В соответствии с планом мероприятий, намеченных на совещании у Турецкого, с обыском к Лилии Михайловне Шацкой отправились оперативник Саватеев и следователь Карамышев. В силу дружеских отношений своих шефов им уже не раз приходилось работать вместе, совмещая грязновскую решительность первого и склонность к анализу, заимствованную вторым, разумеется, у Александра Борисовича.

Ввиду того что после трагической гибели Ивана Игнатьевича фирма «Контакт» практически перестала функционировать, а если быть до конца справедливым, то и существовать, двери офиса были опечатаны. Обыск, проведенный перед этим, ничего не дал.

А в общем, ситуация на фирме очень напоминала тот классический случай из давней уже муровской жизни, когда при очередной кадровой чистке был уволен на пенсию очень толковый, но неугодный новому начальству оперативник в чине подполковника милиции. Из знаменитого тогда второго отдела. Год ему оставался до официальной пенсии, крепкий был мужик, буквально накануне повторил свой же чемпионский заплыв на московских соревнованиях. Но статью нашли: по состоянию, видишь ли, здоровья. Что прикажешь делать? Ну и сдал он начальству ключи от комнаты и от сейфа, развернулся и покинул помещение. Те кинулись в сейф, а там пусто. Где документы, где все?! Подполковник постучал себя пальцем по лбу и ответил: «Тут». А ведь он один с цыганами работал и такое раскрывал!…

Вот и здесь оказалось примерно то же: ушел человек и все с собой унес – и планы, и обязательства, и гонорары, и долги…

Ну в самом деле, не Витьке же Куприянову, так называемому по зарплатной ведомости коммерческому директору, а на самом деле водителю и порученцу, да уж и не Лильке, бабе хоть и блекнущей, но все еще местами притягательной и даже красивой, продолжать миллиардные дела Шацкого? Пусть та же Лилия Михайловна была отчасти и в курсе некоторых проблем бывшего своего мужа…

Словом, фирма не работает, все ушли… искать иное применение своим еще не полностью растраченным силам.

Но так же просто не бывает, чтоб уж вообще никаких следов деятельности не оставалось? Даже после того, неправедно уволенного Терентия, как звали подполковника коллеги, остались расследованные и сданные в архив дела, а тут, выходит, просто ничего?

Постановление на проведение обыска Меркулов подписал без возражений – на тот случай, если дамочка, вторично потерявшая мужа, хоть и бывшего, откажется сотрудничать с прокуратурой. Но лучше, конечно, чтобы она все самостоятельно выдала и рассказала по доброй воле. Не предупреждали ее и звонками, чтобы она уверилась в том, что о ней забыли, не имеют к ней ни вопросов, ни претензий, и потому не уничтожила бы сдуру каких-либо важных документов, способных пролить дополнительный свет на происшедшие события.

Одним словом, нагрянули как снег на голову.

Она долго не открывала дверь, читая сквозь дверной глазок удостоверения одного и другого. Выслушала через закрытую дверь их объяснения о том, что они – во всяком случае, один из них – из того самого МУРа, где начальником Вячеслав Иванович Грязнов, который несколько дней назад звонил лично ей, чтобы отыскать ее же бывшего супруга, в доме которого был настоящий погром… Когда и это женщину не очень убедило и она продолжала раздумывать, держа «гостей» на лестничной площадке, ей предъявили санкционированное прокурором постановление на обыск. Это ж сколько надо иметь нервов! Ну и баба!…

И сразу стала Лилька, Лилия Михайловна, сама любезность. Вот только что-нибудь на плечи накинет и откроет!

Это «что– нибудь» оказалось просто замечательной красоты багряно-золотым халатом, больше напоминавшим императорские выходные одеяния и приличествующие скорее Екатерине Великой, а не безработной секретарше с фирмы не шибко понятного назначения.

Впечатление она произвела, это несомненно. Сочетание цветов, форм, манера говорить, выступая, и прочие явные и, вероятно, тайные достоинства, которые, впрочем, легко прочитывались на ее холеном, хоть и увядающем лице, давали ей многие преимущества перед второй вдовой покойного.

Вчера, после того как с совещания у Турецкого ушла Татьяна Кирилловна, в совсем узком кругу Вячеслав Иванович поделился своим мнением по поводу вот этой штучки, которое у него сложилось после телефонного разговора с ней. И оказалось, он почти не ошибся. А Шацкий-то – ишь ты, артист! Видно, не сильно и стремился разобраться со своими бабами…

Конечно, Лилия Михайловна была шокирована санкционированным самим заместителем генерального прокурора постановлением на обыск в ее квартире. Зачем?! Разве у нее есть поводы что-то скрывать от следствия, которое выясняет причины трагической гибели несчастного Ивана Игнатьевича, Ванечки… И рассказать она готова все, что угодно. В смысле, что от нее потребуют такие симпатичные молодые люди. И все готова показать, и помочь им искать готова. Документы? Деньги? Ну какие тут могут быть особые ценности! Есть ее личные безделушки. Вот они, в шкатулке… И вообще, она полностью согласна на любое сотрудничество. В каких бы формах оно ни выражалось.

«Девушку» явно заносило. Но не от страха, а, скорее всего, по причине специфического характера. Секретарская должность – другой работы она, видимо, просто не знала – вырабатывает и соответствующую реакцию на внимание окружающих. С возрастом эти качества усугубляются, иногда даже становятся неадекватными. Стареющая кокетка – не лучший вариант «случайной связи». Разве что действительно одноразовой, вроде пресловутого шприца. Лилия Михайловна не слышала зова времени, она купалась во внимании, проявленном к ней вежливыми молодыми людьми: то нога вдруг появится невзначай в распахнувшихся полах тяжелого халата – хорошая, надо отметить, нога, то полная и красивая рука вдруг самопроизвольно оголится – аж до самого плеча, до тщательно выбритой подмышки, и этаким «умирающим лебедем» покажет на какую-нибудь безделушку, приобретенную еще в замужестве. А в общем, было понятно, что Лилия Михайловна всеми силами демонстрировала свое абсолютно непостороннее отношение к погибшему человеку. Ну мало ли что случается в семьях! Люди расходятся, снова сходятся, разбегаются, выбирают себе временных подруг или приятелей, чтобы затем снова сбежаться. Вот как с тем же Ванюшкой…

Тут тонкие, изящные пальцы извлекли кружевной носовой платок, который с ходу продемонстрировал, что грамотно нанесенному макияжу совсем не грозят непрошеные слезы воспоминаний.

Во всяком случае, она, Лилия Михайловна, похоже, была убеждена в этом до глубины души – никогда не «уходила» от Ивана окончательно. И посторонними связями похвастаться не могла бы. При его жизни.

Что это? Тонкий намек на то, что обстоятельства теперь изменились и открылись некие возможности?

Но суть столь изящных пассажей, как быстро поняли Саватеев с Карамышевым, люди, естественно, молодые и «впечатлительные», заключалась в одном: Лилия Михайловна и не мыслила себе расстаться с тем, что было ею нажито в совместной и полусовместной жизни с Шацким, который никогда не мелочился, был человеком щедрым – со своими – и, самое главное, порядочным. Он бы никогда не стал делить имущество. Просто оставил бы все и ушел. Поэтому Лилия Михайловна и не в претензии к его последней жене, как и у той не должно быть претензий к ней.

Ее тут же постарались успокоить, объяснив, что речь идет лишь об официальных, ну и неофициальных, документах, касающихся сотрудничества фирмы «Контакт» с многочисленными партнерами. То же самое относится и к некоторым средствам, о коих упоминал Иван Игнатьевич в своем покаянном заявлении в Генеральной прокуратуре, нажитых, мягко говоря, неправедным путем. Что это за средства, никто не знает, и что за суммы, говорить тоже пока рано, но есть закон: украденное должно быть возвращено государству. Или юридическому лицу, если факт будет иметь соответствующие доказательства. Разве не ей, проработавшей порядочный срок в юридической фирме, и знать-то об этом?… О, да, да, конечно, а она и не возражает!…

Одним словом, пришли к общему знаменателю и приступили к делу.

Надо сказать, Иван Игнатьевич был умным человеком и с самого начала совместной трудовой деятельности с Лилией Михайловной нигде и ни перед кем не афишировал своих бывших, или прочих, отношений. Сослуживцы. У каждого своя личная жизнь. Она и фамилию-то себе вернула после развода девичью – Крицкая. Впрочем, Крицкая, Шацкая – один черт! А Шацкой она себя называла чрезвычайно редко и разве что по большим праздникам души и тела.

Именно это обстоятельство и позволило Ивану оборудовать в ее квартире тайный сейф, где он и хранил наиболее важные свои документы – «черные» ведомости, договоры с партнерами, неофициальную переписку и прочее, что имеет исключительно доказательную юридическую ценность при разборе всевозможных финансовых конфликтов. До последнего времени, к счастью, до этого дело не доходило.

Лилия Михайловна принесла ключ и показала, где находится сейф.

Быстро решив проблему с понятыми – соседями Лилии Михайловны, против которых она, кстати, не стала возражать, следователи приступили к сейфу. Им бы и в голову не могло прийти, что устройство может оказаться столь остроумным. Собственно, сейфом являлась сама бронированная входная дверь. Ее надо было открыть, вынуть замок, а уже за ним открывалось довольно обширное пространство, где находились тонкие папки с документами, дискеты и пачка долларов. Где-то порядка пятидесяти тысяч.

Следователи переглянулись. Добровольная выдача укрытия, по их мнению, стоила того, чтобы «не заметить» этой суммы. Надо же одинокому человеку жить на что-то… А они бы, в противных обстоятельствах, вполне могли потратить на поиски сейфа и не час, и не день.

Мельком проглядев папочки с документами, они убедились, что враги недаром, образно говоря, «сожгли родную хату». Ради этого и замочить вполне могли. Чего, например, стоила одна расшифровка, видимо, сделанной тайно магнитофонной записи о том, какая предполагается схема обналички пяти миллиардов уральского транша. Тут тебе и фирмы, и конкретные фамилии партнеров, и сроки прохождения, прокрутки, перевода в валюту… Будет чем заняться ребятам из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.

