С раннего утра события стали разворачиваться со стремительной быстротой, нарастая от часа к часу.

Бреясь в ванной, Александр Борисович услышал за шумом льющейся воды противный и раздражающий, курлыкающий зов «мобильника». С намыленной щекой он выглянул в коридор и раздраженно крикнул в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь, что кто-то в доме мог бы все-таки взять трубку. Молчание было ответом. А «мобильник» продолжал звать неизвестно откуда.

Рыча от негодования, Турецкий углядел на спинке стула свой сброшенный накануне пиджак. Ну конечно, где уж им! Ирина на кухне за закрытой дверью жарила на завтрак гренки, и чад распространялся по всей квартире. А Нинка в соседней комнате старательно делала вид, что спит без задних ног.

Достав «мобильник» из кармана пиджака, Турецкий прижал микрофон к выбритой щеке и, ворча на бессловесную и, разумеется, бессовестную семью, отправился снова в ванную.

– Ты, никак, еще спишь? – услышал он голос Славы Грязнова.

– Поспишь тут… – продолжал ворчать Турецкий. – А тебе-то что не спится? Семи ж еще нету…

– Семи-то, может, и нет, а вот чепе уже налицо, – свежим голосом возразил Грязнов.

– Ну давай, излагай, – вздохнул Александр Борисович, присаживаясь на край ванной и перекрывая льющуюся из крана воду. – Что случилось в краснознаменном МУРе?

Но Грязнов уже не был склонен продолжать шутить. Буквально посреди ночи, сказал он, его разбудил дорогой племяш и «обрадовал» сообщением о провалившемся под лед в Звенигороде джипе, в котором оказались три трупа: два – это водитель и сопровождающий, так надо понимать, а третий – уже бывший в употреблении, то есть расчлененный по всем правилам бандитского искусства для уничтожения следов преступления. И, соответственно, запакованный в удобные целлофановые мешки.

Грязнов, не теряя времени, хотя было несколько рановато для служебных звонков, связался со звенигородцами, чем откровенно изумил их: часа не прошло, а МУР уже все знает – и номер машины, и кому она принадлежит, и кто, возможно, находится в подготовленных к захоронению мешках. Мистика, одним словом. Вячеслав Иванович, естественно, тайны раскрывать не стал, но попросил начальника отдела уголовного розыска немедленно все взять под личный контроль и никого из посторонних даже близко не подпускать. Расчлененный же труп немедленно доставить в Москву, в первый судебно-медицинский морг. Где будут произведены и опознание, и необходимая экспертиза.

– Так ты что же, приглашаешь меня взглянуть? – довольно невежливо осведомился Турецкий, ибо за все годы работы следователем так и не смог заставить себя привыкнуть к виду освежеванных трупов.

– Нахал ты, Саня, – парировал Грязнов. – Сам подумай, на кого работаем? Но если предположения Денискиных мужиков верны, где ты найдешь более достойный аргумент для визита в Успенское?

– Я разве возражаю? – уныло заметил Турецкий, рассматривая сетку высохшей мыльной пены на не бритой еще левой щеке. – Вот добреюсь, съем гренку, которую Ирка подаст мне на завтрак со стаканом сметаны вместо бутылочки холодненького пивка, и…

– А-а! – захохотал Грязнов. – Так я тебя, оказывается, застал в самый ответственный момент самосозерцания? Ну извини, Саня. А почему вдруг пиво? Ты как вчера закончил день?

– Стаканом чая у Кости. Нет, не думай чего, просто почему-то захотелось. Ладно, Славка, через сорок минут я буду у себя.

Положив трубку на крышку стиральной машины, представляющей собой кроме основных функций еще и удобную полку для многочисленных Иркиных шампуней, расчесок и прочей фигни, Турецкий задумчиво включил горячую воду и взялся за тюбик с кремом для бритья. И пока завершал необходимый утренний процесс, прокручивал в голове вчерашнюю информацию Дениса и новые сведения от Славки. Чертовски все это было похоже на правду…

Ну что ж, подумал он, кажется, камешки посыпались. Один-два – куда ни шло, но, когда они вызывают цепную реакцию, начинается самый настоящий камнепад, который в конце концов может спровоцироватъ такую лавину, которая накроет и правых и виноватых…

Вторично его «мобильник» подал голос, когда Александр Борисович застрял в пробке на Зубовской площади. Черти! Ну зимой-то что ремонтировать?! И этот еще – «курлы-мурлы»…

– Слушаю! – рявкнул он в трубку.

– Здравствуйте, Александр Борисович.

Голос незнакомый. Даже показалось, что с кавказским акцентом. Откуда ему известен номер «мобильника»?

– Ну слушаю, слушаю, чего вы молчите? Представьтесь наконец! И вообще, откуда вы знаете этот номер?

– Ти не горячись, – был ответ. И это типично кавказское «ти» очень насторожило Турецкого. Он определенно никогда не слышал этого голоса, а значит, ничего хорошего сей абонент не предвещает.

– Повторяю, с кем имею честь? – строго, но без злости спросил Турецкий.

– С хорошим человеком. Который тебе добра желает. Ти не бросай трубку. Ти выслушай, что скажу, а потом думай. Хорошо думай, да?

