Под дверями кабинета сотрудника администрации президента Братишко ожидали пять человек. Все страшно спешили, поминутно поглядывали на часы, перебирали листы бумаги в своих папках и не произносили ни слова, как будто были друг с другом незнакомы. Хмуренко тоже видел их впервые, по крайней мере, никого не помнил. Его, разумеется, знали все, но, слава богу, с разговорами не лезли.

Спросить, что ли, кто крайний, с раздражением подумал он. И торчать здесь неохота, и не отойдешь. Народ у нас всюду, в любой очереди, одинаковый: что в Кремле, что в какой-нибудь дерьмовой забегаловке. Отойдешь, потом скажут: «Вас здесь не стояло!»

Он хотел прошмыгнуть одновременно со следующим посетителем, но толстозадый господин с «дипломатом» бесцеремонно оттер его плечом и захлопнул дверь перед самым носом. Остальные недоброжелательно покосились в его сторону, и первый в очереди прекратил вальяжно курсировать по коридору, заняв позицию у самой двери.

На каких уродов я работаю, подумал Хмуренко. Кому, в конце концов, нужно делать вид, что президент не ляпнул в очередной раз чушь, а сказал что-то глубокомысленное? Им или мне?! Мне как раз в сто раз проще и в сто раз полезней для рейтинга уделать его по полной программе. Кому вообще, по большому счету, нужно изображать, что он соображает на порядок лучше, чем говорит? И главное, кто кроме меня умеет это делать так, чтобы блевать не хотелось?!

Хмуренко все-таки протиснулся в кабинет вместе со следующим посетителем.

— Александр Сергеевич! — Братишко сделал вид, что ужасно рад его визиту, не ожидал и приятно удивлен. — Подождите, пожалуйста…

— Я посижу, — кивнул Хмуренко и быстро плюхнулся на стул возле двери, пока Братишко, чего доброго, не добавил: «В коридоре».

Пообщавшись полушепотом минут пятнадцать с посетителем, Братишко его выпроводил и занялся наконец Хмуренко.

— Это что-то, Александр Сергеевич! Это что-то! Давно такого не было. Со времен идеи образования союзного государства с Югославией.

— Есть идеи? — спросил Хмуренко, демонстративно поглядывая на часы, он прождал в общей сложности около часа и теперь действительно опаздывал.

Братишко не успел ответить: одновременно зазвонили сразу три телефона. Несколько секунд он колебался, какому отдать предпочтение, и выбрал зеленый.

— Ты что, первый раз в жизни компьютер видишь?! — закричал он в трубку, похоже не дослушав собеседника. — Если забыл, как называется фирма, но помнишь, как зовут руководителя, в Интернете находишь справочник предприятий СНГ, — он произнес по буквам название сайта, — вводишь имя и нажимаешь кнопку поиск! — Он швырнул трубку. — Никто ни хрена работать не умеет!

— Где в Интернете справочник предприятий СНГ? — переспросил Хмуренко.

Братишко еще раз произнес по буквам. Хмуренко записал адрес в блокнот.

— Спасибо! Так как насчет идей?

— Идея следующая: допустим, управляющий какого-нибудь швейцарского банка, где есть русские вклады, проворовался и дал взятку генеральным прокурорам Швейцарии и России, чтобы те возбудили дела против владельцев счетов. Все довольны: счета заморожены, вкладчики арестованы. Но генпрокурорам надо еще и прославиться, а Замятину — нагадить президенту. И опять все гениально раскладывается: управляющий банка дает нужные показания, а может, и фальсифицирует банковские документы. Скандал готов, покруче Моникагейта. Генпрокуроры начинают громкое расследование. Вести его можно долго. А там или ишак сдохнет…

— Очень хорошо. Но в таком виде я это озвучить не могу: обвинения против генпрокуроров весомые и конкретные, а основания для них слишком зыбкие. Какой-то гипотетический управляющий банка. Если я выйду с этим в эфир, будет только хуже — скандал разгорится еще сильнее. Надо же хотя бы отмыть факт! А до эфира всего несколько часов.

— Считайте, что он уже отмыт. Через двадцать минут информация появится в Рейтер без указания на источник. Можете ссылаться на Рейтер.

Хмуренко бегом добрался до машины, звонить Ладе ни из Кремля, ни с улицы он не решился: вокруг было полно народу, и каждый третий, узнав его, оборачивался.

— Садись за компьютер, бегом! — распорядился он, не ответив на ее вопрос о том, как съездил в Кремль.

— Сижу уже, — она громко постучала по клавишам, чтобы было слышно в трубке, — что дальше?

— Забирайся в Интернет, войди в справочник предприятий СНГ, — он назвал адрес сервера, — и ищи Глеба Евгеньевича. Ну? Нашла?! — спросил он через несколько секунд.

