Эта книга от начала до конца придумана автором. Конечно, в ней использованы некоторые подлинные материалы как из собственной практики автора, бывшего российского следователя и адвоката, так и из практики других российских юристов. Однако события, место действия и персонажи безусловно вымышлены. Совпадения имен и названий с именами и названиями реально существующих лиц и мест могут быть только случайными

 

Пролог

ИЮЛЬ

Белградский аэропорт «Сурчин»

Ночь

— Борт 2311 вызывает Белград!.. 2311 вызывает Белград! Башня!.. Башня!.. У нас аварийная ситуация!.. Полный отказ электрооборудования!.. Мы сбились с курса… Сообщите наши координаты! Сообщите наши координаты!..

Это тревожное сообщение было принято на земле ровно в два часа ночи. Тотчас же в аэропорту югославской столицы началась суматоха. Срочно были подняты на ноги все технические и вспомогательные службы. Очищена для аварийной посадки взлетно-посадочная полоса. А на летное поле выкатились и замерли, брызгая огнями мигалок, с десяток машин — медиков, пожарных и полиции. Лишь немногочисленные пассажиры ночных рейсов оставались совершенно безучастными к тому, что происходило в эти минуты и в небе, и на земле, продолжая мирно коротать время в залах ожидания.

В застекленной башне службы наземного контроля полетов царило необычное волнение. Множество людей в форменной одежде напряженно замерли перед экранами радаров и компьютеров, всматриваясь в пульсирующую белую точку, которая намертво приковала к себе их внимание. Для них это была не просто точка, но огромный транспортный самолет МЧС России, летевший транзитом через Белград с грузом гуманитарной помощи для жертв опустошительной засухи в одном из африканских государств. В шелестящих волнах радиоэфира забористым русским матом перекликались взволнованные голоса летчиков…

Так продолжалось около часа. Все попытки экипажа устранить неисправность оказались тщетными. Из-за отказа электронных систем навигации самолет летел практически вслепую. Единственным ориентиром для командира корабля могли служить только наземные огни. Но и они были едва различимы во мраке ночи, среди рваных лохмотьев сочащихся дождем низких облаков. И в таких условиях предстояло садиться!

Занявший по тревоге место рядового авиадиспетчера, руководитель полетов мало верил в успех этого предприятия. Однако с непроницаемым видом продолжал упорно «вести» самолет, давая экипажу наводку по наземным ориентирам. В прошлом военный летчик, он прекрасно понимал, как должен чувствовать себя тот отчаянный русский парень, который, будто с завязанными глазами, продолжал упрямо кружить над Белградом, сливая остатки топлива, и мысленно завидовал его мужеству. Главное — это точно зайти на взлетно-посадочную полосу. Не промахнуться! А остальное — как Бог даст…

Думать о том, что может произойти, если сотни тонн слепого ревущего металла внезапно обрушатся с неба на спящий город, здесь, на башне, не хотелось никому. Но всем невольно приходилось об этом думать. Потому что там, в городе, остались их семьи: дети, которые сейчас, конечно, мирно спят в отличие от большинства взрослых, разбуженных зловещим ревом авиационных моторов и тревожно вглядывающихся в мглистое ночное небо. А вдруг оттуда посыплются натовские бомбы?!

Не меньше сербов — служащих аэропорта — волновались и двое русских, незаметных и несловоохотливых мужчин в одинаковых серых плащах, которые должны были встретить этот злополучный самолет. Оба появлялись здесь уже не первый раз и давно успели примелькаться. На первый взгляд, в их действиях не было ничего особенного. Дождавшись прибытия очередного грузового авиалайнера из России, они неизменно получали какой-то специальный груз в виде небольших металлических контейнеров без маркировки, тут же с поспешной осторожностью переносили их в легкую одномоторную «сесну» и немедленно улетали в Швейцарию. Происходило это обыкновенно ночью. И ни один из служащих аэропорта не знал, кто были эти люди и какой груз они получали из Москвы. А некоторым было весьма щедро заплачено за всеобщее незнание.

Почуяв неладное, эти двое тоже вскоре оказались на башне. Стоя за спинами авиадиспетчеров, они молча слушали переговоры экипажа с землей, несмотря на запрет, взволнованно курили сигарету за сигаретой и, по русскому обычаю, запросто стряхивали пепел себе под ноги. В суматохе на них просто не обращали внимания…

В половине четвертого утра ослепший транспортник, в баках которого к тому времени уже почти не осталось топлива, начал очередной и очевидно последний заход на аварийную посадку. Все предыдущие попытки оказались неудачными. Волнение на башне достигло апогея. В кабине же самолета, напротив, воцарилась мертвая тишина. Сидя за пультом, взмокший руководитель полетов громко давал экипажу направление.

Послышался нарастающий рев турбин. И вскоре люди на башне изумленно ахнули: из мутной пелены дождя неожиданно возникла огромная туша авиалайнера и, сотрясая землю, пронеслась над самой крышей аэропорта.

Теперь командир корабля, несомненно, должен был ясно видеть обозначенную яркими огнями взлетно-посадочную полосу. Ему оставалось только плавно сбросить газ и совершить посадку. И десятки людей, с тревогой следивших за этими драматическими событиями, заранее вздохнули с облегчением.

Но в последний момент самолет вдруг натужно загудел и невесть почему отвернул в сторону. Еще несколько секунд из темноты доносился его надрывный сверлящий рев. Затем глухо содрогнулась земля. И гигантский огненный шар на мгновение озарил раскинувшееся по соседству с аэропортом кукурузное поле…

В начавшейся потом всеобщей неразберихе никто попросту не заметил, как один из русских, ожидавших специальный груз, грубо выругался и, выхватив из кармана плаща сотовый телефон, запросто позвонил не куда-нибудь — а самому начальнику полиции! А впрочем, какая разница? Ибо все, что отныне происходило на земле, уже не имело никакого значения для находившихся на борту злополучного транспортника девяти членов экипажа и трех человек, сопровождавших ящики с гуманитарной помощью.

Наутро все информационные агентства сообщили об очередной катастрофе российского самолета — которой за последнее время? Однако, вопреки обыкновению, никаких подробностей случившегося так и не последовало. Потому что место падения авиалайнера несколько дней было наглухо оцеплено югославской полицией, и вездесущим журналистам оставалось только питаться слухами да препираться с властями за свои ущемленные права на свободное распространение информации.

С тех пор в мире успело произойти еще немало самых разнообразных трагедий и катастроф. И неудивительно, что события той июльской ночи (и вызванные ими слухи) очень скоро потускнели и забылись. Как бронзовые буквы на братской могиле пилотов в Москве, на Востряковском кладбище…

 

Часть первая

АВГУСТ

Москва. Фрунзенская набережная

Утро

День начался совершенно бестолково. Именно так, как обычно начинаются дни в жизни человека, которому давно пора в отпуск.

Прежде всего, бреясь спросонья опасной бритвой, Александр Борисович Турецкий неловким движением порезал себе щеку, так что пришлось залепить ее пластырем. Затем, готовя на завтрак свою фирменную яичницу по одному из рецептов, каковых ему было известно ровно три десятка, он впопыхах схватился без прихватки за раскаленную алюминиевую сковородку и обжег себе руку. И наконец, поневоле занявшись непривычным для мужчины делом, а именно рискнув самостоятельно погладить себе рубашку, Турецкий добился исключительно того, что ее пришлось выбросить и надеть новую.

Все это и многое другое было следствием царившего в доме беспорядка, а также отвратительного настроения, которое стойко держалось у Александра Борисовича уже вторую неделю. И честно говоря, для этого были серьезные основания.

Что касается порядка, то его в доме не было по причине отсутствия жены, которая обычно держала на своих хрупких плечах этот дом, мужественно избавляя мужа от скучных хозяйственных забот. Что касается настроения, то виною тому был старый друг Костя Меркулов, он же заместитель Генерального прокурора России по следствию, который неожиданно подложил Турецкому изрядную свинью. И подложил, как нарочно, в тот самый момент, когда старший следователь по особо важным делам с нетерпением готовился отбыть в законный и давно заслуженный отпуск!

Когда в конце июля скоропостижно скончался от инфаркта почтенный прокурор Митрофанов, уже немало лет курировавший в следственном управлении Генпрокуратуры московскую милицию и уголовный розыск, Александр Борисович и не предполагал, чем лично для него это может обернуться. Однако на следующий после похорон день Меркулов вызвал Турецкого к себе и, вместо того чтобы подписать другу отпускной лист, внезапно заявил, что, по согласованию с руководством, Саше поручено временно принять на себя прокурорские обязанности покойного Митрофанова. В первую минуту Турецкий не поверил собственным ушам. Ведь накануне он уже твердо пообещал жене и дочери по телефону, что со дня на день к ним приедет!

«Костя, но почему я?!» — справившись с изумлением, возмутился он.

«Потому что больше некому, — отводя взгляд, со вздохом ответил Меркулов. — Ты же понимаешь: лето, народ в отпусках. Пока еще подходящую кандидатуру подберут! Вот я и предложил тебя… В общем, надо, Саша, надо».

Турецкий почувствовал, что он сейчас взорвется, как перегревшийся паровой котел. Но Константин Дмитриевич его опередил.

«Пожалуйста, не кипятись. Это ненадолго. Побудешь прокурором недельку-другую. Ну самое большее месяц. А потом — езжай себе с ветерком на Рижское взморье… Все, Саша. Иди работай. Я уже и распоряжение подписал».

Турецкий вышел от старого друга в бешенстве, едва удержавшись от того, чтобы не хлопнуть напоследок дверью. В сущности, было это в своем роде повышение. Но какое: его, матерого важняка, будто в насмешку перевели на административную работу! Пусть временно. Но суть от этого не меняется. Между тем спорить было совершенно бессмысленно. И долгожданный отпуск снова летел ко всем чертям. А вместе с ним — уходящее лето и тщетные надежды по-человечески отдохнуть наконец вместе с семьей…

Поневоле взвалив на себя новые обязанности, Турецкий всю неделю чувствовал себя не в своей тарелке и постоянно злился. Вдобавок ко всему, он каждый вечер с тревогой ждал звонка жены, с которой еще предстояло как-то объясниться. Ирина с их дочкой Ниночкой гостила по летнему обыкновению у своей тетки в Риге и второй месяц безуспешно ждала к себе мужа. К сожалению, у них стало уже своего рода семейной традицией подолгу жить порознь. Вечно занятый работой, Александр Борисович был хронически не способен уделять должное внимание семье. И устав от бесплодного ожидания, жена просто уезжала к тетке, где она по крайней мере не чувствовала себя такой безнадежно одинокой и заброшенной.

Позвонила она накануне вечером, когда он, с трудом волоча ноги, едва ввалился домой и замертво рухнул на диван. Спросила без предисловий — твердо и холодно: «Саша, ты когда наконец приедешь?» По напряженному звучанию ее голоса Турецкий сразу догадался, что от его ответа будет зависеть очень многое. Но все равно начал виновато что-то бормотать про срочную работу, просьбу Меркулова и это проклятое временное назначение, из-за которого опять срывался его отпуск. Затем понял, что она его не слушает, и замолчал. Ирина тоже молчала. Долго. (А разговор, между прочим, был международный!) Наконец жена вздохнула и сдавленно произнесла: «Знаешь, я так больше не могу… Я… Мне надоело так жить…» — «Как?» — устало спросил он. Помолчав, она в сердцах выкрикнула: «Как ты… По-турецки!..» И бросила трубку. Естественно, всю ночь после этого разговора Александр Борисович почти не сомкнул глаз. Думал, ворочаясь с боку на бок, об их бестолковой семейной жизни. И своей собственной — такой же бестолковой. А может, и больше. Хотя думать тут было особо не о чем. Ибо виною всему была его сумасшедшая работа, не имеющая ничего общего с нормальной семейной жизнью. Неудивительно, что наутро он встал совершенно разбитый и, пока собирался на работу, все буквально валилось у него из рук. В последний момент, когда Турецкий мимоходом взглянул на себя в зеркало и невольно скривился, из его обожженной руки выпали еще и ключи от квартиры. Но выпали уже по другой причине. Ибо в этот момент стоявший на тумбочке телефон внезапно разразился истерической трелью, которая сама по себе не предвещала ничего хорошего.

— Саша! — раздался в трубке знакомый хрипловатый голос Меркулова. — Ты еще дома? — удивился он. И озабоченно добавил: — Приезжай, дружок, поскорее. Тут у меня для тебя одно срочное дело нарисовалось…

«Опять дело, — с раздражением думал Турецкий, разгоняя свой видавший виды «жигуленок» по залитому утренним солнцем Комсомольскому проспекту. — Ну и жизнь у вас, господин-товарищ важный следователь! Верно говорят: покой нам только снится. Да и есть ли он вообще на свете — этот покой?!»

Многие заметили, что заместитель Генерального прокурора России по следствию Константин Дмитриевич Меркулов был уже не тот, что раньше. И это была правда. В последние годы на фоне неудержимой криминальной волны, сопровождавшейся все более дерзкими и масштабными преступлениями, которые, за редким исключением, оставались совершенно безнаказанными, он заметно охладел к своей работе. И разменяв шестой десяток, нередко с горечью думал о том, что жизнь его, в сущности, пропала даром. Потому что никакие усилия, затраченные на очищение общества от скверны, не способны были радикально изменить саму порочную человеческую природу.

По этой причине Константин Дмитриевич уже не проявлял к прокурорской работе того усердия, которое отличало его в минувшие годы. Пользуясь негласными льготами заслуженного работника юстиции, старался по возможности избегать особенно громких и ответственных дел, не суливших ему, по обыкновению, ничего, кроме головной боли. Вместо этого его все чаще можно было увидеть на различных официальных мероприятиях, где он со значительным видом представительствовал или втихомолку дремал, либо в Дворянском собрании, куда Константин Дмитриевич теперь нередко наведывался как признанный потомок старинного дворянского рода Долгоруковых. А свободное время он всецело посвящал своей семье. Все его интересы отныне сосредоточились лишь на том, чтобы дотянуть потихоньку до пенсии. И обосновавшись на даче, мирно ковыряться в земле или нянчить внуков, которые у них с Лелей несомненно должны были рано или поздно появиться…

Однако сегодня утром мирное течение этой жизни было снова нарушено непредвиденным событием, которое заставило Константина Дмитриевича изрядно призадуматься, а также поделиться своими соображениями с Турецким.

— Что это с тобой? — попытался шутить Меркулов, когда тот наконец вошел в его кабинет и угрюмо плюхнулся в кресло. — Не иначе, бандитская пуля?

— Угадал, — язвительно усмехнулся Турецкий. — Именно пуля. Только не бандитская. Шрамы украшают прокурора, не так ли?

Константин Дмитриевич сокрушенно вздохнул:

— Я все понимаю, Саша… И что я тобой вечно все дырки затыкаю. И что тебе давно пора в отпуск. И что с Ириной у вас опять нелады… Но и ты должен меня понять. Поверь, кроме тебя, действительно не было подходящей кандидатуры. И потом, это же временно… Ну, не смотри на меня волком. Сам знаешь, я ведь тоже человек подневольный.

— Ладно, — смягчился новоиспеченный прокурор. — Проехали. Говори лучше, зачем позвал? Опять новое назначение?

— Не совсем, — открыв свой «дипломат», Меркулов вынул оттуда распечатанное письмо и положил его на стол перед Турецким. — Вот, прочти для начала. А после мне скажешь: что ты об этом думаешь?

На измятом конверте размашистой твердой рукой был выведен домашний адрес Константина Дмитриевича. Адреса же отправителя почему-то не было.

— Это что, анонимка? — спросил Турецкий. — Или что-нибудь личное?

— Читай, пожалуйста, — кивнул Меркулов. — И прошу тебя, отнесись к этому внимательно и серьезно.

Неопределенно хмыкнув, Александр Борисович нахмурился и, развернув письмо, начал читать.

«Уважаемый Константин Дмитриевич!

Прожив долгую жизнь, я даже не предполагал, что однажды рука моя осмелится написать… донос. А именно так, в некотором смысле, можно расценить это письмо. Предполагаю, оно может показаться Вам несколько странным, если не более. Но, несмотря на это, надеюсь, что Вы поймете меня правильно и примете все необходимые меры. Со времени нашего знакомства я всегда глубоко уважал Вас как безупречно порядочного и достойного человека, истинного профессионала своего дела, бескомпромиссно стоящего на страже интересов закона. Именно поэтому, после тягостных и долгих раздумий я все же решил сообщить Вам о тех чрезвычайных обстоятельствах, которые не так давно стали мне известны.

По сведениям, полученным мною из достоверного источника, в медицинской лаборатории одного из секретных военных объектов Москвы серийно проводятся незаконные хирургические операции с целью получения донорских человеческих органов с последующей продажей их за рубеж для трансплантации. Это варварское преступление совершается под покровительством высокопоставленных лиц в государственном аппарате и при содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного Креста. Операции проводятся в принудительном порядке и сопровождаются бесследным исчезновением и гибелью людей. Посвятив медицине всю свою жизнь, я до глубины души возмущен происходящим и считаю, что дело требует срочного вмешательства Генеральной прокуратуры России.

К сожалению, упомянутые сведения представляют для меня серьезную опасность. Поэтому я вынужден был прибегнуть к помощи анонимного письма, которое, надеюсь, попадет в Ваши руки и не останется без внимания. Готов сообщить все известные мне факты лично Вам или Вашему доверенному лицу — опытному следователю либо прокурору.

P.S. Если до момента получения Вами этого письма со мной что-нибудь произойдет, это послужит лишним доказательством чрезвычайной важности упомянутых мною обстоятельств.

С уважением, искренне Ваш — Карл Ленц».

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — озабоченно спросил Меркулов.

Повертев в руках письмо, Турецкий со скептическим видом неопределенно пожал плечами.

— По-моему, очередной бред сумасшедшего. Наподобие тех бесконечных предупреждений о заговорах и террористических актах, которыми развлекаются всякие психи… Одного не пойму: он что, действительно твой знакомый?

— Совершенно верно, — вздохнул Константин Дмитриевич. — И могу засвидетельствовать, что сумасшедшим этот человек никогда не был.

— Тогда кто же он?

— Врач. Замечательный хирург. Профессор медицинских наук, между прочим.

— Однако… А как ты с ним познакомился?

— Пятнадцать лет назад он работал в той районной больнице, куда однажды привезли подстреленного прокурора, и, можно сказать, вытащил его с того света… Да-с, милостивый государь, — кивнул Меркулов в ответ на изумленный взгляд своего друга. — Это был именно он. Так что ваш покорный слуга в прямом смысле слова обязан этому человеку жизнью.

— Вот так номер! — искренне удивился Турецкий. — Почему же ты никогда мне о нем не рассказывал?!

— Повода не было. И потом, это дело личное… Не скажу, что после нашего знакомства мы стали близкими друзьями — все же он меня почти на двадцать лет старше. Но отношения поддерживали дружеские. Встречались. Перезванивались. К сожалению, с годами все реже и реже…

— Он что, из поволжских немцев?

— Латыш. Человек удивительной судьбы. О таких нужно книги писать… Отец его был красным стрелком. Охранял самого Ленина. В середине тридцатых, как и большинство пламенных большевиков, угодил на Колыму, где и погиб. Мать — русская. Тоже погибла в ГУЛАГе. Сам Карл Имантович воспитывался в детдоме для чсиров. В сорок четвертом добровольцем рванул на фронт, приписав себе один год. В первом же бою попал в плен, а потом в концлагерь. Чудом выжил. После освобождения сразу отправился этапом в Сибирь. Бывших пленных тогда, как известно, считали изменниками. Вышел по амнистии лишь после смерти Сталина. Поступил в мединститут. Закончил с отличием. Работал хирургом. Писал научные работы. Даже получил ученую степень. А уж скольких людей он за свою жизнь спас — об этом и не говорю… Так что вот тебе краткий словесный портрет «сумасшедшего».

Турецкий нахмурился. И помолчав, спросил:

— Послушай, Костя, при всем моем уважении к твоему профессору, неужели ты действительно веришь в эти глупые байки насчет похищения людей, торговли органами и прочие кровавые ужасы? По-моему, все это скорее из области фантастики или бульварной литературы. И вдобавок порядком заезженная тема.

— Я верю фактам, — ответил Меркулов. — И до тех пор, пока не располагаю ими, стараюсь не делать окончательных выводов.

— Понятно… Какие будут указания?

— Не указания, Саша, а личная просьба. Я бы хотел, чтобы ты поскорее встретился с Карлом Имантовичем и обстоятельно обо всем его расспросил. А потом уж будем решать, что это: тема для бульварного романа или факты, требующие внимания Генеральной прокуратуры.

— Где я могу его найти?

— Судя по штемпелю, письмо было отправлено из Фирсановки, где у него дача. Насколько мне известно, после выхода на пенсию он проводил там каждое лето. Заядлый огородник. Точного адреса я, к сожалению, не знаю. Помню только название улицы — Мцыри.

— Улица Мцыри?! — усмехнулся Турецкий.

— Ничего удивительного, — пояснил Константин Дмитриевич. — Ведь рядом находится Середниково, бывшая усадьба Столыпиных, где в свое время любил бывать Лермонтов. По словам профессора, необыкновенно живописные места. Сколько раз он приглашал нас с Лелей приехать к нему погостить, но все как-то не получалось…

Взглянув на конверт, Турецкий озабоченно заметил:

— Между прочим, опять-таки судя по штемпелю, это письмо добиралось в Москву почти целую неделю!

— Ты же сам знаешь, как у нас теперь почта работает, — вздохнул Меркулов. — И не только почта… Поэтому, Саша, я бы попросил тебя поехать туда немедленно. С адресом разберешься на месте. А на всякий случай вот тебе адрес и телефон московской квартиры Карла Имантовича. Ну, как говорится, с Богом…

Выйдя на улицу, Турецкий впервые за несколько последних дней ощутил, что его скверное настроение начинает понемногу улучшаться. И хотя в глубине души он по-прежнему не верил, что из порученного ему дела может выйти что-нибудь серьезное, это было все-таки лучше, чем уныло сидеть в следственном управлении и заниматься ненавистной административной работой.

До Фирсановки Александр Борисович добрался без особых приключений. Если не считать того, что в пути его машина снова начала слегка барахлить, в который раз намекая на необходимость профилактического ремонта в коммерческом гараже у Мефодьевича, знаменитого мастера по ремонту любого изделия, имеющего четыре колеса. Впрочем, зная капризный нрав своей «телеги», Турецкий по обыкновению не придал значения этим намекам.

Улица Мцыри оказалась зеленой и симпатичной улочкой столь же симпатичного дачного поселка. А разноцветные уютные домики, которыми она была застроена, невольно вызывали в душе оседлого горожанина тихую зависть к тем счастливцам, кто имел возможность проводить отпускное лето на лоне природы.

Сложнее оказалось разыскать дом самого профессора. Ибо весь поселок из-за густой августовской жары казался совершенно вымершим. Единственным живым существом, которое на своем пути встретил заезжий прокурор, был ушастый полугодовалый теленок в черно-белых разводах, стоявший посреди дороги и недоуменно глазевший на машину Турецкого. Притормозив, Александр Борисович коротко ему посигналил. Теленок лениво замычал, но с места не сдвинулся, так же лениво обмахиваясь хвостом. К счастью, из расположенного напротив одноэтажного домика тотчас появилась тучная пожилая женщина в цветастой косынке и принялась укорять глупого теленка за нарушение правил дорожного движения.

— Ах ты разбойник! Ах непоседа! Снова отвязался! Ну что ты с ним будешь делать?! Чуть под колеса не угодил!

Воспользовавшись случаем, Турецкий поинтересовался у нее: где тут проживает знаменитый московский профессор?

— Это Карл Иваныч? Так вот он, его дом! — указала дачница. — Прямо рядом с нашим. Только его сейчас нету. Должно быть, в Москву намедни уехал.

— Вы уверены? — нахмурившись, спросил Турецкий, памятуя, что телефон в московской квартире Ленца, куда он перед выездом позвонил, отозвался длинными безответными гудками. — Вы сами видели, как он уезжал?

— Не видела, — призналась женщина. И неуверенно добавила: — Только нет его дома. Уже третий день.

— Почему вы так решили?

— Как почему?! Мы же соседи! На участке не появлялся. Он ведь, знаете, цельные дни на участке возится. И свет у него по вечерам не горел…

Развернув машину, Александр Борисович поставил ее в тени деревьев возле калитки профессора.

— А вы сами кто будете? — подозрительно спросила дачница, держа за веревку непоседливого теленка.

Турецкий представился и предъявил удостоверение.

— Батюшки! — испугалась женщина. — Уж не случилось ли с ним чего?!

Вместо ответа заезжий прокурор решительно отпер калитку и зашагал к дому. Следом неуверенно двинулась и встревоженная дачница с теленком.

Дача профессора выглядела на удивление скромно. Простой и ладный деревенский сруб, выкрашенный в яркий зеленый цвет, с пристроенной к нему застекленной верандой. Зато окружавшие дом обширный сад и огород были поистине великолепны, видимо, хозяин испытывал особую любовь к мирному сельскому труду.

Дверь оказалась заперта. Окна наглухо зашторены изнутри. Заглянув на веранду, Турецкий увидел стоявшие там небольшой круглый столик, покрытый крахмальной скатертью, и старенькое кресло-качалку. Однако никаких следов пребывания в доме самого хозяина заметно не было.

— Значит, в последние дни вы профессора Ленца не видели? — переспросил Александр Борисович.

— Никто его не видел, — подтвердила дачница. — У нас же тут все на виду… Ах ты, Господи, неужто беда какая стряслась?

— Простите, как ваше имя?

— Буланова Антонина Максимовна, — представилась женщина, испугавшись еще больше.

— Антонина Максимовна, у вас случайно не найдется шпильки? — спросил Турецкий, осмотрев дверной замок.

Дачница поспешно сняла цветастую косынку и вытащила из пучка волос обычную женскую шпильку.

Немного поковырявшись в замке, заезжий прокурор без труда справился с ним и отпер дверь. В тот же миг Александр Борисович уловил слабый характерный запах, который он никогда бы не спутал ни с каким другим. Запах смерти.

— Останьтесь здесь! — жестом остановил он женщину и вошел в дом.

Растерянная дачница послушно осталась стоять на крыльце, держа за веревку ушастого теленка и причитая о том, что с бедным Карлом Ивановичем не иначе как случилось несчастье.

Турецкий появился спустя несколько минут. Выйдя на крыльцо, с облегчением вдохнул свежий воздух и машинально расслабил тугой узел своего совершенно неуместного в такую жару галстука. Причем с первого взгляда на его посуровевшее лицо было ясно, что опасения дачницы оказались не напрасными.

— Где тут у вас телефон? — глухо спросил Турецкий, вынув из кармана пачку сигарет и нетерпеливо закуривая.

— На станции, — испуганно ответила женщина. — А еще есть у Мотылевых. Через три дома отсюда.

— Пожалуйста, Антонина Максимовна, сходите к ним и срочно вызовите милицию. Дело в том, что профессор Ленц мертв…

Ближнее Подмосковье

Район Балашихи

День

Жара стояла несусветная. Третью неделю ни одного дождя! Половину лета лило не переставая, а потом иссякло, будто там, на небе, наглухо перекрыли воду. Вот чертова погода…

Взмокшие от жары и чумазые от дорожной пыли, лейтенанты милиции Балашихинского УВД Женя Коваленок и Мишка Еремин тряслись в старом раздолбанном «козле» по тихой лесной дороге. Настроение у обоих было хуже некуда. И виною тому, конечно, новый начальник, чтоб ему, гаду, пусто было. Прислали из Москвы эдакое сокровище. Работает без году неделя, а уже всех успел на уши поставить.

«Для успешной борьбы с преступностью, товарищи, следует, понимаешь, активнее заниматься профилактикой. Прислушиваться к оперативным сигналам. И заранее принимать меры». Одним словом, возиться со стукачами. Понимаешь…

Сигнал поступил накануне из одной отдаленной деревни, где неизвестные преступники якобы намеревались обчистить местный магазин. Несколько аналогичных краж, случившихся за последнее время в разных местах, навели начальство на мысль, что в районе действует банда. Скорее всего, из подростков. Ибо действовали грабители хотя и дерзко, но довольно топорно. И несмотря на то что никаких оснований верить данному сигналу в управлении не было, оперативники Коваленок и Еремин были тотчас посланы «на профилактику». В результате сдуру проторчали в засаде целую ночь. Порядком обозлились и зверски оголодали.

Когда до управления было уже рукой подать, показалась впереди тихая деревенька Окатово, с живописной мелкой речушкой, петляющей среди прибрежных ракит и кустов.

— Останови машину, Женька, — взмолился Еремин. — Запарился я на хрен. Надо ополоснуться…

Коваленок и сам не прочь был освежиться. А потому без лишних слов крутанулся поближе к берегу и заглушил мотор.

Вода лучилась солнечной рябью. Пахло сеном и навозом. Где-то неподалеку лениво мычала корова.

— Эх, благодать! — с хрустом размяв мышцы, улыбнулся Еремин. С облегчением сбросил на траву пропотевшую форменную рубашку. И мечтательно добавил: — Щас бы пивка похолодней да бабешку побойчей…

— А кобылу хромую не хочешь? — сострил Коваленок. — Вон она, родимая, пасется.

— Да пош-шел ты!..

Освежившись, бравые оперативники заметно воспрянули духом. Немного повалялись на сочной прибрежной травке. Выкурили на пару последнюю сигарету. Всласть «оторвались», поминая лихом нового начальника, чтоб ему там икалось. И понуро засобирались обратно в дорогу.

Честно говоря, за бессонную ночь обоим железно полагался отгул. Но это как в известном анекдоте про слона, который в зоопарке живет и которому положено в день сожрать 40 кг сена. Положено — это факт. Да кто ж ему даст?! Вот и ты еще доказывай, что всю ночь, как идиот, в засаде просидел, а не дрых себе где-нибудь на сеновале…

Пока Коваленок, чертыхаясь, возился с машиной — вечно у нее зажигание барахлит, — Еремин решил напоследок забежать в кусты… Бегло оглядевшись, пристроился на краю леса и, сипло насвистывая, принялся справлять нужду. Тем временем позади глухо заурчала машина.

Внезапно, блуждая рассеянным взглядом по кустам, Еремин на мгновение оцепенел и чуть было не замочил себе брюки. Сквозь густую зелень в упор глядели на него неподвижные, совершенно шальные глаза.

— А, мать твою! — спохватившись, выругался оперативник. И с удивлением понял, что был это всего лишь затаившийся в кустах мальчишка. — Ну, чего вылупился?

Вместо ответа пацан сдавленно вскрикнул и, будто ошалелый, ломанулся через кусты напролом. Но Еремин наметанным глазом все же успел засечь, что был он вообще немного странный: в какой-то синей, похоже, больничной пижаме и глаза — ну точно с Луны свалился! Может, псих?

— Эй, парень! — на ходу застегивая брюки, окликнул беглеца милиционер. — А ну, погоди! — И опрометью бросившись следом, грозно рявкнул: — Стой, тебе говорят!

Но псих и не думал останавливаться. Заметив погоню, он припустил так, что в буквальном смысле пятки засверкали, потому что парень был еще и босой. Продираясь следом через сумрачный подлесок, Еремин, хотя и считался отменным бегуном, едва не сорвал дыхалку и только успевал раздраженно отмахиваться от подлых веток, которые то и дело норовили хлестнуть его по лицу. Следом, как медведь, шумно ломился Коваленок.

— В обход, Женька! — задыхаясь, бросил ему Еремин. — Давай в обход!

Коваленок тоже смекнул, что без охотничьей хитрости этого прыткого зайца не возьмешь. Отследив направление, незаметно взял немного в сторону. Рванул. Затаился. И внезапно выскочив из-за дерева, грубо сшиб его с ног и повалил беглеца на траву.

— Ах ты, щ-щенок! — тотчас оскалился он, вырывая из зубов пацана окровавленный палец.

Но тут наконец подоспел Еремин. Вдвоем они живо скрутили отчаянно брыкавшегося и визжащего мальчишку. Почуяв недюжинную силу, тот судорожно рванулся в последний раз и затих. Очевидно, потерял сознание.

Оперативники недоуменно переглянулись.

— Чего это с ним? — спросил, отдуваясь, Коваленок.

— А хрен его знает, — глухо выдохнул Еремин. — Чокнутый какой-то. Наверное, из психушки сбежал…

Оба продолжали недоуменно разглядывать мальчика, которому на вид было не больше тринадцати лет. И одновременно подумали, что на психа был он явно не похож. Совершенно нормальный пацан. Даже красивый. Только какой-то затравленный, бледный и чумазый.

— Из психушки, говоришь? — нахмурился Коваленок.

Но Еремин и сам уже смекнул, что тут дело нечисто. Потому что заголившийся живот парня был зачем-то густо измазан желтой краской.

— Похоже на йод, — потянув носом, заметил Коваленок.

— Точно, — подтвердил Еремин. — Мне когда в прошлом году аппендицит вырезали, тоже все брюхо йодом разукрасили…

Переглянувшись, оперативники подняли тело на руки и осторожно перенесли его в машину.

— Вот что, давай мы его сначала в больницу к Любке свезем, — предложил Еремин. — А после разберемся, откуда он такой в лесу взялся…

Коваленок задумчиво кивнул и, вывернув баранку, осторожно вывел машину на дорогу.

До приезда милиции и прибывшей следом дежурной оперативной группы с Петровки, 38, Турецкий успел тщательно осмотреть дом покойного профессора, а также его труп. Судя по всему, смерть наступила несколько дней назад, что полностью соответствовало показаниям соседки о внезапном «отъезде» Ленца. Однако ни малейших следов насилия на трупе обнаружить не удалось. Карл Имантович Ленц, жилистый крепкий старик лет семидесяти, просто сидел в кресле и, казалось, заснул. Не обнаружилось и никаких следов пребывания в доме посторонних. Все однозначно указывало на обыкновенный сердечный приступ, который и стал причиной смерти почтенного медика. О чем столь же однозначно и заявил осмотревший тело опытный судмедэксперт. Наконец, произведенный оперативниками более детальный осмотр дома и прилегающей к нему территории тоже не выявил ничего подозрительного. Между тем профессиональная интуиция буквально с первой минуты упорно твердила Турецкому, что здесь произошло убийство, единственным доказательством которого могло служить лишь загадочное анонимное письмо.

После того как тело покойного увезли в морг Пироговской больницы, где им должен был заняться незаменимый доктор Градус, Александр Борисович расположился на веранде осиротевшей дачи и занялся опросом соседей. Весть о смерти профессора мгновенно облетела весь поселок, и, несмотря на жару, к месту происшествия тотчас начал подтягиваться любопытствующий народ. В ходе этого опроса выявилась следующая картина. Прежде всего, старика в поселке уважали как ветерана войны, доброго соседа, наконец, просто как хорошего человека. Многие отмечали его дружелюбие, незлобивость, обходительность, постоянную готовность оказать по-соседски первую медицинскую помощь… По словам дачников, жил профессор в полном одиночестве, поскольку никаких родственников не имел, а такие же престарелые друзья и коллеги навещали его крайне редко. Ежедневно потихоньку возился в огороде, любовно ухаживал за садом. Приезжал на дачу в апреле и возвращался в Москву только в октябре. Словом, коротал мирное стариковское житье-бытье и, казалось, был вполне им доволен. И кроме подобных сведений никто из соседей ничего особенного не сообщил.

Последней, с кем беседовал Турецкий, оказалась Антонина Максимовна Буланова, подполковничья вдова и ближайшая соседка покойного.

— Скажите, пожалуйста, Антонина Максимовна, не замечали ли вы в последнее время в поведении Карла Имантовича чего-нибудь не совсем обычного, может быть, странного?

— Как же, замечала, — неожиданно заявила женщина. — То есть не так, чтобы очень странного, но раньше за ним такого не водилось.

— Чего именно?

— Да хотя бы это: полуночником заделался наш Карл Иваныч. Прежде, бывало, в десять вечера у него уже темно. Рано ложился и вставал с петухами. А в последнее время — цельную ночь в окошке свет горит, и тень его по занавескам бродит. То ли не спалось ему, то ли о чем думал…

— И давно это началось?

— Пожалуй, месяц назад, — задумалась дачница. — Да, месяц. Сразу после того, как у него эти ученые из-за границы побывали.

— Какие ученые? — насторожился Турецкий.

— Так приезжала к нему давеча цельная делегация! Солидные такие. Сразу видно — иностранцы. И машина у них такая большая, черная, как смоль, и окна тоже черные. Просидели у него весь вечер, а ночью укатили.

— А почему вы решили, что это были иностранцы? И почему именно ученые?

— Так сам Карл Иваныч мне наутро рассказал.

— Сколько их было?

— Кажется, трое. А может, и четверо. Точно не припомню.

— Как они себя вели? С хозяином не ссорились?

— Боже упаси! Даже из дома не выходили. Должно быть, о чем-то тихонько сидели и балакали. А если вы насчет выпивки, так этого за Карлом Иванычем отродясь не водилось.

— С тех пор еще кто-нибудь у вашего соседа побывал? Я имею в виду посторонних, нездешних?

— Ни одной живой души. То есть я больше никого не видела.

— И никакие подозрительные лица за последнее время возле его дома не появлялись?

— Никакие. У нас ведь тут все на виду. Появись кто — так если не я, то уж внучата бы точно заметили.

— А примерно дня три назад, может быть, ночью, вы ничего подозрительного на его участке или в доме не слышали?

Дачница покачала головой.

— Третьего дня? Не припомню такого… Только свет у него опять горел цельную ночь. А под утро погас. И сам он больше не появлялся. Вот я и решила, что Карл Иваныч тогда на первой электричке в Москву уехал. А он… Ах ты, Господи…

— Ясно, — кивнул Турецкий, делая короткие пометки в своем блокноте. — Ну а еще каких-нибудь странностей в последние дни вы за вашим соседом не замечали?

— Как же, замечала, — спохватилась женщина. — Беспокойный он стал, рассеянный. Бывало, поздороваешься, а он как будто и не слышит. Идет себе мимо или в саду возится.

— В чем же еще выражалось это его беспокойство?

— С виду ничем особенно не выражалось. Но я-то чувствую, когда у человека на душе неспокойно. Или вот, к примеру, на прошлой неделе позвал меня к себе в дом и говорит: «Отнесите, пожалуйста, Антонина Максимовна на почту мое письмо. Мне это очень необходимо». Он, знаете ли, когда волновался, то начинал как бы слегка не по-русски говорить. Потому как был латыш. Я спрашиваю: «А вы сами-то что, или захворали?» А он: «Нет, я достаточно здоров. Только не хочу, чтобы меня на почте могли увидеть…» Помню, я еще удивилась: к чему такая секретность? Ну и отнесла, конечно.

— Это письмо? — спросил Турецкий, показав женщине конверт с домашним адресом Меркулова.

— Оно самое, — подтвердила дачница. — Так это, стало быть, он вам написал? В Генпрокуратуру?

Не ответив, Турецкий предложил свидетельнице внимательно осмотреть дом профессора и постараться вспомнить: ничего из вещей не пропало? Нет ли чего-нибудь странного в обстановке?

— Как будто нет. Все как и раньше было, при покойнике. Вот разве что дверь он никогда изнутри на ключ не запирал, — вдруг заметила женщина, возвратившись на веранду. — Всегда только на защелку. Плохонький был замок. Туго запирался.

Ощутив знакомое волнение, Турецкий насторожился. Неужели у него наконец появился след?!

— Вы уверены, что именно на защелку?

— Так уж я его привычки знала! И шпингалет этот ему мой покойный муж подарил. Особенный шпингалет — старинный. Теперь таких и не выпускают.

Взглянув на входную дверь, Александр Борисович вспомнил, что еще в ходе предварительного осмотра сразу обратил внимание на прикрученный к ней массивный бронзовый шпингалет, должно быть, украшавший некогда оконную раму старинного московского дома. Выходит, если дверь была заперта на ключ, то сделал это не покойный профессор, а кто-то другой. И этот другой наверняка запер дверь снаружи!

— Спасибо вам, Антонина Максимовна, — сдерживая волнение, поблагодарил он дачницу. — То, что вы сообщили, для нас очень важно.

— А толку-то? Нашему Карлу Иванычу теперь уже все едино, — сокрушенно вздохнула женщина. — И как же это он? И на помощь никого не позвал, когда худо себя почувствовал… Верно говорит наш батюшка: человек он как трава. Нынче есть, а завтра глядишь — и нету его…

Отпустив вперед оперативную группу, Турецкий еще немного посидел на веранде дачи покойного профессора, размышляя о тех немногочисленных фактах, которые, хотя и не могли прояснить картину произошедшего, но определенно указывали на то, что здесь все-таки произошло убийство. Тихое и незаметное. О каких нынче принято говорить — профессиональное. Из чего можно без труда сделать вывод, что найти этого профессионала (или профессионалов?) будет очень непросто. Вопросов было множество. Куда больше, чем ответов. К примеру, почему Карл Ленц — по отзывам соседей, отнюдь не слабый и не робкий человек — не оказал убийце никакого сопротивления? Не позвал на помощь? Непонятно также: как именно он был убит? (Впрочем, на этот вопрос очень скоро должно было ответить вскрытие.) Кто были те загадочные «иностранцы», после визита которых профессор лишился сна и начал проявлять заметное беспокойство? Но самое главное: что ему было известно о преступной торговле человеческими органами? О чем он собирался рассказать Косте Меркулову?! Ведь без причины людей не убивают! И если до сих пор подобные байки вызывали у Турецкого лишь скептическую усмешку, то эта загадочная смерть окончательно убедила его, что самые бредовые фантазии вполне могут оказаться реальностью.

Наконец, заметно робея в присутствии заезжего прокурора, местные милиционеры опечатали опустевший дом, а сам Турецкий завел машину и по живописной улице с необычным названием — Мцыри покатил обратно в Москву. Проезжая через железнодорожный переезд, он не обратил внимания на стоявший в тени у обочины лоснящийся черный джип «чероки» с темными стеклами, который незаметно тронулся с места и, соблюдая дистанцию, ненавязчиво увязался следом. Всецело занятый своими мыслями, Турецкий не замечал его и после, когда мчался в шумном потоке машин уже по Ленинградскому шоссе. Не замечал до тех пор, пока в районе поселка Черная Грязь со встречной полосы неожиданно не вырвался огромный самосвал и не пошел «жигуленку» Турецкого прямо в лоб — на таран!

Все произошло в считанные доли секунды. В последний миг Александр Борисович, спохватившись, резко переложил на сторону руль, машина вылетела на обочину, затем пошла юзом, несколько раз с грохотом перевернулась и бессильно замерла, опрокинувшись на бок в придорожном кювете.

Что было дальше, Турецкий помнил довольно смутно. В ушах у него стоял звон. Земля почему-то раскачивалась, будто пьяная. Чьи-то заботливые руки извлекли его из разбитой машины. Кто-то бегло ощупал его и сунул ему жестянку пепси-колы. Какие-то смутные голоса бубнили вокруг, точно эхо…

Когда Александр Борисович наконец пришел в себя и уже вполне сознательно огляделся, он понял, что спасли его только ремни безопасности и… чудо. Чудо, которое его ангел-хранитель неизменно совершал, оберегая непутевую жизнь «важняка» Александра Турецкого.

Вешняковская улица

Немного раньше

В этот день Рита проснулась поздно. Впрочем, как всегда. Спать до полудня после бурной трудовой ночи уже вошло у нее в привычку. С тех пор как Рита устроилась на свою неожиданную работу, она не возвращалась домой раньше четырех утра, а порой приезжала и засветло.

Выбираться из уютной постели, готовить себе завтрак, браться за обычные домашние дела или маяться бездельем до вечера, не зная, как убить предстоящий выходной день, ужасно не хотелось. Как не хотелось вообще ничего. Только забыться и уснуть. И видеть сны, как говорил Гамлет. Такие же прекрасные, как тот, что приснился Рите нынешней ночью.

На сей раз ей приснилась Венеция. «Жемчужина Адриатики» и один из красивейших городов мира. Было прозрачное солнечное утро. Изящная черная гондола, плавно покачиваясь, скользила по легкой ряби канала. А мимо, будто в сказке, вырастая прямо из воды, медленно проплывали узкие старинные улочки, знаменитые венецианские палаццо, мосты и соборы. Над крышами, в лазоревом небе, бесшумно носились огромные стаи голубей, весело и звонко тилидонили колокола. Но главное — все здесь было ей необъяснимо знакомо и близко, точно когда-то она уже прожила в этом городе целую жизнь.

На набережной Скьявони Рита сошла на берег и, восторженно оглядываясь, зашагала к площади Сан Марко. Залитая солнцем площадь была совершенно пуста. И только голуби, бесчисленные здешние голуби бродили по ней, беззаботно воркуя. С замирающим сердцем от окружавшей ее невыразимой словами красоты Рита обходила их с такой осторожностью, словно боялась ненароком оступиться и спугнуть все это чудесное солнечное видение.

Было оно, как и множество других в ее удивительных снах, так ощутимо реально, что Рита совершенно явственно чувствовала щедрое тепло благодатного итальянского солнца, прохладное дуновение ветерка, вдыхала густую смесь разнообразных незнакомых запахов, слышала голоса птиц, колокольный звон, эхо собственных шагов, гулко отдававшихся под сводами ажурных галерей дивного Дворца Дожей. И от полноты впечатлений у нее даже закружилась голова.

Двери величественного и древнего собора святого Марка, с византийскими куполами, готическими башенками, мраморными колоннами, красочными мозаиками, были открыты. Рите оставалось только войти. И она уже сделала первый шаг… Но тут в висок ей словно вонзился резкий и вибрирующий звук. Видение дрогнуло, закачалось, стало рассыпаться, как разбитое зеркало. А Рита, глухо застонав, сквозь сон поняла, что ее сосед наверху снова принялся дырявить стены электродрелью.

Нахлобучив на голову подушку, она с горем пополам сумела проспать еще несколько часов. Но теперь вместо сказочного города мелькали перед ней лишь какие-то разрозненные, тусклые картины из ее реальной повседневной жизни, такие же скучные и опостылевшие, как сама эта бесцельная жизнь…

Встала она изрядно разбитая. Болела голова. Глаза слипались. Шатаясь спросонья, Рита кое-как добралась до ванной и включила воду. Потом с наслаждением опустилась в зыбкие сугробы тающей мыльной пены и, запрокинув голову, замерла.

Какое счастье, что этот дебил наверху наконец угомонился! Вялотекущим ремонтом он занимался уже полгода, то есть все то время, пока Рита жила в этой квартире. И как нарочно, заводил свою изуверскую шарманку именно по утрам, когда все нормальные люди еще ловят последние мгновения сладкого утреннего сна. Но ему было на всех наплевать. Так же, впрочем, как и большинству людей в этой убогой и бездарной стране.

Сколько Рита себя помнила, она всегда чувствовала себя здесь белой вороной. То, что дорогим соотечественникам казалось совершенно нормальным, было, по ее мнению, дико. И наоборот: то, что им могло бы показаться диким, было для нее совершенно нормально. С годами это стойкое взаимное отчуждение усиливалось и постепенно превратилось в непреодолимую пропасть, отделявшую Риту от большинства ее соотечественников. И неудивительно, что жизнь эта не доставляла ей ни радости, ни удовольствия. Порой она даже ощущала себя существом из другого мира. Своеобразным пришельцем, волею судьбы заброшенным на отдаленную планету, где жили одни варвары. Она изучила их язык. Внешне приняла их образ жизни. Но в душе осталась прежней. Инопланетянкой. Всем чуждой и непонятной. И всю жизнь страдала от безысходного одиночества.

Утешение она находила только в живописи и своих фантастических снах. Фантастических по тому, что Рита и сама не могла толком объяснить ни происхождения этих снов, ни их вещественную ощутимую реальность. Впервые это произошло, когда ей было пятнадцать лет. Тогда Рита попала в Испанию и долго бродила по одному из ее прекрасных старинных городов. Это было незабываемое чувство. Даже не верилось, что такое может происходить во сне. Впоследствии, просматривая фотоальбом своей школьной подруги — дочки дипломата, чье детство прошло в Испании, — Рита неожиданно узнала тот город и поняла, что это был не сон и она каким-то чудом действительно побывала в древней Севилье! С тех пор Рита успела повидать немало недоступных ей стран и городов. Но никогда и никому не рассказывала о своих удивительных ночных путешествиях. Все равно бы ей не поверили. Или сочли бы за сумасшедшую…

Приняв ванну, Рита почувствовала себя значительно лучше. Не спеша позавтракала. Включив музыку, немного прибрала в квартире, где и без того всегда царил идеальный порядок. Затем села перед зеркалом и невольно задумалась.

Никаких планов на предстоящий день у нее по-прежнему не было. Никаких встреч она не планировала. И вообще не ждала от жизни никаких неожиданностей. Конечно, можно было провести этот день с какой-нибудь любимой книгой. Или немного порисовать. Но яркое солнце, льющееся в окно ее скромной однокомнатной квартиры, все сильнее манило Риту на улицу. И в конце концов она решила отправиться в центр и, как обычно, пройтись по магазинам.

Она поступала так всякий раз, когда ей становились одиноко и грустно или просто хотелось немного развеяться. Прогуливаясь по городу, разглядывала бесчисленные витрины. Заглянув наугад в какой-нибудь фирменный салон или бутик, с интересом изучала фасоны выставленных там модных вещей. Что-то примеряла, что-то покупала. С тех пор как у нее завелись деньги, Рита успела приобрести такое множество элегантных вещей, какого ей почти наверняка хватило бы на несколько жизней. Если бы, конечно, она могла, а главное, хотела их прожить…

А когда магазины надоедали, могла часами бесцельно бродить по Москве, по любимым улицам и переулочкам, паркам и историческим местам… Она вообще никогда не ставила перед собой какой-то определенной жизненной цели. Жила, словно посторонняя, отчужденно и созерцательно. И по возможности старалась избегать всего, что могло бы ограничить ее внутреннюю свободу. Поэтому люди в большинстве своем Риту не понимали. А мать, и не только мать, нередко упрекала ее за то, что она вообще живет как во сне.

«Ты с ума сошла! — в сердцах восклицала мать. — Это же просто медленное самоубийство! Подумай, к чему ты придешь со своей философией?! А ведь тебе, между прочим, уже двадцать пять лет!..»

Отчасти мать несомненно была права. Жить так, наверное, было нельзя. Нужно было к чему-то стремиться. Как-то устраиваться в жизни. Но именно этого — заданности, постоянства, несвободы — Рите отчаянно не хотелось. Но главное, чего остальные упорно не желали понимать, заключалось в том, что у Риты были серьезные причины для такой житейской философии. Очень серьезные…

В скромном, но изящном летнем платье и новых босоножках на низких каблучках она уже стояла в прихожей, в последний раз оценивая перед зеркалом свой тонкий макияж, когда в комнате вдруг неожиданно и тревожно зазвонил телефон.

«Меня нет, — твердо сказала себе Рита. — Ни для кого…» И принялась решительно отпирать дверь. Но в последнюю минуту подумала, что это, возможно, звонит из санатория мать, и поневоле вернулась.

— Алло! Маргоша? Привет, это я… — послышался в трубке заискивающий, бездумно легкомысленный голос Ленки Никулиной. — Извини, лапуль, у меня тут такое дело…

Рита с досадой поморщилась. Она по опыту знала, что от звонков Ленки, почему-то считавшей себя ее ближайшей подругой, ничего хорошего ждать было нельзя. Или треп на несколько часов, или безутешные слезы в жилетку. Одним словом, потерянное время.

Так и есть: очередной неотразимый плейбой назначил Ленке свидание. А сегодня вечером она, как нарочно, должна вкалывать в «нашем кабаке». Жуткая невезуха! И вся надежда только на нее, Риту.

— Маргошенька, лапушка, ну пожалуйста, выручи! — чуть не плача, умоляла ее Ленка. — Я за тебя потом две ночи отработаю! Нет — правда! Христом Богом клянусь!..

Положив трубку, Рита вернулась в комнату. Разочарованно уронила на диван нарядную сумочку и задумчиво остановилась у окна. Ну зачем она согласилась? Впрочем, у нее не было выхода. Ведь именно Ленка устроила Риту на ее нынешнюю работу. Не самую пыльную и не самую дешевую. А долг, как известно, платежом красен.

Значит, пропал выходной. Значит, сегодняшнюю ночь она тоже проведет среди ошалевших выскочек и недоумков, не знающих, куда девать свои денежки. Значит, опять водка, бесконечные застольные разговоры, еще одна никчемная и бессонная ночь…

«Господи, как мне все это надоело! — с грустью подумала Рита. — Ну почему… почему я тогда не умерла!?»

Пироговская больница

Ближе к вечеру

— И как же это тебя угораздило, Саша, к едрене-то фене? — сочувственно вздыхал доктор Градус, отпаивая Турецкого крепким медицинским спиртом.

— Сам не пойму, — качал головой пострадавший.

На лице его, кроме залепленного пластырем злополучного пореза, красовались еще несколько обработанных йодом свежих ссадин. К счастью, этим последствия неожиданной автокатастрофы и ограничились.

Турецкий действительно не понимал: что же, собственно, там произошло, на Ленинградском шоссе возле поселка Черная Грязь? Было это целенаправленное блиц-покушение или нелепая случайность?! Все совершилось так быстро, а главное, неожиданно, что ответить на этот вопрос оказалось не просто. И хотя самому Александру Борисовичу очень хотелось поверить в случайность, интуиция матерого «важняка» подсказывала ему, что случайностей не бывает. Особенно в таком деле, как следственная работа…

Оправившись от потрясения (в прямом и переносном смысле), Турецкий бросил свою раздолбанную «телегу» на обочине шоссе и, воспользовавшись услугами подоспевших гаишников, немедленно помчался в Москву, к доктору Градусу. Ему не терпелось поскорее разобраться в этом таинственном деле. Найти хотя бы одну точку опоры, от которой можно было начинать расследование.

К моменту его прибытия вскрытие было в самом разгаре. Не приходилось сомневаться, что старый пьяница и матерщинник, чьи многочисленные недостатки бледнели перед его профессиональными достоинствами, как всегда, сделает все возможное, чтобы докопаться до истины. А эта истина сейчас была нужна Турецкому как воздух.

По окончании вскрытия, едва увидев цветистую физиономию неугомонного «важняка» (которую уже обработали местные санитары), доктор Градус ошеломленно выругался и тотчас организовал для пострадавшего шкалик своего проверенного и самого надежного «лекарства». Турецкий же, пропустив маленькую, сразу почувствовал заметное облегчение и ясность мысли.

— Ох, и шалопай же ты, Саша, — выслушав его, покачал лысой головой старый судмедэксперт. — Ох, и шалопай… Верно говорят: дурная голова ногам покоя не дает.

— Ладно, Борис Львович, проехали. Давайте лучше поговорим о деле.

— А что говорить?.. Между нами, удружил ты мне, Александр: такого человека кромсать заставил!

— Вы его знали? — удивленно спросил Турецкий.

— Кто же его не знал?! Светило! И потом, мы ведь с ним вместе учились…

— Это правда?!

— А то буду я тебе заливать, — обиделся доктор Градус. — Только он после института живыми занялся, а я вот мертвяками. Эх, Карлуша, бедовая твоя душа… Ну-ка, давай еще по одной. Помянем.

Пропустив еще по одной, Турецкий поморщился и, закусив, чем Бог послал, оживленно накинулся на старика с вопросами.

— Особой дружбы между нами, конечно, не было, — начал Борис Львович, — но знал я его неплохо. И Марию, жену-покойницу. И Яшку, сына-подлеца.

— Так у него есть сын?!

— Был. Тоже, трам-тарарам, хирургом заделался. Гения из себя корчил. А в середине восьмидесятых поехал для обмена опытом за границу и дал деру… Бедного Карлушу тогда просто с грязью смешали. Он же последнее время в Кремлевской больнице работал. А тут сразу досрочно спровадили на пенсию. В общем, подложил сынок папаше свинью…

— А где он сейчас, это подлец?

— Да хрен его знает! Где-то за бугром ошивается. С тех пор больше домой не заявлялся. Не удивлюсь, если и на похороны отца не приедет. Одно слово — ….

— Как же этому… удалось остаться на Западе?

— Обычное дело. Как все тогда оставались. Изобразил себя жертвой политических репрессий. Наплел с три короба про свои необычайные таланты и интерес к ним со стороны КГБ. Ну и добился политического убежища.

— Ясно, — покачал головой Турецкий. — Так что же все-таки было причиной смерти профессора, Борис Львович?

Доктор Градус мрачно набулькал себе еще спирта и залпом выпил.

— Все указывает на сердечный приступ. Сердчишко у него еще с лагерных времен пошаливало…

— Ошибки быть не может? Это была естественная смерть?

— Что я тебе Бог, трам-тарарам?! — вспылил старик. — Не ошибаются, милок, только боги!

Турецкий смерил матерщинника пристальным взглядом.

— Я вижу, у вас есть сомнения. Почему?

— По кочану! Ты бы его еще пару недель на жаре подержал, а после спрашивал!

— Значит, вы что-то обнаружили, Борис Львович?

Доктор Градус угрюмо покачал лоснящейся круглой головой.

— Обнаружил — хрен на роже… Тебе, «важняк», как всегда, убийство мерещится. Доказательства тебе подавай. Только нет их у меня, доказательств! Одни догадки.

— Например?

— Например, скажу тебе, что в наше время «организовать» человеку сердечный приступ — это вообще плевое дело. И комар носу не подточит.

— Это мне и самому известно, потому и спрашиваю. Так что конкретно вам удалось обнаружить?

— След у него остался на левой руке, — вздохнул старый судмедэксперт. — Крошечный такой. От укола в вену.

— Так чего же вы молчали?!

— Потому что это еще не доказательство! А может, он сам себя уколол!? Эх, привези ты мне его хотя бы на день раньше… Одним словом, никаких следов наличия в организме препаратов, способных вызвать смерть, вскрытие не обнаружило. Вот тебе и весь сказ. Поздно ты спохватился, «важняк», слишком поздно.

— Что ж, и на том спасибо, — помрачнев, вздохнул Турецкий. — А насчет вашего знакомства с профессором Ленцем мы, если не возражаете, еще как-нибудь поговорим.

— Валяй. А теперь давай, «важняк», лучше выпьем. За Карлушу. Чтоб ему на том свете ангелы сладко пели…

Отделение милиции в Перово

В третий раз повторилось то же самое. Неприветливый тучный мужчина в помятом форменном мундире (снова не тот, который принимал ее в предыдущий раз), не глядя на посетительницу, снова принялся задавать ей одни и те же вопросы.

— Краснолобова Людмила Евгеньевна, — покорно назвалась она. И, всхлипнув, добавила: — Я насчет моего сына…

Все это, превозмогая душившие ее отчаяние и боль, Людмила Евгеньевна уже рассказывала. Подробно и терпеливо, чтобы очередной «товарищ милиционер», как она их величала, успел так же подробно все записать. Она не понимала, зачем ее заставляли всякий раз повторять все заново. Только смутно догадывалась, что так, очевидно, здесь было заведено. И покорно терпела как часть той непосильной душевной муки, которая терзала ее, казалось, уже целую вечность.

Прожив сорок с небольшим лет, Людмила Евгеньевна отродясь не имела дела с милицией. Жила скромно и незаметно, так же, как и множество других одиноких женщин. Работала мастером смены на Московском часовом заводе. В одиночку растила сына. Ему, и только ему, она посвятила всю свою жизнь; в нем, и только в нем, было все ее счастье.

Сереже недавно исполнилось тринадцать лет. Несмотря на трудности переходного возраста, был он на удивление хорошим мальчиком: скромным, честным, послушным. Искренне любил свою мать и всячески помогал ей по дому. Учился тоже неплохо, хотя с математикой у него порой бывали проблемы. Увлекался спортом. В свободное время постоянно что-то мастерил — модели самолетов, кораблей, автомобилей. А главное, что особенно радовало Людмилу Евгеньевну, никогда не водился с дурными компаниями. За это во дворе его называли не иначе как маменькиным сынком. Но Сережа не обижался. И всегда готов был вступиться за свою маму…

И вдруг мальчик исчез. Однажды, в конце июля, отправился гулять и не вернулся! И с этого ужасного дня Людмила Евгеньевна напрочь лишилась покоя.

В первую бессонную ночь она едва не сошла с ума от страха и тревоги. Под утро, усилием воли взяв себя в руки, лихорадочно начала обзванивать Сережиных друзей, одноклассников, знакомых. Потом все больницы и даже морги. Но никто и нигде ничего не мог сказать о судьбе ее единственного сына.

В тот же день, отпросившись с работы, Людмила Евгеньевна впервые пошла в милицию. И тут ей неожиданно пришлось выслушать такое! Вместо того чтобы немедленно заняться поисками Сережи, совершенно равнодушный к его судьбе милиционер долго выпытывал у Людмилы Евгеньевны: а не был ли ее мальчик наркоманом, не имел ли приводов в милицию, не дружил ли с местными хулиганами? Но самое ужасное, что этот милиционер, у которого тоже наверняка были дети, все равно ей не поверил! Он почему-то был убежден, что Сережа, как и большинство детей его возраста, просто не мог быть таким хорошим, каким описывала его Людмила Евгеньевна…

Разумеется, ей обещали помочь. Но прошла неделя, а никаких известий о судьбе Сережи по-прежнему не было. Мальчик будто в воду канул. И надежд на его возвращение с каждым днем оставалось все меньше и меньше.

Разом постаревшая, Людмила Евгеньевна опять пошла в милицию, где все повторилось сначала. С той лишь разницей, что принимал ее другой человек. Но вопросы, которые он задавал, недоверие, которое откровенно испытывал к словам бедной матери, оказались неизменными…

Все это было похоже на пытку. Жестокое и бессмысленное глумление над попавшим в беду человеком. И под конец своего третьего визита в райотдел милиции Людмила Евгеньевна внезапно с ужасом поняла, что здесь ей ничем не помогут. Потому что всех этих людей в форме, по долгу службы призванных защищать и помогать, интересовало в действительности все, что угодно, только не судьба ее бесследно исчезнувшего сына.

Не попрощавшись, Людмила Евгеньевна неожиданно встала и молча вышла из казенного унылого кабинета, где равнодушно убили ее последнюю надежду. Не видя ничего вокруг ослепшими от слез глазами, ощупью прошла по длинному коридору и опомнилась только у выхода, возле грязной железной клетки, где, будто животные в зоопарке, томились задержанные неопрятные подростки. Подчиняясь слепому порыву, Людмила Евгеньевна принялась высматривать среди них своего Сережу. Но сына, ее несчастного сына, в этой ужасной клетке не было.

Внезапно один из бритоголовых парней, с серьгой в левом ухе и расписанной яркими красками физиономией, просунув сквозь решетку хваткую растопыренную пятерню, глумливо оскалился:

— Эй, мамаша, дай сигаретку!

Людмила Евгеньевна испуганно отпрянула и поспешила выйти на улицу.

Пройдя несколько кварталов, она почувствовала, как в груди у нее неотвратимо закипает возмущение. Что происходит? Зачем над ней издеваются? Почему она должна все это терпеть?!

— Довольно, — замедлив шаг, прошептала Людмила Евгеньевна. — Довольно! — громко повторила она. — Я это так не оставлю!..

На нее начинали удивленно оглядываться. Но она, как прежде, ничего вокруг не замечая, неожиданно повернула к станции метро и ускорила шаг.

Довольно! Она больше не будет покорно ждать. Прямо сейчас она поедет на Петровку. Найдет там самого главного милицейского начальника и все ему скажет. Все. Она заставит «их» найти ее сына! Живого или…

Пречистенка

Дворянское собрание

Вечер

С тех пор как юная российская демократия вернула потомкам бывших аристократов их громкие титулы (так и не вернув поместья, заводы и т. д.), Константин Дмитриевич Меркулов, всю жизнь вынужденный скрывать истинное свое происхождение, почувствовал в себе, что называется, «голос крови» и невольно потянулся к своим.

Свои — это, Голицыны, Оболенские, Долгоруковы, — как и подобает избранным, собирались теперь в старинном дворянском особняке в центре Москвы, куда, впрочем, и посторонним вход был отнюдь не воспрещен, но лишь на правах наблюдателей. Устраивали различные мероприятия или просто коротали время в узком кругу близких по духу и, разумеется, крови людей, чудом переживших былое лихолетье. Порой здесь бывало очень весело. В лучших старорежимных традициях давались торжественные балы и вечера. Сюда наведывались родовитые гости из-за границы. Словом, атмосфера была теплая, почти семейная.

Неудивительно, что Константин Дмитриевич с удовольствием проводил здесь свободное от работы время. За последние годы у него появилось немало новых знакомых и друзей, людей не только благородных, но и чрезвычайно интересных. Завязались полезные контакты.

В этот вечер после трудного и напряженного рабочего дня, насыщенного деловыми встречами и совещаниями, заместитель генерального прокурора приехал сюда просто отдохнуть, а попал на очередное заседание в честь какого-то литературного юбилея. Что касается юбиляра, скромного писателя преклонных лет, проведшего добрую половину жизни в сталинских лагерях, то ни его самого, ни его книг Константин Дмитриевич совершенно не знал. Но стойко досидел до конца чествования и среди прочих искренне поздравил убеленного сединами благородного старца.

Между тем мысли Константина Дмитриевича были сегодня далеки от происходящего. И виною тому — неожиданное и тревожное письмо профессора Ленца. Даже несмотря на отсутствие между ними близкой дружбы, Меркулов достаточно хорошо его знал и понимал, что побудить именитого хирурга написать такое письмо могли лишь поистине чрезвычайные обстоятельства. Именно поэтому он и решил подключить к этому делу Турецкого, одного из тех немногих людей, которым заместитель генерального прокурора безоговорочно доверял.

Весь день Константин Дмитриевич с затаенным волнением ждал вестей от своего друга и по мере приближения вечера понемногу начал беспокоиться. В глубине души он тоже не особенно верил в жуткие россказни о подпольной торговле человеческими органами, которые с давних пор любили смаковать бульварные писателишки и создатели дешевых фильмов-ужасов. Однако сегодня его разумный скептицизм впервые дал серьезную трещину, которая неуклонно увеличивалась с каждым часом томительной неизвестности.

Наконец юбилейный вечер закончился, и Константин Дмитриевич уже собирался ехать домой, когда в дверях особняка Дворянского собрания неожиданно возник Турецкий.

— Саша? — обрадовался Меркулов. — Ну наконец-то! Где ты пропадал? — Но тут, присмотревшись к старому другу, Константин Дмитриевич не на шутку встревожился: — Что случилось? Ты что, с кем-то дрался?!

— Выйдем, Костя, — со вздохом, устало ответил Турецкий. — Ну и духотища…

Покинув здание, оба прошли под сень окружавших его старых деревьев и уселись на скамейку.

— В чем дело, Саша? — с тревогой спросил Меркулов. — Давай-ка, рассказывай все по-порядку.

— Ты только держись покрепче, — усмехнулся Турецкий. — А то со скамейки упадешь…

Рассказ получился долгий и обстоятельный. Похрустывая сцепленными от волнения пальцами, Константин Дмитриевич слушал не перебивая и время от времени задумчиво качал головой. Видно было, что услышанное произвело на него тягостное впечатление. А когда Турецкий дошел до происшествия на Ленинградском шоссе, Меркулов заметно побледнел и попросил у рассказчика сигарету, хотя формально не курил.

Затем оба долго и молча дымили.

— Значит, это правда, — наконец глухо произнес Константин Дмитриевич. — Карл действительно что-то знал. И его убийство лучшее доказательство серьезности этих фактов.

— Которых у нас нет. Как нет и доказательств того, что профессора Ленца действительно убили.

— Его убили, Саша, — вздохнул Меркулов. — Очевидно убили.

— Но очевидно только для нас с тобой. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы смерть наступила в результате сердечного приступа. И точка. Подозрения Градуса — это еще не факты. Так же, как частное письмо — еще не основание для возбуждения следственного дела. Мало ли какая бредовая фантазия могла прийти в голову одинокому и больному старику?

— Боюсь, Саша, что это не фантазия, а страшная и жестокая реальность…

— Тем хуже! Потому что начинать придется с нуля. Вслепую. И практически у нас почти нет шансов, Костя. Дело «зависло», не начавшись…

Константин Дмитриевич не ответил, продолжая отрешенно смотреть куда-то в пространство. Потом вздохнул и неожиданно твердо произнес:

— Возможно, Саша… Но как бы там ни было, теперь я должен разобраться в этом деле до конца. Ведь я обязан Карлу жизнью, понимаешь? В общем, теперь это для меня вопрос чести.

— Между прочим, меня это дело тоже касается! — решительно заявил Турецкий. — Не знаю, кому я сегодня перешел дорогу, но этот кто-то явно пытался меня с дороги убрать. Если, конечно, это не была просто нелепая случайность…

Меркулов задумчиво потер ладонью лоб.

— Кстати, о случайностях, — философски заметил он. — Уже давно замечено, что подобные явления имеют свойство притягиваться. И если профессор Ленц вопреки обстоятельствам все же сумел написать свое письмо, а мы, хотя с опозданием, но все же его получили — теоретически вполне может произойти еще одна или целый ряд подобных непредвиденных случайностей, которые в результате помогут нам докопаться до истины. Так что шансы есть. Даже в таком математически точном деле, как следственная работа, никогда не следует упускать из виду фактор случайности. Ибо порой именно он решает все. Да что я тебе говорю? Ты и сам это знаешь.

Оба многозначительно глянули друг на друга.

— Знаю, — устало кивнул Турецкий. — Главное, чтобы эта случайность не оказалась роковой…

Ночной клуб «Саломея»

Развлекаться и отдыхать, господа, нужно так, чтобы не было мучительно больно за бездарно потраченные деньги.

Именно этим основополагающим принципом руководствовались хозяева нового ночного клуба, открывшегося недавно в центре Москвы и сразу завоевавшего среди разной состоятельной публики широкую популярность.

Как и во всяком уважающем себя подобном заведении, здесь было все, что жизненно необходимо для всесторонне приятного и разнообразного отдыха: интимная обстановка, великолепное обслуживание, изысканная кухня, а также салон игральных автоматов, бар, казино и, конечно, зажигательная шоу-программа. Но главное, что сразу оценили многочисленные завсегдатаи, — это присущий новому заведению особый шарм, некая магическая аура, создающая неповторимую атмосферу и помогающая расставаться со своими деньгами без всякого сожаления…

Как и большинство штатных сотрудников, Рита вошла в здание через служебный вход. Было около девяти часов вечера. Время, когда на автостоянке перед ночным клубом начинали появляться первые респектабельные иномарки, а зеркальные двери — пропускать внутрь первых столь же респектабельных посетителей.

— Привет, Марго! — приветствовал ее Антон, крепкий улыбчивый парень из внутренней охраны, дежуривший у служебного входа. — Разве ты сегодня работаешь?

— Я с Никулиной поменялась, — вздохнула Рита. И по узкому прокуренному коридору зашагала во внутренние помещения, где она переодевалась и готовилась к предстоящему вечеру.

За распахнутыми настежь дверями костюмерной и гримерной царила обычная ежевечерняя суматоха. Неотразимые, как королевы красоты, и одинаковые, как куклы Барби (за глаза Рита их так и называла), многочисленные девушки из стриптиз-шоу непринужденно разгуливали туда-сюда почти в неглиже, курили и щебетали, наряжались и прихорашивались. Тут же околачивались их поклонники из числа служащих или охраны, какие-то посторонние типы в попугайских пиджаках с золотыми цепями и сотовыми телефонами.

Рассеянно отвечая на приветствия знакомых, Рита прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. К счастью, никого из ее очаровательных коллег по ночному ремеслу здесь уже не было. Значит, еще несколько минут она могла побыть в одиночестве, не вступая в пустые разговоры и не отвечая на плоские шутки.

Несколько минут она просто сидела, закрыв глаза и уронив голову на руки, отчужденная и далекая от всего, что происходило за этими стенами. Потом вздохнула и неохотно стала раздеваться.

Взыскательно изучив более чем разнообразный гардероб, который предоставляло девушкам заведение, Рита наконец выбрала для себя подходящее по настроению платье и, подойдя к зеркалу, принялась задумчиво разглядывать свое нагое отражение.

Она искренне не могла понять — что особенного находили в ней мужчины? Не уродка и не красавица. Совершенно обыкновенная девушка. Невысокая. Худенькая. Бледная. С неразвитой грудью, вьющимися льняными волосами, печальным взглядом усталых серых глаз.

Единственное, что ей в себе нравилось, — это руки. Изящные и выразительные. Руки прирожденного художника или музыканта. Недаром мужчины особенно любили их целовать. Впрочем, после нескольких часов общения с Ритой они готовы были целовать даже ее туфли. Так уж странно эти кобели устроены: пока женщина им недоступна — она для них богиня, а затем — всего лишь половая тряпка…

Рита появилась за несколько минут до начала шоу-программы. В зале, как всегда, был полный аншлаг. За столиками, мягко освещенными уютным светом настольных ламп, так же уютно расположилась состоятельная публика. Хлопотали официанты. Слышались звон посуды, непринужденные разговоры и смех. Сотни блестящих глаз были устремлены на сцену, скрытую до поры искрящимся темным занавесом, на котором золотой нитью была вышита нагая обольстительная танцовщица, пленившись которой знаменитый библейский царь готов был расстаться с половиной своего царства. И вот — вспыхнули прожектора, загремела музыка, представление началось…

Все это она видела уже не раз. И потому, даже не взглянув на сцену, равнодушно прошла в зал игральных автоматов, где обычно дожидалась момента, когда гости после предварительного разогрева наконец дойдут до кондиции, и можно будет приступить к работе.

Благодаря своему положению младшего менеджера по обслуживанию посетителей, Рита имела возможность пользоваться этими автоматами бесплатно. Занятие было довольно однообразное и уже давно не вызывало у нее интереса. Но делать было нечего. И опустив в щель специальный жетон, Рита принялась играть, машинально расстреливая из электронного ружья разнообразные мишени.

Наигравшись, она прошла в бар. Посидела в одиночестве над бокалом дармового коктейля, также отпускавшегося ей за счет заведения. Понаблюдала исподтишка за беззаботно веселящимися и гогочущими молодыми бездельниками, которые за вечер оставляли здесь столько, сколько она не зарабатывала за месяц нелегкого и не самого приятного труда.

Тут ее и нашел старший менеджер по работе с персоналом — пожилой галантный мужчина в безупречном итальянском костюме, с неизменной улыбкой и лоснящимися прилизанными волосами.

— Ларочка? А ты что здесь делаешь?! — удивился он, назвав Риту тем именем, которое принадлежало ей по легенде.

— Я сегодня вместо Лены, — тихо пояснила девушка.

— Понятно, — кивнул Сергей Эдуардович. И его холеное лицо на миг омрачило озабоченное выражение. — Ты вот что, особенно здесь не засиживайся, — склонившись к ней, заметил он. И тотчас напустив на себя прежнюю лицемерную улыбку, отошел.

Рита допила коктейль и взглянула на часы. Стрелки их неуклонно приближались к полуночи. А это значит, наступало ее время. Время мимолетных встреч и ночных обманов. И девушка уже повернулась на вертящемся табурете, чтобы встать и направиться в зал. Но тут перед нею неожиданно выросли два угрюмых бритоголовых «качка» с каменными лицами, один из которых невозмутимо произнес:

— Спокойно, подруга. Есть разговор…

Голос в телефонной трубке был полон глухого недовольства.

— Что у вас там происходит, Полковник?

— Возникли непредвиденные трудности, — напряженно сообщил оппонент.

— Значит, надо было предвидеть… А конкретно?

— Делом заинтересовалась Генеральная прокуратура.

— Что?! — рявкнул властный мужской голос. — Какого черта? Как вы допустили?!

— Произошла утечка информации…

— Какая, к лешему, течка? Да я вас в землю живьем закопаю!

— Мы… Мы контролируем ситуацию, — последовал неуверенный ответ.

— Контролеры, мать вашу… Ладно, докладывайте подробно.

— Мы полагаем, что Эскулап все-таки сумел как-то передать информацию в Генеральную прокуратуру.

— Так почему не перехватили?

— Вся корреспонденция нами отслеживалась. Утечка могла произойти через личное письмо одному из работников прокуратуры.

— Черт бы вас побрал! Надо было раньше его нейтрализовать! Заварили кашу… Кто именно занялся этим делом?

— Исполняющий обязанности прокурора по надзору за следствием в органах внутренних дел Москвы Александр Турецкий.

— Этого еще не хватало, — зло проворчал мужчина. — Старый знакомый… С каких это пор он прокурором заделался?

— Назначен временно до утверждения новой кандидатуры.

— Ясно… Что он успел раскопать?

— Практически ничего.

— А конкретно?

— Никаких фактов, только подозрения.

— По-моему, Полковник, вы чего-то недоговариваете. Что еще вы там натворили?

— Гм… Сегодня около 17.00 на Ленинградском шоссе прокурор Турецкий попал в аварию, — помявшись, сообщил оппонент. — Однако почти не пострадал…

— А вот это вы зря, — буркнул мужчина. — Матерого волка надо либо сразу наповал бить, либо вовсе не трогать. Запомните это, Полковник. И постарайтесь впредь не пороть горячку…

— Какие еще будут указания?

— Значит так: за Турецким установить жесткое наблюдение. Каждый его шаг по этому делу должен быть мне известен! Принять дополнительные меры безопасности на объекте «Шахта». И никакой самодеятельности, Полковник! Вы меня поняли?

— Так точно!

— Конец связи…

— Привет, королева! — весело произнес рядом с ней знакомый мужской голос.