Дискеты еще требовалось открывать, смотреть информацию. У Лилии же Михайловны дома компьютера не было. Значит, придется в прокуратуре. Не было нигде и тех миллионов, о которых говорил Шацкий и которые он в полном уже отчаянии собирался вернуть государству.

По просьбе следователей Лилия Михайловна старательно вспоминала, что делал Иван Игнатьевич, когда приходил сюда. Ну главное-то было понятно сразу, можно и не спрашивать. Может, он куда лазил, в вещах копался, чемоданы какие-нибудь?… Сумки? Свертки?

Она невразумительно пожимала плечами, промокала несуществующие слезы, вызванные еще недавними событиями. И все порывалась рассказать, как узнала о гибели Ванюши из телевизионной передачи про криминал недели. Сами следователи этой передачи не видели, но верили почти безутешной даме на слово.

– Ой, да что вы со своими «что» да «где»? – раздражаясь на непонимание, воскликнула она. – Лезьте сами и смотрите! Вон, на антресоли, там пылища от сотворения мира! В шкафах не может быть. Хотя там есть и кое-что из его одежды… Он же появлялся здесь… Менял сорочки, белье…

Полезли на антресоли, где пыль казалась действительно вековой.

И снова убедились в уме и прозорливости Шацкого. Мало кому пришла бы охота копаться среди кип пожелтевших газет, сохраняемых разве что для какого-нибудь очередного ремонта квартиры, раздвигать запыленные консервные банки с металлическими крышками, сбрасывать на разостланную на полу бумагу старые тряпки, пустые кожаные чемоданы, чтобы, освободив узкое пространство в коридоре между потолком и кухонной дверью, обнаружить в конце концов такой же запыленный кейс, оказавшийся совсем даже не пустым.

Лилия наверняка его раньше никогда не видела, стоило взглянуть в ее глаза, и сразу становилось ясно, что это – и для нее открытие. Но еще больше ее поразило содержимое протертого мокрой тряпкой и оказавшегося коричневым кейса.

В нем были плотно уложены друг к дружке пачки долларов. Сотенные купюры, будто в гангстерском американском кино, лежали в банковской упаковке.

Ай, умница Иван Игнатьевич! Он ведь даже и пылинки на всех вещах, забивших антресоль, не тронул! Будто никогда и не касалась тут ничего рука человека… И чтоб обнаружить находку, требовалось буквально все скинуть на пол. Значит, давно уже тут лежит.

А вот теперь на хозяйку квартиры было по-настоящему жалко смотреть. Особенно когда следователи занялись грубым подсчетом валюты. Проверили одну пачку, другую и прикинули общее их количество. Выходило около полутора «лимонов», если быть точным, один миллион четыреста тысяч баксов. Неплохой запас на черный день. Это при том, что он имел и некоторые счета в зарубежных банках, о которых сказал вскользь, но пообещал сообщить более подробно в следующий раз. Который, как известно, не состоялся…

Нет, все– таки не зря, наверное, по-прежнему любил свою Лильку этот Шацкий. Смятение ее, как и сожаление, быстро прошли, она снова стала сама собой, охотно подписала документ о добровольной передаче найденной суммы в валюте в руки следственных органов и искренне удивилась, когда ушли понятые, а следователи поднялись, чтобы тоже покинуть ее квартиру.

– Как?! А разве вы не хотите попить со мной кофе? Или чаю!…

Казалось, что она уже не просто обижена, а оскорблена таким невниманием к ней. Следователи же смущенно улыбались, раскланивались, обещая в самое ближайшее время, при случае, как говорится, не только не побрезговать, а, наоборот, со всей душой… А сами не чаяли, как вырваться на волю, на свежий зимний воздух, к машине, которая ожидала у подъезда.

Огорченная, она проводила их к выходу, сухо заметила, что будет рада увидеть у себя вновь, и закрыла дверь.

Спускаясь по лестнице – Карамышев с кожаной папкой под мышкой и Саватеев с кейсом в руке, – они обернулись на стук закрывшейся двери, переглянулись.

Карамышев неожиданно, чисто по-мальчишески, хихикнул.

– Ты чего? – удивился Саватеев.

– А ты знаешь, Колька, она на тебя всю дорогу смотрела как голодная кошка на жирного мыша. Аж глаза сверкали! Во темперамент!

– Да брось ты, – как бы смутился Саватеев. И вдруг протянул товарищу кейс. – Подержи-ка… Я чего думаю? – Он достал «сотовик» и набрал номер. – Алеша, – сказал водителю машины из МУРа, – поднимись-ка навстречу. Понимаешь, Сереж, мой шеф, Вячеслав Иванович, да что говорить, и твой тоже, никогда бы не простили человека, обидевшего женщину. Мой – так всегда повторяет, что это самое последнее и низкое дело. Поэтому ты давай шлепай вниз. Лешка тебя встретит и довезет в присутствие, а я, пожалуй, вернусь и все-таки выпью с огорченной женщиной чашечку кофе. Может, хоть этим скрашу ее потери.

И он решительно отправился наверх.

Карамышев увидел, выглянув из-за ступеньки, как тот нажал кнопку звонка. Потом услышал:

– Извините, Лилия Михайловна, я решил вернуться к одному сугубо личному вопросу, если у вас не будет возражений…

Дверь отворилась.

Карамышев не видел, что там говорили друг другу их глаза, но руки-то он увидел – две обнаженные белые руки, которые вынырнули из дверного проема, схватили Кольку Саватеева за шею и рывком втянули в темноту. И тут же с пушечным грохотом хлопнула дверь-сейф.

Ухмыльнувшись, Сергей Карамышев отправился вниз, навстречу поднимающемуся водителю-охраннику…

Во второй половине дня они встретились в Генеральной прокуратуре. После допроса Семена Грекова отчетливо и весьма недвусмысленно всплыла фигура Игоря Владимировича Кирюхина. Требовалось совсем немногое: найти его и устроить им очную ставку. Действительно, самая малость…

Когда ехали в Подольск в частное охранное предприятие «Вихрь», Карамышев, заметив блуждающую по губам Николая полуулыбку-полуухмылку и соотнеся ее с утренним визитом, вопросительно уставился на оперативника.

Николай как-то задумчиво поглядел на Карамышева и вдруг сказал:

– А ведь ты тогда был прав…

– Насчет голодной кошки? – сделал наивные глаза Сергей.

– Скорее по поводу жирного мыша.

– Ну и что? – не отставал Карамышев.

– Что-что… Слопала-таки!

– То-то ж ты такой бодренький! – засмеялся Карамышев.

Саватеев лишь многозначительно пожал плечами и уже больше к этой теме не возвращался. Надо понимать, что и замечаний от своего начальства по этой части он тоже не получил…

Директор ЧОПа «Вихрь» был раздосадован появлением в его кабинете «прокурорских», к которым он не питал ни малейшего уважения. Видно, были тому причины, но никто расспрашивать его об этих тонкостях и деталях личной биографии не собирался. Карамышев умел быть настойчивым, когда это требовалось, а Саватеев – достаточно жестким, если не сказать даже и грубым. Но последнее зависело от поведения того, кому задавались точные и прямые вопросы, требующие немедленных аналогичных же и ответов. А вот когда человек на глазах начинает юлить, изображая из себя черт-те что, Саватеев, бывало, и срывался. Но – до грани, за которой могли бы последовать и оргвыводы. А в принципе, если по-честному, кто нынче хоть на грамм, на миллиметр, на секунду не нарушает закон? Делая при этом невинные глаза. Оно, может, подобного и не было бы, если бы тот же закон толковался однозначно, по принципу: преступник должен быть наказан. Но вот же тратят сыскари и следователи свои жизни на то, чтобы доказать чью-то виновность, и доказывают ведь, а потом находится верхний дядя, который попросту перекрывает тебе кислород. И все усилия остаются втуне. Зачем же, следуя лучшим традициям, и в самом деле терять свою жизнь? Не проще ли врезать по зубам, да так, чтоб преступник сам побежал впереди собственного визга, как выразился один американский классик, от души вкусивший всех тюремных прелестей?…

Вопросы перед директором были поставлены четко. Кто таков Игорь Владимирович Кирюхин? На каком он счету в этой конторе? Где проживает и где находится в настоящее время? И дальше – по мелочам: семейное положение, с кем корешит, как выглядит. Короче, покажите его личное дело с фотографией и отвечайте на заданное.

Нет, директора интересовал не этот вопрос. Его волновала сейчас судьба своего заместителя, Федора Кузьмича, пребывающего в СИЗО, а также одного из сотрудников – Свешникова, арестованного вместе с замом. И пока он не получит таких же прямых ответов, никаких бесед с «прокурорскими» он вести не собирается. Олух, что ли?

Кто его знает! Но упрямства и дури у этого наверняка бывшего отставника-чекиста, давно повязанного братвой по рукам и ногам, похоже, хватало.

И тут Николай Саватеев, остановив жестом Карамышева, собиравшегося пуститься в дальнейшие объяснения и разглагольствования, а время между тем шло и довольно быстро утекало, вмешался в диалог:

– Слушай, ты что, в самом деле ни хрена не сечешь, кто с тобой разговаривает? Тебе прямо сказано: дело у следователя по особо важным делам. Понял? По особо важным. И что он решит, то и обломится твоим оглоедам. А находится оно на контроле у самого заместителя генерального прокурора. Тоже понятно? А тебя мы сейчас возьмем за жопу и прихватим с собой на Петровку, в качестве пока свидетеля. Пока, это ясно? А то и камеру на ночь-другую обеспечим, чтоб проще было думать. Чтоб в мыслях не путался. Еще раз попробуешь пофинтить, я звоню, куда следует, и мы вообще закрываем твою лавочку. Прошу вас, Сергей Львович, повторите вопросы, ответы гражданина я записываю, а постановление о вашем задержании вам будет представлено сразу по приезде в Москву…

Скис директор. Начал оправдываться, будто он не знал, что ситуация настолько сложна. Врал, конечно. Непонятно лишь было одно: зачем ему нужно было тянуть время. Но так или иначе, а личное дело Игоря Кирюхина он приказал принести. И сыщики немедленно углубились в его изучение.

