От Генеральной прокуратуры до здания Совета Федерации, то есть до нашего российского сената, две минуты ходу. Пересек по диагонали Большую Дмитровку и вступил под сень плавно колышущихся знамен субъектов Федерации.

Александра Борисовича встретил на контроле референт господина губернатора Антона Васильевича. Сам сенатор находился дома, но не в губернии, как решил было Турецкий, а в своей новой квартире в Митине. По причине легкого недомогания, связанного с обычным насморком. На уральских холодах болезни такого рода даже и во внимание не принимаются, а здесь, в столице, с ее гнилым климатом, постоянными оттепелями, слякотью и магнитными бурями, приходилось внимательно следить за собственным здоровьем.

Губернатор готов был встретиться с «важняком», но, как всякий занятой чиновник верхнего эшелона, желал предварительно знать причину беседы, основной круг вопросов, подлежащих обсуждению, ну и, естественно, иметь под рукой необходимые материалы для аргументации тех или иных положений. Словом, следовало подготовиться к важной встрече. Вот референт и желал знать суть интересов Генеральной прокуратуры, чтобы его шеф выглядел максимально достойно.

Следовало также определиться и с местом проведения встречи. Тут тоже имелись свои тонкости. К примеру, появление следователя в приемной губернатора на Урале, даже такого важного и хорошо известного в определенных кругах, как Александр Борисович Турецкий, воспринималось бы окружающими совершенно иначе, чем то же самое, но в кабинете в Совете Федерации. Другие глаза, иные мнения.

Точно так же, в совершенно негативном ключе, было бы воспринято и посещение сенатором кабинета того же Турецкого в здании на Большой Дмитровке. Есть вещи, которые совершенно не нуждаются в афишировании. Поэтому Антон Васильевич предложил выбрать какую-нибудь нейтральную территорию, якобы разговор состоялся случайно. Впрочем, он готов пригласить следователя и к себе, в Митино, если интерес того не носит абсолютно официального и конфиденциального характера.

С местом определились быстро: Турецкий не возражал против Митина. А вот круг обсуждаемых вопросов он совсем не хотел заранее обговаривать с референтом. В деле и без того, вероятно, немало лишних глаз и ушей. И он сказал, что, ввиду того что информация пока носит закрытый характер, он готов немедленно обсудить ее по телефону лично с губернатором. А там уж его дело: захочет ли он посвящать своих помощников в суть вопроса.

Референт все правильно понял, набрал номер телефона своего шефа, передал «мобильник» Турецкому и тактично покинул кабинет.

Рокочущий голос губернатора Турецкий узнал сразу. Передал личный привет от Меркулова и тем с ходу установил как бы равные отношения. Речь, сказал он, касается одного вопроса: уральского транша и тех неприятных проблем, которые возникли в связи с ним в последнее время.

Губернатор, видимо, не очень «врубался», что за проблемы могли возникнуть. Но и Турецкий не стал ничего расшифровывать. Он назвал лишь фамилии Геллера и Шацкого, добавив, что последний стал жертвой убийц. Кто они – этот вопрос и надо обсудить. И принять соответствующие меры, поскольку о самом транше, кажется, вообще уже речи не идет.

Сказать, что губернатор был ошарашен, значит ничего не сказать.

– Как?! Исчезли пять миллиардов?! Да вы что такое говорите!…

Турецкий не стал дослушивать, что сделает со своими советниками губернатор, если сказанное есть правда. Он просто попросил его сбавить тон и назначить время. Губернатор запнулся. Это было естественно, ибо без Артура Геллера он владел информацией лишь в пределах необходимого. Придя в себя, он сказал, что срочно вызывает в Москву помощника по экономике и… соответственно, Турецкий будет немедленно проинформирован о встрече. Имея в виду, что сегодня уже конец рабочего дня, можно предварительно условиться на завтра, скажем, на двенадцать дня.

Все это было произнесено как-то торопливо и не очень связно, будто господин губернатор так и не вышел из шока, в который его вогнал следователь своим сообщением.

Но обсуждать эту сторону вопроса Турецкий с референтом не стал. Сказал лишь, что встреча состоится завтра, а информацию на этот счет молодой человек может получить лично от своего шефа.