Рита удивленно смотрела на стоявшего перед ней бородатого мужчину, но как будто не узнавала его.

— Что с тобой, Марго? — понизив голос, озабоченно спросил он. — У тебя проблемы?

Наконец она его узнала. Это был фотограф, один из местных завсегдатаев. Средних лет приятный мужчина, он коллекционировал разнообразные фотогримасы и повсюду снимал их — где открыто, а где исподтишка. В хорошем настроении Рита тоже любила корчить ему рожи.

— Привет, Юра, — отрешенно кивнула она. — Спасибо, у меня все в порядке…

И поспешила отойти, смешавшись с толпой посетителей.

Веселье было в самом разгаре. В огромном полутемном зале, пронизанном вспышками прожекторов и лазерных стрел, вовсю гремела музыка и царила беззаботная, почти праздничная атмосфера. Изрядно подвыпившая публика вполне дошла до кондиции и весело «отрывалась», расставаясь со своими деньгами легко и без тени сожаления, как и подобает состоятельным людям.

На сцене, под одобрительные возгласы зрителей, три абсолютно голые, если не считать разнообразных побрякушек и перьев, длинноногие «куклы Барби» на бис исступленно выписывали попками неописуемые кренделя, доводя публику до экстаза и срывая бешеные аплодисменты. Знаменитая местная шоу-программа, как всегда, была на высоте. Недаром ее постановщик несколько месяцев провел в Париже, где всесторонне изучил опыт таких популярных заведений, как «Мулен Руж», «Крэзи хорс», «Альказар»…

По-прежнему ничего вокруг не замечая, Рита в сопровождении метрдотеля, будто одна из посетительниц, рассеянно прошла к свободному столику в уголке и уселась в деликатно предложенное ей мягкое кресло. Вскоре перед нею появились бокал шампанского и немного легких закусок — обычный рабочий антураж скучающей молодой леди, которая никого не ждет, но вполне не против с кем-то познакомиться. Тем временем ее «коллеги» за соседними столиками уже вдохновенно обрабатывали своих новых знакомых.

Немного успокоившись, Рита настороженно оглянулась. Так и есть! Оба «качка» тоже были здесь и неотступно наблюдали за нею с другого конца зала. Судя по их каменным лицам, они не колеблясь сделают с нею все, что обещали, если Рита посмеет отказаться от предложения или незаметно ускользнуть. Господи, неужели Ленка нарочно втянула ее в эту неожиданную авантюру?!

… Разговор в баре оказался коротким и бескомпромиссным. Убедившись, что Рита добровольно заменила свою подругу, один из мордоворотов без лишних предисловий безоговорочно заявил: «Значит, ты сегодня отработаешь за нее». Рита попыталась возражать. Она их не знает и не желает знать. Как не желает знать, что за дела были у них с Никулиной. И вообще. «Ты что, тупая, стерва? — намертво сжав железной ручищей ее запястье, так что Рита едва не задохнулась от боли, усмехнулся второй мордоворот. — Сказано тебе, отработаешь за нее. Усекла? А будешь возникать, мы тебя на субботник к братве отвезем и так отделаем — мама родная не узнает…»

Взволнованно глядя по сторонам, Рита вспоминала данные ей указания и постепенно пришла к выводу, что ничего особенного от нее и не требовалось. Она должна была в точности повторить то же самое, что проделывала здесь каждую ночь. С той лишь разницей, что клиента ей подобрали заранее. А остальное всецело будет зависеть от нее.

В душе она страшно разозлилась на Ленку Никулину, которая мало того что сама занималась какими-то темными делами, еще мимоходом втянула в них и ее. Рита давно подозревала, что Ленка, при ее неразборчивости в знакомствах, была наверняка связана с мафией. Но ей в голову не приходило, что «подруга» может выполнять некоторые специальные заказы и на работе! Еще вопрос: знает ли об этом администрация? Скорее всего знает. Тут все повязано. Недаром этот прилизанный гнус Сергей Эдуардович так расстроился, когда узнал, что Ленка сегодня не придет. Одна лавочка… Боже мой, куда она попала?!

Но отступать было поздно. Как вообще поздно было что-то менять в ее жизни. Рита с отчаянием чувствовала, что совершенно запуталась и не знает, как ей жить дальше. Она мечтала только об одном: убежать куда-нибудь на край света, где ее никто не найдет, и все забыть. Все, все, все… Ах, если бы такое было возможно!

— Добрый вечер, — раздался у нее над головой обаятельный мужской голос.

Рита вздрогнула и обернулась.

Рядом с нею возвышалась статная фигура рекламно красивого молодого мужчины в смокинге. Его умное волевое лицо с холодными карими глазами было сама любезность. Перед обаянием такого красавчика наверняка не сумела бы устоять ни одна женщина.

— Надеюсь, прекрасная незнакомка не будет возражать, если трое настоящих мужчин пригласят ее украсить их компанию?

Растерянно покосившись на сидевших в стороне мордоворотов, Рита заметила, как один из них ей недвусмысленно кивнул. «Все, пора, — подумала девушка. — Это за мной». И собравшись духом, с дежурной улыбкой ответила:

— Благодарю вас. Вы очень любезны… Галантно предложив даме руку, элегантный кавалер отвел ее на другой конец зала и церемонно представил небольшой компании:

— Господа, прошу любить и жаловать. Это…

— Лариса, — преображаясь на глазах, улыбнулась Рита.

С первого взгляда на двух сидевших за столиком немолодых мужчин она поняла, что это были скорее всего представители скандально известного класса «новых русских», по обыкновению отмечавших здесь очередную удачную сделку. Впрочем, если один из них, жгучий брюнет кавказского типа, с влажными похотливыми глазами, действительно производил впечатление баловня судьбы, то дела у другого, лысеющего и тучного, с изрядно опухшим то ли с похмелья, то ли от бессонницы высокомерным лицом типичного крупного чиновника, явно шли неважно. О том же красноречиво свидетельствовали его заметно поблекший и нуждавшийся в утюге модный костюм и небрежно повязанный галстук. Одновременно Рита поняла, что именно этот человек и был ее сегодняшним клиентом, а двое остальных, как и наблюдавшие за нею громилы, просто статисты в этом лицемерном и гнусном спектакле.

Усевшись за столик, Рита тоже уверенно и профессионально вошла в свою роль. Опыта ей было не занимать. А одобрительные взгляды обоих ее партнеров явно свидетельствовали, что девушка прекрасно справляется со своими обязанностями.

Затем последовали обычный в таких случаях цветистый обмен любезностями и нарочито барственный вызов официанта, которому был сделан новый обильный заказ. И вскоре уютно освещенный небольшой лампой столик начал со сказочной быстротой наполняться самыми изысканными деликатесами и винами.

Неузнаваемо преобразившаяся, обольстительная и желанная в своем открытом вечернем платье, Рита, с бокалом шампанского в изящной руке, умело вела непринужденный застольный разговор и беззаботно смеялась. Ей было прекрасно известно, что все это только начало…

Утро

Человек, отродясь не сидевший за рулем, едва ли поймет, что значит внезапно лишиться автомобиля. Особенно в наше время.

Лишившись привычных четырех колес, Турецкий почувствовал себя так, будто в одночасье лишился и рук, и ног. Впрочем, это тягостное чувство было неплохо ему знакомо. Дело в том, что обе предыдущие тачки были попросту взорваны, а ведь они «важняку» тоже, между прочим, не даром достались. И вот — новая оказия. Теперь необходимо было изыскивать средства на ремонт. А где их взять при такой зарплате?! Одно несколько утешало: был знакомый мастер-виртуоз, пресловутый Мефодьевич. И Турецкий был уверен, что с помощью этого виртуоза его пострадавшая «телега» скоро встанет на ноги. Вернее, на колеса. Ну, а пока Александр Борисович, утратив привычную свободу передвижения, поневоле оказался пленником расстояний и общественного транспорта.

Предстоящий день обещал быть хлопотливым. После вчерашнего разговора с Меркуловым Турецкий тотчас наметил для себя план первоочередных действий по раскручиванию этого неожиданного и загадочного дела. Но прежде всего, по настоятельной просьбе Константина Дмитриевича, согласился заглянуть в больницу, дабы окончательно убедиться, что злополучная авария действительно не отразилась на его, доселе практически железном, здоровье.

Во избежание неизбежных очередей в районной поликлинике Турецкий с утра отправился на «Октябрьское поле», в клинику правительственного медицинского центра, где у него был знакомый врач, пообещавший организовать «важняку» беглый профилактический осмотр…

Честно говоря, медицину и все, что с нею связано, Турецкий не любил с детства. Был это своего рода устойчивый комплекс, отголоски того неосознанного детского страха, какой испытывает каждый ребенок перед врачами, больницами, уколами… Впрочем, эта смутная неприязнь совершенно не распространялась на хорошеньких женщин в белых халатах.

Одна из таких особ, эффектная блондинка лет тридцати, с точеной фигурой и лицом не то мадонны, не то блудницы, вскоре стояла перед Турецким (который, к слову сказать, был гол как сокол, если не считать приспущенных трусов) и, невозмутимо глядя пациенту в глаза — рукою в одноразовой перчатке взыскательно изучала на ощупь его мужские достоинства на предмет обнаружения грыжи.

Напрочь сбитый с толку не столько своим видом, сколько этим бесстрастным взглядом, Александр Борисович испытывал целую гамму противоречивых чувств, среди которых преобладало желание положить руку ей на грудь, слегка приоткрытую вырезом легкого белого халата. И поскольку осмотр несколько затянулся, он в конце концов так и поступил. Затем обеими руками мягко привлек блондинку к себе и попытался поцеловать. Но тотчас услышал ее бесстрастный голос:

— Все. Можете одеваться…

Пока врачиха равнодушно заполняла его медицинский листок, Турецкий, разочарованно натягивая брюки, робко поинтересовался:

— Доктор, вы уверены, что у меня там все в порядке?

Ответом ему была загадочная улыбка:

— Я могла бы лично убедить вас в этом. Но боюсь, меня на всех не хватит…

Александр Борисович вышел в коридор, точно опозоренный мальчишка из женского отделения бани, где его просто откровенно высмеяли.

Следующим (будто для контраста) был рентгеновский кабинет, где «важняка» неохотно взяла в оборот сонная медсестра, унылая и плоская, как сушеная вобла, которая вместо эрекции способна была вызвать у него разве что изжогу. Затем последовала целая череда кабинетов, где Турецкого также всесторонне осматривали, прослушивали, ощупывали, подключали к различным медицинским приборам и заглянули повсюду, куда только можно было заглянуть.

К счастью, это хождение по мукам продолжалось недолго. И спустя час с небольшим Турецкий уже сидел в кабинете своего знакомого врача, который, тщательно изучив еще влажные рентгеновские снимки и заключения своих коллег, наконец выдал ему авторитетное заключение о том, что и. о. прокурора следственной части Генеральной прокуратуры по надзору за органами ГУВД Москвы и физически, и душевно абсолютно здоров. И это заключение можно было теперь с легким сердцем вручить Косте Меркулову.

Покинув клинику, Турецкий с облегчением поспешил к станции метро, на ходу размышляя о том, что он намеревался сегодня предпринять. И тут произошло одно неожиданное и настораживающее событие. В одном из переходов между станциями, плывя по течению подземной людской реки, Александр Борисович вдруг интуитивно ощутил за собой слежку! Именно ощутил, потому что немедленно распознать соглядатая в этой многоликой толпе было все равно что искать иголку в стоге сена.

Вначале Турецкий подумал, что это ему померещилось. Но профессиональное чутье опытного сыщика настойчиво предупреждало об опасности. Тогда Александр Борисович слегка замедлил шаг и начал водить соглядатая, за нос. Постоял у лотка с газетами. Примерил у другого лотка темные очки. Полюбезничал с молоденькой цветочницей, скучавшей в окружении роскошных букетов. При этом незаметно искоса поглядывал по сторонам. И скоро, как и следовало ожидать, добился своего. «Хвостом» оказался вполне заурядный с виду человек, похожий на обычного приезжего. Дилетантом он явно не был. Но, увязавшись за Турецким, почти буквально повторял все его маленькие хитрости и тем самым выдал себя. Неужели этот соглядатай и вчерашняя авария были звеньями одной цепи?!

Немного потолкавшись по переходам, Александр Борисович в конце концов ловко от него оторвался и перед самым закрытием дверей неожиданно вскочил в ближайший вагон метро. Оглянувшись, он успел заметить, как незадачливый топтун, работая локтями, отчаянно рванулся следом, но опоздал. Потом грохочущий состав подземки ворвался в мрачный тоннель, оставив Турецкого наедине с его не менее мрачными мыслями…

В коридоре следственной части Генпрокуратуры Александр Борисович тотчас столкнулся с Лилей Федотовой, новоиспеченным следователем по особо важным делам и членом его следственной бригады. Разумеется, она, как всегда, была во всеоружии своего неотразимого обаяния и красоты, которую отнюдь не портил строгий форменный мундир с погонами юриста первого класса. Надо было отдать ей должное: не каждой из вчерашних выпускниц юрфака удавалось сразу после практики бросить якорь в Генпрокуратуре. Лиле это удалось. И в немалой степени благодаря Турецкому.

— Здравствуйте, Александр Борисович, — приветливо улыбнулась девушка. Но тотчас, понизив голос, озабоченно спросила: — Что случилось, Саша? У тебя такое лицо, будто ты лягушку проглотил.

— Жабу суринамскую, — ответил тот. — Ядовитая, сволочь, оказалась.

— Я слышала, ты попал в аварию? — озабоченно спросила Лиля. И тут же с лукавой усмешкой поинтересовалась: — Надеюсь, не очень сильно пострадал?

Турецкий выразительно глянул на девушку. И на мгновение, будто в рентгеновских лучах, снова увидел ее без этого мундира, как и вообще без всего.

— Нет, солнышко. Можешь не беспокоиться… А теперь пойдем со мной. У меня есть для тебя одно срочное дело.

Войдя в свой новый кабинет, Александр Борисович с тоской вдохнул стойкий и унылый казенный запах, присущий большинству нежилых помещений, запах рутины и напрасно загубленной жизни, и машинально закурил, хотя Лиля всякий раз напоминала ему, что не выносит табачного дыма. Вот и сейчас, остановившись в дверях, она брезгливо поморщилась, однако ничего не сказала.

— Значит, так, — начал Турецкий. — Слушай меня внимательно, солнышко…

Поручение, которое он дал Лиле, заключалось в следующем: при своем более чем разностороннем опыте следственной работы Александр Борисович еще не сталкивался с делами о незаконной торговле человеческими органами и для начала должен был изучить все последние публикации на эту тему. Срочным подбором этих материалов и должна была заняться девушка.

— А для чего тебе это? — удивленно спросила она. — Или ты собираешься писать бульварный роман?

— Пожалуйста, солнышко, не задавай лишних вопросов… Эти материалы нужны мне сегодня. Тебе все ясно? — официальным тоном спросил Турецкий.

— Ясно, господин надзирающий прокурор, — так же официально ответила Лиля. И обиженно заметила: — Может, ты мне все-таки скажешь, что случилось? Или это опять не женского ума дело?

Вместо ответа Турецкий подошел к ней, мягко обнял и нежно поцеловал в губы.

— Прости, солнышко, больше ничего рассказать не могу. И нечего на меня дуться… Все, иди. Мне подумать надо.

Поправив волосы, девушка собралась уходить, но в дверях неожиданно сказала:

— Кстати, чуть не забыла: тебе мужчина какой-то звонил. Говорит, старый знакомый…

Александр Борисович недоуменно повел бровью.

— Как фамилия?

— Не знаю. Он не представился.

— По общегородскому звонил?

— Нет, по внутреннему… Я спросила: что передать? А он: «Спасибо, я еще перезвоню».

— Ладно, разберемся, — кивнул Турецкий и задумчиво уселся за стол.

Среди его многочисленных и разнообразных знакомых было не так уж много людей, которые могли запросто позвонить сюда по внутреннему телефону Генпрокуратуры. Кто же это мог быть? Какой такой старый знакомый? Может, кто-нибудь из давно уволившихся «важняков»? Впрочем, скоро это выяснится…

Тут Александр Борисович неожиданно вспомнил, что, спеша на медосмотр, он сегодня некоторым образом еще не завтракал. А думать на голодный желудок было форменным преступлением против собственного здоровья. Покосившись на телефон, который с его появлением замолчал, как отрезанный, он резонно заключил, что звонивший при желании непременно позвонит еще. Затем встал. Создал на столе видимость своего присутствия на рабочем месте. И выйдя на улицу, зашагал в сторону ближайшего кафе.

Цены его, как всегда, «приятно» удивили. Расплачиваясь за более чем скромный завтрак, Турецкий вновь с горечью подумал, что в стране, где жить на зарплату могут либо полные дураки, либо самоубийцы, не воровать и не брать взяток было своего рода подвигом. Особенно для работника юстиции. Но радости от такого идейного подвижничества он, увы, не испытывал.

— Вы позволите? — деликатно осведомился, пристраиваясь к его столику, худощавый скромный мужчина лет сорока, в таком же скромном костюме без галстука. Судя по всему, это был товарищ по несчастью, живущий на зарплату и не умеющий брать взяток.

— Пожалуйста, — занятый своими мыслями, ответил Турецкий.

Покончив с едой, он неторопливо вытер губы необычной салфеткой, которые, очевидно в целях экономии, были нарезаны из рулона туалетной бумаги, и уже собирался уходить, когда мужчина напротив, не поднимая глаз от тарелки, негромко произнес:

— Одну минуту, Александр Борисович… Турецкий бросил на него удивленный взгляд.

— Я звонил вам сегодня утром, — тихо продолжал мужчина. — Уверен, вам уже передали… Мне необходимо с вами поговорить. Это очень важно. Пожалуйста, уделите мне немного времени.

Начало было совершенно неожиданное и весьма интригующее. Как говорится, в лучших шпионских традициях.

— Я вас слушаю, — смерив незнакомца пристальным взглядом, настороженно произнес Турецкий.

— Желательно не здесь, — по-прежнему не поднимая глаз, возразил незнакомец. — Нельзя, чтобы нас видели вместе… За углом стоит моя машина. Старенькая зеленая «Лада»-трешка. Выйдя отсюда, сделайте вид, что голосуете. А я подъеду и вас подберу.

Тут мужчина на мгновение поднял голову, и Турецкий увидел его глаза, взволнованно блестевшие за стеклами немодных роговых очков. Этого мгновения ему было вполне достаточно, чтобы понять — перед ним действительно сидел какой-то старый знакомый. Но главное заключалось в том, что в его глазах не было фальши. Это были глаза человека, которому можно верить.

Александр Борисович согласно кашлянул. И как ни в чем не бывало невозмутимо вышел на улицу.

Балашихинская городская больница

День

— Мишка, ты что, сдурел, что ли? Да отпусти, медведь, а вдруг зайдет кто-нибудь?!

Уединившись в ординаторской, лейтенант Еремин нетерпеливо тискал свою подругу, молодого врача здешнего терапевтического отделения Любу Королеву.

— Не бойся, — жарко целуя ее, пропыхтел он. — Все же на обеде…

— Да пусти ты! — наконец вырвалась девушка. И оправляя на груди халатик, укоризненно добавила: — Как в кино сводить — так не дождешься от тебя. А как по углам за сиськи дергать…

— Люб, ну ты же знаешь, — виновато оправдывался Еремин, — работа, будь она неладна.

— Ну так увольняйся! И вообще, хватит: берешь меня замуж — так бери. А нет — отвали подальше.

— Опять свое заладила… А жить где будем? У тебя с моими напряги. У меня с твоей матерью…

— Ладно, хватит! — отрезала девушка. — Если любишь — придумай что-нибудь! Для того ты и мужик.

Еремин уныло поскреб бритый ежастый затылок:

— Легко сказать, придумай, — вздохнул он. И чтобы сменить тему, поинтересовался: — Слышь, Люб, ну как там парнишка этот, которого мы с Женькой в лесу подобрали? Точно псих или только прикидывается?

— Сам ты псих, — авторитетно заметила молодой врач. — И как тебя еще в милиции держат?

— Люб, я серьезно. Надо же как-то выяснять личность: кто такой, откуда? Говорить хоть начал?

— Нет пока, — вздохнула девушка. — Степаныч осмотрел его, говорит — шок. Последствия глубокого нервного потрясения.

— Как же это?

— Не знаю. Думаю, кто-то его сильно напугал… С виду мальчик совершенно здоров. Только ноги сильно поранил. Вообще такое впечатление, что он действительно в больнице лежал и его готовили к операции. Вся брюшная полость предварительно была обработана йодовым раствором. На локтевом сгибе левой руки — характерный след, будто у него кровь из вены брали. Ну, мы ему тоже все анализы сделали. И обнаружили следы психотропных и снотворных препаратов…

— Чертовщина какая-то. Говоришь, готовили к операции?

— Ну да! Причем выглядит все так, будто в последний момент от этой операции отказались, — подтвердила девушка.

— Откуда же он такой взялся? — озабоченно произнес Еремин. И пижама на нем вроде больничная…

— Пижама точно больничная. Только клейма на ней нет. У нас обычно все белье специальным клеймом помечают. Порядок такой. А на этой — ничего. Будто со склада.

— Да, странно все это… Значит, придется ждать, пока он заговорит.

— Кстати, Марь Иванна, нянечка наша, возле него всю ночь просидела. Так вот, она сказала, будто он в бреду все твердил про каких-то мертвецов, подземелье какое-то и плакал.

— Блин! Так чего же ты молчала?! — оживился Еремин. — Это ведь самое главное! Где она живет, эта Марь Иванна?

Записав адрес, молодой оперативник напоследок предупредил:

— Ты вот что, Любаш, чует мое сердце — дело это темное. Присматривай тут за парнишкой. И главного своего предупреди, чтоб никого постороннего к нему не допускал. И никаких лишних разговоров. А как очухается — сразу звони мне в управление. Все поняла?

— Угу.

— Ну, мне пора. Давай хоть поцелую на прощание…

— Может, вы для начала представитесь? — произнес Турецкий, когда зеленая «Лада» тронулась с места и не спеша покатила тихими старинными переулочками.

Сидевший за рулем худощавый незнакомец в роговых очках неловко извлек из кармана пиджака очень знакомое удостоверение и показал его своему попутчику.

— Следователь авиатранспортной прокуратуры Кулик Аркадий Викторович, — представился он, — так что мы с вами в некотором роде коллеги.

— Любопытно, — заинтересовался «важняк». — Только почему-то не припоминаю нашего знакомства.

— Это неудивительно. Ведь мы с вами не виделись со времен юрфака.

Турецкий покосился на собеседника, прокручивая в памяти знакомые лица своих бывших однокурсников.

— Я учился на два курса старше, — пояснил коллега. — Лично мы, конечно, знакомы не были, однако неоднократно встречались. Помню, вы еще дрались за место в сборной МГУ по самбо с моим однокурсником Борей Немировским. А потом, кажется, даже с ним подружились.

Александр Борисович удивленно вскинул брови.

— Вы знали Борьку?

— Он списывал у меня конспекты, — улыбнулся Кулик.

— Но мне он почему-то о вас не рассказывал.

— Не успел, наверное. Слишком торопился в свою Америку…

Наконец Турецкий вспомнил это лицо. Эти близорукие серые глаза за роговыми очками. Похоже, с тех времен их владелец так и не сумел купить себе новые. Действительно, вместе учились. А потом — гляди, куда его занесло! Поистине, неисповедимы пути Господни.

— Я вижу, вы меня узнали, — продолжая колесить по центру, заметил Кулик. — Так что очень рад лично познакомиться. Как говорится, много о вас наслышан, Александр Борисович, — смущенно добавил он.

Турецкий выразительно кашлянул. Вся эта необъяснимая игра начинала понемногу действовать ему на нервы.

— Простите, я что-то не совсем понимаю, какое отношение имеет ко мне авиатранспортная прокуратура? И вообще, к чему вся эта нелепая шпиономания?

— Это вы извините, что отнимаю у вас время, — настороженно поглядывая в боковое зеркало, виновато начал Кулик. — Но дело, о котором я хочу вам сообщить, представляется мне чрезвычайно важным. И кроме всего прочего, это несомненно по вашей части. Не исключено даже, что мне случайно довелось узнать некоторые детали очень серьезного преступления.

— Но почему вы решили обратиться именно ко мне?

— Потому что я вас знаю. И уверен, что вам можно верить.

Наконец, зарулив в тихий московский дворик, коллега из авиатранспортной прокуратуры заглушил мотор и повернулся лицом к своему пассажиру.

— И что же это за преступление? — скептически произнес прокурор.

— Сейчас расскажу. Но сначала я хотел бы попросить вас… Словом, если эти сведения вас заинтересуют, постарайтесь нигде не упоминать моего имени.

— Боитесь, коллега? — усмехнулся Турецкий.

— Не за себя. А вот если что-нибудь случится с семьей…

— Понимаю. Но у меня, между прочим, тоже семья.

— Вас не посмеют тронуть.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Вы, Александр Борисович, слишком известная фигура как в нашей системе, так и в преступном мире. Насколько мне известно, вас там уважают и… боятся.

— Чрезвычайно лестно… Но что же все-таки вы хотите мне сообщить?

— Так вы обещаете не упоминать моего имени? — взволнованно спросил Кулик.

Поколебавшись, Турецкий кивнул:

— Обещаю.

Затем извлек из кармана сигарету, испросив у некурящего хозяина разрешение, закурил и приготовился слушать.

— Моя работа, уважаемый Александр Борисович, разительно отличается от вашей. Никакой романтики. Опасных приключений. Сплошная и неприглядная рутина.

— Почему же неприглядная?

— Я занимаюсь расследованием авиационных происшествий, — вздохнул Кулик. — Угонов. Аварий. Катастроф. Нередко сопровождающихся огромными жертвами. А место подобной катастрофы это, как вы понимаете, не самое привлекательное зрелище…

— Пожалуй, — согласился прокурор.

— За годы своей работы я, знаете ли, всякого насмотрелся. Нередко такого, чего непривычный человек и не выдержит…

— Что конкретно вас заставило ко мне обратиться?

— Вы знакомы со статистикой авиакатастроф, случившихся у нас за последнее время?

— Довольно поверхностно. А что?

— В середине июля в аэропорту Белграда из-за отказа электрооборудования разбился при посадке транспортный самолет Министерства чрезвычайных ситуаций. На его борту находился груз медикаментов и гуманитарной помощи для жертв засухи в Африке. Переброска осуществлялась под эгидой российского отделения Красного Креста. Самолет летел транзитом и должен был совершить посадку для дозаправки.

— Кажется, весь экипаж погиб? — спросил Турецкий.

— Совершенно верно. Девять членов экипажа и три человека, сопровождавших транзитный груз.

— И что же вы там обнаружили?

— В составе специальной комиссии я осматривал место этой катастрофы. Поэтому то, что вы сейчас узнаете, мне довелось увидеть собственными глазами.

— Вы меня заинтриговали.

— Среди обломков самолета, вернее, того, что от него еще осталось после взрыва и пожара, мне попались на глаза остатки специальных контейнеров — их называют сосуды Дьера, а предназначены они для транспортировки и хранения живых человеческих органов, необходимых для пересадки…

Турецкий невольно вздрогнул и насторожился. Не может быть! Неужели это была та самая непредвиденная случайность, о которой только вчера говорил Костя Меркулов?!

— Поверьте, я не дилетант в медицине, — продолжал Кулик. — И сразу их распознал. Таких контейнеров на борту, очевидно, было несколько. И после изучения их остатков нам удалось установить, что на момент аварии в них находилось то, что можно однозначно определить как «внутренние органы человека, полученные путем хирургического вмешательства».

— Невероятно, — покачал головой Александр Борисович.

— Простите, что именно?

— Не имеет значения… В сопроводительных документах на груз было упоминание о наличии на борту подобных контейнеров?

— В том-то и дело, что нет! Только продукты, медикаменты, палатки. Это меня и поразило.

— Комиссия зафиксировала факт их обнаружения?

— Разумеется, — замялся Кулик. — Как обычно, был составлен детальный протокол осмотра места летного происшествия. Но…

— Что?!

— На следующий день из Москвы прибыла еще одна комиссия и составила новый протокол, в котором об этой находке даже не упоминалось!

— Как это «еще одна комиссия»? Откуда?!

— Якобы из министерства… Но я подозреваю, что это были люди из ФСБ. Знаете, такие характерные лица и совершенно непререкаемые полномочия. Кроме того, они взяли со всех нас подписку о неразглашении обнаруженных фактов. Это меня тоже насторожило… Как и то, что вокруг этой катастрофы сразу была организована непонятная информационная блокада, а место падения самолета наглухо оцеплено югославской полицией… По-моему, достаточно, чтобы заподозрить неладное.

— Вполне достаточно, Аркадий Викторович, — нахмурившись, кивнул Турецкий. — Вы даже не представляете, какую помощь мне оказали…

— Так вы тоже считаете, что упомянутые факты необходимо проверить?

— Более того, могу даже конфиденциально вам сообщить, что Генпрокуратура уже заинтересовалась информацией о незаконной торговле донорскими органами. Но необходимы доказательства. К примеру, официальное заключение вашей комиссии, зафиксировавшее факт обнаружения «левых» контейнеров. А его, как я понимаю, у вас нет.

Кулик взволнованно промокнул платком вспотевший лоб.

— Я чувствовал, что это серьезно. Чрезвычайно серьезно. И опасно. Простите, что пришлось обставить все таким образом. Но у меня есть серьезные подозрения, что за мной следят… Сам не знаю, как я на такое решился? Но, в общем, Александр Борисович, мне удалось на свой страх и риск сделать копию протокола и… И теперь я готов передать ее вам, в Генеральную прокуратуру.

— Что же вы сразу не сказали?! — обрадовался «важняк». — Это же именно то, что нам нужно! Когда вы сумеете передать мне эти документы?

— Сегодня вечером… Нет, лучше завтра. Я позвоню вам по внутреннему телефону и назначу время и место встречи… Знаете, я очень рад, что вы меня выслушали и разделяете мои опасения.

— Ведь мы с вами коллеги? — улыбнулся Турецкий, протягивая руку. — Разве не так?

Вешняковская улица

Давно у Риты не было такого отвратительного настроения. С утра все буквально валилось у нее из рук. На душе было тоскливо и тревожно.

На первый взгляд причин для этого не было. Минувший вечер закончился вполне благополучно. Зловещие мордовороты, изрядно напугавшие Риту своими угрозами, похоже, остались довольны тем, как она выполнила их неожиданный «заказ» и больше не давали о себе знать. Но на душе у нее все равно остался неприятный осадок.

Своего вчерашнего клиента Рита «обработала» без особого труда. Юрий Владимирович, или попросту Юраня, как величали его друзья, почему-то был изначально на взводе. Держался напряженно и заметно нервничал. Но в ее умелых руках очень скоро расслабился и развернулся на всю катушку. Рите даже не пришлось прилагать особых усилий: войдя в раж, клиент сам непрестанно подзывал официанта и делал все новые и новые заказы.

Потом, как и предполагала Рита, оба статиста незаметно улизнули (разумеется, не заплатив), и она осталась с клиентом наедине. Для нее это была самая трудная часть вечера. В таких случаях большинство мужчин либо начинали безудержно хвастать своей крутостью и успехами в бизнесе, либо откровенно «снимали» Риту на ночь и обещали ей поистине золотые горы. Но это были в своем роде издержки производства.

Плененный ее неотразимым обаянием, Юрий Владимирович повел себя несколько иначе. Им внезапно овладело неудержимое желание выговориться. Это было естественно и тоже нередко случалось в ее практике. В порыве хмельного откровения некоторые мужчины безоглядно выбалтывали такое, что едва бы решились повторить даже под страхом смерти. Но приоткрыть душу первой случайной девушке из ресторана было для них совершенно в порядке вещей.

Говорил он долго и путано. Из всего сказанного Рита поняла только, что ее клиент безнадежно запутался, связавшись не по своей воле с какими-то темными, явно мафиозными делами. И виною тому был некий Паук, «кровосос и падла», в сети которого бедный Юраня доверчиво попался. Чем занимался этот Паук, Рита так и не сумела понять. Но, по словам ее клиента, был он такой отпетый мерзавец, что даже удивительно: как его до сих пор земля носит. Впрочем, в подобные откровения Рита благоразумно старалась не вникать. Так было лучше для ее собственной безопасности. Мало ли что могло наутро прийти в голову ее протрезвевшему клиенту? Однако исповедь Юрани ее невольно заинтересовала…

Слушая этот пьяный бред, Рита отнюдь не забывала о главной части поставленной перед нею задачи. Дав клиенту выговориться, она с помощью своего обаяния легко сумела убедить его, что не все еще потеряно и еще не поздно отыграться. Слово «игра», как ее и предупреждали, произвело на Юраню магическое действие. И подхватив девушку под руку, он решительно направился в казино, где в слепом азарте за какой-нибудь час проиграл буквально все, что у него оставалось.

В конце концов, вернувшись в ресторан, он снял с запястья золотые японские часы и, подозвав официанта, заказал последнюю бутылку «Наполеона», чтобы разделить с Ритой свое горе.

Эту заключительную сцену она потом вспоминала со стыдом и отвращением. Раздавленный случившимся, взрослый мужчина рядом с ней прямо на глазах превратился в тряпку. Он беспомощно хныкал. Говорил, что теперь уж ему точно «кранты» и остается только пустить себе пулю в лоб. Клял на чем свет стоит ненавистного Паука. И себя самого за то, что сразу не нашел в себе мужества обратиться в милицию. А затем и вовсе начал умолять девушку спрятать его куда-нибудь подальше, где его не найдут ни Паук, ни вся его мафиозная компания… Так продолжалось до тех пор, пока специальная машина не отвезла этого беднягу домой вместе с другими гуляками…

Проснувшись, Рита первым делом позвонила Ленке Никулиной, чтобы разобраться с ней за вчерашнее. Но телефон у «подруги» не отвечал, и разборку пришлось отложить на некоторое время.

Потом из подмосковного санатория ей позвонила мать и напомнила о данном Ритой обещании не забывать хотя бы раз в неделю заглядывать в ее квартиру, вытирать пыль и поливать цветы. Делами свой дочери она не интересовалось. Вернее, интересовалась лишь настолько, насколько это способно было не повредить ее драгоценному здоровью.

Рите ужасно не хотелось выходить из дома, тащиться по жаре на другой конец Москвы. Но выбора у нее не было. Если эти проклятые цветы засохнут, мать снова закатит ей скандал со слезами и обвинениями в неблагодарности. Уж лучше пожертвовать ради собственного спокойствия еще одним выходным днем.

О своих взаимоотношениях с матерью Рита давно предпочитала не думать. Это было и грустно, и бесполезно. Тем более что изменить тут ничего уже было нельзя. Как все неисправимые эгоисты, ее мать всегда считала себя центром мироздания, отчего всю свою жизнь страдала и заставляла страдать других. Особенно своих близких.

По этой причине Рита больше любила отца, хотя и между ними тоже никогда не было полного взаимопонимания. Полковник КГБ, он внезапно умер от инфаркта еще в самом начале «демократических» реформ, так и не сумев пережить крушения той системы, служению которой всецело посвятил свою жизнь.

После этого пропасть между матерью и дочерью окончательно стала непреодолимой. Все закончилось неизбежным разменом их трехкомнатной квартиры на двухкомнатную и однокомнатную, причем в разных концах Москвы. Большая, разумеется, досталась матери; меньшая — Рите. Встречаться они, по молчаливой договоренности, старались как можно реже. При этом мать не забывала время от времени звонить дочери, главным образом для того, чтобы лишний раз упрекнуть ее в равнодушии и неблагодарности.

Кроме того, у Риты был старший брат, человек импульсивный и непредсказуемый. С детства главной его мечтой было навсегда уехать из этой, как он выражался, «проклятой страны». И с тех пор как несколько лет назад он наконец перебрался в Америку, ни мать, ни сама Рита ничего о его дальнейшей судьбе не знали. Однако в душе она никогда не осуждала своего брата…

На улице было сущее пекло. Когда Рита добралась пешком до станции метро, она успела пожалеть, что поддалась на увещевания матери. Трястись в подземке ей предстояло долго. Поэтому, чтобы не скучать, она решила купить газету — неважно какую, главное, убить время.

Заглянув в витрину газетного киоска, Рита выбрала одну из популярных столичных газет умеренно желтого окраса и вынула из кошелька пятидесятитысячную бумажку.

— Ой, девушка, а у меня не будет сдачи… — с виноватой улыбкой ответила ей благообразная киоскерша, похожая на старую заслуженную учительницу.

Рита с досадой поморщилась — придется идти менять. А тут еще какая-то расфуфыренная хабалка нетерпеливо пихнула ее в бок монументальной грудью, прошипев что-то насчет «всяких», которые всем мешают.

Проще всего было, конечно, плюнуть и немедленно уехать. Но представив себе невыносимую скуку предстоящего долгого пути в окружении таких вот невозмутимо читающих хабалок, Рита молча стиснула зубы и пошла менять деньги.

Обойдя впустую с десяток коммерческих палаток (известно, как продавцы относятся к подобным просьбам), она наконец добилась своего и, перебирая на ходу засаленную драную мелочь, снова вернулась к газетному киоску.

— А вот и эта девушка! — указав на нее пальцем, неожиданно заявила «заслуженная учительница».

Только сейчас Рита начала понимать, что тут происходит нечто странное. Возле окошечка стояла та самая расфуфыренная хабалка и громко собачилась с киоскершей. Причиной скандала был пропавший кошелек, и подозрение самым естественным образом пало на Риту. Естественно для всех, кроме нее.

— Ну как же, девушка, — сказала «заслуженная учительница», которой явно не улыбалось обвинение в присвоении чужих денег. — Ведь это вы только что подходили?

— Она! Точно она! — возопила пострадавшая. — Надо милицию позвать! Проститутка!..

С трудом отбившись от столь неожиданных обвинений, Рита в конце концов получила свою газету и под гневные вопли хабалки ошеломленно зашагала к метро, чувствуя себя так, будто ее с ног до головы окатили грязью.

«Проклятая страна, — с горечью думала она, спускаясь в подземелье. — Прав был Андрюшка: чтобы здесь жить, надо либо стать святым, либо окончательно превратиться в животное…»

Купленная ею газета оказалась того особого сорта, который особенно нравится читающей публике. В самом деле, что может быть интереснее сплетен, скандалов, слухов? Однако читать ее Рита почти не могла. Ее душило бессильное возмущение. Только слепо перелистав несколько страниц, она понемногу успокоилась и начала осознавать прочитанное. Внезапно девушка насторожилась. Ее внимание невольно привлекла небольшая заметка с фотографией.

«Сегодня, около девяти часов утра, — с волнением прочла Рита, — в своем офисе выстрелом из пистолета в голову покончил жизнь самоубийством директор-распорядитель гуманитарного фонда «Интермед» при российском отделении международного Красного Креста, бывший заместитель министра здравоохранения Муранов Юрий Владимирович. Услышав выстрел, сотрудники фонда немедленно вызвали милицию. Однако прибывшей на место оперативной группе оставалось только констатировать смерть. Начато расследование, о результатах которого пока ничего не сообщается. Остается лишь гадать о причинах этого загадочного самоубийства. Не исключено, что виною тому стала разнообразная коммерческая деятельность, которой занимался покойный. В частности…»

Расправив завернувшийся уголок газеты и мельком взглянув на помещенную рядом фотографию самоубийцы, девушка неожиданно вздрогнула и похолодела.

Это был Юраня!

В Генпрокуратуру Турецкий летел как на крыльях (Кулик высадил коллегу в другом районе возле станции метро). Хотелось побыстрее обрадовать Костю известием, что его довольно необычная теория о взаимном притяжении случайностей оказалась неожиданно верна. Что с успехом и подтвердил новый поворот в этом, казалось бы, изначально «зависшем» деле.

Однако самого заместителя генерального прокурора на месте не оказалось.

— Константин Дмитриевич на заседании в мэрии, — пояснила его верная секретарша (и тайная поклонница) Клавдия Сергеевна. — Потом у него совещание в Минюсте. А потом еще в Контрольном управлении Президента…

— Ясно, — кивнул Александр Борисович. А про себя подумал: «Стареет Костя. Профессиональным сидельцем заделался».

Разговор с Куликом заметно воодушевил Турецкого. Появилась долгожданная ниточка, которая вполне могла помочь распутать весь клубок этого загадочного преступления, похожего на задачу со многими неизвестными. Саша едва удержался от соблазна тотчас за эту ниточку потянуть. Можно было немедленно отправиться в российское отделение международного Красного Креста и начать поиск отправителя «левого» груза, обнаруженного среди обломков разбившегося в Белграде самолета. Вдруг им окажется та самая неизвестная гуманитарная организация, о причастности которой к этому преступлению упоминал в своем письме профессор Ленц?! Но, поразмыслив, Турецкий решил сегодня ничего в этом направлении не предпринимать. Сначала нужно было получить документы Кулика. Тщательно все изучить. А затем уже начинать расследование. И наконец, главное: если коллега из авиатранспортной прокуратуры не преувеличивал и за ним действительно велась слежка, а всю историю с катастрофой кто-то держал под контролем, то любые поспешные действия в данном направлении могли привести к самым непредсказуемым последствиям.

В результате Турецкий вернулся к своим первоначальным планам на этот день, в которые входило посещение московской квартиры профессора и поиск возможных улик его убийства. Еще вчера там успела побывать дежурная следственно-оперативная группа, которая осматривала дачу в Фирсановке, однако никаких возможных улик не обнаружила. Сегодня Александр Борисович решил проверить все лично.

В середине дня в сопровождении вчерашних ребят с Петровки, 38, он вошел в просторную трехкомнатную квартиру покойного, располагавшуюся в одном из монументальных «сталинских» домов на Кутузовском проспекте. Подобно даче, квартира была обставлена довольно скромно, что свидетельствовало о простоте и скромности ее хозяина. Единственное, что сразу производило неизгладимое впечатление, это огромная библиотека, в которой помимо книг по медицине оказалось и множество художественных произведений на разных языках.

По словам домработницы, пожилой интеллигентной женщины, которая в отсутствие профессора присматривала за квартирой, ничего подозрительного за последнее время здесь не произошло; все до единой вещи мирно пребывали на своих местах, и, кроме нее самой, никто посторонний в квартиру не входил.

На первый взгляд оснований сомневаться в этом у Турецкого не было. Однако профессиональная интуиция подсказывала ему, что за этим мирным спокойствием явно скрывается какая-то загадка. А интуиция, между прочим, ни разу до сих пор не подводила.

Тщательно осмотрев всю квартиру, Александр Борисович сосредоточил внимание на двух вещах: старой телефонной книжке и небольшом семейном фотоальбоме. Уединившись на кухне, он принялся скрупулезно их изучать.

Судя по записям в телефонной книжке, у профессора Ленца некогда был довольно обширный круг друзей и знакомых. Однако против большинства фамилий теперь стоял зловещий черный крест, что однозначно свидетельствовало о смерти этих людей. Так что опрашивать было, в сущности, некого. Обращало на себя внимание, что покойный был пунктуален до мелочей и при этом большой аккуратист: все имена были написаны полностью тем же четким каллиграфическим почерком, что и злополучное письмо. И вдруг, листая пожелтевшие страницы, Турецкий обнаружил довольно нехарактерную запись: какой-то московский телефонный номер, а против номера — три цифры — «017». Что бы это могло значить? Если номер внутреннего телефона какой-нибудь организации, то где имя абонента? Что это была за организация? И кто скрывался за этими тремя цифрами: мужчина или женщина? В любом случае этот загадочный номер необходимо было прояснить.

Аналогичную загадку Александр Борисович обнаружил и на страницах фотоальбома. Первые снимки в нем датировались началом пятидесятых годов. Ни детских фотографий профессора, ни лиц его родителей и родственников в альбоме по известным причинам не оказалось. Зато было много снимков жены и маленького сына. Того самого Яшки-подлеца, о котором упоминал доктор Градус. Многие фотографии были сделаны на даче в Фирсановке. Однако вовсе не они привлекли внимание Турецкого. Альбом был оформлен в хронологическом порядке и тоже отличался скрупулезной аккуратностью. На этом фоне отсутствие нескольких снимков, датируемых концом семидесятых — началом восьмидесятых годов, выглядело довольно странно. Тем более что сами фотографии были, что называется, вырваны с мясом… Что было на этих снимках? Кто и почему их вырвал? И наконец, когда это про изошло?

Пригласив домработницу, которая обслуживала профессора уже около десяти лет и хорошо знала в доме каждую вещь, Александр Борисович показал ей альбом и спросил: как она может объяснить странные пустоты на его страницах? Женщина была взволнована и озадачена. Разумеется, она, с разрешения покойного, иногда просматривала альбом. В последний раз — где-то в начале лета. И по ее утверждению, все фотографии тогда были на месте! Турецкий почувствовал, что напал на след. Это была еще одна загадка. К сожалению, какие именно снимки исчезли, женщина так и не сумела припомнить…

Осмотр квартиры длился несколько часов. Затем, прихватив с собой в качестве вещественных доказательств телефонную книжку и семейный альбом профессора, Александр Борисович вернулся в Генпрокуратуру, где его с нетерпением уже поджидал Меркулов.

— Невероятно! — только и произнес он, узнав о случайном появлении Кулика и подробностях авиакатастрофы в Белграде.

— Разве ты не веришь в собственную теорию? — усмехнулся Турецкий.

— Честно говоря, я придумал ее только вчера, — признался Константин Дмитриевич. — И совершенно не предполагал, что она так скоро подтвердится… Знаешь, Саша, мне почему-то кажется, что убийство Карла Имантовича и этот таинственный «левый» груз — звенья одной преступной цепи.

— Я просто уверен в этом! — заявил Турецкий. — Интуиция подсказывает. Не удивлюсь, если эта цепочка заведет нас очень далеко. И высоко…

— Вот именно, — задумчиво кивнул заместитель генерального прокурора. — Меня настораживает возможная причастность к делу спецслужб. Впрочем, это пока только предположения… Главное, чтобы твой Кулик действительно представил нам доказательства фальсификации протокола. Скажи, а почему ты сразу ему поверил? Вдруг это все провокация?

— Исключено. Я же говорил: мы вместе учились. И потом, до сих пор я довольно неплохо разбирался в людях.

— И все-таки это просто невероятно… — покачал головой Меркулов. — А квартира профессора? Тебе удалось что-нибудь там обнаружить?

— Решай сам. — И Турецкий предъявил другу свои загадочные доказательства.

— Ты прав, — согласился Константин Дмитриевич. — Все это нуждается в самой тщательной проверке. Помнится, в свое время одно-единственное слово помогло нам раскрыть убийство Ракитина.

— Что едва не стоило тебе жизни.

— Да, если бы не Карл Имантович. И бедная Риточка. До сих пор не могу ее забыть…

— Я тоже, — вздохнул Турецкий, вспомнив свою расстрелянную любовь.

— Удивительно, как все в жизни взаимосвязано! Пятнадцать лет прошло — и вот как неожиданно отозвалось.

— И как еще отзовется? Ведь мы только слегка копнули это дело…

— Кстати, Саша, — спохватился Меркулов. — За всей этой свистопляской, надеюсь, ты не забыл, что завтра у тебя день рождения? Мы с Лелей уже приготовили тебе подарок.

— День рождения? — удивился Турецкий. — Действительно, чуть не забыл. Сколько же мне стукнет? Кажется, тридцать девять. Да, Костя, стареем…

— Кто бы говорил! — по-отечески улыбнулся Константин Дмитриевич. — Тоже мне старик выискался! Любопытно посмотреть, как ты запоешь, когда проскрипишь до моих лет! Тридцать девять ему стукнет… Эх, Саша, мне бы твои годы, — мечтательно вздохнул он.

— И что тогда?

Друзья выразительно переглянулись.

— Я возвращался на рассвете, — тихонько пропел Меркулов. — Был молод я и водку пил…

— И на цыганском факультете… — подхватил Турецкий.

— …образованье получил! — в один голос закончили оба.

…Объятая волнением и тревогой, Рита вернулась домой почти затемно. Страшная весть о самоубийстве ее вчерашнего клиента потрясла девушку буквально до глубины души. По правде говоря, она и раньше не питала особых иллюзий относительно характера своей нынешней работы, но теперь она показалась ей отвратительной.

До сих пор Рита оправдывала себя тем, что, как ни избито это звучит, изощренно мстила за свою поруганную любовь. Лично против мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело, она не имела ничего. Кроме того, что все они были мужчинами. А значит, несли коллективную ответственность за пережитые ею страдания. И потом — все они шли на это совершенно добровольно… Однако до сегодняшнего дня ей даже в голову не приходило, что все может закончиться так ужасно!

Чем больше Рита думала о случившемся, тем сильнее злилась на свою так называемую подругу Ленку Никулину, которая вольно или невольно втянула ее в эту грязную историю. Сразу по приезде в квартиру матери она снова принялась ей звонить. Но телефон у Ленки по-прежнему не отвечал. И это молчание только укрепило Риту в ее самых худших подозрениях.

Разумеется, спокойно заниматься уборкой в таком состоянии было немыслимо. Наскоро протерев всюду пыль, Рита принялась за цветы. Но руки у нее от волнения дрожали, и она случайно разбила один из цветочных горшков…

Потом она долго бродила по городу. По обыкновению заходила в магазины. Разглядывала или примеряла вещи. Но отвлечься от тревожных мыслей так и не смогла. Ясно, что теперь на этой работе она не задержится. Уж лучше снова жить впроголодь или торговать картинами на вернисаже!

В подъезде Ритиного дома, как всегда, было темно. Казалось, дорогим соотечественникам доставляло особое удовольствие бить или выкручивать лампочки. Впрочем, Рита не боялась темноты. А на всякий случай у нее был при себе газовый баллончик.

Выйдя из лифта, она нетерпеливо запустила руку в сумочку, нащупывая ключи, но внезапно услышала негромкий и вкрадчивый голос:

— Маргоша…

Рита вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла злополучная Ленка Никулина! В руке у нее была модная спортивная сумка. На смазливой мордашке ярко пламенел слегка замаскированный крем-пудрой огромный фонарь. И вся она была какая-то непривычно жалкая, точно побитая собачонка.

— Ты?! — изумилась Рита.

— Маргошенька, — всхлипнула Ленка. — Миленькая… Пусти меня, пожалуйста. Я… Я сейчас тебе все объясню…

В первое мгновение Рита готова была просто взорваться от возмущения. Но, присмотревшись к подруге, невольно сменила гнев на милость.

— Ну, заходи…

Когда за ними захлопнулась дверь, Ленка неожиданно разревелась.

— Что с тобой? — удивилась Рита.

Вместо ответа подруга бросилась ей на грудь и заревела еще громче. Пришлось насильно отвести ее на кухню, усадить за стол и напоить холодной водой.

— Да что случилось?! — раздраженно вырвалось у Риты.

— Маргошенька, лапушка, — сквозь слезы загундосила Ленка. — Пожалуйста, спаси меня… Он псих! Извращенец! Он… Вот, — воскликнула она, распахнув на груди блузку, — посмотри, что он со мной сделал!

На обнаженных плечах и груди девушки красовались весьма недвусмысленные порезы.

— Господи, — ошеломленно прошептала Рита. — Что это?

— Это все он, — жалко всхлипывала Ленка. — Вообразил себя вампиром и всю меня изрезал. Крови ему захотелось! Я от него еле вырвалась… А этот гад еще пригрозил, что, если пикну, вообще меня прибьет! У-у… Мне нельзя домой. А-а… Пожалуйста, Маргоша, ну можно я пару дней поживу у тебя?

Рита опешила.

— Но почему ты не пошла в милицию?

— Ты что, спятила?! — встрепенулась Ленка. — Да он же сам в милиции работает! Вернее, в частной охране. И вообще у него все схвачено… Маргошенька, ну, пожалуйста!

Еще немного, и она готова была грохнуться на колени.

Рита с досадой поджала губы.

— Ладно, оставайся, — вздохнула она, опустив глаза, чтобы не видеть униженного взгляда подруги. — Но за это тебе придется рассказать мне все о тех делах, которые ты крутишь на работе. Ты знаешь, что я имею в виду. Рассказать все! Понятно?

— Ага… — заметно успокоившись, кивнула Ленка. — Конечно, я все тебе расскажу… Извини, что так получилось. Я правда не хотела… Так я остаюсь? Ой, ты просто чудо, Маргоша!.. Слушай, а где у тебя вешалки? У меня тут столько всякого барахла…

И она принялась с облегчением распаковывать свою сумку.

Сыскное агентство «Глория»

Вечер

— Не рвите сердце, дядя Саша, — насмешливо повторил Денис Грязнов. — Эта рухлядь не стоит того, чтобы из-за нее расстраиваться.

— Рухлядь?! — возмутился Турецкий. — А знаешь, сколько мне пришлось вкалывать, чтобы купить эту «рухлядь»?!

— Уровень жизни напрямую зависит от доходов, — философски изрек Грязнов-младший.

— Это только у вас, буржуев, доходы. А у меня зарплата…

Оба сидели в роскошной приемной частного сыскного агентства, обставленной для подобающей солидности массивной старинной мебелью из карельской березы, которую бывший директор «Глории» в свое время приобрел, а вернее, выменял на финский офисный гарнитур в редакции одного известного литературного журнала.

Приема не было. На огромном письменном столе, покрытом, наподобие игрального, зеленым сукном, красовалась поверх одноразовой скатерти початая бутылка водки и набор разных импортных деликатесов из ближайшего супермаркета. За столом в кожаном кресле восседал без пиджака и галстука, расслабленный и осовелый, надзирающий столичную милицию прокурор Турецкий и угрюмо созерцал в своей руке опустевший стопарь. Напротив, сочувственно поглядывая на собеседника, расположился не кто иной, как нынешний директор сыскного агентства и студент заочного отделения юрфака, весьма самоуверенный и респектабельный, в стильном итальянском костюме, на какой у Турецкого уж точно не хватило бы никакой зарплаты. Судя по слегка растерянному лицу, Денису было искренне жаль «дядю Сашу». Но единственное, что он мог для него сделать, — просто составить знаменитому прокурору компанию. И вот уже около часа оба сидели над бутылкой водки, но все никак не могли ее «уговорить». Пригубив для приличия стопарь, Грязнов-младший от выпивки наотрез отказался. А Турецкий, немного захмелев, впал в угрюмую меланхолию. И надо признаться, что повод для этого у него был. Повод неожиданный и печальный.

Дело в том, что ближе к вечеру Турецкий наконец вспомнил о своей разбитой «телеге», сиротливо брошенной на Ленинградском шоссе в районе поселка Черная Грязь. Особых причин для беспокойства у него не было, поскольку местные гаишники клятвенно пообещали крутому прокурору отбуксировать машину к ближайшему посту и не спускать с нее глаз. Покончив с делами, Александр Борисович позвонил в «Глорию» и, как говорится, не в службу, а в дружбу попросил Дениса помочь ему доставить пострадавшую «телегу» на Фрунзенскую набережную. (Денег на ремонт у него, как всегда, не было, а занимать не хотелось.) Тот, разумеется, не отказал. И вскоре оба уже мчались с ветерком за город на его новенькой красной «ауди».

Однако на месте их ожидало разочарование. Среди разбитых машин, скопившихся у поста ГАИ, «жигуленка» Турецкого почему-то не оказалось, а новый дежурный, грузный усатый дядька с обветренным медно-красным лицом и бегающими глазами, лишь беспомощно разводил руками, ни единым духом не ведая о том, что наобещали и не выполнили его коллега. Гаишника можно было понять: ведь потерпевшим оказался прокурор из Генеральной прокуратуры. Хоть и не гаишное непосредственное начальство, а все же большая шишка.

Устав выслушивать невнятные объяснения дежурного, Турецкий и Грязнов покатили на место аварии. И… обнаружили то, что искали. Вернее — жалкий скелетообразный кузов, весь перепачканный машинным маслом. Все остальное за прошедшие сутки успели напрочь растащить мародеры из Черной Грязи.

Турецкий долго и молча смотрел на останки своей злополучной «телеги» и чувствовал, как давно загнанное вглубь глухое раздражение жизнью вообще переполняет его. Главное, что случилось все это, как нарочно, накануне дня его рождения. Хорошенький подарочек, ничего не скажешь! Единственное, что он наконец изрек по поводу случившегося, была следующая крылатая фраза:

— Знаешь, рыжий, иногда мне кажется, что это не страна, а сплошная Черная Грязь…

Надо ли говорить, что именинное настроение у прокурора было безнадежно испорчено и, естественно, ему захотелось выпить? Да что выпить — напиться до беспамятства.

Похоже, Ленинградское шоссе становилось для Турецкого в некотором роде заколдованным местом. Ведь не так давно на этом же самом шоссе, у местечка с весьма необычным названием Эммаус, небезызвестный киллер Скунс подарил ему ценный опыт пребывания в наручниках — запоминающийся опыт, надо сказать. И вот теперь эта Черногрязская история…

Неудивительно, что по возвращении в Москву раздосадованный прокурор тотчас приобрел бутылку водки и, воспользовавшись гостеприимством нынешнего директора «Глории», поспешил залить свое неожиданное горе.

— Не рвите сердце, дядя Саша, — сочувственно приговаривал Денис. — Все равно давно пора было покупать новую.

Турецкий скривился, издав глухой рычащий звук. Этот рыжий нахал явно над ним издевался!

Угадав его мысли, Грязнов-младший затянул старую песню:

— Ну чего вы сидите в этой своей прокурадуре? Далась она вам… Сколько раз дядя приглашал вас в наше агентство? Вы же суперпрофессионал. Мы бы вам такой месячный оклад положили, сколько вы у себя за год не заработаете! Сразу взяли бы себе иномарку. Как говорится, почувствовали себя человеком…

— Ох, не дури ты мне голову, рыжий! — простонал Турецкий.

— Всегда вы так, — обиделся Денис. И помолчав, предложил: — Кстати, мы тут старую «шестерку» списывать собирались. Битая, конечно, но вполне на ходу. Если хотите, можем уступить ее вам. Ну просто за «смешную» цену, — усмехнувшись, добавил он.

— А ну тебя к лешему, — вяло отмахнулся Турецкий. Для него ведь не существовало «смешных» цен.

В дверях приемной бесшумно появился Петя Бояркин, бывший кадровый милиционер, состоявший при Грязнове-младшем заместителем. По этой причине он никогда не уходил домой раньше своего шефа.

— Денис Андреич, — несмотря на заметную разницу в возрасте, почтительно обратился он к новому директору. — Тут сегодня звонили по делу «С-21». Ну, вы помните. Спрашивали, нельзя ли еще раз провести скрытое наблюдение за объектом?

— Какие проблемы? — невозмутимо пожал плечами Денис. — Пусть оплачивают. За наличные устроим все в лучшем виде…

Видно было, что он совершенно освоился со своей новой ролью директора агентства и даже немного рисовался перед «дядей Сашей».

Оценив взглядом, сколько на столе еще осталось водки, Петя Бояркин бесшумно вышел.

— В самом деле, переходили бы к нам, дядя Саша, — вновь предложил Денис.

— Мальчиком на побегушках? — съязвил Турецкий.

— Ну почему? К примеру, главным консультантом.

— Говорил же: не дури ты мне голову! Видишь, я думаю!

— О чем? О торговле донорскими органами?

— А ты откуда знаешь?! — встрепенулся Александр Борисович.

— У меня свои источники информации, — уклончиво ответил Грязнов-младший.

— Какие еще источники? Об этом деле, кроме меня и Кости, больше никто не знает! Ты что, шпионил за мной, рыжий?! А ну, признавайся!

— Честное детективное: даже в мыслях не было, — усмехнулся Денис. — Повторяю, у меня свои источники информации. И между прочим, очень надежные.

— Ох, гляди у меня, рыжий, — пригрозил ему Турецкий. — Об этом деле больше ни слова…

— Будто я не понимаю. Давайте лучше по последней, — наливая гостю водки, предложил Грязнов-младший. — За удачное дело и за ваш день рождения.

«… Что же вы сразу не сказали?! Это же именно то, что нам нужно! Когда вы сумеете передать мне эти документы?»

«Сегодня вечером… Нет, лучше завтра. Я позвоню вам по внутреннему телефону и назначу время и место встречи… Знаете, я очень рад, что вы меня выслушали и разделяете мои опасения».

«Ведь мы с вами коллеги? Разве не так?..»

Еще несколько минут слышалось приглушенное шипение. Затем пленка кончилась, и диктофон с легким щелчком отключился.

В просторном и сумрачном кабинете воцарилась напряженная тишина. Мягкий свет настольной лампы вылепил на стене огромную зловещую тень мужчины, задумчиво склонившегося над письменным столом. Напротив, в глубоком кожаном кресле, сидел еще один мужчина. В полутьме лицо его казалось серым и бесформенным. Только глаза взволнованно поблескивали.

— Ну, что скажете, Полковник? — глухо спросил человек за столом.

Второй мужчина пробормотал нечто невразумительное.

— Повторите, не расслышал!

— Я говорю, что мы предпримем все необходимые меры…

— Раньше надо было меры принимать! Еще в Белграде. Вас же предупреждали: чтоб никакой утечки информации!

— Мы…

— М… вы недоделанные, — отрезал человек за столом.

Воцарилось напряженное молчание, которое нарушал только мерный стук маятника больших напольных часов, похожих на башню английского парламента.

— Какие будут распоряжения? — неуверенно спросил мужчина в кресле.

Собеседник угрожающе кашлянул.

— Значит, так, Полковник: с этим, как его, Куликом, волевое решение. Материалы у него изъять. И чтобы все чисто! Вы меня поняли?

— Так точно! А что насчет Турецкого?

— Пока ничего. Держать под наблюдением. Отслеживать любые контакты. Необходимо сбить его со следа. Учтите, Полковник, это матерый волк. И если возьмет за горло — то мертвой хваткой…

Только недавно Вадим Николаевич Ступишин, бывший научный сотрудник крупного НИИ, бывший микробиолог, бывший уважаемый член общества, наконец понял, в какой жуткий переплет он попал.

Все началось два года назад, когда институт, в котором Вадим Николаевич рассчитывал благополучно трудиться до пенсии, за недостатком финансирования начал сокращать штаты, фактически выбросив на улицу десятки научных сотрудников и профессоров. То же происходило в других институтах по всей стране. На первый взгляд понятно: Россия переживала трудное время. Где уж тут спокойно заниматься наукой? Но людям, тысячам опытных специалистов, внезапно оказавшимся не у дел, от этого было не легче. Тем более что ничего иного они в большинстве своем делать попросту не умели. А ведь у каждого были еще семьи, дети…

С того ужасного дня нормальная жизнь для Вадима Ступишина закончилась и началось выживание — полуголодное, бессмысленное, постыдное. За это время он успел побывать и грузчиком в магазине, и продавцом в коммерческой палатке, и рекламным агентом, и расклейщиком объявлений… Трудился в поте лица, а зарабатывал гроши. И почти расстался с надеждой снова найти работу по специальности.

На время главным кормильцем в семье стала жена, работавшая учительницей за соответствующую зарплату. Потом и эту зарплату начали подолгу задерживать. И Ступишины окончательно впали в горькую и беспросветную нищету.

И вдруг в один из тех отчаянных дней Вадим Николаевич случайно встретил Пашку Литвинова — старого приятеля времен бурной студенческой молодости. Пашка изрядно переменился и заматерел. Поначалу Ступишин даже не узнал в респектабельном «новом русском» былого отчаянного сачка и фарцовщика. Вернее, узнал его Пашка, лихо подкативший на своем «мерседесе» к магазину, возле которого бывший научный сотрудник крупного НИИ (стыдно сказать!) торговал с лотка фруктами.

В тот же вечер Литвинов отвез Ступишина в ресторан, где прежде всего накормил досыта, а затем принялся обстоятельно расспрашивать о его злоключениях. Честно говоря, Вадим Николаевич даже не надеялся, что из этого разговора выйдет что-нибудь путное. И потому, когда Пашка неожиданно предложил ему работу в своей фирме, не сразу поверил в такую удачу.

«Понимаешь, старик, я вообще-то медицинским оборудованием торгую, — пояснил Литвинов. — Дело прибыльное. А вот с кадрами напряженка. Трудно сейчас с настоящими профессионалами… Так как, пойдешь?»

Ясное дело, Вадим Николаевич без колебаний согласился. Тем более что оклад Пашка обещал ему такой, какого он не имел даже в лучшие свои годы.

Работа оказалась серьезной и ответственной. Медицинское оборудование дело тонкое. Едва что не так — заказчики тотчас шли на попятный. Словом, назначенному старшим экспедитором Ступишину приходилось выкладываться на всю катушку. Но деньги, полновесные «зеленые», которые исправно платил ему Пашка, с лихвой окупали все затраты.

Через несколько месяцев, когда Вадим Николаевич уже почти забыл горький вкус нищеты, накормил и приодел всю семью и даже собирался купить подержанную машину, им понемногу начало овладевать настойчивое желание — рискнуть выйти в бурное море бизнеса под собственным парусом. Неужели он, человек умный и образованный, был глупее тех нахрапистых бездарей, которые за считанные дни «наваривали» миллионы?!

Откровенный разговор с Пашкой закончился довольно неожиданно. Старый друг предложил Ступишину повышение, но заниматься бизнесом решительно не советовал. Однако одержимый бесом наживы, Вадим Николаевич продолжал настаивать на своем. Все, что ему требовалось, это немного бабок на раскрутку: скажем, какие-то жалкие пятьдесят тысяч баксов.

«Старик, ведь это же для тебя копейки! — заметил он. — В самом деле, ну дай мне шанс! Ты ведь меня знаешь…»

«А если обломится? — с каменным лицом возразил Литвинов. — Чем отдавать будешь?»

«Не обломится! Землю рыть буду, а своего не упущу. И тебе отстегну сколько скажешь…»

«Ну-ну», — только и ответил Пашка.

Вскоре подвернулся и удобный случай. Невесть как прослышав о его планах, Ступишину позвонил один знакомый торгаш и сам предложил ему выгодную сделку. Мол, одна фирма ликвидируется. Срочно распродает товар. И тому, кто готов платить наличными, отдаст за полцены крупную партию немецкой тушенки.

Незадолго до этого Вадим Николаевич уже начал всесторонне прощупывать рынок. И теперь, прикинув в уме возможную прибыль, тотчас бросился обрабатывать Пашку.

«Тушенка, говоришь? — невозмутимо повторил тот. — Ну-ну… И сколько же тебе надо?»

«Пятьдесят! — с готовностью выпалил Ступишин. — Старик, дело верное. Я проверял. Можно наварить еще столько же. Если все будет хоккей — половина тебе. Ну, решай скорее!»

«Ишь как тебя разобрало, — усмехнулся Литвинов. И холодно добавил: — Денег таких у меня сейчас нет. Если только связаться с партнерами… Но им нужны особые гарантии».

«Квартира пойдет?»

«Остынь. Им твоя конура до лампочки. За нее даже половины не дадут. Я же сказал, им нужны особые гарантии».

«Что значит особые?» — насторожился Ступишин.

«Жизнь», — невозмутимо ответил Пашка.

Тут Вадим Николаевич наконец услышал безответно взывавший к нему внутренний голос: «ОСТАНОВИСЬ!» И уже, правда, готов был остановиться. Но, представив, что на прибыль от этой сделки он мог бы переехать из своей проклятой конуры в новую квартиру, напрочь потерял голову.

«Мою жизнь?» — глухо спросил он.

«Твою, — кивнул Пашка, — или кого-нибудь из твоих. Хотя бы сына… Так что ты подумай, старик. Хорошо подумай».

Думал Вадим Николаевич ровно пять минут. Но эти пять минут стоили ему полжизни.

«Согласен», — не своим голосом ответил он.

«Тогда пиши бумагу, — вздохнул Литвинов. — Я, такой-сякой, гарантирую жизнью…»

Ближе к вечеру он привез Ступишину «дипломат» с бабками. Ровно пятьдесят тысяч «зеленых». Но прежде чем его отдать, спросил еще раз:

— Ты хорошо подумал?

Вадим Николаевич не ответил. Молча взял у друга «дипломат» и дрожащими руками принялся пересчитывать деньги…

Сделка произошла на следующее утро. Первым делом хозяева заморского товара проводили новоявленного бизнесмена на склад, где без обмана предъявили ему упомянутую партию тушенки. Еще раз убедившись, что он имеет дело с надежными людьми, Ступишин с легким сердцем отправился в расположенную неподалеку контору, чтобы оформить необходимые бумаги и расплатиться. На все про все ушло буквально несколько минут. Наконец, выложив наличными пятьдесят тысяч баксов, Вадим Николаевич поспешил обратно на склад, забирать товар. (Транспортные расходы также входили в стоимость контракта.)

И тут произошло невероятное. Выяснилось, что злополучная тушенка на самом деле принадлежит совершенно другой фирме, а люди, получившие деньги, просто самозванцы, которых здесь никто не знает. Незадачливого бизнесмена едва не хватил удар. Не чуя под собою ног он бросился за разъяснениями в контору. Но и там его ожидало разочарование: контора тоже была чужая. А насчет так называемых продавцов ему заявили просто: «Мало ли кто здесь шляется…»

Поняв, что его просто-напросто «кинули», Вадим Николаевич на время потерял дар речи. Затем, опомнившись, бросился звонить посреднику-торгашу. Но того, разумеется, уже и след простыл…

Это была катастрофа.

В такой ситуации проще всего было, наверное, самому наложить на себя руки. И немедленно. И тут Ступишин с ужасом вспомнил, что гарантией возврата денег была не только его собственная жизнь, но и жизни его близких!

Телефонный разговор с Литвиновым оказался коротким.

«Обломилось, значит… Ну-ну, я тебя предупреждал. Теперь уже поздно».

«И что ж теперь?» — помертвевшими губами произнес Вадим Николаевич.

«Платить надо, старик. Как договаривались».

«Слушай, а нельзя ли договориться об отсрочке? Я найду эти деньги. Умоляю — дай мне последний шанс!»

«У тебя нет шансов, — холодно отрезал Пашка. — Впрочем, один вариант есть. Так и быть, приезжай завтра в офис. Там и поговорим».

А потом это «завтра» настало…

Фрунзенская набережная

Утро

Турецкого разбудил какой-то резкий звук. Тяжело оторвав голову от подушки, он спросонья огляделся, поднес к глазам лежавшие в изголовье постели наручные часы и не сразу сообразил, что едва не проспал. Самочувствие было, мягко выражаясь, паршивое. И виною тому была не столько выпитая им вчера пустяковая бутылка водки, сколько напряжение и неудачи последних дней. А ведь у него сегодня, между прочим, был день рождения…

Звук повторился — нетерпеливый и настойчивый. Машинально сняв телефонную трубку, Турецкий глухо произнес: «Слушаю». Но ответом ему была мертвая тишина. Очевидно, ложась спать, он просто вырубил телефон.

Наконец ему стало окончательно ясно, что звонят в дверь. И похоже, звонивший не собирался уходить.

Неохотно выбравшись из постели, Турецкий поспешно натянул тренировочный костюм и направился в прихожую. Даже не глянув в дверной глазок, открыл дверь и остолбенел. На пороге стоял респектабельный немолодой мужчина. Одетый с иголочки, как умеют одеваться лишь настоящие иностранцы, незнакомец держал в одной руке бутылку виски, в другой — роскошный букет цветов и при этом ослепительно улыбался.

— Сашка! — неожиданно воскликнул он. — Турецкий! Ты что, елки-палки, неужто не узнаешь?!

Недоверчиво глядя на гостя, Александр Борисович поначалу действительно его не узнал. А затем поймал себя на мысли, что это, наверное, ему снится.

— Борька… Немировский?! — ошеломленно произнес он. — Не может быть… Да откуда ты взялся?!

— Как откуда, из Нью-Йорка! Ты что, забыл?! Ах, ты!..

Старые друзья радостно обнялись. И по старинке изрядно намяли друг другу бока.

Это было невероятно. Если бы накануне Турецкому сказали, что наутро его ждет такой сюрприз, он бы наверняка не поверил. Ведь Немировский отвалил в Штаты вскоре после окончания юрфака. И с тех пор, кроме нескольких коротких писем, они почти ничего не знали друг о друге.

— Сашка!

— Борька!

Радость была такой, что оба долго не могли прийти в себя. Затем, наконец, вошли в квартиру и засыпали друг друга вопросами.

Оказалось, Немировский давно продал свое фотоателье на Брайтон-бич и занимается бизнесом. Успел сколотить приличный капитал. Обзавелся собственным домом в пригороде Нью-Йорка, несколькими машинами и небольшой яхтой. Словом, явно добился успеха в осуществлении пресловутой американской мечты. Иначе, впрочем, и быть не могло — недаром ведь отец у него был настоящий одесский еврей.

В Москву он прилетел накануне по делам своей фирмы, решив, что пора расширять бизнес с российскими партнерами. И наутро первым делом отправился навестить старого друга.

— Ведь ты сегодня именинник, Сашка! Я помню — все помню! Сколько же тебе стукнуло? Неужели сорок?!

— Тридцать девять, — уточнил Александр Борисович.

— Так чего мы ждем? Давай скорее посуду!

Вскоре друзья уже сидели на кухне. Открыв яркую бутылку знаменитого виски «Джим Бим», Немировский аккуратно наполнил изящные рюмки и на американский манер громко и торжественно затянул:

— Happy birthday to you! Happy birthday to you!.. Ну, за тебя, Сашка!..

Судя по тому, как он залихватски махнул стопку, в душе Борька так и не поменял гражданства.

— Идиот! — с досадой хлопнув себя по лбу, спохватился он. — Я же твой подарок в отеле забыл! Представляешь? Вот задница!

— Чепуха, — улыбнулся Александр Борисович. — Главное, сам приехал…

— Слушай, а где твоя жена? Для кого я цветы принес?! И сын? Ведь у тебя, кажется, есть сын?

— Дочь. Нина… Они в Риге, у тетки отдыхают.

— Ну хоть фотографию покажи — я же их никогда не видел!

Турецкий смущенно принес небольшой семейный фотоальбом. Заочно познакомившись с семейством друга, заокеанский гость раскрыл толстый кожаный бумажник, в котором оказались сложенные гармошкой яркие цветные фотографии в прозрачных пакетиках.

— А это мои, — с гордостью пояснил он. Как и большинство американцев, Немировский, разумеется, был образцовым семьянином.

— Ну, рассказывай, сыщик, как живешь? — пропустив еще по одной за здоровье семей, накинулся он на Турецкого. И начал с интересом осматривать скромное жилище российского следователя по особо важным делам, который живет на зарплату и не берет взяток. Принципиально. — Это твоя квартира?.. А сколько ты за нее платишь?.. А получаешь сколько?.. А машина у тебя есть?..

Откровенность друга его явно ошеломила.

— Не может быть, Сашка! У вас же демократия! Реформы!

Александр Борисович скептически усмехнулся.

— Реформы — это для «новых русских». А я, брат, как был «старым», так и остался…

— Сашка, но ведь так жить нельзя! Ты же знаменитый сыщик! О тебе даже в наших газетах писали. Насчет какого-то дела в Германии…

— Ничего, Боря, мы привыкли, — отрезал Турецкий. И тотчас поспешил перевести разговор на другую тему: — Ты надолго к нам?

Снова заговорили о делах Немировского, его ближайших планах и перспективах. Затем, посредине разговора, тот внезапно бросил взгляд на свои золотые часы и заторопился уезжать. В том, что касалось интересов бизнеса, он успел стать настоящим американцем.

— Вот тебе мой телефон в отеле. А это телефоны офисов, где я буду бывать. Позвони мне вечером. Думаю, к вечеру я как раз освобожусь. Закатимся в какой-нибудь кабак со стриптизом. Мне говорили, у вас тут открылись неплохие кабаки! Посидим. Выпьем. Поговорим по душам… Представляешь — я ведь уже сто лет ни с кем вот так задушевно не сиживал!

— Не знаю, Борис. Дел у меня выше крыши.

— Каких дел? Снова очередное преступление всероссийского масштаба?! У тебя же сегодня день рождения! Жена за границей. Так чего, спрашивается, время терять? В общем так: развязывайся поскорее со своими делами и вечером идем в кабак. И пожалуйста, никаких возражений! Вспомни, сколько мы с тобой не виделись? Ну, я побежал. Good luck! Как у нас говорят…

Когда за Немировским захлопнулась дверь, Турецкий задумчиво вернулся на кухню. Налил из подаренной другом бутылки еще немного виски и залпом выпил. После стольких лет неизвестности старый друг свалился буквально как снег на голову и порядком его ошеломил. «К чему бы это? — подумал Александр Борисович. — Может быть, еще одна непредвиденная случайность?»

И начал поспешно собираться на службу.

— Сюда проходите, женщина…

Ни жива ни мертва от пробиравшего ее насквозь могильного холода, Людмила Евгеньевна покорно зашагала вслед за молодой женщиной в больничном халате. На первый взгляд все здесь тоже было, как в больнице. С той лишь разницей, что больных здесь не было. Потому что это был морг.

Обратиться сюда Людмиле Евгеньевне посоветовал тот самый главный милицейский начальник, к которому она все-таки попала (хотя и не сразу) и которому высказала все, что могла и хотела сказать. Это был единственный человек в форме, проявивший к ней живое человеческое участие. Внимательно ее выслушав, он тотчас вызвал к себе в кабинет нескольких оперуполномоченных и властно распорядился начать поиски Сережи. А напоследок, предупредив, что это будет нелегко, посоветовал самой обратиться в крупный столичный морг, где была специальная компьютерная база данных на всех безымянных мертвецов, поступивших за последнее время.