На первый взгляд ничего необычного не было. Родом из Саратова, где и сейчас проживают его родители и сестра. В Москве после армейской службы. Активный спортсмен, мастер спорта, биатлонист. Это уже что-то… Прописан и проживает в Подольске. Не женат. И в самом деле – зачем? По службе нареканий не имеет. Последнее место работы – телохранитель у президента ЗАО «Алко-сервис» Силина Е. А.

С фотографии смотрели глаза спокойного и выдержанного человека приятной наружности. Но – жесткая линия рта, почти прямая линия, скрадывающая губы. И стрижка короткая – как у спортсменов или братвы. Которая, кстати, тоже в массе своей происходит из спортивных залов.

– Дело мы изымаем у вас, – сказал Карамышев. – Где сейчас Игорь Кирюхин?

– А что?… – начал было директор, но под угрюмым взглядом Николая словно поперхнулся, замолчал.

Непонятно, он что, не знает? Или чего-то боится? Чего тогда?

Директор опять вызвал кадровика, который приносил дело Кирюхина, спросил у него, где Игорь Владимирович? Почему его нет на службе?

Кадровик пожал плечами, будто директор задал ему ну абсолютно глупый вопрос.

– Так там же его «тело»… хм, завалили! Разве вы не в курсе? А новых заявок пока не поступало. Вот он и отпросился в отпуск. У него с прошлого года пара недель оставалась… Вообще, надо взглянуть, с какого числа. А вы сами не помните? Подписывали же! Сейчас в приказе погляжу… – Он удалился семенящей походкой заштатного бухгалтера. А мужичок-то крепенький с виду, все той же, директорской закваски. Оно и понятно, куда уволенным чекистам деваться, кроме как не на такую роботу?

А проколов, если по правде, где не бывает? Ну не уберег парень охраняемого! Так что ж его, стрелять самого за это? Но не стали говорить сыщики хитрозадому директору, а также его кадровику, что, похоже, не тем делом занимался их сотрудник: не охранял, а сам и прикончил своего работодателя. И с женой его шашни крутил.

Ну, последнее ему в вину поставить трудно, да и незачем. Если, конечно, не вскроются новые обстоятельства.

Присеменил обратно кадровик и заявил, что вот он, приказ-то, где черным по белому написано: предоставить отпуск за прошлый год. На четырнадцать дней, включая выходные.

– И где он проводит свой отпуск? – спросил Карамышев. – У родителей в Саратове?

– Нет, – почти невежливо перебил собиравшегося что-то сказать директора шустрый кадровик. – Он тут сказывал, что вроде как на Канарские острова собирался. К теплому морю, стало быть. От зимы и московских морозов.

– А вам, простите, не пришло в голову, – продолжил Карамышев, – что, когда у вашего работника, у профессионального телохранителя, убивают клиента, он в любом случае может понадобиться следствию?

– А это уж, извиняйте, ваша недоработка, – словно обрадовался кадровик. – Есть УК, есть УПК, где все прописано, чего делать со свидетелями. Промашка, значится, у вас вышла!…

«Сказывал», «извиняйте», «значится» – как-то это все было нарочито, надуманно, неестественно. Нет, видимо, с этой конторой еще придется разбираться. Прав Николай, подумал Карамышев, трахнуть надо по этой лавочке…

– Значит, он уже улетел? Приказ-то с какого числа? – вмешался Саватеев.

– Улетел, улетел, – заторопился кадровик, но глаза у него забегали.

– Дайте-ка ваш приказ! – потребовал Николай и почти вырвал бумажку из рук кадровика. – Тэ-эк-с… Опять врете, господа! Как же это он мог улететь, если приказ только с завтрашнего дня? Объясните. У вас что же, совсем нет никакой производственной дисциплины? Господин директор, да вас и в самом деле просто необходимо прикрыть! Это ж не предприятие, а какая-то мелочная лавка! Нет, ребята, я теперь лично постараюсь, чтоб у вас отобрали лицензию.

Директор уничтожающим взглядом посмотрел на кадровика, и тот съежился, заторопился, протянул было руку за приказом, но махнул ладонью и быстренько покинул кабинет.

Саватеев, словно сорвавшись, выскочил за ним. Вернулся он несколько минут спустя, невежливо толкая в спину идущего впереди кадровика.

– Ну что я говорил? Значит, так, вы оба – в машину. Поедем к вашему сотруднику. А там поглядим, что с вами делать, господа хорошие.

– Что случилось? – не понял Карамышев.

– А вот этот хрен, – Николай ткнул пальцем в спину кадровика, который лишь нахохлился, – сразу к телефону. Набрал номер, а тут, извините, я. Забрал у него трубку и по своему «сотовику» звякнул в нашу проверку: какой номер набран с данного аппарата? Знаешь, какой? Домашний Кирюхина! Предупредить хотел, сука позорная, что его менты разыскивают. Ну что скажешь? Вот же гнида! Я так думаю, что ему сегодня самое место – в «Петрах» переночевать…

На директора было грустно смотреть: его трясло от желания задушить идиота-помощника. Вместе со всеми его идиотскими же инициативами.

Дав им возможность одеться и провожая к машине, Карамышев тихо спросил у Саватеева:

– Ты в самом деле хочешь их задержать?

– Да кому они, на хрен, нужны сейчас, – так же, почти на ухо, ответил Николай. – Припугнем, шуганем, с собой потаскаем, чтоб не мешали, а после ты отбери у них по подписке о невыезде. И постращай, что в случае чего можно избрать меру пресечения и покруче. Время сейчас – самый важный фактор.

– Это я понимаю, – почему-то вдруг засомневался Карамышев.

– А если понимаешь, – почти прошипел сердитый Саватеев, – так и делай дело. Поехали. Не бери в голову.

«Наверное, он прав, – подумал Сергей. – Ведь все, что мы делаем, по сути, самая обыкновенная рутина. И ничего тут нет экстраординарного».

Игорь Кирюхин имел одну комнату в коммунальной квартире, во второй, на меньшей территории, проживала одинокая старушка. Это было милое и безобидное создание, которое почти не выходило из своей клетушки. И ее присутствие вполне Игоря устраивало, а смерти, ради расширения жилплощади, он ей не желал, поскольку собирался со временем вообще поменять жилье на более достойное. Он и эту-то коммуналку получил в свое время исключительно за свои спортивные подвиги. И здесь был его тихий мир, его лежбище, куда приходили очень немногие. Приключений же хватало в других квартирах, с красивыми и жадными до ласк молодыми хозяйками.

Он бы наверняка и не бросил так быстро свою спортивную карьеру, обещавшую еще не один триумф, но случилось так, что на спортивных сборах познакомился с молодым хоккеистом из подольской команды. Как-то сдружились. И однажды Серега Авдеев в порыве откровенности признался, что собирается бросать это дело, что называется, на взлете. Почему? Объяснил по-своему просто: сейчас бегаешь, пока есть силы. Ну добьешься какой-то определенной славы. Это хорошо, однако, не дай бог, что случится, и ты – полное ничто. Ну его такая планида, пожалуй, не коснется, все-таки папа – известный банкир, а так, вообще – полный абзац.

Задумался над его словами Игорь. Слава – какая-никакая – у него уже была. И силы были. До поры до времени. А дальше-то что? Папы-банкира отродясь не имелось. Родители в Саратове были просто счастливы, что он на свои живет, с них не тянет, иначе сестру не на что было бы поднимать. А ведь еще и замуж выдавать…

Вот тут и посоветовал Серега, не бросая навсегда спорта, заняться настоящим мужским делом. Есть у его папаши в Подольске толковая охранная контора, в которой Игорю, если он захочет, станут платить вполне приличные бабки. Зачем было возражать, если предложение дружеское? Так вот и стал Игорь Кирюхин пахать в роли личного телохранителя просто пока важных особ.

Иногда по-прежнему встречались с Серегой. Тот подсказывал кое-какие идеи, бывало, просил и помощи. Как было отказать? Почему, к примеру, не сказать, куда и когда поедет твой клиент, если это нужно товарищу? И если за эти сведения отстегиваются и в самом деле вполне приличные «мани-мани»?

Не любил Игорь своего последнего клиента. Как, впрочем, и прежних не сильно уважал – одних за жадность, других – за подлянку в характере. Силина же терпеть не мог из двойственного чувства. Во-первых, тля, а ворочает миллиардами. А во-вторых, потому что Игорю, видимо, легко передавались флюиды от Элины, ненавидевшей мужа. Она была чрезвычайно требовательна в постели, а Игорь не жалел ее абсолютно и даже немного презирал за ненасытную жадность. Вот и несильно возражал, когда Серега – не со своей же, конечно, подачи! – предложил ему помочь убрать образовавшуюся помеху в деле освоения алкогольного бизнеса. А чтоб Игорь не сам марал руки, ему были приданы исполнители в лице щербинских братков, готовых за пачку «зеленых» достать хоть римского папу. И достали. Игорь в этом деле помог. Потом, по просьбе Серегиного папаши, сдал ему в самом чистом виде и телку, у которой оказался слишком болтливый язык, а ее восторги по поводу постельных упражнений с Игорем могли запросто довести его до беды.

Игорь понимал прекрасно, что настанет и его очередь давать показания, но он очень не хотел этого. И действительно взял себе двухнедельный отпуск – тут помог Серега, позвонил директору «Вихря», и тот разрешил отпуск без всякой очереди.

Настойчивые звонки в дверь встревожили его. Он не ожидал и не приглашал гостей. Он сюда вообще старался никого не приводить – должна быть у человека своя берлога, своя лежка. А незадолго до этого был странный телефонный звонок. Кто-то набрал его номер. Потом было продолжительное молчание, во время которого Игорь только слушал, но не издавал ни звука, оборвавшееся короткими гудками. Проверяли, что ли?

