказался ее родным отцом, Валентином Кормильцевым.

При этом сообщении присутствовали только трое: сам Щербак, Гордеев и Артемьев.

— Вроде я такую фамилию слышал: Кормильцев, — неуверенно сказал Артемьев. — Вы не помните, Юрий Петрович?

— Я не помню и не знаю, — веско сказал адвокат. — Я бы вспомнил, если бы слышал хоть однажды.

— Обычно чего не помню я, — вздохнул Артемьев, — помнит Бомба. — И он позвонил Долохову.

— Валентин Кормильцев?! — засмеялся тот. — Ну ты даешь, темнота… Я, кстати, с ним не так давно общался.

Артемьев положил трубку и стал объяснять, кто такой Кормильцев, и тут Гордееву стало стыдно за свою самонадеянность. Никакие человеческие слабости адвокатам, даже возглавляющим химкинский филиал, не чужды. Он вспомнил, где видел раньше Кормильцева. На приеме в честь японской модельерши. Только там у него была борода, и он косил под журналиста — высокий, пожилой, волосатый и бородатый. Случайно он там оказаться не мог, значит, кого-то искал или что-то подслушивал.

Вечером этого же дня стало известно, что Кормильцев находится в Зеленогорске. Туда срочно выехал Филипп Агеев.