— Не так быстро, справочник еще не загрузился. И кроме того, словосочетания всякие бестолковые поисковые системы обычно не находят.

— А как же быть? — растерялся Хмуренко.

— Нужно искать «Глеба», а потом в результатах поиска — «Евгеньевича».

— Что ж ты раньше не додумалась в Интернете порыться, раз ты такая умная?

— Это Миша у нас умный, но вы сами приказали ничего ему не рассказывать. Между прочим, если помните, я предлагала его подключить, а вы отказались. И как выяснилось — правильно сделали.

— Куда он там встрял? — спросил Хмуренко раздраженно. — В такой момент не хватало еще сопли кому-то подтирать!

— Свидетеля по делу Замятина убили, Миша попался следователю под горячую руку, получил по голове и раскололся. Выложил все, что знал. Сейчас в Склифосовского с сотрясением мозга.

— Погоди, ему что, этот шизанутый Турецкий по котелку съездил?

— Да. Вернее, Миша пытался сбежать, а он подставил ему подножку, и Миша грохнулся головой об асфальт. Так он, во всяком случае, говорит.

— Раз говорит, — значит жить будет, — уверенно сказал Хмуренко. — Что с Глебом Евгеньевичем?

— По Москве одно предприятие: ООО «Данко», генеральный директор Фурманов Глеб Евгеньевич, основные виды деятельности: экспортные поставки нефти и нефтепродуктов…

— Звони! Я не отключаюсь.

Через минуту Лада доложила:

— Сегодня работают. Ехать к ним или нужна моя помощь к сегодняшнему эфиру?

— Не нужна. Скажи своему знакомому из «Прим-ТВ», чтобы возвращал пять тысяч сдачи за Глеба Евгеньевича.

Инара. Сентябрь 1971

— У вас было время подумать. Вы ничего не хотите добавить или, может быть, изменить в своих показаниях?

Пятый уже допрос… Предыдущие были похожи друг на друга как две капли воды. На этот раз что-то новенькое. То ли следователю надоело задавать одни и те же вопросы и выслушивать одни и те же ответы, то ли обнаружились какие-то новые обстоятельства.

— Нет.

— А зря. — Следователь покрутил в пальцах карандаш, постучал им по столу, по папке с делом, минуту помолчал, пристально глядя на Инару. — Замятин повел себя более благоразумно. Он свои показания изменил — знаете, дружба дружбой, а за содеянное отвечать нужно по всей строгости закона.

Инара смотрела в окно. Лицо следователя было непримечательным, и, кроме того, он постоянно пытался перехватить ее взгляд.

— Мне нечего добавить.

— Значит… — Следователь полистал папку и процитировал из протокола предыдущего допроса: — «Бармин оскорбил вас нецензурной бранью, ударил по лицу, и вы убежали в лес в надежде отыскать другую группу туристов или, может быть, местных жителей, чтобы позвать на помощь». Правильно?

— Да.

— И практически всю драку вы пропустили?

— Да, я вернулась, когда Сергей, то есть Бармин, был уже мертв.

— Но начало драки вы все-таки видели?

— Я уже говорила: да, видела.

— «Бармин начал первым»…

— Да, он слишком много выпил.

Следователь захлопнул папку, обошел стол и уселся на краешек стола перед Инарой.

— Мы допрашивали его родственников и сослуживцев. — Тон его изменился, стал каким-то вкрадчивым или, наоборот, ироничным. — Мы вообще проделали большую работу.

— Я догадываюсь.

— Так вот, его мать и еще старший лейтенант Новоселов, его сослуживец, однозначно утверждают, что Бармин примерно за неделю до смерти говорил, что собирается жениться. — Следователь выдержал эффектную паузу: — Догадываетесь на ком?

Вот вам и новые обстоятельства, усмехнулась про себя Инара и, глядя следователю прямо в глаза, ответила:

— Нет.

— Своей будущей супругой он называл вас, Инара Руслановна. Вы это можете как-то объяснить?

Инара пожала плечами с совершенно равнодушным лицом.

— Видимо, у него просто разыгралось воображение.

— То есть вы не встречались?

— Мы учились в одном классе, дружили в школе. Естественно, мы встречались.

— Нет, я имел в виду: ухаживал ли за вами Бармин, делал предложение выйти за него замуж, давали вы ему повод делать такие предложения?

Инара сыграла непонимание и обиду:

— Никаких предложений он мне не делал, а если собирался, то я об этом не знаю.

— А если бы сделал, что бы вы ответили? — хитро прищурившись, справился следователь.

— Какое это имеет значение?