Турецкий простился и ушел к себе, в прокуратуру. И там до позднего вечера делал необходимые выборки из материалов следствия, с которыми собирался познакомить губернатора. Мысленно представляя себе этого человека, с которым до сих пор накоротке Турецкому встречаться не приходилось, он сильно сомневался в том, что Антон Васильевич сам замешан в этой темной истории. А может, просто верить не хотелось, что настолько все прогнило в государстве, где каждый готов уже сам у себя воровать…

Впрочем, завтрашний день все покажет. А что Геллера губернатор вызвал, это прекрасно, не надо будет искать, лететь на край света.

Интересная складывается ситуация, думал Турецкий. Цепочка Геллер – Шацкий – Авдеев должна же куда-то привести? И если в ней вырвано срединное звено, то, значит, в том и заключалась идея: обставить кражу таким образом, чтобы все концы в воду. И если это именно так, то следующей жертвой должен стать Артур Геллер. Смерть двух посредников полностью развязывает руки Авдееву. И, кстати, свидетельские показания юрисконсульта Семихатько здесь могут сыграть решающую роль, когда придется брать банкира за жабры. Турецкий был просто убежден, что это предстоит сделать. Когда – другой вопрос. И он не зависит ни от его желания, ни от настойчивых требований Константина Дмитриевича Меркулова. Кому-то ведь нужен именно этот банкир, этот «деловой партнер»…

Костя обещал выяснить возможные связи сынка – или кто он там, племянник? – высокопоставленного в недавние годы чекиста. У Меркулова есть такая возможность. Впрочем, тот же самый источник закрытой информации мог бы подпитать и самого Александра Борисовича, но тогда для этого потребовалось бы личное разрешение Меркулова и его предваряющий встречу звонок. Сын старинного и доброго друга Кости Меркулова Генрих Хайдерович, он же Гена, недавно стал большим начальником в Управлении собственной безопасности ФСБ. Турецкому прежде не раз приходилось прибегать к его помощи. Но редкие встречи на явочных квартирах обставлялись с такой секретностью, что Турецкий поневоле боялся где-то проколоться. А когда чего-то боишься (не ради себя, ради дела), обязательно случается какая-нибудь непредвиденная бяка. Поэтому даже лучше, что Меркулов взял эту проблему на себя…

Александр Борисович знал: когда ты о чем-то долго и упорно думаешь, вот тут и жди весточку. И ведь точно. Только вспомнил о Гене, как зазвонил телефон. Внутренний, отметил Турецкий.

– Добрый вечер, – устало протянул Костя. – Я рад, что застал тебя на месте. Если нет ничего особо срочного, загляни, а? Чайку попьем.

– А ты что, вообще домой не собираешься? – с иронией спросил Турецкий.

– Нет, зачем же! Вот поговорим маленько, попью чайку на дорожку да и поеду. Заходи.

Последнее слово было сказано таким тоном, что возражения, даже если бы они и нашлись, вмиг отпали бы.

В кабинете заместителя генерального прокурора горела только настольная лампа. Лицо Меркулова словно пряталось в полутьме, сверкали лишь очки.

– Вон чай на столике, – показал он в угол. – Налей себе и мне. Ну что у тебя с губернатором?

– Договорились на завтра, – ответил Турецкий, наливая кипяток в стаканы с подстаканниками – старыми уже, мельхиоровыми, давно нигде не употребляемыми: своеобразная дань добрым прошлым временам, – и опуская туда пакетики «липтона». – Если в двух словах, то он был мало-мальски ошарашен. Сказал, что срочно вызывает на завтра своего Геллера. Костя, он что, правда честный мужик?

– Ты имеешь в виду Антона? Был, во всяком случае… Ну ладно, я тебя не за этим… Наш друг… как ты понимаешь…

– Можешь не объяснять, – усмехнулся Турецкий. – Но телефонный аппарат я бы на твоем месте накрыл подушкой.

– Не валяй дурака, – нахмурился Меркулов. – Кому надо, тот и с подушкой все услышит… Вот, тут ко мне поступила одна объективочка. Почитай при мне, потом обсудим.

Костя протянул Турецкому тонкую бумажную папочку и взялся за чай. Александр раскрыл папочку, повернул к себе ближе колпак настольной лампы и начал читать.

