В одиннадцать позвонил Меркулов и сообщил, что жалобы Соловьева рассматриваются в таких высоких сферах, куда даже он доступа не имеет, а значит, не способен оказать на исход борьбы никакого влияния. Чем это закончится, пока непонятно, но по крайней мере до вечера по местному времени Турецкого никто с дела не снимет.

Что ж, за оставшееся время можно было успеть еще кое-что выяснить. Во-первых, Турецкий собирался с пристрастием допросить Рыжова. Рыжов определенно работает на Лещинского, именно шестого мая Рыжов попал в какие-то неприятности со взрывчаткой, именно шестого мая Рыжов занимал у Ксении деньги. Не потому ли, что Замкова арестовали и взрывчатка попала к омоновцам? Да и определение «буржуй» в принципе очень подходило к экс-супругу Лемеховой. Но где искать этого жиголо, «важняк» не представлял, утром, еще до звонка Меркулова, он пытался выловить его по адресу, который назвала Ксения, но там его не было, и мобильный он, видимо, отключил, а для объявления Рыжова в розыск не было все-таки достаточных оснований. Во всяком случае, объяснять местному начальству: есть, мол, сведения из надежного источника, что Рыжов имеет отношение к майскому взрыву, – было совершенно бесполезно, уж если его не смогли задержать за совершенно конкретный инцидент со стрельбой в центре города, то в данном случае вообще рассчитывать было не на что, кроме разве что обострения скандала с Соловьевым.

Поэтому оставалось во-вторых. Во-вторых, Турецкий хотел побывать в дачном поселке, где халтурил Игорь Яковлев, ибо с этой халтурой тоже было много непонятного.

Дачный поселок назывался Зеленые Холмы, но в народе его именовали Бугры (без указания цвета), ибо дачи в нем имели только знаменитости, областные и городские большие начальники, в том числе Бутыгин и Шангин. Располагался он действительно на холмах в весьма живописном месте: вокруг старый сосновый лес, километрах в пятнадцати водохранилище, прямо в поселке чистенькое озерцо с кувшинками, хотя, конечно, здешние дачники ни на водохранилище купаться не ездили, ни озерцо не жаловали – почти при каждой усадьбе свой бассейн, кое у кого даже крытый. Домов было всего десятка три, каждый за персональным забором, но вокруг поселка тянулась еще двойная линия проволочной сетки метра три высотой, а на въезде расположился натуральный блокпост с омоновцами.

По дороге Турецкий остановился у места, где был убит Вершинин. На узкой обочине притулился скромный памятник – гранитный, в человеческий рост, крест с квадратным отверстием как раз на перекрестье, а в отверстии маленький бронзовый колокол. Таблички с именем не было, но все, наверное, и так должны были знать, по ком этот колокол звонит, когда его раскачивает ветер. Турецкий уже останавливался здесь, когда ездил на водохранилище, осматривал, сверяясь с фотографиями в деле, место преступления. Сейчас же он просто хотел убедиться, что у Игоря Яковлева действительно была необходимость тормозить машину.

До блокпоста десять с половиной километров, «важняк» проехался туда-обратно, спидометр намотал ровно двадцать один километр. То есть даже бегом по дороге Яковлев добирался бы около часа. Смена у него начиналась в 16.00, а выстрелил он в Вершинина, если верить Друбичу, в 15.46, – значит, действительно безнадежно опаздывал.

Турецкий обследовал обочину на протяжении всего прямого отрезка шоссе, заглянул за повороты – дорога фактически везде идет по насыпи, а от самой насыпи непролазное болото метров где на сто, а где и на триста. Осипов был прав: может, через лес и можно было срезать пару километров, но в лес просто-напросто не попасть.

И все– таки «важняк» чего-то не понимал. Ну опаздывал -большое дело, кто у нас не опаздывает? Ну выставил бы напарнику бутылку, не пьет – все равно нашел бы способ рассчитаться. А даже если б и ушел напарник, не дождавшись смены, – подумаешь, минут на двадцать Бугры остались бы без охраны. Не ядерный же, в самом деле, объект, наверняка никто бы и не заметил. С чего Яковлев так разволновался, что даже палить начал?