И вот – в дверь. Игорь кинулся к глуховатой бабке. Сказал, что его дома нету. Был и ушел. Когда? Да еще днем, в обед. А пока она будет говорить, он спрячется у нее под кроватью.

Бабка была всегда шибко сообразительная. Она исполнила все буквально. Сказала, что был и ушел. Куда – не знает. А у нее его нету, идите глядите, люди добрые.

Лежа на пыльном полу, с трудом сдерживая чих, Игорь слышал знакомые голоса директора и кадровика. Но два других принадлежали незнакомым людям. Они прошли в его комнату. Ходили там, топали, двигали стулья, шкаф, видно, открывали. Ничего, естественно, не нашли, потому что Игорь ничего дома и не держал. Ни записных книжек, ни бумажек возле телефонного аппарата. Не было также оружия и наркотиков, что давно уже стало для ментовки единственным аргументом, когда надо задержать человека. В смысле – если нет, так подбросим.

Но не этого боялся сейчас Игорь. Хитрые менты, а судя по разговору, это были они, могли бы подкинуть ему что угодно. Однако такую акцию они и обеспечивают соответственно: постановлениями, понятыми и так далее, а тут ничего такого не было. Игорь боялся, что бабка не выдержит испытания и проколется на какой-нибудь мелочи, на глупом вопросике, до которых так охочи менты. И он внимательно вслушивался в то, что происходило в соседней комнате и коридоре. Даже не предполагал, что в квартире почти идеальная слышимость. Хорошо хоть бабка глуховатая…

– А телефонную трубку вы поднимали? – услышал он вдруг вопрос незнакомого человека. И замер.

– Какую? Эту? – не поняла бабка. – Но, мил человек, я глухая, я к ей не подхожу. Игорек сымает, когда надо.

– Значит, он еще недавно был дома? А говорите, ушел после обеда. Не получается… А звонок дверной – слышите?

– Так я в коридоре была. Вот и услыхала, а так – нет.

– Чего ж долго не открывали? – настаивал незнакомец.

Нет, ему определенно не нравилась, видно, бабка, и он старался поймать ее на противоречиях. Но и бабка, хоть и старая, оказалась совсем не дурой.

– А ко мне не ходют! Звонят, стало быть, к Игорьку. Я подумала, может, вернулся, пока я не видала. Зашла к ему, он дверь-то никогда не запирает. Поглядела, а его нет. А етот звонит и звонит. Кто бы такой, думаю, вот и спросила. А так – нет, я никому не отворяю…

Игорь вздохнул облегченно и подумал, что надо будет бабке сделать потом какой-нибудь шикарный подарок. Обязательно. Вот только вернется с югов и сделает. Да и уляжется к тому времени шум-то. Незнакомец вошел в бабкину комнату, постоял посредине, Игорь видел его мокрые от снега ботинки. Прошелся, подошел к кровати. Игоря окатило ледяной волной. Почувствовал вдруг полнейшую свою беспомощность. И еще почему-то безумный стыд ситуации. Он, здоровый и сильный парень, словно мышь поганая забился в грязный угол и ждет с тоской, когда его вытащат на свет, дернут за хвост и вытащат. И станут хохотать и издеваться над ним.

Он едва не сорвался, не выскочил, не закричал, не кинулся на пришельцев с голыми кулаками! Ярость залила глаза, сердце подпрыгнуло к самому горлу и будто застряло в нем, оборвав дыхание…

И тут раздался негромкий и насмешливый голос бабки:

– А ты не бойся, милок, и под кровать загляни, раз вам так надо. Да только грех мне, старой, перед людьми-то дурой себя выставлять. А уж ты – как знаешь…

– Вот ведь жопа старая… – пробурчал незнакомец, полагая, что никто его не слышит.

И ноги утопали в коридор…

Памятник надо бабке! Бронзовый! Так решил Игорь и тут же одернул себя: это как же памятник: живому человеку!… И почувствовал, как отпускает напряжение. Даже голова разболелась. А перед глазами снова закачалась кровавая пелена – горло разрывалось от дикого желания откашляться. Но Игорь, сжавшись в тугой комок, старался не дышать, не давать легким расправиться и разорваться кашлем.

Какое– то время был настолько углублен в себя, что не успел заметить, когда настала тишина. Затем раздались совсем близко шлепающие шаги бабки.

– Господи, заснул, что ли? – спросила она все с той же неуловимо насмешливой интонацией. – Да вылазь, ушли твои-то.

Игорь с трудом покинул тесное и пыльное пространство под кроватью, и тут наконец грудь его действительно разорвалась от кашля. С судорогами, со слезами, со рвотой…

Потом он помог бабке прибрать следы своего у нее пребывания. Даже поблагодарить толком не смог: так вдруг сел голос – хрипота одна, похожая на собачий лай. Но бабка и не требовала благодарности. А когда он лег у себя, не раздеваясь и не зажигая света, она принесла ему кружку чего-то теплого и сладковатого. Он послушно выпил и почти сразу заснул.

Проснулся он среди ночи, как от толчка. Сел. Подумал неожиданно трезво и словно о постороннем, что менты конечно же лопухнулись. На его счастье. Но что вместе с ними тут делали директор с этим Егорычем – кадровой крысой? Значит, это они навели ментов? И снова навалилось тяжкое чувство безысходности. Куда идти? К кому?…

К папаше Серегиному? Ну да, как же, допустят к нему!

Сам Серега в Бутырке загорает. И Колька Свешников, которого Игорь же и попросил маленько поездить за Элкой, пока он с ее Силиным занят. Надо же было знать, чем эта сучка на досуге занимается. Значит, прокололся на чем-то друган-приятель. Но за ним грехов нет, это уж знал бы Игорь.

Что же получается? Если его самого начали искать, – а почему, понятно, – значит, пройдут по всем адресам, к которым он может иметь отношение. И первым делом, конечно, в Саратов. Там не отсидеться. Из Подольска же надо срочно линять.

И снова, не в первый уже раз, похвалил себя Игорь за неожиданную предусмотрительность. Точнее, случай просто помог.

Решив слетать на Канары, о которых столько всякого наслышался, что впору менять гражданство, поехал в центр, на Кузнецкий мост, в агентство «Иберия». Просто поехал узнать, что да как. А оказалось, там виза нужна, а с ней сплошная морока, да и время вроде стало поджимать. Спросил потом у девушки в нашем уже агентстве: «А куда не нужно визы?» Она, улыбаясь, перечислила ему целый список – от Египта до Кипра. Подумал тогда, что, может, так оно и лучше. Пусть думают, что он на Канарах, в каком-нибудь Тенерифе, а он в это время окажется без всяких трудностей на том же хоть и Кипре. Там, говорят, русских, как грибов по осени. А комфорт ничуть не хуже – заграница.

Так он сразу и поступил. Чтоб не морочить себе голову. Взял билет на чартерный рейс в Ларнаку. Оказалось, много народу туда летает, даже в зимнее время. Но они – через турагентства.

Та же хорошая девочка, видя сомнения бывшего спортсмена, посоветовала ему ни с какими агентствами не связываться, а сориентироваться прямо на месте. Главное – не лопухнуться, не попасть в лапы проходимцев. В той же Ларнаке – туристические агентства на каждом шагу.

Короче, вылет завтра в полдень. Но до этого времени надо еще дожить и не попасть нечаянно в ментовку. Те, что здесь были, вполне могли устроить возле дома засаду. Сейчас, ночью, не видно их, а они сидят где-нибудь за углом, в машине, и ждут, когда он домой явится.

Не зажигая света в комнате, а приоткрыв дверь в коридор, где горела лампочка, Игорь стал собираться в дальнюю дорогу. Выглядеть в глазах таможни он собирался не круто, но вполне прилично. А удостоверение частного охранного предприятия с отметкой о праве ношения оружия должно было показать им, что они имеют дело, в общем, почти со своим человеком, просто решившим немного развеяться от тяжелой и неблагодарной службы. И еще он надеялся на свое привычное обаяние, на мужественную улыбку, которая легко размягчает самые твердые женские сердца. Он очень надеялся, что на таможенном контроле окажется женщина. Ей можно и цветочек на стойку положить – без всяких как бы задних мыслей. Чтоб чуть-чуть ее внимание притупилось.

Чемоданчик у него тоже был хороший, привычный. Несколько раз уже летал с ним Игорь на соревнования, в основном в Скандинавию. И всякий раз проносило. Тайничок для валюты был сделан классно, еще в советские времена. И достался чемодан Игорю в подарок от тренера, понимавшего, что совсем молодому парню соблазнов все равно не избежать, так пусть хоть не попадается на мелочах.

Одевшись и приготовившись к уходу, Игорь решил на этот раз бабку не беспокоить, хватит с нее и недавних волнений. Но записку оставил:

«Всего хорошего, Вера Алексеевна, я поехал отдохнуть на пару-тройку неделек на юг, к солнцу. Начальство мое в курсе. Оставляю сто рублей, не сочтите за труд, заплатите за меня квартплату и электричество. Пока. Игорь».

Записку и пятьсот рублей положил на кухонный стол. Бабка не дура, все поймет правильно. Надо ж и ей небольшой праздничек устроить…

Долго осматривал через глазок площадку. Вышел тихо, закрыв дверной замок без щелчка. Приотворив парадную дверь, стал мучительно всматриваться в темноту, в ряд стоявших впритык друг к дружке машин. Хотел уже было шагнуть наружу, но какой-то страх удержал. И чуть не вскрикнул. В одной из машин вдруг блеснул огонек, будто прикурили от зажигалки, но свет закрыли неловко. Или это был проблеск от недалекого фонаря?

Нет, рисковать он не решился. Поднялся на первую же площадку, к окну, заколоченному наглухо. Дом был старой постройки, трехэтажный, как и многие другие на этой не менее старой Индустриальной улице. Но именно старость и не создавала особых помех.

