К концу второго дня работы Турецкий окончательно убедился, что искать концы веревочек, безнадежно опутавших дело Вершинина, придется в самых высоких местных сферах. Только такие мастодонты, как Соловьев или Бутыгин, или тот же Шангин, могли решиться на убийство Вершинина, только им или кому-то одному из них под силу запускать слухи, приведшие его сюда, только они способны их подтвердить или развеять. Они наверняка если и не полностью контролируют местную Фемиду, то уж во всяком случае имеют на нее огромное влияние. И с Шангиным, и с Бутыгиным «важняк» уже поговорил, и ни один не бросился делиться с ним сокровенным. С Соловьевым же Турецкий вообще решил без крайней нужды не встречаться, ибо каждый здравомыслящий человек в стране понимал, что местный губернатор тот еще крендель, окончательно развращенный властью. А тем не менее нужно было понять, кто из них наиболее заинтересован в расследовании, а кто, наоборот, будет всячески ему препятствовать. Кто может помочь в этом разобраться?

Первым, кто приходил в голову, был, конечно, Голик, но «важняк» пока был не готов к новой порции мудреных теорий. Лемехова? Пожалуй, она могла бы поподробнее рассказать хотя бы об обстоятельствах создания «Медеи» и основных действующих лицах, принимавших в этом участие: Вершинине, Бутыгине, Соловьеве, Друбиче. А возможно, и о тяжелых фигурах в нынешней политической партии: тех же Бутыгине, Соловьеве и Шангине – ей что-либо известно. В особенности о Бутыгине, его-то она точно должна неплохо знать.

Все имеющиеся официальные данные о Лемеховой Турецкий уже собрал. Разведена, в связях, порочащих ее, не замечена, работала на медеплавильном комбинате, в обладминистрации, занималась малым бизнесом, была консультантом в региональной торговой палате – специализировалась на сделках по экспорту меди, считалась крупнейшим специалистом, не является чьим-либо протеже, всего добилась собственным трудом и собственной наглостью. И внешностью, естественно, тоже.

Отыскав в справочнике телефон, Турецкий позвонил в «Медею». Как ни странно, Лемехова его помнила и была рада звонку. «Важняк» попросил о встрече и был тут же приглашен на 17.00 в офис. У Лемеховой, оказывается, на 18.30 была назначена другая встреча, и ей нужно было как-то убить полтора часа. Турецкий на такую откровенность не обиделся – почему бы и не развлечь скучающую даму умным разговором, глядишь, еще и польза следствию выйдет.

В десяти шагах впереди Турецкого коридор рассекал крупный и очень важный, если судить по обхвату живота, господин лет 25-40, точнее не скажешь. В руке он держал вместительную, но, видимо, практически пустую папку крокодиловой кожи с золотыми, до анекдотичности массивными уголками и пузатым золотым вензелем, пародирующим средневековый аристократический герб. По тому, с каким достоинством он протискивался в дверь «Медеи», Турецкий понял, что опоздал. Такой дядя не станет подниматься на второй этаж, чтобы поговорить с замами или помощниками, он и на первом не видит их в упор.

Лемехова прохаживалась по холлу, прижав к уху мобильный телефон, изредка поддакивая собеседнику, дверь ее кабинета была открыта, миниатюрная девушка стремительно заканчивала натирать там паркет. Господину с папкой Лемехова кивнула, чтобы он проходил в кабинет, одновременно приветливо улыбнулась выглянувшему из-за его плеча Турецкому и, не прерывая разговора, поманила рукой кого-то из соседней комнаты:

– Антон! Распорядись, пожалуйста, чтобы Александр Борисович не скучал.

Антон оказался молодым человеком в строгом костюме только что не от Кардена лично, с тщательно уложенными жидкими волосами и лицом призера всероссийского конкурса прощелыг. Он проводил Турецкого в комнату для гостей, следом за ними впорхнула совсем юная и совсем некрасивая секретарша. Молодой человек сделал несколько стремительных, непонятных Турецкому жестов со скоростью фокусника или брокера и тут же покинул их. Но девушка, очевидно, все поняла, она перекатила журнальный столик от дивана к креслу, убрала с него газеты и термос, заменив их журналами, кофеваркой и подносом с сахарницей, после чего тоже удалилась, оставив Турецкого развлекаться в одиночестве.