Турецкий вернулся в поселок. Нужно было поговорить с коллегами Яковлева. Может, он опаздывал уже в двадцатый раз и боялся, что его наконец уволят, может, была какая-нибудь проверка. Короче, должно быть исчерпывающее объяснение чрезвычайной спешке. Потому что, если такого объяснения нет, надо всерьез вернуться к версии о том, что Яковлев тормозил машину, зная, что в ней Вершинин, и стрелял тоже, зная, в кого стреляет. В списке изъятых у него вещей был упомянут пейджер, – значит, теоретически кто-то мог ему сообщить, во сколько и на чем поедет Вершинин.

На КПП было пусто, ворота открыты, «важняк» совершенно беспрепятственно проехал, и никто даже не попытался его затормозить. Значит, нет здесь никакого особого зверского режима. Ушел часовой, скажем, по нужде, ворота открыл, чтобы не создавать проблем проезжающим, и ничего. Правда, видеокамера на столбе фиксирует всех приезжающих и отъезжающих, так что в случае проникновения нежелательных лиц теоретически можно быстренько броситься их отлавливать и выпроваживать, возможно, даже пульт видеонаблюдения где-то дублируется и, может быть, ворота можно захлопнуть дистанционно. Но это, в конце концов, неважно, важно, что мы имеем прецедент: отсутствие часового на посту в течение… трех с половиной минут. «Важняк» намеренно, едва миновав КПП, остановился и стал ждать, разговаривать-то надо было все-таки с коллегами Яковлева, которые в данный момент пребывали где угодно, только не на рабочем месте.

Через пять минут ждать ему надоело, он вышел из машины размять ноги, а заодно поближе рассмотреть блокпост. Из-за здания доносился приглушенный разговор, – может, они в тенечке козла забивают, предположил Турецкий и пошел взглянуть. Но буквально в шаге от угла дорогу ему преградил весьма зверского вида ротвейлер, при попытке приблизиться он угрожающе взрыкнул, склонив голову набок и как бы присматриваясь, за какую конечность сподручнее «важняка» цапнуть. Турецкий замер на месте, только вытянул посильнее шею, чтобы заглянуть все-таки за угол. Получилось, и псина не возражала, ей, видимо, важно было, чтоб ноги дальше не двигались. За углом на повышенных тонах беседовали двое: оба в камуфляже, один молоденький старшина, второй – двухметровый совершенно лысый здоровяк лет пятидесяти. Турецкий сперва решил, что это Осипов распекает подчиненного, но очень быстро сообразил: обознался. Хотя личность лысого определенно была «важняку» знакома. Стоять с вытянутой шеей было чудовищно неудобно, а спорившие его в упор не замечали. Он уже собирался подать голос, прикидывая, как к этому отнесется псина, когда услышал шум выезжающей из поселка машины. Обернулся: Рыжов. На стареньком белом «опеле» с треснутым лобовым стеклом. Рыжов его тоже увидел и поддал газу, щедро обдав Турецкого пылью из-под колес.

– Не уйдешь, гад. – «Важняк» рванул к своей «хонде» и, уже выскочив за ворота, сообразил, откуда ему знакомо лицо лысого. Это же Яковлев-старший, дядя Игоря Яковлева, – Турецкий видел его у Дениса в «Глории». Точно, и псина его. Только вот что он делал в поселке? Запугивал свидетелей? Вроде бы Гордеев говорил, что Яковлев-старший занимается собственным расследованием, добывает доказательства невиновности племянника. Странно, почему они до сих пор не пересеклись?

Додумать Турецкий не успел. Несмотря на приличную фору, его «хонда» резво нагоняла «опель», пределом возможностей которого было, наверное, километров сто десять в час. А Рыжов так старался оторваться, так давил на газ, что на крутом повороте изрядно облысевшая резина потеряла контакт с асфальтом – и машину юзом потащило на обочину. Крутанувшись пару раз, она намертво засела задними колесами в болоте. Рыжов пытался, конечно, выкарабкаться, но колеса только расплескивали жидкую грязь, увязая все сильнее и сильнее.

Турецкий аккуратно припарковался рядышком и с наслаждением закурил, наблюдая за побагровевшим от бессильной злобы жиголо. А у того уже и багажник медленно, но верно начал погружаться. В итоге Рыжов, схватив барсетку, вылез из машины, измазавшись по колено, и пошагал по обочине, поминутно оглядываясь в ожидании попутки. Но как назло, ни одной машины, кроме «хонды» в радиусе километра не наблюдалось.