– Ну-ну?

– Что ти торопишься? Тебе еще долго ехать до своей конторы, а кругом пробки. Понимаешь, какое дело? Один тоже хороший человек хочет с тобой побеседовать. Поговорить по душам. Как мужчина с мужчиной, откровенно. Но он еще не знает, как ти отнесешься к этому его предложению. Поэтому я тебя решил побеспокоить немного. Ти не обижайся, пожалуйста, да?

– Как зовут человека-то?

– Почему не сказать? Скажу. Олегом его зовут. Никифоровичем. Ти его наверняка знаешь.

– Это Авдеев, что ли? – Разговор все больше заинтриговывал Турецкого. – И с чего это ему вдруг потребовалось проводить со мной душевные беседы? Или почуял, что жареным запахло? Кстати, а «ти», – не удержался он от соблазна, – кто такой? Неужели сам Гоги?

– Видишь, – помедлив, сказал собеседник, – слава впереди человека бежит. Узнал меня. Сам узнал, я не говорил… Это хорошо, наверно, мы поймем друг друга. Вот ти говоришь – жареное! Нет, ти не прав. Ваши сотрудники держат в Бутырке сына Олега. А папа волнуется. Адвоката не допускают, ничего толком не предъявляют. Одни нарушения. Я так понимаю, он хочет у грамотного человека спросить, что делать в такой ситуации, да? Выслушать совет, может быть, сам что-то посоветовать. В конце концов, все мы люди! У каждого своя семья есть. Свои дети. Свои домашние заботы. Почему не обсудить спокойно, за столом? Оказывая друг другу уважение, да? Что ти скажешь, Сандро уважаемый, на эти мои слова?

– А что? – как бы задумчиво спросил сам у себя Турецкий. – Возможно, и есть смысл обсудить некоторые вопросы с человеком, к которому их у меня накопилось за последнее время немало. Вполне возможно.

– Ну вот видишь, а я что говорил? Нормальные серьезные мужчины всегда могут понять друг друга!

– Я бы на вашем месте, Георгий Илларионович, не торопился. Я сказал, что не исключаю подобного разговора. Но не уточнил места, где нам с Авдеевым было бы удобнее всего обменяться мнениями по ряду взаимно интересующих нас проблем.

– А вот это, уважаемый Александр Борисович, не проблема. Место мы назначим любое, на какое пальцем укажешь. Говори, где хочешь?

– Ну, на первый раз у себя, в рабочем кабинете. В Генеральной прокуратуре.

– Не понял? – раздельно произнес Гоги.

– А я и предупреждал: не надо торопиться. Всему свое время. В том числе и разговорам. Но это хорошо, что вы, Георгий Илларионович, сами вышли на связь. Не заставили долго разыскивать. У меня к вам тоже имеется просьба. Дело в том, что мне сегодня срочно нужно проконсультироваться по одному банковскому вопросу, касающемуся вашего «Делового партнера», с главным юристом, господином Семихатько. А он, как мне сообщили вчера в вашем офисе, был экстренно вызван к господину Авдееву. За ним даже машину прислали. С охраной. И с тех пор ни слуху ни духу. Дома тоже ничего определенного сообщить не смогли. Я к чему? Не могли бы вы для начала устроить мне встречу с ним? Или это не в ваших силах?

Возникла пауза. Ее четко отметил Турецкий. Вероятно, Гоги быстро соображал, как возразить, как отказать, чтоб не выглядело подозрительным, что соврать, но убедительно и, главное, чтобы выглядело максимально правдоподобно, но трудно проверяемо.

– Э-э… – начал тянуть он, чувствуя, что пауза затягивается, а это уже не сулит ничего хорошего. – Не уверен… Вернее, совсем не уверен, что вы сможете встретиться с ним в ближайшие несколько дней.

– Это почему же?

– Он как раз вчера срочно выехал на Урал по указанию Олега Никифоровича. Я не буду разглашать нашу коммерческую тайну, но так скажу: у нашего банка там возникли некоторые проблемы. Вот Лева и отправился. Срочно. Даже семью предупредить не успел, ай, нехорошо получилось! А я сам его провожал и забыл напомнить. Ну хорошо, сейчас перезвоню, успокою.

– Значит, вы лично его проводили… в путь? Номер вагона не помните?

– Извини… сейчас… Девятый, да? Нет, кажется, одиннадцатый. Тоже купе. Он один ехал. А тебе зачем? Вертолет пошлешь? – пошутил Гоги.

– Дороговато вертолет. Ну не важно, найдем возможность. Главное, что он жив и здоров, и вы, Георгий Илларионович, сейчас мне это подтвердили. А вообще-то он зря поехал. Все нужные ему люди сейчас находятся в Москве. Или появятся здесь в ближайшие часы.

– Ти так много знаешь? – с иронией спросил Гоги.

– Нет, пока мало. Но я надеюсь в самом скором времени пополнить свои знания. Авдееву же передайте: пусть еще он подумает, я подумаю, и решим, как нам быть. Но медлить тоже опасно. Как говорится, у визы может срок кончиться. А с просроченными визами, случается, никакие деньги не помогают.

– Не понял твоей мысли! Или это угроза? – жестко спросил Гоги.

