Школа была, кстати, не такая обшарпанная, как можно было предположить. Все признаки недавно сделанного ремонта налицо. Стеклопакеты стоят. «Наверное, к последним выборам в порядок привели», – подумал Панюшкин, идя по коридору, покрытому неизменным для постсоветской школы клетчатым линолеумом. Ремонт ремонтом, а красно-синяя клеточка – это навсегда. Свеженькое благообразие, конечно, радовало глаз и настраивало на оптимистический лад, но, по сути, дела не меняло. Как шли из этой школы процентов восемьдесят в ПТУ, так и идут. Собственно, в самом ПТУ ничего плохого нет, ни в коем случае, никакого социального детерминизма. Так в чем тогда проблема? «В убожестве внутреннем, которое ремонтом не исправишь», – решил Панюшкин и сам испугался своего неожиданного пафоса. Детишки, конечно, все как на подбор… Интересно, когда они такими становятся? В колясках, вроде, все симпатичные, а в этом возрасте потолок уже угадывается безошибочно… С вот такой, далекой от идеала человеколюбия и терпимости, мыслью Панюшкин постучался в дверь кабинета математики на третьем этаже.

Логарифмы… да, логарифмы – вот что пыталась втиснуть в немытые из «сатанистских» принципов головы 9 «В» бодрая тетка средних лет. Где они, строгие, преисполненные благородства учительницы из старых советских фильмов? С кичками… Да и усталые, замученные жизнью, но до тошноты принципиальные «училки» из собственного панюшкинского детства середины восьмидесятых тоже куда-то делись. Эта женщина явно справлялась с вверенной ей оравой на «ура», без лишней рефлексии.

– Катя. Катя Горохова. Ужасно это все, конечно. Кто бы мог подумать… Вы думаете, это серийный маньяк, да? Неизвестно пока, говорите? А кто ж еще-то? Кому ж они могли понадобиться, дурочки, пусть земля им будет пухом?

Панюшкин с самого начала понял, что ловить здесь будет нечего. «Классная» – тетка простая, здравая. Зря «накручивать» не будет, но и наблюдательностью особой не отличается. Они у нее все классифицированы, сидят себе по своим полочкам в зависимости от поведения и успеваемости. Приглядываться к каждому – никаких нервов и сил не хватит. Да это и понятно. Как иначе?

– Да ничего такого особенного они не делали, ни она, ни подружка ее, Валька. Я ее тоже помню, она на год старше, в нашей же школе училась. Они, знаете, были как все. И не смотрите на меня так. Я все понимаю, и не от плиты в школу пришла. И тоже хочу видеть в каждом ребенке личность, и прочее, и прочее, как оно там нынче в методичках говорится, но если она, эта самая личность, годам к десяти, в среднем, пропадает бесследно от всей этой жизни, то что же я здесь могу поделать? Вы загляните в класс, что вы там увидите? Ну-ну! Понимаете меня, да? Именно, как все. И произойти это могло с совершенно любой девчонкой из этой школы, из этого класса, вон, с Веркой, например, Илюхиной, не приведи Господь, конечно! – Женщина устало вздохнула. – Это просто зло. Оно не выбирает, – добавила она почти шепотом.

Панюшкин вздрогнул. Наваждение быстро прошло, учительница вернулась к «социалочке». Ему пришлось выслушать еще какое-то количество неожиданных в своей откровенности и «неполиткорректности» рассуждений на тему «бытие определяет сознание». В общем, тетка забавная, вот только не вытащить из нее ничего.

– Лучшая подруга, спрашиваете? Так лучшая подруга – это Валька, с которой они вместе и… А в классе они все понемногу между собой общаются. Общность интересов, знаете, объединяет. Вы поспрашивайте у девчонок, может, удастся что-то выяснить.

Учительница вошла в класс.

– Так, мы сейчас прервемся ненадолго. Тут пришел следователь, по поводу Кати Гороховой. Ну, вы все знаете. Поговорить хочет. Кто что про нее знает, с кем, куда ходила, с кем дружила, ну, и так далее. Вы после урока к нему подойдите, ясно?!

Все заученно кивнули, но лица вдруг стали кислые, закрытые, в глазах будто опустились шторки. Кто-то отвернулся, кто-то уставился в тетрадку. Вот и все.

В ожидании перемены Панюшкин еще какое-то время простоял по дверью класса, слушая «прямой репортаж» о борьбе подростковых умов с алгеброй. Потом прозвенел звонок. Ему стало немного не по себе от этого резкого дребезжащего звука, который наверняка стал спасением для какого-нибудь двоечника, в ужасе ожидавшего вызова к доске. В рекреацию резко хлынул поток. Все куда-то понеслись. Мимо него. Хоть бы кто-то притормозил.

– Девочка, подожди! – он попытался остановить тощенькую «ведьмочку» с длинными иссиня-черными космами, но она сделала вид, что не слышит.

Куда они все бегут? В столовую, наверное, а может, курить. Кстати!

– Валентина Николаевна, простите, еще один вопрос! А где они здесь курят?

– Где курят? Да в туалете!

Панюшкин напрягся. Ясное дело – девочки курят в женском. Это не самая подходящая ситуация, чтобы поговорить с подростками в неформальной обстановке.

– Нет, ну, сейчас, в мае месяце, они за школой собираются. Слева от входа.

Действительно, за углом стола группа подростков. Несколько парней и три девочки. Две из них были из Катиного класса. Панюшкин оказался прав. Спрятавшиеся в убежище между кустами акации и школьной стенкой, они были более расположены к разговору, чем вблизи кабинета, под надзором «классной». Как и следовало ожидать, парни больше отмалчивались, только плевали в траву в промежутках между затяжками. «Активничала» полная девочка с розовой челкой:

– Да, вот как все вышло, а ведь все хорошо у нее было в последнее время. Хорошо в том смысле, что парень новый появился – это всегда хорошо. – Короткий хриплый смешок. – Старше? Нет, не старше. Мы со взрослыми не гуляем. – Еще смешок. – Ну, может, бывает у кого, но у Катьки нет. Да, я того парня видела, это не «гон», ты чего говоришь? – Толстушка отмахнулась от «ведьмочки», ловко пускавшей колечки дыма. – Я видела его, он за ней после уроков заходил. Красивый, да, не то, что некоторые. – После этих слов угрюмый парень с уже явно просматривающимися усами хмыкнул и в который раз сплюнул. – Да, такой… Как сказать, не знаю, как сказать! – В голосе прозвучало раздражение на себя саму. – В общем, не такой, как наши. Да, он не в этой школе учится. В какой, не знаю. Катька говорила, на улице познакомились. Типа, романтично все у них было. Смешно, конечно, но, кто его знает, может, так и оно было, а?.. Не, ничего она больше не рассказывала, просто не успела. У них же недавно закрутилось. Да, жалко получилось, она радостная такая ходила, правда… очень жалко, очень. Очень… Да…