Перочинным ножиком Игорь отковырнул сухую замазку, отогнул несколько гвоздиков и вынул стекло. Что будет потом, его не волновало. Высунувшись по пояс, он снова огляделся. До земли, точнее, до снежного заноса было не более двух с половиной метров. Детские игрушки. Первым негромко стукнулся чемодан. За ним на руках спустился Игорь, поднял чемодан и, пригибаясь и загребая ногами снег, побежал вдоль стены к противоположному торцу дома. Машина его стояла, как обычно, в самом конце квартала, где была оборудована платная стоянка.

Шел крупный снег. Игорь подумал, что к утру его следы совсем заметет. Ну а стекло – тут уж ничего не попишешь. Кто-нибудь его вставит, не разбил же, аккуратно прислонил к стене. Может, кто и оценит заботу беглеца…

Рано утром, в самом начале рабочего дня, Саватееву позвонил замначальника отдела уголовного розыска, с которым Николай виделся накануне вечером в Подольске, и извиняющимся тоном сообщил неприятную весть:

– Ушел он, гад, Николай Сергеевич, хоть казни, хоть милуй! Мои оперы всю ночь просидели перед подъездом, замерзли, как, блин… Греться-то я им запретил! А уж под утро вылезли из машины, чтоб на всякий случай в подъезд заглянуть. Дверь открыли, а там – такой ветродуй, мать моя! Оказывается, на площадке стекло вынуто и уже снегу порядком намело. А за окном – борозда. Ну, ясное дело, ушел он. Значит, успел побывать дома. Пока то-се, подъехал я, открыла бабка, говорит, наверно, еще днем уехал, и записку его показывает. Записка и сотенная. Чтоб она за его жилье заплатила до пятнадцатого, за коммунальные услуги. А он, мол, вернется с юга недели через две-три. Я говорю: когда записку нашла? А она: а вечером, как ваши ушли. Она на кухне под хлебницей лежала, вот и не заметила. Врет, как думаете?

– Совершенно точно. Но от нее мы все равно ничего не добьемся. Бабка – бывшая партизанка. Старая, кремневая порода. Так что трогать ее не будем, а вот его придется срочно объявлять в федеральный розыск. Ладно, коллега, спасибо пока…

Вячеслав Иванович Грязнов, услышав новость, крепко выматерился. Но не для оскорбления нерадивого подчиненного, а исключительно ради облегчения собственной души. Потом стал названивать Турецкому.

Николай сидел перед генералом совсем убитый. Его толковая идея оставить у дома засаду кончилась обыкновенным пшиком. Обвел их преступник вокруг пальца. Что преступник, в том уже не сомневался Саватеев. Невиновный не стал бы придумывать такой способ побега. Зря все-таки не учинил он тотального обыска в квартире, зря!…

Занятый своими переживаниями, Николай упустил момент, когда Грязнов закончил разговор с Турецким и припечатал трубку к аппарату.

– Знаешь, что в твой адрес только что сказал Александр Борисович? Не обидишься?

Саватеев лишь отрицательно помотал головой – не обидится.

– Он сказал: от дурной головы всегда ноги страдают. Понял теперь свою задачу?

– Так точно, – тяжко вздохнул Саватееев.

– Ладно, – словно успокоился Грязнов. – Давай о деле. Сашка сейчас зайдет в Международно-правовое управление, они там со всякими консулами накоротке, и попросит узнать, получал ли визу в Испанию наш фигурант. А ты с твоим приятелем отправляйся в Шереметьево-два и начинайте работать. И чтоб фотография этого беглеца уже к середине дня была в руках у каждого сотрудника на вокзалах и в портах. Давай и держи на связи…

Глава четырнадцатая. ПРАВДА, И ТОЛЬКО ПРАВДА…

И Турецкий, и Платонов «догадывались», что колоть вора в законе – задачка не из легких. Если его не припереть к стене в самом буквальном смысле, не оглоушить конкретными фактами его уголовной деятельности, он уйдет в глухой отказ. И, почувствовав хотя бы малую слабинку в следственной аргументации, не сдвинется с этой своей позиции. Ты, мол, сперва доказывай, из шкуры лезь, чтобы уличить меня, да не пустыми словами, к которым он наверняка отнесет любые показания свидетелей, а фактами, которые могут убедить суд. Иначе – извини, начальничек, носик-чайничек…

И первый такой бесспорный факт – пистолет, найденный в его кармане. Сейчас этот «макаров» у экспертов-баллистиков, может, где засветился. Хотя вряд ли. «Законники» вообще предпочитают не иметь дел со стволами. Странно еще, что пистолет оказался у него. Небрежность, что ли? Или ни в чем не был уверен и приготовился на крайний случай? Конечно, это его роковая на сегодняшний день ошибка, поди, и сам сильно жалеет. Незарегистрированное оружие без права ношения – это уже само по себе статья.

Но ею его не напугаешь.

Факт второй: силинский «мерседес». Это точно установлено. И тут оказал ну просто неоценимую, а главное, своевременную помощь Разумовский.

Еще работая на квартире Элины Силиной, неожиданно исчезнувшей из своего жилища, а позже объявившейся безо всяких объяснений, он обратил внимание на массажную щетку для волос, валявшуюся на подзеркальнике в прихожей. Обычно, уходя из дома, женщины делают ею одно-два движения по прическе, как бы наводя последний штрих. И, тоже как правило, чистят от остающихся на ней волос очень редко, когда эта щетка совсем уж «зарастает». Взял ее тогда с собой Иосиф Ильич. Всегда может оказаться необходимым вещдоком, особенно при опознании тела.

А еще он, будучи в курсе того, что на одном из выходящих из дома была тяжелая лисья шуба, собрал с пола у вешалки с десяток серебристо-рыжих волосков. С той же целью.

И вот теперь, сразу после операции в Сергеевске, когда «мерседес» был доставлен на Петровку, эксперт-криминалист Разумовский достал свои вещдоки и забрался в салон машины. Как он и предполагал, и на полу, и на сиденье, и на спинке сзади обнаружились аналогичные волосы. Ну, собственно, идентичность покажет тщательнейшая экспертиза, но уже сейчас можно было сказать, что женщина находилась в салоне в горизонтальном положении. Так обычно в гости, как потом утверждала мадам Силина, не ездят. Так их возят, особенно когда хотят, чтобы посторонние ничего подозрительного в салоне не заметили – гибэдэдэшники, например.

Грязновские оперативники прямо с утра доставили на Петровку, 38, Марию Власьевну Веретенникову, естественно, вместе с ее собачкой, поскольку та наотрез отказалась ехать без своей «воспитанницы», и Анжелику Сомкину, навсегда теперь, видно, испуганную секретаршу на фирме «Алко-сервис». Они должны были опознать Синего.

А Синий, кстати, полностью соответствовал своему «погонялу», достаточно было взглянуть на его пальцы в «перстнях».

Опознание было третьим пунктом в системе доказательств вины Алексея Грызлова. Непосредственно участвовал в похищении Силиной. По ее же косвенному свидетельству, шантажировал и избивал ее мужа, находившегося в Германии. А по показаниям Семена Грекова, являлся и организатором убийства Силина. Или одним из организаторов. А вот исполнителем – вряд ли. Опять же это не дело «законников», для убийства имеются «шестерки», «пехота».

Неожиданно, в силу, вероятно, своего сволочного и завистливого характера, подкинул помощь следствию водитель Грызлова – Виктор Шагалов по кличке Шишка. Этот уголовник, «воспитанный» спецколонией для малолеток и поимевший пятерик уже в юношеском возрасте, за неимением пока других фактов, обвинялся в соучастии в похищении женщины. Но, похоже, именно эта статья меньше всего его грела. И он, отметая от себя любые подозрения, заявил, что его дело – баранку крутить, а баб травить и потом барахтаться с ними – этим пусть Синий с Кирюхой занимаются. Факт любопытный, и, когда уточнили, стало понятно, что Синего здесь можно прижать.

Что же касается Сергея Авдеева, то он вообще категорически отрицал всякое знакомство с Грызловым. Даже показания Анжелики и других сотрудников фирмы не произвели на него никакого впечатления: врут, их заставили менты, а если не заставили, значит, у них какой-то свой интерес имеется. Интересно, что скажет на этот счет сам Грызлов. Не станет же он после любого вопроса играть в глухонемого! Этак ведь можно и «паровозом» стать! И повесят на тебя, голубя, парочку убийств, покушения, похищение, организацию преступной группировки, оружие, наркоту и прочая и прочая… А зачем тебе, вору в законе, такая слава? Не полный же идиот все-таки Алексей Евгеньевич Грызлов! Поди, умеет выбирать из двух зол… третье.

Но для начала следователи выбрали наиболее продуктивный, с их точки зрения, ход – психологический. Очную ставку с Хмырем, которому, в сущности, терять было уже нечего, да и страх вернуться в Бутырку заметно парализовал его волю к сопротивлению следствию. С этого, последнего, и начали…

Синий провел ночь чрезвычайно скверно. И даже не потому, что понимал, как откровенно плохи его дела – взят-то с поличным, с оружием. И теперь менты, за неимением ничего другого, и тут постараются накатать максимум. Но не это обстоятельство вызывало его ярость. Оскорбили его самую гордую воровскую сущность! И где эти падлы милицейские камеру такую отыскали-то?! На четыре шконки, а соседи – двое пидоров гнойных, здоровенные амбалы, взятые за торговлю порнографией, и целочник, малолеток насиловал. И это – ему компания?! Да ведь кто узнает – позору на весь честной мир! Понятно, что это они нарочно. Чтоб гордость его воровскую унизить. И Синий решил для себя идти в полную несознанку. С ним, как с последним гавриком, и он им покажет, как держит масть настоящий «законник»!

Привели, посадили на табурет. Сняли наручники. Он огляделся. Следователей было двое, оба малость помоложе его. Но когда назвались, Синий едва не присвистнул от такой чести: ишь ты, двое «важняков», да один другого важнее.