– Спроси у своего хозяина, он тебе объяснит.

И Турецкий отключился.

Прихватив с собой все необходимые для встречи с губернатором материалы и поставив в известность Меркулова о ДТП в Звенигороде и телефонном звонке Георгия Чартхилавы – правой руки господина банкира, Александр Борисович отбыл в МУР, к Грязнову, куда оперы должны были уже доставить материалы видеосъемки за прошедшие сутки.

Меркулов потребовал было от Александра оставить свое мальчишество и перестать гонять по Москве на «жигуленке», номер которого давно известен всем уважающим себя бандитам. Есть же служебная машина! С опытным водителем, который при необходимости и охранником послужит. Да и собственное табельное оружие пора достать из сейфа. Криминал обнаглел до последней степени! Уже сам себе столицы назначает! Телевизор надо успевать иногда смотреть, там мнение народа тоже высказывается, а не только одних олигархов, черт бы их всех побрал…

Стареет Костя. Везде ему опасности чудятся. А впрочем, где их нет?…

Нет, Турецкий не пересел ни в служебную «Волгу», ни в «вольво», ни даже в «мерседес», если бы таковой оказался под рукой. Он остался верен своему привычному, юркому «жигуленку». И «макарова» из сейфа не достал. Потому что прекрасно знал: если пистолия в кармане, из нее так и тянет, говоря словами Славки Грязнова, пострелять.

И чуть было не поплатился за свое легкомыслие.

На углу Большой Дмитровки и Бульварного кольца попал в очередную пробку. Слава богу, держался в правом ряду, почти впритирку к тротуару. По бульварам шел сплошной поток транспорта. Да еще не убранные с ночи сугробы, наваливавшиеся на тротуары, – ни черта не видно. И тут Турецкий ощутил весьма чувствительный удар в задний бампер. От неожиданности он треснулся затылком о подголовник сиденья, резко обернулся и увидел снова наезжающий на него радиатор с толстыми металлическими трубами. Новый толчок был крепче первого. Пригнувшись, Александр увидел джип, а за лобовым стеклом нагло ухмыляющуюся рожу бритого наголо качка. Он явно получал удовольствие от своих наездов на простенькие «Жигули». И похоже, не собирался прекращать безобразия.

Турецкий собрался уже выскочить наружу, чтобы устроить скандал, но новый удар просто швырнул его обратно на сиденье. И самое отвратительное заключалось в том, что стоявшие рядом водители других машин все видели, но никто из них не собирался вмешиваться.

А качок снова сдавал назад, чтобы получить возможность хоть небольшого разгона.

И тут Александр решил рискнуть. Часть тротуара была свободна, и народа впереди тоже не видно. И он, резко закрутив руль вправо, врезал по газам. «Жигули», взревев, каким-то акробатическим трюком впрыгнули на тротуар и, смазывая бортом часть сугроба, ринулись к близкому уже повороту на Бульварное кольцо.

Что произошло сзади, он не видел, но услышал звук удара, и тут же, словно сорвавшись, заголосили автомобильные сирены. Выходит так, что Турецкого топтать можно, а их и тронуть нельзя? Наверняка водила в джипе, желая добить Турецкого, вмазался в стоящую впереди дорогую иномарку. Отсюда и вопли-сопли, так вам и надо…

Прокатившись еще немного по тротуару, Турецкий съехал на проезжую часть уже за светофором на углу и помчался к перекрестку, чтобы там свернуть на Петровку.

«Постой! – сказал он вдруг себе. – А почему я решил, что это хулиганство? А если сей факт рассмотреть под углом зрения последнего предупреждения от того же Гоги? Мол, видишь, мы рядом, ты почти в наших руках. Но мы хотим, чтобы ты первый пришел…»

В общем, пока он так раздумывал, машина сама, будто по собственной воле, свернула в переулок, подкатила к служебному проезду во двор МУРа и замерла возле охранника.

Турецкий взглянул на него и улыбнулся: этакая ведь чушь примерещится!

Однако Грязнов отнесся к его легкомысленному рассказу серьезно. Посоветовал не валять дурака, а послушаться Костю. Бандитам совсем не обязательно знать, в какой машине он ездит. Да и собственных «Жигулей» на них не напасешься. Стали было считать, сколько потерь такого рода уже понес Турецкий, и сбились. Этот взорвали, этот как бы сам сгорел, тот раздавили, а просто украденных из сволочизма и вспоминать не стали. Получается целый автопарк. Пора тебе и задуматься, Саня…

Потом они просмотрели отснятые пленки, пометили, что оставить, а что не нужно. И стали ждать сообщения из морга. Эх, Градуса бы сюда! Но старый и опытнейший судмедэксперт Борис Львович Градус уже не работал, уйдя на пенсию. И в памяти старожилов всего и остались его постоянная веселая матерщинка и безотказная преданность своему делу. Зубры были.

Вот так и сидели в кабинете Грязнова, под кофеек вспоминая своих коллег из прошлого. Турецкий ждал звонка. Он не хотел, чтобы приглашение застало его где-нибудь в дороге. Славке же сказал, что намечена важная встреча, а расшифровывать не стал: незачем забивать ему голову ненужной информацией.

