«Нет, это уже за гранью добра и зла!»
Кравцов был вне себя. Он, конечно, им «хвосты накрутил» как следует. Не может быть, чтобы не подействовало. Похоже, они там совсем «отмороженные». Или конкретно этот мент окончательно с ума сошел и престал понимать, где он находится и что здесь вообще происходит.
– Чего, ты говоришь, он от тебя хотел? О девочках поговорить?
– Ни больше, ни меньше! – На лице у мальчика было смешанное выражение обиды и лукавства. Отец этого не замечал и продолжал бушевать дальше.
– Ему, что, о девочках больше не с кем поговорить, только с подростком пятнадцатилетним? И чего делать с этим? Опять звонить, как его, Подгурскому? Он что, не понимает, что это мой сын?
– А дело, между прочим, совершенно не в том, что это твой сын. И мой, кстати, тоже. – Со второго этажа спускалась Люда. Говорила, как всегда, с ехидцей. – Тут два варианта: либо этот мент совсем не прав, либо он абсолютно прав!
– Ты о чем вообще? Какое здесь может быть «прав» или «не прав»? Он проходу не дает пятнадцатилетнему мальчику, можно сказать, еще совсем ребенку! Из приличной семьи!
– Насчет семьи это не всем очевидно, – Люда язвительно хмыкнула, – а вот по поводу ребенка, это очень хорошо, что до тебя вдруг дошла такая простая истина. Именно что – ребенок!
Илья, оказавшийся невольной причиной и свидетелем перепалки между родителями, на последних словах побледнел от злости, но разумно рассудил, что в данной ситуации лучше не лезть под горячую руку. А если точнее, четыре горячие руки, и отложить доказательство своей взрослости и самостоятельности на потом.
Кравцов-старший открыл было рот, но Люда не дала ему издать ни звука, продолжая неумолимо и холодно излагать свои убийственные аргументы.
– Так вот, преследовать невинного мальчика-отличника беспочвенными подозрениями в наличии каких-то связей с какими-либо фигурантами убийства, о котором все желтые газеты в городе написали, – это, конечно, нехорошо. И тут совершенно не важно, кто этот мальчик – сын крупного чиновника или сын уборщицы.
С последней сентенцией Кравцов был в корне не согласен, но смолчал. Если Люда начинала, лучше было ее не останавливать. Бесполезно. Пока топливо не выработает, не успокоится.
– И это, безусловно, так, если подозрения действительно беспочвенные. А если нет?
Отец и сын, не сговариваясь, абсолютно синхронно подняли головы и уставились на Люду. Она к этому моменту уже оказалась на кухне и стояла, прислонившись к стеклянной колонне, в шелковом халате и с компрессом на шее – у нее был такой метод лечения остеохондроза. И вообще, вид у нее был очень гордый – ни дать ни взять, древнеримский оратор на форуме.
Наконец, Кравцов выдавил:
– Что значит «если нет»?
– А то и значит! – В голосе Люды зазвучали нотки «Пассионарии». – Тебе не приходило в голову, что наш с тобой сын – совершенно неуправляемый, чудовищно самоуверенный и абсолютно не знающий жизнь подросток – действительно вляпался в какую-нибудь мерзкую историю?
Было похоже на то, что Кравцов решил взять тайм-аут. Он молча встал, прошел к шкафу с бутылками, в котором между бутылками с оливковым маслом, кока-колой и регулярно потребляемым Людой розовым вином стоял его любимый «Талискер». Щедро плеснул. Отпил. И наконец изрек, не глядя на сына:
– Илья, ты вляпывался за последнее время в какие-нибудь истории?
Мальчик отреагировал на удивление собранно и четко:
– Смотря что называть историями. Я ж не знаю, что мама имеет в виду.
Это было уже слишком. Он перебрал: надо было дать себе труд изобразить хотя бы минимум смирения.
– Не изображай из себя идиота! Ты прекрасно понимаешь, что именно мама имеет в виду!
Илья продолжал упрямиться.
– Нет. Не понимаю. И менту этому именно так и сказал.
– Похвальное упорство. – Люда устало села рядом с ним. – Илюша, я твоя мама. Я тебе желаю добра.
Начинается! С этим уже не справиться никому. Добра она желает! В принципе, Илья в этом не сомневался. Конечно, добра. Уж не зла, это точно. Просто она дура. Она не видит дальше своего носа. Ничего ей не объяснить. Надо что-нибудь придумать. Не врать – нет, это не так называется. Обвести вокруг пальца. Точно! Это будет не сложно. Тем более, что она сама этого хочет.
Он повернулся к матери лицом.
– Илюша, не бывает таких совпадений. Если бы они «докапывались» на ровном месте, из чистого желания досадить отцу, это все выглядело бы по-другому. Этот твой лейтенант Панюшкин, судя по тому, что ты рассказал, он ведь такой… простодушный. Если не сказать дурачок. Он бы не стал тебя донимать, если бы ему не казалось, что на то есть причина.
Кравцов оторвался от стакана.
– А если этому твоему простодушному, как ты выражаешься, дурачку внушили те, кому это надо, что причины есть, а их на самом деле нет? Людочка, ну, какие тут могут быть причины?
– Как какие? А может, он действительно знал эту убитую девочку?
– Откуда, милая моя?
– Да не знаю я, откуда! Откуда угодно! И ты не знаешь! Что ты вообще знаешь о своем сыне? И только не надо мне говорить все тот же бред про то, что в Интернете можно куда угодно забрести!
– Сын, между прочим, и твой тоже! И ты знаешь о нем ровно столько, сколько и я! А может, и меньше!