"Авдеев Олег Никифорович, 1949 года рождения, русский. Место рождения – г. Михайлов, Рязанской области. Отец – Авдеев Никифор Герасимович, замдиректора детского дома No 4. Мать – Авдеева Елена Петровна, воспитатель д/д. Умерли в 1974 и 1976 гг., похоронены в г. Михайлове на Осининском кладбище.

Авдеев О. Н. после окончания десятилетней школы No 26 поступил в Рязанскую школу милиции, которую закончил в 1970 году. Комсомолец, секретарь комсомольской организации, имел поощрения ЦК ВЛКСМ.

1970-1976 гг. -оперуполномоченный, заместитель начальника отдела, начальник отдела, заместитель начальника управления милиции г. Рязани;

1977-1985 гг. -заместитель начальника линейного отдела внутренних дел Московско-Рязанской железной дороги, начальник отделения милиции No 136, 137, 95;

Последнее место службы – 1986-1987 гг. ОВД Северное Бутово;

1987 г. – уволен по собственному заявлению.

1987-1990 гг. -зарегистрировал несколько фирм, в т. ч. совместную советско-голландскую «Гол-фрахт», специализирующуюся на перевозке гуманитарных грузов.

1991 г. – на Варшавском шоссе открыт офис акционерного коммерческого банка «Деловой партнер».

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ

Никаких родственных связей с начальником 4-го управления КГБ (контрразведка на транспорте) не просматривается.

В последние два года службы в милиции обнаруживается особый интерес Авдеева О. Н. к Южному (ныне) округу столицы: таможенные терминалы, места стоянок междугороднего грузового автотранспорта, мотель «Солнечный», вызывающие пристальный интерес ореховской, солнцевской, подольской и щербинской оргпреступных группировок. По сообщениям источников, является по сей день негласным хозяином мотеля, где нередко происходят встречи преступных авторитетов.

Из окружения О. Н. Авдеева следует отметить личность начальника его службы безопасности – Чартхилавы Георгия Илларионовича. С 1988 по 1997 гг. – заместитель министра внутренних дел Грузии. Активный участник движения «Мхедриони», возглавляемого известным уголовным авторитетом Джабой Иоселиани, в настоящее время осужденным грузинским судом. По оперативным данным правоохранительными органами Грузии объявлен в розыск, однако официальных требований о его экстрадиции российские правоохранительные органы не получали. Собственной жилплощади в Москве не имеет, проживает по адресу Авдеева О. Н. пос. Успенское, Одинцовского р-на, Московской обл.".

– Ну что скажешь? – спросил Меркулов, заметив, что Турецкий дочитал убористо напечатанную страничку до конца.

– Скажу, что здесь все логично. Из трудного детства – в комсомол – оттуда во власть – затем в криминал и – в «новые русские». Классический вариант того, что мы когда-то называли: «Колебался вместе с партией», помнишь?

– О-хо-хо! – тяжко вздохнул Меркулов. – Тебе бы все острить…

Турецкий уже собрался было добавить, но в этот момент проснулся в его кармане «мобильник».

– Извини, Костя… Слушаю, Турецкий.

– Я вас случайно не из кровати вынул, Александр Борисович? Тогда приношу извинения. Платонов вас беспокоит.

– Добрый вечер, Платон Петрович. Какие новости на этот час? Я еще на службе, так что не сильно переживайте.

– Хочу поделиться двумя новостями…

– Все понятно, – засмеялся Турецкий. – Одна – полное говно, а вторая – еще хуже, так?

– Напротив! – весело объявил Платонов. – Обе хорошие. Первая – у меня в руках малява, отправленная сегодня днем господином Грызловым господину Авдееву-старшему. Прелюбопытнейший психологический документ, скажу вам. А вторая – наконец-то смог заговорить мой Саврасов. Находясь под впечатлением обоих фактов, интересуюсь, с какого предпочтительнее начать?

– Давайте со второго. Только одну секунду… – Он закрыл ладонью микрофон трубки. – Костя, тут есть новости от Платонова, ему не терпится. Я не буду тебе мешать, если поговорю здесь, или мне стоит отправиться к себе?

– Да сиди уж! Я ж тоже должен быть в курсе.