И дождался. «Мобильник» заработал. Но голос в нем был совсем не тот, который нужен.

– Александр Борисович? Гоги говорит. Я звоню, чтобы принести извинения за того негодяя, мальчишку, сукиного сына. Молодой наглец, что сделаешь? Но он будет примерно наказан. А если какой ремонт нужен, ти скажи, все сделаем. Не обижайся.

– А что ж тут обижаться-то? Каждый убеждает, как может. Это у него самого там, наверное, неприятности. Я не видел, но, по-моему, он кого-то крутого сильно обидел.

– А! Какие обиды, да? Обижается тот, у кого денег совсем нет. А у кого есть, тот сердится. Так что не сердись. Ти еще не подумал? Что мне Олегу передать?

– Да, кстати, забыл спросить. А что, Элина Кирилловна тоже у вас? Ею очень сестра интересуется. Пропала, говорит, не звонит.

– Элина в порядке, уважаемый Александр Борисович. Она купается, загорает, отдыхает, всем большое удовольствие доставляет. Своим присутствием. Если хочешь, приезжай, сам отдохни, увидишь, что ей ничто не угрожает. Всем она довольна. Компенсирует утрату. А тебе, я знаю, она тоже удовольствие оказывала! – Он рокочуще засмеялся. – Но ти не обижайся, мы мужчины, можем друг другу иногда правду говорить. Так что передать?

«Сволочь!» – не зная уже в чей больше адрес пробормотал Турецкий и сказал в трубку:

– У меня сегодня чрезвычайно важная официальная встреча. Когда она кончится и чем, пока не представляю. Но в конце дня, я думаю, мы могли бы созвониться и решить кое-какие вопросы. По какому номеру мне звонить? Я полагаю, Олег Никифорович и сам иногда поднимает трубку?

– Не беспокойся! – быстро сказал Гоги. – Я сам тебе буду звонить. Ти не пожалеешь…

– Я нет, а вот ты – очень, – сказал Турецкий. Но лишь после того, как услышал в трубке короткие гудки.

Увидев Славкины «не врубающиеся» еще глаза, объяснил:

– Гоги Чартхилава, об утреннем звонке которого я уже имел честь тебе сообщить, настойчиво сводит меня со своим хозяином. Элина у них, в Успенском. Чувствует себя превосходно, загорает и плавает, чего, подозреваю, и нам сильно желает. Можешь порадовать сестричку. Ну а мои ответы ты слышал.

– Понятно. А что это все-таки за важная встреча-то?

– С господином уральским губернатором и его экономическим советником. Тебе это что-то говорит?

– Эва! – Грязнов закатил глаза к потолку. – Вот за что я сильно уважаю вас, следаков! Всегда норовите главный жар чужими руками загрести… Это ж ты, надо полагать, хочешь их натравить?

– А ты, Славка, знаешь, за что я уважаю тебя? За то, что тебе никогда ничего не надо объяснять.

Грязнов хохотал, словно услышал самый веселый анекдот в своей жизни. Но, отсмеявшись, неожиданно серьезно спросил:

– А ты в голосе его не различил беспокойства?

– В честь чего это?

– Ну как же! Джип-то пропал. С двумя качками и трупом. Я не думаю, конечно, что черт его понесет в Звенигород, но тамошних я попросил пока, до выяснения обстоятельств с трупом, держать язык за зубами. Это, кстати, и тебе лишний аргумент в разговоре с губернатором.

– В смысле?

– Иллюстрация к тому, как Авдеев действует в отношении тех, в ком сомневается. Я думаю, что к началу вашей беседы, а уж к завершению – точно, вопрос прояснится.

И тут снова зазвонил «мобильник».

– Александр Борисович? – раздался быстрый и вкрадчивый голос. – Геллер Артур Николаевич вас беспокоит. Антон Васильевич и я, как ранее уговорено, ожидаем вас…

Вопреки мнению Меркулова, уральский губернатор не произвел почему-то достойного впечатления на Турецкого. Был он весь словно бы обтекаемый, несмотря на высокий рост и вообще крупные габариты, нейтрально улыбающийся, но явно весь в себе. Кому-то очень удобный, с этакой его грубоватой властностью отца-командира огромного региона. Разнообразные рейтинги, до которых стали шибко охочи средства массовой информации, демонстрировали присутствие Антона Васильевича в первой десятке губернаторов-политиков. И с демократией вроде было у него все в порядке. Однако и другое знал Турецкий: в регионе за годы правления этого губернатора преступность возросла до практически немыслимых размеров. И о том, какой город на самом деле претендует на звание «криминальной столицы», стоит еще подумать.

Но это – общеизвестное. А сейчас Антон Васильевич активно демонстрировал барско-советское радушие и гостеприимство. Не давая гостю вымолвить ни слова, ринулся в воспоминания, когда он заканчивал Академию общественных наук – питомник советской партократии, а Костя работал в городской прокуратуре еще простым следователем. Какие они тогда были, где встречались, что выпивали… Он был улыбчив и радушен, а глаза вспыхивали настороженностью.