Турецкий спокойно, не спеша, докурил и медленно покатил следом. Поравнявшись с Рыжовым, он опустил правое стекло и, ехидно усмехаясь, предложил:

– Если вам в город, могу подбросить.

– Ну че те надо?! – в бешенстве брызгая слюной, заорал тот. – Спишь с моей женой – и спи, а ко мне не лезь, понял?

Турецкий совсем даже не обиделся, хотя «спишь» было форменной клеветой. Он довольно лениво подумал, что неплохо было бы съездить хаму по мордасам, но пока решил от этого воздержаться, однако, если разговор не склеится, обязательно надо будет аккуратно, но сильно гада проучить. «Важняк» проехал чуть вперед, остановился и выбрался из машины:

– На брудершафт я с вами не пил, и что-то не хочется, посему давайте, как люди культурные, останемся на «вы». А лезть, как вы выразились, я к вам буду. По крайней мере пока вы мне не дадите исчерпывающих объяснений по поводу тротила, с которым у вас случились накладки в мае сего года.

– Ничего не знаю. Что там в мае было, не помню.

– Придется вспомнить. Потому что Замков Василий Степанович вас помнит прекрасно и дал нам полное описание человека, заказавшего ему взрывчатку. Может, желаете очную ставку? Можно устроить. – Турецкий, конечно, рисковал. Рыжов мог продолжать все отрицать, мог даже согласиться на очную ставку, где еще не факт, что Замков действительно бы его опознал, вообще не факт, что Замков останется жив и с ним не случится третий инфаркт. Однако риск себя оправдал.

– Не было у меня никаких накладок, – буркнул Рыжов, затравленно озираясь, – видимо, в тщетном ожидании попутки, готовой увезти его от неприятного разговора.

И машина появилась. Мимо них, грохоча и поднимая завесу пыли, не снижая скорости, промчался «КамАЗ». Рыжов сунулся было навстречу, но водитель грузовика не обратил на него никакого внимания. Вот и вынужден был Рыжов вернуться к прерванному разговору:

– В общем-то накладки были, но не у меня. Это дядя Вася, придурок, не смог взрыватели по уму упаковать, а расхлебывать, конечно, мне, кому же еще!

– Для каких целей нужна была взрывчатка?

– Для строительных.

– А конкретнее?

– Семен домик строит. Вроде «Ласточкина гнезда», на склоне холма, часть на гору опирается, а часть – на сваях, попросил достать взрывчатку…

– Семен – это Лещинский? – уточнил Турецкий.

– Лещинский.

– И он попросил купить краденой с рудника взрывчатки?

– Ну не краденой, – замялся Рыжов, – обыкновенной. Ну решил я сэкономить немного, что – преступление?!

– А Замков вас подвел?

– А у Замкова руки из задницы растут! У него, видите ли, что-то там обо что-то ударилось и взвелось, мать его!

– И вам пришлось срочно занимать у бывшей жены деньги, чтобы в очередной раз не огорчать родственника и большого человека Лещинского?

– Что значит – в очередной раз?! – взвился Рыжов.

– Ничего не значит, – старательно спрятал улыбку «важняк». – Это так, фигура речи. Но задержавшие Замкова убоповцы почему-то решили, что готовился террористический акт, не без участия чеченских боевиков…

– А вот этого вы мне не пришьете, можете даже не пыжиться! – Рыжов выскочил на дорогу, лихорадочно махая рукой появившейся из-за поворота «шестерке», но та была забита до отказа и, естественно, не остановилась.

– Я и не собираюсь, – усмехнулся Турецкий, когда жиголо несолоно хлебавши вернулся обратно на обочину.

– В натуре?

– Абсолютно. Мне гораздо больше нравится версия с вашим родственником Лещинским, который по чьей-то просьбе собирался устроить покушение на Шангина и Бутыгина…

– Да пошел ты! – Рыжов решительно отстранил «важняка» с дороги и пошагал прочь не оглядываясь.