– Слушаюсь, шеф! Говорите, Платон Петрович…

– Итак, Геннадий Николаевич Саврасов, в недалеком прошлом бригадир путейской бригады подольского депо, затем – путевой обходчик. По причине производственной травмы стал инвалидом. Затем обычная история: крепко выпил, повторил, вошел в штопор. Жена ушла к родителям, остался один в однокомнатной квартире. Быстро, как бывает в таких случаях, подобралась компания опустившихся алкоголиков, постоянно навещавших одинокого инвалида. А дальше начинается самое интересное. Во время одной из пьянок познакомился с двумя молодыми людьми, которые и хорошо угостили, и домой мужика отвели, и даже, по его словам, пару дней прожили у него, делясь своими планами на будущее. А заключалось оно в следующем. Эти самые парни занимались мелким бизнесом: челночили, держали на городской барахолке навесы. Ну часть прилавка и тент над ним – от солнца и дождя. Зимой – от снега. Они же и предложили ему вступить в их сообщество, организовать торгово-закупочную фирму. Поскольку сами не имели ни московской, ни областной прописки, им для оформления торговой лицензии требовались данные паспорта, по которому они могли бы открыть фирму. Обещали за эту фикцию хороший навар. А он и сам уже видел, что парни при деньгах, особо не скупятся. Так почему же не поучаствовать? Оказалось, что, чем шире круг участников, тем выше отдача. Вот и привлек Геннадий Николаевич к делу своих вчерашних собутыльников, еще не пропивших собственные паспорта. Короче, чтоб не отнимать у вас много времени, докладываю, что парни собрали пять паспортов и на какое-то время исчезли из поля зрения нашего новоявленного бизнесмена. А вместе с ними кончились и щедрые застолья. Собутыльники-соучредители, так сказать, начали наезжать на нашего инвалида, тот же не имел никаких сведений ни о благодетелях, ни об утраченных документах. Но в один прекрасный день он каким-то чудом встретил на толкучке одного из тех парней – молодого и наглого весельчака. Я ему показал для опознания несколько фотографий, в том числе известного вам Семена Грекова, Хмыря. И Саврасов безошибочно, сразу ткнул в него пальцем. Сеня, говорит. Вспомнил и кличку второго – Карась.

– Так вы же подвиг совершили, Платон Петрович!

– Ну что вы! – засмущался Платонов. – Обычные следственные действия. Но самое главное – дальше. Когда Саврасов сказал этому нашему Хмырю, что его друзья-алкоголики, еще не потерявшие окончательно разума, собрались идти и заявлять в милицию, Хмырь его успокоил. Обещал тем же вечером явиться с гонораром и ненужными больше документами. Обрадованные алкаши собрались на свое последнее сборище. Сенька этот, а с ним еще трое или четверо крепких мужичков привезли много водки, закусь всякую. Щедро наливали. В общем, Саврасов запомнил тогда лишь то, что друзья его почему-то быстро пьянели, их тут же выводили на воздух. Последним оказался он сам. Его тоже вывели – это он еще помнил – подышать из подъезда. А там стояла большая машина. Джип, скорее всего. Вот тут он и отключился. И найден был на железнодорожных путях и совершенно случайно опознан одним из бывших своих сослуживцев. Вот такая печальная история. Я думаю, что искать остальных просто не имеет смысла. В Подмосковье столько свалок, что обнаружить изуродованный труп человека без документов практически нереально.

– Один вопрос, Платон Петрович. Хмырь уже в курсе происшествия?

– Еще бы! Но, кстати, ни Кирюхина, ни Грызлова Саврасов не опознал. Возможно, устранением наших горе-бизнесменов занимались обычные «быки» из щербинской братвы. А показывать только что пришедшему в себя инвалиду три-четыре десятка фотографий тех, кого мы задержали на кладбище, тоже пока мало реально. Придется подождать, когда он окончательно оклемается.

– А Хмырь-то что?

– Естественно, категорически все отрицает. Но – будем работать дальше. Ну а малява Синего вас интересует?

– Как удалось-то?

– Показания Грекова и Кирюхина все активнее делают Грызлова «паровозом», а я не устаю повторять ему это при всяком удобном случае. Конечно, он сильно нервничает. И компания у него та еще! А тут я во время очередного допроса прямо ему сказал, что на помощь Авдеева-старшего рассчитывать не стоит. Тот, мол, сынка своего, практически нигде грубо не замазанного, вытащить не может. И вообще, по нашим оперативным данным, банкир пребывает в ба-альшом расстройстве! Ну, словом, как говорится, капля за каплей камень точит. Не выдержал Синий, пообещал контролеру золотые горы, если тот его письмо на волю передаст. Контролер поупрямился и согласился. Таким образом, малява сейчас передо мной, но я полагаю, что ее таки следует передать по адресу. Будете слушать?