От нечего делать он принялся осматривать комнату. Интерьер хранил черты эпохи первоначального накопления капитала и показался ему несколько эклектичным: над столом-тумбой красного дерева с антикварной серебряной пепельницей, к примеру, помещалась политическая карта мира, разукрашенная в лучших советских традициях названиями деловых партнеров комбината и стрелками, тянущимися от Златогорска по всем направлениям. Паутина целиком охватывала земной шар. Эклектика, пожалуй, неизбежна, решил Турецкий, которого сперва покоробило от некоторой напыщенности и несуразности обстановки, люди здесь бывают разные. Эпоха закончилась, но люди-то никуда не делись. А «наши люди» «наших буржуев» недолюбливают, и, пока им не продемонстрируешь что-нибудь милое их сердцу для размягчения, разговор не склеится. Он перелистал американский автомобильный каталог и «Business Week», прислушиваясь к разговорам в холле: сотрудники расходились. Потом ему под руку попался рекламный проспект «Медеи», содержавший всякие любопытные факты. Турецкий узнал, что медь, оказывается, начали выплавлять в Европе четыре, а на Древнем Востоке – шесть тысяч лет назад. Что она встречается в природе не только в виде руды, но и в самородном состоянии и самый крупный из найденных самородков весил четыреста двадцать тонн. Что несколько раньше Медного всадника – в 290 году до нашей эры тридцатидвухметровая бронзовая статуя греческого бога солнца Гелиоса была установлена на самом восточном острове Эгейского моря – Родосе, у входа в порт (тот самый Колосс, одно из чудес света). А в Японии в храме Тайдзи находится отлитая в 749 году четырехсоттонная статуя Будды. А русское слово «медь» происходит от древнеславянского «смида», обозначавшего металл вообще. А в музее Нижнего Тагила хранится огромный раскладной медный стол с надписью: «Сия первая в России медь отыскана в Сибири… Никитою Демидовичем Демидовым по грамотам великого Государя Императора Петра Первого в 1702 и 1706, и 1709 годах, а из сей первовыплавленной меди сделан оный стол 1715 году».

Пока Турецкий просвещался, ходьба в холле постепенно прекратилась. Ему страшно захотелось убедиться, действительно ли, кроме него, Лемеховой и ее слишком делового посетителя, в офисе никого не осталось, но совершить вылазку он не успел: в дверях появилась Лемехова.

– Извините, Александр Борисович, что заставила вас ждать, и спасибо, что приехали. Я сама страшно не люблю ждать. И заняться вроде нечем, и отлучиться нельзя, как на рыбалке, я этого вынести не могу.

– А я не могу представить, как вы ловите рыбу, – честно признался Турецкий.

– Зря. У меня неплохо получалось. Правда, всего один раз. Бутыгин как-то попросил показать швейцарцам неповторимый сибирский колорит. Хотите швейцарского кофе?

– Не откажусь.

– Тогда пойдемте в мой кабинет.

В офисе действительно никого, кроме них, не было.

Кабинет Лемеховой выглядел несравненно более стильно, чем комната для гостей. Для полного соответствия обстановке рабочего места какого-нибудь магната с Уолл-стрит или из лондонского Сити не хватало только стеклянного шкафчика с клюшками для гольфа и столь любимого американскими сочинителями детективов «шикарного персидского ковра, в котором ноги утопают как в траве на цветущем майском лугу». Она усадила его на свой стул во главе стола для совещаний в форме буквы "т" – за начальственную шляпку, а себе подвинула глубокое кресло. Пока кофе перемалывался и заваривался, она попыталась рассказать ему пару баек про Швейцарию, но Турецкий взял инициативу в свои руки. Какое бы удовольствие ни доставляло ее слушать, все-таки он пришел сюда, во-первых, по делу и, только во-вторых, поболтать с «дамой приятной во всех отношениях». Кроме того, в отличие от среднестатистического старшего следователя по особо важным делам и от самой Лемеховой, он как раз в Швейцарии бывал.

– Мне нужна ваша консультация, Ксения Александровна, – выдохнул Турецкий, как только возникла пауза.

– Вопрос связан с медью?

– В самом широком смысле. В прошлый раз разговор у нас не получился: вы меня очаровали и спутали все мои мысли.