Квартира была под стать губернатору. Обычная трехкомнатная квартира, правда улучшенной планировки, густо заставленная явно казенной мебелью. Такую прежде можно было видеть во всяких цековских санаториях, не хватало только металлических бирочек с номерами в самых неподходящих местах.

Кроме губернатора и его экономического помощника, больше в квартире никого не было. Поэтому, когда хозяин предложил угоститься кофе, на кухню отправился Геллер – человек невысокого роста, щупловатый, лысеющий, с выпуклыми глазами, которые все время скользили по окружающим предметам, ни на мгновение не задерживаясь на чем-нибудь конкретном. Убегающий такой взгляд. И речь – почти скороговорка, негромкая, но заставляющая слушающего напрягаться. Эта манера была известна Турецкому, она была особенно присуща сотрудникам партаппарата и дипломатических ведомств выше среднего уровня. И ведь не хочешь, а вынужден будешь прислушиваться к тому, что «бормочет» ответственное лицо.

Когда наконец кофе был принесен и выпит под благодушные воспоминания губернатора и словно стимулирующие их подобострастные смешки-покашливания экономического советника, Турецкий решил, что пора кончать разводить бодягу – словцо, кстати, из лексикона губернатора – и приступать к основному делу, ради которого и была организована встреча.

Прерванный бесцеремонным следователем, губернатор несколько помрачнел, посуровел, недовольно посмотрел на Геллера, словно тот и был главной причиной смены хозяйского настроения, и выжидающе уставился на Александра Борисовича.

Турецкий же раскрыл свою папку и после короткой преамбулы, о чем конкретно у них пойдет речь, стал выкладывать перед Антоном Васильевичем один лист за другим, сопровождая пояснениями: что за документ, откуда взят и так далее. Папка была достаточно заполненной и вызывала заметные опасения у губернатора, впрочем старательно скрываемые им.

Прочитав очередной лист, Антон Васильевич, опять же по старой цековской привычке, тут же переворачивал его текстом вниз. А Геллер, получалось, напрасно томился в ожидании, когда и ему будет позволено ознакомиться. Тогда он поступил иначе: встал за спиной своего шефа и стал читать через плечо.

Турецкий хмыкнул, сдерживая внезапный смех. На строго-вопросительный взгляд губернатора уже открыто рассмеялся, желая несколько разрядить атмосферу складывающегося взаимного неприятия. А что иное могла испытывать данная парочка, читая документы, где их роль оказывалась весьма и весьма сомнительной?

– Вы извините, – с улыбкой сказал Александр, – я, конечно, все понимаю, но, глядя на вас, невольно вспомнил старый анекдот.

Турецкий знал, что иной раз пустячок, правильно выбранная интонация, могут оказать решающее значение в установлении более доверительного контакта между собеседниками, обсуждающими к тому же не самые приятные для себя проблемы. Правда, некоторые чиновники старой закалки не терпят подобных вольностей. Но Турецкому показалось, что роль, которую уже привык играть губернатор, позволит тому отнестись снисходительно к шутке следователя.

– Мужик на почте пишет письмо – сосредоточенно, серьезно. И вдруг слышит сопение у себя за спиной. Оборачивается. Мать честная! Над его плечом склонился посторонний и нахально читает то, что он пишет. «Твою мать! – восклицает „писатель“. – Ты чего делаешь?» А в ответ слышит: «Вы извините, я никак вот это слово не разберу. Все-таки почерк у вас…»

Губернатор обернулся к Геллеру и захохотал – по-простому, по-народному, без соблюдения приличий. Тут же захихикал и Геллер, и выпуклые темные глаза его словно утонули в толстых веках.

– Ну вы, ребята… да!… Чего маячишь? Садись, на, читай! – и он резко подвинул на то место, где сидел Геллер, прочитанные документы. – Почерк, говорит, не разберу! Это ж надо?! Действительно, мать вспомнишь…

Настроение у губернатора изменилось. Будто исчезло недоверие к Турецкому, взгляд и поведение стали более жесткими, собранными. И если до этого у Александра не исчезало ощущение, что губернатор просто не знал, как реагировать на те сведения, которые ему без всякого следователя были хорошо известны, то теперь Антону Васильевичу открылась истина. И заключалась она в том, что старый товарищ, Костя Меркулов, не стал бы вот так, почти конфиденциально, присылать к нему своего следователя по особо важным, да еще в генеральском чине, если бы собирался разделать Урал и его губернатора под орех. И личный привет при этом передавать.

И началась другая игра.

Антон Васильевич остановился, потер ладонями глаза, демонстрируя их вековечную усталость, и попросил Александра Борисовича еще раз, но полнее повторить ему все, что касалось последних событий, связанных с гибелью Шацкого.

Турецкий живописал, ничего не стесняясь. Особенно в тех моментах, которые касались непосредственных отношений Ивана Шацкого с его уральскими партнерами. Названа была и посредническая фирма «Омега». При этом губернатор кинул быстрый, почти неуловимый, взгляд на своего помощника, и взгляд этот не обещал, как показалось, ничего хорошего.

Рассказывая, Турецкий всякий раз, словно оправдываясь, не забывал повторять: «Все это в документах. Вот здесь». И похлопывал ладонью по «худеющей» своей папке.