Турецкий не бросился его догонять. После этого разговора он убедился процентов на девяносто девять, что вся эта история с покушением Соловьева посредством Лещинского на Бутыгина и Шангина на самом деле яйца выеденного не стоит. Конечно, Соловьев мог заказать конкурентов. Мог Лещинскому. Тот мог подготовить взрыв, но Лещинский же прекрасно знает, что Рыжов – полное ничтожество, от него если и можно чего-то ждать, так только неприятностей. Неужели бы Лещинский доверил ему столь ответственное дело? Да ни за что! Только если намеренно желал Соловьева «кинуть», а это маловероятно.

Значит, все это от начала и до конца было мистификацией. Причем за нос водили не только его, но наверняка и Соловьева. Вполне возможно, что таким образом губернатора собирались если не «замазать», то, во всяком случае, напугать. А для загребания жара решили использовать чистые руки, а заодно холодный разум и горячее сердце его, Турецкого. Интересно, кому под силу такие сложные интриги?

Не успел Турецкий вернуться в машину, как заверещал мобильный. Осипов. Что-то слишком кучно звери на ловца бегут, удивился про себя «важняк». Только он собрался разыскивать начальника ОМОНа, чтобы прояснить подробности, связанные с его информатором, как Осипов сам тут как тут.

– Александр Борисович, вы не могли бы подъехать? Нам срочно нужно поговорить.

– Куда?

Осипов продиктовал незнакомый «важняку» адрес и примерно объяснил, как туда добраться.

Ладно, значит, дядю Яковлева придется оставить на потом. Выяснить, кто устроил грандиозную мистификацию с машиной-бомбой, на данном этапе гораздо важнее. В том, что Осипова использовали вслепую, Турецкий даже не сомневался и был полностью уверен, что тот жаждет поговорить как раз на эту же тему.

По указанному Осиповым адресу располагался явно нежилой уже, возможно определенный под снос четырехэтажный дом сталинской постройки. Вокруг был пустырь с котлованом, – очевидно, под новое строительство, – но работы, видимо, заморозили, во всяком случае, строителей Турецкий в округе не заметил, зато у названного Осиповым подъезда было полно милицейских машин, «скорая», фургон криминалистической лаборатории и, естественно, толпа оперативников, слетевшаяся явно не на ограбление логова бомжей, а как минимум на убийство.

Неужели Осипова убрали? Турецкий, размахивая корочкой, прорвался через оцепление и влетел в подъезд, чуть не столкнувшись с санитарами, выносившими носилки с запечатанным резиновым мешком. На площадке второго этажа – меловой контур скрюченного тела и эксперты, шарящие по полу в поисках вещдоков. Чуть выше, между вторым и третьим этажом, кто-то кому-то докладывает:

– …Увидев меня, он бросился бежать и, видимо оступившись, покатился по лестнице. Сломал шею. Я подошел, но он уже не дышал.

«Важняк» узнал голос Осипова. Фух! Уже легче. Он осторожно миновал криминалистов и увидел живого и здорового начальника ОМОНа, а докладывал он ни много ни мало прокурору области Жмакову. Кроме них на лестнице торчал местечковый националист и москвофоб Мищенко и еще два незнакомых Турецкому типа в прокурорской форме. Осипов, кстати, тоже был при параде: в камуфляже, берете, даже с орденской планкой. Что за бред, удивился Турецкий, с чего это он так вырядился на тайную в общем-то встречу.

– А, Александр Борисович, наконец-то, – расплылся в нехорошей улыбочке Жмаков, – мы уж заждались.

«Важняк» недоуменно взглянул на Осипова, а тот совершенно прямо и честно на него, как будто все так и было задумано.

– Кто погибший? – справился Турецкий.

– Нет, вы только полюбуйтесь! – взвился, забыв о всякой субординации, Мищенко. – Вы что нас вообще, за дебилов держите?!

– Действительно, Александр Борисович, – поддержал подчиненного Жмаков. – Пусть мы провинция, но зря вы нас так недооценивали. Ваши грязные методы столь очевидны, что, думаю, и деревенский участковый раскусил бы вас в два счета, а у нас все-таки кадры весьма и весьма достойные…

– Кто труп? – настойчиво повторил вопрос Турецкий.