— Может, и никакого. — Он встал со стола и вернулся на свое обычное место: — Но мне интересно.

— Отказала бы.

— Из-за Оласаева?

— Из-за Оласаева.

— А Замятин?

— Что «Замятин»?

— Замятин никаких чувств к вам не испытывал?

Неужели этот кретин исповедовался на допросе? Интересно, что он мог сказать. «Бармин с Оласаевым сохли по Инаре, а она без меня жить не могла, хотя на всякие там ухаживания у меня из-за огромной общественной нагрузки времени совершенно не остается». Так, что ли?

— Я не понимаю, а это какое отношение имеет к смерти Бармина и к следствию? — устало произнесла Инара.

— Может, и никакого, — как бы согласился следователь, — а может, и самое непосредственное. Позвольте уж мне решать. Итак, я спросил о Замятине.

Инара терпеливо объяснила:

— Замятин также мой одноклассник. Возможно, в школе они все по очереди за мной ухаживали, но это были чисто детские увлечения, которые давно прошли. На момент гибели Сергея ничего, кроме обычных приятельских отношений, меня ни с Замятиным, ни с Барминым не связывало.

— Понимаете, Инара, — он в очередной раз сменил тон, теперь уже на задушевно-отеческий, — это преступление во многом отличается от других. Вот, скажем, пьяный водитель сбил пешехода, рецидивист ограбил склад и убил сторожа, хулиганы напились и избили прохожего — все это насильственные преступления. Но расследуемое нами, в отличие от них, требует скрупулезного учета психологии участников. Любовный треугольник — это одно, четырехугольник — совсем другое, просто пара влюбленных без всяких желающих ее разбить — это совсем уже третье. Вот, например, Бармин, который, по его словам, вас любил и даже собирался на вас жениться, а по вашим словам, не давал никакого повода даже заподозрить его в каких-то чувствах. Я, девочка, много видел и влюбленных, и ревнивцев. — Он тяжко вздохнул и окончательно перешел на «ты». — Не верю я, что ты ничего не знала. Женщины всегда такое чувствуют. А если знала, чувствовала, почему не остановила его в самом начале? Раз он любил тебя, значит, послушался бы. И может, все были бы живы. Ты говоришь, испугалась. Предположим, но почему побежала в лес за какими-то незнакомыми людьми? Вас, в конце концов, было трое, даже самого невменяемого могли бы скрутить, связать и сдать в милицию. Могли же?

— Не знаю. Сергей сам был милиционером.

— Вот, правильно! — почему-то обрадовался следователь. — И хорошим, между прочим, оперативником, и начальство, и товарищи по службе отзываются о нем только положительно. Утверждают, что не мог он ударить девушку, даже незнакомую, даже при задержании, когда бывали поводы. И говорят, что не смог бы застрелить кого-нибудь, тем более друга, даже мысли такой не допускают!

— Но он же был пьян, — резонно возразила Инара.

— Да, — опять как бы согласился следователь. — Выпил, по утверждению Замятина, бутылку портвейна и два стакана водки. Так вот, судебно-медицинской экспертизой установлено, что водку он не пил, а вина выпил совсем немного, явно недостаточно, чтобы потерять над собой контроль.

— В чем вы пытаетесь меня убедить?

— Ни в чем. — Он засунул папку в стол, давая понять, что его дальнейшая речь не для протокола. — Я призываю тебя еще раз подумать над своими показаниями. Не нужно слепо выгораживать Оласаева только потому, что у вас были какие-то отношения. Я тебе вот что скажу. Следствием версия о самообороне не подтверждается, не выдерживает эта версия критики. А дальше думай сама.

— О чем?

— О себе, об Оласаеве, о покойном Бармине. Обвинять тебя в лжесвидетельстве я не намерен. Замятин уперся и твердит, что тебя там не было, других свидетелей у нас нет. Но ты все же подумай, может, ты все-таки что-то видела. И это совсем не обязательно навредит Оласаеву, может, наоборот, поможет.

— Я видела только то, о чем вам уже рассказала.

— Хорошо, — сдался следователь. — Завтра похороны, пойдешь, наверное. Но если что-то надумаешь, приходи. Если нет, дело мы скоро передадим в суд.

Следователю она не поверила, решила, просто пугает. Нарвался на жареный факт: как же, любовный треугольник. Только как это меняет картину преступления? А никак. Они все предусмотрели и все учли. Не могла просто так рухнуть версия о самообороне. Если только Замятин не испугался и не наплел чего-то невообразимого. Но пугаться ему, кажется, было нечего.

И все-таки она пошла к нему домой, пила кагор, слушала истории про улиток и раковины и уверения в том, что ничего фатального не происходит.

А на похоронах стало ясно, что все-таки происходит.

