Старое кладбище совсем заросло. Молодая сосновая поросль, березки, которых еще пять лет назад, кажется, и в помине не было, вымахали и даже заматерели, и так знакомо пахло дымом – жгут опавшие листья. Когда-то они с братом, с Лехой, тоже любили жечь. Не только листья, тополиный пух, сплошным белым ковром укрывавший двор, стерню на колхозном поле, сорняки на огороде – и мечтали при этом стать пожарниками. А потом Лешка прямо из армии пошел в юридический, потом опером в угро, а за ним и он, Николай, следом потянулся. Младший за старшим, потому что не было для него тогда большего авторитета, чем брат.

Могила Алексея была ухоженной, зелень в гробничке, буквы на памятнике поблескивают совсем свежей краской, ограду сменили – раньше решетчатая, высокая была, цепь повесили на столбиках, значит, не забывает молодежь, навещает, заботится.

Он осторожно перешагнул цепь, присел за столик на вкопанную лавочку, достал бутылку, хлеб, два стакана. Артуз, словно понимая, куда пришли, внутрь ограды не сунулся, уселся на почтительном расстоянии и, кажется, даже дышать стал чуть тише. Николай Иванович разлил водку, один стакан с кусочком хлеба поставил на памятник, второй опрокинул в себя, закусил черным с кислинкой хлебом.

– Ну вот, Алеша… Молиться я не умею, в загробную жизнь не верю, но если она есть, тебе там наверху и так все известно, не уберег я Игоря, не смог, ты уж меня прости. Но чем хочешь поклянусь, что если в моих силах будет, я его из тюрьмы вытащу, веришь?

Алексей смотрел с керамической фотографии открыто, с легкой насмешкой во взгляде. И этот взгляд как бы говорил: верю, всегда верил и доверял всегда, до последнего дня, и нет твоей вины никакой ни в чем… Может, и правда вины нет, только Николай Иванович сам себя до сих пор не простил за то, что не он тут лежит под соснами, а Алешка. Ведь не Алешка же, он тогда был неопытный, глупый, самонадеянный, без царя в голове… не Лешка. Он брата потащил в Цыганскую слободу брать вора-рецидивиста Сома. Не подумал даже, что у того оружие покруче финки найдется, и когда Алексей сказал: первым пойду, не остановил. А нарвались они тогда на целую банду, сам он одной несчастной царапиной на ноге отделался, а Алексей три пули в грудь получил, одну – прямо в сердце навылет. Банду взяли, конечно, все по этапу пошли, только разве от этого легче? И Сом теперь жив, и он, Николай, а Алексей… Эх, да что там… Не любил он старое ворошить, но и забыть не мог. Может, потому и семью не завел, хотел хоть Игорю долг неоплаченный вернуть. И с Игорем не заладилось…

Стайка воробьев с гомоном уселась на памятник и накинулась на хлеб. Потащили, уронили краешком в стакан, сами же перепугались, дернули в кусты. Николай Иванович поднялся, поправил краюшку, накрошил остатки буханки на землю, пусть помянут раба божия Алексея. Выдернул не к месту разросшийся кустик чертополоха, свистнул Артуза:

– Пойдем, работать пора.

Приняв решение расследовать все самостоятельно, Николай Иванович особо не задумывался о плане действий. Друзей, к которым можно обратиться за помощью, в Златогорске у него не осталось. Да и в Москве их, если сказать по правде, было негусто, а если совсем по правде – ни одного. Он никогда не сходился с людьми, знал это за собой и уже бог весть сколько лет из-за такого пустяка не переживал, привык. Привык работать один и теперь не собирался изменять привычке. Но он знал, что Игорь полная ему противоположность. Во всем, кроме упрямства. У Игоря среди коллег друзья были, не могло не быть, и с ними он собирался встретиться в первую очередь.

В Москве все представлялось ему тривиальным, проще некуда: поговорит с женой Игоря, она вряд ли много знает, но подскажет, к кому обратиться, сослуживцы тоже что-нибудь да скажут – и так по цепочке, по ниточке он распутает весь клубок. Ничего сложного здесь нет, всю жизнь он этим занимался, неужели теперь не сможет? Для единственного родного человека?! Потому и планов никаких не строил.