– Хорошо, – угрожающе повысил голос облпрокурор. – Продолжаете в том же духе? Думаете, за вами Москва? Сегодня же на столе генерального прокурора будет подробнейшая докладная о ваших художествах. А понадобится, дойдем и до президента. Я не позволю, чтобы какой-то столичный выскочка безнаказанно гадил во вверенной мне области.

– Да чей был труп?! Скажет мне кто-нибудь, наконец! – взорвался «важняк».

– Голика, конечно, – выдохнул Осипов.

– Голика, – как попка повторил Жмаков. – Которого вы, не знаю уж, чем прельстив или, может быть, даже угрожая, вынудили выкрасть из администрации губернатора документы. Который торопился сюда на встречу с вами. Который, не будучи преступником, естественно, вел себя глупо, и пропажа документов была немедленно обнаружена, а за ним немедленно отрядили погоню. Который, увидев человека в форме, – прокурор кивнул на Осипова, – до смерти перепугался и пустился наутек, но на разрушенных ступеньках оступился и сломал себе шею.

– И у вас, конечно, есть доказательства, что Голик выкрал эти документы для меня и нес их именно мне? Кстати, могу я на них взглянуть?

– Нет, это просто неслыханно! – возопил Мищенко. – Одно только то, что вы появились здесь, полностью вас изобличает. Но и о ваших секретных переговорах с Голиком в боулинге нам тоже прекрасно известно.

– Ну, положим, сюда я пришел по приглашению Петра Гавриловича, – заметил Турецкий. Но Осипов с совершенно честным лицом твердо заявил:

– Неправда. Это вы меня сюда пригласили, а не я вас.

– Присмотрели разрушенный домишко и решили устроить тут явку? – ухмыльнулся Жмаков. – Только время не рассчитали, да? Думали, отпустите Голика, потом поговорите с Петром Гавриловичем, что вы на этот раз от него хотели, а?

– Выяснить. Кто разыграл меня насчет покушения на Шангина и Бутыгина, – честно признался Турецкий, до него до сих пор еще окончательно не дошел смысл всего происходящего. Какие документы? Неужели этот мальчишка действительно что-то украл? За что его убили? А в том, что убили, сомневаться не приходилось. «Важняк» даже не расслышал вопрос Жмакова, адресованный Осипову, и облпрокурор, дождавшись, когда Турецкий сфокусируется, вопрос повторил:

– Петр Гаврилович, повторите, будьте добры, все. Что вы сказали мне сегодня утром.

– Вчера старший следователь Управления по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры Александр Борисович Турецкий, – тщательно откашлявшись, заявил Осипов, – обратился ко мне с просьбой отыскать ему надежного человека, который бы согласился официально засвидетельствовать, что в мае этого года по заказу губернатора Соловьева боевики Лещинского подготовили покушение на директора медеплавильного комбината Бутыгина и Шангина, тогда еще министра. Этот человек должен был подтвердить, что машина со взрывчаткой, обнаруженная у здания обладминистрации, предназначалась именно для этого покушения. В случае если я окажу ему эту услугу, он обещал организовать мой перевод в Москву со значительным повышением по службе. Я обещал подумать до сегодняшнего утра, заранее зная, что не пойду на сделку с собственной совестью, и сегодня утром обратился с рапортом к своему непосредственному начальству.

– Ну-с, что на это скажете? – поинтересовался Жмаков.

– Браво, няня! – выдал Турецкий фразу из любимого анекдота и искренне зааплодировал. – Какая речь, Петр Гаврилович, какая речь!

Естественно, аргументы вроде: не он, Турецкий, искал вчера Осипова, а как раз Осипов целый день названивал в прокуратуру, доставая Циклаури, – в расчет здесь не принимались. С такой же легкостью, как последний блестящий спич, Осипов сможет выдать, что «важняк» первый его искал. И сегодняшний звонок на мобильный наверняка был сделан из автомата, а если и нет, кто позволит ему проверить на телефонной станции? Короче, оправдываться бесполезно, да и противно. Даже если не все из здесь собравшихся травят его сознательно, в данный момент изменить что-либо он не в состоянии.

– Ладно, на труп я, конечно, взглянуть не могу, документы вы мне не покажете, – махнул «важняк» рукой, – может, еще и арестуете меня прямо здесь?