Пошли вопросы. Обычные. Фамилия, то-се. Знают же сами, а все равно спрашивают. Вернее, спрашивает тот, что помоложе, Платонов, а второй, Турецкий, мать его ети, больше у окна стоит, на решетку за стеклом любуется. Даже закурить не предложили, по заведенному обычаю. Значит, все про него знают, и что не курит – тоже. Интерес в другом: что они ему впендюривать станут? Вот – главное.

А они все свое: где был в последнее время? Не выезжал ли за границу? На какие средства живет? Где? С кем?

Словно нарочно заставляют его скинуть пар, расслабиться, лопухи развесить. На такие ничего не значащие пустяки почему не ответить? Он ведь не замороженный какой!

Отвечал, а сам все продолжал размышлять о своей братве, которую эти так ловко захомутали вчера. Очень беспокоило, что среди его «пехотинцев», по существу, не было настоящих воров, так, шелупонь уголовная: морду набить, замочить – это мы пожалуйста! Особенно когда дело касается «лаврушников», «чехов», которым давно пора вообще закрыть доступ на территорию. Бабки с торговых точек собрать, девок на дискотеке раком поставить – это мы давай! И все они такие, вроде того же Хмыря. Ждал уже Синий маляву из Бутырки о том, что его просьба к честным ворам выполнена. Удовлетворена, иначе говоря. Не нужен был Хмырь Синему. Как не нужны и те, которых вчера тоже по разным «хатам» раскидали. Но всех же на перо не поставишь. Оставалась надежда, что и им мозгов хватит каждому брать на себя по мелочевке, не валить все дела на бригадира, не выставлять его «паровозом»…

– С Семеном Ивановичем Грековым знакомы?

– Нет, – убедительно мотнул головой Синий.

– А с Василием Егоровичем Карасевым?

– Нет.

– Ясно. Кого вчера собирались хоронить?

– Ах вон чего! Карась! Так откуда же мне знать, что он Василий Егорович? Я ему что, родственник?

– В общем, да, – сказал неожиданно от окна старший, Турецкий.

– Ошибаешься, начальник, – снисходительно хмыкнул Синий.

– Значит, и Грекова-Хмыря тоже не знали? – спросил теперь Турецкий.

Поймал следака Синий! Поймал на оговорке: «не знали»! Значит, был уже Хмырь, да весь вышел.

– Почему, Хмыря вроде знал. А вот что он Семен Иваныч – извини. – Синий с удовольствием развел руками.

– Ну и слава богу, – заключил тоже довольный Турецкий. – Вот вам и будет сейчас о чем поговорить. Платон Петрович, пусть его доставят.

А сам не спускал пронзительных глаз с лица Синего, у которого, правду говорят, «чуть матка не опустилась». Но выдержал взгляд следака Синий, не дал ему возможности порадоваться. Живой, значит, Хмырь? Ну и что? А ничего!… Все равно не возьмете!

Хмырь явно не ожидал встречи. Думал, очередной вызов на допрос. Он уже маленько отошел, успокоился. Так ведь и понятно: начал колоться, остановиться уже трудно, а бывает, и невозможно. Это как с наркотой. Ширнулся раз-другой – и пошло-поехало…

Знал, конечно, что однажды хочешь не хочешь, а придется встретиться с Синим. Но даже и предположить не мог, что так скоро.

Следователи в упор наблюдали за их первым свиданием за решеткой. Синий смотрел снисходительно-нагло, мол, все равно ничего ты со мной не сделаешь. Хмырь же был заметно обескуражен и кинул быстрый взгляд на Платонова, в котором заметно читалось: что ж ты, я с тобой, как с человеком, а ты меня подставил!…

Насчет «подставил» – это он, разумеется, зря. Сам должен знать, что от очной ставки никуда не денешься. И раз выбрал себе позицию – так и держись ее до конца. Примерно так ответил ему суровым взглядом Платон Петрович.

– Семен Иванович, знаком ли вам человек, сидящий напротив? Если да, назовите его, а также места, где вы встречались и с какой целью?

Семен открыл рот, но, увидев осуждающий взгляд Синего, упрямо мотнул головой и начал говорить…

Синий сперва иронически хмыкал, глядя не на Хмыря, а в серое, запыленное и давно не мытое стекло зарешеченного окна. Но с каждой фразой Хмыря скулы его заметно напрягались, тускнел взгляд, он уже не смотрел в окно, а уставился на собственные кулаки, лежащие на коленях. Казалось, еще миг – и он пустит их в ход. А что он был не слаб, об этом следователи уже знали: богатырь Володя Кондратьев, конечно, не позволил ему вырваться во время задержания, но это, по его словам, стоило ему усилий.

Собственно, Хмырь повторил то, что уже было им рассказано во время его допроса. Оба следователя были знакомы с материалами. Но с ними не был знаком Синий, и вот именно его реакция их сейчас более всего интересовала. Хмырем же правили обида и страх, причем обида явно пересиливала страх перед Синим, страх перед расплатой за предательство. Но упрямое: а зачем ты приказал меня убить? – главенствовало. И Синий, вероятно, это понял. Он, надо полагать, не думал о том, что его малява станет известной и жертве и, стало быть, следствию. Такие вещи делаются тайно. И значит, снова на каком-то этапе, в одном из звеньев длинной воровской цепочки, случилась накладка, хуже – если предательство. Это лишний раз подтверждало убеждение Синего, что воровской закон кончается, а его место все круче занимают, захватывают беспредельщики.

Хмырь продолжал говорить, торопился заложить, закопать своего авторитета все глубже и глубже, убеждая следствие, что приказ убить бизнесмена Силина исходил лично от Лехи и что подтвердить это могут Кирюха, который все знал про Силина и тот ему полностью доверял, а также братва, участвовавшая по указанию Синего в «мочилове». Сам же Хмырь при том присутствовал, этого он и не отрицает, но крови жертвы на нем нет.

Рассказал Хмырь и о том, как по указанию дружка Синего – Сереги Авдеева – разбомбили они склады фирмы все того же Силина в Южном Бутове, устроили пожар, избили сотрудников, а охрана им совсем не мешала, потому что, говорили, контора эта охранная, что в Подольске, вроде бы принадлежит тому же Авдееву.

Не менее красочен был рассказ и о том, как достала братва сбежавшего в Германию бизнесмена, как устроила ему жесткий пресс, заставив написать доверенность на продажу всех своих акций, а потом сам Синий, чтоб окончательно сломать мужика, лично «опустил» его. И были при этом… Хмырь назвал всех своих братков поименно.

Синий слушал, и ничто не отражалось на его лице – никаких чувств, не говоря уже о раскаянии. А Турецкий вспомнил, что говорила ему Элина, как страшен и противен ей был муж в то утро в Мурнау, когда его привезли и вышвырнули, словно половую тряпку, из багажника машины, и был он безобразно пьян. Еще бы, если Синий после всех издевательств и насилия приказал влить ему в глотку целую бутылку водки…

– Вы что-то имеете сказать в свое оправдание, гражданин… Грызлов? – с презрением сказал Турецкий.

Синий с ослепляющей яростью метнул на него взгляд, но тут же приспустил веки и отрицательно покачал головой.

– Лажа, начальник, – хрипло сказал он. – Я те при желании найду сотню Хмырей, которые и про тебя наплетут что хошь. Врет он все, за свою шкуру дрищет. И правильно делает. Она у него ни хрена не стоит. Говно ты, Хмырь, а еще с братвой себя равняешь!

– Я людей не убивал, – вдруг спокойно возразил Хмырь, – а на тебе вон их сколько висит! И братва больше молчать не станет. Хана тебе, Синий!

– Гад! – приподнимаясь, будто зверь, приготовившийся к прыжку, зарычал Синий.

– Сидеть, Грызлов! – рявкнул Турецкий и встал сбоку. – Сидеть!

Синий словно опал.

– Платон Петрович, мне кажется, Греков нам сегодня больше не нужен.

Платонов нажал на кнопку вызова контролера.

– Идите, Греков, отдыхайте пока. А вы, Грызлов, сидите, вы нам еще понадобитесь. Мы не кончили.

– Ничего не буду отвечать! – сорвался Синий. – Давай меня в камеру!

– Подождете, мы с вами не кончили. Пересядьте на тот стул, к стене!

Вдоль стены стояли три стула. Синий неохотно сел на один из них, с краю. Через минуту в следственный кабинет вошли двое невысоких, даже невзрачных человека и сели на два оставшихся стула.

– Прислонитесь к стене, выпрямитесь, руки на колени! – скомандовал Платонов. – Александр Борисович, пожалуйста, пригласите понятых и давайте сюда первую.

Турецкий открыл дверь, махнул ладонью, и в кабинет вошла Анжелика.

– Гражданка Сомкина, мы проводим официальное опознание. Я предупреждаю вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Распишитесь в протоколе. Будьте добры, взгляните на этих людей. Нет ли среди них знакомого вам? Если есть, скажите, кто он, когда и при каких обстоятельствах вы с ним встречались, где, у кого и так далее. Я буду записывать ваши ответы…

Синий не поднимал глаз. Анжелика сразу указала на него, назвала и рассказала, как Алексей Евгеньевич спрятался во время обыска на фирме, а потом пришел и велел ей молчать о нем. Она не знала его профессии и не имела причин опасаться за свою жизнь.

Закончив, она расписалась там, где ей указал следователь, и покинула кабинет.

– Следующего свидетеля! – сказал Платонов.

Турецкий впустил Веретенникову.

Женщина вошла, слава богу, без собачки, видно, передала ее подержать Анжелике.

Веретенникова расписалась в протоколе опознания об ответственности.

Платонов терпеливо повторил свои вопросы. Мария Власьевна оглядела сидящих и тоже безошибочно ткнула пальцем в Грызлова:

– Вот он! Они с Игорьком сопроводили к машине Фим Анатольича. Он в шубе своей был, а этот его под ручку держал. А Игорек… с им мы побеседовали. Я еще помню, диву далась: по телику показали, как его… эта… а он, на тебе, живой! Игорек, тот еще про здоровье интересовался, да…

– Когда это было?