Теперь Людмила Евгеньевна не сомневалась, что, если ее сын жив, его непременно отыщут. Если же нет — она узнает об этом сама. Господи, дай ей силы…

Проводив ее в специальную комнату, работница морга усадила Людмилу Евгеньевну за компьютер и показала клавишу, на которую нужно было нажимать. Опознание началось.

На голубом экране, сменяя друг друга, проходили разные детские лица, с каким-то отрешенно безжизненным выражением (все они были восстановлены компьютером по фотографиям погибших), но лица ее сына среди них не было. До последней секунды ожидая его увидеть, Людмила Евгеньевна чувствовала, что сердце ее сейчас разорвется от волнения. Лишь когда фотографии кончились — и она постепенно осознала это, — в груди у нее снова потеплело, а в сердце вспыхнула надежда. Значит, Сережа жив! И его обязательно найдут! Обязательно! Так по крайней мере обещал ей тот главный милицейский начальник. Кажется, его звали Вячеслав Иванович…

Покидая это страшное место, Людмила Евгеньевна уже всецело поверила в то, во что так хотело верить ее материнское сердце, измученное тревогой и неизвестностью. Ибо прежде всего она была матерью. И единственное, что у нее оставалось, — это способность верить. Вопреки всему — слепо верить в чудо. Верить до конца…

Генеральная прокуратура

— С днем рождения, Александр Борисович!..

Весь день Турецкий принимал поздравления. Время от времени в его новый кабинет в следственной части заглядывал кто-нибудь из сослуживцев и, дружески пожимая имениннику руку, произносил необходимый набор именинных пожеланий. Одни — искренне, другие — с тайной завистью, третьи — со скрытым недоброжелательством.

Первым оказался Костя Меркулов. Торжественно расцеловав друга в обе щеки, он вручил Турецкому позолоченный антикварный портсигар с его монограммой и произнес неожиданное пожелание:

— Вот, это тебе от нас с Лелей. И пожалуйста, постарайся наконец бросить курить…

Следующей была Лиля Федотова. Воспользовавшись отсутствием в кабинете посторонних, девушка наградила именинника куда более откровенным поцелуем и подарила ему стильный фирменный галстук.

— По-моему, ты никогда не умел их выбирать, Сашенька…

Были и другие скромные подарки.

Из-за этих визитов Александр Борисович чувствовал себя несколько не в своей тарелке и никак не мог сосредоточиться.

А между тем ему было о чем подумать. Предстояло изучить подобранную Лилей обширную подборку газетных публикаций о незаконной торговле и пересадке органов. Поразмыслить о тех необъяснимых загадках, которые обнаружились вчера при осмотре квартиры профессора Ленца. И наконец, главное: дождаться звонка от коллеги из авиатранспортной прокуратуры и получить из его рук долгожданные материалы, что само по себе должно было стать для Турецкого лучшим подарком ко дню рождения.

К слову сказать, именно сегодня должны были состояться похороны покойного профессора, куда Александр Борисович тоже собирался поехать. Но, узнав о его планах, Костя Меркулов решительно заявил, что похороны и именины — суть вещи несовместные, и он сам отправится на гражданскую панихиду в Дом культуры медработников на Большой Никитской. Именинник поневоле согласился с этим. Ведь у Кости были и личные основания отдать усопшему последний долг.

С нетерпением ожидая звонка, Турецкий погрузился в чтение. Надо отдать должное желтоперым борзописцам: не располагая сколько-нибудь достоверными фактами, они изображали проблему в таких живописных тонах, что неискушенный читатель вполне мог поверить в эти кровавые небылицы. В том же, что он имеет дело именно с небылицами, Александр Борисович по мере знакомства с «сенсационными» публикациями уже не сомневался. Что косвенно подтверждало отсутствие в архивах Генпрокуратуры следственных дел, имеющих хотя бы отдаленное отношение к интересующей его проблеме. Однако это еще не являлось доказательством того, что сама проблема в принципе не существовала. В любом случае для начала необходимо было посоветоваться со специалистами. Теми, кто непосредственно занимался пересадкой органов. Тщательно изучить документы Кулика. А затем уже делать выводы…

Кстати, о Кулике: время шло, а коллега из авиатранспортной прокуратуры почему-то не звонил. Турецкий понемногу начал беспокоиться. Это затянувшееся молчание ему определенно не нравилось. Что могло произойти? Неужели его опередили?! Александр Борисович вполне допускал, что в последний момент Кулик мог просто передумать и отказаться от своей затеи. Но позвонить-то он мог и сказать об этом честно. Иначе Турецкий совершенно не разбирался в людях!

Значит, что-то случилось. И не обязательно самое худшее. Может, просто в аварию попал… Решив ждать до вечера — на крайний случай у коллеги был его домашний телефон, прокурор пока никаких действий не предпринимал, а чтобы немного отвлечься, принялся размышлять о посмертных загадках профессора Ленца.

С первой же минуты после прочтения его тревожного письма Турецкого не оставляла смутная мысль, что здесь что-то не так. Например, почему профессор сам назвал свое письмо доносом? Ведь такое определение предусматривало наличие конкретного лица, на которое указывает доносчик! Впрочем, учитывая лагерное прошлое покойного, можно допустить, что сама мысль о «стукачестве» была для него тягостна. Не отсюда ли появилась фраза: «после долгих и тягостных раздумий»? Однако и это не объясняло в полной мере, почему Ленц, если знал конкретные факты о преступной торговле человеческими органами, не упомянул никаких имен? Или эти имена были широко известны?! Не исключено также, что профессор просто опасался за свою жизнь. И надо признать, его опасения оказались ненапрасными.

Размышляя о своих вчерашних находках в квартире покойного, Турецкий неизбежно пришел к выводу, что эти загадки, пожалуй, — единственная ниточка, которая может помочь распутать само убийство. Вынув из сейфа упрятанные туда вещественные доказательства, он еще раз всесторонне их изучил и пришел к выводу, что необходимо будет проверить через АТС, кому принадлежал телефонный номер с таинственным кодом «017», а также показать семейный фотоальбом профессора кому-либо из знавших его людей. Например, тому же доктору Градусу…

Но тут в кабинет к нему неожиданно заглянул с поздравлениями еще один давнишний приятель: Семен Семенович Моисеев. Старый прокурор-криминалист, он фактически давно был на пенсии, но время от времени наведывался в прокуратуру, где занимался тем, что делился своим богатым опытом с молодежью.

— Поздравляю, Саша! Поздравляю от всей души! — И понизив голос, спросил: — А ты чего такой хмурый? Наверное, переживаешь из-за своей колымаги? Которая по счету она у тебя была?

— Третья, Семен Семеныч, — вздохнул Турецкий. — Но дело не в этом…

— Ну, не будем уточнять. Ты вот что, если не очень занят, то пойдем лучше ко мне. Посидим. И вообще. Заодно помянем твою колымагу…

«И вообще» оказалось двумя стаканами ядреного чистейшего спирта, которым заслуженный прокурор-криминалист по старинке угощал в своем кабинете людей исключительно хороших и приятных. Турецкий входил в их число с незапамятных времен и всегда любил такие задушевные посиделки с Моисеевым.

— Семен Семеныч, — начал он, после того как оба пропустили по маленькой и немного поговорили о том о сем. — Тут у меня одно странное дело вырисовывается. Может, чего посоветуете?

— Валяй, Саша, выкладывай, — охотно согласился Моисеев.

Вкратце изложив старому криминалисту суть намечавшегося дела, Турецкий откровенно спросил:

— Как вы думаете, это серьезно? Семен Семенович заметно помрачнел.

— Более чем серьезно, Саша… Я, конечно, знаю немного. Но и того, что знаю, достаточно, чтобы сделать такой вывод. Это дело может оказаться чрезвычайно темным. И грязным… Впрочем, чтобы не быть голословным, могу дать тебе координаты человека, который сумеет объяснить все и подробно, и профессионально.

Турецкий раскрыл блокнот и приготовил шариковую ручку.

— Записывай: Горелов Лев Яковлевич. Старший научный сотрудник НИИ трансплантологии и искусственных органов. Телефон… Позвонишь ему. Скажешь, что от меня. Лучшего консультанта по этому вопросу я просто не знаю… Ну, может быть, еще по одной, за успех твоего расследования?

— А, была не была — наливайте!

Кулик не позвонил. Просто как в воду канул. К исходу дня Турецкий даже всерьез начал сомневаться: а была ли вообще эта вчерашняя встреча? От жары всякое может померещиться… Затем, устав от бесплодного ожидания, раскрыл ведомственный справочник, отыскал телефон авиатранспортной прокуратуры на Ленинском проспекте и позвонил туда сам.

— Следователь Кулик? — ответил ему приятный женский голос. — Аркадий Викторович? Одну минуту…

Эта минута показалась Турецкому вечностью.

Наконец тот же мелодичный голос сообщил:

— К сожалению, его сейчас нет. Следователь Кулик уже две недели находится в очередном отпуске. И по нашим сведениям, он вообще уехал из Москвы…

Александр Борисович ошеломленно положил трубку.

В этот момент дверь его кабинета распахнулась, и вошел Меркулов. Едва взглянув на своего друга, Констатин Дмитриевич сразу все понял.

— Что, не позвонил? — с тревогой спросил он.

Турецкий уныло покачал головой.

— Я так и думал… Знаешь, Саша, похоже, тут действительно не обошлось без участия спецслужб. Впрочем, сейчас я тебе все расскажу…

И усевшись в кресло, Меркулов принялся рассказывать. Как выяснилось, сегодня в Доме культуры медработников состоялась не одна, а сразу две гражданские панихиды. Прибыв на место немного раньше указанного срока, Константин Дмитриевич прошел в актовый зал и был немало изумлен тем, что мероприятие уже началось. Вернее, подходило к концу. Еще большее изумление ожидало его, когда он приблизился к гробу и взглянул на покойного.

— Это был совершенно другой человек! Бывший заместитель министра здравоохранения. Некто Муранов Юрий Владимирович. И между прочим в последнее время он возглавлял некий гуманитарный фонд «Интермед» при российском отделении Красного Креста.

Турецкий насторожился. Ему тотчас вспомнились строки из письма профессора Ленца: «При содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного креста…»

— Отчего он умер?

— Самоубийство, — многозначительно произнес Константин Дмитриевич. — При загадочных обстоятельствах. Об этом вчера во многих газетах писали. Но главное не в этом. Народу на панихиде было довольно много. Родные, друзья, знакомые, бывшие работники министерства. И среди них — немало субъектов, принадлежность которых к так называемым мафиозным кругам очевидна с первого взгляда! А еще я засек в уголке несколько, как выразился твой Кулик, весьма «характерных лиц». Гэбье, одним словом. Так вот это самое гэбье осталось в зале и на следующую панихиду — по профессору! Не думаю, что эти типы были из числа его знакомых.

— Полагаешь, они за кем-то следили?

— Скорее, присматривали. Они всегда за кем-нибудь присматривают. Или за чем-нибудь… Что скажешь, любопытная информация к размышлениям?

— Любопытнее некуда. Между прочим, у меня для тебя тоже кое что есть, — и Турецкий рассказал о своем недавнем звонке в авиатранспортную прокуратуру.

Константин Дмитриевич озабоченно нахмурился.

— Вот тебе, Саша, и взаимное притяжение случайностей, — задумчиво произнес он.

— Особенно если учесть, что случайностей не бывает…

Человеку свойственно бояться смерти.

Не составлял исключения и Вадим Николаевич Ступишин. Но, как и большинство людей, он слишком поздно начал осознавать, что главное и единственное богатство человека — это жизнь.

За мучительную и бессонную ночь, предшествовавшую встрече в офисе, он многое понял. На многое взглянул по-иному. И если бы такое было возможно, предпочел бы жить в полной нищете, но только жить! Однако теперь он уже не распоряжался собственной жизнью.

За эту ночь Вадим Николаевич словно постарел на десять лет. И виски у него поседели. Увидев его наутро, жена невольно ахнула и заплакала. Она еще многого не знала, но сразу все поняла. А ему нечем было ее утешить.

Сегодня должна была решиться его судьба. И не только его одного. Отправляясь на встречу с Литвиновым, Ступишин проклинал себя за то, что в слепом азарте подписал эту страшную бумагу. Вот уж поистине — бес попутал!

Он до сих пор не мог поверить, что Пашка, старина Пашка, вместе с которым в былые годы было выпито столько пива, который списывал у него конспекты и обхаживал с ним одних девчонок, мог хладнокровно отдать его на расправу каким-то безжалостным мафиозным партнерам!

Увы, необходимо было признать, что за прошедшие годы Пашка неузнаваемо изменился. И не только внешне. В нем изменилось то, что определяет суть и основу человека… До недавних пор Вадим Николаевич почти не задумывался об этой разительной перемене. Достаточно было того, что Литвинов исправно платил ему деньги. Разумеется, будучи человеком неглупым, Ступишин понимал, что эти деньги берутся не из воздуха. Что Пашка наверняка связан с какими-то мафиозными кругами. Но в подробности он предпочитал не вдаваться. Ибо любопытные, как и дураки, живут недолго…

Офис торгово-посреднической фирмы «Урания» располагался в одном из старинных, капитально отремонтированных домов в районе Таганки, в каких с недавних пор обосновались многие частные компании. Будучи экспедитором, то есть человеком разъездным, Вадим Николаевич бывал здесь всего несколько раз. Однако успел заметить, что и само помещение, и множество хлопотливых сотрудников были скорее ширмой, за которой прокручивались дела поважнее. Вдобавок десяток постоянно торчавших в офисе крепких бритоголовых парней определенно не имели никакого отношения к торгово-посреднической деятельности.

Один из таких «качков», встретив Ступишина в парадном, молча повел его во внутренние помещения, которых в этом здании было немало. Зная, что деваться ему просто некуда, Вадим Николаевич покорно следовал за ним, как обреченная на заклание жертва.

Спустившись в подвал, где располагались склады, молчаливый «качок» бесцеремонно втолкнул злосчастного должника в какую-то темную комнату без окон и запер за ним дверь. Вадим Николаевич оказался в полной темноте и, несмотря на летнюю жару, ощутил леденящий озноб. Подобное начало не предвещало ничего хорошего. Неужели его будут пытать? Или сразу убьют?! Если это произойдет здесь, там, наверху, никто даже не услышит…

Терзаясь страшными догадками, Ступишин обреченно уселся прямо на ледяной пол и принялся ждать. И это ожидание в полной темноте и неизвестности было для него хуже самой изощренной пытки.

Где-то за стеной, очевидно в соседнем помещении, слышались приглушенные голоса. Может быть, в эти минуты там решалась его судьба. А может, просто оттягивались какие-то здешние громилы. Вадим Николаевич не был трусом. Но с отвращением почувствовал, что его начинает трясти. Это унизительное ожидание лишало его последних остатков мужества.

Внезапно, когда Ступишин уже потерял счет времени, прямо в капитальной стене образовалась трещина, и на фоне освещенного проема перед ним выросла огромная зловещая фигура.

— Выходи, — произнес низкий бесстрастный голос.

Вадим Николаевич вскочил и на предательски дрожащих ногах шагнул в соседнюю комнату.

Это было просторное, великолепно обставленное помещение, напоминавшее обычный офисный кабинет, только почему-то без окон. Оглянувшись, Ступишин уже не увидел дверного проема, в который вошел, — на том месте была гладкая стена, облицованная дубовыми панелями.

— Проходи, Вадим, — так же бесстрастно произнес знакомый Пашкин голос.

Только сейчас Вадим Николаевич заметил, что в этой комнате он был не один.

Не считая молчаливого «качка», застывшего у стены, скрестив на груди руки, здесь находились еще четверо. Расположившись в массивных кожаных креслах перед низким журнальным столиком с дорогими закусками и винами, на вошедшего пристально смотрели трое респектабельных немолодых мужчин. Четвертым был Пашка. Но он сидел не поднимая глаз и, казалось, любовался изящной формой своего бокала.

— Это он? — равнодушно спросил один из соглядатаев.

— Ступишин Вадим Николаевич. Кандидат наук. Микробиолог, — невозмутимо представил его Литвинов. — Прошу любить и жаловать.

Под цепкими взглядами этих испытующих ледяных глаз бедный должник чувствовал себя так, будто его нагишом выставили на позорище.

— А чего он в медицине понимает? — недоверчиво спросил другой.

— Все, что нужно, — ответил Пашка. — Хирургического опыта у него, конечно, нет. Но определить качество товара он способен куда лучше наших «спецов». Профессионал…

Возникла напряженная пауза.

— Продаст, — наконец безапелляционно заявил третий.

— Зачем? — возразил Литвинов. — Он умеет хранить тайны. Правда, Вадим? И потом, у него семья. Сыну уже четырнадцать. Хороший мальчик. Здоровый. Спортом занимается…

— Смотри, Паук, ты рискуешь.

— Не больше, чем с другими, — усмехнулся Пашка. — Надо же ему как-то долги отрабатывать…

— Ладно, — заключил, вставая, первый и, очевидно, главный. — Кто не рискует, тот шампанского не пьет. Пусть работает… Но запомни, Паук, в случае чего — ты за него головой отвечаешь.

Распрощавшись с Литвиновым, все трое молча вышли.

— Ну вот и все, старик, — хлопнув старого друга по плечу, улыбнулся Пашка. — Теперь у тебя действительно есть шанс.

— А что… — не своим голосом спросил Вадим Николаевич. — Что мне придется делать?

— Скоро все узнаешь. А пока — выпей коньячку. Жизнь, старик, чертовски клевая штука. За нее стоит выпить…

Когда Вадим Николаевич возвращался домой, в груди у него царила холодная пустота, будто оттуда заживо вынули сердце. То, что он узнал о Пашкином бизнесе, потрясло Ступишина до глубины души. Ему даже в голову не приходило, что бывший однокурсник мог заниматься таким грязным делом!

— А ты что думал, чистоплюй хренов? — зло усмехнулся Пашка, заметив его брезгливое отвращение. — Деньги мне даром даются?! По уши, по уши надо искупаться в дерьме, чтобы в карманах у тебя зазвенело! И не пялься на меня так. Ты теперь только одной ногой на земле стоишь. Другая у тебя уже в могиле. Так что, как говорится, шаг в сторону — и сам знаешь, что будет…

Вадим Николаевич знал. Очень хорошо знал, что это была не пустая угроза. Впрочем, о своей жизни он уже не думал. Сейчас главное было спасти Альку — сына, которого он вынужден был на время отдать Пашке-Пауку в заложники.

— Так будет надежнее. А то мало ли что тебе сдуру в голову стукнет… И мальчишка пока отдохнет у меня на даче. Чего ему летом в городе болтаться? Не волнуйся, пока ты со мной — с ним ничего не случится. Отныне мы, старик, повязаны. И никуда нам друг от друга не деться…

Жена встретила его на пороге — каким-то потаенным женским чутьем угадала, что это муж поднимается в лифте. Казалось, она уже не надеялась увидеть его живым и теперь не знала: человек перед нею или призрак?

— Ну что? — бездыханно спросила Наташа.

Вадим Николаевич плотно закрыл за собою дверь. Усевшись на ящик для обуви, неторопливо принялся снимать ботинки. Вздохнул и произнес отстраненно:

— Обошлось вроде… Пока… Отсрочку мне дали…

Жена тихонько захныкала.

— Да не реви ты! — неожиданно вспылил Ступишин. И сухо распорядился: — Лучше налей мне из холодильника водки…

С тех пор прошел месяц.

Когда вечером Турецкий вернулся домой, настроение у него было, мягко выражаясь, далеко не праздничное. События минувшего дня однозначно наводили на мысль, что дело, за которое взялся неутомимый прокурор, было куда серьезнее, чем представлялось на первый взгляд. Лучшим тому доказательством могло служить и все более отчетливое появление на горизонте пресловутого гэбья, с которым у Турецкого были давние счеты. И наконец — бесследное исчезновение следователя Кулика. Единственного свидетеля темных махинаций вокруг авиакатастрофы в Белграде. А ведь свидетели никогда сами по себе не исчезают… В глубине души Александр Борисович еще надеялся, что Кулик все-таки позвонит ему домой. Мало ли что могло случиться у человека? В противном случае завтра он сам займется его поисками.

Не способствовала праздничному настроению и скупая телеграмма, которую Александр Борисович по возвращении извлек из почтового ящика. (Очевидно, почтальон, не застав адресата, просто бросил ее в ящик.) «Поздравляем с днем рождения. Еще надеемся. Жена, дочь».

Это укоризненное «еще надеемся» неожиданно заставило его вновь испытать мучительное чувство стыда за свою непутевую жизнь, в которой никак не находилось должного места для семьи. Жизнь, из-за которой он постоянно не мог уделить необходимого внимания той единственной женщине, которая всегда преданно и бескорыстно его любила…

Поддавшись мрачному настроению, Турецкий не стал приглашать гостей, устраивать шумное застолье и остаток вечера, потягивая виски, угрюмо просидел у телефона, ожидая либо звонка Кулика, либо международного — из Риги. Но так и не дождался ни того ни другого.

Зато уже затемно дождался неожиданного звонка в дверь. И открыв ее, узрел на пороге сияющего Борьку Немировского.

— Ты что, один? — удивился тот. — А где же гости?!

— А я никого и не звал, — буркнул Турецкий.

— Ну ты даешь — неужели в одиночку заливаешь!? Слушай, что с тобой происходит? — присмотревшись к старому другу, удивленно заметил американский гость. — Что-то ты мне не нравишься.

— Ничего… Все хоккей, как у вас говорят, — усмехнулся Александр Борисович, наливая ему выпить.

— Может, у тебя депрессия? Нельзя это так оставлять. Надо обратиться к психоаналитику, а не напиваться.

— Ага. Лучше сразу в Государственную думу. Чтобы приняли для Саши Турецкого индивидуальный сухой закон…

— Нет, ты мне определенно не нравишься… Ладно, не хочешь говорить, дело твое. Тогда держи — это тебе мой подарок.

Немировский вручил имениннику небольшую картонную коробку.

— Что это?

— Открой и увидишь.

Внутри оказался новенький портативный компьютер. Ожидавший чего угодно, только не этого, Турецкий недоуменно взглянул на старого друга.

— А на хрена он мне?

— Как это «на хрена»?! Это же «Acer»! Последняя модель! — И удивленный гость принялся со знанием дела перечислять ее многочисленные достоинства. — Для современного человека совершенно незаменимая вещь! У нас в Америке без них как без рук!

— Так это у вас. А мы по старинке, лапотники… И потом, я понятия не имею, чего и куда тут нажимать…

— Пустяки, научишься.

— Лучше бы ты мне принес еще виски, — вздохнул Турецкий.

— No problems! Мы же сейчас идем в кабак. Разве ты забыл?

— Чего?

Выходить из дому и тащиться куда бы то ни было имениннику решительно не хотелось. Не говоря уже о том, что он терпеть не мог ни самих кабаков, ни тусовавшейся там особого рода публики. Но американский гость был непреклонен. А поскольку дальнейшее ожидание у телефона явно не имело смысла, Александр Борисович в конце концов пришел к выводу, что, если душа требует выпивки, то не имеет значения, где утолять жажду — дома или в кабаке. С тем и отправился наскоро принимать душ и переодеваться.

Балашихинская городская больница

Ночь

— … Ну, Ракель ему и говорит: так, мол, и так, не люблю я тебя. И вообще, лучше ты меня не трожь, а не то в полицию нажалуюсь… А он, Фернандо, значит, вдруг — хвать ее за грудки да как заорет: ах ты, такая-растакая, непотребная! Мол, отец твой мне агромадные деньги должен, а ты еще ломаешься?! Все равно, говорит, будешь моей полюбовницей!

— Ой, страсти-то какие! А дальше, дальше чего было?

— Ясно чего: руки начал ей выкручивать. Потом на кровать повалил, чтобы, значит, снасильничать девку. И вдруг заходит Аугусто. Братец, стало быть, ее. Только она покамест не знает, что он братец. Отец ей перед смертью не сказал, что у него еще сыночек есть от другой женщины. Вот у них, значит, с сестрой любовь и закрутилась…

— Ах ты Господи!..

— Ну, вошел он: глядь — а тот, Фернандо, значит, ее уже почти одолел. Подбегает и как хватит его кулаком по загривку! Ну, из того и дух вон…

— Убил?!

— А кто ж его знает? Может, и убил. Тут как раз эта серия закончилась. А чего дальше будет — завтра узнаем.

Рассказав подруге, такой же пожилой нянечке из соседнего хирургического отделения, последнюю серию бесконечной мексиканской «мыльной оперы», Марья Ивановна, как обычно, направилась делать обход.

Больные давно улеглись. Старое здание районной больницы казалось совершенно вымершим. Только из ординаторской слышались негромкие голоса и озорное хихиканье. Не иначе, сестрички опять заигрывали с дежурным врачом. Совсем еще сопливки — а туда же, бесстыдницы…

Пройдя по палатам и убедившись, что ничего особенного не произошло, Марья Ивановна напоследок заглянула в отдельный бокс, где уже третий день лежал какой-то безымянный мальчонка, которого, по слухам, подобрали в лесу здешние милиционеры. Был он до сих пор без сознания. Только иногда жалобно скулил либо начинал бредить. Бормотал какие-то невнятные страсти, будто в кино ужасов насмотрелся. А чего бормотал и не поймешь. Одно слово — психический.

Приоткрыв дверь в бокс, Марья Ивановна стала подслеповато вглядываться в темноту. Закрашенная голубой краской, дежурная лампочка едва светила. Но и при этом сумеречном освещении няня разобрала, что койка, на которой давеча лежал мальчуган, была пуста. На полу валялось сброшенное одеяло.

— Эй, паренек! — всполошилась пожилая женщина. — Ты где, миленькай?!

Выглянула обратно в коридор — пусто. Господи, куда же он подевался?! Включив свет, нянечка тщательно обшарила весь бокс. Даже заглянула под койку. Но больного нигде не было. Вот так история!

И тут взгляд ее упал на приоткрытую оконную раму.

— Батюшки… — испуганно прошептала Марья Ивановна. И всплеснув руками, бросилась по коридору в ординаторскую.

Ночной клуб «Саломея»

Смешно сказать — но до сих пор Турецкому не приходилось бывать в ночных клубах просто так, в качестве посетителя. Его случайные вояжи по такого рода заведениям всегда ограничивались исключительно служебными целями. Не говоря уж о том, что на зарплату старшего следователя не очень-то разгуляешься…

Немировский же, напротив, был изрядным знатоком ночной жизни городов мира и теперь, похоже, намеревался основательно изучить ночную Москву.

— Мне про этот кабак еще в самолете рассказали, — заметил он, когда они подкатили на такси к зеркальным дверям роскошного нового заведения. — Говорят, ничуть не хуже парижских!

Вне служебных полномочий, дававших ему определенную власть и статус постороннего наблюдателя, Турецкий чувствовал себя как-то неуютно. Набитые деньгами сомнительного происхождения, сытые и наглые бездельники, ошивавшиеся здесь, вызывали у него глухое раздражение. Будь его воля — большинство из них он бы не колеблясь отправил за решетку.

Расплатившись за вход, Немировский уверенно провел друга через модерновый холл в зал местного ресторана. Казалось, он был здесь не раз и чувствовал себя как рыба в воде. Одно слово — американец.

— Ты что такой кислый, Сашка? — усмехнулся он, когда они уселись за столик, освещенный мягким светом настольной лампы. — Можно подумать, у тебя сегодня не день рождения, а собственные поминки!

Турецкий горько усмехнулся. С его работой надо всегда быть готовым к такому обороту дела.

Между тем к столику уже подоспел официант.

— Что желаете? — почтительно осведомился он, при этом как-то подозрительно косясь на Турецкого.

— Валяй, Сашка, заказывай! — вальяжно заявил Немировский, передавая другу раскрытое меню. — И не стесняйся — я угощаю!

Александр Борисович замялся. Одного взгляда на цены ему было достаточно, чтобы напрочь потерять аппетит.

— Да что ты в самом деле? — настаивал друг. — Ладно, давай я сам. — И сдвинув брови, Немировский принялся с видом знатока обстоятельно делать заказ.

Турецкий уже пожалел, что согласился на эту нелепую авантюру. Лучше бы они, как в добрые старые времена, скоротали этот вечер на кухне, за бутылкой водки и душевным разговором — просто и по-домашнему.

Но отступать было поздно. Развалившись в мягком кресле, старый друг Борька начал вдохновенно повествовать о лучших в мире злачных местах, где он побывал за эти годы; о роскошных женщинах, неизменно даривших ему свою благосклонность, и прочих аксессуарах красивой жизни, какой у бывшего следователя по особо важным делам Турецкого Александра Борисовича, тридцати девяти лет от роду, никогда не было и не будет. И ничего тут не поделаешь — судьба…

Внезапно, когда им уже принесли непомерно обильный и столь же дорогой заказ, в кармане у Немировского призывно заверещал сотовый телефон.

— Алло? — произнес он. И ослепительно улыбнувшись, тотчас перешел на английский: — Hiyo! Are you in Moskow!? Wonderfull! Yes… That's a good idea!.. No problems… Immedietly!.. Se you!.. Bye, bye!..

— Что случилось? — озабоченно спросил Турецкий, едва друг вырубил телефон и сунул его обратно в карман.

— Извини, Саша, — виновато улыбнулся американский гость. — Видит Бог, я не предполагал… Словом, тут сейчас проездом один мой деловой партнер. Настоящий крутой миллионер. Надо срочно встретиться. Бизнес, сам понимаешь…

— Угу… А что мне прикажешь со всем этим делать?

— Как что?! Ешь! Пей! Гуляй!.. Сними себе какую-нибудь клевую девчонку — вон их здесь сколько! Веселись, старина, ведь сегодня твой праздник!

Решительным жестом отметая любые возражения, Немировский расстегнул бумажник и ловко отсчитал десяток новеньких зеленых купюр.

— Вот тебе «штука». Возьми — пригодится на мелкие расходы.

У Турецкого даже перехватило дыхание.

— Ты что, сдурел?

— Брось, Сашка! Я же тебя сто лет не видел! И пожалуйста, извини, что так получилось… Я тебе завтра позвоню!

И прежде чем Турецкий спохватился и попытался вернуть деньги хозяину, тот стремительно поднялся из-за стола — и был таков.

Сжимая в руке пачку кредиток, Александр Борисович долго с изумлением глядел ему вслед.

— Еще что-нибудь желаете? — вежливо осведомился бесшумно появившийся официант.

…На сцене творилось что-то невообразимое. Это было поистине фантастическое буйство обнаженной женской плоти, взывающей к самым изощренным ласкам, пробуждающей самые дерзкие фантазии. Потрясающе сексапильные красотки, будто сошедшие со страниц модных эротических журналов, в каком-то феерическом хороводе исступленно вытворяли такое, отчего у мужчин кровь закипала в жилах, как перед наступлением оргазма. Гремела музыка. Гуляющая публика обоих полов самозабвенно отрывалась на всю катушку…

Единственным человеком, который выглядел совершенно чужим на этом празднике жизни, был Турецкий. Угрюмо склонившись над столиком, он так же угрюмо ковырял вилкой разнообразные экзотические закуски, время от времени опрокидывая очередную стопку великолепного коньячка, и даже не интересовался тем, что происходило вокруг него в эти минуты. Галстук его заметно съехал на сторону. Между пальцами, роняя на скатерть белесые столбики пепла, позабыто дымилась сигарета. А в тоскующих глазах отражалась неуемная русская хандра. Глядя на него, вряд ли кому-либо могло прийти в голову, что сегодня у этого человека день рождения…

— Гм… Прошу прощения, вы никого не ждете? — склонившись к Турецкому, вежливо поинтересовался официант.

Александр Борисович поднял на него отсутствующий взгляд. Увидел птичье лицо и острые лживые глаза несомненного пройдохи и мошенника. Слегка поморщился и без всякого интереса спросил:

— А что?

Официант многозначительно улыбнулся.

— Одна дама просит разрешения пересесть к вам. Надеюсь, вы позволите?

— Дама? — удивленно повторил Турецкий.

— Гм… Очень милая девушка. Если вы никого не ждете, она могла бы составить вам компанию.

— Нет, я никого не жду, — покачал головой бывший следователь. — И никого не хочу…

Закончить он не успел. Потому что в эту минуту к столику действительно подошла девушка, которой пройдоха-официант незаметно сделал приглашающий жест. Едва увидев ее лицо, Турецкий оцепенел.

— Здравствуйте, — мелодично произнесла она. И улыбнулась — скромно и приветливо.

Ответа не последовало.

— Не может быть, — бледнея прошептал Турецкий. — Рита?! — В глазах девушки мелькнуло изумление. — Но… Ведь ты умерла! Тебя же убили, Рита?!

После смерти ее последнего клиента и того, что рассказала ей Ленка Никулина, Рита твердо решила уйти с этой работы. И немедленно, пока ее случайно не втянули еще в какую-нибудь грязную историю.

Вообще-то Ленка не сообщила ей ничего нового. Рита и сама прекрасно догадалась, что обработка «заказных» клиентов была организована мафией. Цели тоже были ей относительно ясны. Но участвовать в этом сознательно она не желала. Хотя «подруга» ее и уговаривала.

«Какая тебе разница — кого раскручивать?! Деньги ведь не пахнут! Ты прикинь: эта жлобская администрация отстегивает тебе какие-то жалкие сто баксов в месяц! Плюс смешные проценты и премиальные. Но все равно: разве за них стоит так вкалывать?! А с этими ты будешь иметь по сто баксов с одного клиента! И еще за дополнительные услуги…»

«А если назавтра еще кто-нибудь из них пустит себе пулю в лоб?» — возражала Рита.

«Ну и хрен с ним! Что он тебе, родной? И вообще: откуда ты знаешь, как эти козлы свои миллионы нахапали!? Все они, гады, одним миром мазаны! Хапуги проклятые…»

«Нет, Лена, я так не могу. Не могу и все…»

«Ну и дура!.. Не понимаю я тебя. С виду — умная баба. А ведешь себя, как эта, блин, забыла… А — идеалистка! На что ты надеешься? Чего ждешь? Прекрасного принца?! Так не бывает их — перевелись! Сама ведь уже давно поняла, что все мужики полное дерьмо! Кобели вонючие! Им от нас только одно нужно… Ну и какого черта мы должны с ними церемониться?! Заплатил — отвали! Следующий… Подумай: тебе ведь скоро тридцать! Еще немного — и жизнь кончена! А что ты в этой жизни видела?»

Но Рита была непреклонна. Подобное отношение к мужчинам она действительно отчасти разделяла. На то были свои причины. И все же идти по этой скользкой дорожке ей было невмоготу. Как с некоторых пор стала невмоготу сама мысль о физической близости с мужчиной…

Для Ленки все было проще. Рита знала, что в свободное от работы время подруга оказывает своим клиентам «дополнительные услуги». Или, попросту говоря, путанит. Многие девушки — ее коллеги занимались этим. Бдительная администрация, конечно, была в курсе. Однако смотрела на «левые доходы» сотрудниц как бы сквозь пальцы и не забывала при этом с помощью разнообразных ухищрений взимать и свою долю.

А между тем Рита пользовалась огромным успехом. Каждый вечер она получала более чем заманчивые предложения, сулившие ей безбедную и легкую жизнь. Порой ополоумевшие клиенты готовы были, что называется, снять последнюю рубаху, чтобы добиться ее благосклонности. Но тщетно. На работе она предпочитала строго придерживаться инструкции. А в остальное время мужчин для нее просто не существовало.

В этот вечер Рита пришла в ночной клуб с твердым решением немедленно уволиться. Выслушав ее, старший менеджер по работе с персоналом сделал удивленное лицо и невинно поинтересовался:

— Тебе что, мало платят, девочка? Можно добавить…

Рита продолжала настаивать, ссылаясь при этом на семейные обстоятельства. Но проницательный Сергей Эдуардович довольно быстро ее раскусил и невозмутимо заметил:

— Что ж, дело твое. Но сегодняшний вечер тебе все равно придется отработать…

— Но я не могу! — с отчаянием возразила Рита.

— Придется, детка. Как говорят: «Надо себя заставить…» — Эту фразу из популярного анекдота про «новых русских» он всегда охотно цитировал.

Представив, что ей необходимо провести среди этой мерзости и фальши еще один невыносимый вечер, Рита едва не расплакалась. Но выбора у нее не было. Чтобы без осложнений получить свою трудовую книжку, она должна была пройти через это. Пройти буквально стиснув зубы. И девушка обреченно направилась переодеваться.

Это была она. Турецкий узнал бы ее из тысячи, из десяти тысяч! Та же изящная, стройная фигура… То же милое лицо, с высоким лбом и вьющиеся льняные волосы… Те же печальные серые глаза… Казалось, за прошедшие годы она совершенно не изменилась! Будто и не было вовсе того далекого ноябрьского дня и роковой автоматной очереди, которая разорвала ему сердце…

— Рита, — ошеломленно произнес Турецкий, глядя на нее как на привидение. — Это невозможно, Рита…

— Добрый вечер, — еще раз улыбчиво повторила девушка и, не дожидаясь приглашения, уселась за его столик. — Вообще-то меня зовут Лариса. Наверное, я вам кого-то напомнила?

Турецкий не ответил, продолжая изумленно ее разглядывать. Она сидела перед ним живая и невредимая. И улыбалась ему той незабываемой, загадочной и немного грустной улыбкой Джоконды, которая в свое время сводила его с ума. Лишь горестные морщинки возле губ у нее почему-то исчезли. И вся она выглядела заметно помолодевшей — похорошевшей и преобразившейся.

Он смотрел на нее, не отрывая глаз, долго, очень долго. И вспоминал их первую встречу, и первый поцелуй, и первую ночь, которую она ему подарила. В одно мгновение ему до мельчайших подробностей вспомнилось все, что было связано с нею и бережно хранилось до сих в потаенном уголке его сердца… Конечно, до нее и после нее у него были другие женщины. Но именно она — в ту пору судмедэксперт Маргарита Счастливая, — была и осталась навеки его первой и единственной любовью.

— Рита…

— Вы ошибаетесь, — мягко улыбнулась девушка. — Меня зовут Лариса. Вы меня слышите?

Турецкий вздрогнул. И устало покачал головой, отгоняя мучительные воспоминания.

Но удивительное видение не исчезло. Она по-прежнему сидела перед ним и улыбалась. Наяву. Воскресшая из небытия…

— Что? — удивленно произнес он. — Что ты сказала?

— Я сказала, что меня зовут Лариса.

— Какая Лариса? Откуда?!

— Лариса — это я. А вы, наверное, приняли меня за другую?

— Другую…

Наконец он начал что-то понимать. И постепенно осознал, что перед ним действительно сидит другая девушка. Совершенно другая! А их поразительное сходство — просто необъяснимая фантазия природы. Он слышал, что такое в природе бывает, но до сих пор с этим не сталкивался. Невероятно — они были похожи, как сестры-близняшки. С той лишь разницей, что у настоящей Риты такой сестры никогда не было…

В тот же миг он ощутил пустоту. Будто молния внезапно озарила его душу и тотчас померкла. Угасла какая-то несбыточная надежда на чудо. Осталась только щемящая боль. Вечная боль безвозвратной утраты.

— Лариса… — угасая, повторил он.

— Можно просто Лара.

— Лара… Вы пьете коньяк, Лара?

— Вообще-то не пью. Но с хорошим человеком иногда можно. Если, конечно, я вам не помешала.

— Ни в коем случае, — возразил Турецкий. И тотчас налил ей коньяку. — Давайте выпьем… За знакомство.

— Давайте. Только вы еще не назвали мне своего имени.

— Турецкий. Александр Борисович… Да просто Саша.

— Очень приятно.

Слегка пригубив ароматный напиток, она поставила рюмку на столик и снова улыбнулась:

— Ну вот мы с вами и познакомились… Извините, что я к вам так, без приглашения. Я сидела одна. Вот за тем столиком. Но ко мне стали приставать. И пришлось искать защиты у хорошего человека.

— А почему вы решили, что я хороший?

— Не знаю. Мне так сразу показалось, когда я вас увидела. И еще мне показалось, что вам было очень грустно… А вы что подумали, когда увидели меня?

Турецкий неопределенно пожал плечами.

— Так, ничего особенного…

Их глаза на мгновение встретились. И Турецкий сразу ощутил какую-то магнетическую власть ее загадочного взгляда. Казалось, случайно заглянув человеку в душу, она могла свободно читать ее, словно открытую книгу.

— Вы… любили ее? — выдержав паузу, спросила она.

— Любил, — со вздохом ответил он.

— А что случилось потом?

— Ее… Она умерла.

— Это было давно?

— Очень давно. Пятнадцать лет назад…

«Но вы до сих пор ее любите?» — спросили ее глаза.

«Выходит, люблю», — молча ответил он.

— Наверное, я немного на нее похожа?

— Очень похожи… Невероятно!

Девушка опустила глаза.

— Значит, я не ошиблась. Вы действительно хороший человек, Саша…

— Да с чего вы взяли?

— Потому что умеете так любить. А это не каждому дано… Вы счастливый человек, только сами об этом не знаете.

— Чепуха, — отмахнулся Турецкий. — Я человек конченый… И вообще, давайте мы с вами еще выпьем!

— Давайте. Только я, если можно, шампанского…

С момента их знакомства прошло каких-то несколько минут, а Турецкий уже чувствовал себя так, будто они были знакомы целую вечность и просто давно не видели друг друга. Эта удивительная девушка очаровала его. Она была умна, обаятельна, женственна. Ее окружала та особенная пленительная атмосфера, которая свойственна не просто красивой женщине, но женщине с большой буквы — Ее Величеству Женщине… Ради такой каждому настоящему мужчине хочется совершить что-нибудь невероятное, головокружительное. Например, прыгнуть очертя голову с крыши или достать с неба звезду. Она была достойна любого подвига. И хотя Турецкий не без оснований считал себя настоящим мужчиной, он не полез на небо за звездой, а просто сидел рядом с ней…

— А вы чем занимаетесь, Саша? — спросила она. — Мне кажется, у вас какая-то романтическая профессия.

— Очень романтическая, — язвительно усмехнулся Турецкий. — До крайности…

— И все-таки?

— Ну, если вы настаиваете… Я специалист по разгребанию чужой грязи, извините за откровенность…

— Вы работаете в милиции? — с тревогой спросила она.

— Почти угадали. Вообще-то я… сыщик. Частный детектив, — невесть почему брякнул Турецкий.

— Очень интересно! Но… почему вы назвали себя конченым человеком?

— Долго объяснять. Скажем, это свойство моего характера, приносящее другим одни несчастья. И давайте не будем об этом говорить.

— Не будем, — деликатно согласилась она. — Лучше выпьем. За прошлое и будущее…

Это была неплохая идея. По-правде говоря, Турецкий всегда был не прочь выпить. И по возможности старался избегать людей совершенно непьющих. Как говаривал знаменитый Сэм Спейд: «Если человек остерегается пить, значит, он не доверяет самому себе». Пить он мог сколько угодно и почти не пьянел. Единственным человеком, способным одолеть его в этом, был только Славка Грязнов. Но тот в последнее время стал все больше заботиться о своем здоровье.

— За будущее? — скептически усмехнулся бывший следователь. — Нет, если не возражаете, мы будем пить за настоящее. За вас, Ларочка. Извините за фамильярность…

Девушка не возражала. Напротив, ей даже нравилось подобное обращение, поскольку так ее ласково называли только близкие и друзья, в число которых незаметно попал и он.

Близость очаровательной женщины сделала свое дело. В Турецком проснулся истинный джентльмен и неутомимый ловелас. Постепенно он напрочь забыл обо всех своих несчастьях и принялся самозабвенно ухаживать за новой знакомой, которая почему-то считала его хорошим человеком и, казалось, тоже была искренне рада знакомству.

Для начала Александр Борисович сделал широкий жест — заказал для своей дамы фантастически дорогую бутылку самого лучшего французского шампанского, а впридачу — пропасть изысканных и дорогих закусок. Только сейчас он наконец в полной мере оценил неожиданную щедрость своего американского друга. Благодаря ему бывший следователь, можно сказать, впервые в жизни познал недоступное удовольствие — безоглядно тратить деньги.

— А чем занимаетесь вы, Ларочка? — основательно захмелев, поинтересовался он.

— Я художник. Художник-дизайнер. Работаю в крупной фирме, занимающейся оформлением офисов и квартир.

— Хорошая профессия.

— Мне нравится. По-моему, чтобы быть счастливым, человек непременно должен заниматься любимым делом…

— А вы счастливы, Ларочка?

Девушка смущенно опустила глаза.

— В том, что касается моей работы, — наверное.

— А в остальном?

— В остальном сложнее… Если вас интересует, замужем ли я, вынуждена признаться, что нет.

— Вы об этом сожалеете?

— Я стараюсь ни о чем в жизни не жалеть. Это бессмысленно. И портит настроение.

— И все же, извините за бестактность, почему вы сегодня одна?

— Так получилось, — ответила она его словами. — Впрочем, особого секрета здесь нет… Два месяца назад я познакомилась с одним человеком. Тоже художником. Мы стали встречаться. Сначала как друзья, а потом… Сами знаете, как это бывает. Мне даже казалось, что он меня любит. Я верила ему… А недавно случайно узнала, что он женат. И все это время просто обманывал меня… Вот я и решила с горя напиться. Но это оказалось сложнее, чем я думала. Особенно в одиночку…

— Мерзавец. Обмануть такую девушку! — искренне возмутился Турецкий.

— Не стоит о нем. Его для меня больше не существует… — твердо отрезала она. И помолчав, спросила: — А вы женаты, Саша?

— Представьте, женат, — честно признался он. — Уже пять лет.

— И кто она, если не секрет?

— Пианистка, — вздохнул Турецкий. — Не так, чтобы очень известная. Но талантливая…

— Почему же вы вздыхаете? Вы… несчастливы с ней?

— Трудно сказать… В последнее время я ее слишком редко вижу. То работа, то она надолго уезжает. И вообще… Нелепо все как-то. Нескладно… — При мысли об Ирине его вновь охватила прежняя тревога, но усилием воли он тотчас ее отогнал. — Чем больше об этом думаю, тем вернее убеждаюсь, что я, наверное, сломал ей жизнь.

— Почему вы вините в этом только себя?

— На то есть причины. Если женщина плачет, виноват в этом обычно мужчина. А она у меня слишком часто плакала…

— Странно, — задумчиво произнесла девушка. — Глядя на вас, я бы не сказала, что такой человек может сломать женщине жизнь.

— Может. Еще как может! И самое ужасное, что понимать это начинаешь слишком поздно… Простите. Мне трудно говорить об этом.

Турецкий рассеянно глянул в зал. Там творилась прежняя разнузданная вакханалия. На сцене элегантный мужчина в смокинге под аплодисменты зрителей ловко выделывал разнообразные фокусы с зажженными сигаретами. Под конец разом прикурил штук десять и, не поморщившись, сжевал и проглотил. Судя по выражению его лица, это доставляло ему невыразимое удовольствие:

— Я слышала, что здесь есть казино, — неожиданно заметила девушка. — Вы когда-нибудь играли, Саша?

— Только со смертью, — иронически усмехнулся он. — Но эти игры особого дохода не приносят.

— Тогда, может быть, сыграем на удачу? — предложила она. — У меня есть немного денег…

— Забудьте о них! — барственно отмахнулся Турецкий. И вместе со своей дамой решительно отправился в казино.

У входа в игральный зал ему пришлось основательно раскошелиться. Затем угрюмые молодчики, молочные братья знаменитого Шварценеггера, только с рязанскими физиономиями, его столь же основательно прошмонали и велели предъявить паспорт.

— Я слышала, здесь такой порядок, — пояснила Лариса. — Они должны занести нас в картотеку…

Впрочем, у нее документов они почему-то не спросили и обыскивать тоже не стали. Но этому Турецкий просто не придал значения.

В казино было довольно многолюдно. Здесь царила вполне мирная, деловитая атмосфера. Но за этим внешним спокойствием чувствовался вулканический накал страстей. Достаточно было взглянуть на раскрасневшиеся влажные лица игроков. В основном это были респектабельные «новые русские» обоего пола. Почти без труда угадывались и представители российской мафии. Мелькали какие-то знакомые лица из богемных и журналистских кругов и просто азартные охотники за удачей неопределенного рода занятий. И конечно, подобающие месту роскошные проститутки.

Турецкий невольно вспомнил злосчастного Роберта Веста — непревзойденного карточного гения, прогремевшего на всю Россию «короля казино». Увы, его счастье длилось недолго. Бедняга понял слишком поздно, что за успех тоже надо платить. Платить собственной жизнью…

Играть здесь можно было на выбор: в рулетку или в карты. Отдельно располагались фирменные игральные автоматы, именуемые во всем мире не иначе как «однорукий бандит». Не сговариваясь, новоявленные игроки выбрали рулетку и уселись рядом за стол с зеленым сукном.

— Вы знаете, новичкам обычно везет, — шепнула ему Лариса. Глаза ее разгорелись. На щеках выступил легкий румянец.

— Делайте ставки, господа, — невозмутимо заявил крупье.

Вручив девушке несколько фишек, Турецкий всецело доверил свою удачу ее легкой руке. Поколебавшись, она поставила их на «зеро» и взволнованно улыбнулась своему компаньону.

— Ставки сделаны, господа…

Потом завертелось колесо. Весело застрекотал маленький костяной шарик. И вскоре невозмутимый голос крупье объявил:

— «Зеро»…

— Мы выиграли! — обрадовалась девушка. И принялась делать новые ставки.

Вопреки расхожим представлениям об азарте ничего похожего Турецкий не испытывал. Выигрывать, разумеется, было приятно. И само это занятие приятно щекотало нервы. Но куда занятнее было наблюдать за лицами тех, кто играл всерьез, рассчитывая встать из-за стола миллионером. Таковых здесь было немало. Один даже показался бывшему следователю знакомым. «Не иначе, в прошлом мой фигурант, — подумал он. — Только по какому делу он у нас проходил?»

Между тем его очаровательная спутница, похоже, увлеклась игрой не на шутку. Ей действительно везло. Александр Борисович только успевал сгребать в кучку разноцветные жетоны. Впрочем, играла она довольно скромно.

— Может, рискнем по-крупному? — предложил Турецкий.

— Только вы сами. Я боюсь…

Дождавшись нужного момента, бывший следователь занес над столом руку с целым столбиком крупных фишек и, многозначительно усмехнувшись, демонстративно опустил их на роковое число «13».

Послышался взволнованный шепоток. Суеверные игроки тихо обсуждали этот самоуверенный жест новичка.

И снова замельтешило колесо, суетливо поскакал резвый и неугомонный шарик.

— Выиграл номер тринадцать, — зловеще объявил крупье и бросил на победителя укоризненный взгляд.

За спиной у Турецкого кто-то ахнул. Выигрыш оказался хотя и не самым крупным, но впечатляющим. Некоторые даже пересели к счастливчику поближе, чтобы наблюдать за игрой.

Серые глаза Ларисы светились искренним восхищением. Ради этой минуты несомненно стоило рисковать.

— Пожалуйста, давайте уйдем! — неожиданно взмолилась она. — Я чувствую, такая удача не может повториться дважды…

Но Турецкий лишь скептически усмехнулся. Отступать вообще было не в его правилах. Тем более когда рядом с тобой такая чудесная девушка. От волнения она невольно прижалась к нему, и, воспользовавшись этим, он прикрыл ладонью ее руку.

Игра продолжалась. Ставки начали возрастать. За какой-то час бывший следователь успел выиграть столько, сколько ему не удалось бы заработать до конца жизни, если бы ему суждено было ее прожить. И продолжал выигрывать еще, чем явно поверг в тихую панику внешне невозмутимого крупье. Обступившие стол мафиози со снисходительными ухмылками приглядывались к новичку, несомненно собираясь предложить ему после игры «добровольно» поделиться с братвой. А роскошные путаны откровенно бросали на него томные взывающие взоры.

— Все, я больше не могу, — внезапно заявила ему Лариса и решительно встала из-за стола.

Поделившись с нею фишками, Турецкий хладнокровно предложил девушке попытать счастья с «одноруким бандитом». Но, как только она ушла, ветреная фортуна в одночасье отвернулась от него. И бывший следователь по особо важным делам проиграл все с такой же фантастической легкостью, как и выиграл. Когда он вставал из-за стола, никто из присутствующих даже не обратил на него внимания…

Покинутый ими столик оставался незанятым. Но расторопные официанты уже поспешили убрать с него остатки роскошного пиршества.

Взглянув на изящные золотые часики, Лариса с виноватой улыбкой намекнула, что ей пора домой.

— Половина третьего? — в хмельном кураже заметил Турецкий. — Голубушка, но это же детское время! И потом, мы не можем так просто расстаться, — добавил он, обнимая девушку. — Тем более дома вас никто не ждет…

— Отчего вы так решили?

— Глаза женщины могут скрыть все, кроме одиночества…

— Как и глаза мужчины, — улыбнулась она.

— «Просто встретились два одиночества. Развели у дороги костер…» Лара, прошу вас, — дрогнувшим голосом вдруг произнес он. — Не уходите… Мне было так плохо. А вы — вы буквально воскресили меня! Умоляю вас — побудьте со мной еще немного…

— Ну, если только немного, — пожав плечами, согласилась девушка.

Порывшись в карманах, Турецкий обнаружил, что от всего его дармового богатства осталась какая-то пара сотен. Но и этого было вполне достаточно, чтобы заказать еще немного столь же отменной выпивки.

Знакомый пройдоха-официант молниеносно выполнил заказ, со странной усмешкой взглянув на Ларису.

— Вы его знаете? — спросил бывший следователь.

— Нет. Они все здесь так улыбаются… Пожалуйста, налейте мне еще шампанского…

С той минуты, как они снова уселись за стол, Турецкий уже не выпускал ее руки из своей. Он чувствовал, что теряет голову, но ничего не мог и не хотел с собой поделать. Так уж он, старый греховодник, был устроен. Эта девушка словно околдовала его. В ней как бы соединились воедино лучшие черты всех женщин, кого он знал и любил до сих. Она стала для него живым воплощением женственности и красоты. Прекрасным и недосягаемым идеалом, к которому неосознанно стремится каждый настоящий мужчина. Ради нее он готов был не колеблясь расстаться не то что с этими дармовыми деньгами, но даже с собственной жизнью. И, конечно, напрочь позабыл о своей смертельной болезни…

— Лара… — с нежностью повторял он ее мелодичное имя, — Ларочка… — И почти не осознавая того, что делает, продолжал пить и говорить ей все обычные в таких случаях пронзительные слова: о том, как он одинок; как всю жизнь мечтал встретить именно такую девушку; как невыносимо он будет страдать, если больше не увидит ее. Словом, они непременно должны еще встретиться…

Она слушала его молча, время от времени поднося к губам свой недопитый бокал, и только улыбалась той загадочной улыбкой Джоконды, которая сводила его с ума.

Потом они танцевали — сплетенные в нежном объятии среди полутемного зала, точно были здесь совершенно одни. От близости ее гибкого тела его, будто распаленного мальчишку, невольно пробирала дрожь. И вновь он продолжал шептать ей на ухо всякие цветистые слова. Называя ее, как прежде, Ритой, благодарил за этот незабываемый вечер и умолял поехать к нему. Потому что им нельзя, решительно нельзя было расставаться. Иначе ее убьют — снова убьют! И он навеки ее потеряет… Не отвечая ему ни «да», ни «нет», она положила голову на его плечо и отрешенно смотрела в пространство, точно слышала все это уже не раз, но продолжала слушать, потому что такие слова не могут не нравиться женщинам. Она была с ним, но в то же время — где-то далеко. Быть может, в той безвременной вечности, откуда не иначе как чудом ненадолго вернулась…

Что было потом, Турецкий помнил довольно смутно. Кажется, она согласилась. Но сказала, что ей надо на минуточку выйти. И ушла. Дальнейшие воспоминания были отрывочны и бессвязны. Очевидно, его куда-то несли. Погрузили в какую-то машину. Чья-то пьяная голова упала ему на грудь и долго качалась на ней, пуская слюни. Последнее, что он помнил, прежде чем окончательно отключиться, была опять-таки эта голова, которая, открыв бессмысленный глаз, заплетающимся языком спросила у Турецкого:

— Вован… Слышь, Вован… Неужто я в натуре просадил тридцать «лимонов»?!

Петровка, 38

Утро

Когда бывшему директору небезызвестного сыскного агентства «Глория» Вячеславу Ивановичу Грязнову предложили снова надеть привычный милицейский мундир и в новом чине полковника стать первым заместителем начальника МУРа, он, несмотря на заманчивость предложения, согласился далеко не сразу.

По правде говоря, после года самостоятельного плавания в суровом море частного предпринимательства, где он был сам себе хозяином и успел изрядно укрепить свое материальное положение, возвращаться к прежней жизни, с ее суматошными буднями и более чем скромной зарплатой, ему, разумеется, не хотелось. Отчасти это было равносильно возвращению в прошлое, с которым Вячеслав Иванович, как ему казалось, решительно покончил. Но были в этом предложении и свои положительные стороны. В частности, реальная возможность заниматься настоящим делом (привлекательная вообще для любого профессионала), на фоне которого работа в частном сыске была хотя и весьма прибыльным, но все же легкомысленным дилетантством.

При всех достоинствах этой работы за год с небольшим она порядком осточертела бывшему оперативнику. В самом деле: ну сколько можно было копаться в чужом грязном белье, подглядывать и подслушивать, подчиняясь нелепым прихотям тех сумасбродных толстосумов, которым просто некуда девать свои денежки?! Как не может матерый волкодав без отвращения травить зайцев, так не может и прирожденный оперативник всерьез заниматься частным сыском. Масштабы не те — не тот азарт. Ведь именно азарт влечет настоящего охотника.

Внес свою лепту и племянник Дениска. Успевший основательно поднатореть в частном сыске, он принялся настойчиво увещевать «дядю Славу» вернуться в МУР, с тайной целью самому занять кресло директора сыскного агентства. (Ибо передать его было просто некому, а закрывать «Глорию» Грязнову не хотелось.) И в конце концов своего добился.

Взвесив все «за» и «против», Вячеслав Иванович предложение принял, а сорванца-племянника действительно поставил руководить «Глорией». К слову сказать, в свои двадцать с небольшим лет Дениска был не только на удивление серьезным парнем, но и успел стать довольно опытным сыщиком. Участие вместе с Сашей Турецким в нескольких серьезных делах явно пошло ему на пользу. Кроме того, он успешно выполнил поставленное дядей главное условие — поступил на заочное отделение юрфака.

Убедившись, что дело его находится в надежных руках, сам Вячеслав Иванович с легким сердцем наконец принял предложение и, покинув свой модерновый офис на Неглинной, вновь перебрался на Петровку, 38, а на двери его нового кабинета тотчас появилась соответствующая табличка: «Первый заместитель начальника МУРа полковник Грязнов Вячеслав Иванович».

В это утро все коллеги и подчиненные Вячеслава Ивановича невольно отметили, что находился он не в лучшем расположении духа, а посему старались без необходимости не попадать под горячую руку.

Состояние полковника Грязнова объяснялось несколькими серьезными причинами, главной из которых было общее нервозное состояние, царившее на Петровке в последнее время. Дело в том, что по Москве давно ползли слухи о наличии в городе пресловутых чеченских террористов, которые, однако, еще не подтвердились ни одним террористическим актом. Но верховное начальство заранее накрутило всю милицию на предмет особой бдительности. Вдобавок накануне неожиданно сорвался дружеский именинный вечер у его старого друга Сашки Турецкого. А между тем Вячеслав Иванович готовился к этому событию заранее и уже настроился приятно скоротать время за дружеским разговором. И вдруг на тебе: без объяснения причин Турецкий сообщил ему по телефону, что вечер отменяется. У него, мол, срочное дело (как всегда!). Принял скомканные поздравления Грязнова и сразу повесил трубку. Что с ним опять приключилось?

Вячеслав Иванович поначалу обиделся. А затем, смягчившись, позвонил Косте Меркулову. Уж он точно должен был знать, что с его подчиненным происходит?

«Ничего особенного, — замялся Константин Дмитриевич. — Так, одно срочное дело…»

«Надеюсь, чисто служебное? У него ничего не случилось?» — встревожился Грязнов.

«Ну разумеется, служебное. И не беспокойся, у Саши все в порядке».

«А что за дело? Меня просветить не хочешь?»

«Пока не могу, Славик, — уклончиво ответил Меркулов. — Придет время, сам обо всем узнаешь».

«Угу», — буркнул Вячеслав Иванович. И снова обиделся. На сей раз уже на старого друга Костю. Что там у них с Турецким за тайны мадридского двора?!

Наутро полковник Грязнов приехал на службу не в духе и сразу окунулся с головой в повседневную милицейскую рутину. Дел, как всегда, было невпроворот и одно другого круче. Вдобавок из головы у него уже второй день не выходила одна странная история, из которой, как подсказывала интуиция, тоже могло вырасти не менее крутое дельце.

В минувшую пятницу на прием к замначальника МУРа едва ли не с боем пробилась женщина. Средних лет, скромная и миловидная работница часового завода, которую долго футболили дармоеды из Перовской окружной милиции.

Выслушав ее, Вячеслав Иванович заметно помрачнел. Будучи опытным сыщиком, он тотчас смекнул, что история о пропавшем мальчишке может оказаться куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Так оно и случилось.

За выходные дни ребята из соответствующего отдела подготовили и положили ему на стол необходимую информацию, которую он по приезде на Петровку принялся обстоятельно изучать и вскоре пришел к весьма неутешительному выводу…

За минувшие полгода в Москве и области заметно участились случаи бесследного исчезновения детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Разумеется, исчезали они и раньше. И повинны в этом были не только всевозможные маньяки и извращенцы. Но порой и сами родители. Одни безудержно пили и нещадно избивали своих чад, которые бежали от них куда подальше. Другие попросту не занимались воспитанием, в результате чего дети обычно попадали в разнообразные истории… То и дело в хронике происшествий столичных газет появлялись трогательные детские фотографии с пометкой: «разыскивается без вести пропавший…»; «Ушел из дома и не вернулся…» К этому все привыкли. Никого это не удивляло. В том числе и здесь, в МУРе. Лишь накапливались заявления от безутешных родителей и велась почти безрезультатная работа.

Но проанализировав все факты, Вячеслав Иванович обнаружил настораживающую тенденцию. В последнее время стали исчезать не только дети из неблагополучных семей, составлявшие основной контингент подобной статистики, но и вполне благополучные дети из нормальных семей малого и среднего достатка, и наконец, даже дети бизнесменов. Исчезали они необъяснимо и бесследно. Причем, как уверяли родители, исключительно послушные и здоровые дети, не имевшие дурных наклонностей, а также не замеченные в дурных компаниях. Выкупа за них никто и никогда не требовал. Трупов тоже нигде не находили. Словом, чертовщина какая-то. А может, НЛО? Впрочем, подобные домыслы были к лицу досужим журналистам, а не заместителю начальника МУРа.

Даже на первый взгляд было ясно, что в Москве наверняка действует банда, промышляющая не банальным киднеппингом, но чем-то посерьезнее. А вот чем именно — это Грязнову еще предстояло выяснить…

Около полудня в кабинет Вячеслава Ивановича робко заглянул Женька Акимушкин, бывалый оперативник, из тех, кому звезды годами на погоны не падают, но кому можно доверить любое серьезное дело. Поискать следы исчезнувшего мальчишки Грязнов поручил ему в ту же злополучную пятницу. И судя по выражению лица Акимушкина, поиски эти увенчались определенным успехом.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — по уставу скромно отрапортовал Акимушкин.

— Здорово, Женька, — буркнул Вячеслав Иванович. — Проходи, садись… И прекрати ты с этими «благородиями». Мы же с тобой сто лет друг друга знаем… Рассказывай лучше, чего раскопал?

В том, что Акимушкин непременно что-то раскопает, Грязнов почти не сомневался. Женька был человеком вдумчивым и наблюдательным, чуждым всякого рода верхоглядства, которым подчас страдали молодые сотрудники угрозыска. В ходе следствия не упускал ни одной мелочи. Их для него просто не существовало. И благодаря этим «мелочам» нередко умудрялся распутать самые безнадежные дела, которые начальство давно успело «похоронить». Поэтому, наверное, до сих пор и оставался капитаном.

— Есть кое-какие ниточки, Слава. Тоненькие, но есть… В общем, начал я с опроса соседей. Они подтвердили, что мальчик действительно был хороший, скромный, вежливый. Ни в каких «художествах» ни в школе, ни во дворе замечен не был. Не дерзил, не ругался. Друзей имел немного, зато довольно обширные интересы.

— Ну-ка, ну-ка…

— В последнее время интересовался в основном электроникой. Строил радиоуправляемые модели. Сам мог починить радиоприемник, даже телевизор. Словом, не без способностей… В последний раз видели его, кстати, возле магазина электроники. Есть там такой, в Перово. Мать говорит, мечтал купить подешевке неисправный магнитофон и починить… Встретила его там соседка. Вертелся, мол, возле витрины, разглядывал технику. Навестил я этот магазинчик. Продавцы, как водится, ничего не видели и не слышали. А вот бомж местный, он там поблизости, возле киоска, стеклотарой промышляет, вроде узнал его по фотографии и рассказал, что в тот день этот самый мальчишка якобы помогал какой-то дамочке погрузить в микроавтобус коробку с телевизором.

— Номера случайно не запомнил?

— Шутишь. Какой там номер… Машина, говорит, иностранная, большая. Судя по описанию, микроавтобус.

— Ну а дальше что?

— А то, что телевизор-то мальчик погрузил, а потом сам на этой же машине и уехал…

— Ты уверен, что это был именно Сережа Краснолобов?

— Полной уверенности у меня, конечно, нет. Но если рассматривать возможный вариант похищения, то это вполне вероятно. Во всяком случае, больше его ни во дворе, ни в округе не видели.

— Молоток, Женька. Я знал, что на тебя можно положиться… Понимаешь, вырисовывается тут темное дело. Очень уж темное… Значит, так: мотай, старик, в Перово и потряси хорошенько этот магазин. Может, кто-нибудь еще что-то видел. Вот тебе «червонец» — заодно купи этому ханурику поллитру. Не исключено, что он еще что-нибудь припомнит… Уяснил?

— Ясно, товарищ полковник.

— Действуй, Евгений Максимович.

Проводив коллегу, Грязнов задумчиво остановился у окна. Постоял, утрясая в голове новые факты по этому странному делу. И уже намеревался заняться другими, но тут позвонил оперативный дежурный и встревоженно сообщил:

— Товарищ полковник, ЧП! Перестрелка на Сретенке. Есть убитые…

— Ясно, — буркнул Грязнов. — Сейчас буду…

Балашихинская городская больница

День

— Перелом не опасный. Скоро все срастется. Но какое-то время ему придется полежать в гипсе, — направляясь к отдельному боксу, говорила молодая женщина-врач двум сопровождавшим ее мужчинам.

Один из них, статный красивый молодец с лейтенантскими погонами на взмокшей форменной рубашке, был, конечно, Мишка Еремин. Слегка приотстав, он исподтишка любовался обтянутыми легким халатом точеными бедрами своей подруги. Другой, одетый в штатское, пожилой и сутулый, с низким прокуренным голосом и морщинистым лицом, тоже был из милиции. Но явно рангом повыше.

— Вообще-то ему повезло, — продолжала женщина. — Как-никак — со второго этажа сиганул. Другой бы разбился, а этот только ногу сломал. Да еще прополз до самого забора. Хорошо, что его ребята из «скорой» вовремя заметили…

— От кого же он пытался убежать? — глухо кашлянув, вслух подумал второй мужчина.

— Это вам должно быть виднее. На то вы и милиция…

Остановившись у двери в бокс, врач шепотом предупредила:

— Только вы поосторожнее, не волнуйте его. Он ведь еще не совсем «в форме». Последствия тяжелого нервного потрясения.

В ярко освещенной солнцем отдельной палате стояла одна-единственная койка, на которой с приподнятой на растяжках бесформенной ногой в гипсе лежал мальчик и испуганно глазел на вошедших.

— Не волнуйся, мой хороший, — ласково улыбнулась ему врач. — Это добрые дяди. Они из милиции. И хотят с тобой поговорить. Ты ведь расскажешь им, кто ты такой, правда?

Мальчик втянул голову в плечи и попытался натянуть на себя одеяло.

— Не в себе еще, — тихо пояснила женщина.

— Ну-с, здравствуйте, молодой человек, — улыбнулся пожилой мужчина. — Меня зовут Николай Степанович. Я следователь. А это мой помощник, лейтенант Еремин.

Но почему-то именно лейтенант вызывал у ребенка необъяснимый ужас. Заметив это, Николай Степанович шепнул напарнику:

— Слышь, Михаил, подожди, милок, за дверью. По-моему, он тебя боится…

Раздосадованный не столько тем, что ему не довелось принять участие в допросе, сколько необходимостью расстаться с подругой, Еремин вышел. После этого мальчик явно успокоился, и в глазах его появилось осмысленное выражение.

— Ну-с, я представился. Теперь твоя очередь. Как тебя зовут? — участливо спросил, усевшись рядом, Николай Степанович. — Или ты у нас герой безымянный?

Мальчик долго молчал, переводя испуганный взгляд с лица мужчины на лицо женщины, которая с доброжелательной улыбкой стояла в стороне.

— Сережа, — наконец прошептал он.

— А фамилия как? — обрадовался следователь. — Нам, браток, полагается знать и фамилию. Чтобы сообщить твоим родителям, что с тобой приключилось. Они ведь, наверное, уже волнуются…

Но мальчик отрицательно покачал головой, давая понять, что свою фамилию он не скажет. И неясно было: то ли он просто не хотел говорить, то ли боялся, что о случившемся действительно узнают его родители.

— Ну хорошо, — согласился Николай Степанович. — Не хочешь говорить — не надо. Лежи пока и поправляйся. А мы с товарищем к тебе еще как-нибудь зайдем. Проведаем. И вот еще что: из окна, пожалуйста, больше не прыгай. Ты здесь в полной безопасности. А если все-таки боишься, что сюда могут пробраться твои враги, я поставлю у двери охрану. Настоящего милиционера с автоматом. Ты мне веришь?

Обещание защитить его от неведомых врагов оказало свое действие. Мальчик закрыл глаза и тихо заплакал. И женщина, и мужчина терпеливо ждали, пока он снова заговорит. Теперь это непременно должно было случиться.

— Они там… В лесу… Под землей… Над ними разные опыты делают… — всхлипывая, произнес он.

— Кто они? — насторожился следователь, одновременно сделав знак женщине выйти. — Какие опыты? Ну-ка давай будем вспоминать вместе…

Когда полчаса спустя он вышел в больничный коридор, лицо его было сосредоточенным и мрачным.

— Ну что, Степаныч, — нетерпеливо накинулся на него Мишка Еремин. — Раскололся малец-то?

Следователь в штатском озабоченно сдвинул брови.

— Вот что, Михаил, дело намечается серьезнее, чем я думал. Возможно, придется обратиться за помощью в МУР. Есть у меня там один старый кореш… А мальчонку надо беречь как зеницу ока. Если пойдут слухи, всякое может случиться. Так что организуй здесь круглосуточное дежурство своих ребят. И непременно с оружием. Все понял?

— Как не понять? — пожал плечами Еремин. — Организуем… А что он вам рассказал-то, Степаныч?

Но следователь Балашихинского УВД капитан милиции Николай Степанович Горенко, разминая пальцами «беломорину», уже задумчиво шагал по коридору.

Турецкий проснулся с чугунной головой и никак не мог сообразить: что же, собственно, произошло с ним накануне? Затем принял ледяной душ, и в голове у него несколько прояснилось. Понемногу прокурор вспомнил события минувшего вечера, который он — даже не верилось — действительно провел в ночном клубе! Значит, это был вовсе не сон, и он познакомился с девушкой, необычайно похожей на погибшую пятнадцать лет назад Риту Счастливую?! Вот тебе и очередная случайность. Или просто совпадение? Ведь только вчера они с Костей ее вспоминали…

Наконец после лечебной дозы американского виски в голове у Турецкого наступило полное просветление, и он снова ощутил себя не только полноценным человеком, но и ведущим следствие прокурором. И тотчас оказался лицом к лицу с прежними неразрешимыми вопросами.

Выйдя из дома, Александр Борисович уже точно знал, что по прибытии в Генеральную прокуратуру он первым делом займется поисками Кулика. В настоящий момент это было самое главное. Ему до сих пор хотелось верить, что коллега из авиатранспортной прокуратуры жив и просто не сумел позвонить вчера по какой-то сугубо житейской причине. Может быть, он уже позвонил сегодня?

Однако Лиля Федотова, к которой Турецкий обратился с этим вопросом, только пожала плечами:

— Нет, Саша, никакой Иван Иваныч (так должен был назваться Кулик) тебе не звонил. Кстати, а кто он такой? Что-то я такого не припоминаю…

Вместо ответа Турецкий поручил девушке прояснить некоторые интересующие его вопросы и немедленно приступил к поискам по уже разработанному им плану. Проще говоря, позвонил по одному из указанных Борей Немировским телефонов и, хотя не сразу, но все же нашел его в одном из офисов. Затем попросил у Меркулова дежурную машину и помчался в Центр международной торговли на Краснопресненской набережной.

Следуя указаниям Немировского, Александр Борисович не без труда отыскал друга в этом огромном комплексе модерновых зданий и офисов.

— Ну, как прошел вечер? — обрадовался американский друг. — Надеюсь, ты не слишком осерчал, что мне пришлось тебя бросить?! Сам понимаешь, бизнес.

— Все было прекрасно, — натянуто улыбнулся Турецкий. — Я даже не знаю, как тебя благодарить. Только, знаешь, я, кажется, все проиграл в рулетку…

— Вот и отлично! Зато оторвался на всю катушку, сыщик мой неутомимый. А как у тебя вообще с деньгами? Может, тебе еще подбросить?

— Ни в коем случае! — запротестовал Александр Борисович. — Мне и за этот вечер с тобой до пенсии не рассчитаться.

— No problems! Ты мне ничего не должен. Кроме хорошего душевного разговора…

Турецкий клятвенно пообещал, что они непременно еще «посидят» по российскому обыкновению, и с ходу перешел к делу.

— Кулик? Аркашка?! Конечно, не забыл, — сразу оживился Немировский. — Только я его, как и тебя, уже сто лет не видел. Слышал только, что он работает в авиационной прокуратуре.

— Авиатранспортной, — уточнил Турецкий. — Ты его хорошо знал?

— В то время довольно неплохо. По части водки он был не силен, но вообще парень отличный. Хотя и застенчивый не в меру.

— Скажи, Борис, Кулик способен был связаться с гэбьем?

— Это еще что такое?

— Да лубянских орлов мы с другом так называем.

— Ах, вот оно что! — усмехнулся Немировский. — Гэбье — надо будет запомнить… Нет, Аркадий был на такое не способен. Он их вообще на дух не выносил, потому что кого-то из его родных при Сталине расстреляли. И ему вечно приходилось это скрывать…

— Значит, добровольный контакт в принципе исключен?

— Я, конечно, не могу за него поручиться. Все-таки много лет прошло. Но, по-моему, Аркадия и насильно любить это гэбье было не заставить.

— Спасибо. А ты часом не помнишь его домашнего адреса?

— Трудный вопрос. Последний раз я был у него, когда мы с ребятами «обмывали» наши дипломы. Тогда они жили на Сущевском валу, в коммуналке. Но точно не могу сказать… Помню лишь, что возле мебельной фабрики.

— Кто они?

— Аркадий и его жена, Марина. Потом, кажется, родилась дочка… А зачем тебе это? С ним что-нибудь стряслось?

— Пока не знаю, — нахмурился Турецкий. — Но мне позарез необходимо его найти.

— Сожалею, — развел руками бизнесмен. — Но больше я ничего не могу тебе сказать. Если увидишь, привет от меня передавай, — добавил Немировский.

— Борис Семенович! — окликнула его кукольно хорошенькая секретарша. И вежливо улыбнулась Турецкому. — Вы не забыли? Нам пора на презентацию!

— Все, старик, я побежал ковать монету, — с виноватой улыбкой протянул руку американский друг. — Имей в виду: я скоро обратно улетаю. И если ты не позвонишь, буду считать тебя форменной скотиной!

…Из Центра международной торговли Турецкий велел шоферу гнать обратно в Генпрокуратуру. Один немаловажный вопрос он уже решил. Теперь предстояло решить другой: где же сам Кулик? А для этого не мешало бы узнать домашний адрес пропавшего коллеги.

На Новом Арбате водитель, долго подозрительно косившийся в зеркало, неожиданно огорошил «важняка» заявлением:

— Товарищ прокурор, а ведь за нами хвост!

Оглянувшись, Александр Борисович сразу заметил черный джип «чероки» с затемненными стеклами, который, соблюдая дистанцию, висел у них на хвосте. Появление этого джипа не было для него неожиданностью. И косвенно подтвердило самые худшие опасения. На всякий случай Турецкий «срисовал» в памяти его номер. Надо будет выяснить, что за орлы на нем колесили?

— Ну-ка, приятель, поводи его немного, — велел он шоферу.

Дежурная «Волга» пошла юлить по переулкам, но джип и не думал отставать. Похоже, кого-то очень интересовали ближайшие планы надзирающего прокурора. Однако делиться этими планами сам Турецкий был совершенно не намерен.

— Значит, так, проезжая возле метро, резко остановишься и выбросишь меня. Только бери поближе к станции. Понял?

— Ясненько…

Коварный маневр благополучно удался. Прежде чем ребята на джипе успели затормозить, Турецкий выскочил из машины и нырнул в подземелье. А там, как говорится, ищи ветра в поле. Вскоре он уже вышел на соседней станции и принялся звонить из автомата в общегородской адресный стол.