Шел дождь, но милиции было больше чем грязи. И когда седовласый милицейский полковник влез на холмик и, гневно потрясая фуражкой, произнес пламенную речь, Инара поняла: будет просто удивительно, если Мураду не дадут высшую меру.

— Сергей служил в органах внутренних дел всего год, но за этот год он проявил себя как смелый, решительный, стойкий и вместе с тем скромный боец. Его уважало командование, его любили товарищи, — плевался слюной оратор. — Его жизнь безвременно оборвал предательский удар в спину. Каждый из нас, выходя на боевое дежурство, не знает, вернется ли домой, потому что не перевелись еще в нашей прекрасной стране бандиты и отщепенцы. Но принять предательскую смерть от человека, который звался тебе другом, обидно, товарищи. Обидно и больно! Спи спокойно, дорогой товарищ. Суровая кара постигнет твоего убийцу. Он не уйдет от возмездия. В наших сердцах и в нашей памяти ты останешься навсегда.

Кто-кто, а этот седой полковник доподлинно знаком с результатами расследования, и если бы речь шла о пьяном дебоше, инициатором которого был Бармин, он бы говорил иначе. Они бы вообще сюда не пришли.

А вот Замятин и на самом деле не пришел. Хотя прекрасный повод толкнуть речугу, покрасоваться перед толпой.

Значит, все правда. Значит, следователь вытащил из Замятина все что хотел. Сергея таки сделают мучеником и безвинно пострадавшим. Теперь будет показательный процесс, Мурада объявят чудовищем и дадут максимальный срок.

Мать Сергея не плакала, смотрела то на сына, то на Инару, и Инаре от этих взглядов было не по себе. Конечно, Сергей рассказывал матери о своих планах, наверняка говорил и о ней. Не мог не говорить. Наверное, его мать теперь ее ненавидит. И, наверное, она права. А может, и нет. Инара не могла разобраться в своих чувствах. Она сама порой себя ненавидела.

Стоять там больше не было сил, и Инара ушла до окончания гражданской панихиды. Пойти и рассказать следователю все, как было на самом деле? Изменит ли это что-нибудь? Мурад уже стал козлом отпущения, и ему уже не помочь. Сдать Замятина? И что? Козлов отпущения станет двое.

В прокуратуру она не пошла.

Пошла домой и не успела закрыть дверь, как в нее постучали. На пороге стоял мрачный смуглый черноволосый незнакомый мужчина.

— Ты Инара? Я брат Мурада, Владлен. Нужно поговорить.

Инара впустила его в квартиру, проводила в столовую.

— Мне следователь сказал, что ты была его невестой.

— Мурада?

— Ну не следователя же! — не рассмеялся, обиделся.

— Нет, не была. — Только этого не хватало. Придуманный жених, теперь еще придуманные родственники. — Это для следствия Мурад так сказал, чтобы объяснить драку. Мы дружили еще со школы…

— Значит, ждать его ты не будешь?

Инара пожала плечами. Как-то над этим не задумывалась. Наверное, нет. Хотя, с другой стороны, если два года… За Замятина замуж она не собиралась, больше претендентов нет. Может, и стала бы ждать, если была бы уверена, что ему это нужно.

— Я из Москвы приехал, — понуро рассказывал Владлен. — Отец позвонил, я сразу все бросил. Адвоката ему нашли, самого лучшего. Как думаешь, можно его вытащить?

— Не знаю.

— Я Мурада как брата люблю, жизнь за него отдам, понимаешь?

Она согласно кивнула. Хотя как, интересно, по-другому можно любить брата?

— Пусть ты ему и не невеста, скажи на суде, что он не виноват.

— Меня не спросят, меня там не было… — Наверное, нехорошо лгать, но говорить правду нет смысла. Он ни за что не поймет, почему именно Мурад тащит воз обвинений один за всех. — Я ничего не видела.

— Ты все равно скажи! — потребовал Оласаев. — А этот ваш отличник Замятин, он все правильно скажет?

— Не знаю. — Инара устала от этой тягостной атмосферы, вначале похороны, потом этот гость. — Зачем вы пришли?

— Потому что я за брата боюсь. Адвокат говорит, не будет большого срока, а я не верю, адвокату лишь бы деньги платили. Ты мне скажи, что ему будет, ты же со следователем больше разговаривала, что он говорит?

— Ничего не говорит. Говорит, все решит суд.

— А на самом деле у него невеста была?

— Не знаю.

— Отец хотел с тобой говорить, пойдешь?

— Нет. Мне нечего ему сказать.

— Тогда я ухожу, — поднялся, подошел вплотную, заглянул в глаза, — только запомни, о чем я тебя просил. Помоги Мураду. Пожалуйста.