Но после слов Марины про две тысячи долларов все перевернулось. Если, не дай бог, Игорь был в чем-то замешан, то наверняка не он один. Соваться просто так к сослуживцам нельзя – нарвешься. Как пить дать нарвешься, и погубишь все дело.

Конечно, глупо предполагать, что Игоря кто-то нанял убить полпреда. Это смешно. Чушь полная. Игорь ни за что в жизни не согласился бы. И киллер после такой акции ни в коем случае не дожил бы до суда. Но его могли подставить – элементарно. Особенно если он был не совсем в ладах с законом – а жизнь пошла такая, что все возможно. За две тысячи этих проклятых баксов омоновцу больше года горбатиться, но откуда-то они взялись!

Николай Иванович сидел на кухне, наблюдая, как Марина возится у плиты. Потрепав по загривку Артуза, спросил, как бы не к ней обращаясь, а словно рассуждая вслух:

– Черт его знает, может, с кем из сослуживцев поговорить? Только не с кем попало, тут человек должен быть надежный.

Марина молча пожала плечами.

– А к вам в гости кто-нибудь приходил, а? Ведь наверняка приходил! Ну что думаешь?

– Нет, Николай Иванович, – ответила Марина без долгих раздумий. – Однокашники Игоря у нас бывали часто, приятель, с которым они вместе в армии служили, а с работы – нет. Если хотите, могу в записной книжке телефоны посмотреть, но как узнать, кто из них надежный, а кто нет… Я даже не знаю, какой у кого знак по гороскопу.

– А если без знака?! – с некоторым раздражением спросил Николай Иванович.

– Если без знака, никто после ареста Игоря ни разу ко мне не заглянул. Не считая того капитана.

У нее снова навернулись слезы, и Артуз негромко зарычал, оправдывая слова Николая Ивановича.

– Ладно, – уверенно сказал он, скрывая неловкость, – схожу в город!

– Что на обед приготовить, Николай Иванович? – тут же утерла слезы Марина.

– Я к обеду не вернусь.

– Ну тогда на ужин?

Он только рукой махнул и захлопнул дверь.

В областную библиотеку его поначалу не пустили. Пожилая женщина со строгим лицом и крахмальным воротничком, вышедшим из моды до ее появления на свет, посмотрела на него строго и объяснила:

– Мы иногородних не обслуживаем.

– А студенты, к примеру? – удивился Яковлев.

– Студентов – по студенческим билетам. Вы студент, – она заглянула в его паспорт, – Николай Иванович?

Он ничего не ответил. Женщина опустила глаза и погрузилась на пару минут в чтение, но, видя, что уходить он не собирается, снова обратилась к нему с упреком в голосе:

– Представьте себе, Николай Иванович, пропадет книга. Каждый день пропадают десятки экземпляров! Где потом иногороднего искать? Денег на восстановление фондов нам из бюджета не выделяют, наоборот, еще и штраф могут наложить. Я вас понимаю, но и вы нас поймите.

– Мне в читальный зал, – ответил Николай Иванович невозмутимо и, подумав, добавил: – Нужно. Очень.

– Ну хорошо, – смягчилась наконец дама за конторкой, – давайте пятнадцать рублей и фотографию, сделаю вам, на свой страх и риск, временный читательский, как абитуриенту.

Не отводя от нее немигающий, как у удава, взгляд, он бесстрастно произнес:

– Фотографии нет.

– Тогда рубль сорок, – сказала она обиженно.

Читальный зал был заполнен студентами. Стеллажей с подшивками газет было непомерно много; в последний раз он был тут, наверное, четверть века назад, студентов было столько же, а «Правда», «Известия», «Литературка», «Комсомолка», «Труд», и «Златогорские новости» помещались тогда всего на двух полках. «Новостей» больше не существовало, теперь они именовались «Златогорскими ведомостями», была и криминальная хроника, которая так и называлась. Захватив подшивки за май – июнь, Николай Иванович устроился за единственным целиком пустующим двухместным столиком, хоть он и стоял напротив открытого окна на самом сквозняке. Оккупировав все пространство, чтобы никто не подсел, он принялся изучать, как местная пресса освещала убийство полпреда и суд над Игорем.