– Конечно! Поди, образец великой фени?

– Нет, вы знаете, но чувства не отнять. Слушайте. «Олег, если ты способен услышать мой зов души, то ты узнаешь, как порядочному вору приходится на киче, где его гады хотят ломать, проявляя свой беспредел и лохмачество. Ты мажешься за своего отпрыска и не хочешь знать истины, а я дам пояснение такому поведению с твоей стороны, когда придут честные воры и спросят с меня за мое молчание и пособничество в твоих поганых, не воровских поступках. Их мнение и решение о тебе будет доведено до тебя. Но ты тогда поймешь, за что делал мне отказ. Синий, вор в законе».

– Поэма! – воскликнул Турецкий. – Ай да молодец! Нет, такую маляву просто необходимо довести до папаши Авдеева. У вас есть с кем?

– Найдем, – засмеялся Платонов. – Но меня очень интересует реакция нашего банкира. Поймет ли?

– У него есть, кто сможет объяснить. Значит, Синий решил переходить от молчания к угрозам? Уже шажок, неплохо. Ну что ж, желаю удачи…

– Чего он там написал? – спросил Меркулов, когда Турецкий отключил телефон.

Александр Борисович своими словами, но стараясь быть как можно ближе к оригиналу, пересказал текст, адресованный Олегу Авдееву. Рассказал и об опознании, которое Платонов сумел провести с очнувшимся Саврасовым.

Меркулов слушал, кивал, но видно было, что думал о чем-то другом.

– Ты меня не слушаешь? – обиделся Турецкий. И в самом деле, час поздний, нормальный народ принял уже сто вечерних успокоительных и готов отойти ко сну, а он тут, понимаешь, из шкуры лезет, и никому это не нужно.

– Я тебя внимательно слушаю, Саня. Но у меня есть вот какие соображения. Может быть, они покажутся вам с Платоновым не такими уж глупыми.

– На комплимент напрашиваешься, шеф?

– Не говори это… глупостей! – поморщился Меркулов. – Понимаешь, я попросил соответствующие службы дать мне информацию по поводу деятельности той совместной с голландцами фирмы, которую в начале девяностого года организовал Авдеев. И вот что мне сообщили. «Гол-фрахт» она называется, да? А занималась она поначалу доставкой из Европы в Россию гуманитарной помощи. Ты помнишь то время? Приходили транспорты со всякой всячиной, а под этот гуманитарный акт многие ловкачи сколачивали себе гигантские состояния. И не только рассчитываясь с иностранцами за доставку, но и много шире. Эта «помощь» продавалась направо и налево, хотя должна была раздаваться бесплатно, главным образом – неимущим. Однако наш собственный российский бандитизм сумел быстро разобраться, что и кому должно принадлежать в первую очередь. А затем уже и сами ловчили – под видом гуманитарной помощи, как душе желательно. Фонды всякие организовывали, ну и так далее. Даже православная церковь ухитрилась нажиться на беспошлинных поставках того же табака. А про наших инвалидов и говорить нечего – до сих пор разбираются, кто у кого и сколько украл. Но я не об этом. Сопоставив данные объективки и те, что дали мне некоторые спецслужбы, я вынужден сделать конкретный вывод, что основное накопление капитала у нашего с тобой фигуранта произошло именно в тот период, когда фирма «Гол-фрахт» проявила свою максимальную активность. То есть девяностый год. А в следующем году Авдеев становится одним из крупных российских банкиров. И не сдает позиций до сегодняшнего дня. Откуда же бывший, извини, милиционер заимел такие средства? Кстати, и в кредитах поначалу он также не очень нуждался, это известно. И тогда я попросил наших убэповцев просмотреть документы за этот период на фирме «Алко-сервис». Если ты помнишь, и Шацкий здесь, у меня в кабинете, упоминал, что сотрудничество Силина с Авдеевым имеет некоторую свою историю. Ладно, не буду тебя утомлять. Я пришел к выводу, что именно через эту фирму господин Авдеев прогонял заграничный алкоголь, который мог ввозить под видом «гуманитарки». Но, как всякий сукин сын, в конце концов решил, что у него нет никакой необходимости делиться с партнером по бизнесу. И Силина убрали. Ничего экстраординарного в их кругах этот факт сам по себе не означает, обычные разборки.