– Не перегибайте, Александр Борисович, – довольно миролюбиво откликнулся Жмаков. – Арестовывать вас в данный момент никто не собирается, я даже пока не имею полномочий снять вас с дела об убийстве Вершинина, но! Но советую вам немедленно доложить своему начальству, что рука Москвы гораздо короче, чем кажется, и фабриковать дела против губернаторов, особенно таких крупных и уважаемых областей, как наша, – дело ой какое нелегкое и разумнее было бы вас все-таки отозвать. Мы тут как-нибудь сами во всем разберемся. А уж от реакции генерального будет зависеть, давать ли ход делу о превышении вами полномочий и злоупотреблении властью, или все решится полюбовно.

– А не пошли бы вы все! – буркнул про себя Турецкий и, не прощаясь, покинул достойное собрание.

Он просто весь кипел, как два часа назад Рыжов, завязающий в болоте. Хреново! Хреново и еще раз хреново. Хуже нет, когда прижимают к стенке, и будь ты трижды прав, – не отвертишься. Надо было немедленно что-то делать. Проще всего, конечно, прыгнуть в самолет – и в Москву, а там пусть Меркулов высылает в этот гадюшник тяжелую артиллерию. Но, во-первых, Костя не поймет, а во-вторых, это просто трусость. Давить надо гадов, а не доставлять им удовольствие. Так ведь и будут хранить в сейфе папочку «Турецкий – козел» и тыкать каждый раз генеральному: как ваш человечек облажался, а?!

Он доехал до первой забегаловки и заказал кофе. Хотел с коньяком, но вовремя передумал. Наблюдают же. Скажут: он еще и пьет на работе! Выдул три чашки черного без сахара, выкурил штук пять сигарет, вроде полегчало немного. Пора звонить Меркулову.

– Так подкупаешь все-таки свидетелей? – вместо «здрасте» устало спросил Константин Дмитриевич, услышав голос «важняка».

– Про всех уже настучали? – вопросом на вопрос ответил Турецкий.

– А скольких ты купил? – чуть потеплел Меркулов.

– Двоих пока, и деньги кончились. Ладно, что там у вас, у нас, в Москве, короче?

– Пришло еще одно представление на тебя от Жмакова. Но это он, наверное, зря. Если бы только Соловьев жаловался, пожалуй, и отстранили бы, и дело бы закрыли. Сегодня генеральный в администрации президента докладывался и, короче говоря, за тебя поручился. Было высказано предположение, что ты копнул глубже, чем рассчитывала Златогорская администрация, вышел на действительно серьезные злоупотребления и обязательно надо продолжать. Но ты особенно не радуйся.

– То есть?

– На ближайшие день-два указания следующие: работать только в рамках дела Вершинина. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. А для работы по Соловьеву формируется новая межведомственная следственная группа. Вот когда она прибудет, вольешься в ее ряды – и тогда уже полная свобода действий. Хотя…

– Что?

– Я бы тебе посоветовал все эти инсинуации о твоих злоупотреблениях до ее прибытия развеять.

– Да, сэр! Есть, сэр! И развеем.

– У вас такой вид, Александр Борисович, – сказала Циклаури, не поднимая на Турецкого глаз, – как будто вы совершили пешую экскурсию на Северный полюс.

– Волка ноги кормят, – отмахнулся Турецкий, – не морочьте голову! – добавил он рассерженно, увидев, что она склонилась над закрытой папкой, – выкладывайте свою сногсшибательную новость.

Она бережно выложила на стол перед ним стопку: пухлую папку и две тоненьких:

– Вот полюбуйтесь, Александр Борисович! Полюбуйтесь, что можно найти, не покидая рабочего места.

Турецкий, проворчав сам не поняв что, решительно отодвинул талмуд на край стола и открыл самую тонкую папку:

– Ну и почему у вас, уважаемая Лия Георгиевна, такой вид, будто вы собираетесь получать Нобелевскую премию? Что вы обнаружили в архиве дорогой вашему сердцу Златогорской областной прокуратуры? Десять страниц, которые перевернут мир? Топографическую карту Атлантиды?

– Путевые заметки Моисея! Читайте, я сейчас вернусь.