Большинство репортажей и аналитических заметок – так их высокопарно именовали авторы, – как Николай Иванович и предполагал, были провинциальны до неприличия. Он насчитал всего четыре базовых, фундаментальных статьи: в первой, от 7 мая, сообщалась сенсация, уже прозвучавшая накануне вечером с телеэкранов на всю страну, во второй, от 8-го, излагались некоторые подробности, хотя и не совсем точно, – например, говорилось, что Игорь опаздывал из увольнения в часть, а «Волга» Вершинина отстала от автомобиля с охраной буквально на пару километров. Потом, спустя несколько недель, был репортаж из зала суда и, наконец, приговор. Остальные статьи представляли собой компиляцию четырех основных, с несущественными поправками и дополнениями, а были и совершенно дурацкие, – например, об отстреле ворон подразделением ОМОНа, в процессе которого и погиб Вершинин. До стоящей информации Николай Иванович добрался почти через два часа, уже буквально опухший от непривычной работы, когда для очистки совести начал перелистывать все по второму разу.

Это было интервью на историко-философскую тему в «Криминальной хронике», длинное – на полторы полосы, с неким капитаном по фамилии Карамзин. Автор, видимо не слишком утруждаясь в поисках названия, вынес в заголовок первый пришедший на ум каламбур: «История государства Российского. Краткий курс». Николай Иванович при первом прочтении сразу же перевернул страницу. И как понял, вчитавшись внимательней, – зря. Во-первых, этот капитан Карамзин был не просто капитан, а сотрудник охраны полпреда. Именно он задержал Игоря, за что был награжден именным оружием. И что не менее важно, статья содержала указания, как на него выйти: капитан был студентом-заочником, он учился на четвертом (теперь уже, очевидно, на пятом) курсе экономико-правового факультета Златогорского государственного университета. В сентябре у заочников установочная сессия. Если повезет, капитан Карамзин сейчас сидит на лекции. Это большая удача. Выйти на такого человека по неофициальным каналам – целая проблема даже для опытного сыскаря. Николай Иванович с минуту разглядывал фотографию Карамзина, отвратительного качества, как зачастую случается и в более солидных изданиях, и удовлетворился, только когда смог представить лицо капитана с закрытыми глазами.

Он увидел его в вестибюле и сразу узнал. Сперва хотел понаблюдать, прежде чем подойти, но понял, что времени на плавный подход к объекту нет: занятия окончились и Карамзин спешил.

– Дмитрий Федорович? – Яковлев выдавил из себя приветливую улыбку.

Карамзин мгновенно напрягся, в доли секунды рассмотрел Николая Ивановича с головы до ног, автоматически отступив на полшага – на среднюю дистанцию рукопашного боя.

– Я просто пенсионер, – Яковлев постарался сделать улыбку более непринужденной, – зовут меня Николай Иванович, и у меня к вам просьба личного характера.

– У вас есть документ, удостоверяющий личность?

– Я прочитал ваше интервью в «Криминальной хронике».

Николай Иванович показал Карамзину паспорт. Капитан посмотрел на фотографию, на лицо Николая Ивановича, запомнил адрес и, удовлетворившись, вернул документ:

– Вы родственник Игоря Яковлева?

Николай Иванович кивнул:

– Дядя.

– И вы работали в органах?

– Откуда вам это известно? – насторожился теперь уже Николай Иванович.

– По лицу прочел. Я не видел вас на суде. Вы действительно родной дядя Игоря?

– Да. Почему вы говорите, что меня не было на суде? Вы запомнили всех присутствовавших в лицо?

– Уж вас запомнил бы.

– Вы правы, – согласился Николай Иванович, – меня не было на суде.

– И вас интересуют подробности.

– Да.

– Что именно?