– То есть, другими словами, мы имеем мотивы преступления?

– Вот именно. А следственные мероприятия – это, извини, уже ваша с Платоновым забота. Все, ты мне больше не нужен. Свободен. Иди в семью… А стаканы поставь Клавдии на стол, она утром придет и вымоет…

Возвращаясь к себе и думая уже о завтрашнем дне, Турецкий вдруг вздрогнул, будто от толчка: за всеми сегодняшними заботами он как-то упустил из виду сообщение от Дениса Грязнова.

Наблюдение, установленное за домом Авдеева, показало, что в начале второго пополудни в усадьбу на черном джипе «гранд чероки» был привезен Семихатько. Видеозапись была четкой, и можно без труда разглядеть, что юрисконсульт был явно напуган и впущен в дом не через главный подъезд, а через служебный вход.

Турецкий отметил в памяти эту информацию и попросил Дениса не снимать наблюдения. А сейчас вдруг появилось какое-то неприятное, томительное предчувствие. И он наудачу набрал номер Дениса, надеясь застать его в «Глории». Тот оказался на месте.

– Привет, полуночник! – обрадовался Турецкий. – Извини, совсем упустил. Что там с Семихатько? Разрешилось как-нибудь?

– Увы, дядь Саш. Ничего не можем понять. За весь день никто из Успенского больше не выезжал.

– Кто там у тебя?

– Крот и Головач. На двух машинах. Держим как обычно.

– Ну эти не упустят, если чего…

– Надеюсь. Вы на связи?

– Как всегда. Звони.

Алексей Кротов и Сева Голованов находились поблизости от усадьбы Авдеева, но не на самом виду. Теперь необходимость маячить на глазах авдеевской охраны отпала. С двух сторон усадьбы были наконец установлены видеокамеры, фиксирующие вперехлест все движения во дворе и позволяющие делать запись на аппаратуре, смонтированной прямо в машинах.

Сами автомобили имели вид невзрачный – а какой еще может иметь устаревающая отечественная продукция? – зато были снабжены мощными двигателями и дополнительными креплениями корпуса. Какие готовят для особо опасных и ответственных ралли. Между собой наблюдатели сообщались по спецрации, которую Денис Андреевич получил в подарок от своего старшего друга, бывшего заместителя директора ЦРУ Питера Реддвея. Прелесть подарка заключалась в том, что предназначалась эта «связь» исключительно для участников спецопераций, а значит, еще представляла тайну для торговцев спецтехникой.

– Двадцать три одиннадцать, – услышал Сева, чей автомобиль стоял на выезде из Успенского на Рублевское шоссе. – Наблюдаю шевеление. «Чероки» подан к служебке… Что-то выносят, не вижу, корпус машины закрывает. Двое садятся. Поехали… Головач, твои кадры. Я продолжаю наблюдение. На всякий случай держи в курсе, подстрахую.

Другого пути от усадьбы не было, но джип мог дальше пойти и налево – к Николиной Горе, и направо – к Москве, и по шоссе в обратную сторону, на Горки-10. Поэтому Голованов выехал на перекресток, припарковался к придорожному сугробу и выключил габаритные огни. Серый, он был почти неприметен.

Джип выехал к перекрестку неожиданно и остановился. Словно пассажиры размышляли, в какую сторону им ехать. Свернули на Николину Гору, о чем Голованов немедленно поставил в известность Кротова и мягко тронул за джипом.

Громада «чероки» прошла поселок на высокой скорости, вероятно надеясь, что в это время ночи вряд ли кто станет раскатывать по узким, утопающим в сугробах улочкам. Голованов, не включая огней и рассчитывая исключительно на удачу, не отставал и шел, конечно, не впритирку, но в пределах видимости алых габаритов джипа.

За Аксиньиным пошли медленнее, вдоль Москвы-реки. И снова у Севы появилось ощущение, что сидящие в машине о чем-то раздумывают. Но, пройдя на малой скорости следующий поселок, рванули так, будто наконец заметили за собой погоню.

Ну что ж, заметили, значит, заметили. Это избавляло Голованова от ненужного риска. Он врубил фары и добавил газку, быстро подойдя к джипу на близкое, но безопасное расстояние. И уже не отставал ни на шаг.