Но вот что показалось Турецкому совсем уже странным. Когда из всего рассказанного он выстроил предположительный вывод о том, что убийство Шацкого вполне может рассматриваться как результат договора двух сторон об удалении из дела посредника, губернатор как-то странно засопел, даже побагровел, но не ринулся немедленно защищать честь своего региона, не бросился отстаивать чистоту собственных помыслов в заботе о населении края, а весь свой праведный гнев обрушил на голову смиренно склонившего голову помощника. Это же он недоглядел, недодумал, можно сказать, подставил, нет, не его, Антона Васильевича, а весь регион! И так далее. Гнев был настолько велик, что потерял черты правдоподобия, губернатор играл уже в открытую, не боясь обвинений в фальши, словно сказанное им обязательно должно было где-то записываться, фиксироваться. Из чего снова возник и утвердился вывод: Геллер, конечно, мог провернуть подобную операцию, но он не был здесь главным лицом.

И тогда Турецкий произвел решающий выстрел – из главного калибра. Он протянул ксерокопию той части признательных показаний Шацкого, где речь шла о том, что Авдеев и компания попросту подставили, иначе говоря, «кинули» своих партнеров. И не только его – Шацкого, но главным образом Урал. То есть вся эта история с разменом пятимиллиардного векселя на десяток по пятьсот миллионов, принадлежащих уже не уральской «Омеге», а фирме «Контакт», придуманная и подсказанная Шацкому Авдеевым, явилась, по сути, основной в процессе похищения государственных средств. Где «Омега»? Она на сегодняшний день не существует – выполнила свою роль и растворилась. А где тот негодяй Шацкий, присвоивший деньги «Омеги»? Знал Иван, не мог не догадываться, какая судьба его ожидала. Но, связавшись с жуликами и будучи сам таковым, возможно, еще не потерял окончательно веры в корпоративность отношений своего круга. Хотя ведь известно: вор у вора… и так далее. И после серьезной беседы с юрисконсультом Семихатько, который от лица банка и занимался оформлением всей операции с траншем, Шацкий пришел к выводу, что Авдеев теперь уже и его «кинул». Деньги утекли за границу. И хотя путь их известен, документы, вероятнее всего, уничтожены. Или спрятаны у Авдеева. Семихатько, по его показаниям, лично изымал все сведения из компьютеров в банке.

К сказанному стоит добавить, что разгромы и обыски на фирме и в квартире Шацкого, как теперь ясно, преследовали главную цель: убрать любые компрометирующие материалы, в которых упоминалось бы о договорах между Уралом – посредником Шацким – банком «Деловой партнер». Но Шацкий в данном вопросе оказался куда предусмотрительнее, чем во всех остальных, касающихся даже собственной жизни.

– Вот, – сказал Турецкий, кладя перед губернатором очередной лист, – оригинал договора фирмы «Контакт» с «Омегой». Ксерокопия оригинала, разумеется… А вот договор «Контакта» с «Деловым партнером». Заметьте, везде сразу оговариваются проценты, получаемые партнерами от сделки. А вот вам и показания самого Семихатько, где ясно говорится, что Авдеев даже и не собирался возвращать обналиченные средства настоящим хозяевам.

Возникла такая гнетущая тишина, что стало даже страшновато. Либо прямо здесь и сейчас произойдет смертоубийство, либо одного из собеседников Турецкого хватит самый настоящий кондратий.

Но… все закончилось мирно. И «кондратий иваныч», образно говоря, миновал, и утомленный обрушившейся на него лавиной неприятностей губернатор не стал добивать своего тщедушного экономического помощника.

По знаку Антона Васильевича Геллер удалился на кухню за очередной порцией кофе. Губернатор доверительно наклонился к Турецкому.

– Какой ужас! Какой позор на мою седую голову! – почти прошептал он.

Действительно, позор, если не хуже… но лишь в том случае, если будет доказано следствием его участие в жульнической операции.

– Как вы считаете, Александр Борисович? – уважительно заговорил, а то все норовил по-свойски, на «ты». – Может быть, прежде чем гнать волну, попытаться поговорить с этим Авдеевым? Объяснить ему в конце концов, в какую криминальную историю он и сам лезет, и других затягивает? Он же, я слышал, нормальный и серьезный, а главное – ответственный человек! Или врали мне?… Ну большие проценты – этим нынче никого не удивишь, среди акул живем. Но чтоб вот так, по-наглому?… Шацкого, конечно, не вернешь, тут чистая уголовщина, так она и должна быть оценена. А вот что касается денег, то если их вернуть, может, и показания того же юриста не потребуются? Как вы думаете? И еще, не мог бы я ненадолго оставить у себя эти документы? Это ж копии, как я вижу. Они не пропадут, ни боже мой, но могут оказаться полезными в качестве дополнительного аргумента. Как?

– Ну, вообще говоря, если не отступать от буквы закона, это – материалы следствия, и разглашению они до поры до времени не подлежат. Однако, учитывая наши чисто человеческие отношения, опять же думаю, что и Константин Дмитриевич особо возражать не стал бы, я готов их вам оставить. На день-другой. Как лицу ответственному. Вы меня понимаете?