– Я был бы очень признателен, если бы вы съездили со мной на место и рассказали, как все было.

Карамзин посмотрел на него холодно:

– Нет времени. Если вы работали в органах, думаю, вы меня понимаете. Не представляю, чем бы мог вам помочь.

– У вас же сессия, – значит, вы в отпуске, – сказал Николай Иванович с нажимом.

– В отпуске. Но что, по-вашему, делают во время установочной сессии?

– Водку пьют.

– Это иногородние, которые живут в общежитии. А все вместе сдают хвосты.

– У вас хвост? Допустим, я улажу, – пообещал Николай Иванович.

Пообещал наобум, не имея представления, с какой стороны к этому подступиться, – мало ли какой преподаватель и какие у него отношения с Карамзиным. Он почувствовал, что капитан срывается с крючка и нужно удержать его во что бы то ни стало.

– Уже улажено.

– Тогда в чем проблема, Дмитрий Федорович?! Слетаем на такси, за полтора часа обернемся.

– За полтора часа? – недоверчиво хмыкнул капитан. – Вы хоть представляете себе расстояние? А дорога?! Это вам не московская кольцевая.

– Я здесь родился и пожил больше твоего, – с нажимом сказал Николай Иванович, – поехали.

Он с удивлением отметил, что идея ехать на такси, естественная как надобность, возымела на капитана неожиданно сильное воздействие и заставила пересмотреть свое отношение к простому пенсионеру и его просьбе. Видимо, в представлении Карамзина настоящий «простой» пенсионер ни при каких обстоятельствах не может потратиться на такси, даже если от этого зависит его жизнь.

– Ну хорошо, съездим, – согласился капитан, – только сначала зайдем ко мне.

Никуда он, конечно, не спешит, подумал Николай Иванович, шагая следом за капитаном, не хотел связываться – другой разговор. Капитан переоделся в камуфляж и ботинки с высокой шнуровкой. Подозревает, что уговорю его пройтись по обочине, где грязи по колено, хмыкнул про себя Яковлев. Ну-ну, может, и стоит… Он осмотрел холостяцкую квартиру Карамзина, во многом напоминающую его собственную, и его начала терзать нехорошая мыслишка, отдававшая где-то в спине вполне осязаемым неприятным холодком. Капитан, судя по всему, человек принципов. Трудно рассчитывать на его полную откровенность, даже бессмысленно. Лишними вопросами можно только погубить дело. Если он пообещал рассказать, как все было, значит, так и сделает, ничего не приврет и не утаит. Но если было что-то подозрительное, не имеющее непосредственного отношения к происшествию, капитан, конечно, не проболтается. И выходит, он, Яковлев, сыскарь с тридцатилетним стажем, вместо того чтобы найти какую-нибудь зацепку, дать Игорю шанс, сам вколачивает еще один гвоздь в крышку его гроба. Не зацепку он нашел, а надежного свидетеля, который подтвердит вину Игоря, пусть только в его, Николая Ивановича, глазах…

Он обругал себя чуть слышно и, запретив себе думать об этом, еще раз осмотрел комнату.

– А пистолет наградной можно посмотреть? – спросил он для поддержания разговора.

– Пожалуйста.

Карамзин достал из сейфа обычный ТТ. На ручке было выгравировано: «За храбрость и образцовое исполнение служебного долга». Николай Иванович повертел его в руках и молча вернул капитану.

Перед тем как выехать, они выпили по бутылочке пива, тоже практически молча, Яковлев не пытался форсировать разговор, знал по себе: людей, не склонных обсуждать с каждым встречным и поперечным мировые проблемы, нельзя расположить к себе досужими разговорами. А обсуждать было нечего, на месте все и выяснится.

Карамзин оправдал его худшие предположения. Николай Иванович всю дорогу заставлял себя не думать о том, что скажет капитан, но что толку: думай не думай, нельзя усилием воли повлиять на факты. Карамзин повторил все, что Игорь рассказал этому Гордееву, только что с чувством, с толком, с расстановкой. Все соответствовало нарисованному Игорем плану.