В джипе действительно заметили преследователя и забеспокоились. Попробовали оторваться. Это, конечно, можно было бы сделать на таком замечательном внедорожнике, но не от Голованова. Он «прилип» к своему клиенту, отвратительно действуя на нервы, не маскируясь, но и не выказывая агрессивных намерений. Неизвестность – она всегда самое тяжелое испытание для тех, кто привык действовать без размышлений и по приказу.

Теперь мчались в сторону Звенигорода, о чем Сева исправно докладывал Кроту, ну а тот уже информировал Дениса Грязнова, согласовывая общие действия.

– Головач, – сказал Алексей Кротов после очередного сообщения Севы, – мой тебе совет. Положи «макарова» поближе, но, когда захотят сами напастъ, немедленно уходи, не ввязывайся.

– Ты уверен, что они станут стрелять? – хмыкнул Голованов, который как раз был абсолютно в этом уверен.

– Ты их явно спугнул. Если б они ехали по нормальным делам, определенно отправились бы в Москву и на тебя хрен бы положили. Но ты у них повис, вот и вгоняешь понемногу в панику. А братва, теряющая самообладание, бывает очень опасна своей непредсказуемостью.

– Превосходная лекция! – фыркнул Голованов. – Да ты у нас настоящий теоретик движения. Возглавить чего-нибудь не хочешь?

– Еще не родилась та братва… – вздохнул Кротов.

– Значит, подождем… На указателе – Синьково. Следи там у себя по карте.

– Налево – Звенигород, направо – тупик.

– Пошли налево, – сказал Голованов. – Ого!

– Что у тебя?

– За сто сорок завалили! Этак мы быстро приедем…

– Ладно, не отвлекайся, следи за дорогой, – посоветовал Кротов.

Минут через двадцать сумасшедшей езды буквально ворвались в Звенигород. Джип попытался оторваться, кидаясь из одной улицы в другую, но Сева не отставал, уже просто внаглую мотая им нервы.

Снова выскочили на трассу, и джип понесся к железнодорожной станции. Бывал пару раз здесь Голованов, но – летом, когда красота вокруг, а не сплошные сугробы выше крыши. И редкие фонари горят. Их оранжевый, неживой какой-то свет только раздражает зрение.

Перед мостом через Москву-реку джип снова рванул. Сева торопиться не стал – скользко, а впереди он заметил какое-то не очень понятное движение. Даже немного сбавил скорость, все равно ведь далеко не уйдут, да тут и некуда: одна пока дорога. Дальше, он знал, одна трасса поведет в объезд города, а вторая – к Можайскому и Минскому шоссе, где, скорее всего, джип и попытается в последний раз сбросить свой хвост.

«Но это вряд ли», – почти вслух произнес Сева, и на его лице появилось то иронически-лукавое выражение, которое было присуще любимому герою Голованова – товарищу Сухову из всенародно известного фильма…

А на мосту тем временем случилось нечто совершенно неожиданное. И в первую очередь для рванувшего, словно на взлет, джипа «чероки». А уже во вторую – для водителя огромного снегоуборочного грейдера, который навстречу движению – благо среди ночи его и не было вовсе – толкал перед собой воистину гигантскую груду снега, почти Кавказский хребет. Из-за которого не было видно желтых огней на крыше кабины водителя.

Сдав назад, он решил поджать снег сбоку и резко выставил свой нож буквально навстречу летевшему на него черному джипу.

Водитель джипа, возможно уже ощутивший все прелести взлетающей после стремительного разбега машины, неожиданно увидел перед собой неодолимое препятствие, резко кинул руль вправо, джип занесло, вмиг раскрутило на наезженной, почти ледяной поверхности и…

Голованов с изумлением успел увидеть, как «чероки» дал «волчка», но удержался на своих широченных колесах, однако сила инерции перебросила его к противоположным перилам, уже освобожденным от сугробов. Машина боком сшибла ограждение и, медленно переворачиваясь колесами вверх, рухнула с грохотом на лед, усеянный темными точками рыбацких лунок.

Когда Сева въехал на мост, черный автомобиль, проломив лед, медленно погружался в воду.