Вешняковская улица

День

Лифт опять не работал. Такое случалось здесь нередко и никого в Доме не удивляло. Кроме, пожалуй, одной Риты. И не только потому, что жила она на предпоследнем, восьмом этаже. Оставив в покое оплавленную сигаретами безответную кнопку вызова, девушка с досадой поморщилась и зашагала вниз.

После очередной бессонной ночи и пары часов мимолетного утреннего сна она чувствовала себя изрядно разбитой, и настроение у нее тоже было неважное. Однако Рита снова спешила на работу, чтобы навсегда с нею покончить.

О будущем она до поры не думала. На первое время ей вполне хватит тех денег, что она успела заработать в ночном клубе. «А дальше — будем посмотреть», как говорил брат Андрюшка. Скорее всего, придется вновь торговать картинами…

Осторожно спускаясь по лестнице в своих изящных бежевых «лодочках», Рита достигла третьего этажа и невольно замедлила шаг. На площадке стоял отвратительный запах сивухи и немытого человеческого тела. Это и неудивительно. Потому что прямо на ступеньках, загородив собой проход, сидел грязный мужик лет тридцати пяти — известный здешний алкаш, который вечно терроризировал жильцов своими пьяными выходками. Однако приструнить его никто из них, по российскому обыкновению, даже не пытался.

Услышав шаги, он повернул голову и уставился на Риту мутными отекшими глазами. Затем его небритое лицо исказила дебильная ухмылка. Не без труда поднявшись на ноги, он без лишних слов принялся расстегивать ширинку.

Девушка побледнела и машинально попятилась. Как назло, во всем подъезде не оказалось ни души!

Пьянчуга шел прямо на нее, демонстрируя на ладони свое грязное «достоинство» и постепенно оттесняя Риту в темный угол площадки. Спохватившись, она лихорадочно начала звонить сначала в одну, затем в другую квартиру. Но ответа не последовало. Очевидно, все были на работе.

— Иди сюда… — непослушным языком грубо приказал мужчина.

Вместо ответа Рита в ярости размахнулась и врезала ему своей модной сумочкой по роже. Явно не ожидавший такого отпора, алкаш на мгновение растерялся. Воспользовавшись этим, девушка отпихнула его и бросилась сломя голову вниз по лестнице. Вслед понеслась грязная ругань:

— Стой!.. Б..! Проститутка!.. Я тебя..!

Затем послышался тяжелый грохот и странный вскрик. Но Рита, хлопнув дверью, уже выскочила из подъезда…

Опомнилась она лишь возле станции метро. Сердце ее билось, словно птица в клетке. От отвращения и ужаса ее тошнило. Остановившись у входа в подземелье, Рита прислонилась плечом к выложенной кафельной плиткой холодной стене и с трудом перевела дух. Это неожиданное происшествие вдруг показалось ей недобрым предзнаменованием.

— Ну, чего встала?! — тотчас окрысились на нее нетерпеливые соотечественники. Никому, как водится, и в голову не пришло, что человеку, может быть, стало плохо. В эти минуты она была для них не человеком даже, а досадной помехой на дороге.

Рита обожгла ненавидящим взглядом эту кишащую толпу бездушных скотов, которые почему-то именовали себя людьми, и впервые ощутила не только невыносимое отвращение к ним, но и вообще к жизни. Это была не ее страна, не ее жизнь, не ее планета! Она оказалась здесь случайно. И единственным ее желанием было — навсегда вырваться отсюда. Единственным и… неисполнимым.

Стоило Рите появиться в административной части ночного клуба, как на нее откуда ни возьмись налетел Сергей Эдуардович. Будто специально дожидался ее прихода.

— Эй, Крылова, ну-ка пойдем со мной! — сухо распорядился он.

— В чем дело? Я за расчетом пришла, — удивилась девушка.

— Пойдем, пойдем! Разговор есть…

Еще никогда Рита не видела старшего менеджера по работе с персоналом таким взволнованным и растерянным. Его неизменно холеное лицо утратило самодовольный лоск, а глаза бегали, как перепуганные мыши.

— Что случилось? — спросила девушка, когда они вошли в его служебный кабинет, где уже сидел в кресле какой-то незнакомый солидный мужчина. Взглянув на него, Рита невольно подумала: «Типичный кагэбэшник». В свою очередь тот, едва увидев Риту, буквально впился в нее холодными пронзительными глазами, будто хотел прочесть на ее лице ответ на какой-то чрезвычайно важный вопрос.

Подойдя к девушке вплотную, Сергей Эдуардович тоже вдруг настороженно заглянул ей в глаза и нетерпеливо потребовал:

— Кто был с тобой вчера вечером? Ты знаешь этого человека? Ты была с ним знакома раньше?!

— С кем? — удивилась Рита.

— Не придуривайся! — неожиданно резко бросил он. — Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! Твой вчерашний клиент! Это ты пригласила его сюда?!

— Нет, — пожала плечами девушка. — Мы с ним только вчера познакомились. — И вдруг испуганно спросила: — С ним что-нибудь случилось?

— А тебе что за дело? Он твой знакомый?!

— Вовсе нет. Я же говорю, мы познакомились только вчера, в ресторане…

— Тогда почему спрашиваешь? Рита опустила глаза.

— Просто так.

— Врешь! — рявкнул старший менеджер. — Говори правду!

— Потому что позавчера другой мой клиент покончил жизнь самоубийством! — резко выпалила Рита. И опустив глаза, добавила: — Я прочла об этом в газете…

Незнакомый мужчина у окна заметно насторожился и обменялся с Сергеем Эдуардовичем выразительным взглядом.

— Кстати, любопытно узнать, о чем тогда рассказывал тебе этот несчастный самоубийца? — испытующе глядя на девушку, вдруг спросил старший менеджер.

На лице Риты невольно отразилось легкое замешательство.

— Так, ничего особенного… Просто всякую чепуху, как и большинство клиентов… Он был пьян, вы же понимаете. И вообще, я ничего не поняла. Мне нет до этого никакого дела…

Рита осеклась, чувствуя, что эти двое ей не верят. Возникла напряженная пауза. Затем, повинуясь едва заметному жесту незнакомца, Сергей Эдуардович продолжил допрос:

— Хорошо, вернемся к твоему вчерашнему клиенту… Значит, ты не была с ним знакома? И вообще не знала, кто он такой и чем занимается?

— Конечно, не знала! Пока он сам не представился. Сказал, что частный детектив…

Незнакомый мужчина язвительно усмехнулся.

— А что? — недоуменно спросила Рита. — Что все это значит?

— Это значит, что мы тебя спрашиваем, а ты нам отвечаешь! — отрезал старший менеджер. — Что еще он тебе говорил? О чем расспрашивал?

— Как все клиенты: кто я? чем занимаюсь? по чему одна?.. А я отвечала ему строго по легенде.

— Он предлагал тебе встретиться снова?

— Да… То есть, нет! Я же сказала, он вел себя, как все клиенты. Ему нужна была женщина, и он приглашал меня к себе…

— И больше ничего?

— Ничего.

— Он не спрашивал тебя о нашем заведении? О людях, которые здесь бывают? О персонале? Или о том застрелившемся клиенте?

— Это его совершенно не интересовало.

— А что он еще говорил о себе?

— Не так уж много… О своей работе он говорить отказался. Сказал лишь, что несчастлив с женой и вообще, что он конченый человек…

Незнакомый мужчина вновь язвительно усмехнулся.

— Он за кем-нибудь наблюдал? В ресторане или в казино?

— Не знаю. Я этого не заметила. А в казино он был увлечен игрой. Кажется, ему это даже понравилось…

— Кто был тот мужчина, с которым он сюда пришел?

— Я вообще не видела никакого мужчины… Когда Павел сказал мне, что есть клиент, тот уже сидел за столиком один.

— Судя по количеству заказанного им спиртного он еще до полуночи должен был свалиться под стол! А между тем провел здесь всю ночь. Тебя это не удивляет?

— Нет. Он провел эту ночь со мной и не хотел, чтобы мы расставались… А что касается спиртного, то, по-моему, он просто крепкий, настоящий мужчина…

— Это все, что ты можешь нам рассказать? Это все правда?!

— Да… Но вы мне так и не ответили, что все это значит?

— Ладно, — утратив прежний напор, устало вздохнул Сергей Эдуардович и бросил вопросительный взгляд на незнакомца. Но тот молча отвернулся к окну. — Можешь идти…

— Я бы хотела получить расчет. Немедленно, — решительно добавила Рита.

— Получишь. Все ты получишь… Кстати, а почему такая спешка?

— Я уже объясняла.

— Хорошо. Напишешь заявление. Я подпишу. Потом отнесешь в бухгалтерию. И отправляйся на все четыре стороны…

Прежде чем Рита вышла из кабинета, она успела заметить, как стоявший у окна мужчина извлек из кармана сотовый телефон и принялся срочно куда-то звонить. Неизвестно почему, но это ее насторожило. Девушка интуитивно поняла, что разговор пойдет именно о ней. Что бы все это могло значить?

Кулик жил на Профсоюзной, в обыкновенной невзрачной пятиэтажке, каких во множестве было понастроено по всей России. По координатам, которые дали ему в адресном столе, Турецкий нашел ее практически без труда. Теперь не плохо бы разыскать самого адресата. Но это могло оказаться значительно сложнее.

Отыскав нужный подъезд, Александр Борисович поднялся на третий этаж и принялся звонить в указанную квартиру. Ответом была мертвая тишина. Впрочем, Турецкий не особенно рассчитывал на иной оборот событий. Зато, тихонько зазвенев цепочкой, слегка приоткрылась соседняя дверь, откуда выглянуло настороженное око бдительной соседки.

— Вам кого, мужчина? — смерив незнакомца подозрительным взглядом, спросила крошечная старушка.

— Кулик Аркадий Викторович здесь проживает? — осведомился «важняк».

— Здесь. Только нету их никого. На даче они. Уехамши. А вы, мужчина, сами откудова?

— Из домоуправления, — уклончиво ответил Турецкий.

Старушка несколько осмелела и приоткрыла дверь пошире.

— И где у них дача?

— Далече. Аж во Владимирской области.

— Адреса случайно не знаете?

— Не знаю.

— Скажите, пожалуйста, в последние дни вы случайно вашего соседа не видели?

— Как же, приезжал он третьего дня. Ночевал тут. А после, должно быть, обратно укатил.

— Значит, прошлой ночью Аркадий Викторович дома не ночевал?

— Не слыхала. Я всегда слышу, когда у них дверь хлопает.

— Спасибо, гражданка, — заметно помрачнев, кивнул Турецкий и зашагал вниз по лестнице.

— Вы там скажите в домоуправлении, пущай нам горячую воду пустят! — проскрипела ему вслед старушка. — Ведь третий месяц без горячей воды сидим…

Выйдя на улицу, Александр Борисович машинально закурил и остановился у подъезда, собираясь с мыслями. Похоже, худшие его подозрения начинали оправдываться. Кулик не был провокатором. Скорее всего, он давно обдумал свой рискованный шаг и позавчера специально приехал в Москву для встречи с Турецким. И не его вина, что встреча не состоялась. Передумать он тоже не мог. В этом прокурор был совершенно уверен. Вывод напрашивался сам собой: за Куликом следили. И в последний момент успели принять «необходимые меры». Оставалось разве что искать его труп. Очередное звено в цепи этих загадочных преступлений. И случайностей. Которые отнюдь не всегда приводят к желаемому результату.

Решив немедленно заняться поисками трупа коллеги, Турецкий направился через двор в сторону Профсоюзной улицы. Но внезапно замедлил шаг и насторожился. В противоположном конце обширного и зеленого двора стоял в тени деревьев черный джип «чероки» с затемненными стеклами. И хотя «важняк» не мог видеть его номера, он сразу же почувствовал, что это был тот самый джип, который увязался за ним на Краснопресненской набережной. А это значит, что кто-то догадывался о его визите сюда. Его здесь ждали!

Уронив окурок, Александр Борисович невозмутимо развернулся и зашагал в противоположную сторону. И совершенно не удивился, краем глаза заметив, что джип плавно тронулся с места и черной тенью бесшумно заскользил следом. Свернув за угол, Турецкий в два счета перемахнул соседний двор и оказался на Профсоюзной улице. Джип выкатился через несколько секунд и остановился у перекрестка. Сомнений быть уже не могло. А вызывающее поведение хозяев «чероки» свидетельствовало о том, что у них были весьма серьезные намерения.

К счастью, в этот самый момент рядом притормозил желтый милицейский «козел». Воспользовавшись своим удостоверением, Александр Борисович попросил ребят из поднадзорной ему милиции срочно подбросить его на Петровку, 38.

Загадочный черный джип вначале увязался следом, но вскоре отстал и растворился в потоке машин.

Уволиться с работы всегда проще, чем ее получить.

Написав заявление, Рита, как и было велено, отнесла его в бухгалтерию. Но тут возникли неожиданные трудности. Элегантная женщина с растерянной улыбкой сообщила ей, что для получения расчета необходимо время и поэтому девушке придется немного подождать. Это казалось тем более странным потому, что в подобных случаях вся процедура занимала лишь несколько минут. Но выбора у нее не было. И чтобы как-то скоротать время, Рита отправилась в служебную комнату для персонала.

Дверь оказалась заперта. Искать, кто взял ключ, девушке ужасно не хотелось. Поэтому она заглянула в гримерку и решила подождать там.

Комната была пуста. Рассеянно оглядев украшавшие ее яркие плакаты и фотографии, Рита подошла к окну, выходившему в тесный и запущенный внутренний двор. Контраст между фасадом заведения и его изнанкой был необычайно разителен. Ночной клуб помещался в глубине квартала старинных домов в районе Сретенки, большинство которых не ремонтировались по меньшей мере с начала века. Смотреть на это убожество было грустно. Даже не верилось, что когда-то тут жили люди. О чем-то мечтали, на что-то надеялись. Девушка с грустью подумала, что и от нынешней жизни со временем не останется ничего, кроме жалких руин.

Внезапно через сумрачную подворотню во двор тихо вкатила машина — роскошная иномарка последней модели — и остановилась у служебного входа в ночной клуб. Было это тоже довольно странно, потому что обычно такие лимузины во двор не заезжали, а парковались на охраняемой стоянке у фасада. Затем из подъезда выбежал Сергей Эдуардович, а из машины вылезли двое одинаковых угрюмых громил в темных очках. Увидев их, девушка невольно вздрогнула. Это были те самые молодчики, которые несколько дней назад заставили ее «отработать» на мафию! Перемолвившись о чем-то со старшим менеджером, они решительно направились в клуб через служебный вход.

Отпрянув от окна, Рита взволнованно прижала к груди руки. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что бандиты явились неспроста. Наверняка их вызвал по сотовому телефону тот, второй участник ее допроса. Недаром Сергей Эдуардович так старался ему угодить! Девушка вдруг поняла, что, сама того не желая, она снова оказалась втянутой в какую-то темную историю. И теперь эти зловещие громилы собирались продолжить допрос, но уже другими методами…

«Надо бежать! — с ужасом подумала Рита. — Бежать, немедленно!» В запасе у нее было лишь несколько минут, пока бандиты поднимутся по лестнице и без труда отыщут ее здесь. Господи, что же теперь будет?!

Выскользнув из комнаты, Рита испуганно огляделась. На другом коридора уже слышались грубые шаги. Она была в ловушке. Прятаться в служебных помещениях не имело никакого смысла. А другого выхода отсюда просто не было. Кроме… Спохватившись, девушка стремительно метнулась в мрачный закуток, где была еще одна, пожарная лестница, ведущая на улицу через кухню здешнего ресторана. Только бы они ее не опередили!

К счастью, дверь пожарной лестницы оказалась не заперта. Как водится, здесь было темно и полно всякого хлама. Рита лишь чудом не упала, сбегая по ступенькам среди каких-то пыльных мешков и коробок. Повернув в узкий темный коридор, она неожиданно ворвалась на кухню, чем изрядно удивила невозмутимо хлопотавших там многочисленных поваров.

— Что случилось, королева? — с улыбкой спросил знакомый официант. — За вами гонятся мушкетеры короля?

Не ответив, Рита бросилась через кухню к запасному выходу, через который сюда обычно доставляли продукты. Едва не сбила с ног пожилого грузчика с мясной тушей на плечах и благополучно выскочила на улицу.

Это был тихий и невзрачный переулок, застроенный рядами таких же невзрачных старинных домов. Но буквально в двух шагах отсюда шумела Сретенка, где можно было незаметно затеряться в толпе. Рита так и поступила. Перебежав на другую сторону улицы, она смешалась с толпой и наконец с облегчением перевела дух.

В глубине души она, конечно, понимала, что останавливаться ей ни в коем случае нельзя, а необходимо бежать. Но вместо этого, укрывшись за углом коммерческой палатки, девушка стала наблюдать за фасадом ночного клуба и переулком, откуда только что выбежала. Происходящее вдруг стало казаться ей нелепым и диким. Ну в самом деле, с чего она взяла, что эти громилы приехали именно за ней? Мало ли какие дела были у них с администрацией? И вообще: почему она так перепугалась?!

Через минуту Рита уже была готова вернуться в ночной клуб и спокойно потребовать расчет. Но тут из переулка неожиданно выскочили подоспевшие громилы и стали выискивать кого-то в толпе. Рита похолодела. Сомнений не оставалось. Бандиты высматривали именно ее! Что же ей делать? Куда бежать?!

Улучив момент, девушка выскользнула из своего укрытия и побежала в сторону Сухаревской площади. На ее беду тротуары на Сретенке были узкие и полны народа. Бежать здесь было непросто. Рита постоянно на кого-то налетала. Вслед неслись грубые ругательства. Затем дорогу ей преградил огромный грузовик, в который из дверей магазина грузили мебель. Обогнув его, Рита рискнула сойти с тротуара и бросилась прямо по проезжей части.

Очевидно, здесь ее и заметили. Пробежав несколько кварталов, девушка обернулась и едва не закричала. Громилы, энергично лавируя в толпе, стремительно догоняли ее. Между ними было метров тридцать, не больше. И тут Рита совершила поистине роковую ошибку. Вместо того чтобы искать защиты у окружавших ее людей, она вдруг свернула с шумной Сретенки в первый же безлюдный переулок.

Посредине дороги, обнажая ржавые и прогнившие трубы, красовалась огромная траншея. Большинство домов были в строительных лесах. Судя по всему, здесь шел капитальный ремонт.

На ходу перепрыгивая через рытвины и железобетонные блоки, Рита в отчаянии забежала в какой-то захламленный двор. Оттуда через вонючую подворотню тотчас шмыгнула в другой и внезапно оказалась в тупике! Путь ей преградила облупившаяся кирпичная стена высотой в полтора человеческих роста, преодолеть которую у Риты не было ни времени, ни сил.

Девушка затравленно огляделась. На глаза навернулись слезы. Неужели это были последние мгновения ее жизни!? Между тем из подворотни уже доносился тяжелый топот бегущих следом громил. В последний момент она успела заметить какую-то жалкую покосившуюся дверь. Распахнула ее и оказалось на грязной темной лестнице старого заброшенного дома. Задыхаясь и прыгая через две ступеньки, Рита бросилась наверх. Снизу послышался шум. Это вломились следом бандиты.

— Стой, шалава! — рявкнул один из них.

Не чуя под собою ног, Рита юркнула в какую-то опустевшую квартиру. И тотчас в ужасе отшатнулась. За дверью вместо пола зияла пустота, торчали сгнившие балки рухнувших перекрытий. Это был конец… Всхлипнув, Рита с замирающим сердцем прижалась спиной к стене и, не дыша, осторожно прошла по узкому карнизу в соседнюю захламленную комнату, где пол еще не провалился, зато не было потолка, а со стен свисали лохмотья старых обоев. Там и затаилась в темном уголке. В наступившей тишине гулко стучало ее сердце.

— Не понял, — произнес за стеной грубый мужской голос. — Куда эта стерва провалилась?

Тяжело заскрипели половицы. В дверном проеме выросла квадратная фигура бритоголового молодчика. У Риты перехватило дыхание — в руке он держал пистолет с глушителем!

Тщательно осмотрев помещение, громила удивленно хмыкнул и бросил своему напарнику:

— Слышь, Бугор, ну-ка, зайди с другой стороны. Чую, блин, там тоже должна быть дверь…

— Эй, Секач — нашел! — вскоре отозвался тот.

Послышался треск отрываемых досок, которыми была наспех заколочена квартира. Потом за соседней стеной громко заскрипели половицы.

Ни жива ни мертва, Рита бездыханно приникла к небольшой сквозной дыре, вероятно, от выбитой электрической розетки, откуда сочился слабый свет. Теперь ее отделяла от смерти лишь жалкая перегородка, которую при желании легко можно было проломить.

За стеной была такая же полутемная захламленная квартира, состоявшая из нескольких проходных комнат. Посредине ее стояли, настороженно озираясь и прислушиваясь, оба громилы.

— Ни хера не понимаю: испарилась она, что ли? — буркнул один из них.

— Тут она, — оскалился другой. — Теперь никуда не уйдет…

Опустив пистолеты, бандиты принялись тщательно осматривать помещение. Один из них остановился прямо напротив той сквозной дыры, за которой затаилась девушка. Еще мгновение — и он бы точно не поленился туда заглянуть…

— Чего ищем, мужики? — неожиданно произнес посторонний мужской голос.

Громилы как по команде обернулись.

В дверном проеме стояли трое невзрачно одетых и чумазых парней с какими-то инструментами и сумками. На живущих здесь бомжей они были явно не похожи, но держались по-хозяйски и, судя по всему, были не особенно рады непрошеным гостям.

— Так чего ищем? — повторил вопрос один из них.

Вместо ответа громила просто вскинул пистолет и выстрелил. Раздался приглушенный хлопок и крик. Стоявший в дверях парень, держась за живот, рухнул на пол. Остальные метнулись в стороны. А спустя миг один из них внезапно появился снова и громоподобно выпалил в бандитов из обреза.

Громила взвыл и выронил пистолет. Но второй подхватил его и принялся палить из двух стволов сразу. В ответ тоже загремели выстрелы. Завязался настоящий бой.

Оглушенная, Рита машинально зажала ладонями уши. Откуда-то сверху посыпалась штукатурка. Отзываясь по всему дому гулким эхо, вокруг пронзительно зазвенели пули. Слышались яростные выкрики, топот бегущих ног, беспорядочная стрельба. Внезапно возле самого ее виска просвистела пуля, а в стене образовалась рваная круглая дыра. Девушка ахнула и упала ничком на пол…

Стихло все так же неожиданно, как и началось. Некоторое время еще слышались приглушенные стоны и поспешная возня. Затем наступила мертвая тишина.

Поняв, что осталась в доме одна, Рита несмело подняла голову и огляделась. Пол в соседней комнате был залит кровью. У дверей, раскинув руки, лежал труп. В воздухе стоял удушливый запах пороха и пыли.

Она не помнила, как выбралась из этого ужасного дома. Не помнила, как, расталкивая прохожих, бежала сломя голову к станции метро. Не помнила, сколько и куда она ехала… Рита пришла в себя, лишь захлопнув за собой железную дверь квартиры и закрывшись в ней на все замки. И только потом поняла, что это была квартира ее матери.

Еще до прибытия на Петровку подвозившие Турецкого ребята из Центрального округа связались по рации с Управлением ГАИ и успели выяснить, что номер загадочного джипа был липовый. Иными словами, принадлежал другой машине, которая уже давно числилась в угоне. Впрочем, это открытие не особенно удивило Александра Борисовича. Скорее всего номер вообще был сменный. И вскоре этот зловещий джип мог появиться совершенно под другим номером. Похоже, у тех, кто на нем разъезжал, было все крепко «схвачено», раз они не боялись проделывать такие фокусы.

Прибыв на место, новоиспеченный прокурор сразу направился к оперативному дежурному по городу и затребовал информацию по всем обнаруженным за текущие сутки трупам. А именно: не опознан ли среди таковых следователь авиатранспортной прокуратуры Кулик Аркадий Викторович? Через некоторое время дежурный представил подробный список погибших, но Кулика среди них не оказалось. Не исключено также, что упомянутый труп еще просто не был найден. Или числился среди неопознанных… В любом случае необходимо было продолжать поиски. О чем благодаря нынешним полномочиям, дававшим ему определенную власть над столичной милицией, тотчас и распорядился Турецкий.

Оказавшись на Петровке, 38, он невольно подумал о том, не пора ли рассказать обо всем Славке Грязнову? Помощь МУРа в этом загадочном деле очень скоро могла бы ему понадобиться. Так что рано или поздно все равно придется рассказать. И поколебавшись, Александр Борисович поднялся в кабинет к другу. Однако на месте его не застал. Как выяснилось, первый замначальника уголовного розыска недавно выехал на место очередной криминальной разборки в центре города.

Решив не торопить события, Турецкий вернулся в Генеральную прокуратуру. Меркулов, как водится, был на заседании. Впрочем, рассказывать ему было особо не о чем, если не считать истории с джипом. Войдя в свой кабинет в следственной части, Александр Борисович застал там Лилю Федотову, которая, по его указанию, неотлучно дежурила у телефона в ожидании (и снова тщетном) звонка от «Иван Иваныча». Едва взглянув на девушку, Турецкий понял, что дальнейшее ожидание бесполезно…

— Что-нибудь выяснила? — устало спросил он, вспомнив о данном ей поручении.

— Кое-что есть, — многозначительно заметила Лиля. — Думаю, это тебя заинтересует.

— Выкладывай по порядку…

С облегчением сбросив опостылевший пиджак, в котором он совершенно запарился, Александр Борисович опустился в кресло, вытянул отяжелевшие ноги и закурил, подчеркнуто не замечая явно укоризненного взгляда девушки.

— Во-первых, я связалась с российским отделением Красного Креста и выяснила, что помимо всего прочего интересующий тебя гуманитарный фонд «Интермед» действительно имел отношение к поставкам за рубеж подобных грузов. Последняя такая акция была предпринята в июле. Гумпомошь была предназначена для одного из африканских государств, пострадавших от сильной засухи. Однако транспортный самолет МЧС, летевший транзитом через Белград, разбился в тамошнем аэропорту из-за отказа электрооборудования.

Турецкий взволнованно щелкнул в воздухе пальцами. Именно этого он и ожидал. Значит, гуманитарный фонд «Интермед»! Именно к нему сходились все ниточки этого загадочного преступления. И упоминание профессора Ленца о некой гуманитарной организации. И свидетельство Кулика, видевшего остатки «левых» контейнеров с донорскими органами на месте катастрофы в аэропорту Белграда. И внезапное самоубийство директора-распорядителя фонда… Кстати, еще вопрос: было ли это действительно самоубийство? Вопросов на самом деле оставалось множество. Например: где находится сама секретная лаборатория, в которой производится забор органов? Кто за всем этим стоит? Какова здесь роль людей с «характерными лицами», попросту говоря — пресловутого гэбья, успевшего повсюду засветиться?

— Саша, ты меня слушаешь? — недоуменно спросила Лиля.

— Да, солнышко, — на минуту отвлекшись, снова превратился в слух Турецкий. — Продолжай.

— Во-вторых, я звонила на АТС и пыталась выяснить: кому принадлежит интересующий тебя номер. Но они мне не ответили. Вернее, сообщили, что это квартирный телефон. И точка. Пришлось узнавать по нашим каналам. — Девушка сделала многозначительную паузу. — Телефон действительно квартирный. Но в самой квартире никто не прописан…

— Ради Бога, — взорвался Турецкий. — Не тяни!

— Потому что это служебное помещение ФСБ.

Ясенево

Ближе к вечеру

Рита была в шоке. Неужели ее действительно пытались убить?! Но за что? Почему? Ведь она ничего не сделала — ровным счетом ничего!

От пережитых волнений девушка почувствовала себя плохо и несколько часов пролежала на постели матери. У нее разболелась голова. В груди стоял холод невыразимого ужаса. Тревожно ныло сердце.

Но страшнее всего была полная неизвестность. Сколько Рита ни ломала голову над происшедшим, она не могла найти этому никакого разумного объяснения. Очевидно, все дело было в ее последнем клиенте, этом таинственном частном детективе, который вполне мог перейти дорогу мафии. Но она-то здесь при чем? Или ее считают его сообщницей?!

Это было дико, нелепо, бессмысленно. Тем более что таким людям ничего нельзя объяснить! Убить человека для них было проще, чем разобраться. Вдобавок своим поспешным бегством она косвенно подтвердила собственную вину…

Никогда прежде Рита не была в таком отчаянном положении. Она понимала, что рано или поздно бандиты до нее доберутся. Спасения от мафии просто нет. А единственное место, где обреченный человек может чувствовать себя в безопасности — это могила… Господи, что же ей делать? Кто ее защитит?!

Незаметно сгустились сумерки. Просторная квартира матери наполнилась кровавым светом заходящего солнца. Чтобы не видеть его, Рита закрыла глаза и так пролежала до темноты. Потом включила настольную лампу и телевизор — без всякой цели, лишь бы избавиться от гнетущей тишины и одиночества.

Как обычно по вечерам, на одних каналах обильно пенились мыльные оперы, на других мельтешила реклама — эти навязчивые картинки счастливой и безоблачной жизни, которой у нее, Риты, отныне больше не будет. Глядя на экран отсутствующим взглядом, она испытывала горькое сожаление, что так мало успела в своей жизни сделать, почти ничего не видела, нигде не побывала…

Когда начались городские новости, Рита оставалась к ним такой же безучастной. И вдруг вздрогнула, точно от удара электрического тока. На экране появился тот самый дом, где ее сегодня пытались убить! Схватив пульт дистанционного управления, Рита прибавила звук и принялась взволнованно слушать.

— Сегодня, около трех часов дня, в центре Москвы произошла очередная перестрелка, — рассказывал молодой тележурналист с микрофоном в руках. — По предварительным оценкам ГУВД, в ней участвовали не менее пяти человек. Скорее всего, имела место разборка между конкурирующими группами профессиональных собирателей предметов старины, «чердачников», какие случались в столице и раньше… Все произошло в этом заброшенном доме. — Камера показала внутренний вид здания, а затем окровавленный труп. — Один из «чердачников» был убит на месте. Еще несколько участников побоища, вероятно, получили ранения, но сумели покинуть дом незадолго до приезда милиции… Кроме того, на месте происшествия видели девушку. — Рита невольно ощутила озноб. — Не исключено, что она была свидетелем либо участницей этих событий. На вид ей около 25 лет. Рост средний. Телосложение худощавое. Волосы русые, вьющиеся. Была одета в вышитый бежевый сарафан, обута в бежевые туфли. Имела при себе кожаную сумочку с бахромой. Всех, кто может сообщить о ее местонахождении или располагает какой-нибудь информацией о случившемся, убедительно просят обращаться по телефонам…

Ошеломленная Рита выключила телевизор. Господи! Только этого недоставало! Теперь ее будут искать и бандиты, и милиция. Вот уж поистине: беда никогда не приходит одна. Как же ей выйти на улицу, не рискуя быть узнанной? А ведь ей надо еще вернуться домой, чтобы переодеться и собрать вещи, а потом уже бежать из Москвы. И Рита решила действовать. Для начала нужно переодеться. Сбросив свой злополучный сарафан, девушка принялась потрошить огромный материнский шкаф. Какое счастье, что они с матерью носили вещи почти одного размера! Отобрав все самое неброское, Рита быстро переоделась и упрятала волосы под легкую спортивную шапочку. Затем взглянула на себя в зеркало и осталась довольна. Теперь она была похожа на обыкновенную скромную дачницу или студентку. Вдобавок прикрыла глаза большими темными очками. Уложила свои вещи в дорожную сумку. И уже готова была выйти за порог. Но, подумав, вернулась в комнату и взяла отцовский охотничий нож с костяной рукояткой и кожаными ножнами. На всякий случай…

Домой Рита добралась около полуночи. Лишь выйдя из метро, она вспомнила о своей незваной гостье Ленке Никулиной. За те несколько дней, что они прожили вместе, Рита тысячу раз успела пожалеть, что пустила ее к себе. «Подруга» оказалась ужасной неряхой. Кроме того, она довольно скоро позабыла, что вообще находится в гостях, и вела себя как дома. Однако у Риты не хватало твердости выставить ее за дверь. Теперь девушке предстояло решать и эту проблему…

Несмотря на относительно поздний час, у подъезда сидели на лавочке местные старушки, проводившие тут все свободное время. Прожив в доме полгода, Рита до сих пор никого из них не знала и только неизменно здоровалась, проходя мимо. Но старушки даже не заметили ее, всецело занятые своей беседой.

— Сперва подумали, что расшибся по пьяному делу. Глядь — а он шею себе сломал… — услышала Рита обрывок их разговора и, невольно вздрогнув, замедлила шаг.

— Как же это он кувыркнулся-то, неужто сам?

— Да кто ж его знает — у мертвого ведь не спросишь. А еще говорят, будто ширинка у него расстегнута была…

Рита похолодела. Она сразу догадалась, о ком идет речь. Сегодня вокруг нее вообще творилось что-то ужасное. Похоже, смерть устроила за ней настоящую охоту, и Рита чудом еще оставалась жива.

Не чуя под собою ног, она поднялась в лифте на девятый этаж. Долго стояла в темноте, прислушиваясь. Убедившись, что в подъезде никого нет, осторожно спустилась вниз.

В квартире гремел телевизор. Значит, «подруга» была дома. Отыскав в сумочке ключи, Рита принялась открывать дверь, но внезапно заметила, что она была незаперта! Это еще что за фокусы?!

Войдя в прихожую, Рита недоуменно огляделась. Возле порога валялись Ленкины туфли. Повсюду в квартире горел свет. А из кухни тянуло гарью.

— Лена? — удивленно позвала девушка. — Лена, ты дома?

Ответа не последовало. Заглянув на кухню, Рита обнаружила на плите выкипевший чайник, на котором уже начала плавиться эмаль. Раздраженно выключила огонь и поспешила в комнату.

— Лена, что происходит?! — возмущенно произнесла она и тут же осеклась. В комнате никого не оказалось.

Риту охватила дрожь. С замирающим сердцем она осторожно заглянула в ванную. За прозрачной занавеской монотонно сочилась из крана вода. На крючке висел махровый Ленкин халат.

Помедлив, Рита вошла и отдернула занавеску. И тотчас в ужасе отшатнулась, зажав ладонью рот, чтобы не закричать.

Ванна до краев была полна кровью. Неестественно запрокинув голову, в ней лежала голая Ленка. Горло ее было перерезано от уха до уха. В остекленевших глазах застыл отчаянный крик…

Фрунзенская набережная

Турецкому не спалось. Голова раскалывалась от напряженной работы мысли. События минувшего дня подбросили «важняку» немало информации к размышлениям.

Теперь Александр Борисович уже не сомневался, что Кулик мертв. Очевидно, кто-то очень не хотел, чтобы имевшиеся у того материалы попали в Генеральную прокуратуру. Что служило лучшим доказательством важности этих материалов и серьезности самого преступления. Череда смертей, начавшаяся с убийства профессора Ленца и самоубийства Юрия Муранова, возглавлявшего гуманитарный фонд «Интермед» (по удивительному совпадению прощание с обоими происходило в одном месте и почти в одно время!), дополнилась уже несомненной гибелью Кулика. Кто будет следующим?

Окончательно убедившись в причастности к делу упомянутого фонда, Турецкий решил в ближайшее время заняться им вплотную. Особых надежд на успех у него не было. Едва ли Муранов оставил какие-нибудь документы, свидетельствующие о своей незаконной деятельности. Но установить его деловые и личные контакты было необходимо.

Не давало прокурору покоя и другое неожиданное открытие, сделанное Лилей. Загадочный номер в телефонной книге профессора Ленца. Что общего могло быть у этого человека с ФСБ? По словам лично знавших его людей, в частности Кости Меркулова, Карл Имантович старался даже не упоминать вслух об этой организации! И разумеется, не стал бы добровольно водить дружбу с кем-либо из коллег железного Феликса. Если, конечно, его не вынудили к тому какие-то чрезвычайные обстоятельства.

Ближе к вечеру, устав ломать себе голову, Турецкий вышел на улицу И просто набрал этот загадочный номер из автомата. И, как оказалось, правильно сделал. Спустя миг, после характерного щелчка автоматического определителя номеров, ему механически ответил бесстрастный женский голос:

«С вами говорит автоответчик. Это номер … Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала. Не забудьте указать личный код абонента…»

Услышав короткий писк, Александр Борисович повесил трубку. Прежде чем оставлять сообщение, он хотел бы выяснить, кто скрывался под личным кодом «017»? А главное — какое отношение этот человек имел к профессору Ленцу? Но эта загадка, похоже, так и останется неразгаданной…

Вернувшись домой, Турецкий еще раз позвонил оперативному дежурному и услышал прежний ответ: «Труп следователя Кулика среди опознанных тел не обнаружен». Оставалось только ждать. И, конечно, думать.

Ближе к полуночи в квартире раздались подряд несколько странных телефонных звонков. Очевидно, звонили из неисправного автомата. Потому что в телефонной трубке был невнятный треск и далекие прерывистые гудки. Кто звонил? Может, все-таки Кулик? Неужели жив?! Но звонки больше не возобновились.

Было начало первого. Турецкий лежал в темноте и смотрел в потолок. За окном по набережной проносились редкие автомашины. В изголовье постели тихо, как сверчок, тикали наручные часы. Тишина казалась зловещей, как могила, и бездонной, как небытие.

И вдруг раздался звонок — пронзительный звонок в дверь.

Турецкий вскочил, будто подброшенный мощной пружиной. В два счета натянул спортивный костюм и на цыпочках подошел к двери. Заглянув в глазок, он с удивлением обнаружил на темной лестничной клетке неясный силуэт женщины.

— Пожалуйста, откройте! — умоляюще произнес чей-то удивительно знакомый голос.

Поколебавшись, Александр Борисович молча открыл дверь:

— Лариса?!

Пошатнувшись, девушка вдруг обессиленно упала ему на руки и, прежде чем потерять сознание, прошептала сдавленно:

— Помогите… Спасите меня…

Рита пришла в себя от прикосновения к своему лицу чего-то холодного и влажного. Со вздохом открыв глаза, увидела тревожно склонившегося над ней человека, из-за которого, собственно, и начались все эти несчастья. Она лежала на смятой постели, еще хранившей его тепло, а он заботливо положил ей на лоб мокрое полотенце.

— Не волнуйся, — мягко произнес Турецкий. — Все хорошо… Все будет хорошо…

Ах, если бы она могла в это поверить!

После того, что ей довелось увидеть в ванной ее квартиры, Рита совершенно потеряла голову. Потрясенная до глубины души, она бросилась бежать куда глаза глядят. Девушке казалось, что за ней неотступно гонятся убийцы.

Бросив в прихожей сумку со своими вещами, Рита выскочила в темный двор, но там неожиданно споткнулась и упала. Несколько минут она неподвижно лежала, оглушенная резкой болью в разбитом колене. Но затем эта боль невольно помогла ей отчасти взять себя в руки.

Рита поняла только одно: ей необходимы помощь и защита. Но куда и к кому она могла обратиться?! Куда угодно, лишь бы не в милицию — это не вызывало сомнений. И тут девушка случайно вспомнила о своем последнем клиенте. Помнится, он называл себя частным детективом! А это было именно то, что ей сейчас нужно. Но как и где его найти? Ведь он даже не оставил ей ни своего номера телефона, ни адреса…

Стоп! Повинуясь какому-то минутному озарению, Рита вдруг лихорадочно принялась потрошить свою дамскую сумочку, вытряхивая ее содержимое прямо на землю. Отыскала блокнот, куда она обычно собирала разнообразные записки, чтобы потом, если понадобится, аккуратно переписать их содержание в книжечку, и, перебрав их все, наконец обнаружила то, что искала, — небольшую глянцевитую визитку, которую ее последний клиент вручил девушке перед тем как они расстались. Какое счастье, что она ее не выбросила!

Вскочив на ноги, Рита вскрикнула от мучительной боли, но, превозмогая ее, поспешила к ближайшему фонарю, где и прочитала:

«БОРИС АЛЕКСАНДРОВ (Турецкий Александр Борисович) — внештатный корреспондент газеты «Новая Россия». Домашний адрес: 3-я Фрунзенская ул. … дом … квартира … телефон…»

Он жил на Фрунзенской набережной! В первое мгновение Рита даже не поверила в такую удачу. Именно там, вернее неподалеку, жила одна ее институтская подруга, у которой она часто бывала в гостях и потому неплохо знала этот район. Тому же, что нужный ей человек оказался всего лишь журналистом, девушка попросту не придала значения. В эти минуты она слепо верила, что он был единственным, кто способен ей помочь.

Спохватившись, Рита без промедления бросилась звонить по указанному телефону. Но ближайший автомат, как всегда, оказался неисправен и нагло проглотил все три имевшихся у нее в запасе жетона. Однако все три раза трубку снимали. Значит, дома кто-то был. А это вселяло определенную надежду. Хотя и довольно слабую. И все же Рита, как одержимая, немедленно помчалась на Фрунзенскую набережную…

— Что случилось? — с тревогой спросил он, когда девушка наконец пришла в себя. — Как ты меня нашла?!

Вместо ответа Рита молча показала ему визитную карточку, которую она все это время сжимала, будто, спасительную соломинку.

— Я… Ты… — сдавленно произнесла она и неожиданно для себя безудержно разрыдалась, прижавшись лицом к его груди.

— Не надо, — утешал ее Турецкий, обняв девушку за плечи. — Не плачь… Все будет хорошо… Вот увидишь…

Сами того не заметив, они сразу перешли на «ты». Это вышло так просто и естественно, будто и не могло быть иначе.

— Успокойся, девочка… Со мной тебе нечего бояться… Здесь ты в полной безопасности… Поверь мне… Елки-палки, да у тебя кровь! — спохватился Турецкий. — Где же это ты так ногу рассадила?!

Рита в слезах замотала головой, давая понять, что все это пустяки. Но Турецкий, жестом отметая любые возражения, бережно протер ее разбитое колено мокрым полотенцем и принес из аптечки йод.

— Потерпи, сейчас будет немного больно… Ну вот и все… То есть я хотел спросить, больше ничего нет? Ты не ранена?

— Нет, — вздохнула Рита. — Спасибо… Кажется, я просто упала…

Сдвинув брови, Турецкий пристально взглянул ей в глаза.

— Что у тебя стряслось? Почему ты среди ночи мотаешься по городу? От кого бежишь? Чего испугалась?.. — Девушка молчала. — Пойми, если ты рассчитываешь на мою помощь, тебе придется мне все рассказать! Ты меня понимаешь, Лариса?

Рита виновато опустила длинные ресницы.

— Прости меня, пожалуйста… Я солгала тебе… Все, что я говорила тогда, в ресторане, была неправда. Вернее, легенда… — Турецкий недоуменно вскинул брови. — Я вовсе не Лариса… Я… Меня действительно зовут Маргарита.

Она почувствовала, как он невольно вздрогнул. Как сразу напряглась и отяжелела его рука у нее на плече.

— Извини, я тебя не понимаю, — глухо произнес он. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что я там работала. В этом ночном клубе. Я была секретной сотрудницей…

— Интересно, — усмехнулся он. — Только я все равно ничего не понимаю. Ты что, просто …?

Он не произнес вслух это слово, но девушка прекрасно его поняла.

— Нет! — возразила она, поморщившись. — Я никогда этим не занималась… У меня была другая работа. Совсем другая… Ты пришел туда как один из клиентов. И я поступила с тобой так же, как обычно поступала с другими… А сегодня… Сегодня из-за тебя меня чуть не убили! А Лену…

И Рита снова заплакала. Но Турецкий, властно сжав ее руку, безоговорочно приказал:

— Немедленно прекрати! Слышишь? Или я ничего не смогу для тебя сделать!

Девушка послушно закивала и принялась неловко размазывать слезы ладонью.

— Вот, лучше возьми платок… А теперь расскажи мне все по порядку. С самого начала.

— Я… Мне придется очень многое тебе рассказать…

— Ничего. У нас впереди целая ночь, — устало вздохнул он. Но тотчас сосредоточенно нахмурился. — Я слушаю тебя… Рита.

В ее заплаканных глазах на миг промелькнуло недоверие.

— А я могу вам верить? — робко спросила она. — Кто вы на самом деле?

Он растерянно кашлянул.

— Ладно. Так и быть… Я следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России. В настоящее время временно исполняющий обязанности прокурора, — веско произнес он. — Для тебя просто Саша… Этого довольно или удостоверение показать?

— Не надо! — испуганно произнесла девушка. И удивленно спросила, держа на ладони его визитную карточку с логотипом газеты «Новая Россия»: — А это что значит?

— А это мое хобби, — усмехнувшись, ответил он. — Вот что, давай-ка мы с тобой сперва кофейку дернем. А потом ты мне все о себе расскажешь. Подробно и откровенно. Как для протокола…

Капотня

Около полуночи

— А где же он штиблеты свои потерял?! Надо ведь: в таком стильном костюмчике и без ботинок!

— Да уж, тебе на такой за год не заработать…

— Какое там за год — до самой пенсии…

— Нет, братцы, лучше я в своих обносках буду ходить, зато голова будет цела…

В пыльном свете фар милицейского «рафика» на разбитой грунтовой дороге посреди заросших чертополохом и кустарником зловонных полей-отстойников местной станции аэрации стояли кружком пять человек. А перед ними лежал труп крепкого молодого парня в дорогом фирменном костюме, но почему-то без ботинок. Лицо его было залито кровью, во лбу красовалась аккуратная дыра.

Анонимный звонок об обнаружении трупа поступил на Петровку в начале двенадцатого ночи. И вскоре на место прибыла выездная следственно-оперативная группа.

— Свеженький, — произнес, осмотрев тело убитого, судмедэксперт, пожилой лысеющий мужчина в спортивной куртке. — И часа не прошло, как завалили.

— Придется искать пулю, — с досадой заметил стоявший рядом эксперт-криминалист.

— В такой темнотище? — усмехнулся молоденький парнишка, дежурный следователь Генпрокуратуры.

— Отставить разговорчики, — строго бросил возглавлявший группу следователь. — За дело, братцы…

Склонившись над трупом, судмедэксперт и следователь начали, как водится, составлять протокол и монотонно заговорили нараспев, будто отпевая покойника:

— Труп молодого мужчины, примерно двадцати пяти лет, обнаружен на дороге, головой в сторону… При нажатии динамометром с усилием 5 кг/с трупные пятна бледнеют и восстанавливаются… В десяти метрах от трупа имеются четко выраженные следы колес автомашины иностранного производства. Предположительно — джип «чероки»…

Остальные члены оперативной группы уже разбрелись вокруг, разыскивая гильзу и обшаривая землю фонариками.

— Интересно, кто же на его штиблеты позарился? — произнес из темноты чей-то насмешливый голос. — Неужто свои?

— Скажешь тоже, — возразил другой. — Ясное дело: кто его нашел, тот и прибарахлился…

Принимал участие в поисках и молодой дежурный следователь. А поскольку новичкам обыкновенно везет, то вскоре среди полей раздался его восторженный мальчишечий голос:

— Нашел!

— Чего?

— Пулю!

— А я гильзу! — откликнулся голос опера.

— Тоже мне находки, — буркнул из придорожных кустов старший группы. — Я тут, между прочим, целый труп нашел…

В кустах действительно оказался еще один труп — такого же бритоголового молодчика в фирменном костюме. Судя по наличию на убитом великолепных ботинок, его мародеры не заметили.

— Любопытно, — загадочно произнес осмотревший новое тело судмедэксперт. — Сквозное ранение в грудь. И калибр, похоже, винтовочный. Должно быть, стреляли из обреза… Скорее всего, умер от потери крови несколько часов назад…

— Что за чепуха? — удивился опер с Петровки. — Как же он здесь-то оказался?

— «Добрые люди» привезли и бросили. Да еще и дружка пристрелили за компанию…

— А может, тут еще покойнички имеются? — предположил юный пинкертон. — Надо бы посмотреть.

— Отставить! — распорядился возглавлявший оперативную группу следователь. И громко крикнул водителю: — Эй, Михалыч, вызывай труповозку! Пора двигать. А то мы отсюда до рассвета не выберемся…

Никогда прежде Рита не рассказывала о себе всю правду. Тем более — совершенно постороннему человеку. Так уж изначально было заведено у них в семье, где всегда царила особая атмосфера скрытности и недоговоренности. Неудивительно, что с годами эти качества стали неотъемлемой частью ее натуры. Но теперь у нее не было выбора. И девушка прекрасно это понимала.

— Мое настоящее имя Крылова Маргарита Дмитриевна, — начала она, выпив чашечку крепчайшего черного кофе. — Мне двадцать пять лет. Я родилась в Москве. Мой отец всю жизнь прослужил в КГБ, но я не знаю, в каком отделе. Он был полковником и умер четыре года назад… Мать тоже работала в Комитете. Сейчас она на пенсии…

— Любопытная семейка, — заметил Турецкий.

— После школы я закончила Архитектурный институт, но по специальности никогда не работала. С детства мечтала стать художником, хотя родители были против. Я много рисовала. Даже продавала картины на Арбате. А потом… Однажды… — Рита со вздохом опустила голову. — Извини… Мне трудно говорить об этом…

— Хорошо, начни с того, что случилось после.

— Мне было очень плохо, — с заметным усилием продолжала девушка. — Так плохо, как ни когда в жизни. Я даже пыталась отравиться…

Турецкий понимающе кивнул.

— Я перестала рисовать. Замкнулась в себе. Растеряла всех старых друзей и знакомых… Потом мне стало немного легче. Надо было как-то жить. Чем-то заниматься. В то время мать отказалась мне помогать. Я поняла, что никому, кроме себя самой, не нужна, и стала искать работу. Это было ужасно. Меня никуда не хотели брать. Даже с дипломом… И вдруг я познакомилась с Леной. Она уже работала в этом ночном клубе и предложила мне попробовать. Я пошла на собеседование без всякой надежды. Просто потому, что у меня не было другого выхода. И неожиданно меня приняли…

— Расскажи о своей работе поподробнее, — сказал Турецкий.

— Таких девушек, как я, там было много. По штату каждая из нас числилась младшим менеджером по обслуживанию посетителей. А на самом деле мы были секретными сотрудницами. Но об этом никто не должен был знать, кроме нас и администрации.

— В чем заключались ваши обязанности?

— Мы приходили в ночной клуб незадолго до его открытия. Переодевались и выходили в зал как обычные посетительницы. С ведома администрации нам было разрешено свободно переходить из зала в зал, бесплатно играть на игровых автоматах или делать ставки в казино, а также получать коктейли и закуски за счет заведения… Но главная задача состояла в том, чтобы вычислить среди посетителей состоятельного клиента и познакомиться с ним. Это было не так уж сложно. Мужчины всегда охотно знакомятся с «одинокими» девушками. А остальное — дело техники…

— Судя по всему, ты освоила ее в совершенстве, — съязвил Турецкий, вспомнив, сколько он просадил за один вечер. — Вас этому учили?

— Да. Прежде чем начать «работать», все девушки проходили специальную подготовку, — пояснила Рита. — Психология. Умение вести разговор. Эротический гипноз… Не последнюю роль играл и общий уровень интеллекта. Смазливые «пустышки» там вообще долго не задерживались… Познакомившись с клиентом, мы должны были «раскрутить» его на максимальную сумму. То есть просто довести до такого состояния, когда человек начинает безоглядно швырять деньги на ветер. Ведь ради красивой женщины мужчины порой способны на любую глупость…

Турецкий почувствовал, что краснеет. Оказывается, и ему тоже было не чуждо ничто человеческое.

— По-английски это называется «консуммация». Или доведение дела до конца. Впервые ее ввели в практику американцы еще в тридцатых годах. Заведения, где работали такие девушки, стали приносить значительно больше дохода. И постепенно это стало распространяться по всему миру. А недавно появилось и у нас…

— Ловко придумано. Кажется, я что-то такое слышал… А вы сами что-нибудь с этого имели?

— Когда я поступила на работу, мне установили оклад в сто долларов. Девушки со «стажем» получали и больше. Кроме того, с каждой заказанной клиентом бутылки нам начислялись проценты. Не очень большие, но за вечер набегала вполне приличная сумма. То же самое с дорогими закусками и конфетами. Поэтому все мы были заинтересованы в том, чтобы клиент заказывал как можно больше. Некоторые девушки подрабатывали «дополнительными услугами». — Турецкий понимающе кивнул. — Администрация это не запрещала. Но перед выездом к клиенту они должны были отчислить заведению определенную сумму за «вынужденный прогул».

— У вас были какие-нибудь особые инструкции?

— Конечно, — кивнула Рита. — Всем девушкам было строго запрещено раскрывать перед клиентом свое истинное лицо. Для этого у каждой из нас была разработана своя легенда или сразу несколько. Мою ты слышал… Запрещалось напиваться вместе с клиентами и выпрашивать дорогие подарки для себя. За это можно было нарваться на крупный штраф или вовсе потерять работу. Но самое главное — мы должны были хранить в тайне, что являемся секретными сотрудницами…

— Непыльная работенка, — покачал головой Турецкий. — И кто был вашими клиентами?

— Разные люди. В основном — «новые русские». Чаще всего неотесанные хапуги и мужланы. Обмывали свои халявные миллионы. Хвастались друг перед другом новыми машинами и особняками. Просто сорили деньгами. На женщин они привыкли смотреть как на товар, который тоже имеет свою цену. Могли походя оскорбить, унизить, даже вылить на голову бокал шампанского. Но со мной такого не случалось. И потом за порядком в заведении строго следила охрана… Часто приходили кавказцы. С ними мне было особенно трудно работать… Иногда попадались очень интересные люди. Образованные, вежливые, талантливые. Дарили мне цветы и целовали руки. Я получала удовольствие от самого общения с ними и старалась таких особо не «раскручивать»…

— Бедные мужики, — демонстративно вздохнул Турецкий. — И нравилось вам заниматься этим?

— Многим девушкам нравилось. Они чувствовали свою власть над мужчинами и наслаждались ею. Зарабатывали хорошие деньги…

— А ты?

— У меня были свои причины, — опустив голову, уклончиво ответила Рита. — Я бы не хотела о них говорить… Но, поверь, особого удовольствия мне эта работа не доставляла…

— Ну что же, в целом картина ясна, — помолчав, заключил Турецкий. — Теперь перейдем к главному. Кто пытался тебя убить и почему ты решила, что это из-за меня? Что случилось с Леной? От кого ты бежала?

— Да… Я расскажу… Но сначала… У тебя есть что-нибудь выпить? — робко спросила Рита.

Балашихинская городская больница

Лейтенант милиции Лешко сидел на старом раздолбанном стуле возле приоткрытой двери отдельного бокса и осоловелыми глазами пытался читать газету.

Была глубокая ночь. Вся больница как будто вымерла. Даже молодая дежурная сестричка, напоившая его ароматным чаем, давно задремала в своей комнате. На всем этаже бодрствовал лишь один лейтенант, у которого был строжайший приказ не смыкать глаз и никуда не отлучаться со своего поста.

Из своих сорока пяти лет Василий Иванович Лешко отдал службе в органах не меньше половины, но так и остался «вечным» лейтенантом. В милицию он пришел сразу после армии. Академий, как говорится, не кончал. А без образования (у Лешко было всего восемь классов) и звезды на погоны не капают. Тянул свою лямку скромно и незаметно. Перед начальством особо не выслуживался. Потому, наверное, только два года назад перебрался вместе с женой и детьми из старого довоенного барака в новую двухкомнатную квартиру. Не смущало его и то, что безусые пацаны, которых он, будучи участковым, нередко «воспитывал», закончив высшую школу милиции, получали очередные звания и становились для него уже непосредственными начальниками. Ничего его не смущало. За это одни снисходительно посмеивались над ним, другие — жалели как неудачника. Но все без исключения уважали лейтенанта Лешко за честность и прямоту, величая его почтительно — наш дядя Вася.

За свою долгую службу успел он повидать всякое. Сходился врукопашную с матерыми урками и бандитами. Получил несколько тяжелых ранений. Прослыл вдумчивым и опытным оперативником. Те же безусые командиры никогда не считали зазорным советоваться с ним. Посылали на самые трудные операции…

Сегодня ночью задача у него была совершенно пустяковая — стеречь одного запуганного парнишку, которого взрослые подлецы впутали в какую-то грязную историю. Что это была за история, дядя Вася не знал — ею в управлении занимались другие. Но бедного мальца жалел искренне, поскольку вообще любил детей и не терпел, когда над ними издевались всякие мерзавцы.

Дежурить лейтенанту Лешко оставалось недолго. Близилось утро. Но ближе к утру сильнее хотелось спать. Глаза у него просто слипались от усталости. Минувший денек выдался хлопотливым. И если бы не эта дурацкая газета, дядя Вася вполне мог задремать на своем посту.

Чего только не напишут порой досужие журналисты! Вот уж поистине язык без костей. Взять хотя бы эту газету. На каждой странице то голые девки, то жутковатые небылицы про нечистую силу, то интервью разнообразных извращенцев, по которым тюрьма плачет. Называлось все это: «Экзотик-дайджест». И хотя порой вызывало тошноту, но читать все же было интересно. Главным образом потому, что нигде больше такого не напишут.

Перевернув очередную страницу, дядя Вася сладко зевнул. И уже собирался начать следующую бойкую статью про неких упырей и вурдалаков. Но тут внимание его привлек какой-то тихий посторонний звук, доносившийся из-за двери бокса.

Отложив газету, лейтенант осторожно встал — проклятый стул жутко скрипел на весь коридор при каждом движении — и заглянул в приоткрытую дверь. Укрытый одеялом до самого носа, парнишка с загипсованной ногой мирно спал. На больничной стене в свете уличных фонарей зловеще раскорячились тени заслонявших окно старых узловатых деревьев.

Не обнаружив ничего подозрительного, дядя Вася вернулся в коридор. Настороженно огляделся и, усевшись, снова принялся читать газету.

И тут из бокса внезапно долетел звон разбитого стекла и тяжелый стук, будто что-то с размаху ударилось об пол.

Отшвырнув газету, лейтенант распахнул дверь и встревоженно огляделся. Окно было разбито. Проснувшийся мальчуган испуганно сел на больничной койке и уставился на милиционера огромными, полными страха, глазами.

— Что это было? — взволнованно спросил дядя Вася. И вдруг похолодел, с ужасом глядя себе под ноги.

Возле койки среди блестящих осколков битого стекла лежала настоящая боевая граната!

— В угол! — успел крикнуть мальчику старый милиционер. И ударом ботинка отшвырнув гранату подальше от его койки, тотчас с шумом бросился на пол, в последний момент успев накрыть ее своим телом…

От мощного взрыва на втором этаже проснулась вся районная больница. Послышались испуганные голоса и топот бегущих ног. В суматохе заметались дежурные сестры и ходячие больные… Когда на место происшествия прибыла милиция, вспыхнувший небольшой пожар уже потушили. А из разгромленного бокса успели вынести бесчувственного окровавленного мальчика. К счастью, кроме нескольких легких ранений от разлетевшихся повсюду осколков он почти не пострадал. Чего нельзя было сказать о дежурившем возле двери милиционере.

Заглянув в бокс и увидев то, что еще недавно было дядей Васей, лейтенантом милиции Василием Ивановичем Лешко, молодые сотрудники местного РОВД, конечно, сразу догадались, что здесь произошло, и бледные, растерянные долго стояли перед раскрытой дверью, склонив головы. Все понимали, что в такой ситуации он просто не мог поступить иначе. Как понимали, что едва ли кто-то из них нашел бы в себе мужество поступить так же…

— Господи, как же его жене-то сказать? — произнес молоденький старший лейтенант. — Ведь у него же своих трое…

— Так и скажем, — глухо отозвался другой, пожилой бывалый оперативник. — Пожертвовал собой ради спасения ребенка…

И тут же отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза скупые слезы.

…Рита говорила долго и путано. Свой рассказ она начала с того дня, когда бедная Лена Никулина попросила заменить ее на работе, и закончила тем, как обнаружила «подругу» в своей ванне с перерезанным горлом.

Турецкий, сосредоточенно нахмурившись, внимательно слушал, стараясь ничего не упустить. Время от времени он либо задавал девушке уточняющие вопросы, либо делал скупые пометки в своей записной книжке.

Когда Рита замолчала, он молча налил ей в стакан еще немного виски и предложил выпить. Это было единственное средство, благодаря которому она сумела вновь пережить весь этот ужас.

Глядя в ее измученное лицо, Турецкий напряженно думал — кому могла случайно перейти дорогу эта злосчастная девчонка? Но чтобы разобраться в этом, необходимо было уточнить еще немало различных деталей. Поскольку в этих недосказанных мелочах, как всегда, и скрывалась главная причина произошедшего.

— Во-первых, почему ты решила, что «под крышей» ночного клуба действует мафия? — начал он.

— Это нетрудно было заметить. Каждый вечер там появлялось немало таких людей, которых ни с кем не спутаешь. Многие из них чувствовали себя в клубе совершенно как дома. Свободно входили в любые служебные помещения. Общались с сотрудниками. Нередко устраивали какие-то деловые встречи или просто развлекались.

— Наверное, это и была собственно «крыша». Ведь ты знаешь, что каждое такое заведение контролирует какая-либо преступная группировка?

— Конечно, знаю. Но эти не просто контролировали. Они явно обделывали в клубе свои дела… Раньше я старалась держаться в стороне от всего этого. Делать вид, что ничего не замечаю. И поэтому, наверное, меня не трогали. А после того вечера, когда Лена попросила ее заменить, она мне кое-что рассказала. Вернее, это я заставила ее рассказать…

— Ты имеешь в виду обработку «заказных» клиентов?

— Да. Оказывается, Лена занималась этим уже давно. Она знала многих из этих людей. Каждый вечер они давали ей наводку на очередного клиента и очень хорошо платили за работу.

— В чем, помимо обычной «раскрутки», заключались эти ее дополнительные обязанности?

— Она должна была внимательно слушать застольные разговоры клиентов, а затем пересказывать их во всех подробностях. Но главное — заманить клиента в казино и сделать так, чтобы он как можно больше проиграл. По ее словам, многие проигрывали целые состояния. Проиграв, они приходили снова. Эти люди ссужали их деньгами и ненавязчиво вынуждали продолжать игру. Развивали так называемый «синдром казино». Таким образом людей превращали в послушных должников. И рано или поздно заставляли платить. Но это была необычная плата. Лена сказала, что ее клиентам якобы приходилось расплачиваться… детьми.

— То есть как? — удивился Турецкий. — Отдавать в заложники своих детей до уплаты долга?

— Не только своих. И не только в заложники. Отдавать детей вообще. Инсценировать похищение или похищать самим…

— Но для чего мафии понадобились дети?!

— Этого я не знаю. И Лена не знала. Я только рассказываю то, что слышала от нее.

Покачав головой, прокурор подумал, что дело, пожалуй, было куда серьезнее, чем представлялось на первый взгляд. В любом случае, на банальный киднеппинг это не похоже.

— Кстати, а почему Лена вообще жила у тебя?

— Так получилось, — сокрушенно вздохнула Рита. — Дело в том, что недавно она познакомилась с одним парнем, а он… — И девушка в двух словах рассказала «подругину» историю.

— Это правда? — усмехнулся Турецкий. — Псих, возомнивший себя вампиром? Только «вампиров» нам здесь и не хватало! А ты уверена, что эти раны у нее на груди не были просто царапинами?

— Конечно. Я же сама их обрабатывала.

— Странно. Если допустить, что ее убил он, то почему это случилось в тот день, когда пытались убить тебя?

— Я не знаю… Ничего не знаю… Бедная Лена…

— Да, не повезло подруге.

Рита опустила голову. При одном воспоминании о той ужасной картине ее начинали душить слезы.

— Не надо. Не плачь, — попытался успокоить ее Турецкий, положив девушке руку на плечо. — Все равно мы ей уже ничем не поможем…

Понемногу Рита успокоилась.

— Скажи, — помолчав, спросил прокурор. — Ты уверена, что те двое бандитов, которые заставили тебя обработать «заказного» клиента вместо Лены, и те, которые пытались тебя убить, — это одни и те же люди?

— Конечно! Я их очень хорошо разглядела.

— Какие-нибудь особые приметы запомнила?

— Трудно сказать. По-моему, все они на одно лицо… Хотя нет, — оживилась девушка. — Я вспомнила! Кажется, они называли друг друга Бугор и Секач!

— Довольно распространенные клички, но уже кое-что. А ты смогла бы опознать их по фотографиям или помочь составить фотороботы?

— Думаю, смогла бы. Такие мерзкие рожи…

— Хорошо. А теперь вернемся к тому вечеру, когда все это началось. Что представляли из себя те двое мужчин, которые сначала были за столиком, а потом ушли?

Рита неопределенно пожала плечами.

— Типичные «новые русские», каких можно увидеть в любом ресторане… Один был очень красивый. Просто рекламный мужчина. Но с такими холодными расчетливыми глазами, что — мороз по коже. Второй — обыкновенный кавказец. Богатый и наглый. Из тех, что, глядя на женщину, откровенно ее «раздевают»…

— Ты не запомнила их имена?

— Они не произносили имен. Только клички. Кажется, Алик и Рафик…

— Ладно… Вернемся к третьему, которого ты обрабатывала. Как они называли его?

— Юраня… Муранов Юрий Владимирович… Турецкий невольно вздрогнул. Это было невероятно! Неужели снова фантастическое притяжение случайностей?! Значит, Рита провела вечер с Мурановым? Директором гуманитарного фонда, при участии которого осуществлялась незаконная торговля донорскими органами?! Поистине, в такое просто невозможно было поверить! Неужели в качестве потенциальных доноров использовались дети? Беззащитные дети, которых собственные родители вынуждены были отдавать за долги или похищали у других?! И молчали, связанные круговой порукой молчания… Какое чудовищное, варварское преступление!

От подобной догадки у Александра Борисовича даже пошла кругом голова. Он нервно закурил очередную сигарету. Теперь ему многое становилось ясно. В любом случае появление Риты было уже не просто случайностью, а истинным подарком судьбы. Настоящим ключом к расследованию!

— Его фамилию я потом из газеты узнала, — продолжала она. — Там писали, что он раньше был заместителем министра здравоохранения, а потом директором какого-то гуманитарного фонда, тоже связанного с медициной. А на следующее утро, после того как провел вечер со мной, — неожиданно застрелился…

— Я знаю, — взволнованно перебил Турецкий. — Меня сейчас другое интересует. Постарайся как можно подробнее вспомнить ваш разговор. Пойми, это очень важно!

На память Рита никогда особо не жаловалась. Но сейчас ей было нелегко сосредоточиться.

— Когда мы остались одни и Юраня основательно захмелел, он, как большинство клиентов, безоглядно разоткровенничался и начал жаловаться мне на свои несчастья. Якобы он безвозвратно погиб. И виною тому был какой-то Паук.

— Ни его имени, ни фамилии Муранов не упоминал?

— Нет. Только кличку. И проклинал его на чем свет стоит.

— За что?

— Потому что Юраня был его должником. Насколько я поняла, Паук втянул его в какую-то очень грязную историю. И по-моему, это связано с тем, о чем я уже рассказала со слов Лены.

Турецкий сделал нетерпеливый жест продолжать.

— Познакомились они в прошлом году. Кроме своего фонда Муранов еще занимался бизнесом. Имел много различных деловых контактов. В том числе, как он сам признался, и с теневиками. Этот Паук был именно из их числа. Вначале он предложил Юране стать партнерами. Всячески обхаживал его, водил по ресторанам и казино. Муранов говорил, что он и раньше был азартным игроком и понимал, что рано или поздно это его погубит. Но под влиянием Паука подхватил тот самый «синдром казино». Стал играть по-крупному и проигрывать бешеные деньги. Сначала Паук выручал его. Давал в долг без процентов. А потом, когда Юраня окончательно запутался в долгах, заставил его работать на мафию. Ему даже пришлось подписать официальную бумагу, что он идет на это совершенно добровольно…

— В чем именно заключалась эта работа?

— Кажется, в оформлении каких-то липовых документов для осуществления через фонд нелегальных поставок за границу их товара.

— Какого товара?

— Не знаю. Муранов называл его просто «мясо».

Турецкий ошеломленно покачал головой. Так вот как на языке преступников цинично именовались донорские органы! Подходящее название…

— Когда Юраня говорил об этом «мясе», его буквально трясло от страха. Он клялся, что с самого начала не хотел заниматься этим грязным делом. Но у него просто не было выхода…

— Почему же он не обратился в милицию?

— Он уверял, что собирался. Что не может так больше жить. И у него остается только два пути: либо пустить себе пулю в лоб, либо сдаться прокурору… Но Паук как-то пронюхал о его планах и пригрозил, если Юраня их «продаст», они отправят на «мясо» его маленькую дочь. Даже потребовал ее в заложники. И тогда Муранов был вынужден…

— Сам украсть ребенка?! — вслух подумал Турецкий.

— Да… К тому времени он так напился, что едва шевелил языком. Но я его поняла. Юраня признался мне, что недавно ему пришлось договориться с бандитами, которые и украли для него какого-то постороннего мальчика. Этого мальчика он потом отдал Пауку вместо дочери как своего племянника…

— Это все? Ты ничего не пропустила?

— Нет, — со вздохом сказала Рита. — Потом он «отключился», и наши ребята отвезли его домой на машине…

Сдвинув брови, Турецкий снова принялся делать торопливые пометки в своем блокноте. Затем спросил:

— Скажи, а Лена знала Паука? Это он давал ей наводку?

Рита покачала головой.

— Если и знала, то не сказала… Вернее, упомянула, что очень боится человека, который все это организовал. Возможно, она имела в виду именно Паука.

Турецкий был в этом уверен. Неудивительно, что Лена была мертва. А сама Рита только чудом не стала очередной жертвой бандитов. Оказавшись невольной свидетельницей пьяных откровений Муранова, девушка изначально была обречена. Ее «убрали» бы рано или поздно. И появление в ночном клубе самого Турецкого, по невероятной случайности ставшего ее клиентом, лишь ускорило неизбежную развязку.

Не вызывало сомнений и то, что «спецобработка» клиентов велась с ведома администрации. Значит, подходы к Пауку следовало искать среди персонала ночного клуба. Именно тех людей, кто непосредственно распоряжался секретными сотрудницами.

— Этот ваш старший менеджер, как там его… — Турецкий заглянул в свою записную книжку.

— Лапидус Сергей Эдуардович, — подсказала Рита.

— Ты говорила, что на следующий день после моего появления в клубе он устроил тебе форменный допрос и был очень взволнован?

— На нем просто лица не было!

— А человека, который присутствовал на этом допросе, ты в клубе раньше встречала?

— Никогда.

— Можешь его описать?

— Ему лет сорок пять, среднего роста, солидный. Но с таким невыразительным лицом, что, помню, я даже подумала: «Типичный кагэбэшник».

— Почему ты так решила?

Рита опустила глаза.

— Я уже говорила, что мой отец служил в КГБ. И такие люди нередко бывали у нас в доме…

— Ясно… Опять гэбье! А теперь постарайся вспомнить, что конкретно они спрашивали обо мне?

— Их интересовало все. Были ли мы знакомы раньше? Я ли привела тебя в клуб или ты пришел сам? Кто был тот мужчина, с которым ты пришел? О чем мы говорили? Не спрашивал ли ты меня о посетителях или персонале? Очень много вопросов… Я ответила на все. Сказала, что ничего о тебе не знаю. Ну, почти ничего. Но они все равно мне не поверили…

— Неудивительно, — усмехнулся «важняк». — Никто бы не поверил в такое совпадение фантастических случайностей! Я и сам еще не до конца в это верю… В любом случае очень хорошо, что ты пришла ко мне и все это рассказала. И запомни: со мной тебе нечего бояться.

Рита взволнованно заглянула ему в глаза.

— Это правда? Вы… Ты действительно сумеешь меня от всех защитить?!

— Верь мне, девочка, — произнес он, нежно погладив ее по щеке.

Она взволнованно прижала к своему лицу его руку.

— Но ведь они могут убить тебя!

— Многие уже пытались. Но для всех это кончилось скверно. И потом, я никого не боюсь. А разбираться с преступниками — это моя работа. — Турецкий улыбнулся и встал из-за стола. — Ладно, ты устала. Давай-ка я уложу тебя спать…

Едва державшаяся на ногах от непосильной усталости и всех пережитых волнений, Рита заснула тотчас, как он постелил ей на диване и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собою дверь.

Устроившись на кухне, Александр Борисович долго смотрел, как над туманной Москвой-рекой занимается рассвет. Выкурил еще одну, последнюю сигарету. И время от времени усмехался и качал головой. Ему до сих пор не верилось, что все это произошло. Можно представить, как удивится Костя. Старый друг был абсолютно прав: даже в таком математически точном деле, как следственная работа, никогда не следует упускать из виду фактор случайности! Ибо порой именно случайность решает все. А уж если прибавить к этому волю и опыт — то, несомненно, можно распутать любое, даже самое запутанное преступление.

 

Часть вторая

С концом великого Союза коварные бациллы всеобщего отчуждения и распада поразили не только некогда «братские» народы, но и отдельно взятых людей, в частности жильцов большой коммунальной квартиры в Москве, по улице Пятницкой.

Напрасно многие думают, будто в неузнаваемо изменившейся российской столице не осталось больше коммуналок. Это все ложь. Не верьте ей, граждане. Коммуналки в Москве были, есть и будут. По крайней мере, в обозримом будущем.

Теперь уже трудно доподлинно сказать, сколько поколений жильцов сменилось в роскошной, некогда семикомнатной квартире на Пятницкой улице, принадлежавшей раньше то ли богатому купцу, то ли знаменитому адвокату. Рассказать об этом смогли бы только амбарные домовые книги, древние, как «Повесть временных лет», но они были надежно схоронены в архивах коммунального хозяйства.

В последние годы жильцы в упомянутой квартире сменялись если не ежедневно, то почти ежемесячно. Один выезжали, получив наконец вожделенную отдельную жилплощадь. Другие спивались и заканчивали свою жизнь на больничной койке. Третьи просто мирно отходили на постоянное жительство в мир иной. В освободившиеся комнаты тотчас въезжали новые жильцы. Но братский коммунальный дух из квартиры уже давно выветрился. И жизнь здесь протекала под знаменем взаимного равнодушия и воинствующего сепаратизма.

Новоявленные соседи порой не только не знали друг друга по именам, но даже не здоровались. Зато, как и в добрые старые времена, очень хорошо знали, сколько у кого метров, и зорко следили за тем, чтобы кто-нибудь не оттяпал себе хотя бы квадратный сантиметр жилой площади. О времена, о нравы…

Однако сегодня произошло невозможное. Суверенным жильцам невольно пришлось объединиться перед лицом нависшей над всеми грозной опасности, имя которой — Степан. Дело в том, что на прошлой неделе в квартиру поселили алкоголика. Не просыхая ни на минуту, он успел в буквальном смысле поставить всех на уши. Хлестал водку ведрами. Орал. Сквернословил. Валялся в непотребном виде на полу, демонстрируя соседям живописные наколки. Словом, вел себя как заурядный русский человек, у которого душа распахнулась и не желает запахнуться. Но главное — повадился по ночам орать блатные песни…

Возмущенные жильцы бросились с жалобами и в ЖЭК, и в милицию. Но решительно никакой реакции на это не последовало. Совершенно никакой. Оставалось лишь терпеть и поневоле списывать все на несовершенство молодой российской демократии.

Между тем жить в квартире становилось просто невыносимо. Посему нынче на общей кухне собрался жилищный совет, представленный всеми заинтересованными лицами.

— Гм… — смущенно кашлянув, начал средних лет безработный интеллигент в тренировочном костюме с пузырями на коленях. — Так что будем делать, товарищи? Терпеть подобную ситуацию, гм, больше никак нельзя…

— Ясно чего, — отозвалась пудовая хабалка, торговавшая у метро домашними пирожками (по слухам — из собачатины). — Это… На выселение подавать надо!

— Однозначно! — подхватила слепенькая бабулька, которая тоже чем-то торговала и ежедневно агитировала соседей в пользу Либерально-демократической партии. — В Сибирь его, лиходея! В последнем вагоне!

— В психушку его надо! — предложил мордастый и непрестанно что-то жующий отец много численного семейства челноков. — Он уже того… Всякое юридическое лицо потерял!

— Может быть, написать коллективное письмо куда следует? — робко заметил сухонький тщедушный старичок — в прошлом грозный начальник страшного колымского лагеря.

— Да «наширять» его — и дело с концом, — невозмутимо бросил скелетообразный хронический наркоман девятнадцати лет от роду. — У меня и «дурь» есть. Вкатим тройную дозу — он и сам коньки отбросит…

— Вот этого не надо, товарищи! Попрошу без крови! — испугался бывший интеллигент. — Мы же с вами порядочные люди! И потом… Что мы будем делать с освободившейся комнатой? Нельзя допустить, чтобы, гм, туда подселили такого же…

Все страшно разволновались. Судьба еще не освободившейся комнаты, как оказалось, болезненно интересовала всех. И потому все заговорили разом, совершенно не слыша друг друга. А первый в новейшей истории квартиры жилищный совет тотчас стал похож на очередное заседание Государственной думы.

И тут, покрывая всех, раздался на кухне громкий удивленный возглас:

— Эй, народ! Таки за что базар?!

Жильцы ошеломленно затихли. В дверях, покачиваясь, стоял собственной персоной непосредственный виновник собрания, в одних семейных трусах, с опухшей и небритой физиономией, по которой блуждала идиотская ухмылка. Несмотря на относительную неустойчивость, наличие у него могучих бицепсов свидетельствовало, что справиться с ним будет далеко не просто.