Мария Власьевна охотно начала рассказывать, как пошла с утра пораньше выгуливать свою Белку, как потом приехал силинский «мерседес», ну и все остальное. Она охотно расписалась под своими показаниями и удалилась, оглядываясь на мрачного Синего.

– Вы тоже свободны, благодарю вас, – сказал Платонов двоим мужчинам и понятым, участвовавшим в опознании.

Когда остались втроем, он поднялся, предложив свое место Турецкому. Тот сел, придвинул к себе следующую папку, раскрыл и уперся взглядом в Синего:

– Поехали дальше, гражданин Грызлов. Просветите нас, зачем вам потребовалось надевать на Элину Кирилловну шубу ее мужа, устраивать мистификацию и похищать женщину? Поясните также, по чьему заказу вы это проделали вместе с Кирюхиным, куда отвезли и кому сдали на руки? Я вас внимательно слушаю.

– Я уже сказал, начальник, фуфло это. Отвечать отказываюсь.

– Прекрасно. Записываю: отказывается. А знаете, Платон Петрович, почему? А потому, что он надеется, что Олег Никифорович, в благодарность, кинется его тут же избавлять от узилища. Не-а. Банкиру впору с собственным сынком разобраться бы! А этот… – он кивнул на Грызлова, – пепел, труха. Зато когда мы самого Авдеева возьмем за жопу, этот еще как запоет! Просить станет, чтоб мы его слушали, петушка нашего сладкоголосого… Давайте на сегодня кончать с допросом. Не хочет – и не надо.

Платонов изучающе окинул взглядом Синего, хмыкнул и пожал плечами. И тут Синий не выдержал, вскочил, взорвался:

– Суки вы! Не имеете права, бл…

– Что-о? – тонко и презрительно протянул Турецкий, обрывая готовую разлиться матерщину. – Это я-то не имею? Идите в камеру и умоляйте Бога, чтобы с вами ничего не случилось.

– Действительно, Алексей Евгеньевич, – скорбно-участливо вмешался Платонов, – мне сегодня доложили, что вы вроде бы недовольны той компанией в камере, куда вас определили. Не понимаю, а чем, собственно, вы отличаетесь от них? Так что, извините, другой компании у меня для вас просто нет. Да и, надеюсь, не будет.

Он уже собрался вызвать конвоира, как у Турецкого в кармане заверещал «мобильник».

– Слушаю, – сказал Александр Борисович. – Слушаю, слушаю, Иосиф Ильич! Даже не представляете, как рад вас слышать! Ну что новенького по нашему клиенту из «мерседеса»? – Он глазами показал Платонову на замершего Синего, у которого, казалось, даже уши приподнялись, будто у волка. – Да-да… Неужто нашли? Вот молодцы! Ну спасибо… А волосы? Подтверждаете? Прекрасно. Что-о?! – Турецкий уже с веселым юмором взглянул на Синего и только покачал головой. – Да-а… Ну, артист! Конечно, конечно, да киньте на факс, чтоб далеко не бегать, а я кого-нибудь позже подошлю за актом экспертизы. Всего доброго, Иосиф Ильич.

– Еще что-то новенькое? – поинтересовался Платонов, снимая палец с кнопки вызова.

– Так вот, гражданин Грызлов, наш самый лучший криминалист исследовал украденный вами у Силина автомобиль и сделал следующие выводы. На заднем сиденье машины найдены волосы гражданки Силиной. Они идентифицированы с теми, что взяты на ее расческе дома. На одном из бокалов в баре автомобиля обнаружены следы ее пальцев, а в самом бокале остатки клофелина, с помощью которого вы «отключили» ее. Кроме того, – и это самое интересное – на полу и сиденье эксперт нашел следы спермы, указывающие на то, что женщина, вероятно, в бессознательном состоянии была изнасилована. Подозреваю, что вами.

– Хе! – этим восклицанием Синий выразил все свое презрение к построениям Турецкого.

– А чего – «хе»? Вам же ни одна нормальная баба, будучи в сознании, просто не даст! Такому уроду… Вот возьмем у вас сперму на анализ…

– Ага! А я дал!

– А вас никто и спрашивать не станет. Свяжут в лаборатории, как кобеля шелудивого… Сейчас акт экспертизы сюда подошлют. Я ознакомлю с ним вашего водителя, Витьку этого, а он перед такими фактами не устоит. Да, скверны ваши дела, гражданин Грызлов! Убийства и прочее – это по вашим уголовным законам вроде как даже особые заслуги. А вот насильников у вас не любят, верно? Вы же сами небось всю ночь от соседа в камере нос воротили? То-то и оно, Грызлов. Вот тут и достали мы вас. И – раскрутим, это уж я вам точно обещаю. Валите в свою камеру, к таким же, как вы…

Вошел контролер, развернул наручники.

Ах, как засверкали глаза Синего! Ах, что бы он сотворил сейчас с этими проклятыми следаками! Если бы только мог…

– Слишком много эмоций, Грызлов, – усмехнулся Турецкий, глядя, как защелкиваются наручники за спиной у Синего. – Зря сверкаете. Я вам для начала собираюсь вменить сто двадцать шестую-вторую, касающуюся похищения людей группой лиц с применением насилия, и сто тридцать первую-первую: изнасилование с использованием беспомощного состояния потерпевшей. Я сказал: для начала. И об этом через телевидение оповещу ваших коллег по профессии. Так что думайте. И не опоздайте. У вас ведь насильников, насколько мне известно, не любят, не так ли? Не сознаетесь вы, Грызлов, успеют сознаться другие. И тем получат снисхождение. И еще запомните: у вас нет тех, кто станет вас защищать и оберегать. В своей жизни, Алексей Евгеньевич, вы сумели вырастить только врагов. Ничего не поделаешь, такая она у вас, ваша жизнь…

Игорю Кирюхину не повезло с погодой. Ввиду низкой облачности и разыгравшейся пурги вылеты отложили на неопределенное время. Метеослужба Шереметьева время от времени информировала пассажиров ранних рейсов, что ожидается улучшение погоды. Обещали, что метель скоро должна прекратиться, а уж аэродромные службы не подведут. Они были полны оптимизма, эти милые барышни, сидящие в справочной и дублирующие сообщения о ближайших прогнозах.

Однако стоило взглянуть на небо глазом нормального москвича, чтобы сразу понять: липа все эти утешения. Обложило так, что и через сутки может не кончиться. И это было очень погано.

Зная, что менты, если уж взялись, теперь не отстанут, Игорь избегал толкаться среди ожидающих вылета.

Когда ты отчетливо понимаешь, что тебя ищут, каждый случайный косой взгляд воспринимается как надвигающаяся опасность. И чтобы зря не трепать себе нервы и еще потому, что регистрация пассажиров на Ларнаку все не объявлялась, Игорь пошел на автомобильную стоянку, куда загнал по прибытии в аэропорт свою «девятку», забрался в нее и решил немного вздремнуть.

Он и не знал теперь, что лучше. Когда примчался сюда, было еще слишком рано. До начала регистрации не меньше трех часов, ну а потом стали откладывать и откладывать, видно, и сами не были уверены в своих же обещаниях. Конечно, пройди он регистрацию, сидел бы в одном из баров и пивко потягивал. Но зато там могла ожидать его другая опасность: нагрянули бы менты, обшарили все углы и в конце концов, как ни прячься, обнаружили бы.

В этом смысле нынешняя ситуация вроде бы получше: когда начнется регистрация, народ хлынет валом, каждого не ощупаешь. Тем более что его наверняка станут искать среди улетающих на Канары. Это если начальство «Вихря» раскололось. А этот рейс – позже.

Словом, можно дремать, успокаиваться, время от времени наведываясь в справочную…

Сходив еще пару раз в здание аэровокзала, он старался проявить максимум осторожности, даже ушанку завязал под подбородком и сильно сутулился, но и не так, чтобы обращать на себя внимание. Девочка в справочной обрадовала, сообщив, что, по мнению метеослужбы, в облачности наметилось прояснение и, скорее всего, через час начнется регистрация его рейса.

Поблагодарив, Игорь остановился у красочного плаката, на котором были изображены те края, куда он собрался лететь: синее море, золотой пляж, загорелые женские тела в немыслимых купальниках, виски со льдом в хрустальных стаканах, пальмы и полнейший кайф. Господи, есть же мир, где не висит сплошная облачность, не метет пурга и за тобой не гоняются менты!…

На улице он посмотрел на низкое серое небо и даже удивился: где это им удалось разглядеть просвет? И он снова отправился на платную стоянку, к своей машине.

То, что так огорчало Кирюхина, несказанно радовало сыщиков. Отложенные рейсы означали, что беглец, уж во всяком случае отсюда, из Шереметьева, не мог покинуть страну. Если действительно не врал и собирался это сделать. Впрочем, именно в данном случае никто не сомневался в его намерениях отдохнуть на теплых морях. Но, понимая, что вспугнутый преступник вполне может изменить свои планы и, к примеру, отъехать в ближнее зарубежье или улететь в другой город и уже оттуда рвануть за границу Саватеев, следуя указанию Грязнова, прямо с раннего утра отправил факсы с фотографией Кирюхина во все линейные отделы милиции вместе с требованием немедленно вручить копии оперативным сотрудникам – в первую очередь на железнодорожных вокзалах и в аэропортах Шереметьево, Домодедово и Быково.

Вместе с Карамышевым и тремя сотрудниками своего отдела Николай выбрал самую тяжелую точку – международный порт. И сразу по прибытии все пятеро обошли таможенные смены, оставляя перед каждым работником на его стойке оттиск физиономии беглеца. Радовало, что регистрацию постоянно откладывали, и один из оперов прочно обосновался у справочного бюро, наблюдая за теми, кто интересовался вылетом.