Дорожные рабочие облепили уцелевшую часть перил моста, горячо обсуждая причины, по которым идиот-водила и сам убился, и чуть не убил их товарища. Как заметил Голованов, никто из них не собирался немедленно кидаться на выручку, нырять в ледяную воду и искать захлебнувшегося наверняка сумасшедшего. Сева тоже не испытывал желания совершить героический подвиг. Он вернулся в машину, сообщил Кротову о происшествии и, отключившись, пошел к рабочим с трубкой «мобильника» в руке. Получилось так, что он вроде бы один из всех знал, что надо делать. Выяснили номер ближайшего отделения милиции. Голованов сообщил о разбившейся машине, о том, что спасать некого, что надо бы труповозку, а трактора и тросы, чтоб вытянуть из воды упавший джип, имеются на месте, да тут и не очень глубоко, вон, даже колеса видны в воде.

Когда же примчалась опергруппа, а следом появились санитары из морга, оказалось, что Голованов стал единственным свидетелем, который мог бы подтвердить, что рабочий класс не виновен в происшествии. Но не стал Сева и раскрывать своей заинтересованности в расследовании причин аварии. Он – свидетель, и этим все сказано. Ехал по своим делам, его на бешеной скорости обогнал этот джип, он еще, помнится, подумал: уж не пьян ли водитель в стельку? Ну а дальше – как в кино. Только с реальным трагическим исходом.

Милиции не хватало посреди ночи только пьяных лихачей.

Грейдер и бульдозер, объединив усилия, попытались вытянуть машину из широко разбитой полыньи, но угол был весьма неподходящим. Тогда оперативники где-то вызвонили автокран. Тот прибыл, когда часы показывали четвертый час утра. Кран завел свой крюк, и через минуту-другую колеса перевернутой на крышу машины всплыли надо льдом. А дальше уже бульдозер подтянул ее, как на салазках, ближе к берегу, где лед был толще и больше снегу.

Сева, как свидетель естественно, оказался в самой гуще событий. С помощью все того же бульдозера джип удалось поставить на колеса. Крыша его была вмята до такой степени, что, если бы у кого-то и оставались хоть какие-то надежды, вид машины их полностью опровергал.

Дверцы пришлось вырубать. Из раздавленного во время удара об лед нутра вытащили два трупа. Были они убиты во время падения или уже после захлебнулись в ледяной воде, выяснит судебная медицина. В данном же случае этот вопрос сейчас никого не интересовал. В конце концов, очередное дорожно-транспортное происшествие. О нем, возможно, сообщат завтра – нет, уже сегодня вечером! – в «Дорожном патруле»… Или не сообщат вовсе, поскольку дело произошло в области, а не в Москве. Но в оперативные сводки ДТП, конечно, попадет.

Эксперт продолжал возиться с машиной. С немалым трудом вскрыли багажник…

Эксперт оглянулся и жестом подозвал старшего опергруппы. Что-то показал ему. Сева сунулся поближе, но его беззастенчиво оттеснил старший и тут же приказал одному из своих стать на его место и никого не подпускать даже на пушечный выстрел. А сам побежал по склону наверх, к своему «козлику», к радиотелефону.

Сева неторопливо поднялся следом и, проходя к своей машине, услышал обрывки текста, который громко и нервно произносил старший по телефону:

– А я тебе говорю: труп! Михалыч не ошибается, ты знаешь… Типичная расчлененка!… Ну а я что?! Давай, давай! Номер джипа запиши…

Дальше Сева не стал подслушивать. Он уселся в машину, включил рацию и сказал:

– Три тридцать девять. Джип достали. Два трупа. В багажнике, судя по утверждению медэксперта, – расчлененка. Я прошел свидетелем аварии, не больше. Как там насчет дальнейших указаний?

Через минуту Кротов сообщил:

– Возвращайся на базу.

На базу – это означало в Москву, в «Глорию».

А в самом деле, что еще оставалось делать Голованову? Светить свой интерес? Те, кому надо, уже завтра с утра позвонят звенигородским коллегам, привезут в Москву человеческие останки, по которым и определят: Семихатько это или кто-то другой. А видеозапись покажет всю последовательность событий, начиная от прибытия юрисконсульта в Успенское. Если, конечно, Александр Борисович Турецкий или Вячеслав Иванович Грязнов не придумают какого-нибудь более хитрого хода. Впрочем, от них можно ожидать чего угодно…