Слепенькая бабулька смущенно ахнула. На широкой безволосой груди Степана красовалась вопиюще неприличная татуировка: голый мужик, оседлавший голую пышногрудую красотку. Ощутив на себе испуганные взгляды соседей, обладатель ее самодовольно поиграл мускулами, и картинка тотчас пришла в движение, превратившись в откровенно порнографический мультик.

— Таки за что базар? — ухмыльнувшись, переспросил пьянчуга.

— Да ни о чем, собственно, — растерянно произнес бывший интеллигент. — Мы тут, гм… Мы обсуждали новую очередность уборки мест общего пользования…

— Ага! Верно! Однозначно! — дружно подхватили соседи.

— А… — осклабился Степан, обнажив крепкие звериные зубы. — Ну-ну… Чирикайте, пташки, покуда кот спит…

Затем, почесав голое пузо, развернулся и удалился в коридор, откуда вскоре послышалось громоподобное пение:

— Таганка! Я твой бессменный арестант! Погибли юность и талант в твоих стенах!..

— Господи… — испуганно перекрестилась либерально-демократическая бабулька.

Участники собрания заметно приуныли. Однако, поскольку назревший вопрос с повестки дня снят не был, бывший интеллигент после долгого молчания неожиданно предложил:

— Одну минуту, товарищи! Кажется, я кое-что придумал… — И мышкой шмыгнув в свою комнату, вернулся оттуда с замусоленной популярной газетой ярко-желтого окраса. — Где же оно? Ах вот — нашел!

Участники собрания тесно окружили своего спикера.

— «Экстренное выведение из запоя, — начал шепотом читать интеллигент. — Новейшая методика. Стопроцентная гарантия!.. — И добавил кисло: — Дорого…»

Жильцы оживленно загудели. В конце концов решение было принято. И принято на удивление единогласно!

— Лучше дорого, зато надежно, — гласил общий вердикт. — На это никаких денег не жалко…

Не прошло и часа, как в квартиру на Пятницкой уверенно позвонили, и перед глазами открывших дверь жильцов предстали два здоровенных бугая в санитарских халатах сомнительной свежести. В руках у одного из них был обыкновенный чемодан; у другого — заранее приготовленная квитанция.

— Работаем только по факту оплаты, — мрачно сообщили они. И предъявили ошеломленным жильцам счет на кругленькую сумму.

Растерянный спикер-интеллигент дрожащими руками тщательно пересчитал общественные деньги и вручил их санитарам.

— Вы уверены, что он протрезвеет? — недоверчиво спросил он.

— Будь спок, дядя! — усмехнулся один из «вытрезвителей». — Фирма гарантирует… Так где клиент?

Клиент из своей комнаты самозабвенно рвал душу:

— Мур-р-ка! Ты мой муре-о-ночек!..

— Слабонервных просим не смотреть, — бросил жильцам второй санитар. И оба бугая без стука решительно вошли в комнату алкоголика.

Что там происходило, злополучным жильцам в точности неизвестно до сих пор. Ибо дверь тотчас захлопнулась. Песня Степана оборвалась. А вместо нее раздался страшный грохот. Процесс «вытрезвления» пошел.

Одновременно с его началом дверь коммунальной квартиры сама собой распахнулась, и в нее толпой стремительно хлынули вооруженные омоновцы в масках. Насмерть перепуганные жильцы остолбенели, а незваные гости ворвались в комнату Степана, из которой послышался звон разбитого стекла и отчаянный крик. Затем все смолкло.

Когда обитатели квартиры понемногу пришли в себя, глазам их предстало неожиданное зрелище. Посреди совершенно пустой, если не считать двух колченогих стульев и матраса, комнаты дебошира лежал вниз лицом да еще в наручниках один из «вытрезвителей» и тихонько скулил. Вокруг сгрудились бравые омоновцы. Второго санитара в комнате почему-то не было. Вдобавок было разбито окно, возле которого стоял сам виновник происшествия. Заметьте, стоял на удивление твердо и был как бы абсолютно трезв!

— Порядок, товарищ капитан, — обратился к нему один из омоновцев. — Можно уводить?

В ответ трезвый Степан лишь устало отмахнулся и опустил голову.

Когда непрошеные гости вместе с арестованным санитаром наконец убрались из квартиры, на кухню, где, взволнованно шушукаясь, собрались жильцы, вошел их новый сосед — прилично одетый и аккуратно причесанный — и со вздохом произнес:

— Извините, граждане… Этот маскарад был необходим для проведения важной операции…

— А вы, гм, собственно, кто будете? — растерянно спросил интеллигент.

— Сотрудник уголовного розыска капитан Марк Майер, — с виноватым видом ответил неузнаваемо трезвый «Степан». — Вот мое удостоверение… Так что еще раз извините и всего вам доброго.

Вернул деньги. Раскланялся. И был таков.

О том, что произошло затем, Николай Васильевич Гоголь сказал бы просто: немая сцена…

Петровка, 38

Утро

Хмурый и невыспавшийся полковник милиции Грязнов был зол.

В начале шестого утра его внезапно разбудил телефон. Звонил Турецкий. Как всегда, не вдаваясь в подробности, он коротко сообщил, что занимается расследованием какого-то чрезвычайно важного дела и назвал другу адрес, где следовало искать труп. Все остальное пообещал объяснить при личной встрече.

Отправленная Грязновым оперативная группа установила, что труп по указанному адресу действительно был. В чем заместитель начальника МУРа вскоре смог убедиться лично, прибыв на место происшествия вслед за своими орлами. Картина была впечатляющая. Погибшей оказалась молодая девушка. Если бы не перерезанное горло, можно было подумать, что она принимала кровавую ванну…

Затем начались загадки. Сначала в прихожей был найден охотничий нож, но без всяких следов крови. Потом, в ходе осмотра квартиры, было установлено, что погибшая здесь не жила, а хозяйкой числилась совершенно другая девушка, которая бесследно исчезла. Наконец в той же прихожей валялась большая спортивная сумка, откуда извлекли женские вещи, и один из оперативников, накануне занимавшийся делом по перестрелке в районе Сретенки, тотчас опознал в них те, что были на девушке, которую разыскивали как возможную свидетельницу либо участницу этого происшествия. Словом, было о чем призадуматься.

Прибыв на Петровку, Вячеслав Иванович, как всегда, принялся изучать оперативную сводку, но мысли его то и дело возвращались к этому странному делу. Не вызывало сомнений, что Турецкий по обыкновению действительно впутался в очередную опасную игру. Но почему он не рассказал обо всем раньше? Почему не попросил у старого друга помощи? Только распоряжался в чужом монастыре, пользуясь своими нынешними полномочиями. (Что особенно задело Вячеслава Ивановича.) Словом, молчал до тех самых пор, пока не появился труп. А теперь доверил ему, Грязнову, делать обычную грязную работу…

Около полудня явился с докладом капитан Майер, знаменитый герой «японской» истории. Дело, которым он занимался, Грязнов контролировал лично. Состояло оно в том, что некая преступная группировка успешно освоила неожиданный род деятельности, а именно — новейшую методику выведения невменяемых лиц из запоя, на чем так же успешно гребла огромные деньги. Необходимо было выяснить не только сущность нового метода, но и главное — найти подходы к влиятельному криминальному авторитету, известному под кличкой Захар, который занимался, помимо этого, и более крутыми делами.

Взглянув на вошедшего, Грязнов сразу догадался, что у капитана произошел «облом». Сын одесского еврея и белоруски, с физиономией истинного арийца, красавчик Майер, безукоризненно выбритый и молодцеватый в своей милицейской форме (разумеется, без всяких наколок), выглядел кислым и разочарованным. Сама идея этой операции всецело принадлежала ему. Он же и взялся ее осуществить, убедив Грязнова, что все должно выглядеть естественно, а для этого необходимо войти в роль. Но результаты оказались куда скромнее затраченных усилий.

— Одного взяли на месте вместе с «аппаратом». Его сейчас в лаборатории изучают, — доложил Майер. И со вздохом добавил: — Второй выбросился из окна…

— Как же это ты, брат, недоглядел? — нахмурился Грязнов.

— Виноват, товарищ полковник. Я даже не предполагал, что такое может произойти. Скрутил их, пока ребята не подоспели. Но он сумел вырваться и…

— Личности установлены?

— Так точно. Задержанный Поляков Константин Викторович. Уроженец Тульской области, 26 лет, из них три года отсидел за кражу. Образование — восемь классов. К медицине ровно никакого отношения не имеет.

— Специалист, мать твою, — усмехнулся Грязнов. — Ну и как он, раскололся уже?

— Пока нет. Работаем…

— А второй?

— Со вторым сложнее, — уныло вздохнул капитан. — На вид — около 30 лет, крепкий. На левом предплечье шрам от удара ножом. Никаких документов при себе не имел. Нашли только крупную сумму денег в рублях и валюте да эту фотографию…

— Какого же рожна он в окно ломанулся? — вслух подумал Грязнов, изучая стандартный черно-белый снимок для документа красивой молодой девушки с грустными задумчивыми глазами. Кого же она ему напоминала? Вот память — стареешь, брат, стареешь… — Погоди, погоди!

Вызвав дежурного, Вячеслав Иванович велел срочно доставить ему фотографии убитой, которую утром обнаружили в ванне. Вскоре их принесли. И Грязнов принялся внимательно сличать оба лица.

— Улавливаешь сходство? — многозначительно произнес он. И вкратце рассказал Майеру утреннюю историю.

— Довольно отдаленное, — заметил капитан. — Вы полагаете, это его рук дело?

— А почему нет? Просто так, за здорово живешь, люди из окон не кидаются! Значит, что-то за ним было. Возможно, именно это… Вот что, Майер, давай, брат, коли мне этого «санитара» по полной программе! Без рукоприкладства конечно, но чтобы все, гад, рассказал. И насчет Захара. И особенно про дружка своего. Приказ ясен?

— Ясен, товарищ подполковник. Без рукоприкладства…

Когда Майер вышел, Вячеслав Иванович еще долго разглядывал обе фотографии. Некоторое сходство, конечно, было, но довольно отдаленное. Потом взялся за другие — из оперативной сводки. Картина была знакомая: кровавые «бытовухи», заказные убийства, бандитские разборки…

От этого занятия его отвлек телефонный звонок Турецкого. Новоиспеченный прокурор по надзору за органами ГУВД Москвы был уже на проходной и просил друга «организовать» пропуск для его спутника. Полковник Грязнов просьбу удовлетворил. И принялся с нетерпением ждать прокурора.

Когда тот наконец вошел в его кабинет, первый заместитель начальника МУРа уже открыл было рот, чтобы с порога высказать своему другу все, что он о нем думает. Но заметив необычную озабоченность Турецкого, просто до хруста стиснул его крепкую руку и спросил:

— Ну, где же твой человек?

— Рита! — позвал Александр Борисович.

Тихо вошла девушка. Невысокая, стройная, красивая, она выглядела невыспавшейся и усталой. И едва увидев ее бледное лицо, полковник Грязнов изумленно вскинул свои рыжие брови и остолбенел.

Живая и невредимая, перед ним стояла девушка с фотографии! Это была именно она и одновременно другая — давно похороненная и воскресшая из мертвых…

Квартира на Ярославском шоссе

— Может, ты все-таки объяснишь мне, что происходит? — сухо спросила жена, когда Вадим Николаевич, опять не ночевавший дома, вошел в квартиру и устало принялся снимать ботинки. — Вадим, ты меня слышишь?

— Слышу, — безжизненно отозвался он. — Не ори…

Ошеломленная, Наташа молча смотрела на его осунувшееся, бледное лицо — лицо старика, но никак не ее мужа.

— Ты что, издеваешься? — губы ее затряслись, в глазах вспыхнуло негодование. — Что все это значит? Я тут целую ночь с ума схожу, не знаю, что и думать. А он даже не позвонил! Муж называется! Или… или ты мне уже не муж? Отвечай! Где ты был? Путался с бабами?!

— Дура! — побагровев, неожиданно рявкнул Вадим Николаевич с такой яростью, что жена испуганно отпрянула, а под потолком зазвенело изумленное эхо. Затем, постепенно остывая, холодно приказал: — Лучше приготовь что-нибудь. Я сутки не ел…

Глотая слезы, жена поспешила на кухню. А Вадим Николаевич, шатаясь, вошел в свою комнату, постоял, недоуменно озираясь, будто соображая, куда это он попал. Потом охватил голову руками и опустошенно опустился на диван.

Что он мог ей рассказать? И вообще — разве об этом можно спокойно рассказывать?! Нет, лучше бы они его просто убили…

Через полчаса, когда Наташа с заплаканным лицом молча появилась на пороге, он все так же опустошенно сидел, охватив голову руками. На конец, ощутив ее присутствие, Ступишин устало поднял голову, увидел жену и со вздохом пошел на кухню.

Проглотив ложку салата из помидоров, он внезапно ощутил головокружение и понял, что есть не хотелось. А хотелось только одного — уснуть и не проснуться. Провалиться в беспамятное небытие и все забыть. Все…

Жена за его спиной машинально тюкала ножом по разделочной доске. На сковородке шкворчало растопленное масло. Пахло гороховым супом. Его любимым. Но Вадиму Николаевичу было все безразлично.

В монотонном стуке ножа начались перебои. Послышалось всхлипывание. Роняя слезы, Наташа дрожащим голосом произнесла:

— Послушай, Вадим, это жестоко… Бесчеловечно… Ты не можешь так со мной обращаться… Если ты не хочешь рассказать мне о своей работе, не надо. Но объясни хотя бы, что за нужда была так срочно отправлять Альку в этот лагерь? И почему мне нельзя его там навестить? Я мать, в конце концов, и имею право знать правду…

Сердце Вадима Николаевича внезапно сжалось от мучительной боли и жалости к ней. К самому себе. От леденящего страха за будущее их единственного, горячо любимого сына. Оставив ложку, он поднялся. Подошел к жене. Нежно обнял ее. И, закрыв глаза, положил голову ей на плечо.

— Прости, родная, — голос его дрогнул. — Не волнуйся, все будет хорошо. Вот увидишь…

Тело ее обмякло в его руках. Бросив нож, Наташа закрыла лицо руками.

— Ты меня убиваешь, — произнесла она сквозь слезы. — Убиваешь…

Вадим Николаевич мягко развернул жену к себе и заглянул в ее измученное лицо. Он уже почти готов был все ей рассказать, разделить с нею, единственным родным ему человеком, эту непосильную тяжесть. Но тут взгляд его случайно упал на разделочную доску, где в кровавой луже лежали влажные куски нарезанной ломтиками говяжьей печенки. Дыхание у него перехватило. К горлу подступила тошнота. Оттолкнув жену, Вадим Николаевич сломя голову бросился в туалет, где его невыносимо долго выворачивало наизнанку…

За кухонным столом, уронив голову на руки, безнадежно и горько рыдала Наташа.

Грязнов, разумеется, сразу все понял. Слишком хорошо он знал Турецкого и присущие ему рыцарские порывы в отношении прекрасных дам. А эта девушка… Да что тут говорить: с первого взгляда Вячеславу Ивановичу стало ясно, что ради нее стоило рисковать жизнью.

— Вот оно, значит, как, — насупившись, кивнул Грязнов, выслушав краткий рассказ старого друга. — Любопытное дельце… А у меня, между прочим, есть для тебя сюрприз. — Взяв со стола одну из фотографий, он протянул ее Турецкому.

— Откуда у тебя это? — удивился Александр Борисович.

— Сегодня утром брали двух молодцов Захара. «Криминального авторитета в белых перчатках». Ну, ты о нем слышал. — Турецкий кивнул. — При задержании один неожиданно выбросился из окна. При нем и нашли…

— Это же из моего личного дела! — взволнованно произнесла Рита, заглянув Турецкому через плечо. — То есть, я хотела сказать, из отдела кадров. Я принесла ее, когда устраивалась на работу в ночной клуб! Мне ее сделал один знакомый фотограф.

Грязнов и Турецкий многозначительно переглянулись.

— Знаешь, старик. — Нахмурился Вячеслав Иванович. — Я уже давно собирался основательно прошерстить эту вытрезвительную малину. А теперь, похоже, у меня появился великолепный повод побеседовать с Захаром по душам.

— Это не Захар контролирует ночной клуб «Саломея» на Сретенке? — спросил Александр Борисович.

— Вроде он.

— Тогда не исключено, что именно он причастен к убийству Никулиной и покушению на Риту! А это значит, что мне тоже надо срочно с ним побеседовать по моему делу…

— Может, ты наконец мне обо всем расскажешь? — недовольно заметил Грязнов.

— Я для этого и пришел.

Тем временем Рита подошла к столу и принялась разглядывать лежавшие там фотоснимки из оперативной сводки. Вдруг девушка ахнула и схватила Турецкого за руку.

— Саша! Я узнала их — это они! Те двое, которые пытались меня убить!

Друзья тоже склонились над столом.

— А, это из Капотни, — пояснил Грязнов. — Ребята из нашей опергруппы нашли их сегодня ночью. Похоже на обычную бандитскую разборку… Вы уверены, барышня?

— Конечно! — подтвердила Рита.

— Это меняет дело… А что скажет наш главный советник по версиям?

Турецкий сосредоточенно изучал оба снимка.

— Ну-ка, вызови сюда этих ребят.

Спустя несколько минут в кабинет заместителя начальника МУРа вошли изрядно помятые после бессонной ночи оперативники из дежурной группы, обнаружившей трупы, и пожилой судмедэксперт.

— Я сразу подумал: тут дело нечисто, — пояснил он. — Вот, обратите внимание: один был убит выстрелом в голову. А второй получил пулю из обреза. Но гораздо раньше. Его, судя по всему, туда уже мертвым привезли…

— Уверен, Степаныч? — спросил Грязнов. Судмедэксперт развел руками.

— Обижаешь, начальник.

— При убитых нашли что-нибудь?

— Ничего, — покачал головой старший оперуполномоченный. — С одного мародеры даже ботинки успели снять.

— Если ты насчет фотографии, — заметил Турецкий, то им она была ни к чему. Ведь они знали Риту в лицо. А тот, кто побывал у нее на квартире и убил Никулину, не знал. Смекаешь?

— А как же!

— Что еще обнаружено на месте происшествия? — обратился к оперативникам новоиспеченный прокурор.

— Обнаружены пуля и гильза от пистолета ТТ. А также следы автомобиля иностранного производства. Марку мы установили: это был джип «чероки».

Турецкий взволнованно щелкнул пальцами.

— Все сходится!

— Что? — удивился Грязнов.

— Сейчас расскажу. Дай подумать…

— Спасибо, братцы, можете катиться по домам, — отпустил Вячеслав Иванович своих орлов.

Оперативники ушли.

— Значит, ты полагаешь, их убрали потому, что они завалили дело? — предположил Грязнов.

— Несомненно. Вдобавок устроили перестрелку на Сретенке, где один из них был ранен из обреза. Рита это видела. — И он вкратце повторил другу рассказ девушки.

— Но почему же тогда убили эту, как ее, Никулину?

— Возможно, по ошибке. Но скорее всего — как свидетеля. Если, конечно, это вообще дело рук того захаровского молодца, который выбросился из окна…

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Грязнов.

— Есть тут еще один возможный фигурант. — Турецкий в двух словах рассказал про «вампира», который угрожал погибшей.

— Ишь ты, как завернулось дельце! Маловероятно, конечно, но стоит проверить. Только где его искать?

— Постойте! — вмешалась Рита. — У Лены дома был установлен автоответчик с определителем номера. И она мне говорила, что этот Виктор не раз звонил ей домой!

— А барышня-то молодец, — заметил, взглянув на Турецкого, Грязнов. — Соображает… Адрес подруги вы знаете? Очень хорошо. Сейчас же отправим туда опергруппу и проверим… Ты был прав: любопытное намечается дельце!

— И вот что, Слава, — добавил Александр Борисович. — Надо, чтобы какой-нибудь толковый человек без лишнего шума прощупал гуманитарный фонд «Интермед», директор-распорядитель которого недавно покончил жизнь самоубийством.

— Как же, слышал. Прощупаем, — согласился Грязнов. — Можно подключить к этому делу Майера. Он у нас большой специалист по части маскировки…

— Кроме того, нужно продолжить поиски трупа следователя авиатранспортной прокуратуры Кулика.

— Из-за которого ты здесь вчера шум поднял?

— Именно. А также необходимо разыскать его родных. Они где-то во Владимирской области на даче отдыхают… Кстати, у Кулика была машина. Зеленая «Лада»-трешка. Старая. Номера точно не помню, — Турецкий назвал несколько возможных комбинаций. — На правом заднем крыле легкая вмятина и цвет заметно светлее остального кузова. Запомнил?

— Еще указания будут, господин надзирающий прокурор? — съязвил Грязнов.

— Пока все. Но это очень важно… Да расскажу я тебе! — взорвался Турецкий, встретив укоризненный взгляд друга. — Все расскажу… Но сначала необходимо спрятать девушку в безопасном месте.

— Господи, как я устала от всего этого, — сокрушенно вздохнула Рита. — Это какой-то бесконечный кошмар…

— Не волнуйся, — успокоил ее Турецкий. — Пока они думают, что ты мертва, тебе ничего не угрожает.

— А если?.. — испуганно спросила девушка.

— В любом случае мы тебя спрячем. И приставим надежных людей. Правда, Слава?

— Да хотя бы Денискиных ребят! — предложил Грязнов.

И он тотчас принялся звонить в «Глорию» своему племяннику.

— Саша, я боюсь! — взволнованно произнесла Рита, сжав руку Турецкого и умоляюще глядя ему в глаза. — Пожалуйста, не оставляй меня…

Грязнов выразительно кашлянул и сделал вид, что ничего не видит.

Александр Борисович ласково погладил девушку по щеке.

— Я же сказал, не волнуйся. Конечно, я тебя не оставлю. Пока мы окончательно не разберемся с этим делом.

От его нежного прикосновения Рита немного успокоилась. Одновременно ее охватило смутное волнение, которое она тут же попыталась заглушить. Но это было выше ее сил. И она продолжала доверчиво смотреть ему в глаза, которые без слов сказали ей все, что было у него на душе.

— Ну вот, барышня, сейчас за вами приедут, — радостно сообщил Грязнов, положив трубку.

— Тебе надо отдохнуть, — мягко произнес Турецкий. — Все будет хорошо. Верь мне…

— Я тебе верю, — опустив глаза, тихо ответила Рита. — Только…

— Да, — кивнул он. — Я приеду. Потом. Но сперва нам нужно обмозговать это дело…

Не прошло и получаса, как у ворот Петровки, 38, остановилась новенькая красная «Ауди-80». Элегантный и улыбающийся Денис приехал в сопровождении двух своих орлов — монументальных ребят из спецназа, которые заменили уволившихся из «Глории» «русских волков». Видно было, что красота Риты сразу произвела на него впечатление. Вышедший заодно с Турецким проводить девушку, Грязнов украдкой погрозил племяннику пальцем. Рыжий долговязый Денис разочарованно скуксился.

Когда Рита уехала, заместитель начальника МУРа искоса глянул на Турецкого, провожавшего глазами машину, и с усмешкой покачал головой:

— Ох, и кобель же ты, Сашка. Ох, и кобель… Ну а теперь давай, рассказывай мне все как на духу!

Тем временем стоявший неподалеку черный джип «чероки» с затемненными стеклами незаметно тронулся с места и, соблюдая дистанцию, устремился вслед за красной «ауди».

В машине сидели двое мужчин. Пока водитель джипа, искусно лавируя в потоке автомобилей, вел преследование, его пассажир вынул из кармана пиджака мобильный телефон и быстро натюкал на клавишах какой-то номер.

— Первый, есть сообщение, — произнес он.

— Слушаю, — густым басом отозвалась трубка.

— Информация подтвердилась. Она жива.

— Ч-черт…

— По вашему распоряжению мы установили наблюдение за квартирой «комиссара». Выяснилось, что эту ночь она провела у него.

— Где она сейчас?

— Только что была вместе с ним на Петровке. Сейчас едет в неизвестном направлении. Мы держим ситуацию под контролем.

В трубке наступило молчание. Затем властный мужской голос решительно произнес:

— Дело надо довести до конца. А с этим сыщиком мы после разберемся… Об исполнении докладывать немедленно. Отбой…

Ночной клуб «Саломея»

День

Посвятив Грязнова в подробности запутанного дела, Турецкий наметил для себя первого подозреваемого и решил без промедления заняться его разработкой. Человека, который почти несомненно был связан с Пауком и мог вывести следствие на эту ключевую фигуру.

Поэтому, несмотря на одолевавшую его усталость, Александр Борисович с Петровки помчался в ночной клуб, где работала Рита. Славка, который тем временем занялся поисками Кулика, а также пресловутого «вампира», конечно, предлагал ему и своих людей, и дежурную машину, но Турецкий, как всегда, предпочел действовать в одиночку.

На Сретенке он без труда разыскал нужное здание с модерновой вывеской и попытался войти. Но зеркальные двери оказались запертыми. Это и неудивительно. Ведь заведение начинало работать не раньше девяти часов вечера.

Пришлось искать служебный вход. Заглянув в сумрачный двор, который описывала Рита, он вскоре обнаружил то, что искал, но в дверях столкнулся лицом к лицу с бритоголовым охранником. Тот равнодушно покосился на непрошеного гостя и взглядом молча указал ему на табличку: «Посторонним вход воспрещен».

— Надзирающий прокурор Турецкий, Генеральная прокуратура, — представился Александр Борисович, предъявив удостоверение. — Мне необходимо побеседовать кое с кем из персонала.

Охранник, явно не ожидавший подобного визитера, неохотно посторонился и, пропустив его в клуб, тотчас извлек из кармана пиджака портативную рацию и озабоченно произнес несколько слов.

Следуя указаниям Риты, Турецкий поднялся на второй этаж, внимательно огляделся, изучая обстановку, и неслышно подошел к двери с надписью «Старший менеджер по работе с персоналом».

Сделав официальное лицо, Турецкий решительно постучал. Ответа не последовало. Тогда Александр Борисович попробовал войти. Однако дверь была заперта изнутри.

Выразительно кашлянув, он невозмутимо развернулся и, громко стуча ботинками, зашагал в противоположный конец коридора. Но, так и не дойдя до конца, на цыпочках вернулся обратно и затаился возле двери.

Не прошло и минуты, как в замке тихо повернулся ключ, дверь бесшумно приоткрылась, и в коридор воровато выглянула седая и напомаженная мужская голова.

— Здравствуйте, Сергей Эдуардович, — вежливо произнес Турецкий.

Вздрогнув и бледнея на глазах, старший менеджер с испугом уставился на незнакомца.

— Моя фамилия Турецкий. Я из Генеральной прокуратуры. Вас ведь уже предупредили, не так ли? — с издевкой произнес он.

— Э… Простите…

— Лапидус Сергей Эдуардович, если не ошибаюсь?

— Не Лапидус, а ЛАпидус, — неуверенно поправил тот, сделав ударение на первом слоге. — Э… Чем могу служить?

— Может быть, мы все-таки войдем?

Войдя в кабинет, Турецкий сразу заметил, что минуту назад здесь поспешно заметали следы. Массивный сейф был открыт. На столе беспорядочно навалены какие-то бумаги. Выпотрошены ящики письменного стола…

— Вы что, увольняетесь, Сергей Эдуардович? — как бы мимоходом произнес он. — Или в отпуск собрались?

Вмиг растерявший весь свой респектабельный лоск, старший менеджер по работе с персоналом машинально закивал:

— Да, да, в отпуск… А вы, собственно…

— А я к вам по делу. Да вы не волнуйтесь, я вас долго не задержу.

Сделав вид, что осматривает кабинет, он подошел к столу. Однако хозяин, спохватившись, тотчас принялся сгребать в ящики стола лежавшие на нем бумаги.

— Извините, у меня тут… — вяло улыбнулся он. — Прошу садиться.

Усевшись в мягкое кресло, Турецкий пристально взглянул на своего фигуранта. По виду это была типичная шестерка. Подлая и трусливая. «Напомаженный гнус», как охарактеризовала его Рита.

— Так чем могу служить? — закончив свой поспешный шмон, на старорежимный манер растерянно спросил хозяин кабинета.

— Видите ли, Сергей Эдуардович, у меня довольно печальная обязанность, — со вздохом начал Турецкий. — Дело в том, что вчера ночью при загадочных обстоятельствах была убита одна из сотрудниц вашего заведения. — Лапидус невольно вздрогнул. — Крылова Маргарита Дмитриевна… Полагаю, вам знакомо это имя?

— Э… М-м, да. Разумеется…

— Неизвестный проник в ее квартиру и перерезал Крыловой горло, когда она принимала ванну.

— Какой ужас…

— Вот именно, ужас. Такая красивая молодая девушка. Как говорится, ей бы еще жить да жить.

— Э… Простите, а при чем здесь я? — с заметным испугом спросил Лапидус.

— Не беспокойтесь, уважаемый Сергей Эдуардович. Я вовсе не имел в виду, что вас подозревают в причастности к убийству, — поспешил заверить его Турецкий. — Напротив, с вашей помощью я надеюсь прояснить некоторые детали. Полагаю, вы не откажетесь помочь следствию?

— Да… Разумеется, — с облегчением закивал тот.

— Вот и хорошо. Видите ли, по нашим сведениям, упомянутая гражданка Крылова имела довольно тесные контакты с мафией и, будучи сотрудницей вашего заведения, выполняла определенные, весьма специфические заказы… Вам об этом ничего не известно?

На лице Лапидуса выразилось полное недоумение.

— Э… Нет. Я впервые об этом слышу…

— Жаль. Потому что убитая несомненно имела среди персонала влиятельных покровителей. Рано или поздно мы их, конечно, найдем, но с вашей помощью могли бы сделать это значительно быстрее… Так вы утверждаете, что ничего не знали о преступной деятельности, осуществлявшейся «под крышей» ночного клуба? Например, о «спецобработке» отдельных клиентов с целью превратить их в послушных должников?

— Э… Ничего.

— А скажите, уважаемый Сергей Эдуардович, вам случайно не знакома такая кличка — Паук?

Жалкое лицо старшего менеджера окончательно приобрело трупный оттенок. Не в силах ответить, он лишь испуганно замотал головой.

— Это еще не все, — насладившись произведенным эффектом, продолжал Турецкий. — Мы имеем все основания полагать, что преступная группировка, на которую работала Крылова, теперь приступила к устранению потенциальных свидетелей, которые могли что-либо знать о ее деятельности… Так, несколько дней назад бесследно исчезла ближайшая подруга убитой, также сотрудница вашего заведения — Никулина Елена Витальевна. Очевидно, вы, как представитель администрации, это уже заметили?

Лапидус бездыханно кивнул.

— К сожалению, мы почти не надеемся обнаружить ее живой и не удивимся, если такая же участь вскоре постигнет еще кого-то из ваших сотрудников… Разумеется, мы смогли бы обеспечить им надлежащую защиту. Но только при одном условии: если эти люди найдут в себе мужество прийти к нам и честно обо всем рассказать…

Внезапно старший менеджер покачнулся и, схватившись руками за живот, глухо произнес:

— Извините, я… Мне необходимо выйти…

— Вам плохо? Может быть, вызвать «скорую»?

— Нет, нет! Я сейчас вернусь…

И, согнувшись в три погибели, Лапидус бросился в туалет.

Турецкий самодовольно усмехнулся. За свою многолетнюю практику он не раз убеждался, что патологическим трусам вообще были свойственны неожиданные приступы медвежьей болезни. Все шло на удивление хорошо. Клиент, что называется, почти созрел. Оставалось лишь немного дожать его, и тот окончательно расколется.

Пока хозяин кабинета отсутствовал, Александр Борисович без зазрения совести заглянул в его рабочий стол и бегло просмотрел сваленные туда бумаги. Пожалуй, если покопаться, тут можно было обнаружить немало интересного.

Между тем прошло пять минут, потом десять, а Лапидус все не появлялся. Неужели он решился сбежать? Нет, едва ли. На столе лежал его фирменный «дипломат», а на спинке кресла висел пиджак с документами и бумажником.

Интуитивно почуяв неладное, Турецкий вышел в коридор и без труда отыскал дверь с характерной фигуркой мужчины. Однако в сверкающем чистотой и благоухающем хлоркой сортире никого не оказалось.

— Сергей Эдуардович, вы здесь? С вами все в порядке?

Не получив ответа, встревоженный прокурор стал заглядывать во все кабинки. Самая крайняя, возле приоткрытого окна, была заперта. Турецкий деликатно постучал.

— Сергей Эдуардович, вы меня слышите?

Выглянув в окно, он сразу заметил укрепленную рядом на стене пожарную лестницу. Глухо чертыхнулся. И мощным рывком взломав хлипкий замок, распахнул дверь.

Сергей Эдуардович не обманул. Спустив брюки и запрокинув голову, он в жалкой позе торчал на унитазе, но признаться в чем бы то ни было уже решительно не мог. Потому что во лбу у него зияла аккуратная кровавая дыра, а в остекленевших глазах застыло изумление.

Проклиная себя за самонадеянность, Турецкий раздраженно хлопнул дверью и бросился обратно в кабинет старшего менеджера. Но в коридоре уже царила шумная суматоха. Метались и кричали сотрудники. А из дверей самого кабинета покойного густо валил дым. Подоспевшие охранники пытались воспользоваться огнетушителем, но по врожденной безграмотности долго не могли этого сделать…

Пока длилось тушение пожара, Александр Борисович успел вызвать по телефону оперативную группу с Петровки, 38, и, выйдя на улицу, закурил. Его легкомысленное пророчество в точности сбылось. Кто-то явно держал ситуацию под контролем и в критический момент ловко оборвал все нити. Игра, несомненно, велась по-крупному. И свою первую ставку Турецкий проиграл.

Наконец прибыли оперативники и вместе с самим надзирающим прокурором занялись осмотром места происшествия. Все бумаги убитого старшего менеджера были уничтожены пожаром и пеной из огнетушителей. Впрочем, не приходилось сомневаться, что Лапидус заранее успел замести следы. Огонь лишь довершил начатое…

Никаких результатов не дали ни осмотр сортира, ни опрос сотрудников ночного клуба. Следов убийца не оставил, а самого его никто не видел. Проник он в здание, очевидно, через окно и таким же путем ушел, поскольку охрана категорически отрицала присутствие в клубе посторонних. Словом, опять поработал профессионал. Или кто-то из своих?

Единственное, что оставалось, это извлечь пулю, которая, по счастью, застряла в черепе Сергея Эдуардовича и могла вывести на след убийцы. Поэтому труп по указанию Турецкого был немедленно отправлен в морг к доктору Градусу. Куда вскоре, заскочив на минуту в следственную часть Генпрокуратуры, поспешил на «дежурке» и сам надзирающий прокурор.

— Пуля от пистолета ТТ, — определил пожилой судмедэксперт, вручив Турецкому упакованный в целлофановый пакетик вещдок. — Между прочим, этот твой Лапидус и после смерти обосрался. Должно быть, здорово перетрухнул. Первый случай в моей практике, — с усмешкой добавил доктор Градус.

— Спасибо, Борис Львович, — поблагодарил Турецкий. — А у меня к вам еще одна просьба есть.

— Опять у кого-то в мозгах поковыряться к едрене фене?

— Не совсем. Помните, в прошлый раз вы мне говорили, что были неплохо знакомы с семьей профессора Ленца?

— Ну.

— Я тут привез его семейный фотоальбом, — сказал Александр Борисович, раскрывая свой «дипломат». — Не могли бы вы взглянуть на снимки и немного рассказать мне об этих людях?

— Руки хоть помыть можно? Пристал как банный лист к жопе, — буркнул старый матершинник.

Через несколько минут, устроившись в уголке секционного зала в компании накрытых белыми простынями мертвецов, доктор Градус принялся вместе с Турецким листать фотоальбом.

— Это его жена. Чудная, между нами говоря, была женщина. Какие пироги пекла — пальчики оближешь! Умерла в начале семидесятых от рака… Это наши с ним однокурсники. Тоже многие давно поумирали… Это его друзья и коллеги. Из них я вообще почти никого не знал… А это Яшка — Янис Карлович в нежном возрасте. Кто бы мог подумать, что из такого херувима вырастет такой…

— Вы упомянули, что он тоже стал хирургом. А где именно работал до своего бегства на Запад не помните?

— А хрен его знает. Сначала как будто в Первой градской. Потом через папашу устроился в какой-то НИИ…

— Борис Львович, а что вы имели в виду, когда говорили, что этот Янис корчил из себя гения?

— То и имел! Мало его в детстве пороли. Все мать виновата. Баловала подлеца до невозможности. «Яничка у нас самый, самый, самый…» Вот он и скурвился на почве недопоротой задницы. Ну в общем, вырос махровый эгоист.

— А каковы были его взаимоотношения с отцом? Особенно в последнее время?

— Хреновые.

— Почему?

— Соревноваться Яшка с ним вздумал. Все мечтал папашу обойти. Доказать свою гениальность. Вот и доказал. Ничего здесь толком не добился и за границу драпанул. Там гении нужны…

Перевернув страницу, доктор Градус недоуменно взглянул на «важняка».

— Гляди — несколько фотографий выдрано! Кто же это постарался?

— Именно этим я сейчас и занимаюсь, — пояснил Турецкий. — Скажите, Борис Львович, среди знакомых профессора Ленца могли быть люди, имеющие отношение к КГБ?

— Чушь собачья! Карлуша их на дух не переносил! Ведь эти опричники всю его родню подчистую выкосили. А самого на Колыму упекли «за измену Родине»…

— И все-таки, может быть, кто-то был?

— Ну, стукачей вокруг него всегда хватало. Высказывался он иногда не в меру. Только Карлуша этих гадов за версту чуял. И мигом отваживал. Еще в мединституте.

— А среди знакомых его сына?

Доктор Градус задумчиво почесал свою лысую голову.

— Погоди, «важняк»… Вроде что-то припоминаю…

Перелистав страницы фотоальбома, он вернулся к его началу и ткнул пухлым пальцем в один из пожелтевших старых снимков, где были запечатлены два озорных улыбающихся мальчугана.

— Вот он, дружок его закадычный. Ленька Беспалов. Слышал я мимоходом, будто потом он и впрямь чекистом заделался. За это Карлуша его от дома отвадил и крепко с Яшкой поругался…

— Значит, друг Яниса Ленца служил в КГБ?

— Кажется, так. Тоже, между прочим, изрядный был стервец. Я ведь его еще таким сопливым пацаном помню. Вечно они с Яшкой вместе разные гадости устраивали…

Перелистав альбом, Турецкий убедился, что плутоватое лицо будущего чекиста действительно повторялось на многих снимках рядом с наглой физиономией сына профессора, что определенно говорило о связывавшей их близкой дружбе. Однако на фотографиях более позднего периода лицо Беспалова ни разу больше не возникало. Что вполне соответствовало словам доктора Градуса. Но оставался вопрос: кто был запечатлен на вырванных из альбома фотографиях?

Заполучив кое-какую информацию к размышлениям, Александр Борисович поблагодарил старого судмедэксперта, уложил в свой «дипломат» фотоальбом профессора Ленца и запечатанный пакетик с пулей, извлеченной из головы Лапидуса, и покатил обратно на Петровку, 38. Необходимо было срочно провести трассологическую экспертизу и по обширной картотеке попытаться вычислить ствол, из которого эта пуля могла быть выпущена.

Между тем Турецкому по-прежнему не давал покоя загадочный код «017» и такая же загадочная фигура того, кто скрывался под этим кодом Если допустить, что им был сотрудник КГБ-ФСБ Леонид Беспалов (кстати, нужно еще проверить эту информацию), то все равно оставался вопрос: что общего могло быть у него с Карлом Имантовичем, который его, как известно, не жаловал? Словом, по мере расследования вопросов становилось все больше и больше. И это нормально. Потому что отсутствие вопросов равносильно полному тупику. И эта новая загадка даже обрадовала Турецкого.

Петровка, 38

Ближе к вечеру

В этот день полковник Грязнов еще не раз помянул добрым словом Риту, которая подсказала самый простой и верный способ поимки пресловутого «вампира».

Осмотрев снятую Никулиной в Бирюлево квартиру (сама девушка была родом из Кемеровской области), оперативники без труда нашли зафиксированный ее автоответчиком телефонный номер этого типа, а остальное было уже делом техники…

Рассказ Турецкого невольно заставил Вячеслава Ивановича основательно задуматься. Прежде он всерьез не верил жутковатым россказням о торговле человечиной. Главным образом потому, что при своем более чем разностороннем опыте оперативной работы до сих пор не сталкивался с подобного рода делом. А критерием истины, как известно, является практика. Но адресованное Меркулову письмо профессора Ленца, перечисленные Турецким подозрительные факты, сопоставленные с собственными размышлениями полковника Грязнова о необъяснимом исчезновении детей, заставили его резко изменить свою точку зрения. Однако реальных доказательств по-прежнему не было. Если бы им удалось доказать, что хотя бы один ребенок, к примеру тот же Сережа Краснолобов, действительно был похищен с целью принудительного забора органов, это придало бы мощный импульс следствию. А пока доказательств не было, приходилось отрабатывать любые возможные версии.

«Вампира» привезли на Петровку незадолго до того, как туда нагрянул Турецкий, проведший остаток дня в ГУОПе на Шаболовке, где он подробно ознакомился с досье знаменитого Захара.

— Ну, Сашка, везет нам! — сообщил другу Вячеслав Иванович, едва тот вошел в его рабочий кабинет. — Такого матерого гада взяли, елки-моталки! Девчонка твоя оказалась не промах… Если с Лапидусом промашка вышла, то хоть с этим не оплошали.

— Уже есть результаты экспертизы? — первым делом спросил Турецкий.

— Только что ребята из ЭКУ (Экспертно-криминалистическое управление) принесли. Словом, как ты и предполагал: обе пули были выпущены из одного ствола. Но этот ствол в нашей картотеке не числится.

— Вернее, еще не засветился на «мокром» деле… — вслух подумал Александр Борисович. — Ну а с «вампиром» у тебя что?

Вместо ответа Вячеслав Иванович вручил ему целую стопку домашних цветных фотографий, сделанных «полароидом». Турецкий невольно поморщился.

— Тьфу ты, гадость какая…

На всех снимках в различных вариациях повторялась одна сцена: здоровенный бугай изощренно пользует бесчувственных девок. Фантазии ему было явно не занимать. Кроме того, обращали внимание ясно различимые следы кровавых укусов на обнаженных телах жертв. Последние фото и вовсе вызывали омерзение. На них голый насильник самозабвенно слизывал кровь из надрезов на плечах и груди своих жертв.

— Ну и подонок, — брезгливо заметил Турецкий. — Личность уже выяснили?

— Большаков Геннадий Владимирович. 1965 года рождения. Не судим. Пока… Холост. Сотрудник охраны частного коммерческого банка «Эльдорадо». Судя по всему, увлекался этим уже давно… Заметь, большинство девчонок явно несовершеннолетние. Так что светит ему немало. Взяли еще тепленьким. Отсыпался, гад, после веселой ночи. Вся постель была кровью испачкана…

— А куда же он девал трупы?

— Думаю, их просто не было.

— Как это? — удивился Турецкий.

— Очень просто. Приглашал дуреху к себе домой. Хату эту он, между прочим, снимал. Сам прописан у родителей, в Подольске. Потом основательно клофелинил. А когда девчонка вырубалась — измывался над ней в свое удовольствие…

— И что же, ни одна до сих пор не заявила?

— Должно быть, он их так стращал, что они, бедолаги, даже и не рыпались.

— Вот сволочь…

— Не то слово. Вместе с этим нашли у него целую библиотеку оккультной литературы. Похоже, увлекался ею всерьез. А также телефоны и адреса всех его жертв. Так что получить их показания будет несложно…

— По поводу убийства Никулиной уже допрашивали?

— Пока нет. Тебя ждали, господин надзирающий прокурор. — Грязнов снял трубку внутреннего телефона и сказал дежурному несколько слов. — Сейчас его приведут в следственный кабинет, и мы душевно обо всем побеседуем.

— Погоди, Слава, — неожиданно возразил Турецкий. — Если ты не возражаешь, я бы хотел переговорить с ним с глазу на глаз.

— Воля твоя, — пожал плечами Вячеслав Иванович. И, вызвав дежурного, распорядился: — Проводи, браток, господина прокурора в следственный кабинет внутренней тюрьмы.

В тесном следственном кабинете ДПЗ — дома предварительного заключения — царил серый полумрак. Поэтому все тут казалось пепельно-серым: голые стены, казенный стол, привинченный к полу табурет, на котором уже кособочилась угрюмая фигура молодого крепкого мужчины. Его волевое лицо могло бы даже показаться красивым, если бы не присущее ему надменное выражение открытого презрения к людям.

— Прокурор по надзору за следствием в органах милиции и прокуратуры Москвы Турецкий Александр Борисович, — не без труда подавив отвращение, представился вошедший.

— Садись, начальник, — равнодушно буркнул задержанный. — Дело будешь шить?

— А вы, гражданин Большаков, полагаете, что для этого нет оснований?

— А есть? — нагло ухмыльнулся насильник.

— И очень весомые.

— Фотки, что ли?

— Они самые. И на всех запечатлены вы, причем в момент насильного совершения развратных действий.

— С чего ты, начальник, взял, что я их насиловал? Да они сами ко мне в койку прыгали. Одно слово — шлюхи…

— И глаза закрывали от удовольствия?

— Ага. Кайф ловили.

— А может быть, находились под воздействием клофелина?

— Это ты, начальник, у них и спроси…

— Спросим, Геннадий Владимирович. Обязательно спросим. Благодаря вашей записной книжке фамилии и адреса этих девушек у нас есть. Так что вскоре вам предстоят очные ставки.

— На понт берешь, начальник? Только я не из пугливых. Мало ли чего эти шлюхи могут наплести? А может, это мы так с ними развлекались? — зло усмехнулся насильник. Однако уверенности в голосе у него явно поубавилось.

— По доброй воле и без принуждения? — заметил Турецкий.

— Ага.

— Поэтому кроме совершения развратных действий вы еще наносили им телесные повреждения и слизывали кровь?

— Я же говорю: шлюхи, мазохистки.

— И давно вы, гражданин Большаков, кровушкой балуетесь?

— С детства, — невозмутимо ответил тот.

— Нравится?

— Божественный напиток. А ты что, начальник, тоже хочешь попробовать?

— Благодарю, я предпочитаю водку…

— Слабо.

— А начинали как, тоже с девочек?

— Ну зачем же? Мать у меня курей держала. С них и поехало.

— Понятно, — кивнул Турецкий. И, сменив тон, произнес: — Только перестарался ты, Геша. Столько кровушки напустил, что одному и не выхлебать… Твоя подруга? — спросил он, предъявив «вампиру» фотографию мертвой девушки в кровавой ванне.

— На понт берешь, начальник? — осклабился тот. Но сразу набычился, чтобы скрыть охватившее его волнение. — Не знаю эту шлюху…

— А ты посмотри внимательно. Неужто не узнал? Узнал. Я же по глазам вижу, что узнал! Сам имя вспомнишь или подсказать?

— Не знаю я эту шлюху! — взорвался насильник.

— Никулина Елена Витальевна. 24 лет от роду. Сотрудница ночного клуба «Саломея».

Большаков опустил голову. На щеках его вздулись упругие желваки. Александр Борисович пристально следил за его реакцией.

— Я не убивал, — глухо произнес насильник.

— А кто?

— Не знаю.

— Но знаком с нею ты был и даже угрожал ей смертью. Между прочим, имеются свидетели. А на автоответчике у нее дома были зафиксированы твои звонки… Ну, теперь вспомнил, кто приказал тебе ее убить? — угрожающе произнес Турецкий.

Глаза «вампира» испуганно забегали.

— Я не убивал! — неожиданно истерически взвизгнул он. — Богом клянусь! Не убивал!!!

В одно мгновение расколовшийся изувер превратился в жалкую тряпку.

— Может, ты и Паука не знаешь?

— Не знаю! Ничего не знаю! Не убивал я, начальник…

— И Захара?

— Не убива-а-ал! — в голос завыл любитель острых ощущений и, точно мешок дерьма, сполз с табуретки на цементный пол.

Убрав фотоснимок в карман, Турецкий поднялся и брезгливо взглянул на распростертое на полу жалкое воющее тело.

— Да, Геша… Теперь я вижу, что ты действительно ее не убивал. Кишка тонка, — холодно заключил он. — Но кукарекать на зоне тебе все равно придется долго. За всех твоих девочек. Так что мыль задницу, Геша…

Откуда рядовому обывателю знать, сколько непосильных забот обременяет ежедневно государственных мужей, особенно депутатов Государственной думы? Не знает этого обыватель. Потому и костерит почем зря своих же народных избранников. Вот запихнуть бы его хоть на денек в их депутатскую шкуру — мигом запросился бы обратно в народ. Потому как языком болтать это мы все мастера. А тут надо еще и шевелить мозгами…

Петр Иванович Расторгуев тянул депутатскую лямку уже второй срок. Успел приобрести вес и примелькаться на телеэкране. Его холеное государственное чело было знакомо обывателям, как говорится, от Калининграда до Находки (только собственным избирателям оно успело изрядно позабыться), а яркие речи нередко цитировались как образец государственной мудрости. Что и говорить — большим человеком стал Петр Иванович. А вышел, между прочим, из народа. Из самых что ни на есть низов. И в отличие от некоторых народных избранников знал его, народа, интересы отнюдь не понаслышке.

На страже этих священных интересов Петр Иванович трудился ежедневно не покладая рук. Причем трудился не только руками. И так самозабвенно, что даже схлопотал профессиональный недуг, от которого недавно благополучно избавился в центре проктологии, хоть и расстался при этом с порядочным отрезком своей прямой кишки. Но для народа ведь ничего не жалко.

Рабочий день Петра Ивановича был насыщен сверх предела. С утра в своей казенной депутатской квартире по Рублевскому шоссе (которую он, конечно, втихаря успел приватизировать) он принимал массажистку, которая буквально возвращала его к жизни после очередной бессонной ночи. Затем появлялся обслуживающий персонал: работница местной прачечной, ежедневно поставлявшей Петру Ивановичу свеженькие рубашки; личный парикмахер, тщательно следивший за его седеющей (и редеющей) шевелюрой; домашняя прислуга, которая столь же тщательно холила и лелеяла его депутатские костюмы, и наконец, собственный имиджмейкер…

Когда Петр Иванович с их помощью превращался в сановного государственного мужа, подкатывали на депутатской «Волге» его многочисленные помощники, шустрые молодые ребята, величавшие его просто «Петя» или «Петюнчик» и неизменно облегчавшие его нелегкий государственный труд. В их почетном эскорте Петр Иванович для начала отправлялся в ресторан, где сытно и со вкусом завтракал, а заодно и обедал. Затем начинал длительный объезд своих многочисленных избирателей. Все они, как ни странно, были либо деловыми людьми, либо его родственниками — близкими и дальними — и являлись при этом хозяевами преуспевающих частных предприятий, которые любовно опекал Петр Иванович, всемерно способствуя расширению в стране рыночных отношений. В то же время он успевал заседать в десятках разнообразных комитетов и комиссий, давать интервью неотступным журналисткам (из которых предпочитал блондиночек), писать (руками незаменимых своих помощников) актуальные статьи для разных популярных изданий. И, конечно, выступать по телевидению… Словом, трудился в поте лица. Обыватель спросит: а как же заседания Государственной думы? Не тревожься, обыватель! Благодаря тем же верным помощникам Петр Иванович неизменно был в курсе повестки дня и заочно принимал участие в голосовании посредством своей депутатской карточки, которой распоряжались товарищи по фракции.

Неудивительно, что после столь насыщенного трудового дня народному избраннику хотелось немного расслабиться. Сбросить напряжение и вкусить желанного отдыха. И Петр Иванович немного расслаблялся. А поелику он, как известно, вышел родом из народа и никогда не забывал о народных традициях, то и расслаблялся порой до того, что натурально лыка не вязал, и его неотлучным помощникам приходилось транспортировать тело домой на руках и отмывать от вторичных продуктов традиционного расслабления.

Разумеется, наутро Петр Иванович чувствовал себя не лучшим образом. Что поневоле сказывалось на его трудоспособности. Но, к счастью, эта проблема была недавно с успехом решена. Один из его многочисленных избирателей, крупный банкир и также выходец из народа, шепнул Петру Ивановичу адресок укромного местечка, где в интимной обстановочке абсолютно расслабленный человек в считанные часы вновь становился, что называется, как огурчик, и мог немедленно отправляться на любое ответственное мероприятие.

Располагалось местечко в живописной подмосковной усадьбе какого-то знаменитого графа, купленной в частное владение предприимчивым «новым русским», который устроил в ней элитный загородный клуб. И пройдя однажды полный восстановительный курс, Петр Иванович с удивлением обнаружил, что новейшая методика оказалась поистине чудом медицинской науки, воскресив его из небытия, как трехдневного мертвого Лазаря. Поутру народный избранник чувствовал себя даже не как огурчик, но как Геркулес, готовый свернуть горы во имя народа.

С тех пор Петр Иванович стал постоянным членом загородного клуба и завел с другими постоянными членами множество полезных знакомств. Услуги заведения, надо заметить, были недешевы. Но стопроцентная гарантия воскрешения оправдывала любые затраты. Кроме того, здесь имелось все необходимое для последующего культурного досуга: отменный ресторан, казино, сауна, номера. Безукоризненно вышколенный и любезный персонал всегда был готов немедленно выполнить любые пожелания состоятельных клиентов. А для полного освобождения их организма от последних остатков расслабления, скапливавшихся по обыкновению в сперме, в клубе существовал и особый персонал, который не нужно было склонять к оральному сексу (а равно — и никакому другому), так как девушки были великолепно подкованы в медицине и искусстве любви. Надо отдать должное радушному хозяину заведения Семену Михайловичу Захарченко: идя навстречу разнообразным вкусам клиентов, он поставил дело на мировой уровень, благодаря чему в заведении трудились сотрудницы различных национальностей. Помимо русских девушек тут были европейки и азиатки, знойные креолки и миниатюрные китаянки и даже одна черненькая, пользовавшаяся особым спросом… С такой гарантией восстановления — отчего бы и не расслабиться?!

В этот злополучный вечер Петру Ивановичу было особенно не по себе. Намедни одна популярная газета опубликовала гнусный пасквиль на него, где обвинила народного избранника во всех смертных грехах и полном равнодушии к народным интересам. Кроме того, товарищи по фракции, вместо того чтобы отстоять честь своего коллеги, решительно от него открестились и даже готовы были «сдать» Петра Ивановича соответствующим органам. От столь незаслуженной обиды бедный депутат расстроился так, что начал расслабляться с самого утра, напрочь утратив к вечеру не только дар речи, но и всякое ощущение реальности.

Верные помощники, которые, к слову сказать, тоже изрядно расслабились в предчувствии скорого увольнения, конечно, сразу повезли его безжизненное тело по знакомому адресу. В дороге всех основательно растрясло, посему на место они прибыли с ног до головы перепачканные вторичным продуктом неумеренного алкогольного расслабления.

Несмотря на это, персонал загородного клуба, как всегда, принял своих постоянных клиентов с распростертыми объятиями. Тело Петра Ивановича бережно погрузили в инвалидную коляску и покатили в душевую, где его раздели и тщательно обмыли, а затем транспортировали в отделение «реанимации». Верные помощники, поддерживая друг друга, приковыляли туда сами.

Не прошло и часа, как народный избранник пришел в себя и начал заплетающимся языком ругать безвинный персонал, очевидно, приняв его за проклятых журналистов. Но постепенно сознание его окончательно прояснилось, и воскресший Петр Иванович проследовал на каталке в специальное помещение, где уже отдыхали после аналогичной процедуры другие страдальцы. По обыкновению, тут были сплошь его знакомые. Но обнаружился и один незнакомый: приятный молодой бизнесмен, похожий на чистокровного немца, с которым народный депутат тотчас и познакомился. По российскому обычаю знакомство скромно отметили в местом ресторане, где его новый знакомый клятвенно пообещал предоставить Петру Ивановичу лучших киллеров, чтобы разобраться с проклятыми журналистами. Затем немного попарились в сауне. Откуда вместе отправились на процедуру заключительного очищения.

По правде говоря, Петр Иванович уже давно мечтал доверить это дело очаровательной негритянке, которая пользовалась здесь поистине бешеной популярностью. (Очевидно, благодаря безразмерным размерам своего необыкновенного рта.) И сегодня удача наконец улыбнулась народному избраннику.

Была глубокая ночь. В крови и сперме Петра Ивановича не осталось даже следов злополучного расслабления (как не осталось и самой спермы), но разомлевший народный избранник, вальяжно раскинувшись в распахнутом халате на огромном ложе, продолжал самозабвенно наслаждаться услугами вожделенной черненькой, чей безразмерный рот с пухлыми фиолетовыми губами поистине творил чудеса. И неизвестно, сколько еще длилось бы это райское наслаждение, если бы внезапно снаружи не послышались отрывистые выкрики, шумный топот и визг очаровательных сотрудниц…

Если бы Петр Иванович хоть немного интересовался жизнью собственного народа и нашел время заглянуть в известную коммуналку на Пятницкой, он бы несомненно догадался, что все это значит. Но став депутатом, бывший комсомольский вожак без определенных занятий Петька Расторгуев жизнью народа совершенно не интересовался. И потому в самом зените наслаждения был застигнут врасплох ворвавшимся в номер вооруженным ОМОНом. А возглавлял эту орду не кто иной, как его новый знакомый, тот самый молодой бизнесмен с физиономией истинного арийца.

Испуганная негритянка так неожиданно отпрянула в сторону, что едва не сделала Петра Ивановича кастратом. Затем его довольно неделикатно подхватили под руки, встряхнули, словно мешок дерьма, и нагишом выволокли в коридор, где уже толпились в аналогичном виде другие завсегдатаи упомянутого клуба. Тут до Петра Ивановича стал постепенно доходить вопиющий смысл происходящего. Он безуспешно попытался вырваться и срывающимся голосом, в котором вдруг прорезались раскатистые трибунные интонации, завопил:

— Это произвол! Вы не имеете права! У меня депутатская неприкосновенность! Я… Я буду жаловаться Президенту!

— Сначала штаны надень, м…, — рявкнул на него один из омоновцев и презрительно заехал народному избраннику по уху…

Подмосковная усадьба Любавино

Вечер

Налет на подпольный «вытрезвитель» Захара оказался весьма успешным. Наряду с самим хозяином заведения и его подручными было задержано множество незаурядных лиц: крупных банкиров и предпринимателей, представителей разного рода богемы, высокопоставленных чиновников и депутатов всех уровней, не говоря уж о дельцах «теневого» бизнеса. Большинство из них, после выяснения личности, пришлось отпустить. Самого Захара возглавлявший операцию капитан Майер взял лично и тут же передал для допроса Грязнову с Турецким. Замначальника МУРа был собой доволен. Правда, чтобы добиться от Турецкого санкции на эту операцию, ему пришлось применить все свое красноречие. Но в конце концов новоиспеченный прокурор на свою ответственность все же подписал соответствующий ордер.

Предприятие Захара произвело на них неизгладимое впечатление. Разумеется, все было обставлено совершенно законно и прикрыто фиговым листком загородного гольф-клуба, хотя дураку ясно, что ни один из его членов отродясь не держал в руках клюшки. Что же касается самого новейшего метода вытрезвления, то он оказался прост, как все гениальное: с помощью аппарата, именуемого в просторечии «искусственная почка», слегка усовершенствованного, организм потенциальных клиентов в кратчайшие сроки очищался от продуктов алкогольного отравления, и человек становился трезв как стеклышко. А до кристального блеска его доводили проститутки…

Расположившись в модерновом кабинете Захара, друзья тотчас приступили к допросу. Сам гражданин Захарченко — благообразный седеющий мужчина, похожий на английского лорда, казалось, был совершенно не удивлен визитом незваных гостей и держался с непоколебимым достоинством. Недаром его называли «криминальным авторитетом в белых перчатках».

— Напрасно вы так, граждане начальники, — укоризненно заметил он. — Если у вас ко мне дело — приехали бы как люди, с уважением. Посидели бы по-хорошему, потолковали, в сауне попарились…

— Ты бы нам еще девочек своих предложил, — саркастически заметил Грязнов.

— Можно и девочек. Для хорошего человека ничего не жалко.

— Ладно, Захарченко, — отрезал Вячеслав Иванович. — Хватит комедию ломать. Положение ваше куда серьезнее, чем вы думаете. Поэтому советую чистосердечно отвечать на все наши вопросы.

Захар лишь презрительно усмехнулся.

— И каково же мое положение?

— Оказание медицинских услуг без лицензии, — сухо начал Грязнов. — Содержание подпольного борделя. Незаконное хранение оружия. Торговля наркотиками… И это еще не все. Думаю, если покопаться, список обвинений может быть продолжен.

— Ошибаетесь, граждане начальники, — возразил Захар. — Что касается медицинских услуг, то действующий при нашем клубе оздоровительный центр на законном основании обслуживает клиентов, страдающих почечной недостаточностью. Специальное разрешение подписано заместителем министра здравоохранения Мурановым…

— Бывшим заместителем, — уточнил Турецкий.

— Насчет борделя тоже промашка вышла: закон не запрещает мне держать массажисток. А какие виды массажа они применяют — это уж, извините, по желанию клиентов… Все оружие у охраны тоже зарегистрировано. Ни одного грязного ствола вы здесь не найдете… А про наркотики я вообще ничего не знаю. Если кто из клиентов балуется — с него и спрашивайте….

Грязнов с досадой покосился на Турецкого. Оба прекрасно понимали, что такой матерый волк не блефует и предусмотрел все заранее.

— А как вы объясните, что сотрудники ваших так называемых выездных бригад не имели даже элементарного медицинского образования? — спросил Турецкий.

— Текучесть кадров, — сокрушенно вздохнул Захар. — Но все заочно учились в мединституте. Имеются документы…

— У нас тоже имеются кое-какие документы. Например, вот на этих двоих. — И выложив на стол две фотоснимка, на одном из которых был заснят труп, Грязнов пристально взглянул на своего оппонента. — Вам знакомы эти люди? Они числились сотрудниками одной из таких бригад.

— Возможно. Людей у нас много, — пожал плечами мафиози. — Этим занимается управляющий по работе с персоналом…

— Интересно же вы подбираете кадры, гражданин Захарченко, — усмехнулся Грязнов. — Оба в прошлом имели судимости, причем один сразу две. Или об этом вам тоже ничего не известно?

— Повторяю, этим занимается управляющий… А что касается порядка работы «выездных бригад», то все сотрудники всегда строго выполняли инструкции руководства.

— В том числе и заказные убийства, — заметил Вячеслав Иванович, наблюдая за реакцией собеседника.

Ни один мускул не дрогнул на лице сановного бандита.

— Что-то я вас не понимаю… — невозмутимо ответил Захар.

— Хорошо. Тогда поговорим серьезно, — нахмурился Грязнов. — Сегодня утром эти молодчики были нами задержаны. У одного из них изъяли вот эту фотографию. — Грязнов выложил на стол снимок Риты, а затем еще один, где была запечатлена ее мертвая подруга в кровавой ванне. — Не далее как вчера ночью эта девушка была убита. И ваш человек уже сознался в ее убийстве.

— Фуфло гоните, начальник, — с усмешкой заметил Захар. И, присмотревшись к снимкам, добавил: — Девчонки-то разные. Такое фуфло… И ни в чем он вам не сознавался. Потому что при задержании ваши костоломы ненароком уронили его из окна. У меня и свидетели имеются… А карточку эту вы ему нарочно подсунули, чтобы на меня наехать. Так что нашла коса на камень…

Грязнов и Турецкий выразительно переглянулись.

Откинувшись в кресле, Захар с победным видом скрестил руки на груди.

После небольшой паузы Александр Борисович начал атаку с другой стороны.

— Вы контролируете ночной клуб «Саломея»?

— Являюсь одним из совладельцев. И никакого криминала.

— В самом деле? Между прочим, обе этих девушки работали в вашем клубе. Так называемыми секретными сотрудницами. Или вам о таких ничего не известно?

— Отчего же? Известно. Есть такие. Развлекают клиентов. Дело обычное. Во всем мире практикуется. Ну, а если некоторые подрабатывают немного на стороне, так я им не отец родной…

— Вопрос: как подрабатывают? — продолжал Турецкий.

— Ясное дело, как. По-бабьи, — уточнил Захар. — В общем, оказывают дополнительные услуги. Но это, повторяю, их личное дело. В свободное от работы время администрация не запрещает.

— Как не запрещает выполнять и еще некоторые специфические заказы.

Улыбка криминального авторитета померкла.

— На что намекаете, гражданин начальник?

— Сейчас поймете. У нас имеются свидетельские показания одной из секретных сотрудниц в том, что ее насильно заставили выполнить один подобный заказ. Попросту говоря, раскрутить на всю катушку одного клиента. Кстати, небезызвестного вам бывшего заместителя министра здравоохранения, а впоследствии директора гуманитарного фонда «Интермед» Юрия Муранова, который на следующий день покончил жизнь самоубийством. И мы подозреваем, что господин Муранов был не первой жертвой подобной «спецобработки»…

— А при чем здесь я? Если девушка виновата, ее и допрашивайте.

— Уже допросили. И она показала, что «заказ» поступил при содействии представителя администрации ночного клуба, старшего менеджера по работе с персоналом Лапидуса С. Э.

— Это которого сегодня застрелили? — спешно перебил Захар, демонстрируя необыкновенную осведомленность. — И кабинет его зачем-то подожгли. Черт знает что в этом клубе творится. Просто черт знает что!

— Вот именно. Администрация открыто пособничает преступной деятельности, а вы, будучи совладельцем, ровно ничего об этом не знаете.

Захар невозмутимо развел руками.

— Впервые слышу. И потом, за всем не уследишь. У меня, знаете ли, и без этого клуба забот хватает. А если какая-то девчонка там малость нашалила…

— Вероятно, не такая уж это малость, если на следующий день к ней посылают убийц. И один из них тоже оказывается вашим человеком.

— Уж не я ли, по-вашему, его послал?

— Может, и вы. А может, и Паук. Или вы оба.

— Паук? Это еще кто? — натянуто улыбнулся криминальный авторитет.

— И насчет «мяса» тоже ничего не знаете, а, Семен Михалыч? — испытующе глядя ему в глаза, произнес Турецкий. — Которым вы с Пауком вместе приторговываете?

По лицу Захара пробежала едва заметная тень. Но тотчас же сменилась прежней недоуменной улыбкой.

— Каким еще «мясом»? Тушенкой, что ли? Ошибаетесь, гражданин начальник. Торговля — это не мой профиль. Насчет тушенки вам лучше на толкучке поинтересоваться. А я человек серьезный. Мелочевкой не занимаюсь…

Грязнов открыл было рот, но Захар решительно отрезал:

— На дальнейшие вопросы буду отвечать только в присутствии моего адвоката…

— Крепкий орешек, — угрюмо буркнул Грязнов, когда оба, вконец усталые и злые, мчались на его служебной «Волге» обратно в Москву. — Такого нахрапом не расколешь… Ох, и намылит же нам Костя шеи за это представление…

Турецкий не ответил. Покачиваясь на мягком сиденье, он, засыпая, думал о том, что Захар несомненно причастен к торговле «мясом». Легкое замешательство, промелькнувшее на мгновение в его глазах и не ускользнувшее от опытного взгляда Александра Борисовича, невольно выдало мафиози. Но в том, что расколоть его не удастся, Турецкий не сомневался. Захар скорее откусит себе язык, нежели скажет правду. Или будет хранить молчание до тех пор, пока его окончательно не припрут к стене совершенно неопровержимыми доказательствами. Однако таковых на сегодня не было.

Значит, снова оборвалась ниточка. Снова расследование не дало никаких результатов. И, возможно, не даст. Если, конечно, снова не произойдет какая-нибудь непредвиденная случайность…

Генеральная прокуратура России

День

— Это черт знает что такое! — возмущался Меркулов, распекая своих ретивых друзей за случившееся. — Не пойму, как ты, Саша, мог поддаться на муровские уговоры?! Что вы натворили? Это же форменная авантюра!.

— Успокойся, Костя, — вздохнул Грязнов. — Ну в самом деле: зачем рвать сердце? Ты же знаешь, порой в нашей работе случаются и не такие обломы…

— Обломы?! — возмутился Константин Дмитриевич. — Да мне тут из-за вас уже все телефоны оборвали! Кто только не звонил с утра пораньше: из мэрии, из Ассоциации свободного бизнеса, из городской думы, лично замминистра внутренних дел! Ну вот, опять звонят… — всплеснул руками он, заметив возникшую в дверях смущенную Клавдию Сергеевну: — Ради Бога, скажите им, что меня нет! Уехал! Скоропостижно скончался!

— Сплюнь, Костя, — покачал головой Вячеслав Иванович и жестом попросил секретаршу оставить их в покое.

Меркулов наконец взял себя в руки, перестал бегать по кабинету и уселся в кресло.

— Ну а ты, прокурор, что скажешь? — укоризненно спросил он, взглянув на Турецкого.

Александр Борисович сокрушенно вздохнул.

— Прости, Костя. Это моя вина. Я поспешил одобрить эту операцию. Славка тут ни при чем…

— Да будет вам друг друга выгораживать! Знаю я вас. Два сапога пара.

Возникла напряженная пауза. Оба «авантюриста» виновато переминались с ноги на ногу, словно нашкодившие школьники.

— Нельзя так работать, братцы, — сменив гнев на милость, произнес заместитель генерального прокурора. — Нельзя… Вы же прекрасно знали, на кого замахиваетесь. Что у него кругом все схвачено. Что всех нас за это с дерьмом смешают. И меня в частности… Такую кашу заварили, а результат — пшик!

— Это как сказать, — возразил Турецкий. — Результаты есть. Накрыт подпольный бордель. Было задержано несколько человек, находившихся в федеральном розыске. А также немало других, в том числе довольно известных, пользовавшихся услугами этого заведения. Изъяты оружие и наркотики. Раскрыта целая сеть подставных фирм, оказывавших медицинские услуги без лицензии и должной профессиональной подготовки сотрудников… Но главное: Захар причастен к незаконной торговле человеческими органами. Голову даю на отсечение.

— А доказательства у тебя есть?

— Есть улики. «Спецобработка» клиентов осуществлялась под крышей ночного клуба, несомненно, с ведома Захара. И он косвенно это подтвердил. Двое громил, заставивших Крылову отработать за подругу заказ, а затем пытавшихся ее убить, были опознаны как члены его группировки. Предполагаемый убийца Никулиной, он же разъездной «специалист-вытрезвитель», тоже был одним из бойцов Захара. И между прочим, уже не раз выходил на «мокрое дело». О чем засвидетельствовал на допросе его расколовшийся напарник. Подозреваю, что и поспешное убийство Лапидуса организовал тот же Захар. Кстати, и Лапидус, и громилы, трупы которых были найдены в Капотне в ночь после неудачного покушения на Крылову, оказались убиты из одного пистолета. Не исключено, конечно, что это дело рук Паука…

— О котором нам по-прежнему ничего не известно, — заметил Меркулов.

— Пока не известно, Костя. Пока. Но его связь с Захаром очевидна. Как и с Мурановым. Это одна компания. Вырисовывается преступная цепочка. Вопрос лишь в том, на кого они вместе работали? Организовать поставки живого «материала» для забора донорских органов — это одно. А секретная лаборатория и процесс хирургического вмешательства — совсем другое. Тут необходимы специалисты и очень надежная «крыша». Недаром профессор Ленц указал в своем письме, что за этим преступлением стоят высокопоставленные лица в государственном аппарате. О чем свидетельствует и тот факт, что в этом деле успело заметно «наследить» ФСБ…

— Вот именно «наследить»! Но где доказательства?

— А показания Кулика о появлении в Белграде «характерных лиц»? Ты же сам их видел на похоронах Муранова и профессора! А то, что Кулик опасался слежки и бесследно исчез в тот самый день, когда он должен был передать мне копию протокола? Похоже, у него в машине было установлено подслушивающее устройство, о чем я вовремя не подумал… Прости, Костя, но я просто убежден, что Кулика убрало гэбье. Здесь действовали профессионалы, а не Захар с его архаровцами.

— Все это пока только подозрения, — вздохнул Константин Дмитриевич. — А нужны факты. Доказательства. Что секретная лаборатория существует. Что похищения детей были организованы именно с целью забора донорских органов. Что все организовали мафия и спецслужбы…

— Доказательства будут, — сказал Грязнов. — Ведь дыма без огня не бывает.

— И не забывай, Костя, что у нас есть свидетель! — добавил Турецкий. — Секретная сотрудница из ночного клуба. Именно благодаря ей нам удалось сдвинуть это дело с мертвой точки и выстроить цепочку фигурантов: Муранов, Захар, Паук…

— Кстати, Саша, а почему ты решил, что эта твоя Крылова такая уж невинная овечка? — неожиданно возразил Меркулов. — Только потому, что она похожа на покойную Риточку? Однако все ли ты о ней знаешь? Ты к ней в душу заглядывал? А может быть, она просто ловко обвела тебя вокруг пальца?!

Турецкий покачал головой.

— Исключено, Костя.

— Едва ли, — добавил Грязнов. — Я ее тоже видел. Девчонка не врет.

— Да что вы, сговорились в самом деле? Или она вас как мальчишек приворожила?!

Не получив внятного ответа, Константин Дмитриевич насупился. Помолчал, нервно постукивая тонкими пальцами по гладкой поверхности стола. И со вздохом произнес:

— В любом случае расследование необходимо продолжать. Но впредь постарайтесь хотя бы не пороть горячку… Все, братцы, мне пора на заседание, — спохватился он, взглянув на часы. — О Господи, где опять мои очки?

— Костя, они же у тебя на носу! — усмехнулся Грязнов.

— Ну, что скажешь? — спросил Вячеслав Иванович, когда оба вышли во внутренний двор Генпрокуратуры и остановились возле блестящей черной «Волги». — Какие будут указания, господин надзирающий прокурор?

— Вот что, Слава, — шатаясь от усталости, начал Турецкий. — Кроме гуманитарного фонда надо будет основательно прощупать постоянную публику в ночном клубе «Саломея». Попробуй тряхнуть ваших информаторов. Нам позарез нужен выход на Паука. Без него это дело с места не сдвинется.

— Заметано. А у тебя самого какие планы? Тебе бы, старик, выспаться не мешало. Которые сутки крутишься волчком.

— Успею… Сперва надо кое-кого навестить…

— Ясно, — понимающе кивнул Вячеслав Иванович. И добавил с усмешкой: — Как сказал Костя: заглянуть в душу? Ох и кобель же ты, Сашка. Ох и кобель… Что ж, поезжай. Поговоришь с ней по душам. А заодно немного отдохнешь.

— Отдыхать будем, когда закончим дело, — покачал головой Александр Борисович. — А пока лучше подбрось меня до «Речного вокзала».

Этой ночью Рите впервые удалось полноценно выспаться. Ужасные события последних дней не могли не отразиться на ней. Девушка чувствовала: еще немного, и у нее неминуемо произойдет нервный срыв. Поэтому она была невыразимо благодарна Турецкому и его друзьям за то, что те вовремя укрыли ее от опасности в тихом и надежном месте.

Рита была на острове. Это был самый настоящий остров посреди обширного Пестовского водохранилища, из которого столица получала чистую питьевую воду. В свое время отсеченный от «материка» стрелой канала имени Москвы, он стал таковым и превратился в тихий заповедный уголок с небольшой деревенькой, сосновыми лесами и пансионатом для ветеранов. До недавних пор сюда не допускались посторонние и было запрещено всякое строительство. Но ветер перемен коснулся и этих мест. Предприимчивые «новые русские» начали втихаря осваивать остров, где вскоре выросли привилегированные дачные поселки. В одном из них и оказалась Рита.

Добраться сюда можно было двумя путями: либо на «ракете» от Северного речного вокзала, либо по шоссе через дамбу, но тут требовалось специальное разрешение, которым успели запастись сопровождавшие Риту монументальные охранники. Разместили ее в комфортабельном двухэтажном особняке, который арендовало для своих нужд сыскное агентство «Глория», предоставив девушке весь верхний этаж. После бессонной ночи она настолько устала, что сразу по прибытии на место беззастенчиво завалилась спать и проснулась лишь на следующее утро.

Разбудил ее узкий солнечный луч, украдкой просочившийся в окно и коснувшийся лица. Блаженно потянувшись, Рита открыла глаза и долго лежала, наслаждаясь непривычной тишиной и покоем. Когда она наконец встала и спустилась вниз, ее уже ждал завтрак и горячий кофе со сливками. Плечистые молодые охранники встретили свою подопечную смущенными улыбками. Игорь и Виктор оказались довольно милыми застенчивыми парнями, хоть и не особо разговорчивыми. Никаких вопросов не задавали и вели себя как подобает истинным джентльменам. Пока Рита спала, один из них даже успел смотаться в Москву и привезти оттуда все, что могло бы понадобиться девушке во время ее вынужденного отдыха.

Первым делом Рита поинтересовалась: не звонил ли Саша? Оказалось, уже звонил и обещал скоро приехать. Обрадовавшись, девушка спросила, нельзя ли ей сходить искупаться? Разумеется, можно. И все трое отправились на близлежащий пляж. Но в отличие от Риты молодые охранники остались на берегу и, хотя вокруг никого не было, продолжали зорко нести свою службу.