Она понимающе улыбнулась:

– Но теперь вы овладели собой?

– Не вполне. Но долг обязывает. Итак, Ксения Александровна, мне хочется получить от вас справку по медным персоналиям и их интересам. Покойный полпред Вершинин – Бутыгин – Соловьев – Шангин – прошлогодний конфликт на медеплавильном комбинате, может, я еще кого-то или что-то упустил.

– О, Александр Борисович, вы очертили очень широкий круг. Почему вы полагаете, что я могу вам рассказать что-то интересное об этих людях?

– Потому что с вами мне разговаривать приятнее, чем с другими в этом городе. – Она посмотрела на него охлаждающе, и Турецкий моментально себя одернул: – Шутка! Потому что каждый видит ситуацию под своим углом. Ваша оценка представляет для меня интерес.

– Вас интересует, как моя скромная персона смогла всех устроить и как удалось прекратить большую драку?

– Именно.

– Что вам сказать, это не только, извините, понты, но и тонкая дипломатия. Но теперь все вошло в спокойное русло. Рутина. Камень преткновения был, как я вам уже объясняла, в, казалось бы, простой вещи: контроле за движением готовой продукции по территории комбината. От склада до ворот. Знаете, кто в стране главный?

– В нашей?

– В любой. Тот, у кого ключи от тюрьмы. А на заводе – тот, у кого ключи от склада. А они оказались у представителей трех разных группировок, и ни одна не могла взять верх в течение долгого времени. Значительно более продолжительного, чем такое производство может катиться по инерции. Тогда Вершинин предложил назначить частного «тюремщика». Ни один грамм меди не выезжает сегодня за ворота без моего ведома. Я не ворую, даже если бы захотела, не смогла: все заинтересованные стороны контролируют каждый мой шаг. Поэтому мне они доверяют, а друг другу – нет, хотя и не воюют, как год назад. Знаете, что здесь было?! В заводоуправлении засел ОМОН, а здание взяли в осаду судебные приставы, и у тех и у других на руках судебные решения…

– Хорошо, эту историю я уже слышал несколько раз и документы просматривал, хотя из них, честно говоря, ничего понять нельзя. Объясните-ка мне лучше вот что: если все заинтересованные стороны контролируют каждый ваш шаг, зачем Вершинин поручил то же самое еще и Друбичу?

– Чтобы не мешали, Александр Борисович. И не пытались переманить на свою сторону. Он что-то вроде гаранта конституции.

Лемехова разлила кофе и провалилась в кресло, высоко закинув нога на ногу. Турецкий задышал чаще, но, присмотревшись внимательнее, прочел на ее лице просто усталость и желание понежиться в расслабленной позе после целого дня за столом.

– Как бы получше объяснить, Ксения Александровна, – Турецкий всем своим видом дал понять, что не то желал услышать, – это же не допрос. И не судебное заседание. Вас никто не обязывает придерживаться твердо установленных фактов, за истинность которых вы отвечаете головой. Представьте, что комбинат – отдельное государство.

– А это так и есть!

– Тем более. Я ваш агент 007. Меня посылают во враждебный город Златогорск с секретной миссией. А вы эксперт. Ваша задача – сообщить мне предварительную информацию о противнике. Можете представить себя в такой роли?

– Вы серьезно?

– И еще такая вводная: вы лично заинтересованы, чтобы я вернулся с задания живым.

– Ну что ж, господин Бонд…

Лемехова, допив кофе, легко поднялась из своего кресла, заглянула в ящик стола и недовольно поморщилась. У Турецкого опять участилось дыхание и выступила легкая испарина, хотя она приблизилась на самое пионерское расстояние.

– Необходимо снять копии с некоторых сверхсекретных документов, – закончила она.

Он направился за ней следом в соседнюю комнату. Лемехова включила ксерокс, супер-модернистского дизайна, походивший на пульт управления фантастического межгалактического космолета. Но чудо техники не справилось с самой элементарной операцией, только обиженно крякнуло, подавившись листом бумаги.

– Вот… – Лемехова оглянулась на Турецкого и не договорила. – Простите, одну минутку.

Она элегантно нажала тумблер, аппарат раскрылся, обнажив свои космические внутренности.

– Позвольте… – хотел предложить свои услуги Турецкий, но не успел.