– Ну о чем речь! – поспешил заверить губернатор. – Я бы…

Но его очередной рождающийся монолог неожиданно прервал вопль «мобильника» из кармана Турецкого. Губернатор поморщился, а Александр поспешил изобразить просто крайнее свое недовольство.

– Нигде не дают покоя, – пожаловался он Антону Васильевичу. – Впрочем, такая работа. Вы не будете возражать, если я послушаю, что там у нас опять произошло?

– Сделайте одолжение! – охотно разрешил губернатор и даже к окну отвернулся с напряженными, как у шнауцера, ушами.

– Саня? – услышал Турецкий голос Грязнова и подтвердил, что да, это он. – Можешь утверждать с полной уверенностью: это Семихатько.

– Я понял. Спасибо.

– Неприятное? – обернулся губернатор, заметив кислое выражение на лице следователя.

Александр неопределенно пожал плечами. Потом сказал:

– Кстати, насчет отказа юриста от своих показаний. Понимаете, Антон Васильевич, ничего с этим делом не получится. Убили ведь Семихатько. Но это я вам говорю сугубо доверительно, для сведения. Авдеевские орлы убили, это уже доказано следствием. Ненужных свидетелей убирают. А вы – договориться! Попробуйте… Ну что ж, очень вам признателен за то, что уделили свое время. Не стану больше отрывать от государственных дел. Поеду, пожалуй?

– А кофейку на дорожку? Или чего-нибудь покрепче?

– Спасибо, но мне – на службу. Если б не она – за милую душу.

– Артур! – закричал губернатор. – Чего ты там возишься?

– Иду-иду! – заторопился Геллер, который нарочно ведь и оставил шефа со следователем наедине.

– Чего теперь – иду? Раньше надо было. Ступай проводи нашего гостя. Вы сами за рулем?

– Рад бы, да Константин Дмитриевич не велит.

– Кадры бережет? – понимающе кивнул губернатор.

– Костя наш не меняется с годами, – двусмысленно ответил Турецкий.

Губернатор проводил до вешалки, там, уже в меховой шубейке, ожидал Турецкого Артур. Попрощались.

Лифт пришел маленький, тесноватый. А у подъезда Турецкого ожидал представительский «ауди» с сидящим за рулем солидным Алексеем Петровичем Кротовым. Грязнов посчитал, что визит к губернатору должен пройти на высоте. А Денискин «ауди» до упора напичкан всякой специальной аппаратурой. Поэтому будет интересно позже проанализировать беседу. Серьезный же вид Крота доказал бы без слов любому, что в Генеральной прокуратуре даже машины водят исключительно солидные люди. В чем Геллер, кажется, не преминул убедиться. Можно было ехать, но Крот не торопился.

– Вы все сделали правильно?

– Слушал запись? Нормально?

– Прилично. А мой чип?

– Пока в лифте ехали, успел воткнуть. Послушаем?

– Да, только отъедем немного…

Послышался хлопок двери лифта. Два коротких звонка. Металлический звук открываемой бронированной двери, лязг и щелканье замка.

– Ты соображаешь, твою мать, что натворил?

– Антон Васильевич!

– Молчи! Голову тебе оторвать мало! Ты все понял?

– Но я же…

– Мне насрать, что «ты же»! Уяснил, что надо немедленно предпринять?… Оставь в покое этот телефон! Поезжай в представительство и там решай все вопросы. Немедленно! А своему приятелю скажи, что у меня в руках такая бомба – мало ему не покажется! Ишь какая сволочь оказался!

– А если он?…

– А уж это – твои личные заботы! Звони своим. Договаривайся, о чем хочешь. Но это дело должно быть закрытым, ты меня хорошо понял?

– Понял, Антон Васильевич.

– Твое счастье, Артур, что еще остались честные люди, которые меня знают… Но к тебе это отношения не имеет. В общем, так: твоя дальнейшая судьба в твоих же руках. И впредь думай, прежде чем предлагать свои варианты…

Последнее слово было произнесено с убийственным сарказмом. Турецкий с Кротовым переглянулись и засмеялись.

– Все, езжай, дорога каждая минута. А я попробую сам позвонить, куда нужно, и постараюсь придержать расследование. И еще скажи, что он совершил больше, чем преступление, он совершил ошибку. Я имею в виду с тем юристом, понял?

– Так точно, Антон Васильевич.

– Не теряй времени!…

– Уезжаем, – сказал Кротов и тронул машину. – Вы знаете, где находится их представительство?

– У Дениса спроси, он все знает. А что, слышно будет, если этот снимет шубу свою?

– Система-то одна, – усмехнулся Кротов. – Сейчас туда подъедет кто-нибудь из наших… Какие суки, а? Все повязаны!… Вам, я так понимаю, уже сообщили о Семихатько?

Турецкий кивнул.

– Значит, не зря Севка всю ночь на хвосте сидел…

– Не зря, Петрович…

…Турецкий даже и представить себе не мог, как в тот день решится его судьба. Да он бы, может, и не узнал об этом, если бы два часа спустя не приехал к нему в Генеральную прокуратуру Денис Грязнов с распечаткой записи телефонного разговора Артура Геллера с Олегом Авдеевым.