Наплававшись вдоволь и немного позагорав, Рита ощутила долгожданный прилив сил и постепенно начала верить, что не все в ее жизни так плохо, как недавно казалось. С мокрыми волосами, в одном купальнике она лежала на песке, когда со стороны пристани раздался гудок подходившей «ракеты». Девушка подняла голову и потому, как переглянулись ее охранники, поняла, что с минуты на минуту ее ждет сюрприз. И вскоре из-за окружавших пристань старых плакучих ив действительно появилась знакомая фигура Турецкого.

— Саша! — радостно воскликнула она. И вскочив на ноги, влекомая неосознанным порывом, грациозно устремилась ему навстречу, размахивая полотенцем.

Турецкий невольно опешил. Остановившись перед ним в двух шагах, она смущенно взглянула на него блестящими радостными глазами из-под распущенных влажных волос. А он был не в силах оторвать взгляд от ее восхитительной, почти обнаженной фигуры.

— Ну здравствуй, — мягко произнес он. — Видишь, это я…

Больше всего на свете ему хотелось сжать ее в объятиях и поцеловать. Но вместо этого он просто погладил ее по щеке и улыбнулся. Девушка со вздохом уронила голову ему на плечо.

— Слава Богу, ты жив…

— А я вообще бессмертный, — горько пошутил Турецкий, гладя ее пахнущие рекой влажные спутанные волосы.

Войдя в дом, он остался доволен местом, где поместили Риту, и мысленно пожал руку Денису.

— Все нормально? — между делом спросил Александр Борисович у охранников.

— Нет проблем, командир. Правда, вчера, когда сюда ехали, какой-то джип пытался сесть нам на хвост. Но мы от него оторвались…

— «Чероки»? Черный, с затемненными стеклами?!

— Он самый.

— Номер засекли?

— Ясное дело. Даже с ГАИ связаться успели. Номер липовый.

— Понятно, — нахмурился Турецкий. — Вот что, мужики: дело серьезное, так что вы особенно не расслабляйтесь…

Впрочем, этого он мог и не говорить, так как, по словам Дениса, это были самые надежные ребята в его команде.

После обеда, когда жара наконец стала ослабевать, Турецкий под руку с Ритой отправился немного пройтись по берегу канала. Из соснового леса на высоком откосе смолисто тянуло хвоей. Над водой с криками носились чайки. Время от времени мимо с гулом проносились «ракеты» и проплывали белые речные теплоходы.

— Даже не знаю, как мне тебя благодарить… — смущенно сказала девушка.

— За что? — пожал плечами Турецкий. — Разве я сделал что-то особенное?

— Ты спас меня, или этого мало?

— О спасении пока говорить рано. Скажем так: я на время избавил тебя от опасности.

— Тебе удалось что-нибудь выяснить?

— Почти ничего, — и Турецкий, не вдаваясь в подробности, рассказал ей о беседе с «вампиром» и убийстве Лапидуса.

— Какой ужас… Неужели это все из-за меня?

— Едва ли. Но это не значит, что для тебя все уже кончилось.

— Я боюсь, Саша, — с тревогой произнесла девушка. — И за себя, и за…

— За меня бояться не надо. Это моя работа. А тебе, пока ты здесь, ничего не угрожает.

— Но мне надо как-то сообщить маме.

— Не беспокойся об этом. Возьмешь у ребят сотовый телефон и позвонишь. Скажешь, что отдыхаешь на даче у подруги.

— У меня нет подруг, и она это знает, — вздохнула Рита.

— Почему?

— Я уже говорила тебе. Так получилось…

— Да… Ты многого о себе не рассказала. Я вовсе не настаиваю. Но чтобы помочь человеку разобраться с настоящим, полезно знать и его прошлое…

— В моем прошлом нет ничего, что могло бы иметь отношение к этому делу, — опустив голову, сказала девушка. И уселась на берегу среди высокой травы.

— Позволь мне судить об этом, — сказал он, присаживаясь рядом.

— Что тебя интересует? — помолчав, спросила Рита.

— Все… Для начала расскажи о своей семье.

Девушка вздохнула.

— Я уже говорила: мои родители работали в КГБ. Это были совершенно особенные люди. Сколько я себя помню, у нас в доме всегда царила атмосфера скрытности, тайны, недоговоренности. Родители никогда не говорили всей правды. И нас с братом учили поступать так же. Говорить одно, делать другое, думать третье. Поэтому мы всегда лгали: нашим соседям, одноклассникам, друзьям и знакомым. Это называлось «разумной дезинформацией», чтобы не вызывать подозрений. Мы выросли на лжи и дышали ложью. Порой нам казалось, что так живут все, что вся эта страна насквозь пропитана ложью. Это было невыносимо… Первым не выдержал мой старший брат. Сколько раз он пытался уйти из дома! Водился с хиппи на Арбате. Баловался наркотиками. Мать с отцом на него безжалостно давили. Пытались образумить. А он кричал, что ненавидит всех и вся, и рвался навсегда уехать из «этой проклятой страны». И в конце концов уехал в Америку. С тех пор я ничего о нем не знаю…

Мимо снежным айсбергом величественно прошел огромный белый теплоход, и девушка долго провожала его грустным задумчивым взглядом.

— А ты, — спросил Турецкий, — ты сама хотела бы отсюда уехать?

Рита отрешенно покачала головой.

— Иногда я чувствую себя здесь, как в тюрьме, и мне невыносимо хочется этого. А порой начинает казаться, что на земле просто нет такого места, где мне могло бы быть хорошо, где я могла быть счастлива…

— Ты бывала за границей?

— Никогда. Да и России толком не знаю. Путешествовала лишь по книгам и… Впрочем, это неважно.

— Как же ты можешь судить о том, чего не знаешь?

Рита покачала головой.

— Прости, Саша… Может быть, это прозвучит жестоко, но я давно поняла, что в этой стране можно родиться и умереть. Но жить здесь нельзя. Особенно — по-человечески…

Они говорили еще долго. О Ритином детстве, ее увлечении живописью, старых друзьях и знакомых. Но Турецкий чувствовал, что она так и не сказала ему самого главного. Затаила какую-то сокровенную мучительную боль, которая с недавних пор поселилась у нее в душе и не отпускала. Впрочем, он и не настаивал. Будучи опытным психологом, Турецкий окончательно убедился, что в прошлом Риты действительно нет ничего, что могло бы иметь отношение к этому делу. И отныне решительно отмел всякие сомнения в ее неискренности.

Ближе к вечеру, когда они рука об руку молча подходили к дому, навстречу вышел один из охранников и озабоченно произнес:

— Александр Борисович, вам с Петровки уже три раза звонили!

Взяв у него мобильный телефон, Турецкий отошел в сторону и быстро натюкал Славкин рабочий номер.

— Есть новости? — дождавшись ответа, спросил он.

— Не то слово! — обрадовался Грязнов, услышав его голос. — Бросай все и немедленно дуй сюда! Тут такая любопытная картина нарисовалась. В общем, есть о чем поговорить… А мне как раз пивка холодненького захотелось дернуть, — предложил он. — Так что приезжай и сообразим на двоих…

Отключив телефон, Турецкий взглянул на Риту. В глазах ее были тревога и тоска.

— Опять уезжаешь? — дрогнувшим голосом спросила она. — Я… Мне было так хорошо с тобой, так спокойно…

— Я вернусь, — обняв девушку за плечи, сказал он. И нежно поцеловал ее душистые льняные волосы.

Спустя несколько минут неразговорчивый Денискин сыщик уже мчал его на красной «ауди» в Москву. Турецкий улыбался. Перед ним стояли волнующие глаза Риты и ее приоткрытые губы…

После покушения на мальчика и гибели лейтенанта Лешко у Николая Степановича Горенко уже не осталось сомнений в крайней серьезности и опасности этого странного дела. По согласованию с руководством злополучного парнишку негласно спрятали в надежном месте, а сам капитан Горенко на следующий же день отправился в Москву, к своему старому знакомому из МУРа.

Когда-то они были закадычными друзьями. Рядовыми оперативниками начинали свою нелегкую службу. Потом их дороги разошлись. Однако Николай Степанович не сомневался, что старый приятель его не забыл и непременно поможет.

Войдя в кабинет первого заместителя начальника МУРа, он поначалу даже не узнал в этом солидном полковнике прежнего Славку Грязнова. Зато тот узнал его сразу и очень обрадовался.

— Коля! Ах ты, старый черт! Какими судьбами?!

— Да вот, товарищ полковник, — явно смутился Горенко под впечатлением трех больших звезд, сиявших у того на погонах. — Нужда к вам привела, так что не обессудьте.

— Очумел ты, что ли? — обиделся Грязнов. — Нашел кого по званию величать! Или забыл уже, как мы с тобой водку из одной бутылки жрали?!

— Забыть не забыл, а устав соблюдать надо.

— Ах ты служака! — улыбнулся Вячеслав Иванович, похлопывая гостя по спине. — Мегрэ Балашихинский! Ну, проходи. Садись. Рассказывай, что у тебя за дело?

— Тут у нас, Славик, такая каша заварилась, не знаем что и думать… — И Николай Степанович принялся рассказывать.

По мере этого рассказа лицо Грязнова все более светлело, а в голове шла лихорадочная работа мысли.

— Как звать парнишку-то? — спросил он.

— Сережа.

— А фамилия?

— Фамилию он назвать побоялся…

— Елки-моталки, неужто тот самый?! — оживился Грязнов. — Эй, дежурный! — позвал Вячеслав Иванович. — Ну-ка, браток, срочно отыщи мне ту мамашу, что недавно здесь у нас голосила!

— Есть, товарищ полковник.

— А теперь послушай, что он мне рассказал, перед тем как ему в окно гранату подбросили, — продолжал Горенко.

Открыв старенький потрепанный «дипломат», Николай Степанович извлек оттуда такой же старый диктофон и вручил его Грязнову.

— Техника не ахти какая, — виновато улыбнулся он. — Но самое главное разобрать можно.

Пока Грязнов сосредоточенно слушал шипучую запись, Николай Степанович вновь мысленно похвалил себя за находчивость. Не зря перед разговором с мальчиком он упрятал этот диктофон в маленькую наручную сумчонку, какие в народе почему-то именовали «пидараска». Будто чувствовал, что пригодится.

— Мать честная! — ошеломленно произнес Вячеслав Иванович. И от всей души стиснул руку старого приятеля. — Ты даже не представляешь, Коля, что ты нам принес! Это же…

Так и не договорив, он взял со стола мобильный телефон и принялся звонить Турецкому. Но охранники на острове ответили, что прокурор гуляет по берегу с Ритой. Тогда полковник Грязнов снова вызвал дежурного и велел ему срочно разыскать капитана Акимушкина, который занимался делом об исчезновении Сережи Краснолобова.

— Вызывал, Вячеслав Иваныч? — осведомился тот, заглянув в кабинет.

— Проходи, Максимыч! Садись. Вот, знакомься, мой старый боевой товарищ Коля Горенко. — Два капитана крепко пожали друг другу руки. — Ну-ка, Женька, — продолжал Грязнов, — покажи ему фотку того пацана, которого вместе с телевизором украли!

Акимушкин раскрыл кожаную папку для бумаг.

Взглянув на фотографию, Николай Степанович изумленно взглянул на обоих своих коллег и произнес:

— Это он…

Грязнов на манер своего друга Сашки Турецкого взволнованно прищелкнул в воздухе пальцами.

— Слушай, Степаныч, а где сейчас находится мальчик? С ним можно поговорить? — спросил он.

— Мальчика мы спрятали, — ответил тот. — На всякий случай. А поговорить с ним в ближайшее время едва ли возможно. После того, что он пережил, у ребенка глубокий шок. Так что врачи запретили… Вот тебе кассета с его показаниями. Больше он все равно ничего не знает.

— Ну, удружил ты нам, старина! — встав с кресла, первый заместитель начальника МУРа крепко пожал руку провинциального следователя. — Ну удружил… Теперь можно начинать раскручивать дело на всю катушку.

— Какое все-таки дело?

— Извини, Коля. Пока это тайна следствия. После расскажу…

— Стало быть, нам теперь от ворот поворот? — усмехнулся Горенко.

— Угадал, старик, — ответил Грязнов. — Впрочем, с убийцей вашего товарища вы, думаю, и сами разберетесь… А в остальном, как говорится, поклон от столицы!

— Ну вот, так всегда: генералу — орден, а солдату — слава, — скромно заметил Николай Степанович.

Вошел дежурный и негромко сказал Грязнову несколько слов. Вячеслав Иванович кивнул и, обняв старого товарища, отвел его в сторонку.

— Вот что, Коля, тут сейчас приедет мать этого мальчонки. Ты уж не в службу, а в дружбу возьми «дежурку» да отвези ее к нему. Смотреть больно, как измаялась женщина…

— Ясно, товарищ полковник, — ответил Горенко.

— Ну, будь, служака! — хлопнув его по плечу, улыбнулся Грязнов. — И заглядывай к нам на огонек. Посидим, чекушечку раздавим. Поговорим о том, о сем. Может, и об этом деле…

Телефонный звонок из милиции разыскал Людмилу Евгеньевну на работе. По правде говоря, трудиться в полную силу она не могла (спасибо, выручали подруги), но продолжала ходить на завод, чтобы не оставаться наедине со своими горькими мыслями.

Устремившись к телефону в кабинет начальника цеха, Людмила Евгеньевна от волнения не чуяла под собою ног. «Неужели нашли? Сереженька, мальчик мой! Только бы…» Секретарша начальника с тревогой протянула ей телефонную трубку. О несчастье с Людмилой Евгеньевной в цеху давно знали все и втайне сочувствовали ей.

Опершись о стол, чтобы не упасть, женщина взяла трубку.

— Краснолобова слушает…

Пока она говорила, молоденькая секретарша исподтишка наблюдала за ней, готовая при необходимости оказать первую помощь. Но помощи не потребовалась. На глазах у Людмилы Евгеньевны неожиданно выступили слезы. Дыхание перехватило. И неловкой рукой положив трубку, она закрыла глаза и прошептала:

— Слава тебе, Господи…

Известие о том, что мальчик нашелся, мигом облетело весь цех и едва не парализовало работу. Все наперебой спешили поздравить Людмилу Евгеньевну и ободрить ее. Разумеется, начальник цеха безоговорочно отпустил женщину с работы, и она бросилась на проходную, куда за ней вскоре должна была подъехать машина из милиции.

В большой черной «Волге», в каких Людмиле Евгеньевне сроду не приходилось ездить, сидели двое. Водитель и пожилой скромный мужчина, назвавшийся следователем из подмосковной Балашихи. По дороге он вкратце рассказал женщине, где и при каких обстоятельствах был найден ее сын, а также мягко намекнул, что тот находится в тяжелом состоянии. Но бедная мать все равно была счастлива. Ее мальчик был жив, и это главное!

Несмотря на то что машина, включив мигалку, неслась с бешеной скоростью, Людмиле Евгеньевне казалось, что они едут невыносимо медленно, и она слезно умоляла шофера поторопиться. Оставив позади Москву, «Волга» устремилась по шоссе в сторону Балашихи. Потом еще долго колесила по тихим улочкам подмосковного городка. Наконец, въехав через железные ворота на какую-то охраняемую территорию среди березовой рощи, машина остановились возле скромного двухэтажного дома с колоннами.

От волнения Людмила Евгеньевна почувствовала, что не может идти. Взяв ее под руку, пожилой следователь помог женщине войти в здание. Пройдя по извилистому коридору, они оказались возле закрытой белой двери, перед которой сидел охранник с автоматом.

— Пожалуйста, не пугайтесь, если он сразу не сможет вас узнать, — тихо предупредил следователь.

Людмила Евгеньевна закивала и с замирающим сердцем вошла. В углу, на обычной больничной койке, лежал мальчик с неуклюжей загипсованной ногой. Едва увидев его бледное лицо, женщина пошатнулась и оперлась на плечо вошедшего следом мужчины.

Это был Сережа! Глаза его были закрыты. На лице застыло выражение страдания. Казалось, он спал. Но Внезапно открыл глаза и испуганно взглянул на нее.

Собрав всю свою волю в кулак, Людмила Евгеньевна нежно ему улыбнулась.

— Мама, — чуть слышно произнес мальчик. — Мамочка…

Смахнув со щеки слезу, пожилой следователь бесшумно вышел из палаты.

Держа возле уха грязновский диктофон, Турецкий несколько раз прослушал осиплую и шепелявую запись. Дрожащий от волнения голос мальчика был еле слышен. Некоторых слов так и не удалось толком разобрать. Но смысл этого путаного рассказа Александр Борисович все же уловил. На первый взгляд все услышанное очень смахивало на бред. Болезненную фантазию, вызванную пережитыми страданиями. Но что-то в рассказе мальчика не давало Турецкому покоя. Какая-то невыдуманная деталь, определенно указывавшая на реальность подобной «фантазии»… И все же, несмотря на вполне обоснованные сомнения, это было первое реальное доказательство того, что секретная лаборатория, где производились незаконные хирургические операции по забору донорских органов у детей (на что указывали следы подготовки к такой операции на теле самого мальчика), действительно существовала! И располагалась она в каком-то загадочном подземелье, о котором с ужасом рассказывал Сережа Краснолобов. Страшно даже представить, чего он там мог насмотреться… Правда, оставался без ответа серьезный вопрос: если ребенок побывал в руках торговцев человечиной, цинично называвших свой товар просто «мясом», то каким же чудом ему удалось спастись? Почему намеченная операция так и не состоялась? Впрочем, со временем парень, наверное, успокоится и сам об этом расскажет…

— Ну, как впечатления? — спросил Грязнов, потягивая из банки холодное «Баварское» пиво.

Турецкий безмолвно развел руками.

Оба сидели на скамеечке в тихом уголке сада «Эрмитаж». (На всякий случай Вячеслав Иванович даже переоделся в гражданское.) Вечерело. Понемногу спадала жара. Вокруг беззаботно и весело резвились дети.

— А ведь это сенсация, Саша. Голодным журналюгам только дай ухватиться. Такую бомбу из этого «мяса» организуют!

— Именно поэтому мы не должны допустить ни малейшей утечки информации! — строго заметил Турецкий. — До самого окончания расследования. А потом, может, я сам из этого бомбу смастерю…

— Как же, ты ведь у нас мастер, — усмехнулся Грязнов. — Ну вот: только утром Костя жаждал доказательств, а вечером они у нас появились. Разве неудивительно?

— Невероятно… Опять взаимное притяжение случайностей, — задумчиво кивнул Александр Борисович.

— Это что, новая следственная теория?

— В некотором роде. И она уже который день подтверждается новыми фактами.

— Любопытно. Может, поделишься опытом?

— Обязательно. Только не сейчас. Надо подумать…

— Ты пей, старик. Пиво думать помогает.

Неожиданно в кармане пиджака Грязнова призывно заверещал мобильный телефон.

— Грязнов слушает… Так… Ясненько… Спасибо, братки, — кивнул Вячеслав Иванович и, отключив трубку, многозначительно покосился на Турецкого.

— Что там? — недоуменно спросил тот.

— Взаимное притяжение случайностей. Нарисовалась тут одна любопытная дамочка… В общем, жена Кулика только что с дачи вернулась. Может, навестим?

— Едем! — оставив на скамье недопитую банку пива, поспешно встал Турецкий.

Дверь открыла красивая интеллигентная женщина бальзаковского возраста. Но она была чем-то серьезно взволнована, а увидев незваных гостей, еще больше разволновалась.

— Кулик Марина Николаевна?

— Да, это я…

— Полковник милиции Грязнов, уголовный розыск… Прокурор Турецкий, Генеральная прокуратура, — предъявив удостоверения, представились оба друга. — Вы позволите войти?

Женщина заметно побледнела и отступила от двери.

— Вы насчет Аркадия? С ним что-то случилось? — сдавленно произнесла она.

— К сожалению, мы не можем сейчас ответить на этот вопрос. Не располагаем информацией, — признался Турецкий. — Но с вашей помощью надеемся кое-что прояснить.

— Да, пожалуйста… Я вас слушаю…

— Скажите, Марина Николаевна, — начал Турецкий. — Когда вы последний раз видели мужа?

— На прошлой неделе. Мы отдыхали на даче. Ведь у него был отпуск. А в минувшую пятницу он неожиданно уехал в Москву и… не вернулся.

— Что он вам говорил перед отъездом? — спросил Грязнов.

— Что ему нужно встретиться с одним человеком. Кажется, по делам службы. А потом сразу вернется. Но он не вернулся. Я начала беспокоиться. И сегодня приехала в Москву сама…

— Как он вел себя в последнее время? — спросил Турецкий. — Вы не замечали в его поведении каких-нибудь странностей?

— Замечала. После своей последней командировки он вообще стал очень беспокойный. Плохо спал по ночам. Постоянно о чем-то думал.

— Вы имеете в виду командировку в Белград?

— Да. Там разбился наш транспортный самолет. Такая ужасная катастрофа. Кажется, все погибли… Аркадий хоть и не подавал вида, но всегда заметно переживал, когда ему приходилось расследовать подобные трагедии. Сколько раз я ему говорила: уходи ты с этой работы. А он ни в какую… — В глазах ее блеснули слезы: — Вы что-то знаете. Я вижу. Пожалуйста, скажите, что с ним случилось?

— К сожалению, мы знаем не больше вас, — вздохнул Грязнов.

Турецкий наметанным глазом ненавязчиво осматривал большую трехкомнатную квартиру, в которой царил изрядный беспорядок.

— Простите, вы готовитесь к переезду? — спросил он.

Женщина внезапно закрыла лицо руками и расплакалась.

— Успокойтесь, Марина Николаевна, — мягко сказал Грязнов. И шепотом бросил Турецкому: — Воды принеси, живо!

Хозяйку бережно усадили и напоили водой.

— Мы хотим вам помочь, — взяв ее за руку, доверительно произнес Вячеслав Иванович. — Можете нам верить.

— Я знала… Я чувствовала: тут что-то не так, — всхлипывая, сказала женщина. — Сначала исчез Аркадий. Потом случилось это. И вот явились вы… О Господи!

Она снова заплакала.

Турецкий и Грязнов переглянулись.

— Вы не могли бы объяснить, что здесь произошло? — спросил Александр Борисович, когда она немного успокоилась.

— Я не знаю. Ничего не знаю… Я сама недавно приехала с дачи, а тут все перевернуто… Сначала мне показалось, что в квартире побывали воры. Но потом я заметила, что не пропало ни одной вещи. Ровно ничего! Это какой-то ужас…

— Может быть, это сам Аркадий Викторович в спешке что-то искал и не успел убрать? — предположил Турецкий.

— Что вы! Он такой аккуратный. Нет, он бы такого никогда после себя не оставил…

— Вы милицию вызывали? — спросил Грязнов.

— Нет. Я же сказала, из квартиры ничего не пропало: ни деньги, ни ценные вещи..

— Вы хорошо все осмотрели?

— Конечно!

— Простите, это компьютер вашего мужа? — спросил Турецкий, заметив стоявший в одной комнате «Макинтош».

Женщина кивнула.

— Вы не могли бы его включить?

— Вообще-то без разрешения мужа… Да, конечно…

Компьютер не работал.

— Ничего не понимаю, — удивилась хозяйка. Заглянув с тыльной стороны, чтобы проверить питание, она неожиданно всплеснула руками.

Системный блок явно кто-то вскрывал: соединительные кабели оказались сняты, а кожух развинчен.

— По-моему, здесь чего-то не хватает, — заметил Грязнов. — Вы разбираетесь в этой технике, Марина Николаевна?

Женщина уверенно сняла кожух и ахнула:

— Винчестер!

Опасения друзей подтвердились: из компьютера был напрочь вынут жесткий диск вместе со всей информацией.

— Вы не знаете, что именно ваш муж записывал на компьютер? — спросил Турецкий.

— Ничего особенного. Разную информацию по авиакатастрофам. Он всегда тщательно анализировал подобные случаи…

— Ну что ж, это многое объясняет, — нахмурился Турецкий. — Скажите, Марина Николаевна, после возвращения вашего мужа из командировки вам случайно по телефону не угрожали?

— Нет, — испуганно произнесла женщина. — То есть, я не знаю, потому что трубку обычно снимал Аркадий.

— Вот что, — решительно сказал Грязнов. — Поскольку у вас в квартире побывали посторонние, мы должны здесь тщательно все осмотреть. Поэтому, с вашего позволения, я сейчас вызову нашу оперативную группу, и они тут немного поработают. Может быть, нам удастся выяснить, кто это сделал?

— Боже мой, Аркадий… — заплакала женщина.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, Марина Николаевна, — вставил Турецкий. — Мы сделаем все возможное, чтобы найти вашего мужа. И вообще, я уверен, что с ним ничего страшного не случилось…

Однако в глубине души он был совершенно уверен в обратном.

Оба еще некоторое время пробыли в квартире Кулика вместе со следственно-оперативной группой. Но никаких следов незваных гостей так и не обнаружили.

— Чисто сработали, — буркнул Грязнов, когда уже в сумерках они мчались к нему на Енисейскую. — Профессионалы…

Турецкий, которому до смерти не хотелось тащиться домой, охотно согласился с предложением старого друга переночевать у него, а заодно и потолковать на досуге об этом странном деле. Остановившись у коммерческой палатки, друзья затарились двумя бутылками водки и явились к Грязнову во всеоружии.

— Одного не пойму, зачем они распотрошили компьютер? — удивлялся Вячеслав Иванович.

— Очевидно, на всякий случай, — предположил Турецкий. — Искали еще какие-нибудь материалы по белградской катастрофе. А саму копию протокола перехватили в день нашей несостоявшейся встречи…

— И все-таки, Саша, я не уверен, что в этом деле замешано гэбье, — разливая водку, сказал Грязнов.

— И напрасно. Потому что существует еще одна серьезная улика, о которой я тебе пока не рассказывал.

— Какая улика?

— Сначала выпьем…

И Турецкий наконец рассказал другу о загадочном телефонном номере с кодом «017», который он случайно обнаружил в записях профессора Ленца, а также о той служебной квартире, за которой этот номер числился. И это заставило Грязнова серьезно призадуматься.

— Ты прав. Это необходимо проверить, — согласился он.

— Именно этим ты завтра и займешься. Словом, необходимо разузнать: служит ли еще в ФСБ этот Леонид Беспалов? И в каком отделе. По возможности, неплохо бы вообще пригласить его к нам для беседы.

— Что у них там, справочное бюро?!

— Понимаю, Слава, — вздохнул Турецкий. — Но чем меньше у нас останется загадок, тем легче нам будет распутать это дело. Пожалуйста, это очень важно…

Поворчав немного, Вячеслав Иванович все же сделал в своем ежедневнике соответствующую запись. Потом предложил тост:

— За успех!

Новоиспеченный прокурор безоговорочно с ним согласился.

Квартира на Ярославском шоссе

Раннее утро

В эту ночь Наталья Ступишина почти не спала. Да и как тут уснешь?

Накануне, около полуночи, когда они с мужем уже легли, внезапно раздался телефонный звонок. Трубку снял Вадим. С тех пор как ему стали звонить по ночам, он запретил Наташе подходить к телефону. Разговор был недолгим. Потом муж поспешно собрался и ушел. Как всегда, ничего не объясняя.

Это было невыносимо. Наташа давно заподозрила, что Вадим связался с какими-то темными делами, но до поры терпела. До тех пор, пока он не отправил их сына в таинственный элитный лагерь, куда ей почему-то не было доступа. Это матери-то! А еще эти его внезапные ночные исчезновения…

С Вадимом определенно творилось что-то пугающее. Он стал нервным, раздражительным, грубым. Любые разговоры о его новой работе воспринимал в штыки, затыкая жене рот тем, что он, слава Богу, приносит в дом деньги и ее работать не заставляет. Плохо спал, вскрикивая во сне, или же глухо бормотал про какого-то паука, которого он ненавидит, мертвецов, подземелье и загадочное «мясо»… Словом, было отчего потерять голову.

Самое ужасное, что Наташа не знала: как ей быть? Она догадывалась, что муж наделал крупных долгов и теперь за это расплачивался (к тому времени любые упоминания о многообещающей коммерческой деятельности напрочь прекратились). Но при чем тут Алька? С каждым днем Наташа все меньше и меньше верила в сказку о существовании элитного лагеря. А эта бессонная ночь окончательно убедила ее, что так больше продолжаться не может.

Наташа провела ее на кухне. Терзаясь самыми невероятными догадками, она тщетно ломала себе голову и курила сигарету за сигаретой. Вадим появился только к утру и сразу завалился спать. Он даже не заметил, что жена еще не ложилась. Ему вообще было не до нее.

Войдя в комнату сына, Наташа, едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, взглянула на украшавшие стены яркие плакаты с патлатыми физиономиями рок-кумиров, рассеянно перелистала фотоальбом (сын увлекался фотографией), обнаружила снимок милой девочки, который она раньше не видела. Потом взяла на колени старого плюшевого медведя, уже десяток лет неизменно сидевшего у сына на кровати и, обняв его, прижала к груди.

Так она сидела до тех пор, пока в комнату не просочились первые солнечные лучи, не донеслись первые звуки просыпающегося утреннего города. Где-то в отдалении послышался истерический вой сирены. Загудели троллейбусы. Зашуршали автомобильные шины.

Вытерев слезы, Наташа решительно встала. Она неожиданно поняла, что ей нужно делать. И пошла одеваться. Этому необходимо положить конец. Любой ценой. В эти минуты за жизнь своего мальчика она готова была заплатить даже самую высокую цену…

Прежде чем выйти из дома, Наташа осторожно заглянула в комнату мужа. Вадим снова что-то бормотал во сне.

— Сволочи… Подонки… Ненавижу… — послышалось ей.

Прикрыв дверь, она тихонько вышла из квартиры и сбежала вниз по лестнице.

Турецкий проснулся от шума в соседней комнате. Неохотно выбравшись из постели, он спросонья выглянул в прихожую. Славка впопыхах натягивал китель.

— На Садовом опять рванули троллейбус! — объяснил он. — Надо лететь, а то начальство шею намылит. А ты спи, старик, спи…

— Как же, уснешь тут, — проворчал Турецкий. И направился в ванную.

Стоя под ледяным душем, он с горечью думал о том, что терроризм, похоже, становится в России обычным явлением. Еще немного — и точно догоним Америку. Если уже не перегнали…

За долгую и почти бессонную ночь Александр Борисович успел подумать о многом. Например, о Рите. В лабиринтах мимолетного сна она явилась ему в том же соблазнительном купальнике. Взяла за руку и повела за собой. Сначала они долго метались по какому-то мрачному тоннелю. А потом занялись любовью. Ощущение близости оказалось настолько реальным, что, проснувшись среди ночи, Турецкий испытал приступ невыносимой тоски, обнаружив, что это был всего лишь сон…

Думал он и о деле. Всего за несколько дней оно завертелось с такой лихорадочной быстротой, что Турецкий и сам не заметил, как оказался втянутым в стремительный водоворот событий. Теперь он уже просто не мог остановиться. Дело захватило его целиком. Главным образом, потому, что было это не совсем обычное дело. Сама мысль о том, что где-то в засекреченном подземелье отпетые мерзавцы в белых халатах резали безвинных детей, придавала ему силы и побуждала к действию. Это необходимо было остановить. Остановить любой ценой! Быть может, даже ценой собственной жизни.

Умывшись и наскоро перекусив тем, что нашлось в Славкином холодильнике, Турецкий принялся звонить в Генпрокуратуру Лиле, которой он накануне поручил более детально выяснить биографию небезызвестного Яниса Ленца.

— Я все узнала, — деловито сообщила девушка. — Значит, так: родился в 1955 году. После школы поступил в медицинский институт. В армии не служил. По состоянию здоровья, разумеется. Работал в Первой градской больнице. Последнее место работы до бегства за границу — НИИ трансплантологии…

— Что? — невольно вырвалось у Турецкого.

— НИИ трансплантологии и искусственных органов. Повторить еще раз, Саша?

— Спасибо, я понял, — и он задумчиво положил трубку.

Выходит, сын профессора Ленца был специалистом в области пересадки органов?! Даже работал в соответствующем уникальном институте? Поразительное совпадение! Неужели это была просто случайность? Возможно. А возможно, и новое звено преступной цепочки…

Лихорадочно прокручивая в голове самые необычные версии, Турецкий отыскал в своей записной книжке нужный телефонный номер и стал звонить. Он уже давно собирался это сделать.

— НИИ трасплантологии и искусственных органов, — ответил приятный женский голос.

— Здравствуйте, девушка. Мне нужен Горелов Лев Яковлевич.

— Это по другому телефону. Записывайте, мужчина…

Турецкий поспешно записал и тотчас принялся звонить по указанному номеру. На сей раз трубку снял сам Горелов.

Изрядно удивившись тому, что им интересовался прокурор из Генеральной прокуратуры, он поначалу был не очень расположен к беседе. Но при упоминании имени Семена Моисеева сразу оттаял и согласился на приватную встречу, которую назначили на час дня возле проходной института.

До места Александр Борисович добрался без особых приключений. По логике вещей за ним вполне мог увязаться «хвост». И его отсутствие скорее насторожило, нежели успокоило бывалого «важняка».

Горелов оказался точен, как часы. В назначенное время он вышел из дверей института и уверенно направился к стоявшему во дворе Турецкому, точно они были старыми знакомыми. Пожимая руку этому пожилому интеллигентному человеку, Александр Борисович сразу понял, что может быть с ним совершенно откровенен.

— Как вы меня узнали, если не секрет? — спросил он.

— Никаких секретов, — улыбнулся Горелов. — Не сочтите за оскорбление, но сразу после нашего разговора я позвонил Сене, и он, как говорится, дал мне вашу краткую характеристику… Очень рад познакомиться.

— Я тоже, — кивнул Турецкий и бегло огляделся, выбирая место для беседы.

— Вы не возражаете, если мы с вами немного пройдемся? — предложил Горелов. — Скажем, до ближайшего кафе? Я, в некотором роде, отлучился пообедать. Надеюсь, вы составите мне компанию?

— С удовольствием, — согласился Турецкий, которому меньше всего хотелось бы разговаривать в помещении института. В случае необходимости он еще успеет нанести туда официальный визит.

Вскоре оба уже сидели в небольшом зале прохладного тихого кафе и негромко беседовали. Благодаря телефонному разговору с Моисеевым Горелов оказался в курсе интересующей собеседника проблемы, а посему никаких предисловий не потребовалось.

— Для начала, уважаемый Александр Борисович, я должен вас предупредить, — начал он. — Все, что я сейчас скажу, является сугубо моей личной точкой зрения. И мне бы не хотелось, чтобы мое имя фигурировало…

— Не беспокойтесь, — деликатно перебил Турецкий. — Никаких протоколов я не веду. Так что нашей с вами встречи как бы и не было.

Горелов удовлетворенно кивнул и, невольно подхватив тон собеседника, перешел к делу:

— Проблемы, которой вы интересуетесь, уважаемый Александр Борисович, на официальном уровне тоже как бы не существует. То есть существует масса всяческих слухов о нелегальной торговле человеческими органами. Но принято считать, что данная область медицины всецело находится под контролем государства. По крайней мере у нас. И никакая преступная деятельность тут просто невозможна…

— Но в действительности это не так?

— Скажем, не совсем так, — уточнил врач. — Хирургические операции по трансплантации органов на практике чрезвычайно сложны, и вероятность их успешного осуществления, так сказать, в домашних условиях относится скорее к области фантастики. Но ведь ни для кого не секрет, что государство, которое якобы контролирует подобную деятельность, это прежде всего люди. А люди, как мы знаем, далеко не безгрешны…

— Значит, теоретически нелегальные операции возможны?

— Безусловно. Но лишь при соблюдении ряда весьма жестких и обязательных условий. Прежде всего это касается технической стороны дела: наличия специального оборудования, а также высокого профессионализма самих исполнителей. Проще говоря, чтобы успешно проводить такие операции, нужна целая клиника с солидным штатом сотрудников. А при таких условиях ни о какой тайне не может быть и речи.

Турецкий озабоченно сдвинул брови. Даже не будучи особым знатоком медицины, он самостоятельно пришел к тому же выводу.

— Однако это вовсе не отвергает возможности проведения так называемых промежуточных операций, — продолжал Горелов. — И большинство слухов основаны именно на таком предположении.

— Вы имеете в виду своеобразное разделение труда?

— Совершенно верно! — подтвердил врач. — Сама операция по пересадке органов может осуществляться при полном соблюдении всех необходимых условий в одном месте. Например, в клиниках Швейцарии, а подготовительный этап, то есть забор у донора конкретных органов, — в другом. В принципе, это возможно и в нелегальных условиях, хотя требует высочайшей организации дела.

— Поточный метод с участием зарубежных партнеров?

— Именно! И я не исключаю, что подобный «бизнес» вполне может иметь место…

— Но для этого потребуется, как минимум, наличие хорошо отлаженных международных связей?

— Безусловно. И не просто хорошо отлаженных, но и весьма оперативных. Учитывая, что срок «жизни» любого донорского органа жестко ограничен, для его доставки под рукой должен быть по меньшей мере собственный воздушный транспорт…

Турецкий молча кивнул, вспомнив недавний рассказ Кулика. Похоже, международная мафия по торговле человечиной действительно наладила в России свой преступный «бизнес».

— Не секрет, что на Западе трансплантация органов успешно практикуется уже давно, — продолжал Горелов. — И далеко не всегда законными методами. Главная проблема заключается в наличии высококачественного человеческого «материала». Для этого функционируют специальные центры по его забору. Но все они не в состоянии полностью насытить этот своеобразный рынок. Конечно, формально торговля донорскими органами в цивилизованных странах запрещена. Но это не исключает возможность их приобретения в странах слаборазвитых, например в Индии, где подобное деяние отнюдь не считается преступлением. Или здесь, в России, где, как известно, все продается и покупается…

— И насколько же велик спрос?

— Чрезвычайно велик. И у нас, и за рубежом. Соответственно высока и цена подобных операций. А поскольку спрос неизбежно рождает предложение, неудивительно, что интерес к подобному «бизнесу» должны проявить и криминальные структуры… Полагаю, ваш визит ко мне связан именно с этой проблемой?

— Вы правы, — кивнул Турецкий. — Но велики ли доходы от такой нелегальной торговли?

— Разумеется, наркотики или оружие могут приносить гораздо большие доходы. Но в торговле донорскими органами присутствует еще один немаловажный аспект. Интерес не столько материальный, сколько перспективный. Понятно, что позволить себе такого рода операцию могут лишь очень обеспеченные больные. Зачастую довольно известные и влиятельные люди в мире бизнеса, финансов, политики… Представим, что заинтересованные структуры выходят на таких людей, негласно обеспечивают их необходимыми высококачественными «запчастями», приобретая в качестве благодарности значительно более ценные неофициальные связи, источники информации, даже определенное влияние… Уверен, вы меня понимаете.

— Разумеется, — ответил Турецкий. — А каковы критерии качества «материала»?

— Критериев очень много. В принципе для пересадки пригоден орган любого здорового человека. Естественно, при соблюдении определенных специфических параметров. Но и тут присутствует одна тонкость. Эталон качества, если хотите. Как вы, наверное, знаете, образ жизни каждого человека неизбежно сказывается на состоянии его внутренних органов. Не только возраст, но и любое важное событие, в том числе и эмоционального характера, тоже оставляет след в организме в виде своеобразной «информации», как положительной, так и отрицательной. Поэтому потенциальный донор должен быть не только сравнительно молод и физически здоров. Необходимо еще, чтобы в его органах «отпечаталось» как можно меньше отрицательной информации, которая, в свою очередь, непременно передастся и организму их нового владельца. Такой информацией может быть, например, страх, если операция производится без согласия донора или под принуждением. Впрочем, даже при наличии добровольного согласия страх все равно имеет место. Очень важны и моральные качества донора, продолжительность и интенсивность его половой жизни, что вообще считается отрицательным фактором… Таким образом, нетрудно сделать вывод, что идеальным донором может быть ребенок или подросток, причем не успевший вступить в половую жизнь, а также не испытавший серьезных эмоциональных потрясений…

Турецкий невольно вспомнил Сережу Краснолобова и других бесследно исчезнувших подростков. Картина, возникшая в его воображении, была поистине чудовищна. И теперь Александр Борисович в полной мере осознал, какие мотивы заставили пойти на огромный риск следователя авиатранспортной прокуратуры Аркадия Кулика.

— Скажите, Лев Яковлевич, — начал Турецкий. — Насколько я понял, подобные операции у нас в стране может проводить сравнительно узкий круг специалистов, большинство из которых работает или работали в вашем институте. В таком случае возможно ли негласное проведение «промежуточных» операций непосредственно в его стенах?

— Абсолютно исключено. Что касается нашего института, то он действительно целиком под контролем. Как один из сотрудников, я могу поручиться, что это совершенно абсурдное предположение.

— Хорошо. А если предположить, что кто-то из ваших коллег негласно «подрабатывает» в свободное от работы время?

— Теоретически это возможно. Но опять-таки — где? Я уже говорил, что для этого необходима специализированная клиника или хотя бы лаборатория с безоговорочно надежным персоналом…

— Разве большие деньги не в состоянии все это обеспечить?

— Не просто большие, а очень большие деньги! Не забывайте о воздушном транспорте и множестве других расходов. Разумеется, для международных преступных организаций, занимающихся подобным «бизнесом», все это не проблема. Но в любом случае необходимо обеспечить не только поддержку российской мафии, но и отдельных структур государства…

«Например, ФСБ», — подумал Турецкий.

— Кроме того, необходимо обеспечить приток потенциальных доноров. Это тоже расходы и риск. Конечно, даже к нам время от времени приходят разные сумасшедшие, желающие продаться «на запчасти». Но поставить дело на коммерческую основу без всякой огласки практически невозможно. Учитывая, что торговля органами у нас законодательно запрещена. А если бы забор производился без согласия доноров, то рано или поздно возникли бы серьезные подозрения. Доноров пришлось бы попросту убивать. Но ведь люди не могут исчезать бесследно!

— Могут, Лев Яковлевич, — вздохнул Турецкий. — Очень даже могут…

— Я вижу, Александр Борисович, вы надеетесь напасть на след такой международной преступной организации, промышляющей этим грязным «бизнесом», — скептически усмехнулся Горелов. — Повторяю, лично я вовсе не исключаю такой возможности, хотя и не разделяю ваших подозрений. Вокруг этой проблемы в последнее время расплодилось столько леденящих слухов, что общество давно готово поверить в ее существование. Да и пресса изрядно приложила к этому руку. Но как специалист, я остаюсь скептиком. Вернее, хотел бы им оставаться. Потому что, по правде говоря, мне даже страшно предположить, какой резонанс все это могло бы вызвать. Не просто сенсацию, но колоссальный взрыв, жертвами которого оказались бы прежде всего мы — честные специалисты, желающие только добра страдающим людям…

— Я вас прекрасно понимаю, — кивнул Турецкий. — Но как профессионал я должен изучить все версии. Даже самые на первый взгляд невероятные.

— Кстати, о версиях, — вставая из-за стола, заметил медик. — Недавно одна бульварная газетенка, чрезвычайно популярная за счет подобных «сенсаций», напечатала душераздирающий материал именно на эту тему. Так видели бы вы, как бушевал наш директор, почтенный медакадемик, чье интервью они там поместили рядом с «откровениями» какого-то лжеспециалиста, якобы работающего на мафию. Светопреставление! Весь институт несколько дней просто на ушах стоял! Нет, уважаемый Александр Борисович, подобные слухи давайте оставим досужим журналистам. Им за это и деньги платят… Ну-с, благодарю вас за компанию. К сожалению, мне пора.

— С вашего позволения, я вас провожу. А по дороге задам еще несколько вопросов, — предложил Турецкий.

— Как пожелаете.

И оба не спеша зашагали к институту.

— Скажите, вам знакомо имя Яниса Карловича Ленца?

— Яна? — удивился Горелов. — Разумеется. Он работал у нас в институте. Но еще в середине восьмидесятых, воспользовавшись случаем, остался на Западе. Кажется, сейчас живет в Германии.

— Он был хорошим специалистом?

— Способным. Я бы даже сказал талантливым. Вечно одержимым какими-то гениальными идеями. Хотя и безмерно честолюбивым.

— Вы близко его знали?

— Как и большинство своих коллег. Но друзьями мы никогда не были. Мне кажется, у таких людей, как Ян, вообще не могло быть друзей. Слишком эгоцентричная и самодостаточная натура.

— Простите за некорректный вопрос: учитывая наш разговор, Янис Ленц теоретически мог бы принимать участие в промежуточных операциях? Он был способен пойти на преступление?

Горелов задумался.

— Вопрос действительно не совсем корректный. Но раз уж вы его задали… Я, конечно, могу ошибаться, но, зная характер Яна, скорее всего ответил бы на этот вопрос положительно. Но только чисто теоретически!

— На чем основано такое мнение?

— Видите ли, Яну многое в жизни слишком легко давалось. Никаких особенных трудностей он никогда не испытывал. И поэтому, наверное, так и не научился любить людей. Относился к ним сугубо потребительски, если не сказать, презирал. На мой взгляд, слова «человек» и «дерьмо» для него вообще являлись синонимами. И во имя своих интересов он, в принципе, способен был переступить как через человека, так и через закон. Ведь переступил же он через своего отца и всех нас, когда остался за границей…

— Мне это известно, — кивнул Турецкий.

— Вы его подозреваете?

— Только собираю информацию.

— Что ж, кажется, я ответил на все ваши вопросы, уважаемый Александр Борисович? — спросил Горелов уже возле проходной.

— Искренне вас благодарю, — Турецкий крепко пожал медику руку. — До свидания.

— Кстати! — неожиданно спохватился Горелов. — Это, конечно, только слухи. Но у нас в институте поговаривают, будто Ян не раз появлялся в Москве уже после того, как навсегда порвал с Родиной. И учтите: это только слухи…

Петровка, 38

День

Очередной взрыв троллейбуса (в результате которого лишь по счастливой случайности не оказалось жертв) стал непрестанной головной болью не только для полковника милиции Грязнова, но и для всех без исключения сотрудников правоохранительных органов Москвы, которых вновь обвинили в преступном бездействии. А что они могли сделать? Остановить новую кавказскую войну, бездумно начатую другими? Выдворить из столицы всех до единого лиц «кавказской национальности», огульно подозреваемых в терроризме? Посадить по милиционеру в каждый городской троллейбус, автобус, трамвай или вагон метро? Словом, как ни взгляни, задачка была не из легких.

Вскоре после взрыва на Петровке оперативно состоялась расширенная коллегия руководящего состава, в которой принимал участие и Вячеслав Иванович. И снова звучала критика со стороны правительства и городских властей, снова раздавались обещания в кратчайшие сроки найти и покарать террористов…

Слушая все это, заместитель начальника МУРа лишь хмурил рыжеватые брови и машинально рисовал в блокноте какие-то страшные рожи. Но мысли его были далеко от представительного собрания. Из головы полковника Грязнова по-прежнему не выходило дело о незаконной торговле человеческими органами. Ибо по сути это было не просто грязное преступление, а преступление против человечности.

По окончании коллегии Вячеслав Иванович вернулся к себе, посидел, задумчиво попыхивая сигаретой и собираясь с мыслями. И со вздохом решил, что пора наконец выполнить вчерашнюю просьбу Турецкого. Но видит Бог — как невыносимо трудно ему это сделать!

В жизни каждого человека бывают моменты, о которых впоследствии приходится сожалеть. Главным образом, потому что стереть их из памяти уже невозможно. В биографии заместителя начальника МУРа полковника Грязнова такой позорной страницей был период мимолетного сотрудничества его с КГБ. Было это так давно, что, казалось, уже быльем поросло. Но Вячеслав Иванович до сих пор со стыдом вспоминал, как тамошние охмурялы ловко уговорили его подрабатывать на них стукачом. Мало того, стучать ему довелось на людей, ставших впоследствии его лучшими друзьями — на Костю Меркулова и Сашку Турецкого…

По этой причине Грязнов старался всячески избегать любых контактов с «железным» ведомством, с которым у него, помимо всего прочего, были и другие счеты. Неудивительно, что столь неожиданная просьба поставила его в затруднительное положение.

В конце концов Вячеслав Иванович нашел выход и обратился к своему непосредственному начальнику Юре Федорову. Конечно, ему пришлось кратко объяснить, почему МУР вдруг заинтересовался офицером госбезопасности и почему он сам не может выполнить просьбу надзирающего прокурора. Но это было все же куда легче, нежели звонить на Лубянку.

Генерал-майор Федоров согласился на уговоры без особого энтузиазма. С его разрешения Грязнов снял трубку параллельного аппарата и тоже стал немым участником разговора.

— Подобной информации мы не даем, — ответил им строгий мужской голос в секретариате ФСБ.

— Даже в порядке исключения? — удивился начальник столичного угрозыска.

— Ни в каком порядке, — отрезала трубка. — Единственной причиной, по которой мы смогли бы это сделать, является наличие у вас доказательств преступной деятельности нашего сотрудника. В таком случае вам следует передать их нам, а мы рассмотрим и примем соответствующее решение…

Повесив трубку, Федоров выразительно взглянул на Грязнова.

— Убедился?

— Извини, Юра, — насупился Вячеслав Иванович. — Спасибо за помощь…

— Грязнов! — строго бросил вдогонку начальник МУРа. — Тебе это действительно необходимо?

— Это необходимо для дела.

— Хорошо. Иди… К вечеру попробую разузнать что-нибудь по другим каналам…

Вячеслав Иванович вышел из кабинета своего шефа, чувствуя себя так, будто у него камень с души свалился.

Поднимаясь к себе, он буквально столкнулся лицом к лицу с молодым лейтенантом из приемной части.

— Что случилось, Казарин?

— Товарищ полковник, тут одна дамочка с утра в приемной сидит. Некая Ступишина Наталья Владимировна. Кажется, это по тому делу, которым вы занимаетесь…

Войдя в приемную часть ГУВД Москвы, Вячеслав Иванович сразу заметил среди посетителей симпатичную молодую женщину, которая, глотая слезы, пыталась объяснить что-то дежурному следователю.

— Успокойтесь, пожалуйста, — представившись женщине, участливо произнес Грязнов. — А теперь расскажите мне все по порядку.

Как и всякая напуганная женщина, Ступишина так и не сумела толком ничего объяснить. Но и того, что удалось понять из невразумительного рассказа, заместителю начальника МУРа было вполне достаточно, чтобы немедленно начать действовать.

Вызвав капитана Майера, он решительно приказал:

— Вот что, капитан: бери-ка опергруппу и живо доставьте мне сюда гражданина Ступишина В. Н. Мужа этой дамы. Проживает вот по этому адресу.

— А постановление о задержании? — удивился законопослушный «ариец».

— Как говорят у нас в Одессе, «пусть вас не волнует этих глупостей…», — усмехнулся Грязнов.

— Таки да, — вздохнул сын одесского еврея и белоруски. — Но ведь я не Беня Крик…

— Надо, браток. Ты его сперва привези. А постановление о задержании нам потом надзирающий прокурор Турецкий подпишет…

Пообещав несчастной женщине свою помощь и оставив ее на попечении молодых сотрудниц приемной части, Вячеслав Иванович тотчас поспешил к себе в кабинет.

«Ну дела! — взволнованно думал он. — Прямо как в картах: то ни одной козырной шестерки, то вся масть косяком поперла…»

Теперь необходимо было срочно разыскать Турецкого. К счастью, благодаря тому, что племянник Дениска выдал ему на время сотовый телефон, это было несложно.

Отослав за дверь своих орлов, уныло ожидавших его распоряжений в связи с новым взрывом троллейбуса, Вячеслав Иванович плюхнулся в кресло и принялся звонить.

«А ведь Костя, похоже, был прав, — подумал он. — Насчет взаимного притяжения случайностей. Главное, не сидеть сложа руки».

Турецкий примчался на Петровку со всей быстротой, на какую только способен «безлошадный» человек. Из короткого телефонного разговора с Грязновым он так и не понял, что, собственно, здесь произошло, но чувствовал: что-то очень важное.

— Старик, лед тронулся! — приветствовал его старый друг, вставая из-за стола.

— Ты что, уже поймал террористов? — спросил Турецкий.

Грязнов лишь нетерпеливо отмахнулся и рассказал о визите гражданки Ступишиной, которая вовремя «сдала» своего муженька, впутавшегося в темную историю.

— Погоди, дай отдышаться… Значит, она утверждает, что ее муж упоминал во сне именно паука? А если это ошибка? Если ты задержал невиновного?!

— Тогда отпустим, — невозмутимо ответил Грязнов. — Только чует мое сердце, что это та самая козырная шестерка, которой в нашем с тобой пасьянсе и не хватало…

— Почему козырная?

— Потому что туза берет! — усмехнулся Вячеслав Иванович. — Ты ведь хочешь взять Паука? Вот и валяй, действуй…

Оживленно беседуя, друзья прошли в следственную часть ДПЗ и вошли в камеру, куда уже привели задержанного.

На привинченном к полу металлическом табурете, обреченно уронив голову, сидел немолодой издерганный мужчина, в облике которого еще угадывались черты бывшего интеллигента. Услышав шум, он недоуменно взглянул на вошедших.

— Извините, товарищ полковник, — обратился он к Грязнову. Вы здесь старший? Я хочу знать, на каком основании…

— Сейчас все узнаете, — холодно отозвался тот, усаживаясь напротив.

Турецкий пристально взглянул на неожиданного фигуранта. А затем уселся за стол вместо стенографистки и, по договоренности с Грязновым, приготовился вести протокол допроса.

— Гражданин Ступишин Вадим Николаевич? — многозначительно кашлянув, начал заместитель начальника МУРа.

— Да, это я, — растерянно отозвался мужчина.

— 1956 года рождения. Русский. Временно не работающий. Бывший научный сотрудник НИИ микробиологии?

— Совершенно верно… Простите, я хотел бы узнать, на каком все же основании я был арестован?!

— Вы не арестованы, а временно задержаны, — невозмутимо пояснил Грязнов.

— Но почему? За что?! — вспылил Ступишин.

Взглянув на его жалкое лицо, Турецкий подумал, что особых усилий для того, чтобы «расколоть» такого, явно не потребуется.

— По подозрению в соучастии в незаконной торговле человеческими органами для сложных хирургических операций, — в упор глядя на задержанного, веско произнес Вячеслав Иванович.

Бывший интеллигент вдруг начал бледнеть и сжиматься на глазах, точно проколотый воздушный шарик.

Турецкий и Грязнов выразительно переглянулись.

— Я знал… Я чувствовал… — убито всхлипнул Ступишин и закрыл лицо руками. — Господи, что же теперь будет?..

Выдержав паузу, Турецкий поднялся и, подойдя вплотную к задержанному, положил ему руку на плечо.

— Успокойтесь, Вадим Николаевич, — сочувственно произнес он. — Мы знаем, что вы попали в скверную историю и нуждаетесь в помощи. — Ступишин поднял на него бледное жалкое лицо. — Если бы вы решились прийти к нам раньше, все могло бы сложиться по-другому… Теперь у вас остается один выход: честно и откровенно нам все рассказать. Все, что вы знаете. Обещаю: в таком случае мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам…

— Хорошо, — помолчав, сокрушенно вздохнул задержанный. — Я расскажу. Мне уже все равно… Но только при одном условии! — встрепенулся он.

— Каком? — спросил Грязнов.

— Вы… Вы должны спасти моего сына!

— Обещаем, — в один голос ответили оба друга.

Допрос продолжался несколько часов. Однако ясности в деле от этого не прибавилось. Скорее наоборот. Единственное, что удалось выяснить точно, — это личность загадочного Паука. Между делом Грязнов вызвал своего заместителя, капитана Злобина, и поручил ему немедленно собрать всю информацию на гражданина Литвинова Павла Николаевича. И вскоре первые оперативные данные уже лежали перед ним на столе. На первый взгляд в них не было и тени какого-либо криминала: бывший дипломированный микробиолог, а ныне — преуспевающий коммерсант, генеральный директор крупной торгово-посреднической фирмы, к уголовной ответственности не привлекался… Словом, тишь да гладь, Божья благодать. Даже налоги платит исправно. Но по словам Ступишина выходило, что именно Литвинов и был если не главной, то одной из центральных фигур этого отвратительного преступления.

— Хорошо, — заполнив очередной лист протокола, произнес Турецкий. — А теперь перейдем к главному. Расскажите, пожалуйста, о том месте, где вам приходилось «работать» и где проводятся хирургические операции по забору донорских органов. Ведь вы там бывали, не правда ли?

Ступишин опустил голову. Чувствовалось, что ему невыразимо трудно говорить об этом.

— Это… Это под землей, — вытерев ладонью вспотевший лоб, глухо ответил он.

Турецкий и Грязнов напряженно замерли.

— Там целый город… Огромная сеть подземных помещений… Совершенно невероятно… Поначалу я даже не поверил…

— Засекреченные объекты гражданской обороны? — невольно вслух подумал Вячеслав Иванович.

— Возможно… Я видел не так уж много. Но и этого вполне достаточно, чтобы судить о масштабах…

— Где находится вход в подземелье? — спросил Турецкий.

— Не могу точно сказать… Сначала мне звонили. Потом за мной приезжала машина. Мне завязывали глаза. Поэтому я не знаю, куда мы ехали…

— Долго?

— Около получаса… Думаю, это где-то в центре города…

— Что было дальше?

— Мы спускались в подвал. Я слышал, как открывали какие-то массивные двери. Затем снова лестница. Несколько поворотов. В конце концов меня сажали в вагон и везли…

— Какой вагон?! — вздрогнув, спросил Турецкий.

— Наверное, метро… Я уже говорил — там целый подземный город!

Друзья ошеломленно переглянулись. От волнения у Александра Борисовича даже пошла кругом голова. Он неожиданно вспомнил, какая удивительная деталь так поразила его в недавнем рассказе Сережи Краснолобова — поезд! Мальчика тоже доставили в секретную лабораторию на метро! Значит, это был вовсе не бред. Похоже, самый кошмарный бред мог вскоре поблекнуть перед реальной действительностью…

— Сколько продолжалась эта поездка? — спросил Грязнов.

— Трудно сказать. Примерно минут сорок. Перед спуском в подвал с меня еще снимали часы. Так что я никогда точно не знал, сколько времени провел в подземелье…

— Вы можете описать саму лабораторию? Ступишин покачал головой.

— Я там не был… Мне приходилось работать в одном из смежных помещений…

— Опишите все, что вам удалось запомнить!

— Не так уж много, — вздохнул Ступишин. — Больше всего это напоминало больницу. Настоящую больницу, только под землей. Несколько этажей. Множество помещений. Большинство из них явно законсервированы. Используется лишь незначительная часть этого сооружения…

— Где именно работали вы? Чем конкретно занимались?

— Мне выделили небольшую биохимическую лабораторию. Рядом все время находился вооруженный охранник… — Ступишин нервно хрустнул пальцами. — Я… Мне приходилось делать экспертизу. Давать окончательное заключение о качестве «товара». Или, как они выражались, «мяса»…

— Вы знали, что это было за «мясо»?

— Да… Когда я об этом узнал, мне захотелось покончить с собой, но… У меня не было выбора! Я должен Пауку огромные деньги. И потом, они взяли в заложники моего сына…

Уронив голову, Ступишин закрыл лицо руками. Смотреть на этого совершенно раздавленного человека было одновременно и жалко и противно.

— Так, — хмуро произнес Грязнов. — Вам удалось запомнить кого-нибудь из персонала этой «больницы»?

— Нет… В контакт со мной вступали только сам Паук и трое его мордоворотов. Я видел их раньше у него на фирме…

— Что происходило с «товаром» после экспертизы?

— Насколько я понял, он немедленно самолетом отправлялся за границу. А меня увозили обратно домой…

— Это все? — спросил Грязнов. — Больше ничего сообщить не можете?

Ступишин не ответил. Возникла напряженная пауза. Отложив ручку, Турецкий пристально взглянул на задержанного.

— По-моему, Вадим Николаевич, вы от нас что-то скрываете, — наконец произнес он. — Быть может, какую-то незначительную деталь, которая могла бы подсказать нам, где находится этот подземный комплекс. Ведь вы догадались?

— Смотреть в глаза! — внезапно рявкнул Грязнов.

Ступишин вздрогнул и затравленно взглянул на Турецкого.

— Конечно, догадались, — кивнул тот. — А между тем вы обещали нам рассказать всю правду…

— Да, я обещал, — с трудом произнес задержанный. — Но и вы обещали спасти моего сына…

— И мы выполним свое обещание, — подтвердил надзирающий прокурор. — Так что вам удалось заметить?

— Вы правы. Я догадался, где примерно все это находится… Незадолго до того как меня привезли туда в первый раз, от них сумел убежать один мальчик. Ушел через вентиляционную шахту. Мне случайно удалось подслушать обрывок разговора. И я знаю, где она выходит на поверхность… — Ступишин решительно покачал головой. — Но я не скажу вам до тех пор, пока вы не освободите моего сына… Паук держит его в своем загородном доме. И этот гад… Он пригрозил отправить Альку «на мясо», если я вдруг проболтаюсь…

Грязнов нахмурился и, угрюмо кашлянув, вызвал дежурного.

— Увести, — сухо распорядился он.

Когда задержанного увели, друзья молча взглянули друг на друга.

— Ну, и какие будут предложения? — спросил замначальника МУРа.

Турецкий продолжал задумчиво вертеть на столе шариковую ручку.

— Прежде всего надо отыскать Костю, — со вздохом произнес он. — И вместе хорошенько все обмозговать. Ну а дальше будет видно…

Быть отцом взрослой дочери — дело нешуточное. Об этом в свое время даже говаривал классик. Только почему-то не оставил житейских советов будущим отцам. А может, просто не успел.

В одном из таких советов сейчас крайне нуждался Константин Дмитриевич Меркулов. Дело заключалось в том, что его приемная дочь, Лидочка, которую заместитель Генерального прокурора нежно любил как родную (и неизменно пользовался взаимностью), уже некоторым образом выросла, что не могло не повлечь за собою множества проблем. Нет, Лидочка вовсе не была избалованной и беспутной девицей, вроде тех номенклатурных детей, с которыми она училась в спецшколе. Напротив, ею без преувеличения можно было гордиться. Скромная, послушная, воспитанная, она росла настоящей умницей и примерной дочерью. Но вот беда: выросла.

О том, что это так, родители узнали, когда в дом начали деликатно звонить Лидочкины ухажеры. Сначала это были в основном ее школьные товарищи. Потом — однокурсники с юрфака. Все исключительно порядочные молодые люди. Некоторые даже были приглашены в дом и произвели на родителей благоприятное впечатление. Главным образом тем, что, как им удалось заметить, все это были детские увлечения.

Влюбляться Лидочка начала вообще довольно рано. Сначала, как водится, в литературных героев. Затем в артистов и певцов. Но главной ее любовью с детства был… Сашка Турецкий! О чем сама Лидочка, тогда еще первоклассница, по секрету сказала отцу и матери, заявив, что, когда вырастет, то непременно выйдет за Турецкого замуж. Наличие у возлюбленного семьи ее совершенно не смущало. Сам Турецкий, разумеется, был в курсе и неизменно подтрунивал над девочкой, когда бывал у Меркулова в гостях. Под его влиянием Лидочка заранее решила, что станет следователем. И непременно по особо важным делам. В серьезности этого намерения родители сумели убедиться, когда дочь решительно поступила на юрфак (и причем без всякого блата!). Теперь ей оставалось лишь исполнить вторую часть своего обещания и выйти замуж за старого друга своего отца. На всякий случай Константин Дмитриевич даже имел с Турецким приватную беседу. Но, как выяснилось, совершенно напрасно. Потому что Лидочка, неожиданно для всех и для себя, снова влюбилась! Но в кого на этот раз — до сих пор оставалось тайной…

Будучи человеком деликатным, Константин Дмитриевич долго не мог решиться поговорить с дочерью откровенно. Тогда в дело вмешалась Леля, но так и не добилась успеха. Единственное, что дочь сообщила родителям, это то, что избранника ее они хорошо знают, но это вовсе не Турецкий, о котором Лидочка вдруг начала отзываться сугубо иронически. К тому же на сей раз, кажется, все было серьезно, и со дня на день можно было ожидать официального предложения. Одним словом, Константину Дмитриевичу было о чем поразмыслить.

Об этом он думал и сегодня, во время очередного заседания в мэрии, откуда его неожиданно вытащили Грязнов и Турецкий.

У подъезда стояла грязновская черная «Волга».

— Вы что, меня похищаете? — в шутку удивился Меркулов. — Заместителя генерального прокурора?!

— Вот именно, Костя, — без шуток ответил Турецкий. — Будь добр, садись в машину. Сейчас мы тебе все расскажем…

То, что он услышал, заставило Константина Дмитриевича изрядно удивиться.

— Потрясающе… Кажется, сам Бог помогает нам раскрыть это дело, — взволнованно заметил он. И строго предупредил: — Но имейте в виду, никаких авантюр я санкционировать не буду!

— И не надо, — согласился Грязнов. — Нам вообще твой совет нужен.

— Надо срочно разыскать эту подземную лавочку, — заявил Турецкий.

— Влезть на засекреченный объект неизвестного подчинения? — заметил Меркулов. — Саша, ты соображаешь, что говоришь?! У нас же практически нет фактов!

— Но это единственный способ добраться до преступников!

— А вам не приходило в голову, что за фигуры могут за ними стоять — какого масштаба? Если все то, что вы мне рассказали, соответствует действительности, — тут орудует не просто мелкая лавочка с ограниченной уголовной ответственностью, а настоящий мафиозный синдикат с международными связями и соответствующей «крышей»! — Константин Дмитриевич озабоченно покачал головой. — Нет, братцы, напролом переть нельзя. Для начала нужно собрать побольше фактов. Связаться с ФСБ, военными…

— Потом устроить заседание и всесторонне обсудить эту проблему, — насмешливо добавил Грязнов.

— А бандиты тем временем будут детей резать?! — возмутился Турецкий. — Хорошо, Костя, тогда представь, что будет, если им в руки ненароком попадет твоя дочь!

Константин Дмитриевич представил, и, несмотря на жару, его невольно бросило в дрожь.

— Пожалуй, вы правы, — озабоченно произнес он. — Нужно действовать. Но действовать решительно и обдуманно! Кстати, а если использовать Ступишина в качестве приманки? Если Паук регулярно выходит с ним на связь, мы могли бы…

— Исключено, Костя, — возразил Грязнов. — Этот слюнтяй для такой роли не годится. Бандиты его в два счета расколют. А он нам живой нужен… Надо срочно брать самого Паука!

— Паук единственный, кто может указать вход в подземелье, — добавил Турецкий. — Через него мы и до остальных доберемся. В крайнем случае остается Ступишин. Но чтобы он заговорил, нужно сначала освободить заложника.

— Нельзя медлить, Костя, — решительно заявил Грязнов. — В любую минуту Ступишина могут хватиться. И тогда все пропало… Значит, даешь санкцию на проведение операции?

— Что ж, тогда у нас просто нет выбора… — со вздохом заключил Меркулов.

— А если конкретно?

— Конкретно понадобится две группы ОМОНа, — мигом оценив ситуацию, решил Константин Дмитриевич. — Необходимо взять под контроль офис и загородный дом этого Литвинова. И по условному сигналу одновременно произвести захват… В общем, собирайте командиров подразделений… И вот еще что: пожалуй, я поеду с вами…

Когда его неожиданно «арестовали», Вадим Николаевич буквально пришел в ужас, но после допроса испытал даже заметное облегчение. В благополучный исход этой истории, по крайней мере лично для себя, он почти не верил. Однако теперь, когда за дело взялись сотрудники «органов», забрезжила надежда, что им удастся покарать преступников. Если бы у него была такая возможность — Вадим Николаевич расправился бы с ними сам. За всю жизнь не обидевший и мухи, он действительно готов был перестрелять этих нелюдей! И рука бы не дрогнула. Впрочем, лучше, если этим займутся профессионалы…

А профессионалы, кажется, взялись за дело всерьез. Ближе к вечеру Вадима Николаевича снова вызвали на допрос. На сей раз к двум уже знакомым следователям прибавился еще один, пожилой, благородного вида мужчина, оказавшийся ни больше ни меньше — заместителем Генерального прокурора России! При этом молча присутствовали еще несколько монументальных офицеров столичного ОМОНа.

Ответив на все вопросы, Ступишин решительно повторил свое прежнее условие об освобождении сына и, поняв, что готовится захват «паучьего гнезда», бесстрашно предложил:

— Пожалуйста, используйте меня для этой цели! Ведь Паук меня знает! Он мне поверит! Я мог бы позвонить ему и попросить о свидании с сыном. Предположим, чтобы передать Альке какие-то вещи. А вы бы тем временем…

Профессионалы ответили скептическими усмешками. И только заместитель генерального прокурора не отверг с порога эту идею:

— Рискованно, конечно, но если рассуждать предметно…

Все начали возражать. Разгорелся жаркий спор. В конце концов предложение было отвергнуто. Но Вадим Николаевич решительно потребовал, чтобы он непременно присутствовал при операции.

— Поймите, товарищи, я же отец! Я просто не могу сидеть сложа руки, когда…

— Могу предложить наручники, — зло усмехнулся полковник милиции.

— И все-таки я настаиваю! — возразил Ступишин. — Если с Алькой что-нибудь случится, мне… Я должен быть рядом…

Слова эти, казалось, не возымели никакого действия. Но когда через некоторое время его опять вызвали из камеры и молча вывели во двор, Вадим Николаевич понял, что ему разрешено присутствовать при операции.

До места на отшибе недостроенного коттеджного поселка в тридцати километрах от Москвы Ступишин ехал в одной машине с вооруженными омоновцами в черных масках. Оба следователя вместе с зампрокурора возглавляли колонну на черной «Волге». По мере приближения к логову Паука волнение его все увеличивалось. Был теплый августовский вечер, а Вадима Николаевича колотил озноб. Ему даже страшно было подумать, что может случиться с Алькой, если операция провалится. Наконец посреди сумеречного леса колонна остановилась, и «железный» голос негромко скомандовал:

— Из машины!

Впрочем, Ступишина это не касалось…

Выстроенный на краю соснового леса, красивый двухэтажный коттедж в окружении живой изгороди меньше всего походил на убежище опасных преступников. Стоял он в стороне от других, в большинстве пустующих домов, что могло значительно облегчить задачу по его захвату. Однако все подходы к объекту отлично просматривались, а это в равной степени всё осложняло. Внутри коттеджа было несколько человек. В том числе и сам его хозяин, недавно подъехавший к дому на «Мерседесе-300», который до сих пор стоял возле дверей подземного гаража. За освещенными окнами сквозь жалюзи смутно просматривались бесшумно движущиеся человеческие фигуры. Но сколько их было, имели ли они оружие и какое — оставалось только догадываться.

Дождавшись темноты, Артур Волошин, ставший командиром оперативной группы вместо «оборотня» Карелина, незаметно расставил вокруг дома своих людей и вернулся в лесок, где с биноклем и радиостанцией дожидалось начальство в лице Меркулова, Грязнова и Турецкого. На втором объекте — офисе торговой фирмы «Урания» возле Таганки, тоже все было готово к началу операции. О чем давно сообщил командир тамошней группы, сибиряк Игорь Черных. Ждали только команды. Но Грязнов, пристально наблюдавший за коттеджем, медлил….

— Желательно, братцы, обойтись без стрельбы, — то и дело повторял Константин Дмитриевич. И от волнения даже попросил у Турецкого сигарету, хотя считалось, что Меркулов не курил.

Сам надзирающий прокурор чувствовал себя, как лев в клетке. Ему нестерпимо хотелось взять автомат и самому ринуться в бой. Подобного желания Турецкий не испытывал уже давно. Но Грязнов решительно запретил другу вмешиваться.

— Брось, Сашка, что за мальчишество? Нам твоя голова еще пригодится…

Наконец подходящий момент настал. Не опуская бинокля, Грязнов поднес ко рту переносную радиостанцию и, сухо кашлянув, отрывисто приказал:

— Внимание! «Рысь», «Куница» — прыжок!

К дому бесшумно метнулись стремительные тени омоновцев в пестрой камуфляжке, почти неразличимые среди вечерних сумерек. Но и внутри, как видно, не дремали. Едва нападавшие появились из-за кустов живой изгороди, на веранде послышался крик:

— Шухер! Легавые!

В ту же минуту в особняке, будто по команде, погас свет, а из окна веранды, разбив вдребезги стекло, резанула автоматная очередь.

— А, мать вашу!.. — выругался Грязнов.

Омоновцы ответили сокрушительным шквалом огня. В особняк полетели светошумовые гранаты. Полыхнули взрывы. Истерически завыла сигнализация на «мерседесе». Послышались яростные крики нападавших и обороняющихся.

Впрочем, эта дьявольская вакханалия продолжалась недолго. Спустя несколько мгновений бойцы оперативной группы вломились в дом. Раздалось еще несколько автоматных очередей и взрывов, а затем все неожиданно стихло.

— Что там происходит? — хрустнув пальцами, взволнованно спросил Меркулов.

— Сейчас узнаем, — стиснув зубы, процедил Турецкий.

Со стороны коттеджа, грохоча сапожищами, к ним уже мчался Артур Волошин.

— Один остался! — впопыхах сообщил он. — Заперся в подвале вместе с заложником.

— Паук?!

— А черт его знает! Остальных сгоряча перестреляли…

Вслед за Волошиным сыщики дружно поспешили к дому. Вокруг, держа оружие на изготовку, расположились омоновцы.

Взяв мегафон, Грязнов оглушительно рявкнул:

— Литвинов! Ты окружен! Бросай оружие! Выходи с поднятыми руками!

Ответа не последовало. Но вскоре из глубины здания донесся приглушенный голос:

— Эй, начальник! Скажи своим козлам, чтоб отвалили! Не то я вашему щенку мозги вышибу!

Скрипя зубами, Грязнов сделал Волошину знак, чтобы его бойцы отошли от здания.

— А теперь подгоните тачку! — Паук бросил из окна ключи. — И чтоб без глупостей!

— Что будем делать? — глухо спросил Меркулов.

Вместо ответа Турецкий молча поднял ключи и направился к «мерседесу». Не спеша завел мотор, медленно подогнал машину к крыльцу и вернулся к своим товарищам.

Спустя несколько минут в темном дверном проеме возникли две фигуры. Внезапно громыхнул выстрел, и отрывистый голос крикнул:

— Я же сказал — отвалить!

Повинуясь жесту своего командира, бойцы оперативной группы отошли еще дальше, но оружия не опустили. На открытой площадке перед коттеджем остались только Меркулов, Турецкий, Грязнов и Волошин.

— Брось, Литвинов! У тебя нет шансов, — опустив мегафон, напряженно произнес замначальника МУРа.

— Это мы еще посмотрим! — вызывающе огрызнулся бандит. И начал осторожно спускаться вниз по лестнице, ведя перед собой щуплого испуганного парнишку лет тринадцати, к виску которого он для верности приставил пистолет.

— Уйдет, гад, — с ненавистью прошептал слывший отменным снайпером Артур Волошин, у которого так и чесались руки вскинуть свою пушку.

— Отставить, — тихо приказал Грязнов.

Между тем из-за угла дома незаметно появилась темная фигура, и дрожащий голос неожиданно воскликнул:

— Алька, беги!

Бандит развернулся и резко вскинул руку. В тот же миг и Волошин сделал стремительное движение. Два выстрела громыхнули почти одновременно. Послышался испуганный детский крик. Все бросились к крыльцу.

Спешить, однако, было уже незачем. У открытой двери своего «мерседеса» лежал бандит. Пуля Волошина насквозь прошила ему голову.

Склонившись над трупом, Грязнов матерно выругался и раздраженно бросил:

— Готов…

Чуть в стороне, на коленях перед упавшим телом второго мужчины, стоял мальчишка.

— Папа! — испуганно звал он. — Папочка!..

Подоспевшие сыщики без труда узнали в лежащем Ступишина. Изо рта у него текла кровь.

— В машину его, живо! — спохватился Грязнов. Но было уже поздно.

Сделав последнее усилие, Вадим Николаевич взял сына за руку и прохрипел:

— Прости меня, сынок…

— За что?! Папа! Не-ет!!! — плача, воскликнул мальчик.

Но отец больше не слышал сына. В оглушенной тишине Турецкий глухо произнес:

— Он знает, за что…

В Москву возвращались, будто с похорон. Красный от гнева, Артур Волошин многоэтажно выматерил одного из своих бойцов, отвечавшего за жизнь свидетеля. Когда началась перестрелка, тот не удержался и тоже ринулся в бой. А Ступишин, воспользовавшись тем, что остался без присмотра, под шумок выбрался из машины и подкрался к дому… И надо же такому случиться, что вместе с ним был убит и Паук! Одним словом, не везет так не везет.

После беглого осмотра «паучьего логова» Грязнов связался по радио с командиром второй оперативной группы и услышал в ответ самодовольный басок Игоря Черных:

— Порядок, командир! Взяли без единого выстрела… Между нами, такая интересная лавочка оказалась! Тут у них в подвале просто целый арсенал!

— Ладно. Ждите, — буркнул Грязнов. — Скоро будем…

Внезапный рейд на офис Паука действительно оказался куда более успешным. В подвале здания был обнаружен впечатляющий склад военного снаряжения. Чего тут только не было: различное стрелковое оружие и патроны к нему, ящики с гранатами и минами, несколько гранатометов новейшего образца, тротиловые шашки и взрыватели… На момент захвата во всем здании находились лишь двое молодых охранников, но они, как скоро выяснилось, даже не подозревали о наличии этого арсенала.