Лемехова вытащила застрявшую бумагу, но, видимо, зацепила рукавом что-то не то. Аппарат снова крякнул, затащив в свои жернова ее ладонь. Она попыталась выдернуть руку, но машина не отпустила ее и не отключилась. Турецкий увидел, как она побелела от страха. Он вырвал первый попавшийся на глаза шнур из розетки – не помогло. Увидел рядом еще один и вырвал следом, но с тем же результатом. Тогда он догадался отодвинуть тумбочку, на которой стоял проклятый агрегат, и, наконец, отключил его.

У Лемеховой вся ладонь была залита кровью, но травма оказалась несерьезной – просто порез. Однако Турецкий постарался проявить себя с лучшей стороны: отобрал у нее йод, чтобы не испачкалась, промыл рану водой, тщательно забинтовал, заглянув раз-другой в декольте, и почувствовал себя совершенно счастливым. И еще он почувствовал, что необходимо развить успех, и даже прикусил язык, и обозвал себя старым кобелем, но нравственные борения кончились победой нравственности: позвонил посетитель, которого Лемехова дожидалась, и сказал, что будет через десять минут.

Обидно, досадно, но ладно, подумал Турецкий. Придется откланяться, несолоно хлебавши. Потрясная женщина, конечно, но просто так, за здорово живешь, ничего не скажет. И по сути, она права: Турецкие приходят и уходят, а ей сидеть меж двух огней. Хорошо, если двух.

Он увидел, что Лемехова хочет что-то сказать, но ждет, что он сделает это первым. Пока он лихорадочно взвешивал, что бы эдакого выдать на прощание, его вдруг осенило:

– Ксения Александровна! Вы говорили про рыбалку! Бутыгин с Вершининым…

– Нет, о рыбалке не может быть и речи… – Видимо, такое разочарование было написано на его лице, что она объяснилась: – Слишком уж небезопасное занятие.

– Вы имеете в виду Вершинина?

– Почему, не только. Сын Бутыгина, Иннокентий, между прочим скульптор, через несколько дней после гибели Вершинина с приятелями катался на моторке в том месте, где собирался рыбачить Вершинин. Может, и лодка была та же самая. Так вот, представьте себе, у лодки взорвался мотор. Кто-то здорово пострадал…

– А откуда вам это известно?

– Как говорится: где взяла, там уж нет.

Когда Турецкий попрощался и уже шагнул за порог, она остановила его еще на секунду:

– Заглядывайте, Александр Борисович. Не обещаю сказать что-нибудь по делу, но целыми сутками заниматься делом тоже нельзя.

От Лемеховой Турецкий поехал прямо в гостиницу. Если Грязнов не подкачает, в гостиницу Храпову будет зайти удобнее, чем выискивать его по прокуратуре. Но в девять убоповец так и не появился, «важняк» уже начал дремать под какой-то дешевенький фильмец, где сиренево-лысые инопланетяне устраивали конец света в одном отдельно взятом американском городишке, – сказывался непривычно ранний подъем, да и беспрерывная нервотрепка в течение дня давала себя знать.

В начале двенадцатого он проснулся от короткого стука, а затем скрипа двери, фильмец давно закончился, и шея настолько затекла от сна в неудобной позе, что Турецкий с трудом мог ворочать головой.

– Двери не запираем? – На пороге вырос эдакий Тарзан-пенсионер: под два метра, косая сажень, бицепсы с волейбольный мяч, правда, уже брюшко и волосики на темечке редковаты. – Непорядок. Я Храпов. – Он вручил «важняку» полиэтиленовый пакет, в котором отчетливо просматривались один апельсин и две бутылки: одна потоньше, явно коньячная, вторая попузатей – водка, причем литр. – Можно не охлаждать.

– Турецкий. Александр. – «Важняк» достал стаканы и в темпе освободил от пожитков стол.

– Леонид, – протянул руку Храпов. – Друг Грязнова – мой друг. Слава сказал, ты по коньячку больше специализируешься – на здоровье, а мы по-простому – водочки. – Он лихо свернул пробки и разлил по первой. – Ну… За знакомство.

Апельсин так и остался нетронутым, а Храпов уже разлил по второй:

– Так о чем беседа?

– Меня интересует несостоявшийся теракт в мае этого года, вы по нему работали?