Уже сам по себе этот разговор представлял интерес, и прежде всего – филологический. Куда девались мягкость и вкрадчивая вежливость Геллера! Это был злобный вулкан, мечущий огненные глыбы, грозя смести с лица земли все живое!

Впрочем, собеседники были достойны друг друга. И если убрать из текста откровенную матерщину, он выглядел бы так.

Геллер. Ты, кидала базарная! Наперсточник херов! Как был ментом позорным, «мусором» гнойным, так им и остался! Ты что о себе возомнил? Своей дурной башкой дошел или это тебя твой «лаврушник» научил? Ты ж на «киче» и дня не просидишь!…

Авдеев. Не вижу веской причины продолжать с тобой, жополизом, дальнейший базар. И вообще, ты кто такой, чтобы на меня бочку катить? На понт брать? Фраер задрюченный!

Геллер. Ну все, Авдей, ты нас достал. Слушай теперь сюда. Тебе сказано передать, что ты совершил ошибку, которая хуже всего Уголовного кодекса. Твой Семихатько у ментов. Раскололся полностью…

Авдеев. Фуфло! Он далеко от Москвы.

Геллер. Это твои тебя за бакланье держат. В ментовке его труп.

Авдеев. Быть не может! Откуда сведения?

Геллер. А у нас следак был, Турецкий. Со всеми бумажками на тебя. Так что у нас теперь против тебя такая бомба! Спросишь: что делать? Отвечу: вернуть долг. А за кидняк добавишь двадцать пять процентов. Все, счетчик включен.

Авдеев. Погоди, Артур. Это что ж получается? Турецкий твой только сегодня дал мне согласие на стрелку. Уже почти забили, и что же получается? Туфта? А может, убрать его? Я скажу. А базар будет по справедливости, не возражаю.

Геллер. Знал, что ты – козел, но не думал, что до такой степени. Он у нас уже был сегодня. Всем известно – зачем и почему. И потому даже полному отморозку станет ясно, чьих это будет рук дело. А за Турецким его шеф Меркулов стоит. А за Меркулова, чтоб тебе было известно, во всех спецслужбах мазу держат, понял, тупая башка? Ты после этого Турецкого пернуть не успеешь, как вместе со всей своей братвой на «киче» окажешься. Это в самом благоприятном для тебя случае. В чем никто из нас не уверен. А потому и грева не жди. Так что не двигай фуфлом, время пошло. И не вздумай дернуть. А чтоб ты был понятливым, сегодня получишь первое предупреждение…

Нельзя сказать, чтобы Меркулов, в кабинете которого для окончательного решения самого главного вопроса собрались оба Грязнова и Турецкий, был счастлив от столь лестной своей характеристики. А коллеги, и даже молодой Грязнов, нахально улыбались, смакуя текст – без купюр, разумеется.

Но юмор – юмором, а Турецкий чувствовал, что «косая» только что просквозила мимо. И даже не знал, кого больше за это благодарить: собственное везение или «меркуловскую известность» в определенных кругах.

– Значит, так, – резюмировал Костя, – до конца операции будешь ездить с охраной. Это – приказ.

– А когда он – конец-то? – скептически хмыкнул Турецкий.

– Надеюсь, до конца сегодняшнего дня справитесь?

Грязновы и Турецкий изумленно уставились на Меркулова.

– Чего вам еще неясно? Что, совсем уже работать разучились? – почти разозлился Костя. – Да, я возьму на себя ответственность и лично подпишу постановления на проведение обысков и выемку документации в офисе банка «Деловой партнер», а также в доме Авдеева в поселке Успенское. Вашей оперативно-следственной бригаде будут приданы сотрудники УБЭПа, силовики из налоговой полиции и парни вашего друга Володи Кондратьева. Достаточно. Это вам не Бастилию штурмовать…

– И не гэкачепе разгонять… – негромко добавил Турецкий, вызвав усмешки Грязновых.

– А будете валять дурака, передам руководство операцией в другие руки. И вообще, ребятки, кончайте бузить, мне ведь еще придется с нашим «временным» сие решение утрясать. И я совсем не уверен, что эта информация не просочится во враждебный лагерь… – И добавил словно бы совсем уже не к месту: – Ах, как Антон меня нынче огорчил!…

– А что бы означала эта их угроза Авдееву? – спросил Денис.

– А вот это, племяш, мы узнаем в самые ближайшие часы, – ответил Грязнов-старший. – Костя, ты не обмолвился о них, – он потрепал Дениса по плечу.

– Почему? Разве не достаточно того, что мы вместе решаем вопросы? Да и куда вам без Денисовых ребят? Они ж там, поди, все ходы-выходы изучили… Ну не будем тоже терять времени, и у нас будильник давно заведен. Саня, пиши постановления, не забудь приложить акт судебно-медицинской экспертизы трупа Семихатько. И все – ко мне на стол. Тебя, Вячеслав, я прошу заняться службами. Сами решите, кто куда отправится. Но я думаю, что твои следователи, Саня, справятсл с банком, а убэповцы и налоговики им помогут. Вам же прямая дорога в логово. Только постарайтесь обойтись без потерь. – Он вдруг с иронией в глазах покачал головой и добавил: – Ишь, сукины дети! Мазу, значит, держат? А вот и проверим…