Несколько оперативных групп работали на обоих объектах до глубокой ночи. Осмотром кабинета убитого Литвинова занимались лично Меркулов, Грязнов и Турецкий. Тщательно просмотрели всю документацию, с помощью специалистов «заглянули» в компьютеры, даже вскрыли дубовые панели на стенах. Но решительно ничего, что могло бы пролить свет на место расположения таинственной подземной лаборатории, так и не нашли. Аналогичный результат ожидал и других оперативников, всесторонне исследовавших оба здания. Оставалось разве что попытаться выяснить происхождение оружия, а также допросить сотрудников фирмы. Но особой надежды на успех ни у кого не было.

Очевидно, предвидя подобный ход развития событий, Паук заранее все предусмотрел. Не вызывало сомнений, что в детали его второй, тайной жизни был посвящен лишь узкий круг избранных. Часть из них погибла вместе с ним при штурме загородного коттеджа. Остальных еще предстояло «вычислить»…

Не дожидаясь конца обыска, Грязнов и Турецкий в самом мрачном расположении духа вернулись на Петровку. Удрученный случившимся, Константин Дмитриевич отправился домой еще раньше. Никто из них не ожидал такого сокрушительного «облома».

— Товарищ полковник, вам тут из ГАИ информацию принесли, — доложил скучающий ночной дежурный, увидев своего начальника.

Войдя в свой кабинет, Вячеслав Иванович просмотрел поступившую из ГАИ официальную бумагу.

— Найдена машина Кулика, — сообщил он Турецкому.

— Только не говори, что ее нашли в районе Балашихи!

— Угадал. На стоянке аварийных машин в Южном микрорайоне. Патрульные случайно туда заглянули и нашли. Стояла без номерных знаков и видимых повреждений. По номеру кузова сразу вычислили и владельца. Можешь сам убедиться, — и он передал другу бумагу.

Турецкий бегло пробежал ее глазами и задумался.

— Заметь, — наконец произнес он. — Все ниточки сходятся на Балашихе. Прямо какой-то Бермудский треугольник! Именно там был найден Сережа Краснолобов. Теперь еще машина Кулика. Я бы не удивился, если бы и Ступишин указал нам именно этот район!

— Я тоже, — согласился Вячеслав Иванович. — Надо бы как-то прощупать его на предмет наличия законсервированных военных объектов.

— Или объектов гражданской обороны. Вспомни, что говорил Ступишин: огромная сеть подземных сооружений. Целый город под землей! Даже отдельная ветка метро…

— Но как туда проникнуть?

— Это уже дело техники.

— Ага, — скептически заметил Грязнов. — Там нас с тобой и найдут. Лет эдак через пятьдесят. Обглоданных крысами… Нет, старик, наобум в эту преисподнюю соваться не стоит. Сам посуди: если существует подземный город, а слухов о нем всегда было хоть отбавляй, стало быть, есть и те, кто его строил. Или хотя бы успел полазить там втихаря. Диггеры, например.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Турецкий. — Надо искать специалистов. Но где? Думаю, по официальным каналам нам тут ничего не светит.

— Это верно. Но кто мешает нам добыть эту информацию, так сказать, неофициальным путем?

— Через «Глорию»? А ведь это мысль! Дениске и его ребятам будет куда проще, не поднимая лишнего шума, найти любителей прошвырнуться по подземельям и все разузнать. А мы…

— Нет, браток, — покачал головой Грязнов. — Тут я тебе не товарищ. С меня и так за это побоище завтра голову снимут.

— Главное, чтоб не погоны, — усмехнулся Турецкий.

— Кстати, тут еще кое-что, — заметил Вячеслав Иванович, просмотрев лежавшие у него на столе бумаги. Одна из записок была несомненно от генерала Федорова. — Беспалов Леонид Анатольевич. Сотрудник … управления ФСБ. Полковник. На службе с 197… года, — вслух прочел Грязнов. — Что скажешь, главный советник по версиям?

В голове у Турецкого лихорадочно закружились мысли.

— Пока ничего не скажу, — задумчиво произнес он. — Сначала я должен все обдумать… Неужели? Нет, это просто невероятно…

Остров

Утро

Рита не была суеверной, но зловещий сон, приснившийся ей минувшей ночью, необычайно взволновал девушку и вызвал у нее необъяснимую тревогу.

Это не было очередное путешествие по незнакомым странам или городам. Напротив, все начиналось очень просто и буднично, и на первый взгляд не предвещало ничего тревожного. Сначала она гуляла по Москве. Разглядывала витрины и заходила в магазины. Только вещи в них оказались довольно странными. Причудливых цветов и фасонов. Будто нарочно сшитые для карнавала. Чего стоили, например, перчатки с шестью пальцами или брюки с одной штаниной, лифчики с непомерным числом грудей или блузки с четырьмя рукавами, рогатые шляпы или водолазки с двумя шеями?.. Все это могло бы показаться смешным, но когда Рита представила себе тех уродливых монстров, которые способны были носить подобные вещи, ей почему-то расхотелось смеяться… Потом она случайно встретила Турецкого. Непринужденно о чем-то беседуя, они спустились в метро и долго ехали — непонятно куда, непонятно зачем… Впрочем, это было неважно. Потому что только рядом с ним она чувствовала себя уверенно и спокойно. В ярко освещенном вагоне подземки они были совершенно одни. Неожиданно свет погас, а поезд продолжал стремительно мчаться, набирая скорость. Мимо проносились незнакомые станции. На длинных платформах неподвижно стояли многочисленные фигуры, в которых Рита с изумлением узнала тех самых уродливых монстров в причудливых карнавальных нарядах! Внезапно ожив, они бросались на поезд, цеплялись за поручни, липли к окнам вагонов, строили отвратительные рожи. Это было жуткое зрелище… Рита испуганно закричала, умоляя Турецкого спасти ее. Но тот ничего не слышал, исступленно отстреливаясь от неотступных монстров из автомата. А сумасшедший поезд метро с грохотом продолжал мчаться. Все быстрее и быстрее, все дальше и дальше — в жерло бесконечного черного тоннеля. До тех пор, пока, задыхаясь от леденящего ужаса, Рита истерически не закричала и не проснулась…

Этот необычный сон она поняла как предупреждение. Несмотря на все меры предосторожности, девушке по-прежнему угрожала опасность. Об этом по телефону непрестанно предупреждал ее Турецкий, уговаривая во всем слушаться своих охранников. Но его беспокойство было совершенно излишним. Рита прекрасно все понимала и старалась почти не выходить из дома, хотя ей ужасно хотелось искупаться. Так еще в первый свой приезд распорядился Саша, которому она бесконечно доверяла.

Рита не знала, как это вышло. Ее отношение к мужчинам в принципе осталось неизменным. Но для Турецкого она сделала исключение. Ежедневно она думала о нем, вспоминала его слова и волнующие прикосновения, представляла, как они снова встретятся. Это было выше ее сил. Постепенно Рита поняла, что в ее чувствах к нему было нечто большее, чем просто искренняя благодарность своему защитнику. И, конечно, заметила, что и она была не безразлична ему как женщина…

А сегодня утром Рита неожиданно поняла, что ей необходимо уехать за границу. Это была единственная возможность избежать той смертельной опасности, которой она здесь подвергалась. Уехать от всех своих проблем и воспоминаний! Начать совершенно новую жизнь. Ведь она давно об этом мечтала… Рита подумала, что с помощью своих друзей Турецкий несомненно смог бы ей в этом помочь. Ведь у нее даже не было загранпаспорта! Но главное, в глубине души она надеялась и ей с каждым днем все сильнее хотелось верить, что он и дальше ее не оставит. Что их роковая встреча была не просто случайностью. И если она хоть что-нибудь для него значит…

Уже близился полдень, когда, после долгих и мучительных раздумий, девушка наконец решилась. Будь что будет! Сейчас она позвонит Саше и все ему скажет. Нет, сначала попросит его приехать. Ей необходимо было видеть его глаза. Только они скажут ей всю правду. И, включив мобильный телефон, Рита набрала его номер….

— Дядя Саша, а для чего вам это нужно, если не секрет? — спросил Денис, когда Турецкий вкратце изложил задачу.

— Не секрет, а военная тайна, — ответил тот, покачиваясь на мягком сиденье грязновской «ауди».

До аэропорта Шереметьево-2 было уже рукой подать. Но и времени тоже оставалось в обрез. Поэтому Турецкий то и дело с нетерпением поглядывал на часы. Слава Богу, что, проснувшись утром (ночевать снова пришлось у Славки), он вообще вспомнил о том, что сегодня улетает в Штаты Боря Немировский. И не проститься с ним было бы форменным свинством.

Самого Грязнова уже не было. Должно быть, умчался с утра пораньше ловить террористов. А может, вызвали на ковер за их вчерашнюю авантюру. Зато на кухне вместо хозяйки стоял у плиты Денис в потертых джинсах и металлистской футболке и как ни в чем не бывало жарил яичницу. Как выяснилось, узнав от дяди о намечавшемся для него «спецзадании», он устроил себе выходной и тотчас прикатил на Енисейскую (сделавшись директором сыскного агентства, Грязнов-младший снял для себя отдельную квартиру в Крылатском). Приятно удивленный, Турецкий наспех перекусил и велел срочно везти его в аэропорт, пообещав все объяснить по дороге.

— Это, случайно, не по делу о торговле органами? — все не унимался Денис, которому явно не терпелось принять участие в настоящем серьезном деле. Еще в прошлом году, в ходе совместной операции в Германии, он успел доказать, что способен не только успешно подглядывать в замочные скважины.

Турецкий бросил на него неодобрительный взгляд.

— Ты что, все-таки за мной шпионишь?

— Еще не хватало! Я же говорил: просто у меня есть свои источники информации, — невозмутимо ответил Грязнов-младший. — Да не смотрите вы на меня так, — внезапно улыбнулся он. — Все равно не скажу…

— Гляди, рыжий, доиграешься, — покачал головой Турецкий.

Взлетев на эстакаду, машина остановилась перед зданием аэропорта.

— Подожди меня здесь. Я быстро! — взглянув на часы, бросил Александр Борисович. И подхватив свой «дипломат», устремился внутрь.

Немировского он разыскал почти без труда. Готовясь пройти таможенный контроль, импозантный и респектабельный, тот уже стоял в очереди вместе со своими новыми соотечественниками.

— Борис! — издалека помахал ему рукой Турецкий.

— Сашка?! — обрадовался американский друг. Предупредив, что на минуту отлучится, вышел из очереди. — Ах ты, мерзавец! В последний момент примчался!

— Прости, было срочное дело…

— Опять дело? Какой-нибудь очередной заговор?

Не вдаваясь в подробности, Турецкий увлек старого друга за собой.

— Куда ты меня тащишь? Скоро объявят посадку в самолет! А мне еще шмон пройти надо!

— Успеем, — заверил его Александр Борисович.

Вскоре оба оказались в мужском туалете.

— Какого черта? — удивился Немировский. — Ты что, спятил?!

Раскрыв свой «дипломат», Турецкий вручил ему запечатанный пластиковый стаканчик с водкой и ловко распечатал еще один, для себя.

— Зачем народ смущать? Ну все, поехали…

Изрядно сбитый с толку, приятель машинально выпил.

— А закусить? — усмехнулся Турецкий, извлекая из «дипломата» пол-литровую банку маринованных огурцов.

— Вот это кайф! Вот это по-русски! — похрустывая огурцом, улыбнулся слегка ошалевший бизнесмен. — Ну, Сашка, ты хоть и crasy, а все равно я тебя люблю!

Между тем в сверкающий кафельной чистотой импровизированный бар деловито вошел пожилой респектабельный мужчина, судя по всему, иностранец. Увидев обоих друзей, непринужденно выпивающих в столь экзотической обстановке, он невольно отшатнулся и смущенно произнес:

— О! Excusez-moi, messieurs…

— Hiyo! — приветливо помахал ему Немировский. — Don't worry, sir. Welcome! — И, показав свой стаканчик, добавил: — Russian vodka! It's fantastic! Но смущенный француз благоразумно ретировался.

— Не понимают русского кайфа, — усмехнулся американский гость. Но тут же сокрушенно вздохнул: — Да, старик, вот мы и посидели за душевным разговором…

— Прости, мне правда жаль, что так получилось, — виновато произнес Турецкий.

— Ладно, чего уж…

— Как бизнес, все хоккей?

— И не говори! — отмахнулся Немировский. — Это не страна, а сплошной Чикаго времен Аль Капоне! Я просто не узнаю России. Кругом одни кидалы и бандиты. Представляешь, меня тут намедни чуть не раздели!

— Демократия…

— Брось! Демократией у вас и не пахнет! Лучше скажи, как ты можешь жить среди всего этого?

— Как все…

Пристально взглянув на старого друга, Немировский покачал головой:

— Ох, Сашка, не знаю, что с тобой происходит, но, по-моему, ты уже вполне созрел, чтобы смотаться отсюда к чертовой матери и пожить наконец по-человечески…

— Например, где?

— Хотя бы у нас, в Штатах. Нет, правда, ты подумай! Я бы тебе и приглашение, и работу организовал… Ну чего ты вцепился в эту убогую страну? Что тебя с ней связывает?!

— Не знаю, Боря, — вздохнул Турецкий. — Наверное, судьба…

Снаружи послышался мелодичный женский голос, объявивший о начале посадки в самолет до Нью-Йорка.

— Ну, старик, мне пора, — развел руками Немировский. — Как говорится, спасибо за хлеб, за соль и не поминайте лихом…

— Нагрянешь еще? — спросил Александр Борисович, провожая друга к стойке таможенного контроля.

— В ближайшее время едва ли. Меня тут в два счета по миру пустят! — Взяв старого друга за плечи, он с грустью взглянул ему в глаза и произнес: — Что ж, увидимся… А насчет моего предложения подумай. Ведь пропадешь ты здесь, Сашка. Ей-богу — пропадешь ни за что…

— Спасибо на добром слове, — печально улыбнулся Турецкий.

Друзья обнялись. Затем американский гость, подхватив свой увесистый чемодан, принялся с улыбкой демонстрировать молодой девушке-таможеннику его содержимое.

— Так не забудь, Саша! — крикнул он, уже формально из-за границы. — Если все-таки надумаешь — немедленно свяжись со мной, и я тебе все организую! Хоккей?

Вскинув руку, Турецкий изобразил пальцами оптимистичную букву «о». И развернувшись, уныло зашагал к выходу из здания…

— Порядок, дядя Саша? — стащив с рыжей головы наушники, спросил Дениска, когда тот снова уселся в машину.

Александр Борисович молча проводил взглядом огромный и сверкающий «боинг», с ревом уносившийся в чистое голубое небо.

— Ну, чего стоишь? Поехали…

Выехав на шоссе, Дениска многозначительно заметил:

— А вам тут, между прочим, девушка звонила.

— Рита? — спохватился Турецкий, вспомнив, что оставил в машине свой мобильный телефон.

— Угу… Очень интересовалась, когда же вы наконец к ней выберетесь? Скучает, наверное…

Пропустив это замечание мимо ушей, Турецкий отвернулся и молча уставился на дорогу.

— Так как насчет торговли «мясом», а, дядя Саша? — снова напомнил Дениска. — Может, все-таки расскажете?

Искоса взглянув на его самоуверенную физиономию, на которой еще были рассыпаны озорные мальчишечьи веснушки, Турецкий неожиданно усмехнулся и подумал, что от этого пинкертона шило в мешке не утаишь. Наверное, придется в самом деле рассказать ему все. Так будет лучше для их теперь уже общего дела. В том же, что Денису можно полностью доверять, он имел возможность убедиться еще в Германии. Впрочем, для начала не мешало бы спросить разрешения у его дяди: стоит ли впутывать парня в эту темную историю? А потом позвонить Рите. Помнится, она мельком упомянула про своего знакомого фотографа из ночного клуба. Может, это и есть та самая ниточка, о которой ему уже несколько дней твердила профессиональная интуиция?

…Подполковник Грязнов невольно оказался пророком. Сегодня утром ему действительно здорово перепало за вчерашнее. Всыпали, как говорится, и в хвост и в гриву. Во-первых, за перестрелку, насмерть перепугавшую немногочисленных жителей подмосковного коттеджного поселка. А во-вторых, за гибель Ступишина, который был предварительно задержан без достаточных к тому оснований.

Вызванный «на ковер» вместе с Юрой Федоровым, Вячеслав Иванович с виноватым видом долго выслушивал справедливые упреки начальника ГУВД Москвы, разносившего обоих за самоуправство и безответственность. Кроме того, несмотря на все усилия Грязнова соблюдать особую секретность, начальству стали известны некоторые детали начатого им расследования, за что обоим тоже изрядно досталось. В результате «беспредметное и надуманное» дело о незаконной торговле человеческими органами велено было немедленно прекратить, дабы не будоражить общественное мнение и не отвлекать сотрудников от поиска злополучных троллейбусных террористов…

Следующая «разборка» состоялась уже в кабинете начальника МУРа и происходила с использованием выражений, совершенно не пригодных для печати. После этого Вячеслав Иванович вернулся к себе. Дрожащей рукой набулькал в стакан немного водки из загодя припасенного «мерзавчика». Залпом выпил. И обложив трехэтажным матом дежурного, который вошел к нему с каким-то неотложным докладом, ощутил некоторое облегчение. В ушах у него до сих пор звенело. Зато погоны на плечах, к счастью, пока уцелели. И рисковать ими (несмотря на то что его личное благополучие от них абсолютно не зависело) подполковнику Грязнову решительно не хотелось. Тридцать лет нелегкой службы в милиции — это все-таки не шутка!

Откинувшись в кресле, Вячеслав Иванович впал в мрачную задумчивость. Похоже, Меркулов, как всегда, оказался прав, когда предупреждал их с Турецким, что за этим делом стоят очень масштабные фигуры. Иначе откуда «наверху» могли узнать о начатом ими расследовании? Наконец, чтобы приказать начальнику ГУВД его безоговорочно прекратить, нужно было обладать не просто властью, но властью неограниченной! И нетрудно догадаться, что ради своих интересов эти таинственные фигуры ни перед чем не остановятся…

«Эх, Сашка, впутался же ты, брат, в историю», — с тоской подумал Грязнов. Но и отказать в помощи лучшему другу он тоже не мог. Ибо, зная Турецкого, не приходилось сомневаться, что тот все равно будет драться до конца. И не отступит — даже перед лицом верной смерти.

Тем временем, будто угадав его мысли, по мобильной связи позвонил Турецкий. По голосу друга он сразу догадался, какую бурю тому недавно довелось пережить. Что же касается известия о властном распоряжении «сверху», то оно, казалось, его совершенно не удивило. Напротив, азартный прокурор даже заметно обрадовался.

— Значит, мы их все-таки зацепили! Зацепили, Славка!

— А толку? — скептически заметил Вячеслав Иванович. — Или ты не понимаешь, что у меня теперь связаны руки, а за твою жизнь никто больше не даст и ломаного гроша?!

— Что ж, на все воля Аллаха, как говорят на Востоке.

Грязнов озабоченно сдвинул рыжеватые брови.

— Ты что задумал, Саша?

— Для начала собираюсь навестить одного фотографа. А там посмотрим…

— Послушай, старик, — возразил Грязнов. — Это же безумие! Неужели ты не понимаешь, что в одиночку у тебя практически нет шансов?!

— В одиночку? Нет, предпочитаю общую камеру, — иронично заметил Турецкий. — Кстати, надеюсь, ты не возражаешь, если твой племянник и его ребята составят мне компанию?

Вячеслав Иванович сокрушенно вздохнул. Пытаться возражать было совершенно бессмысленно. Единственное, о чем он напоследок попросил, — это удерживать Дениску от всяческих необдуманных действий.

— И вот еще что, Слава: я бы хотел, чтобы ты передал в мое распоряжение Майера. Но как бы негласно. Скажем, отправив его в отпуск?

— Ладно, так и быть, подошлю тебе нашего одесского Ганса. Я слышал, будто он уже сумел чего-то раскопать по части того гуманитарного фонда. Но и ты гляди, не лезь на рожон! — строго предупредил Грязнов. — И вообще, держи меня в курсе…

— Заметано.

— Дядя Слава! — неожиданно вмешался насмешливый голос его племянника Дениса. — Да вы не беспокойтесь! Мы с ребятами за господином прокурором присмотрим…

И повесил трубку, нахал.

…Разговор с Ритой получился довольно странный. Турецкому с самого начала показалось, что она хотела его о чем-то спросить, но так и не решилась. Ее желание на время уехать за границу его совершенно не удивило. Для человека, оказавшегося в таком положении, это было вполне естественно. И Александр Борисович охотно согласился помочь девушке. Что же касается фотографа, то среди ее знакомых он был только один, и Рита объяснила Турецкому, как найти его фотостудию, где она однажды побывала. Под конец девушка неуверенно спросила, не собирается ли он приехать на остров? Разумеется, как только покончит с делами. Но такой ответ вызвал у нее заметное разочарование. И ощущение смутной недоговоренности, оставшееся после этого разговора, еще долго не давало Турецкому покоя.

По возвращении в Москву, обсудив с Денисом их ближайшие планы, Александр Борисович решил немедленно ехать по указанному Ритой адресу. Между тем Грязнов-младший неожиданно вызвался организовать для нее выездные документы, заявив, что с этим проблем не будет, поскольку у него вообще «все схвачено», чем поверг «дядю Сашу» в немалое изумление. На том и разошлись. Вернее, разъехались. Турецкий — на метро. А Денис — на своей респектабельной «ауди»…

Фотостудия располагалась в одной из стандартных и безликих «стекляшек» из трех этажей, какие в эпоху развитого (но так и умершего в зародыше) социализма именовались просто «Дом быта».

— Простите, где я могу найти Левитина Юрия Николаевича? — спросил Турецкий у пожилой женщины-администратора, безнадежно скучавшей за столом, украшенным разнокалиберными образцами фотографий.

— Юрочку? Сюда проходите, мужчина, — приветливо улыбнулась она, указав в сторону двери с угрожающей казенной табличкой: «Посторонним вход воспрещен». — По коридору и направо…

В гулком темном коридоре с выщербленным кафельным полом стояла освежающая прохлада и характерный запах химреактивов. Из приоткрытой двери лился на пол кровавый свет красного фонаря. Заглянув в лабораторию, Турецкий с удивлением обнаружил там среди массивных фотоувеличителей и огромных жестяных ванн с растворами щуплого, женственного парнишку в одной коротенькой футболке и непременных стереонаушниках. Покачивая головой в такт музыке, он восседал на вертящемся табурете и машинально штамповал фотографии.

Остановившись в дверях, Турецкий деликатно кашлянул, что, однако, не произвело никакого эффекта. Пришлось подойти поближе и мягко тронуть фотографа за плечо. Увидев незнакомого мужчину, парень невольно вздрогнул и, сбросив наушники, разочарованно спросил:

— Что, опять пересъемка?

— Извините, не понял…

— Вы насчет фотографий?

— В общем, да, — кивнул следователь. — Это вы Юра?

Вместо ответа паренек вдруг непринужденно рассмеялся:

— Нет, я Зося!

Только сейчас Турецкий разобрал в этой кровавой полутьме, что перед ним была некоторым образом девушка, хоть и подстриженная под мальчика, очень миленькая и курносенькая. А ее откровенно пляжный наряд тотчас поверг изумленного прокурора в легкое замешательство.

Развернувшись на вертящемся табурете, девушка окинула его с головы до ног искушенным взглядом и кокетливо спросила:

— Так вам, значит, нужен Левитин?

Турецкий со вздохом развел руками:

— Увы… Надеюсь, вы поможете мне его найти?

— Нет проблем, — улыбнулась девушка. И соскочив на пол, манерной походкой манекенщицы направилась к двери, бросив на ходу:

— Идите за мной…

Глядя на ее легкую соблазнительную фигурку, Турецкий не без сожаления поспешил отвести взгляд.

— Юра! — позвала девушка, постучав в соседнюю запертую дверь. — К тебе пришли!

— В чем дело, Стрекоза? — отозвался изнутри недовольный мужской голос. — Я же говорил, у меня проявка! Ну хорошо, пусть подождут немного…

— Не забудьте скорчить ему ужасную рожу, он это любит, — предупредила Зося. И многозначительно добавила напоследок: — А я, между прочим, тоже неплохо снимаю…

Что именно, она не стала уточнять. Впрочем, Турецкий и сам догадался, что эта милая девушка была специалистом широкого профиля.

Спустя несколько минут дверь лаборатории приоткрылась, и из нее выглянула плешивая голова немолодого плотного мужчины с представительной интеллигентской бородкой.

— Вы ко мне? — спросил он, смерив вопросительным взглядом незваного гостя. — Простите, что-то не припоминаю…

Турецкий представился и показал свое удостоверение.

— Генеральная прокуратура? — несказанно удивился фотограф. — Но, собственно… А при чем здесь я?!

— Кроме всего прочего я друг Риты Крыловой. Из ночного клуба «Саломея». Припоминаете?

— Марго? Ну, конечно! Только…

— Дело в том, что она попала в беду, — пояснил Турецкий. — И чтобы помочь ей, мне, возможно, потребуется ваша помощь, уважаемый Юрий Николаевич.

— Боже мой! — испугался фотограф. — Надеюсь, с ней ничего страшного не произошло? Такая славная девушка… Да что же мы стоим? Прошу вас, заходите!

В небольшой лаборатории стояла уже кромешная темнота. Лишь спустя несколько минут, когда глаза постепенно освоились в ней, Турецкий разобрал два тусклых желтоватых фонаря, обычно применяемых для цветной печати.

— Присаживайтесь. Вот сюда, пожалуйста… Извините, но свет я зажечь не могу. Вот закончится проявка…

— Не беспокойтесь, — сказал Турецкий, ощупью устраиваясь в низком кресле, которое предложил ему любезный хозяин.

— Так что же случилось с очаровательной королевой Марго? — озабоченно спросил Левитин.

— Довольно неприятная история. К сожалению, подробностей я вам сообщить не могу. Скажу только, что это очень серьезно… Ее жизни угрожает опасность, — добавил Турецкий после небольшой паузы.

— Какой ужас! — ошеломленно произнес фотограф. — Но… чем же я могу помочь?

— Рита говорила, что вы нередко бывали в этом ночном клубе и даже производили там фотосъемку?

— Да. Это верно. Я действительно частенько там бывал. И не только там. А насчет съемки — это у меня своего рода хобби. — Он взглянул на светящиеся электронные часы. — Впрочем, я вам сейчас все покажу…

Под потолком судорожно блеснули и ярко зажглись розоватые лампы дневного света. Турецкий на мгновение зажмурился. Когда он снова открыл глаза, перед ним возникло весьма необычное зрелище.

Все стены небольшой, великолепно оборудованной лаборатории были обильно заклеены уморительными фотографиями разнообразных людей, с помощью мимики и жестов изображавших самые невероятные гримасы. Присмотревшись, Александр Борисович даже узнал среди них немало довольно известных персон из самых различных слоев общества.

— Вот такое у меня хобби, — смущенно заметил фотограф.

— И давно вы этим занимаетесь?

— С детства. Вернее, с тех пор, как родители подарили мне первый фотоаппарат. Настоящую трофейную «лейку».

— Да, замечательная коллекция. Можно устраивать выставки.

— Уже устраивал. И с огромным успехом! Вообще-то большая часть снимков хранится у меня дома. Это только пробы. Но если вы желаете посмотреть…

— Не совсем, — пояснил Турецкий. — Меня интересуют снимки, сделанные вами в ночном клубе «Саломея». А именно: вечером 9 августа. Ведь вы были там в этот вечер? И, наверное, снимали?

— Наверное. У меня, знаете ли, плохая память на даты. Но каждую отснятую пленку я непременно помечаю. Впрочем, мы сейчас посмотрим…

Открыв ящик лабораторного стола, фотограф начал перебирать сложенные в отдельные ящички обыкновенные почтовые конверты с полосками разрезанных пленок.

— Девятое августа… Девятое августа, — бормотал он. — Есть! Вот эта пленка! Но я ее еще не отпечатал…

— Это займет много времени?

— В цвете — да. Но обычные черно-белые «контрольки» можно отпечатать буквально за несколько минут. Мы могли бы попросить Стрекозу. То есть Зосеньку. Кажется, вы с ней уже знакомы?

Учтиво приглашенная Турецким, в лабораторию вскоре снова заглянула хорошенькая девушка-фотограф. Помимо весьма эротичной футболки на ней успела появиться коротенькая мини-юбочка, а глаза и губы приукрасил легкий макияж.

— Отшлепать «контрольки»? Пара пустяков! — согласилась она. И прежде чем упорхнуть, бросила на Турецкого выразительный взгляд.

Пока девушка отсутствовала, фотограф успел показать гостю наиболее яркие шедевры своей оригинальной коллекции.

— Самые ужасные люди — это политики! У них совершенно нет чувства юмора. Вечно надутые, точно монументы. Вечно боятся «потерять лицо». А вот с артистами и певцами куда проще. Эти всегда готовы погримасничать. Особенно если выпьют. Поэтому я и навострился снимать в ночных клубах. Там, знаете ли, собирается весьма разнообразный народ. Порой удается «схватить» ну просто потрясающие рожи!

— Кстати, а как вам удалось получить разрешение на съемку? — спросил Турецкий. — По-моему, в подобных заведениях снимать запрещено?

— Формально — да. Но за деньги у нас, как известно, все можно… А вообще-то я выездной фотограф. Снимаю детские сады. Школы. Семейные торжества… А вот и наша королева Марго, — сказал он, протянув Турецкому цветную фотографию Риты, извлеченную из пакета от фотобумаги.

Снимок был сделан в баре ночного клуба. Обольстительная и томная в открытом вечернем платье, девушка одиноко сидела за стойкой и отрешенно смотрела куда-то в сторону широко раскрытыми задумчивыми глазами. Турецкий вдруг ощутил в сердце давно ушедшую боль. На этой фотографии Рита еще больше, чем в жизни, была похожа на его первую и незабываемую любовь.

— Вы не возражаете, если я оставлю ее у себя? — спросил он.

— Пожалуйста! — согласился Левитин. — Ей самой этот снимок не понравился. Марго сказала, что у нее здесь похоронный вид…

Фотограф сокрушенно вздохнул.

— Как же это случилось? Такая замечательная девушка…

— Эй, Борода! — послышался в дверях озорной голос Зоси. — Принимай работу!

— Сударыня, я ваш должник, — улыбнулся Турецкий, поспешно упрятав в карман фотографию Риты и церемонно поцеловав девушке руку.

— Спасибо, Зосенька, — сказал Левитин. — Вот, прошу вас, — обратился он к своему гостю, вручив ему увеличительное стекло. — С его помощью вы сможете их прекрасно рассмотреть.

Турецкий принялся скрупулезно разглядывать снимки. Были это сплошь уморительные гримасы. Казалось, завсегдатаи ночного клуба нарочно старались перещеголять друг друга в умении корчить рожи. Стоявшая рядом Зося даже покатилась со смеху.

— Ну, Борода, ты даешь!

— Юрий Николаевич! — неожиданно спохватился Турецкий. — А нельзя ли увеличить вот этот снимок?

— Разумеется, можно…

Все немедленно прошли в лабораторию Зоси, где девушка с помощью фотоувеличителя тотчас отпечатала указанный негатив.

— Рожа как рожа, — скептически заметила она, разглядывая проступавшую на фотобумаге хмельную физиономию какого-то «нового русского».

Тщательно изучив мокрый отпечаток, Александр Борисович попросил увеличить отдельную его часть, где были запечатлены сидевшие за столиком трое мужчин и девушка.

— Кажется, это она! — удивленно заметил Левитин, взглянув на увеличенный отпечаток, брошенный в кювету с холодной водой.

— Верно, — кивнул Турецкий. — Но меня интересует вот это лицо. — И он указал пальцем на сидевшего рядом с Ритой рекламно красивого мужчину. — Зося, а нельзя ли напечатать его отдельно?

Когда очередной снимок был напечатан, девушка неожиданно заявила:

— Ой, кажется, я его знаю! Точно, это же Альберт!

— Альберт? — повторил Турецкий, которому сразу вспомнились слова Риты: «Они не произносили имен. Только клички. Кажется, Алик и Рафик…» — Какой Альберт? — обратился он к Зосе. — Вы с ним знакомы?

— Немного… Мы с Ленкой Евстафиной, ну, подружкой моей, манекенщицей, с ним недавно в кабаке познакомились. «Ковчег» на Краснопресненской набережной. Он там вообще часто ошивается. Потом Ленка сказала, что он задвинутый картежник и вообще явно мафиози. А с виду такой клевый мужик…

— Зосенька, Александр Борисович из прокуратуры, — вставил Левитин. — И ты должна ему все рассказать об этом человеке!

— Ой, а чего я сделала? — испугалась девушка. — Я же его совсем не знаю! Мы только один раз встречались, и то он потом с Ленкой ушел. А я…

— Успокойтесь, Зося, — улыбнулся Турецкий. И жестом сделал Левитину знак оставить их с девушкой наедине. — Я действительно из прокуратуры, но вам это совершенно ничем не грозит. Просто мне необходимо повидать этого Альберта. Надеюсь, если я вас очень попрошу, вы мне в этом поможете?

С тех пор как капитан милиции Марк Майер был переведен в 4-й особый отдел МУРа, занимавшийся расследованием незаурядных преступлений нетрадиционными методами, ему довелось побывать в переделках и покруче, нежели знаменитая «плутониевая» история. Поэтому распоряжение полковника Грязнова негласно заняться проверкой деятельности гуманитарного фонда «Интермед» было воспринято им как своего рода трудовая повинность, попросту недостойная профессионала экстра-класса, каковым Майер (и не без оснований) себя считал. Но приказ есть приказ. И памятуя известный анекдот, согласно которому командир всегда прав, капитан неохотно приступил к делу.

Единственной отправной точкой было внезапное самоубийство директора-распорядителя фонда, который согласно отзывам его коллег и красочным служебным характеристикам был человеком безупречно порядочным и несомненно достойным тех разнообразных ответственных постов, которые он в своей жизни занимал. На этом фоне его решение свести счеты с жизнью представлялось не просто необъяснимым, но абсолютно загадочным. Для всех, кроме капитана Майера.

Применив так называемый муровский «шуршащий» метод, суть которого состояла в скрупулезном изучении архивных данных и прочих документов, бывалый оперативник вскоре обнаружил, что в биографии покойного директора имелись-таки неприметные темные пятна. В частности, роковая страсть к женщинам и азартной игре, которая едва не погубила его в прежние годы. И хотя в нынешние либеральные времена подобная страсть как бы перестала считаться пороком, она все же не перестала быть роковой. Что и послужило причиной смертельного выстрела.

Обнаружилось, впрочем, и немало других интересных причин. Вернее, целый выводок действовавших «под крышей» гуманитарного фонда коммерческих предприятий, которые любовно опекал бывший директор и которые помогли ему неплохо обустроить свою жизнь. В частности, небезызвестная в МУРе торгово-посредническая фирма «Урания», возглавлял которую некий господин Литвинов, тоже, к сожалению, покойный, но весьма любопытный субьект. Выяснилось, что в последнее время обоих коммерсантов связывали не просто тесные деловые отношения, но в некотором роде нежная дружба, скрепленная совместным посещением популярных ночных клубов и казино, что, однако, и поныне оставалось тайной для общественности. Как и то, что благодаря покровительству господина директора фирма «Урания» осуществляла через фонд весьма выгодные поставки в Россию современного медоборудования по ценам, как говорится, ну просто смешным! Что само по себе вызывало определенные подозрения. Но тут-то неожиданно «всплыл» еще один крайне любопытный субъект — точнее, гражданин Елагин Альберт Вениаминович, член Российской гильдии адвокатов, освящавший своей подписью законный характер подобных сделок и заботливо следивший за тем, чтобы на них не обратилось грозное око правоохранительных органов.

Заочно познакомившись с этим выдающимся человеком, капитан Майер пришел к выводу, что именно он, будучи еще живым, вполне мог бы пролить свет на некоторые загадочные подробности этой не менее загадочной истории. И уже намеревался нанести господину адвокату приватный визит. Однако тут распоряжением полковника Грязнова Майер негласно поступил в подчинение надзирающему прокурору Турецкому, с которым некогда раскручивал «плутониевую» историю. Капитана Майера даже поспешно спровадили в отпуск, что вовсе не входило в его планы. Но приказ есть приказ…

В тот же день, ближе к вечеру, в офисе частного сыскного агентства «Глория» состоялась встреча Майера с самим Турецким. Поприветствовав друг друга, оба сразу, что называется, выложили карты на стол и… были немало изумлены тем, что их «козырным тузом» оказался все тот же господин Елагин, уважаемый адвокат и советник обоих покойных коммерсантов! Теперь уже встречу просто невозможно было откладывать. И уединившись в кабинете директора агентства, Турецкий и Майер, а также Грязнов-младший принялись разрабатывать оперативный план близкого знакомства с Альбертом Елагиным.

Краснопресненская набережная

Вечер

Большому кораблю — большое плавание. Чего совершенно не скажешь о речном теплоходе «Александр Пушкин». Едва сойдя со стапелей известной финской судостроительной компании, этот суперкомфортабельный белоснежный красавец безнадежно сел на мель наступившего в стране экономического спада, который весьма ощутимо ударил и по карману столичного речного пароходства.

Десятки судов — грузовых, пассажирских — невольно оказались на приколе, ржавели и старились, вместо того чтобы бороздить воды славных российских рек. Но бороздить стало не на чем. Оставалось разве что вместо безумно вздорожавшего топлива поставить на корабли паруса. Только эта смелая идея почему-то не встретила понимания у руководителей пароходства. Зато без оговорок была понята и одобрена другая, не менее смелая идея нескольких предприимчивых коммерсантов. А именно: пришвартовать возле Бизнес-центра на Краснопресненской набережной один из многочисленных белоснежных красавцев и ко взаимной выгоде использовать его суперкомфортабельные помещения под плавучий развлекательный комплекс. В результате выбор пал на теплоход «Александр Пушкин», который вскоре и превратился в популярный ночной клуб «Ковчег».

Трудно сказать, что изрек бы великий русский поэт, случись ему посетить это заведение: откушать в ресторане, перекинуться в карты, поиграть в рулетку, попариться в сауне или приятно провести время «в номерах», вернее, каютах класса «люкс» с их очаровательными феями… Скорее всего, у бессмертного классика просто не нашлось бы средств для подобного времяпровождения. Не исключено также, что Александр Сергеевич заранее согласился бы с мнением жителей окрестных домов, единодушно утверждавших, что данное заведение — настоящий плавучий бордель для богатых иностранцев и отечественной мафии, и вовсе не пошел бы туда. Впрочем — как знать…

В этот вечер на борту «Александра Пушкина», как всегда, было многолюдно. Состоятельные завсегдатаи веселого ковчега приятно коротали время за разнообразными играми, среди которых особой популярностью пользовался покер, где ставки, случалось, бывали таковы, что на них вполне можно было купить сам теплоход. Досуг отдыхающих, как водится, скрашивало зажигательное эротик-шоу с примадоннами американского стриптиза, прибывшими недавно из Лас-Вегаса. А также стайки отечественных «ночных бабочек» в экстравагантных нарядах, которых сюда пускали бесплатно при наличии представительных кавалеров.

Ближе к полуночи на борт теплохода поднялась очередная сладкая парочка. А именно: высокий рыжеволосый молодой человек в элегантном костюме-тройке и миниатюрная хорошенькая девушка в мини-платьице, подстриженная под мальчика. Оба были веселы. Щедро расплатившись за вход, галантный кавалер вместе со своей дамой (которая, к слову сказать, была не выше его пупка) проследовал сразу в игорный зал, где молодые люди сначала оглядели лица всех присутствующих, а затем, молча переглянувшись, неожиданно разделились. Рыжий отошел в сторону, сделав вид, что наблюдает за рулеткой, а мини-девушка принялась наблюдать за рекламно-мужественным красавцем, который увлеченно резался в покер. Красавцу, а он к тому же был жгучим брюнетом, везло. И респектабельные партнеры, украшенные, как водится, золотыми цепями и перстнями, взирали на него с нескрываемым уважением.

Дождавшись, когда неотразимый брюнет загреб очередную увесистую пачку «зеленых», курносая малышка с виноватой улыбкой подошла к нему и прошептала на ухо несколько слов. Счастливый игрок лишь небрежно отмахнулся и уже собирался вернуться к игре. Девушка, однако, продолжала наушничать. И следующая ее фраза неожиданно заставила рекламного красавчика вздрогнуть и резко обернуться к ней вместе с вертящимся креслом.

— Что ты сказала?! — бледнея на глазах, произнес он, грубо схватив девушку за руку.

— Да отпусти, мне больно! — взмолилась она.

— Есть проблемы? — учтиво осведомился подошедший охранник.

— Нет! — отрезал игрок. — Никаких проблем… — И не выпуская руки девушки, поднялся из-за стола. — Извините, господа, нам нужно поговорить. Я скоро вернусь…

Оба решительно направились к выходу. Выждав паузу, следом не спеша двинулся и высокий рыжий юнец, который вскоре стал молчаливым свидетелем разыгравшегося на верхней палубе «крутого разговора».

— Кто вам сказал, что у нее СПИД?! — с перекошенным лицом накинулся на девушку рекламный красавчик.

— Врачи, конечно! Она на днях в больницу ходила, думала, что залетела от тебя. И вдруг такое…

— Это точно? Вы не шутите?!

— Ей даже справку выдали…

— Ах вы, с-суки! — брюнет в ярости залепил девушке пощечину. — Если это правда, я вас обеих пристрелю!

Невозмутимо стоявший у соседнего борта рыжий молодчик слегка усмехнулся, но даже не сделал попытки вмешаться и помочь даме.

— Немедленно едем к ней! — в бешенстве заявил красавчик. И грубо потащил девушку за собой.

— А я тут при чем? — испуганно захныкала она. — Альбертик, миленький, я же просто…

Не обращая внимания на ее слезы, взбешенный брюнет сошел на берег и поспешил к новенькому «БМВ», стоявшему неподалеку на охраняемой стоянке. Впихнул девушку в машину и ударил по газам. Однако на пустынной набережной дорогу ему неожиданно преградил крепкий белобрысый детина угрожающе бандитского вида.

— Какого черта? — резко затормозив и выглянув из окна, рявкнул владелец «БМВ».

— Шалом от Бени Крика, — усмехнулся тот и вдруг плеснул ему в глаза струей из газового баллончика.

Брюнет взвыл. Его невольная спутница, закрыв руками лицо, живо выпорхнула из машины и тут же оказалась в объятиях второго, незаметно подошедшего мужчины.

— Спасибо, малыш, — улыбнулся Турецкий. И нежно поцеловал девушку в лоб. — Еще увидимся… А сейчас Дениска отвезет тебя домой.

Из темноты бесшумно выкатилась красная «ауди». За рулем с улыбкой до ушей сидел рыжий Грязнов-младший в своем элегантном «прикиде». Усевшись рядом с ним, Зося-Стрекоза послала старшему следователю воздушный поцелуй и тут же весело расхохоталась вместе с Дениской, который лихо развернул машину и умчался. Все прошло, как говорится, без сучка и задоринки. Впрочем, если бы кто-то из законопослушных граждан стал невольным свидетелем этой сцены, то, по российскому обыкновению, скорее поспешил бы унести подальше ноги, нежели обратиться в милицию.

— Босс, по-моему, клиент созрел! — доложил капитан Майер с той особенной развязной интонацией, которая была присуща российской «братве». За его спиной, скорчившись на заднем сиденье и обливаясь слезами, глухо чертыхался скованный наручниками Альберт Елагин.

Усевшись в машину, Турецкий — сам как заправский мафиозный авторитет, в темных очках и с золотой цепью на шее — извлек из бардачка принадлежащий адвокату пистолет ТТ, взыскательно его осмотрел и сунул за пояс.

— Трогай, Ганс, — небрежно распорядился он. И угрожающе добавил: — Пора малость потолковать с этим фраером…

— Братва, может, не надо? В натуре, это ошибка! Я ничего не знаю! Вы меня не за того приняли, братва! — дрожащим голосом умолял почтенный адвокат. — Эй, кто-нибудь, помогите!..

Но вот беда: кроме обоих «бандитов» слышать его никто не мог. Поскольку дело происходило ночью, в глубине захламленного строительным мусором подземного гаража одного из строящихся небоскребов будущего московского Сити на той же Краснопресненской набережной.

Адвокат был смертельно бледен и, обливаясь холодным потом, откровенно дрожал от страха. И для этого, надо признать, тоже имелись серьезные причины: уважаемый господин Елагин оказался привязан вместо доски к подающему механизму на станине огромной циркулярной пилы. На расстоянии вытянутой руки от него звериными клыками поблескивали зловещие зубцы круглого стального лезвия, способного запросто рассечь служителя Фемиды пополам, будто кусок масла. Стоило только нажать кнопку. Но именно этого коварные «бандиты» делать не спешили, давая своей жертве возможность сполна насладиться столь неожиданным положением.

Будучи непревзойденным специалистом по нетрадиционным методам, всю эту угрожающую инсценировку придумал Майер, рассудив, что после определенной психологической обработки клиент расколется куда охотнее, чем на Петровке, 38. Что касается Турецкого, то он поначалу был решительно против. Но, поразмыслив, все же согласился принять участие в небольшом театрализованном представлении. И теперь с видом заправского «крутого» босса, скрестив руки на груди, невозмутимо стоял в стороне, ожидая результатов.

— Кто сдал Паука? — развязно спросил Майер, держа руку на щитке управления, где была кнопка запуска циркулярной пилы. И выражение его наглой арийской физиономии явно не предвещало злополучному фраеру ничего хорошего.

— Какого Паука?! Я ничего не знаю!

— Врешь, падла! — рявкнул «бандит». — Босс, по-моему, его надо слегка укоротить…

— Я не сдавал! Это не я! Клянусь вам! — отчаянно завопил адвокат.

Но было поздно. Переглянувшись с «боссом», капитан Майер нажал кнопку. В тот же миг под станиной натужно загудел мощный электромотор. Стальное лезвие завертелось, набирая обороты, и протяжно запело на одной высокой зловещей ноте.

Адвокат судорожно дернулся. Но два кожаных брючных ремня, которыми он был связан, держали его мертвой хваткой. Глаза его выкатились из орбит, а рекламно-красивое лицо перекосилось от смертельного ужаса.

Майер хладнокровно поднес руку к следующей кнопке, которая приводила в действие подающий механизм станка.

— Нет!!! Развяжите меня! Я все скажу! — перекрывая звон пилы, отчаянно вскрикнул насмерть перепуганный Елагин.

«Бандит» тотчас выключил станок и внезапно накинулся на адвоката с вопросами. Он знал, что это самый подходящий момент для откровенного разговора.

— На кого работал Паук? Кто организовал торговлю «мясом»? Колись, сволочь, пока я тебя не располовинил!

— Полковник! — обливаясь слезами, истерически вскрикнул Елагин. — Это все он!

— Какой полковник?

— Из ФСБ!

— Фамилия?!

— Я не знаю! Его зовут Ленька! Кличка Полковник!

— Кто за ним стоит?

— Я не знаю! Какие-то большие шишки! Очень большие!

— Конкретно! Мне нужны имена!

— Не знаю имен! — униженно заскулил адвокат. — Клянусь вам! Только Полковник знает! Господи, теперь он меня убьет…

— Где находится вход в подземелье?

— Не знаю! Я там никогда не был! Только Паук…

— Кто производит операции? Детей кто режет — говори!

— Латыш! Я не знаю имени! Он хирург. Работал в Институте пересадки органов…

— Ну вот, а говорил, ничего не знаешь, — сменив тон, уже вполне миролюбиво заметил Майер. И отвязал расколовшуюся «жертву».

Трясясь как в лихорадке, едва живой от пережитого ужаса, служитель Фемиды с облегчением перевел дух. На его стильных брюках расползалось влажное пятно.

— Хорошо. Теперь осталось занести ваши показания в протокол, — неожиданно произнес стоявший в стороне «босс». — А потом вы его подпишете, уважаемый господин Елагин.

Невольно вздрогнув при слове «протокол», почтенный адвокат с изумлением вытаращился на своих мучителей.

— Кто вы?!

— Капитан Майер, уголовный розыск, — с улыбкой вежливо представился «Ганс».

— Надзирающий прокурор Турецкий, — сняв очки, произнес Александр Борисович, который был несказанно рад тому, что вся эта жутковатая комедия наконец закончилась. — Сейчас мы отвезем вас на Петровку, и вы нам еще раз подробно все расскажете…

Потрясенный адвокат стал судорожно глотать пересохшими губами воздух. Казалось, его вот-вот хватит удар.

Внезапно под сводами громыхнул выстрел. Нелепо взмахнув руками, адвокат откинулся навзничь. Во лбу его зияла кровавая дыра.

— Берегись, Марк! — крикнул Турецкий. Но Майер, зажимая ладонью окровавленное плечо, уже медленно оседал на землю. Следующая пуля просвистела возле самой головы прокурора.

Присев рядом с Майером, Турецкий выхватил из-за пояса ТТ и настороженно огляделся. Казалось, в огромном полутемном гараже не было ни души.

— Марк, ты в порядке? — шепотом спросил он.

— Кость вроде не задело, — стиснув зубы, ответил тот. — А вот клиенту, похоже, крышка…

Надо сказать, что подобная развязка вовсе не входила в их планы. Так же, как излишняя откровенность адвоката определенно не входила в планы его мафиозных покровителей.

— Давай, прокурор, действуй, — скривился Майер, — а то ведь уйдет гад…

Прячась за грудами строительного хлама и держа наготове пистолет, Турецкий короткими перебежками бросился к выходу. Из темноты внезапно громыхнул выстрел, отдаваясь раскатистым эхом под бетонными сводами. Затем послышался затаенный шорох и тут же сорвался в топот бегущих ног. Вскинув оружие покойного адвоката, Александр Борисович наугад послал вслед бегущему несколько пуль. В ответ — огненным веером трассирующих — ударила длинная очередь из автомата. Послышался звон разбитого стекла. Загремели какие-то жестянки. И на голову прокурора посыпались зубчатые крошки бетона. Потом в освещенном проеме на мгновение промелькнули две стремительные фигуры, и вскоре с улицы долетел рев мощного автомобильного мотора.

Когда Турецкий выскочил из подземного гаража и впопыхах взбежал по эстакаде, то успел заметить лишь удаляющиеся огни большого темного и уже знакомого джипа.

— Черт! — с досадой воскликнул Александр Борисович. И немедленно бросился назад, к истекавшему кровью Майеру.

Вырвавшись с территории стройки на набережную, черный джип «чероки» с затемненными стеклами заметно сбавил ход и покатил в сторону печально знаменитого «Белого дома». В машине сидели трое мужчин. Немного отдышавшись, один из них отложил автомат, взял лежавший между сиденьями мобильный телефон и молча натюкал на клавишах какой-то мелодичный номер.

— Первый слушает, — вскоре ответил властный мужской голос.

— Первый, есть сообщение… Джокер выбыл из игры.

— Он успел открыть карты?

— Только слегка передернул колоду. Но Полковник, кажется, успел засветиться…

— А, мать твою! — глухо выругалась трубка.

— Какие будут указания?

— Указания? — возникла напряженная пауза. — Пора кончать эту игру… — голос произнес непечатное слово. — В общем, так: действуйте по плану «Мышеловка».

— Приказ ясен. Начинаем операцию «Мышеловка»…

Утро

Второй день Рите было одиноко и грустно. Ею вновь овладело необъяснимое чувство безнадежности и никчемности собственной жизни, ощущение полного тупика, из которого не было выхода…

Особых причин для этого, казалось, не было. Но были причины косвенные, и порой именно они всецело определяли ее физическое и душевное состояние.

Несмотря на то что она была еще жива и даже находилась в относительной безопасности, несмотря на твердое обещание Турецкого в самое ближайшее время отправить ее за границу, подальше от всего этого кошмара, Рита чувствовала себя совершенно разбитой и ненужной. Прежде всего — самой себе. И виною тому был телефонный разговор с Сашей. Как ей вообще пришло в голову, будто она что-то для него значит? Будто ради нее он способен бросить все — свою работу, семью, родину — и уехать с ней из этой страны?! Это при том, что были они едва знакомы и абсолютно ничем не связаны, кроме этой нелепой и опасной истории! Что за глупая и наивная самонадеянность! Или жизнь ее так ничему и не научила, и она до сих пор не узнала мужчин? Но все же до последней минуты Рита в глубине души продолжала надеяться. Поэтому и было так велико ожидавшее ее разочарование…

Был чудесный солнечный день, на какие оказался неожиданно щедр этот теплый и ласковый август. Время уже перевалило за полдень. Но девушка не спешила вставать с постели и задумчиво перелистывала страницы небольшой популярной книжицы, где были собраны наиболее известные виды гороскопов. Рита отыскала ее среди имевшихся в доме книг еще в первый день своего приезда на остров, но лишь сегодня принялась изучать. До недавних пор ее отношение к подобным вещам было скорее ироническим. Ну, в самом деле, какое отношение к судьбе человека могли иметь звезды — такие далекие, такие непостижимые? Однако, взявшись за чтение, Рита с удивлением открыла для себя немало интересного.

Родилась она в год Свиньи. И если верить гороскопу, это не так уж плохо. Потому что сулило ей значительно больше положительных качеств, нежели отрицательных. В частности, Свинье (как ни забавно) был присущ рыцарский характер, искренность, добросовестность и трудолюбие, отзывчивость и доброжелательность. Но при этом по своей натуре она излишне доверчива, наивна и беззащитна, что в полной мере соответствовало некоторым чертам Ритиного характера…

Созвездие Рыб, под которым она родилась, тоже оказало на девушку свое роковое влияние. Как и сказано в гороскопе, ей действительно были присущи контрасты: противоречивость, вечная борьба с собой, необоснованное беспокойство и душевные муки. Отчасти это скрашивалось особой душевной чуткостью, ярко выраженной индивидуальностью, тонким умом, сердечностью, но главное — природной способностью к искусствам, в частности — к живописи.

Согласно древнему гороскопу друидов ее древесным символом оказалась липа, что также наложило на судьбу и характер девушки свой особый отпечаток. (Это могло бы показаться удивительным, но Рита с детства обожала медвяный запах липового цвета!) Этому знаку были присущи обаяние, а также таинственность, некоторое безволие и пессимизм. И это тоже вполне соответствовало действительности.

Разобравшись с собой, Рита внимательно изучила гороскопы своих родных и знакомых, не обойдя стороной и Турецкого. И тут ее ожидало поистине роковое открытие. Рожденный в год Петуха и под созвездием Льва, он, как и подозревала девушка, полностью соответствовал данной ему романтической характеристике, которая не оставляла Рите ни малейшей надежды…

С горечью бросив книгу, девушка встала с постели и начала одеваться. Настроение у нее окончательно испортилось. И даже приветливая улыбка Игоря, одного из ее охранников (другой — Виктор, как выяснилось, с утра отправился на машине в Москву), не вызвала у нее обычного дружелюбного отклика.

Умывшись и причесавшись перед зеркалом, Рита устроилась на уютной открытой веранде коттеджа и молча приступила к завтраку. Ее монументальный страж, заметив состояние девушки, как всегда, не стал досаждать ей вопросами и сделал вид, что всецело занят разгадыванием очередного кроссворда. Изредка он бросал на Риту сочувствующие взгляды. Это и понятно. Такая девушка не могла не произвести впечатления на мужчину. Но его задачей все же было обеспечение ее безопасности. А посему бывший спецназовец ни на минуту не забывал и о своих служебных обязанностях.

Рита уже почти закончила завтрак и собиралась вернуться к себе на второй этаж, когда охранник, интуитивно подняв взгляд от газеты, неожиданно вздрогнул и напряженно замер. По белой крахмальной скатерти, которой был застлан стоявший на веранде обеденный стол, скользило небольшое яркое пятно, похожее на крошечный солнечный зайчик. Но бывшему спецназовцу было слишком хорошо известно, кто — а вернее, что — пускает такие «солнечные зайчики»! Тем временем маленькая светящаяся точка незаметно перебралась на фарфоровый кофейник, оттуда скользнула на платье девушки и наконец остановилась у нее на груди, как раз напротив сердца…

Дальнейшее, как в ускоренном кино, произошло, казалось, за какие-то доли секунды. Резко сорвавшись с места, охранник в стремительном прыжке налетел на Риту и, схватив ее за плечи, буквально вытолкнул свою подопечную с веранды.

— Беги! — отчаянно крикнул он.

Спустя миг послышался сверлящий нарастающий свист, а затем — обвальный сокрушительный грохот. Вытолкнутая с веранды, Рита упала на траву и в полном ошеломлении увидела, как двухэтажный уютный коттедж вдруг тяжело вздрогнул и, будто подавившись огненным пузырем, начал рассыпаться на части, точно карточный домик…

— Беги! — стоял у нее в ушах резкий крик Игоря. Машинально вскочив на ноги, оглушенная и растерянная, девушка обогнула рухнувший дом и опрометью бросилась к лесу.

В эти минуты она не осознавала того, что делает. Просто ей заранее детально объяснили, как следует поступать в случае опасности. К счастью, до леса было рукой подать. Быстро добежав до опушки, Рита, задыхаясь и жадно глотая воздух, испуганно обернулась. На месте коттеджа полыхал огромный костер, сухо щелкнуло несколько выстрелов. Но главное, выскочив из-за стены огня, вслед за нею неожиданно устремился зловещий черный джип «чероки», о котором ей недавно мимоходом рассказал Турецкий.

Похолодев от ужаса, Рита устремилась в лес. Никогда прежде ей не приходилось так стремительно бегать! Перед глазами, будто в сумасшедшем калейдоскопе, мелькали древесные стволы, хлесткие прутья кустарников, яркие солнечные пятна, зеленые рукава елей… Сердце, норовя выскочить из груди, лихорадочно колотилось уже где-то возле самого горла.

За несколько минут Рита пересекла небольшую лесопосадку и оказалась на берегу канала имени Москвы. Как назло, здесь не было ни души! Да и едва ли кто-то сумел бы, а главное, решился защитить ее от смертельной опасности. Пожалуй, только Турецкий. Но именно его рядом с ней в эти отчаянные минуты не оказалось.

Затравленно оглянувшись, Рита поняла, что выхода у нее нет. Преследователи наверняка уже мчались по лесу вслед за нею. А впереди был канал. Вот если бы ей удалось вплавь добраться до противоположного берега… И после секундного замешательства девушка, не раздумывая, прыгнула в воду. Как хорошо, что в школе она занималась плаванием! Будто знала, что рано или поздно от этого будет зависеть ее жизнь.

От противоположного берега ее отделяли какие-то полсотни метров. Сущие пустяки для опытного пловца. Сносимая течением, Рита уже благополучно преодолела большую часть этого расстояния и теперь с тревогой думала, как ей выбраться на берег? Его сплошная бетонная стена не оставляла девушке почти никаких шансов. А между тем позади из леса уже выбежали двое мужчин. В руках у одного из них была снайперская винтовка…

Заметив их, Рита тотчас набрала в грудь побольше воздуха и скрылась под водой. Но выстрела почему-то не последовало. Когда девушка снова вынырнула на поверхность, то увидела, что ее преследователи двинулись вдоль канала, не упуская ее из виду, а со стороны пристани к ней стремительно приближается белый катер береговой охраны.

— Помогите! — задыхаясь, крикнула Рита и призывно замахала руками. Внезапно у нее появилась надежда на спасение.

Но катере, похоже, наконец заметили девушку. Несколько сбавив ход, он повернул в ее сторону и вдруг устремился прямо на Риту, хлестко рассекая мутные волны. Только сейчас она с ужасом поняла, почему мужчины на том берегу в нее не стреляли! Это был конец. И невольно вскинув руку, будто это могло спасти ее от сокрушительного удара, Рита исступленно закричала…

Этой ночью Турецкий почти не сомкнул глаз. События минувшего дня переполняли его измученный мозг.

…Сначала он поспешил отвезти в Склифософского беднягу Майера. К счастью, сквозная рана в плечо оказалась неопасной, но отныне Турецкому приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы. И на Дениса с его ребятами.

Затем ему пришлось среди ночи разбудить Грязнова и вкратце рассказать о неожиданном убийстве главного свидетеля. Не без участия старого друга гибель адвоката удалось «списать» на очередную мафиозную разборку. О чем наутро и сообщили средства массовой информации…

Случившееся лишний раз подтверждало, что преступники явно контролировали ситуацию и всеми средствами старались помешать довести расследование до конца. Благодаря признаниям Елагина в голове у Турецкого уже довольно отчетливо «нарисовалась» схема этого гнусного преступления с ключевыми именами его участников. Но доказательств, столь необходимых, у него по-прежнему не было. Кроме трупа злополучного адвоката, который, разумеется, уже не мог давать показаний.

Но сдаваться прокурор тоже был не намерен. Поэтому на следующее утро, разбитый от усталости, он все же поспешил в «Глорию», где Дениска уже приготовил ему сюрприз. Войдя в кабинет директора сыскного агентства, Турецкий был тут же представлен немолодому спортивного вида интеллигентному мужчине, который, однако, был непризнанным знатоком подземной Москвы. Или попросту диггером.

— Градов Евгений Игоревич, — крепко пожав руку прокурора, представился он. — Можно просто Женя…

— Ну рыжий, ты молодец, — взглянув на Дениса, усмехнулся Турецкий, с которого в одночасье слетела вся усталость. — И как же он вас разыскал?

— У меня не так давно интервью вышло в одной популярной газете, — пояснил Градов.

— А остальное было уже делом техники, — добавил Грязнов-младший.

— Так вы, значит, спелеолог?

— Вообще-то я врач. А это, так сказать, хобби.

— И давно вы под землю наведываетесь?

— Лет двадцать. Я уже немного рассказал Денису Андреевичу про свои похождения…

Грязнов утвердительно кивнул, давая понять, что это был именно тот «специалист», которого они искали.

— И что же, это все правда — о целых городах под землей, о секретных ветках метро и всем прочем?

— Истинная правда! Можете поверить мне на слово. За время своих «экскурсий» я там такого насмотрелся — ни в одном самом фантастическом романе не опишешь!

И Градов принялся рассказывать. По его словам, подземная изнанка Москвы была похожа на слоеный пирог, буквально набитый всевозможными секретными объектами и коммуникациями. В прежние времена говорить об этом было, разумеется, не принято. И лишь в последние годы «подземельная» правда начала понемногу выходить на свет Божий.

— Вы даже не представляете себе грандиозных масштабов этих сооружений! — продолжал Женя. — Это нужно увидеть собственными глазами. А главное, какие немыслимые деньги были в буквальном смысле закопаны в землю и по сей день лежат там мертвым грузом!

— Это почему же? — спросил Турецкий.

— Потому что все это совершенно не используется. А ведь там чего только нет! Кроме объектов сугубо военного назначения — правительственных бункеров, командных пунктов, пусковых шахт и так далее — были построены еще огромные убежища, где вполне могли бы автономно существовать тысячи людей! Это настоящие подземные города со всей необходимой инфраструктурой и коммуникациями. Там есть тоннели двойного назначения, где рельсы утоплены «заподлицо» и могут ходить как вагоны метро, так и электромобили. Законсервированные складские помещения. Выходы на крупные автострады и подмосковные аэродромы. Не говоря уж о многочисленных лазейках в различные районы города… Теперь уже не секрет, что многие дома бывшей партноменклатуры имели свой персональный вход в метро и даже свой персональный вагончик — милый такой, красненький, с занавесочками на окнах. Вся система коммуникаций строилась таким образом, чтобы в случае опасности или необходимости можно было легко попасть в Кремль, или во Внуково, или на любой из многочисленных подземных объектов…

— И как бы вы предложили все это использовать?

— Учитывая перенасыщенную инфраструктуру центра Москвы, под землей можно было бы разместить: подземные гаражи, торговые склады, магазины, кафе, развлекательные заведения и спортивные комплексы, упрятать туда некоторые вредные производства или оборудовать банковские хранилища, наконец, просто использовать для грузовых перевозок многоцелевые коммуникации, что позволит значительно освободить улицы и снизить загрязнение воздуха… Перспективы огромные! Но дремучая секретность, кстати, только от собственного народа — потому что на Западе изнанку Москвы уже давно изучили благодаря инфракрасной спутниковой съемке, обрекает эти грандиозные сооружения на бездействие. Словом, обычная российская бесхозяйственность…

— Скажите, Женя, а вам не приходилось слышать о наличии таких «подземных городов» в ближнем Подмосковье или бывать там? Например, в районе Балашихи?

— В Раменках — был, — подтвердил Градов. — И в районе Юго-Запада… А вот насчет Балашихи сложнее. Знаю только, что там тоже построено нечто подобное. Но эти объекты контролируют военные, и пробраться туда я, честно говоря, еще не пытался…

— Что ж, спасибо вам, — поблагодарил Александр Борисович. — Надеюсь, если понадобится, вы составите нам компанию?

— О чем разговор? Конечно! — согласился Женя. — Только вы предупредите меня заранее, чтоб я успел подготовить необходимое снаряжение и провести с вами, так сказать, лекцию по технике безопасности.

— Договорились…

Проводив Градова, «сыщики» многозначительно переглянулись.

— А что, дядя Саша, может, в самом деле рискнем? — заметил Денис.

— Время покажет, — задумчиво произнес Турецкий. И добавил, зевая: — Слушай, рыжий, может, организуешь мне кофейку, да покрепче?

— Это мы живо!

Грязнов вышел распорядиться насчет кофе, а Турецкий со вздохом облегчения развалился в мягком кресле и закрыл глаза. Перед ним вдруг возникло лицо Риты. Однако вместо своего обычного милого задумчивого выражения оно было искажено ужасом. Казалось, девушка взывала к нему о помощи…

Интуитивно почувствовав недоброе, Турецкий снова открыл глаза в тот самый момент, когда в кабинет с трубкой мобильного телефона в руке поспешно вошел Денис. Едва взглянув на его растерянное лицо, Александр Борисович без слов догадался, что случилась беда. И что спать ему в ближайшее время уже не придется…

Поздно вечером Турецкий вернулся к себе, на Фрунзенскую набережную, совершенно разбитый и опустошенный. Еще нынешним утром он был убежден, что предпринял все необходимые меры для обеспечения безопасности Риты. И потому случившееся оказалось для него полной неожиданностью. Но главное, за весь минувший день он так и не узнал, что же с нею произошло и жива ли она вообще?

Сразу после звонка в «Глорию» второго охранника, который вернулся на остров вскоре после нападения, Турецкий с Денисом срочно помчались на место происшествия. Глазам их представилось впечатляющее зрелище. Разрушенный, должно быть, выстрелом из гранатомета, коттедж полностью сгорел. А единственный свидетель случившегося, пострадавший при взрыве и тяжело раненный в ходе перестрелки с нападавшими, без сознания был отправлен в местную больницу. Все произошло настолько стремительно и внезапно, что показания случайных очевидцев картину тоже не прояснили. Одно удалось выяснить точно: здесь побывал уже знакомый Турецкому черный джип, с которым он встретился не далее как вчера ночью.

Однако что же случилось с Ритой — так и осталось полной загадкой. Если предположить, что девушка была убита, то почему бандиты не бросили на месте ее труп? Если допустить, что она сумела убежать в лес, то почему не появилась в условном месте, где ее могли бы спрятать тамошние жители? Потратив несколько часов на подробный опрос свидетелей, Турецкий, Денис и второй спецназовец еще долго блуждали по лесу, к которому вели следы злополучного джипа, но никаких следов Риты так и не обнаружили. Девушка будто сквозь землю провалилась.

И вдруг на берегу канала Грязнову неожиданно удалось найти ее туфельки! Неутешительный вывод напрашивался сам собой. Судя по всему, Рита была схвачена и утоплена в канале. Оставалось разве что вызвать водолазов и тщательно обследовать дно. Что и было проделано за оставшееся до вечера время. У Турецкого уже почти не оставалось надежд, когда старшина водолазной команды наконец доложил ему, что и под водой тела девушки не оказалось. А это оставляло единственный, хотя и ничтожный шанс, что она была еще жива, но, очевидно, находилась в руках преступников.

Возвращаясь в Москву, Турецкий ругал себя на чем свет стоит. И как он мог проявить такую халатность?! Почему не предпринял еще больших мер предосторожности? Например, сразу не отправил девушку куда-нибудь подальше от Москвы? Возможно, если Риту не убили до сих пор, то лишь из тех соображений, что она могла бы послужить отличной приманкой для самого Турецкого, который явно зашел слишком далеко. А это значит, что в самое ближайшее время ему мог быть предъявлен ультиматум…

С этими мыслями Александр Борисович вернулся домой. Войдя в квартиру, он рассеянно огляделся и машинально снял трубку, намереваясь позвонить Грязнову. Но тут же положил ее обратно. Едва ли Славкины орлы могли помочь ему в поисках Риты. А вот наделать лишнего шума могли наверняка.

Шатаясь от усталости, Турецкий прошел на кухню, вынул из холодильника недопитую бутылку водки и сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка. Закусить, как всегда, оказалось нечем. Продуктов Турецкий не покупал, а вчерашний батон превратился в кусок дерева. Пришлось по российскому обыкновению «закусывать» рукавом.

Немного взбодрившись, Александр Борисович снова вернулся в комнату. Скользнул рассеянным взглядом по сторонам и невольно остолбенел. На журнальном столике возле дивана лежал подаренный Немировским портативный компьютер, причем с открытой крышкой экрана, хотя Турецкий до сих пор его не открывал! Склонившись над компьютером, прокурор с присущей дилетантам осторожностью принялся осматривать заморскую игрушку. Несомненно, у него в квартире совсем недавно побывали «гости». Черт побери, хоть бы кто-нибудь ему объяснил, как включать эту хреновину! Наугад ткнув пальцем несколько клавиш, Александр Борисович случайно включил компьютер, который немедленно выдал на экран следующую информацию:

Уважаемый господин Турецкий!

Ваше любопытство и самонадеянность перешли все разумные границы. Как умный человек, вы не могли не понимать, что долго так продолжаться не может. По этой причине мы вынуждены были предпринять некоторые ответные меры.

Учитывая ваш особый интерес к известному хирургическому процессу, мы решили предоставить вам возможность увидеть все собственными глазами, а заодно лично убедиться, что ваша новая знакомая еще жива и находится в наших руках. Имейте в виду, что данное приглашение касается только вас. Любые попытки огласки этого дела приведут к немедленной смерти упомянутой особы.

В случае вашего согласия детали вы сможете уточнить по следующему контактному телефону…

— Сволочи! — глухо выругался Турецкий.

Его недавняя догадка полностью подтвердилась. Рите была уготована роль приманки в мышеловке, из которой им обоим, как рассчитывали бандиты, не суждено было вырваться. Впрочем, один шанс из тысячи, наверное, все же был — не бывает так, чтобы не было вовсе никаких шансов. Но только один из тысячи… И после недолгих раздумий Турецкий решил использовать этот единственный шанс. Будь что будет! Как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ему бросили вызов. От его решения зависела жизнь девушки. И ради ее спасения, пожалуй, стоило рискнуть своей жизнью. Отправиться в одиночку в логово преступников. Победить или умереть. А то, что драться ему предстояло в одиночку, не беда. Ведь недаром на Руси говорят: «И один в поле воин…»

Приняв решение, Александр Борисович вернулся на кухню. Залпом допил остатки водки. Поморщившись, «закусил» рукавом. Потом хладнокровно вынул из кармана пиджака Денискин сотовый телефон и стал звонить по указанному номеру…

Рита очнулась в небольшой и сумрачной комнате, похожей на больничную палату. Несколько металлических коек, застеленных полосатыми одеялами, унылые казенные тумбочки, явственный запах медикаментов, тусклая дежурная лампочка под потолком, наконец, знакомый синий халат, который был на ней вместо платья, — все наводило на мысль, что она в самом деле оказалась в больнице. Значит, ее спасли! Но как это произошло, Рита совершенно не помнила. С той последней минуты, когда ее в полубесчувственном состоянии подняли на борт катера, она «отключилась». А может, ей просто сделали укол?

Отвернув казенное одеяло, Рита удивленно села на койке. Голова у нее кружилась, точно с похмелья. Во рту было нестерпимо сухо. Глаза слипались. Где же она все-таки? И какая странная больница! Ни души вокруг. А главное — эта зловещая мертвая тишина. Снаружи не доносилось абсолютно никаких звуков, словно она находилась под землей или на дне моря. Недоуменно оглядевшись, девушка сделала еще одно, не менее странное открытие: в палате не было окон! Только вентиляционные решетки на потолке, сквозь которые вливался внутрь прохладный свежий воздух. По этой причине даже нельзя было понять, что сейчас: день или ночь?

Испытывая необъяснимую тревогу, Рита вскочила на ноги, босиком подошла к двери и осторожно надавила на ручку. Но странная железная дверь с округлыми углами и без единой щели, как на кораблях, оказалась заперта. Причем снаружи… Девушку охватил страх. Похоже, это была вовсе не больница, а своего рода тюремная камера. И то, что она не могла вспомнить, как здесь очутилась, только подтверждало эту мысль! Господи, где же она, что с нею будет?!

И вдруг снаружи послышались отдаленные шаги. Будто кто-то по-солдатски размеренно и твердо шагал по гулкому коридору. С замирающим сердцем Рита моментально юркнула в койку и, усевшись на ней, накрылась одеялом до подбородка. Не прошло и минуты, как в замке сухо провернулся ключ, а на пороге странной палаты выросла квадратная фигура здоровенного бугая в пестрой камуфляжной форме. Безразлично взглянув на Риту, точно она была и не человеком даже, а какой-нибудь неодушевленной куклой, он бросил на пол казенные больничные шлепанцы и грубо приказал:

— Подъем!

Девушка испуганно подчинилась и робко спросила:

— Где я? Что все это значит?

— Молчать! — отрезал бритоголовый детина. — На выход…

Дрожа от волнения и страха, Рита покорно вышла из «палаты» в длинный мрачный коридор, похожий на больничный, где также не было ни единого окна, а из-за многочисленных запертых дверей по обеим его сторонам не доносилось ни единого звука.

— Шагай! — грубо приказал молодчик в камуфляжке.

Настороженно озираясь, Рита двинулась по коридору впереди своего конвоира. Теперь у нее не осталось уже никаких иллюзий относительно этой так называемой больницы, как и относительно тех, кто ее сюда поместил. Девушка с ужасом думала о том, что ждет ее впереди: очередной допрос, мучительная смерть или…

Похожий на критский лабиринт, зловещий и безлюдный коридор показался Рите бесконечным. Масштаб этого сооружения вообще был поразителен. За множеством поворотов и дверей явно находились разнообразные помещения непонятного назначения. Кроме того, здесь были лифты, грузовые и пассажирские; просторные холлы без единого растения, где до сих пор висели плакаты эпохи развитого социализма; какие-то темные лестницы… Если бы не конвоир, который сухо указывал ей направление, Рита запросто могла бы тут заблудиться.

Наконец за очередным поворотом девушка остановилась перед выкрашенной в белый цвет массивной железной дверью, похожей на вход в бомбоубежище, и робко взглянула на своего провожатого. Тот уверенно нажал на стене какую-то кнопку. Затем послышался мощный электрический гул, тяжелые створки разомкнулись, и Рита вскоре с удивлением поняла, что она действительно оказалась в больнице!

Вернее, было это какое-то странное медицинское заведение. Подталкиваемая бугаем в камуфляжке, девушка неуверенно вошла в ярко освещенную, стерильно чистую комнату с белыми кафельными стенами, больничными стеклянными шкафчиками, полными различных инструментов и лекарств, а также специальной лежанкой, на каких обычно осматривали больных, и удивленно огляделась. Отделенное стеклянной перегородкой, по соседству располагалось огромное светлое помещение, буквально набитое всевозможной медицинской аппаратурой, напоминавшее операционную или диагностический центр. Внутри, однако, никого не было, как и в той небольшой комнате, куда ее привели.

Осмотревшись, девушка вопросительно посмотрела на своего угрюмого конвоира.

— Раздевайся! — неожиданно приказал тот.

— Что?

— Ты чего, глухая? Раздевайся, тебе говорят!

Испуганно отпрянув, Рита машинально запахнула куртку своей больничной пижамы.

— Что вам нужно? Оставьте меня… — жалобно всхлипнула она, с отчаянием подумав о том, что неизбежно должно было за этим последовать.

— Раздевайся!!! — наливаясь злобой, оглушительно рявкнул бритоголовый.

Дрожащими руками Рита принялась расстегивать пуговицы на пижаме, которая вскоре упала к ее ногам. И девушка, стыдливо прикрывая наготу и зябко дрожа, беспомощно съежилась под хмурым презрительным взглядом мужчины.

— Жди здесь, — буркнул он и неожиданно вышел.

Обнаженная и беззащитная, Рита чувствовала себя совершенно раздавленной. На глаза невольно навернулись слезы. Господи, что с нею собираются делать? Почему? За что?! Ведь она ни в чем не виновата…

В тягостном ожидании прошло несколько минут. Потом снаружи послышались шаги. Дверь распахнулась, и перед Ритой предстали две одинаковые фигуры в белых халатах. Лица вошедших были закрыты марлевыми повязками, но, испуганно присмотревшись к ним, девушка поняла, что это были мужчина и женщина. Очевидно, врач и медсестра.

— Здравствуйте, барышня, — дружелюбно произнес мужчина с легким прибалтийским акцентом. — Как вы себя чувствуете?

Ошеломленная этим явно неуместным вопросом, Рита поначалу даже не нашлась, что ответить. Затем ее неожиданно охватил гнев.

— Где я? Что все это значит?! — резко повторила она свой недавний вопрос.