– «Москвич» со взрывчаткой?

– Угу. – Турецкий взялся разламывать на дольки одинокий фрукт, не пропадать же ему, бедному.

– Конечно, мои ребята эту сволочь брали. Только я не понял, к чему конспирация? Дело в работе, следователь, конечно, не подарочек…

– Вот именно, что не подарочек, – поддакнул «важняк». – Ну а как вообще все было?

– Да как, обыкновенно. – Храпов, словно куда-то опаздывая, разлил уже по третьей. – Быстро и решительно. Этот Замков только лыжи вострить начал, а мы его уже тепленьким и слепили.

– Если можно от начала до конца.

– Можно, почему нельзя? Ты, кстати, за мной не гонись, – заметил Храпов, видя, что заданный темп потребления алкоголя Турецкому не под силу. – По хронологии раскрытия так было. Машину обнаружил наряд ОМОНа. Парни неподалеку были, на площади, и видели, как какой-то мужик запарковал «Москвич», метров двадцать не дотянув до стоянки на площади, выскочил как ужаленный и дал деру. Догнать они его не догнали, но машину пошли проверить, и она им показалась весьма подозрительной: из бардачка противный такой дымок валил, и то ли тикало что-то, то ли им показалось. Но подкрепление они вызвали, саперов, – все как полагается. Площадь оцепили, кого смогли – эвакуировали. А тут еще звонок по 02: на площади машина, начиненная взрывчаткой. Саперы приехали, сказали: щас рванет. И рвануло, несильно правда. Взрыватель почему-то в бардачке был, а тротил в багажнике, и, видимо провод где-то оборвался. Тут же по номерам пробили владельца «Москвича», и уже мои ребята поехали его брать. Оказалось, тот самый крендель, которого омоновцы на площади упустили. Этот камикадзе в собственной машине бомбу организовал, чужую тачку угнать не додумался.

Взяли мы его. Он, правда, поначалу отпирался, нес ахинею какую-то, но чуть пугнули, сразу раскололся. Он водителем на медном руднике работал, таскал регулярно что плохо лежит, шашки толовые тоже по мелочам таскал, отморозкам всяким торговал: кому рыбу глушить, кому на фейерверки. А тут чеченец какой-то на него вышел, Замков этот клянется, что пригрозил зарезать его, если взрывчатку не достанет, а я так думаю, продался он чеченцу за сотню баксов. В общем, чеченец этот Замкова где-то около рудника встретил, помог бомбу соорудить и приказал доставить машину на площадь, а потом заявить, что ее, мол, угнали. Портрет чеченца он нам, конечно, изобразил, мы его сразу в розыск, но по сей день ничего. Мог, конечно, Замков и соврать со страху, а может, чеченец был заезжий и давно уже в горах в Чечне отсиживается.

– А что именно говорил Замков, до того как вы его прижали? – поинтересовался Турецкий.

– Говорить он мог все что угодно, кто ж ему поверит, гаду?

– И все-таки?

– Клялся, что шашки украл по заказу какого-то местного буржуя. Вроде дом на сваях кто-то строит, надо дырки в породе пробивать. Что шашки сложил в багажник, взрыватели в бардачок, ехал покупателю товар показывать. И тут, мол, в бардачке что-то щелкнуло, он, мол, подумал, что взвел механизм взрывателя, а поскольку сам не специалист, перепугался и драпнул. Причем драпнул не просто так, а к ближайшему телефону в милицию звонить… Короче, такого насочинял.

– Но звонок в милицию все-таки был?

– Был, но отработать его толком не успели. Да, из автомата, да, автомат где-то в центре, но кто докажет, что это он звонил? А даже если он, может, это только уловка: собрать рядом побольше ментов и только тогда грохнуть?

– В общем, вы ему не поверили и даже проверять версию о покупателе-буржуе не стали? – подытожил «важняк».

– Дохлая была версия, – отмахнулся Храпов, снова себе наливая, минут за двадцать он почти прикончил литровую бутылку и выглядел при этом совершенно свеженьким. Неудивительно, что Грязнова смог перепить. – Поверь мне, я на этом не одну собаку съел, о сваях – это вообще бред, а для криминальных разборок, конечно, взрывчатку пользуют, но тут был явно не тот случай.