В папке были подшиты распечатанные на принтере объяснительные записки некоего Крамаренко Антона Богдановича от 2 и 3 апреля сего года и его же чистосердечное признание, сделанное в День смеха. Турецкий начал в хронологическом порядке, вопреки композиции.

«…Я, Крамаренко Антон Богданович, 1976 г. рождения, ранее не судимый, работающий на должности менеджера в ЗАО „Медея“, считаю своим долгом заявить о нижеследующем…»

Это тот молодой человек представительского класса, которому Лемехова поручила меня обхаживать, когда я первый раз заглянул в офис, вспомнил Турецкий. О чем же он считает своим долгом заявить?

«…По прямому устному приказу генерального директора ЗАО „Медея“ Лемеховой К. А. 01.04.2001 г. в отсутствие главного бухгалтера я заполнял платежные документы на двух бланках с подписью главного бухгалтера. Я подозревал, что выполнение данного поручения может быть сопряжено с нарушением действующего законодательства, но осознавал я и тот факт, что на нашей фирме установлена строжайшая исполнительская дисциплина и в случае моего отказа реакция Лемеховой будет весьма жесткой. Более того, проработав на должности менеджера в ЗАО „Медея“ в течение полугода с 17.09.2000 г., я получил определенные представления о нравах людей, занимающихся медным бизнесом, и имел все основания полагать, что в случае ослушания я поставил бы под угрозу свою собственную жизнь и жизни моих близких…»

Бедненький мальчик! – Турецкий сплюнул от негодования. Попал к Лемеховой в заложники! И уже в течение года она, непрерывно угрожая расправой, заставляет его гнуть спину на бумажной ниве, и за свой непосильный труд он получает только хлеб-воду и костюмы от Версаче!

На чем же, интересно, его в налоговой прижали? Как пить дать нахимичил с этими самыми платежками, захотел перечислить копеечку в собственный карман и попался. А они пригрозили сдать его Лемеховой с потрохами, если не расколется, и выжали «чистяк».

«…Платежные документы, которые я оформлял по указанию Лемеховой…» – да сколько можно талдычить: по указанию, по указанию! Турецкий всласть выругался во весь голос, пользуясь отсутствием Лии. "…имели одинаковый номер и являлись приложением к одному и тому же договору No… за 25.03.2001 г. с ООО «Терминал-Запад». ЗАО «Медея» оплачивало услуги по транспортировке двенадцати вагонов медных слитков с подъездных путей комбината на станцию Златогорск-Сортировочная и посреднические услуги по документальному и техническому сопровождению груза к станции назначения. В двух экземплярах платежных поручений отличались только суммы платежа. Очевидно, в данном случае имел место классический пример ведения двойной бухгалтерии с целью сокрытия части прибыли от налогообложения. Насколько мне известно, подобное имеет место и при расчетах клиентов с самим ЗАО «Медея», с той разницей, что ведение двойной бухгалтерии и прочие финансовые нарушения формально перекладываются на фиктивных посредников. Детали этих нарушений мне неизвестны, поскольку по роду деятельности я отвечаю не за оформление финансовых документов, а за привлечение клиентов к использованию дополнительных услуг (помимо эксклюзивной транспортировки готовой продукции со склада за ворота предприятия ЗАО «Медея» по просьбе заказчика занимается юридическим обеспечением экспортно-импортных контрактов и вопросами доставки продукции к месту назначения любыми видами транспорта).

Лемехова строго предупредила меня, что документы должны быть оформлены безупречно, иначе оператор в банке – насколько я понял, речь шла о конкретном человеке, посвященном в детали незаконных операций, хотя его (ее) имени Лемехова мне не назвала, – откажется принимать их не из рук главного бухгалтера, т. к. подобная афера сопряжена с дополнительным риском. Запасных бланков с подписью главбуха у Лемеховой не было, о чем она меня также предупредила. Пребывая, в связи с вышеизложенным, в состоянии нервного возбуждения, я допустил ошибку при заполнении документов и, оказавшись в безвыходной ситуации, был вынужден пойти на подлог – подделать подпись главного бухгалтера.