Другого оперативника Саватеев отправил проверить автомобильные платные стоянки. Было известно, какая машина у Кирюхина – красная «Лада-девятка». Подольские сыщики, упустившие беглеца, сообщили номер его автомобиля, которого не оказалось на той стоянке, где, по свидетельству сотрудников «Вихря», он обычно держал машину. Это обстоятельство лишний раз подтверждало, что Кирюхин имел все основания избегать встречи с представителями правоохранительных органов. Сторож на стоянке, кстати, заявил, что хозяин «девятки» забрал ее в середине ночи, ближе к утру, и был он с чемоданом, будто собрался в командировку.

И вот теперь оперативник медленно обходил длинные ряды машин, припаркованных по обе стороны подъездной трассы к зданию аэровокзала. А впереди были еще две крупные платные стоянки слева от трассы и справа, у гостиницы, подальше.

Пройдя ряд до конца и не обнаружив искомого номера, в то время как красных «девяток» он успел встретить три штуки, оперативник возвращался к выездным воротам первой стоянки. А внутри, за оградой, беспрерывно работал колесный трактор, расчищая проезды между рядами застывших и заснеженных автомобилей. Он не обратил внимания на пожилого человека, сутулого и прихрамывающего, идущего от аэровокзала тоже к стоянке. Народу вообще было много – все время, несмотря на непогоду, подъезжали и отъезжали машины, автобусы, округу окутывали волны выхлопных газов от пробуксовывающих машин. Та еще атмосфера! Неудивительно, что народ вообще старается закрыть лица шарфами. Как в душегубке.

Он и не собирался на пожилых людей обращать внимание, этот оперативник, потому что его клиентом был молодой и высокий парень, спортсмен. А «фейс» его – вот он, в кармане.

Зато он увидел спешащего куда-то своего коллегу. Тот как бы делал ему какие-то знаки, но – осторожно, словно чего-то опасаясь. Оперативник прибавил шагу, не понимая этой игры.

Они встретились, будто невзначай, у припаркованной у обочины машины.

– Не обратил внимания? – тут же спросил коллега.

– На кого?

– Да вон на того мужика, – он показал в спину сутулого прохожего, сворачивающего на платную стоянку.

– А что в нем необычного? Какой-то старый хрен…

– А я его от справочной веду. Чего-то не то показалось. И девка ему улыбалась, когда отвечала. Ну как знакомому уже. Я-то не мог ближе подсунуться. А он спросил и пошел. Смотри, он на стоянке. Ты там уже смотрел?

– Да вот, только собрался, а тут, гляжу, ты руками машешь… А у вас там ничего нового?

– Бегаю же, сам видишь. Давай за ним.

И оперативники шустро двинулись на стоянку: один – через выездные ворота, другой – через въездные, где у шлагбаума парень в тулупе до пят и с большой золотистой бляхой на груди пропускал машины и отмечал в квитанциях время приезда.

Оперативник показал ему фотографию Кирюхина, назвал марку, цвет и номер машины. Тот посмотрел, подумал, покачал головой:

– Не могу сказать, тут их несколько сотен. А некоторые неделями стоят, хозяев дожидаются, где все упомнишь.

– Он сегодня мог приехать, в районе от шести утра.

– Так это другая смена! – обрадовался парень. – Я не видел, а надо – иди сам смотри. Документик-то покажи еще разок.

Опер достал фото.

– Не, свою ксиву.

Посмотрев удостоверение оперативного уполномоченного МУРа, парень кивнул и сделал широкий жест: дозволяет, ишь ты! Но жест его оперу понравился. Может пригодиться.

Несмотря на неустанную работу трактора, выталкивающего сугробы снега за пределы стоянки, ноги увязали в наезженных колеях. И тут уж глазам приходилось больше следить, чтоб на тебя не наехали, а не поиском нужной машины.

Правду говорят: зайдешь в поликлинику, покажется, что весь мир болен, а заглянешь на стоянку в поисках красной «девятки», сразу обнаружишь, что наша отечественная автомобильная промышленность выпускает машины исключительно этой марки и этого окраса. За редким исключением.

И еще оставалось одно условие: нельзя было выдавать свой интерес к данным машинам. Если преступник может оказаться где-то рядом, а еще, не дай бог, обратит внимание на твой интерес, пиши пропало. Его немедленно как ветром сдует.

Так, соблюдая максимальную осторожность, обходили оперативники ряд за рядом, пока почти в самом центре стоянки не увидели одновременно и друг друга, и красную «Ладу» с искомым номером. Она была присыпана снегом, значит, стояла здесь уже несколько часов. Но внутри было пусто.

А Игорь, выйдя в очередной раз из здания вокзала и поверив приветливой девочке, что регистрацию вот-вот объявят, поскольку снегопад утихает, решил забрать из машины чемодан и податься поближе к своей стойке, чтоб пройти контроль одним из первых. Поскорее избавиться от тягостного ощущения, что тебя все вокруг так и высматривают. Хреновое это чувство, от него даже в брюхе появляется некоторое смятение. Вот и надо побыстрее кинуть что-нибудь в клюв. Декларация давно заполнена, валюта в ней указана, а той, что в кармане, уж на хороший обед в ресторане хватит. Останется ли только время. Можно и хорошим коньяком пока обойтись. Самое же главное в том, что улучшение прогноза быстро стало поднимать и его настроение.

Когда объявили регистрацию, Игорь вдруг почему-то не решился немедленно приступить к охмурению симпатичной бабенки на таможенном контроле. Радоваться, конечно, есть чему, но изображать из себя жизнерадостного козлика расхотелось. Напротив, он принял максимально деловой и суровый вид, хотя летел явно на отдых, и выложил на стойку свои документы. А чемодан поставил на транспортер интраскопа.

Кудрявая блондинка лениво кинула взгляд на экран, где проплывал насквозь просвеченный его багаж и где ничто не должно было привлечь ее внимания – ни железных предметов, ни бутылок. Так же мельком взглянула в паспорт, на билет, что-то отметила в своем списке, а когда Игорь снял чемодан с транспортера и сказал, что хочет взять его с собой, кивнула и протянула бирку на резинке со всеми его документами.

Он был так упоен собственной удачей, что даже не обернулся к таможеннице, а с ходу устремился к пустым еще кабинкам паспортного пограничного контроля.

Зря он не обернулся. Хотя это теперь уже вряд ли что-то изменило бы.

Кудрявая блондинка, затянутая в красиво сидящую на ней форму, тем временем нажала сигнал звонка, который оповестил пребывающего в ожидании Карамышева, что объект появился. Уже через минуту он вместе с оперативником был возле стойки. Таможенница улыбнулась им, молча протянула стоявший перед ней на стойке, но невидимый пассажирам отпечаток лица и кивнула в сторону пограничников.

У Карамышева было время объяснить начальнику погрансмены, что надо будет сделать, когда объект появится. Чтобы и лишнего шума не поднимать, и базара тут не устраивать. Открытием для следователя оказалось и то обстоятельство, что летел Кирюхин вовсе не на Канарские острова, а на Кипр.

А самое пикантное было в том, что, когда уже операция завершилась, испанская консульская служба сообщила в Генеральную прокуратуру, что гражданское лицо по имени Игорь Владимирович Кирюхин к ним за визой не обращалось. Оперативно сработали, нечего сказать! Вот и лови с такими уголовников…

Молодой сержант с зелеными погонами взял паспорт Игоря и стал его изучать. Игорь терпеливо ждал. А сердце так и прыгало от приближающейся семимильными шагами удачи. Но что-то вызвало неудовольствие у сержантика. Или недоверие? Он куда-то позвонил – просто сняв трубку телефона и сказав одну фразу. Через какое-то время к нему подошел капитан-пограничник. Вошел в его стеклянную будку и тоже стал глядеть – то на Игоря, то в его паспорт.

А очередь между тем вырастала. Пассажиры были не то чтобы совсем уж недовольны, но волновались, как при всякой непредвиденной задержке.

Капитан вышел из будки с паспортом Игоря в руке и вежливо пригласил его проследовать за собой. Это уже было просто черт знает что, Игорь не слыхал прежде, чтоб на паспортном контроле вообще когда-нибудь и кого-нибудь задерживали.

Не споря, он подхватил чемодан и отправился следом за капитаном в глубину зала. Вошли в ярко освещенное помещение со стеклянными стенами, плотно закрытыми металлическими жалюзи. В комнате сидели несколько человек в гражданской одежде – это сразу отметил Игорь – и с любопытством смотрели на него.

Пограничник передал одному из штатских паспорт Игоря и вышел, притворив дверь.

– Здравствуйте, Игорь Владимирович Кирюхин, – сказал этот штатский, примерно такого же возраста, как Игорь, но светловолосый и немного покрупнее, пошире в плечах. – Что ж вы так торопились? Из окна лестничного прыгали, а?

Если Игорь еще минуту назад на что-то мог надеяться, то после первой же фразы мента – ну конечно, он вспомнил этот гадский голос – понял, что сгорел полностью. Дотла.

– Позвольте чемоданчик, – сказал второй. И его голос тоже узнал Кирюхин. Значит, достали. – Я – следователь Генеральной прокуратуры Сергей Львович Карамышев, вот мое удостоверение. Эти товарищи – сотрудники Московского уголовного розыска. Вы можете сделать заявление, выдать спрятанную валюту, наркотики, если имеются, и тем несколько облегчить свою будущую судьбу. Если у вас нет такого желания, мы произведем вскрытие ваших вещей, личный досмотр, и тогда вся найденная контрабанда будет поставлена вам в вину. В своей машине вы ничего не оставили? Никаких там взрывных устройств нет? А то ведь ваш брат и на такое способен.

– Я не знаю, в чем причина моего задержания, – сказал Игорь, – но заявляю сразу, что мне нечего бояться. Ну взял немного валюты, чтоб на отдыхе не чувствовать себя жлобом, экономящим каждую копейку. Выдам, фиг с вами. А больше мне скрывать нечего. В моих интересах говорить правду. Только чистую правду. Можете так прямо и записать в своем протоколе.

– Что может быть лучше? – весело сказал светловолосый оперативник из МУРа. – Значит, сегодня у нас будет впервые в жизни день без вранья. Как написала когда-то одна симпатичная писательница.