– Согласна. Только я отдаю себе в этом отчет.
Как он ненавидел всегда эту бессмысленную и беспощадную ругань! С детства. Но приходится сидеть и терпеть. Вот сейчас они наорутся всласть друг на друга, и можно будет начинать операцию «запудривание мозгов». Они так заняты друг другом, что это ничего не стоит. Легко! Ловкость рук – и никакого мошенничества!
– Я действительно знал эту девочку.
Стало тихо. Ему показалось, будто он слышит, как оседают пылинки на стеклянных сверкающих поверхностях. Наконец Кравцов шумно выдохнул:
– Рассказывай!
А что рассказывать? Познакомился с девочкой. В парке школы. Просто гуляли там с Дэном, как обычно. И они тоже гуляли, эти девчонки. И как-то так получилось, слово за слово… Ну, познакомились. Потом встретились. Она не очень красивая была. А подружка ее – и того хуже. Но эта Катя… Что-то в ней было. Такое… Ну, как объяснить? Трогательное. В общем, как-то ее жалко немного стало. Нет, он даже не думал начинать с ней встречаться. Ни в коем случае. Ему и по улицам рядом с ней идти было немного неловко. Но все-таки что-то в ней было.
Люда почти расчувствовалась. Надо же, вот и выяснилось, какая у ее мальчика тонкая душевная конституция! Странно все это как-то. Илюша, даже когда был маленький, никогда не таскал домой бездомных животных, не плакал над слезоточивыми сказками и мультфильмами. Оказывается, она знает его еще хуже, чем думала сама. Как смешно: Илюша – и жалкая некрасивая девочка, которой место в ПТУ! Глаз да глаз нужен! Пока маленькие проблемы, а потом что может такое случиться – подумать страшно! Фокус удался: мысли матери потекли в нужном русле. Вернее, ушли из ненужного.
Он продолжал. А, собственно, что еще сказать? Ну, проводил он ее пару раз от школы до дома. Жила она, кстати, в жутком районе. И от этого ее было жалко еще больше. Она была счастлива. По крайней мере, говорила, что счастлива. Это так приятно – делать кого-то счастливым.
Люда не верила своим ушам. Вот это момент истины! Давай, Илюша, рассказывай дальше!
А что дальше? У них ведь не было ничего общего. Совсем ничего. И увлечения у нее были какие-то нелепые. Это она ему рассказала про сатанистов. Он зашел на сайт. Оказалось забавно. Спросил про жертвоприношения. А ведь это действительно интересно: они столько мрака вокруг себя нагоняют, а все на самом деле – детские игрушки. Ничего серьезного. Кишка у них просто тонка. Он именно это ей и хотел показать, что все ерунда. А вот оказалось, что не совсем… Но они уже давно не общались. Ему стало с ней совсем не интересно. Просто невозможно стало дальше. К тому же Вика. С ней, вроде как, серьезно. Нехорошо было бы, если бы она узнала. Стыдно как-то. Она бы не поняла. У него не было ни малейшего объяснения этому бреду. В общем, все закончилось давно – и тут вдруг эти убийства! Глупо как-то, да?
Глупо. Не то слово. Кравцов налил себе еще. С одной стороны, легче. Ларчик, как оказалось, открывался крайне просто. А с другой стороны, как же это ужасающая нелепость? Особенно учитывая его утренний звонок Подгурскому и разнос, который он там устроил! Вот это то, что называется по-простому – «подстава». А он-то, старый идиот, развел вокруг этого подросткового знакомства целую теорию заговора! Происки политических противников, как же! В общем, мораль у басни простая: воспитанием сыновей надо заниматься, даже если они и так круглые отличники. Какой же он оказался глупый щенок! Кто бы мог подумать?
Тут Люда совершила неожиданный поступок: подошла к мужу и отхлебнула из его стакана. Она же виски на дух не переносит. Сдают, видать, нервы.
– Очень хорошо, Илюша, что ты, наконец, все рассказал. Ситуация идиотская. Ты вел себя неосмотрительно, но, в конце концов, нет ничего предосудительного в том, чтобы чувствовать жалость. Просто имей в виду на будущее, что на всех твоей жалости не хватит. Да и толку от нее немного. А сейчас иди спать.
Потупив глаза, изображая полное смирение, он почти бесшумно поднялся наверх. Когда со второго этажа послышался звук закрывающейся двери, Кравцов немного расслабился и тихо захихикал.
– Знаешь, это полная ерунда, конечно, но мне сейчас даже как-то легче стало. Во-первых, можно забыть о таинственных интригах, которые я себе надумал. А во-вторых, легче в том смысле, что он – нормальный. Понимаешь? Как все. Способен на глупости. Он ведь раньше никогда не ошибался. Меня это даже пугало. Представляешь, я почти боялся собственного сына, маленького глупого говнюка! – Он как будто отпустил струну и начал смеяться еще громче. Он чувствовал себя почти счастливым.
Люда победно улыбнулась.
– Наконец-то до тебя дошло. Я уже, если честно, устала убеждать тебя, что это совершенно обычный мальчишка, которому иногда даже полезно получить по одному месту. Но, это так, фигура речи. Для ее буквального воплощения уже немного поздно. А уехать ему нужно в любом случае. Если этот упрямый молодой мент даже после твоего звонка не одумался, он и дальше будет проблемы создавать. Это никому не надо. Он поедет оформлять документы завтра. Ну, в крайнем случае, послезавтра. Со школой я вопрос решу. Ему надо уехать, и чем быстрее, тем лучше!