При оформлении документов в банке по техническим причинам произошла задержка. Увидев случайно оказавшихся поблизости сотрудников налоговой полиции, я еще раз все взвесил и решил не доводить до логического завершения противозаконную сделку и, несмотря на угрожающую моей жизни опасность, явиться с повинной…"

Липа просто феноменальная, подвел промежуточный итог Турецкий уже молча – Лия вернулась. Раз этот Крамаренко отправился с сомнительными (фактически с поддельными!) платежными документами в банк, значит, точно знал, к какому оператору обращаться. И вообще, счетом предприятия в банке, как правило, занимается один сотрудник. «…Увидев случайно оказавшихся поблизости сотрудников налоговой полиции!…» Бред!

Лия метала в его сторону вопросительные взгляды, но он с бесстрастным выражением углубился в изучение объяснительной. Однако бесстрастности его хватило ненадолго:

– Нет, Лия Георгиевна, вы это читали?!

– Что именно?

– «Я, Крамаренко Антон Богданович, 1976 г. рождения, ранее не судимый» и прочая, и прочая, и прочая «01.04.2001 г. в 11.15 в непосредственной близости от центрального отделения банка „Сибинвест“, куда направлялся с финансовыми документами, был задержан людьми, предъявившими удостоверения сотрудников налоговой полиции. Поскольку их личности показались мне подозрительными, причину задержания мне никто не объяснил, а при себе у меня находились, как я уже указал, финансовые документы, я оказал сопротивление. В результате был жестоко избит и доставлен в здание с зарешеченными окнами, не могу сказать в какое именно, т. к. в момент, когда меня выгружали из автомобиля и вели по лестнице, я пребывал вследствие избиения в полубессознательном состоянии. Задержавшие меня сотрудники налоговой полиции, ни имен, ни примет которых я, к сожалению, не запомнил по вышеизложенной причине, заставили меня подписать признание, с содержанием которого меня даже не ознакомили, и какие-то бланки с печатью ЗАО „Медея“ и подписью гендиректора Лемеховой К. А. Причем на бланках меня принудили поставить не свою подпись, а подпись находящегося в отпуске главного бухгалтера ЗАО „Медея“. После чего меня продержали до темноты, прикованным наручниками к стояку отопления, потом втолкнули в машину и высадили около дома».

– Ну и что? – удивилась Лия. – Конечно, не каждый день сталкиваешься с такой галиматьей. Некоторые господа с неоконченными тремя классами врут убедительнее. Или вы хотите сказать, что верите хоть одному его слову?!

– Вот именно, что ни одному не верю, – проворчал Турецкий, – но это еще не самое лучшее. «…В пояснительной записке от 02.04.2001 г. в виду болезненного состояния, причина которого в ней изложена, мною допущен ряд неточностей. Так, в момент задержания у входа в центральное отделение банка „Сибинвест“ при мне находились…», послушайте, какая музыка слов: «…находились черновики финансовых документов…»! «…А сопротивление я оказал, ошибочно посчитав задержание неуместной первоапрельской шуткой коллег». И резолюция: «Дело прекратить за отсутствием в действиях гражданина Крамаренко А. Б. состава преступления…» Что в толстой папке? Результаты плановой проверки ЗАО «Медея»: выявлен ряд мелких недостатков – с кем не бывает, – но серьезных претензий нет?

– Да.

– То есть, кроме полуночного бреда этого слизняка, у вас против Лемеховой ничего?

– У нас.

– Нет, у вас!

Лия сникла буквально на глазах. Турецкий мстительно подождал, пока разочарование ее достигнет пика, и добавил:

– У вас нет. А у меня есть. Видите эти полоски на всех листах с правого края? Рисунок очень характерный: похоже на согнувшиеся на ветру елки.

– Да. Напечатано на одном и том же лазерном принтере, у которого барабан испачкан печатающим порошком. Кстати, это к вопросу о том, что чистосердечное признание он якобы составлял не сам, а только подписал, не читая, бумажку, подсунутую неопознанными садистами из налоговой полиции.

– Не поучайте старших, Лия Георгиевна! Не так уж важно, сколько стежков белыми нитками в показаниях Крамаренко. Им в любом случае грош цена. Зато разводы по краям бумаги дорогого стоят. Принимайте очередную благодарность!

– И каким же образом они изобличают вашу обожаемую Лемехову? – для порядка усомнилась Лия.

– Следствие разберется! – ответил Турецкий веско.