— Это значит, что нас очень интересует ваше здоровье, — невозмутимо ответил врач. — Прошу вас, следуйте за нами…

Открыв дверь в стеклянной перегородке, незнакомец уверенно вошел в соседнее помещение. Тем временем медсестра мягко, но настойчиво подхватила Риту под руку, ввела ее следом и усадила за столик с различным амбулаторным оборудованием.

— Для начала сделаем анализ крови, — произнес врач.

Не ощущая со стороны этих двоих никакой агрессии, девушка растерялась и безоговорочно позволила сестре уколоть себе палец, прослушать стетоскопом ее сердце и легкие, а затем измерить давление.

— А теперь, барышня, пожалуйте сюда, — миролюбиво сказал прибалт.

Однажды Рите уже приходилось иметь дело с компьютерной томографией. Поэтому она не стала возражать, когда ее поместили в огромный металлический цилиндр с откидным верхом и закрыли крышкой. Через застекленное «окно» ей было хорошо видно, как оба загадочных медика всесторонне изучали на экранах мониторов ее внутренние органы и обменивались комментариями между собой. На первый взгляд во всем этом не было ничего страшного. Если, конечно, забыть, что ее привели сюда насильно и держали здесь нагишом, ничего не объясняя. Но главное — ее, похоже, явно не собирались насиловать или убивать. По крайней мере, в ближайшее время.

После компьютерной томографии медсестра принесла Рите ее синюю больничную пижаму, и девушка поспешила одеться.

— Поздравляю, барышня, — обрадовал ее врач. — У вас просто замечательное здоровье. Легкие, сердце, почки… Словом, все в полном порядке. И даже ни одного аборта!

Рита почувствовала, что краснеет.

— Теперь, может быть, вы объясните, что все это значит, и наконец отпустите меня? — укоризненно сказала она.

— К сожалению, это не в моей власти, — развел руками врач. — У вас есть еще какие-нибудь просьбы?

— Дайте мне воды…

Сестра подала девушке полный стакан. Припав к нему сухими губами, Рита с жадностью осушила его.

— Вот так. Очень хорошо, — удовлетворенно заметил врач. — А чтобы вы ни о чем не беспокоились, мы обеспечим вам здоровый сон и абсолютный покой.

— В тот же миг медсестра, стоявшая позади девушки, внезапно сделала ей в плечо молниеносный укол каким-то автоматическим шприцем, после чего Рита, выронив стакан, судорожно рванулась и ощутила, что неотвратимо проваливается в глухую и бесцветную пустоту…

Вскоре тот же бритоголовый детина в камуфляжке равнодушно вез ее бесчувственное тело на больничной каталке по тому же бесконечному коридору.

…Турецкий не спеша шагал по Фрунзенской набережной. Была уже глубокая ночь. Город как будто вымер. Лишь изредка мимо проносились запоздалые автомашины. Дойдя до условленного места, Александр Борисович повернулся лицом к реке и закурил. В темной маслянистой воде лениво полоскались яркие огни ночных фонарей. Турецкий любил ночную Москву. Как любил такие звездные летние ночи. И вообще любил жизнь… О том, что ждет его впереди, он старался не думать и просто наслаждался последними мгновениями тишины и покоя.

Минут через десять со стороны Крымского моста послышался негромкий нарастающий гул автомобильного мотора. Выкатившись на тротуар Фрунзенской набережной, к нему с выключенными огнями медленно приближался черный лоснящийся джип «чероки» и вскоре остановился за спиной у Турецкого. Глухо хлопнули дверцы. Из машины бесшумно выскользнули две темные фигуры. Но прокурор даже не повернул головы.

— Турецкий? — произнес низкий бесстрастный голос.

Со вздохом уронив в реку окурок, тот наконец обернулся. Перед ним стояли двое. Крепкие и подтянутые, в одинаковых модных костюмах, которые сидели на них, как военная форма; оба с невыразительными и заурядными лицами типичных «кагэбэшников». А теперь — один черт знает, кому они служат…

Под прицелом их настороженных взглядов Турецкий слегка усмехнулся и демонстративно поднял руки.

— Оружия нет. Можете обыскать.

Убедившись в этом, один из них сухо приказал:

— Руки.

А другой ловко защелкнул на запястьях «важняка» новые стальные браслеты.

— Садитесь в машину…

Едва Турецкий расположился на заднем сиденье между двумя «кагэбэшниками», как ему тотчас завязали глаза широкой черной лентой. Затем машина тронулась и стремительно понеслась куда-то по ночному городу. Александр Борисович слышал, как еще один из его сопровождающих, сидевший впереди рядом с водителем, быстро натюкал на клавишах сотового телефона какой-то номер и коротко, по-военному, доложил:

— Первый, «комиссар» с нами… Да. Нет… Приказ ясен.

Поездка длилась не более получаса. За это время в машине больше не было произнесено ни звука. «Дисциплинка», — подумал Турецкий. Не видя, куда его везут, он тем не менее обостренно чувствовал, что они крутились где-то в центре города. Наконец джип, очевидно, въехал в подземный гараж, скатился под уклон и остановился.

— Выходите, — бесстрастно скомандовал один из молчаливых «кагэбэшников».

Сразу по выходе из машины Турецкого подхватили под руки и повели по гулкой лестнице куда-то вниз. От стен узкого тоннеля веяло могильным холодом. Внезапно ступеньки кончились, а эхо размеренных шагов его конвоиров разлетелось далеко в стороны. Из чего Александр Борисович заключил, что они спустились в какое-то обширное помещение. Знакомый характерный запах натолкнул его на мысль, что это, вероятно, была станция метро. А медленно приближающийся гул поезда подтвердил эту догадку. Судя по звуку, состав, очевидно, состоял из одного или двух вагонов. Затем послышался шум открывшихся автоматических дверей. Турецкого молча ввели в вагон и усадили. Поезд тронулся и, быстро набирая ход, устремился в тоннель. «Добро пожаловать в ад, — подумал прокурор. — Оказывается, даже сюда можно попасть с комфортом и бесплатно…»

Эта часть пути оказалась более продолжительной. По дороге Турецкого укачало, и он незаметно задремал. Сказались бессонные ночи и усталость последних дней. Впрочем, даже если бы ему вдруг развязали глаза, смотреть пока все равно было не на что.

Разбуженный энергичным толчком в бок, Александр Борисович вскинул голову и спросонья произнес:

— Что, уже конечная?

— Шагай, — бросил один из конвоиров.

«Гостя» вновь подхватили под руки и повели. И здесь его ожидало то же самое: лестницы, могильный холод, бесконечные гулкие коридоры… К этому времени Турецкий потерял совершенно всякий интерес: куда и зачем его ведут? Ему хотелось одного: упасть и заснуть. И молчаливые «кагэбэшники» наверняка это поняли. Потому что в конце концов они просто впихнули своего пленника в какую-то дверь, освободили его от наручников, развязали глаза и ушли, заперев дверь на замок.

Турецкий рассеянно огляделся. На первый взгляд помещение, куда его привели, было похоже на больничную палату. Или общую тюремную камеру. Только непривычно чистую и без единого окна. Это и понятно. Ведь так называемая больница располагалась под землей! Обстановка была соответствующая. Присмотревшись, он вдруг заметил, что на одной из железных коек кто-то лежал, прикрытый солдатским полосатым одеялом. И это была Рита! Одетая в синий больничный халат, девушка мирно спала, сложив руки на груди. Александр Борисович ласково коснулся ладонью ее лица. Но Рита не проснулась. Должно быть, ее основательно «накачали» снотворным.

— Ну слава Богу, — облегченно вздохнул Турецкий. — Жива… Теперь, если повезет, может, как-нибудь отсюда выберемся…

Проснулся он от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Приоткрыв глаза, Турецкий разглядел склонившуюся над ним женскую фигуру и сразу вспомнил, что с ним произошло. Он не знал, сколько прошло времени, потому что еще в машине с него сняли часы. Однако и свинцовой усталости, буквально валившей его с ног, прокурор тоже больше не испытывал. Значит, ему все же удалось хоть немного выспаться.

— Саша!.. Откуда ты?.. Как ты сюда попал?! — ошеломленно повторяла Рита, продолжая трясти его.

— Привет, — спросонья улыбнулся он.

— Где мы, Саша? Что происходит?!

Турецкий попытался улыбнуться.

— Считай, что все это нам снится…

Но Рита была явно не расположена шутить. От волнения в глазах у нее блеснули слезы.

— Я ничего не понимаю… Это какой-то ужас!

— Только без паники, — уверенно возразил Турецкий. — Или мы с тобой никогда отсюда не выберемся.

Усевшись на койке, он мягко привлек девушку к себе, и Рита со слезами порывисто прильнула к его груди.

— Господи, Саша! Я думала, что уже никогда больше тебя не увижу…

— Все хорошо… Все будет хорошо… Вот увидишь, — целуя ее разметавшиеся льняные волосы, повторял он. — Не плачь… Лучше расскажи мне, что с тобой приключилось.

Немного успокоившись, Рита начала рассказывать. Турецкий внимательно слушал. Пример но так он себе все и представлял. И только описание принудительного «медосмотра» его сразу изрядно встревожило, хотя он ничем и не выдал своих чувств. Что эти сволочи замыслили? Разумеется, наивно было ожидать, что, заманив в «мышеловку» его самого, они решатся отпустить Риту. Тем более что этого ему и не обещали. Значит… Догадка, которая внезапно пришла Турецкому в голову, была поистине чудовищной и невольно заставила его содрогнуться. Этого нельзя допустить! Что угодно, только не это! Уж лучше он сам ляжет на операционный стол!

— Я боюсь, Саша, — дрожа, прошептала Рита. — Что с нами будет?

— Не бойся. Я же с тобой. И вообще больше тебя не оставлю.

— Это правда? — с надеждой спросила девушка.

— Слово частного детектива, — усмехнулся он. — Вернее, честное прокурорское.

Рита снова прижалась к его груди и затихла. Турецкий с волнением чувствовал, как трепетно бьется ее сердце. На время он совершенно забыл обо всем. Даже о том, что им еще предстояло каким-то чудом отсюда выбраться.

В эти минуты снаружи послышались гулкие шаги, и вскоре в замке сухо и решительно провернулся ключ.

На пороге стояли трое: два квадратных бугая в камуфляжке и с каменными лицами, а также один из вчерашних «кагэбэшников». Бесстрастно взглянув на Турецкого, он кивнул головой:

— Выходите…

— Саша! — обняв его за шею, воскликнула Рита. — Саша, не оставляй меня одну!

Турецкий натянуто улыбнулся:

— Не волнуйся, девочка. Я вернусь. Обещаю тебе…

Больше всего ему сейчас хотелось верить, что именно так оно и будет.

Заперев Риту в «палате», конвоиры молча взяли Турецкого в «коробочку» и повели. На сей раз наручники на него надевать не стали, очевидно, полагая, что бежать ему было все равно некуда.

В отличие от девушки, которая почти не запомнила маршрута, Александр Борисович проявил куда большую наблюдательность и на всем протяжении пути цепко фиксировал каждую мелочь. Похоже, Градов оказался прав, и Турецкий действительно оказался в одном из секретных подземных городов, построенных в эпоху развитого социализма, когда народные деньги бросались на ветер с такой же легкостью, с какой теперь просто разворовывались. Неизвестно, с какой целью было построено это сооружение, но даже на первый взгляд очевидно, что при необходимости здесь вполне могли бы разместиться сотни людей. Содержать в законсервированном виде подобный объект было вопиющей расточительностью. Поэтому неудивительно, что его «арендовала» мафия. Комфортно и безопасно. Как говорится, шито-крыто…

Войдя в «медицинский центр», где накануне побывала Рита, прокурор невольно отметил, что оборудован тот был по последнему слову техники. Значит, недавно проводили модернизацию. Видимо, бизнес, которым тут занимались, приносил хороший доход. Между тем бугаи в камуфляжке остались у входа, а молчаливый «кагэбэшник» провел Турецкого в просторный офисный кабинет, где спиною к вошедшим сидел за компьютером человек в белом халате. Услышав шум, он бегло пробежал пальцами по клавишам и тотчас развернулся в вертящемся кожаном кресле. Это был мужчина лет сорока пяти, с умным, гладко выбритым лицом европейского типа, вполне интеллигентным лицом, если бы не безжизненный взгляд его неподвижных глаз.

— А, господин Турецкий! — нараспев произнес он с легким прибалтийским акцентом и ослепительно улыбнулся, демонстрируя свои безупречно рекламные зубы: — Много о вас слышал. Очень рад познакомиться. Как говорится, добро пожаловать!

— Здравствуйте, Янис Карлович, — невозмутимо ответил тот. — К сожалению, не могу ответить вам тем же. Поскольку никакой радости от встречи с вами я не испытываю. Но за гостеприимство спасибо.

На лице «гения» отразилось заметное изумление.

— Разве мы с вами знакомы? Впрочем, я, кажется, догадываюсь, кто успел рассказать вам обо мне. Это, наверное, Лева Горелов. Мой бывший коллега… Уверен, он до сих пор не может простить, что это мне, а не ему предложили возглавить отдел в нашем НИИ… По правде говоря, он давно мне завидовал. Бедный Лева — ему всегда хотелось стать гением, но явно не хватало таланта. Вдохновения. Он никак не мог понять, что гением надо родиться!

— Как и подлецом, господин Ленц… — язвительно добавил Турецкий.

Сухо кашлянув, хозяин подземелья молча приказал стоявшему возле двери «кагэбэшнику» выйти.

— Боюсь, уважаемый Александр Борисович, — начал он, когда они остались вдвоем, — что у вас сложилось обо мне искаженное представление.

— Напротив, самое объективное.

— И все-таки вы ошибаетесь… То, что привело вас сюда, является только одной гранью моей деятельности. Но существует и другая, о которой вы ничего не знаете.

— Я знаю достаточно, чтобы отправить вас за решетку до конца жизни. Хотя лично я применял бы к таким, как вы, исключительно высшую меру наказания…

— Как это мило! — рассмеялся Ленц. — Из вас мог бы выйти идеальный прокурор. Впрочем, вы, кажется, уже являетесь прокурором.

— А из вас идеальный подсудимый, — парировал Турецкий.

— Но обстоятельства складываются не в вашу пользу, дорогой Александр Борисович. И вам придется это учитывать. Как видите, это вы находитесь в полной моей власти. И стоит мне пошевелить пальцем… А насчет суда — это замечательная идея! — неожиданно оживился он. — Я как раз собирался предоставить вам возможность собрать исчерпывающий материал о моей, так сказать, преступной деятельности, ха-ха! Только боюсь, вам удастся воспользоваться им лишь на Страшном суде…

— Надеюсь, это произойдет значительно раньше, — возразил Турецкий. И, подхватив насмешливый тон собеседника, добавил: — В любом случае ваше добровольное желание помочь следствию может несколько облегчить вашу вину.

— Замечательно! — вновь рассмеялся Ленц. — Вы остроумный человек, господин «комиссар». А ваше мужество невольно вызывает уважение… Что ж, если вы действительно намерены судить меня, то я, пожалуй, готов давать показания, ха-ха-ха…

Турецкому нестерпимо захотелось въехать с размаху кулаком в эту самоуверенную физиономию. И только мысль о судьбе Риты заставила его удержаться от такого бессмысленного шага. Кроме того, несмотря на безнадежность нынешнего положения, сыщика неожиданно охватил профессиональный интерес к такому преступнику, как бывший сотрудник НИИ трансплантологии, непризнанный гений Янис Карлович Ленц.

Полковник милиции Грязнов был взволнован и растерян. Это довольно-таки необычное для него состояние было вызвано не просто серьезными, а чрезвычайными причинами. Мало того, что вчера ему пришлось расхлебывать кашу, которую заварил Турецкий, мало того, что в этой авантюре был ранен капитан Майер, мало того, что в результате бандитского нападения был перепуган весь остров, где скрывалась Маргарита Крылова, а сама она бесследно исчезла, — так вдобавок ко всему со вчерашнего вечера столь же необъяснимо и бесследно исчез сам Турецкий, и все попытки его разыскать оказались совершенно безрезультатными!

Накануне Грязнов до глубокой ночи ожидал звонка от друга, но так и не дождался. Утром он начал звонить ему сам, но ответа не получил. Не оказалось его и в Генпрокуратуре. Затем позвонил племяннику Дениске, где тоже мог заночевать Турецкий. Но и там никто не ответил. И это в воскресенье, когда мальчишка обычно дрых до полудня! Одним словом — полная чертовщина.

Не находя себе места, Вячеслав Иванович в конце концов сам поехал к Турецкому на Фрунзенскую набережную. Застать того дома он особенно не надеялся, собираясь хотя бы расспросить соседей. И тут его ожидала странная загадка. По словам жильцов, накануне вечером Турецкий в квартире был! Одна соседка встретила его на лестнице. Другой полуночник случайно видел из окна, как тот среди ночи вышел из дому и зашагал в сторону набережной. Судя по тому, что обратно он не вернулся, можно было заключить, что Турецкий затеял какую-то очередную опасную авантюру. И скорее всего, это было связано с исчезновением Риты…

Затем Грязнов поехал в больницу Склифосовского навестить Майера, а заодно поинтересоваться: не знал ли тот что-нибудь о ближайших планах Турецкого? Но страдавший не столько от раны, сколько от своего вынужденного бездействия капитан абсолютно ничего о них не знал. И был ужасно огорчен тем, что поневоле оставил коллегу без прикрытия.

Оставался Дениска. Наверняка этот олух составил компанию «дяде Саше». Вячеслав Иванович тотчас приказал шоферу гнать на Профсоюзную. Как и подобало ближайшему родственнику и опекуну, у него были ключи от квартиры племянника, которому давно пора было задать хорошую трепку! Однако там полковника Грязнова ждала еще одна необъяснимая загадка. В просторной трехкомнатной квартире, которую снимал Денис, царил полнейший беспорядок. Впечатление было такое, будто мальчишка по тревоге поспешно собрался и куда-то уехал. Даже забыл выключить свет в туалете. Между тем в «Глории», как и следовало ожидать, тоже ничего не знали о месте нахождения своего юного директора… Все это наводило на мрачные мысли. Неужели Турецкий втянул в свою авантюру еще и Дениса?!

На Петровку Грязнов приехал с тяжелым чувством. Вскоре по его распоряжению в морги столицы были направлены оперативники, которым предстояло осмотреть все обнаруженные за ночь трупы. Были предприняты и другие неотложные меры к розыску бесследно пропавших. А пока, сидя у себя в кабинете, Вячеслав Иванович взволнованно курил и тревожно ждал новостей. Он уже почти не надеялся снова увидеть своего друга живым. И на чем свет стоит клял себя за то, что оставил его одного в минуту смертельной опасности. Теперь ему оставалось только ждать, когда же всплывет (и всплывет ли?) из небытия труп надзирающего прокурора Сашки Турецкого…

— И как же вы, с позволения сказать, утилизируете трупы? — спросил Турецкий.

— Нет проблем, — охотно ответил Ленц. — Прошу вас, следуйте за мной…

Затеянная им своеобразная экскурсия по секретному объекту подходила к концу. Согласившись «давать показания», преступный гений действительно показал Турецкому всю свою подземную кухню, что произвело на того поистине неизгладимое впечатление. Не каждый день случается увидеть такой великолепно организованный конвейер смерти! (Особенно с перспективой в ближайшее время самому оказаться его жертвой.) Чтобы хладнокровно созерцать все это, нужны были не просто крепкие, а поистине стальные нервы.

Как и предполагал Горелов, «производство» было налажено по промежуточной схеме с участием зарубежных партнеров. Начиналось все наверху, где Паук и Захар добывали «исходный материал», то есть детей. Потенциальных жертв усыпляли и после тщательного медосмотра начинали готовить к операции. К тому времени по компьютерной сети из-за рубежа заранее поступал заказ на определенные виды «запчастей» как для просто состоятельных, так и для всякого рода «перспективных» людей, чье здоровье и симпатии было жизненно необходимы российской государственной мафии. «К примеру, недавно мы «организовали» почку для одного крупного нефтяного магната, чтобы тот наконец решился вложить в нашу экономику свои денежки», — невозмутимо пояснил Ленц…

Сама промежуточная операция происходила быстро и четко. После этого «запчасти» в особых контейнерах транзитным авиарейсом срочно доставлялись в Белград, а оттуда в одну из клиник Швейцарии, где уже ждал наготове пациент. Транспортировка были налажена через военный аэродром, находившийся вблизи секретного объекта. А сами контейнеры якобы представляли собой груз медикаментов для жертв стихийных бедствий и катастроф. Осуществлялось все это под эгидой российского Красного Креста, через гуманитарный фонд «Интермед».

— Что же касается трупов, — продолжал Ленц, — то они, как вы изволили заметить, утилизируются здесь совершенно бесследно.

Оба вошли в холодное мрачное помещение, напоминавшее собою банковское хранилище, с рядами одинаковых железных шкафов вдоль стены. Осмотревшись, Турецкий понял, что это был морг. Вслед за своим «экскурсоводом» он вскоре оказался в небольшом смежном помещении, единственной достопримечательностью которого было огромное темное окно. Включив свет на специальном пульте, Ленц пригласил сыщика заглянуть внутрь. Посреди глубокого кафельного колодца возвышался массивный стальной резервуар, вроде обычного котла на общепитовской кухне, прикрытый механической крышкой.

— Там внутри — едкая щелочь, — многозначительно заметил латыш. — Любые органические ткани «сгорают» в ней без пепла и дыма. Просто и безотходно. И куда экономичнее крематория…

Турецкий невольно содрогнулся, представив себе, сколько загубленных жизней было сброшено в этот ужасный котел! Теперь ему стало окончательно ясно, какая судьба постигла бесследно исчезнувшего следователя авиатранспортной прокуратуры Аркадия Кулика. И скорее всего, ожидала его самого. Если, конечно, произойдет чудо, и ему с Ритой удастся отсюда выбраться…

— Полагаю, этого достаточно для обвинительного заключения? — по окончании «экскурсии» усмехнулся преступный гений.

— Более чем, — глухо ответил Турецкий. — А вы не боитесь, что рано или поздно все это может стать достоянием гласности?

— Исключено, — уверенно возразил Ленц. — Там, наверху, есть очень солидные фигуры, которые этого не допустят…

— А если бы мне, к примеру, удалось сбежать?

Ученый садист выразительно усмехнулся:

— Отсюда невозможно убежать… Охрана данного спецобъекта хотя численно и невелика, но организована таким образом, что никто попросту не способен ни проникнуть сюда, ни выйти отсюда незамеченным.

— И все же одному человеку это удалось.

— А, вы имеете в виду того мальчика? — покачал головой Ленц. — Действительно… Он был уже готов к операции, когда мы получили от клиента отказ. Пришлось все отменить. Ему снова ввели снотворное, но, оказалось, мало. Воспользовавшись этим, он улизнул через систему вентиляции. Но уверяю вас: там, где прошел этот мальчик, взрослый человек не пройдет…

— Жаль, — притворно вздохнул прокурор. — Значит, у меня мало шансов рассказать о ваших «научных достижениях» миру.

— Вы узнали всего лишь одну грань моей деятельности, — возразил современный Менгеле. — А теперь, уважаемый господин прокурор, я хотел бы показать вам другую, о которой вы, уверен, не имеете ни малейшего представления! — с многозначительной улыбкой добавил он. — Возможно, это несколько изменит ваше обо мне представление…

Продолжением экскурсии стал визит в отдельную лабораторию, где Ленц, очевидно, проводил какие-то особые эксперименты. Как и «медицинский центр», она была оснащена новейшим медицинским и химическим оборудованием, и, показывая ее Турецкому, преступный гений явно не скрывал удовлетворения.

Открыв стальной охлаждающий контейнер, он бережно извлек оттуда закупоренную пробирку с какой-то бесцветной жидкостью.

— Как вы думаете, что это за препарат? Турецкий язвительно усмехнулся:

— Новое оружие массового поражения…

— На сей раз вы ошиблись, господин прокурор, — обрадовался Ленц. — Это своеобразный «эликсир бессмертия»! Цель всей моей жизни и плод многолетней напряженной работы, — не без гордости пояснил он.

— В самом деле?

— Уверяю вас! Разумеется, продлить человеческую жизнь до неопределенных пределов науке пока не под силу. Но с помощью этого препарата некоторые особенно ценные индивидуумы смогут прожить, как минимум, вдвое дольше отпущенного природой срока! Стоит он, конечно, недешево. И весьма сложен в производстве. Но это уже, как говорится, детали…

— Уж не из крови ли христианских младенцев вы его делаете?

— Отчасти вы угадали. Только мой препарат сделан на основе вытяжки из абортированных эмбрионов. Так называемой ювенильной сыворотки. В некотором роде это панацея от всех болезней. А мне удалось значительно расширить ее возможности для замедления процесса старения.

— И по каким же критериям вы намерены определять ценность человеческих индивидуумов? — спросил Турецкий.

— Вопрос, как я понимаю, риторический. Любому разумному человеку должно быть ясно, что так называемое человечество представляет в основной своей массе просто говорящий скот и лишь отдельные личности имеют реальную ценность для развития цивилизации.

— Какой цивилизации? Потенциальных сверхчеловеков, живущих по ту сторону добра и зла, за пределами человеческого, слишком человеческого?

— А вы являетесь сторонником естественного пути развития? — с удивлением спросил Ленц. — Вы, посвятивший всю жизнь борьбе с естественными пороками человека? Несовершенством его порочной низменной природы?!

— Во имя закона и человечности…

— Что такое человечность? — скептически усмехнулся Ленц, подобно Понтию Пилату. — Абстрактный гуманизм? Бессмысленная снисходительность к низшим? Поощрение существования заведомо бесперспективных существ, даже не задумывающихся о том, ради чего они живут на этом свете?!

— Теперь я вижу, что ваш коллега был прав, когда говорил, что слова «человек» и «дерьмо» для вас являются синонимами, — со вздохом заметил Турецкий.

— Совершенно верно! — ничуть не смутился Ленц. — Иначе мы никогда не сумеем отделить зерна от плевел и создать истинно высокоразвитую цивилизацию! Великое царство духа, а не мыслящей материи с ее примитивными животными инстинктами! По-моему, во имя такой цели оправданы любые жертвы…

— А как же известная формула Достоевского о невинной слезе ребенка?

— Это определенный этап, который необходимо преодолеть. Прежде всего — в самом себе, — уверенно заявил собеседник. — Любая жизнь представляет ценность только в том случае, если она служит высшей цели! Даже ценою собственной смерти…

— Выходит, опять цель оправдывает средства? — Турецкий взглянул на собеседника с нескрываемым сочувствием. Он внезапно понял, что этот гениальный мизантроп был, в сущности, безмерно одинок и нуждался хотя бы в одном слове искреннего одобрения. — Идете по стопам доктора Фауста, Янис Карлович? А вам никогда не приходило в голову, что вы можете прийти к тому же печальному результату?

— Я атеист, — усмехнулся Ленц.

— Теперь я понимаю, зачем вы привезли сюда вашего отца и показали ему свою дьявольскую кухню. Вам хотелось, чтобы он наконец признал в вас гения. А когда вместо этого профессор вас проклял, вы позволили своим подручным хладнокровно его убить. Не так ли, Янис Карлович?

— Вы необыкновенно догадливы, господин прокурор, — холодно отрезал Ленц. И замкнувшись, сразу утратил всякий интерес к этому импровизированному диспуту. — Жаль, господин Турецкий. Очень жаль. Вначале вы произвели на меня лучшее впечатление. Но теперь я вынужден констатировать, что по своим умственным возможностям вы находитесь на уровне тех примитивных существ, чьи врожденные пороки вы безуспешно пытаетесь искоренить. Вы просто сентиментальный идеалист. Наивный донкихот, сражающийся с ветряными мельницами…

— И что вы намерены со мною делать?

— Вы сами определили свою судьбу… А что касается вашей подруги, то ее здоровый организм еще послужит науке.

И вызвав охранника, новоявленный Фауст сухо распорядился:

— Уведите…

…Под конвоем камуфляжного бугая Турецкий оказался в той же смотровой комнате с больничной кушеткой, где накануне побывала Рита. У него не оставалось больше никаких сомнений относительно того, какая участь была ему уготована.

Между тем в смотровую грациозной походкой вошла стройная медсестра в белом халате, с марлевой повязкой на лице. Однако это вовсе не помешало Турецкому заметить, что она была молода и весьма сексапильна.

— Раздевайтесь, — невозмутимо сказала девушка. — А затем проходите за мной.

Когда сыщик в одних трусах неуверенно прошел за стеклянную перегородку, сидевшая за столиком медсестра встретила его уже откровенно изучающим взглядом и, указав на последнюю деталь туалета, улыбчиво заметила, вставая:

— Это лишнее.

Турецкий не заставил себя долго ждать и без тени смущения (а чего стесняться приговоренному к смерти?) предстал перед нею во всеоружии своей атлетической красоты и мужской силы. За свою небезгрешную жизнь он достаточно хорошо научился разбираться в женщинах, и недвусмысленный взгляд этой девицы без труда открыл ему особое пристрастие ее к сильному полу. Не исключено даже, что в извращенной форме.

— Ложитесь сюда, — сказала медсестра, указав на открытую установку компьютерной томографии.

Турецкий молча подчинился. После чего был тотчас накрыт стеклянным колпаком, сквозь который принялся с интересом наблюдать за действиями упомянутой девицы. Та, в свою очередь, с не меньшим интересом принялась изучать на экранах мониторов состояние его внутренних органов.

— Много курите, — заметила она, выпустив «пациента» из этого своеобразного гроба. — И злоупотребляете алкоголем…

— Это не единственные из моих пороков, — заметил прокурор, так же откровенно ее разглядывая.

Затем последовали обычные амбулаторные процедуры и анализ крови.

— Все в порядке, — наконец сказала девушка. — Вы абсолютно здоровы.

— Насколько я понимаю, этот диагноз для меня смертелен? — попытался шутить Турецкий.

Сексапильная медсестра не ответила, проводив его долгим недвусмысленным взглядом.

…С уходом Турецкого Рита почувствовала себя обреченной и беспомощной. Все, что произошло с нею за последние дни, было сплошной цепью необъяснимого и бесконечного кошмара. Но хуже всего было другое: она неожиданно поняла, что кончиться это может лишь с ее собственной смертью…

Рита не хотела умирать. Еще не так давно она слепо желала смерти как спасительного забвения от всего, что ей довелось тогда пережить. Но теперь, перед лицом почти неизбежной гибели, ей страстно захотелось жить, любить, радоваться. Захотелось действительно начать жизнь сначала, как с чистой страницы, и не делать больше мучительных и непоправимых ошибок. Господи, если бы это было возможно!

Девушка не знала, сколько прошло часов с той минуты, как она снова осталась одна. Время для нее как будто остановилось. И только сердце продолжало взволнованно биться в смутном предчувствии беды.

Наверное, ей удалось задремать. Потому что когда Рита вздрогнула и проснулась, в двери уже с лязгом провернулся ключ, а на пороге возник Турецкий.

Сорвавшись с места, девушка порывисто бросилась к нему.

— Саша! Что случилось!? Ты что-нибудь узнал? Нас отсюда выпустят!?

— Едва ли, — рассеянно улыбнувшись, ответил тот. — Но что накормят, это несомненно.

Вслед за Турецким в «палату» молча вошли двое камуфляжных бугаев с армейскими котелками для пищи, поставили их на стол и так же молча вышли.

— Боже мой, Саша, да расскажи наконец, где ты был? — не унималась Рита. — Я хочу знать правду!

— Вот что, давай мы сначала перекусим, — предложил изрядно проголодавшийся прокурор, — а после поговорим. Тем более что рассказывать особенно не о чем…

Рита неохотно согласилась. Есть она не хотела. Но глядя на Турецкого, который нетерпеливо уписывал сугубо диетический обед, девушка тоже немного поела и даже ощутила некоторый прилив сил.

— Эх, еще бы покурить, — насытившись, сокрушенно вздохнул он. — И можно было бы сказать, что жизнь прекрасна…

Рита ошеломленно уронила ложку и расплакалась.

— Ты с ума сошел… Господи, ну за что мне все это?!

— Успокойся, — принялся утешать девушку Турецкий, целуя ее влажные щеки. — Все будет хорошо. Я же тебе обещал.

— Хорошо?! — оттолкнула его Рита. — Нас же убьют! Я это чувствую!

— А я говорю — еще не вечер, — уверенно возразил он. — Ты уж поверь: мне приходилось бывать в переделках и покруче. Хотя бы десять лет назад, в Афганистане… Впрочем, об этом долго рассказывать.

Рита взглянула на него с недоверием, которое постепенно уступило место надежде. Как и всякой женщине, ей была присуща способность тонко чувствовать внутреннее состояние мужчины. И это необъяснимое чутье теперь подсказывало девушке, что Саша говорит правду. В нем действительно произошла какая-то странная решительная перемена. Он весь буквально преобразился, излучая уверенность и силу. Теперь это был настоящий мужчина, готовый свернуть горы ради ее спасения.

— Саша… Сашенька… Мне страшно, — по-детски всхлипывала Рита, прижавшись к его груди. — Я не знаю, что с нами будет. Но ты… Ты только не оставляй меня. Пожалуйста…

Она подняла заплаканное лицо и взглянула на него с робкой надеждой. Ее приоткрытые губы были так близки, что Турецкий не удержался и нежно поцеловал девушку. Рита ответила ему долгим поцелуем. Он почувствовал, как все ее гибкое тело напряглось и зазвенело в его объятиях. Дыхание стало жарким и порывистым. В голове Турецкого неожиданно промелькнула сумасшедшая мысль, что теперь уже ничто не мешает ему, наплевав на все, заняться с ней любовью. Прямо здесь — перед лицом смерти! Заняться тем, о чем до сих пор ему приходилось только мечтать…

Но в последнюю минуту он подумал, что сначала должен ее спасти. Просто обязан это сделать! А не пользоваться моментом, как вор или трус. Мягко отстранившись, он с трудом перевел дух и взял себя в руки. В ее потемневших глазах невольно выразилось удивление.

— Ты не хочешь меня? — прошептала она. — Я тебе противна? Потому что я трусиха, да?

— Нет, малыш, — улыбнулся Турецкий, целуя ее в лоб. — Ты просто необыкновенная. И я… я люблю тебя, — неожиданно для себя самого произнес он. И сейчас это была истинная правда. — Но сначала мы должны отсюда выбраться….

Взяв девушку на руки, он бережно уложил ее на койку и лег рядом. Рита положила голову ему на грудь.

— Скажи, у тебя было много женщин? — помолчав, неуверенно спросила она.

Турецкий сокрушенно вздохнул:

— Что греха таить — немало…

— И ты всех их любил?

— Гм. Ну почти всех.

— Скажи, а ты веришь в настоящую любовь?

— Конечно. Иначе бы и жить не стоило.

— А я не верю… — вздохнула девушка. — Вернее, раньше я тоже верила, а потом…

— Расскажи мне об этом, — сказал он. — Не держи в сердце боль. Ведь ты никогда и никому об этом не рассказывала, правда?

— Правда. — Рита ненадолго замолчала. Потом отстранилась от него и тихо произнесла: — Я не знаю, что с нами будет. Может быть, мы скоро умрем. Но я не хочу умирать, не рассказав никому об этом. Считай, что это моя исповедь…

— Хоть я и не священник, но готов ее принять.

— Это случилось почти два года назад, осенью. Я только что закончила институт. Была такая глупая и наивная. Ты не поверишь: но у меня тогда еще не было мужчин. То есть мне, конечно, нравились многие парни. Но дальше поцелуев дело не заходило. Мне казалось, что для этого нужна настоящая любовь, о которой я мечтала с детства. Книжек начиталась, дура. И верила в эти сказки. И вдруг…

В тот день я, как обычно, торговала своими картинами на Арбате. Со мной были знакомые художники, очень славные ребята. Мы смеялись, шутили, пили кока-колу. А потом незаметно подошел он. Я почувствовала, что на меня смотрят. Обернулась — и увидела его. Он был уже не молодой, но очень красивый. Немного похожий на Алена Делона в своем модном белом плаще. Словом, мужчина моей мечты. Он долго разглядывал мои картины. Потом взглянул на меня. И я неожиданно поняла, что он ужасно одинок. Сразу было видно, что он богат, что у него есть все… Но это одиночество у него в глазах, такое затаенное и невыразимое… Я спросила, не хочет ли он что-нибудь купить? Он сказал: «да». И неожиданно купил все мои картины. Представляешь, сразу все! Ребята просто обалдели. Мы помогли ему отнести работы в машину — она стояла возле МИДа, белая иномарка, как в кино. А он почему-то все не уезжал и смотрел на меня. И вдруг спросил: «Не хотите ли вы поехать со мной и взглянуть на мою коллекцию?» Я совершенно растерялась. Но потом внезапно почувствовала, что если откажусь, то потеряю в жизни что-то очень важное! И я поехала с ним… Он жил за городом. У него был такой огромный великолепный особняк. Помню, когда я туда вошла, то даже не поверила своим глазам. Это была просто сказка. У него действительно оказалась огромная коллекция. Он сказал, что уже давно интересуется современной живописью. Среди этих картин были удивительные работы. На фоне их моя жалкая мазня выглядела просто примитивной. Но ему все равно понравилась. Он тут же принялся развешивать мои картины рядом с другими. Мы разговорились. Я, конечно, сразу догадалась, что он занимается бизнесом, а теперь узнала, что это связано с рекламой… Я пробыла у него до вечера. С ним было очень интересно. В отличие от большинства этих «новых русских» он оказался человеком образованным и начитанным. Знал в оригинале стихи французских поэтов. Особенно любил Бодлера. Наверное, отсюда и происходила его странная неудовлетворенность жизнью, которую я тогда заметила. Точно все, что он делал, было заранее обречено и бессмысленно. Какой-то внутренний надлом, пугающий и загадочный… Потом он отвез меня домой на своей машине и вдруг сказал на прощание, что это был самый замечательный вечер в его жизни. Что я подарила ему надежду. Это звучало немного избито, но произнесено было так неподдельно искренне. Помню, всю ночь я не могла уснуть. Все думала о нем. Жалела его. И даже чуть не расплакалась от мысли, что больше его не увижу… А утром его машина стояла возле моего подъезда. Кажется, мать послала меня за хлебом. Я вышла такая лохматая и невыспавшаяся. И вдруг — он! С огромным букетом цветов. И говорит: «Я не могу без вас жить. Пожалуйста, не покидайте меня…» В общем, все было так, как в жизни не бывает. Помню, я сначала онемела. А потом сама бросилась ему на шею и стала целовать на виду у всего двора. Мне казалось, что это и была та самая настоящая любовь… Мы оба были, как сумасшедшие. Поехали к нему и занимались любовью несколько дней подряд. Он даже забросил свою работу. Никогда я не была так счастлива. И думала, что это будет продолжаться вечно… Первое время все действительно было, как в сказке. Мы ходили по театрам, ресторанам, ночным клубам. Бывали в каких-то роскошных домах у его друзей: бизнесменов, художников, артистов, кинозвезд. Он ежедневно покупал мне горы цветов. Чудные драгоценности и дорогие вещи. Мне казалось, что он правда любил меня. Я была, как в тумане, и не сразу заметила, что его снова начинает охватывать прежняя тоска. Он стал рассеян, задумчив, молчалив. Все чаще оставлял меня в своем особняке одну, говоря, что у него дела. Потом мне это надоело, и я уехала на электричке в Москву. Думала, он позвонит или приедет ко мне. Но он так и не позвонил. Тогда я не выдержала и сама помчалась к нему…

Девушка тяжело вздохнула:

— Лучше бы я этого не делала… Я застала его дома с целой компанией голых и хохочущих шлюх. Они были пьяны и поливали друг друга шампанским. Когда он увидел меня, в глазах его на мгновение промелькнуло что-то прежнее. А потом он рассмеялся и предложил мне заняться с ними групповым сексом… Я не помню, как вернулась домой. У меня не было слез. И холодная пустота вместо сердца. Матери дома не было. Я выгребла из аптечки ее снотворное и выпила все таблетки. Заодно еще какую-то гадость. Мне хотелось одного — умереть. И наверное, я бы умерла, если бы вовремя не вернулась мать и не вызвала «скорую»… После этого я несколько месяцев провалялась в клинике неврозов. Меня, конечно, вылечили. Но внутри как будто что-то оборвалось. Я даже не могла без отвращения представить, что когда-нибудь снова лягу в постель с мужчиной. А слово «любовь» стало мне ненавистно…

— И ты начала мстить?

— Если это можно назвать местью. Мне казалось, что мужчины используют женщин вроде салфетки. И я решила отвечать им тем же. Но, как я уже говорила, особого удовольствия это мне не доставляло. А постепенно стало противно. Я уже собиралась уходить из ночного клуба, и вдруг случилось это…

— А его ты больше не видела?

— Нет, — жестко ответила Рита. — Мать как-то обмолвилась, что он пытался мне звонить, когда я была в больнице. Но она просто бросила трубку. А потом я случайно узнала, что он уехал во Францию…

— Грустная история, — вздохнул Турецкий. — Поистине: нет повести печальнее на свете…

Закончить он не успел, потому что в замке внезапно повернулся ключ и на пороге выросла квадратная фигура бугая в камуфляжке.

— На выход, — буркнул он, взглянув на Турецкого. И как-то странно усмехнулся, покосившись на Риту.

— В чем дело, парень? Или ваш шеф уже осознал свою вину и намерен сдаться прокурору? — попытался шутить Турецкий, выйдя из «палаты».

— Шагай! — буркнул «качок» и грубо пихнул его в спину.

— Полегче, любезный. Я все-таки государственный чиновник.

— Труп ты ходячий, — усмехнулся конвоир. — А скоро вообще копыта откинешь…

Немного пройдя по коридору, он распахнул дверь в какое-то соседнее темное помещение, впихнул туда пленника и запер на замок. Турецкий оказался в полной темноте. Очевидно, их с Ритой решили разделить. А его самого перевели в камеру смертников. Но почему в ней не было света?

Внезапно в темноте сухо щелкнул выключатель, и вспыхнувшая лампа с розовым абажуром осветила небольшую, но довольно уютную комнату наподобие гостиничного номера с очень приличной обстановкой. Большую ее часть занимала огромная постель под золотистым покрывалом, а на ней — Турецкий на миг даже закрыл глаза от неожиданности — бесстыдно возлежала совершенно голая девица, в которой он тотчас узнал давешнюю медсестру, и насмешливо смотрела на него блудливыми глазами. У нее оказалась потрясающая фигура манекенщицы, способная вызвать эрекцию даже у безнадежного импотента. А под левой грудью была вытатуирована небольшая черная роза.

Турецкому невольно сделалось жарко. «Ничего себе камера смертников, — с удивлением подумал он. — А может, она и есть палач?»

Не сводя с него красноречивого взгляда, красотка соблазнительно изогнулась; одна рука ее легла на грудь и начала ласкать коричневый сосок, другая медленно скользнула под живот. Похоже, ей доставляло особое удовольствие мастурбировать на глазах у мужчины и тем самым доводить его до белого каления.

С неопределенной усмешкой Турецкий не спеша приблизился и остановился у края постели. Рука девицы тотчас потянулась к молнии на его джинсах. Продолжая ласкать себя, она принялась энергично возбуждать и его. Впрочем, особых усилий для этого и не потребовалось. Ни один мужчина, особенно после длительного воздержания, просто не сумел бы устоять под натиском ее опытных и нежных пальцев. Затем, облизнув приоткрытые губы, красотка вновь соблазнительно изогнулась и припала головой к его бедрам; вьющиеся русые волосы закрыли ее лицо…

Турецкий почувствовал, что теряет голову. Если это была прелюдия к смерти, то какой, любопытно, будет сама смерть? Он уже глухо застонал и готов был взорваться от возбуждения, когда девица неожиданно отпрянула от него и, соскочив на пол, стала нетерпеливо раздевать его. Прокурор машинально помогал ей дрожащими руками. Он ни о чем больше не думал; ничего больше не видел, кроме этого дразнящего обнаженного тела, которое безудержно влекло его к себе, как магнит. Продолжая ласкать друг друга, оба рухнули в постель.

Обвившись вокруг него как змея, татуированная красотка сначала растопила Турецкого, словно податливый воск, а затем вдруг с не женской силой вывернула ему руки за голову и тотчас же ловко прихватила его запястья к изголовью постели заранее приготовленными кожаными ремешками. Похоже, эта секс-бомба была несомненной поклонницей Шарон Стоун, вернее, ее маниакальной героини. Затем извращенка живо уселась на него верхом и, будто необъезженная кобылица, рванула с места в карьер…

Турецкий закрыл глаза и стиснул зубы. На него обрушился поистине океанский шквал страсти вулканического накала. Это был настоящий торнадо, смерч, ураган с неведомым женским именем. И подобно разбушевавшейся стихии, ополоумевшая девица исступленно взвизгивала и кричала во все горло. Перед наступлением оргазма она неожиданно впилась острыми ногтями ему в грудь и с животным воплем располосовала его до крови…

Тяжело дыша, Турецкий с тревогой подумал, что это, скорее всего, было только начало. И как оказалось, не ошибся. Потому что, немного отдышавшись, бешеная фурия начала вновь энергично возбуждать его с такой агрессивностью, что серьезно рисковала кастрировать зубами свою жертву. Но, к счастью, вовремя успела остановиться. И снова оседлав прокурора, однако теперь задом наперед, продолжила скачку с прежним неукротимым пылом.

Истекая кровью, Турецкий уже не сомневался, что в финале этого садистского акта его неизбежно ждет смертельный удар ножом для колки льда. Может, не совсем таким, которым в известном фильме воспользовалась голливудская кинодива, но главное — с тем же результатом. А подобный исход, надо сказать, прокурору не улыбался. Мучительно напрягая силы, он попытался освободить свои руки. Но кожаные ремни держали крепко. Турецкому пришлось выдержать еще несколько бешеных кровавых «заездов», прежде чем он, весь располосованный, сумел немного ослабить мертвую хватку ремня и незаметно освободить правую руку. Вцепившись ногтями в его выгнувшуюся спину, девица уже готова была снова забиться в судорогах вулканического оргазма. Но в последний момент Турецкий неожиданным ударом ребра ладони по шее «выключил» ее и сбросил со своей груди.

— Приехали, девочка, — с облегчением выдохнул он. И только сейчас почувствовал, как здорово эта стерва его «освежевала». Раны были неглубоки, но болели изуверски. «Неплохая разминка перед казнью, — подумал он. — Похоже, надо сматываться, пока с меня окончательно шкуру не спустили…»

Освободив вторую руку, Турецкий слегка растер окостеневшие запястья, вскочил на ноги и взволнованно огляделся. На глаза ему тотчас попался лежавший на спинке кресла белый медицинский халат его бесчувственной мучительницы. Однако ключей от этой комнаты в карманах ее халата не оказалось. Прокурор с отчаянием подумал, что влип. Запертая в своей «палате», Рита наверняка с волнением ждала его помощи. А он сидел тут взаперти, голый и окровавленный, точно побывавший в когтях дикого зверя, и даже понятия не имел, как им отсюда выбраться.

Неожиданно снаружи послышались тяжелые шаги. Очевидно, это возвращался охранник. В тот же миг Турецкий бесшумно метнулся к лампе, горевшей в изголовье постели, выключил ее и затаился в углу возле двери. Между тем в замке негромко повернулся ключ, и в комнату недоуменно заглянула бритая голова мордоворота.

— Что за х…? Почему темно? — буркнул он. — Эй, Волчица, ты чего, уже затрахала этого…

Договорить он не успел. Потому что в воздухе стремительно взметнулась рука Турецкого и с размаху обрушилась на голову бугая. Захрипев, как «подавившийся» унитаз, он мешком рухнул на пол. Прокурор мгновенно втащил его внутрь и, тихо заперев дверь, включил свет.

Мордоворот был оглушен всерьез и надолго. Поспешно его обыскав, прокурор обнаружил у него то, что искал, — связку ключей, среди которых наверняка был и ключ от «палаты», где томилась Рита. При бугае оказался пистолет в кобуре, что еще больше обрадовало Турецкого, и какая-то пластиковая карточка с кодом электронного замка. Оставалось лишь раздеть молодца, связать его собственным ремнем и напялить на себя его камуфляжную форму.

Прикрыв лицо обнаруженным в его кармане армейским кепи с длинным козырьком и связав напоследок бесчувственную Волчицу, Турецкий прихватил ее белый халат, уверенно вышел в сумрачный коридор и запер дверь на замок. Впереди были свобода или смерть. И этот единственный шанс он не имел права упустить. Если не ради себя, то ради спасения Риты.

Увидев его в столь неожиданном обличье, девушка поначалу не поверила собственным глазам, а затем радостно вскрикнула:

— Саша!

— Тихо… — цыкнул на нее Турецкий. И вручив Рите белый халат и туфли медсестры, приказал: — Переодевайся…

— Но у меня, — смущенно начала девушка, слегка распахнув больничную пижаму, под которой не оказалось нижнего белья. Однако под строгим взглядом прокурора тотчас решительно сбросила ее на пол и долго не могла попасть в рукава халата. Впрочем, ее волнующая нагота не произвела на Турецкого ни малейшего впечатления.

— Ты знаешь, я слышала крики, — шепотом сообщила Рита. — Такие ужасные, будто где-то рядом зверски насиловали женщину…

Прокурор невольно усмехнулся. Девушка не подозревала, что в некоторых случаях насилию подвергаются не только женщины.

В медицинском халате, с марлевой повязкой на лице, Рита сделалась отчасти похожа на злополучную Волчицу. В глазах у нее по-прежнему отражалось взволнованное удивление.

— Никаких вопросов, — строго предупредил ее Турецкий. И жестом приказал девушке следовать за ним.

Оба вышли в сумрачный коридор. Настороженно оглянувшись и не заметив ничего подозрительного, Турецкий вразвалочку зашагал впереди, имитируя походку камуфляжных бугаев. Следом, испуганно озираясь, двинулась Рита. Сердце ее замирало от волнения. Перед глазами как будто клубился прозрачный туман…

Внезапно Турецкий, не повернув головы, негромко произнес:

— Иди спокойно, не волнуйся.

Беглецы осторожно прошли под взглядом установленной под потолком портативной телекамеры. Но тревоги не последовало. Значит, их приняли за своих.

За следующим поворотом оказался тупик. Яркий свет, падая из распахнутой настежь двери, ложился на бетонные стены и пол; потянуло табачным дымом.

— Туз! — неожиданно рявкнул грубый мужской голос и тотчас глумливо захохотал: — Козел ты, Мокруха!

Сделав Рите знак остановиться, Турецкий вынул из кобуры пистолет и решительно шагнул на порог. В ярко освещенном, убогом и заплеванном помещении вроде караульного мирно резались в карты двое камуфляжных бугаев.

— Эй, Толян, садись играть за этого козла! — обернувшись, рявкнул один из них. Затем его водянистые дебильные глаза изумленно округлились.

— Руки за голову и лицом к стене, — хладнокровно приказал Турецкий.

Ошеломленные молодцы безропотно подчинились. И схлопотав рукояткой пистолета по затылку, тяжело рухнули на пол.

Возникшая на пороге Рита испуганно ахнула и зажала ладонью рот.

— Не бойся, они живы, — успокоил ее Турецкий. И бросился к железной двери с надписью «Оружейная комната». Вместо обычного амбарного замка с перекладиной тут был установлен электронный, карточка от которого досталась прокурору вместе с его нынешней экипировкой. Разве это было не чудо?!

— Только бы не сработала сигнализация, — затаив дыхание, произнес Турецкий, вставляя карточку. Послышался легкий гул, а следом щелчок открывшегося замка. Сигнализация не сработала…

Ворвавшись в оружейную комнату, он тотчас сориентировался в обстановке и позвал Риту. Затем вынул из стойки укороченный автомат Калашникова. Мигом напялил на себя пестрый жилет со множеством отделений, где уже торчали снаряженные рожки с патронами. Рассовал по карманам своей камуфляжки несколько гранат. Схватил фонарик, два противогаза и напоследок сунул в руки Рите санитарную сумку.

— Возьми, может, пригодится…

Теперь он был полностью готов к бою. Это уже не какой-то жалкий ТТ! С таким снаряжением можно было смело идти на прорыв.

И они пошли. Сначала по тому же сумрачному и пустынному коридору, потом по темной лестнице и наконец, так никого и не встретив, незаметно юркнули в нишу, где помещались лифты.

Турецкий осторожно нажал кнопку. Послышался мощный гул. И вскоре перед ними распахнулась просторная грузовая кабина. На щитке, рядом с кнопками, была прикреплена табличка.

— Первый ярус, второй ярус, третий ярус, — вслух прочел прокурор. — Где же выход, черт побери? Ага, вот! Кажется, это…

И он решительно нажал кнопку. Кабина вздрогнула и мягко поползла вверх. Поставив девушку позади себя, Турецкий резко передернул затвор автомата. Неизвестно, что ожидало их за этой дверью…

Внезапно лифт остановился. Дверцы автоматически разошлись. Но вместо охранников, которых он ожидал тут встретить, прокурор увидел просторный сумрачный зал, посреди которого стоял обычный вагон подземки. Это была конечная станция.

Убедившись, что вокруг — ни души, Турецкий схватил Риту за руку и побежал к поезду. Дверь кабины машиниста оказалась незаперта. Задыхаясь от стремительного броска, он растерянно взглянул на приборы. Вот так незадача — угонять поезда метро ему до сих пор не приходилось!

Немного поколебавшись, Турецкий повернул какую-то ручку вроде тех, которыми управлял вожатый трамвая. И как по сигналу, в зале подземной станции внезапно зажглись яркие прожектора и пронзительно завыла сирена.

— Черт! — выругался прокурор. — Бежим!

Выскочив из вагона, оба спрыгнули прямо на пути и побежали по замасленным шпалам в черное жерло тоннеля. Сзади уже слышались отрывистые голоса и топот бегущих ног.

На ходу включив фонарик, Турецкий осветил беглым лучом мрачный тоннель. И вдруг Рита испуганно вскрикнула: впереди, метрах в тридцати от них, стены неожиданно стали смыкаться. Вернее, гулко поползли навстречу друг другу тяжелые створки блокировавших тоннель железобетонных ворот.

— Быстрее! — крикнул Турецкий, рванув ее за руку. Но, видно, не рассчитал усилия. Потому что девушка невольно споткнулась и упала.

— Нога! — жалобно вскрикнула она.

Турецкий в тревоге обернулся. Дорога была каждая секунда. Подхватив Риту на руки, он бросился вперед. Но злополучные ворота успели сомкнуться буквально перед самым его носом!

— Боже мой, Саша! — вскрикнула девушка.

Позади, освещая фарами мрачный тоннель, уже с грохотом приближался вагон метро. Это был конец…

К счастью, Турецкий вовремя успел заметить в стене тоннеля какую-то приоткрытую железную дверь, распахнул ее ударом ноги и, освещая себе путь фонариком, с девушкой на руках безоглядно устремился внутрь.

Это был узкий темный тоннель, очевидно, технического назначения. Вдоль грубых бетонных стен тянулись какие-то трубы и кабели. Повернув за угол, прокурор внезапно угодил в тупик и затравленно огляделся. Бежать дальше было некуда.

Опустив девушку, он вскинул автомат и прижался к холодной стене тоннеля. Не прошло и минуты, как внутрь ударил яркий луч фонаря. Турецкий резко нажал на курок и выпустил оглушительную автоматную очередь. В ответ полоснули сразу несколько яростных очередей. Пули, с искрами рикошетя от стен, тотчас наполнили узкий тоннель пронзительным воем. Горьковато запахло порохом. Одновременно раздался испуганный крик Риты.

— Что с тобой? — бросился к ней прокурор. — Ты ранена?!

— Нет, — захлебываясь слезами, отозвалась девушка. — Я… Я боюсь, Саша!

— В угол! — крикнул ей Турецкий. — Прячься в угол!

Выхватив из кармана гранату, он вырвал кольцо и с размаху метнул ее в глубину тоннеля. Спустя миг раздался оглушительный взрыв. Затем наступила зловещая тишина.

— Они ушли? — жалобно спросила из темноты девушка.

— Не думаю, — тяжело дыша, ответил Турецкий. — Наверное, просто решили взять нас измором. — Все. Отдыхай. Спешить нам больше некуда…

И это была чистая правда.

Неизвестно, сколько прошло времени с того момента, как они угодили в западню. Никто из охраны секретного объекта больше не рисковал проникнуть в тупик, где скрывались беглецы. Казалось, снаружи вообще никого не было. Но Турецкий не сомневался, что это обманчивое впечатление.

Время тянулось невыносимо медленно. При наличии изрядного арсенала у них не было ни крошки еды и ни глотка воды. На это, очевидно, и рассчитывали осаждающие. К тому же в тоннеле стоял пронизывающий холод. Хорошо, что в углу нашлись какие-то старые замасленные тряпки, на которые села девушка. Но в одном легком халатике на голое тело она очень скоро совершенно заледенела, и Турецкий, не раздумывая, укутал ее в свою камуфляжную куртку.

— Господи, Саша! — испуганно вскрикнула она, увидев кровь у него на груди. — Что это? Тебя пытали?!

— Пустяки, — стуча зубами, отмахнулся тот. — Не обращай внимания…

Но Рита уже принялась энергично потрошить свою санитарную сумку и едва ли не насильно смазала его кровавые рубцы йодом.

— Скажи мне, только честно, — всхлипнула она, прижавшись к нему в темноте. — У нас есть шансы?

— Надеюсь. Хотя помощи ждать неоткуда, — со вздохом честно признался он.

Внезапно со стороны входа в тоннель раздался стремительный шуршащий звук, затем гулкий хлопок, и воздух стал наполняться отвратительным едким дымом.

— Газ! — спохватился Турецкий. — Скорее надевай маску!

— Я не умею! — закашлявшись, жалобно отозвалась Рита. Дитя нового времени, не ведающее даже азов гражданской обороны, она действительно не умела надевать противогаз.

С горем пополам прокурор в темноте поспешно напялил на нее спасительную маску, но сам наглотался слезоточивого газа.

Между тем стены тоннеля осветил дымный луч света. Похоже, началась очередная атака. Практически вслепую Турецкий схватил автомат и наугад полоснул из-за угла длинной очередью. Явно не ожидая такого отпора, атакующие поспешили отойти. А вскоре снова загремели взрывы. Убежище беглецов начали забрасывать гранатами. К счастью, форма тоннеля была такова, что ни одна из них просто не могла залететь в тупик, где скрывались Турецкий и Рита.

Стихло все так же неожиданно, как и началось. Слезоточивый газ постепенно рассеялся. Сорвав резиновую маску, прокурор с облегчением перевел дух. Во рту у него першило. В глаза как будто вонзили по ножу. Одно было хорошо: Рита почти не успела вкусить «прелести» газовой атаки…

— И чему вас, молодежь, только в школе учат? — проворчал он.

В этот миг снаружи раздался усиленный мегафоном знакомый голос с характерным акцентом:

— Турецкий!

— Кий… кий… кий… — подхватило многоголосое эхо.

— Напрасно вы это затеяли, — продолжал хозяин подземелья. — Я ведь предупреждал вас: отсюда невозможно убежать. Вы могли бы умереть легко и безболезненно. А теперь сами обрекли себя на долгие мучения…

— Что он имеет в виду? — с испугом спросила Рита.

— А черт его знает, — ответил прокурор.

— Что ж, оставляю вас вашей судьбе, — со вздохом заключил Ленц. — Прощайте, Турецкий. Увидимся на Страшном суде…

Мегафон умолк, а снаружи послышался свистящий звук газовой горелки.

— Что они задумали, Саша? — всхлипнула Рита.

Турецкий не ответил. Он вдруг с отчаянием понял, что в эти минуты вход в их убежище намертво заваривают стальными листами. Значит, этот злополучный тупик должен был стать для них с Ритой общей могилой! И у него не было решительно никакой возможности помешать этому…

Когда снаружи все стихло, Турецкий осторожно пробрался к выходу и вскоре вернулся обратно.

— Что там, Саша? — дрожа, спросила девушка. — Что они там сделали?

— Ничего, — упавшим голосом ответил он, обнимая ее. — Не волнуйся. Тебе надо отдохнуть. Спи, девочка. Забудь обо всем. Спи…

И снова потянулись мучительные бесконечные часы ожидания. Ожидания смерти… Измученная и ослабевшая, Рита действительно вскоре задремала, прижавшись к плечу Турецкого. А сам он, зябко дрожа от могильного холода, пробиравшего его до костей, даже не пытался уснуть и, отрешенно глядя в темноту, с горечью думал о своей нелепой и сумасшедшей жизни.

Похоже, изувер Ленц был все-таки прав, когда назвал его храбрым, но недальновидным донкихотом. Жизнь его действительно была сплошной отчаянной битвой. Как ему представлялось — во имя торжества закона и справедливости. Битвой отнюдь не с ветряными мельницами… Так неужели вся бесконечная грязь, кровь, смерть, через которые ему довелось пройти и которых вообще не следует видеть человеку, чтобы не лишиться рассудка, неужели все это было напрасно?! А теперь оставалось лишь бесславно околеть в этом чертовом подземелье, и никто даже не узнает, где искать его могилу? Ни друзья, ни жена, ни маленькая дочка…

Вынув из кобуры пистолет, Турецкий решительно сжал его в ладони. Нет, он не будет обреченно ждать смерти и бессильно смотреть, как у него на глазах мучительно умирает ни в чем неповинная девушка. Как хорошо, что она спит. Он сделает все так быстро и осторожно, что она даже не почувствует боли. И не проснется. Никогда. А уж о себе он сумеет позаботиться…

Затаив дыхание, он тихо снял оружие с предохранителя и приставил его к груди Риты, прямо напротив сердца. Оставалось только нажать на курок. Но Турецкий все никак не мог заставить себя сделать это…

•Внезапно где-то наверху послышалась негромкая возня. Он вскинул голову и настороженно прислушался. Возня стала заметно ближе. Отложив пистолет, Турецкий включил фонарик и направил его луч в потолок тоннеля. Там оказалась массивная вентиляционная решетка. И за этой решеткой он, не веря глазам своим, неожиданно увидел чумазую улыбающуюся физиономию Дениски Грязнова.

— Дядя Саша! — негромко позвал он. — Все в порядке! Сейчас мы вас отсюда вытащим…

Это было похоже на чудо. Но ведь чудеса иногда случаются. Даже если в них перестаешь верить.

На сей раз таким спасительным чудом оказались для Риты и Турецкого невесть как проникшие в подземелье и разыскавшие их Денис, Градов и Виктор, напарник и друг бывшего спецназовца, тяжело раненного при нападении на убежище девушки.

— Как вы нас нашли? — ошеломленно спросил Турецкий, когда эта дружная компания принялась пилить вентиляционную решетку.

— По стрельбе, — усмехнулся Денис. — Вы же тут настоящее сражение устроили… А вообще это все Женя. Вот кому спасибо скажите.

— А что я? — смущенно отозвался Градов. — Просто у меня есть опыт…

Проснувшаяся Рита от радости даже на время утратила дар речи. Ей наверняка казалось, что это был сон.

— Видишь, я же говорил, все будет хорошо! — поцеловав ее, улыбнулся Турецкий. — Еще не вечер… Слушай, рыжий, — снова обратился он к Денису. — Не пойму, как ты вообще узнал, что я сюда полез? Помнится, я никому об этом не говорил.

— Извините, дядя Саша, у меня не было выбора… Просто я установил за вами тайное наблюдение. Ну а когда эти гады вас на набережной сцапали, мы с Виктором решили, что надо срочно лезть под землю. Позвонили Жене. Он все и организовал…

— Целые сутки шли! — добавил могучий спецназовец, лихо орудуя ножовкой. — Ни хрена себе наворотили бомбоуёбище! Ой, извините, девушка…

— А ты чего сюда полез? — удивился Александр Борисович.

— Надо же мне за друга рассчитаться? Он там весь дырявый лежит, а тут всякая сволочь будет в крысиных норах сидеть?!

Наконец массивная решетка была перепилена, и крепкие руки втянули наверх сначала Риту, а затем и Турецкого.

— Тяжелый ты, прокурор, — кряхтя, заметил Виктор.

— Это не я, это гранаты.

— Вот их-то нам и не хватало! — обрадовался спецназовец.

Все пятеро оказались в узком темном колодце вентиляции, где и без того было невыносимо тесно.

— Давайте за мной! — тихо скомандовал Градов и первым с фонариком в руке пополз к выходу.

Колодец оказался длинным и извилистым, как лабиринт. Без помощи знатока из него не выбраться. Однако Женя ориентировался здесь на удивление легко и уверенно.

Наконец все благополучно пробрались в какое-то обширное сумрачное помещение, похожее на бойлерную, где трое отважных первопроходцев явно успели побывать.

— Хороши! — заметил Женя, осветив своих чумазых спутников лучом фонарика.

Рита стыдливо одернула смявшийся халат, которому уже никогда не суждено было вновь стать непорочно белым.

— Я совсем замерзла, — стуча зубами, попыталась улыбнуться девушка.

Развязав армейские вещмешки, Денис и спецназовец тут же выдали ей теплые вещи, и Рита, спрятавшись за какую-то трубу, принялась спешно одеваться.

— А вы, как я погляжу, неплохо подготовились, — усмехнулся Турецкий, разглядывая экипировку своих друзей.

Все они были в такой же пятнистой камуфляжке, под которой угадывались шерстяные свитера, в десантных сапогах и спортивных шапочках. У каждого был респиратор, перчатки, фонарик и, как выяснилось, необходимый запас продуктов, которым они тотчас и поделились со спасенными. У Виктора к тому же был пистолет с глушителем, спортивный арбалет и прибор ночного видения. В свою очередь, захваченный в бою арсенал Турецкого произвел на них огромное впечатление.

— Да с таким боекомплектом я всю эту чертову лавочку разнесу! — обрадовался бывший спецназовец. — Ой, простите, девушка…

Но Рита была всецело увлечена бутербродами и горячим кофе.

Немного подкрепившись, мужчины устроили срочный военный совет, на котором было решено, что Градов должен будет отвести Риту к уже найденному им запасному выходу из подземелья и там ждать возвращения остальных. На всякий случай Турецкий даже отдал ему свой пистолет.

— Саша, не ходи туда! — спохватилась девушка. — Тебя могут убить!

— Чепуха… Меня уже столько раз могли убить, что лучше было не рождаться. — Он нежно ее обнял. — Все будет хорошо. Я же обещал. Мы скоро увидимся. А теперь давай я тебя поцелую на прощание…

После того как беглецы были заживо «похоронены» в тупике одного из технических помещений, на центральном посту охраны секретного объекта наступило долгожданное затишье. Вся эта внезапная заварушка наделала много шума. И наказание, которое хозяин подземелья придумал для сбежавшего прокурора, оказалось не менее впечатляющим. Среди охранников даже возник шуточный спор насчет того, сколько протянет этот легавый, если сожрет в сыром виде свою девчонку?

Когда суматоха улеглась, на центральном посту остались только двое охранников, главной обязанностью которых было пялиться на мониторы расставленных повсюду телекамер и лениво зевать в ожидании смены. Судя по мониторам, на объекте царил полный порядок. Ничего подозрительного не фиксировали и другие системы охранной сигнализации.

Ближе к утру, когда должна была появиться очередная смена, один из дежурных услышал в коридоре какой-то странный приглушенный хлопок.

— Похоже на выстрел, — удивленно заметил он.

— Брось, показалось, — отмахнулся его напарник.

— Надо поглядеть, а то мало ли чего, — возразил охранник и направился к выходу.

Открыв бронированную дверь, он осторожно выглянул в сумрачный коридор, однако ничего подозрительного не заметил. Между тем уже пора было появиться смене. Ребята, конечно, иногда задерживались. Но вообще дисциплина на объекте была строгой. Что бы это могло значить?

Машинально расстегнув кобуру, охранник немного прошелся по коридору. За ближайшей дверью помещался сортир. Обычно там всегда горел свет, но теперь почему-то было темно. С пистолетом в руке дежурный остановился на пороге и, помедлив, щелкнул выключателем. В тот же миг лицо его перекосилось от изумления и ужаса. Вентиляционная решетка на потолке была кем-то вынута, а на кафельном полу лежали, безжизненно раскинувшись, два трупа в камуфляжной форме. Во лбу одного из них зияла кровавая дыра. В груди другого торчала короткая блестящая стрела от арбалета. Охранник в ужасе отпрянул и уже собирался закричать, но тут в воздухе стремительно просвистела новая стрела и, вонзившись ему в шею, замертво пригвоздила молодчика к двери сортира…

Удивленный отсутствием смены и своего напарника, второй дежурный стал заметно нервничать, время от времени поглядывая на дверь, которую по инструкции всегда надлежало держать на замке. В очередной раз обернувшись, он, казалось, даже не поверил собственным глазам, но тотчас, будто ошпаренный, подскочил в кресле и резко вскинул руки.

На пороге центрального поста охраны живой и невредимый стоял злополучный легавый и целился ему в лоб из пистолета с глушителем.

— Спокойно, парень, — сурово приказал он. — Руки за голову…

Против такого аргумента ошеломленный дежурный, бледнея на глазах, явно не имел возражений.

Вслед за беглым прокурором на пост неожиданно ворвались еще двое: мускулистый верзила с арбалетом и долговязый рыжий юнец с автоматом Калашникова.

— Не надо, мужики, — упавшим голосом проблеял охранник, мгновенно растеряв всю свою показную крутость. — Не надо…

— Заткнись! — рявкнул верзила и одним небрежным движением выдернул его из кресла на пол. Подоспевший юнец тут же надел на трясущегося бугая стальные браслеты.

— Где ваш босс? — приставив к его взмокшему лбу пистолет, потребовал Турецкий.

— У себя…

— А охрана?

— Спит… Кроме дежурных.

— Значит, так, — угрожающе распорядился прокурор. — Сейчас ты нам все тут покажешь. Во-первых, как отключить сигнализацию; во-вторых, как нейтрализовать охрану; в-третьих, как достать вашего босса. Все понял?

— Ага, — кивнул охранник. — Только это, мужики, не надо…

В эту ночь Янис Карлович Ленц допоздна засиделся в своей подземной лаборатории. Последние события порядком выбили его из колеи. К счастью, все закончилось благополучно.

Теперь, переодевшись в дорогой спортивный костюм, гений медицины задумчиво сидел перед экраном компьютера и напряженно думал: как доложить о случившемся наверх? А может, и не стоит докладывать? Ведь ничего особенного, в сущности, и не произошло. Небольшое ЧП, которое никак не отразилось на безопасности секретного объекта. Досаждавший всем Турецкий наконец был нейтрализован. Единственная свидетельница — тоже. Значит, и беспокоиться не о чем.

И все же смутное беспокойство не оставляло его. Какое-то необъяснимое предчувствие опасности. Едва ли она могла исходить от Турецкого. Заживо «похороненный» в глухом тупике, он попросту не сумел бы выбраться оттуда без посторонней помощи. А в том, что такой помощи ему ждать было неоткуда, Янис Карлович не сомневался. Система безопасности секретного объекта напрочь исключала возможность проникновения туда посторонних. Впрочем, не мешало бы все же вызвать сверху специалистов и тщательно осмотреть все коммуникации. Но это уже завтра.

Выключив компьютер, Ленц в последний раз окинул усталым взглядом свою лабораторию, его воплощенную мечту, ради которой он не только пожертвовал блестящей научной карьерой, переступил все писаные и неписаные человеческие законы, обрек себя на долгие годы добровольного заточения в подземелье, но, по словам Турецкого, даже погубил собственную душу, и со вздохом подумал, что его конечная цель несомненно стоила любых жертв. Ибо его конечной целью являлось бессмертие. Полная и решительная победа целеустремленного духа над низкой материальной природой. И Янис Карлович верил, что рано или поздно он добьется своего. Смерть будет побеждена, и он, конечно, станет первым из бессмертных — человеком-богом…

И все-таки надо спать. Пока еще бренному телу необходим отдых. Потянувшись в кресле, гений медицины тяжело поднялся и направился к выходу. Набрал код электронного замка, запиравшего лабораторию изнутри, и… остолбенел. За дверью с пистолетом в руке стоял Турецкий и еще два не знакомых ему вооруженных типа.

— Мое почтение, Янис Карлович, — язвительно усмехнулся Турецкий. — Вот так встреча, не правда ли?

Грубо впихнув Ленца обратно в лабораторию, незваные гости тотчас вломились следом и окружили его.

— Тревога! — опомнившись, вскрикнул преступный гений. — Эй, охрана, ко мне!

— Напрасно стараетесь, любезный, — невозмутимо возразил прокурор. — Никто вас не услышит. Все системы безопасности нами отключены. Охрана заблокирована в своих помещениях. Дежурные по неосторожности пытались нам помешать и погибли… Мне искренне жаль, Янис Карлович, но боюсь, вам придется отправиться с нами и предстать перед судом. И случится это намного раньше, чем вы рассчитывали…

Потрясенный до глубины души, Ленц, казалось, еще не успел в полной мере осознать, что это происходит в действительности, и взирал на вооруженных гостей совершенно дикими глазами.

— Будет лучше, если вы сами предоставите нам неоспоримые доказательства преступной деятельности своих высоких хозяев и покровителей, — неумолимо продолжал Турецкий. — Ведь они у вас имеются, не правда ли? В свою очередь я, как работник юстиции, гарантирую вам проведение объективного расследования с учетом всех смягчающих вину обстоятельств. Итак, вы согласны, или нам применить силу?

— Помогите! — рванувшись, отчаянно выкрикнул преступный гений. Но железные руки тотчас скрутили его и грубо швырнули в кресло.

— Вы, кажется, еще не поняли, что мы не шутим? — угрожающе бросил Турецкий. — Что все кончено и вашим изуверским опытам пришел конец?!

Выхватив у Грязнова автомат, Виктор в слепом ожесточении неожиданно полоснул длинной очередью по бесценному оборудованию подземной лаборатории и продолжал громить его до тех пор, пока в рожке не закончились патроны.

— Говори, сволочь! — рявкнул он, когда все стихло.

Оглушенный и бледный, Ленц обреченно закрыл глаза. Он был не в силах смотреть, как варварски уничтожалось дело всей его жизни.

— Вы… Вы не имеете права, — чуть слышно произнес он. — Я… Я гражданин Германии!

— Ошибаетесь, любезный, — взяв себя в руки, с ненавистью возразил Турецкий. — Вы преступник. А у преступников вообще нет гражданства. Кроме одного — тюрьмы! Если, конечно, вас сочтут достойным такой милости.

— Ты будешь говорить?! — вновь рявкнул верзила и железной десницей намертво перехватил горло преступного гения.

— Да… — задыхаясь, прохрипел Ленц. — Да…

— Отпусти его. Я сам с ним потолкую, — вмешался Турецкий. — Лучше обыщите пока его кабинет! — распорядился он. — Дениска, скопируй все данные с компьютера! Там может быть что-нибудь важное.

Пока его компаньоны обыскивали кабинет хозяина подземелья, Турецкий вновь попытался его разговорить.

— Я все равно доберусь до тех, кто за вами стоит. Любой ценой! Даже если для этого мне придется заживо искупать вас в баке со щелочью…

— Это незаконно, — похолодев от ужаса, прошептал Ленц. — Вы не можете…

— Могу. Вы меня научили! Ведь цель оправдывает средства, не так ли? А моя цель — прикрыть вашу лавочку!

— Они убьют меня…

— Если вы решитесь давать показания, мы сумеем обеспечить вашу безопасность. Я заявляю вам это как сотрудник Генеральной прокуратуры России. Это ваш единственный выход, Янис Карлович. И пожалуйста, не вынуждайте меня прибегать к крайностям…

— Хорошо, — наконец согласился Ленц. — Материалы у меня в сейфе. Но мне нужно подойти к нему…

— Идемте!

Под конвоем Турецкого хозяин подземелья, шатаясь, направился к массивной двери оборудованного в стене его кабинета огромного сейфа. Дрожащими пальцами набрал на клавишах код электронного замка. Послышался мощный гул, и массивная дверь автоматически откатилась в сторону. За ней оказалась небольшая узкая ниша с панелью управления и еще одна дверь, очевидно, самого сейфа.

— Одну минуту, — сказал Ленц, как-то странно покосившись на Турецкого, и осторожно нажал кнопку. И вдруг сверху, как нож гильотины, стремительно опустился «железный занавес» и напрочь преградил собою доступ в нишу.

Не ожидавший такого подвоха, прокурор несколько раз с яростью выстрелил в эту непредвиденную преграду из пистолета. Но пули лишь слегка оцарапали металлический лист, сделанный, очевидно, из какого-то особо прочного сплава.

— Черт! Ушел…! — матерно выругался Турецкий.

— Может, попробовать гранатой? — предложил Виктор.

— Бесполезно, — покачал головой Денис.

В эту минуту снаружи послышался мощный взрыв, от которого содрогнулось все подземелье, а в самой лаборатории неожиданно погас свет и зазвенело битое стекло.

— Самоликвидация! Он сейчас все здесь взорвет! — крикнул Турецкий. — Надо бежать!

И все трое опрометью бросились к выходу…

То, что затем началось в подземелье, почти не поддается описанию. Для него просто не существует слов. Кроме одного: это был ад… В монолитных стенах секретного объекта начали один за другим рваться мощные фугасы, которым предстояло окончательно обратить в прах несметные деньги, затраченные на строительство этого сооружения, и уничтожить всякие следы его существования. Среди беснующегося пламени и дыма с грохотом рушились бетонные перекрытия; словно проволока, рвалась металлическая арматура; сыпалось крошево битого кирпича и штукатурки; звенело стекло; гибло современное медицинское и прочее оборудование; и почти не слышны были крики людей, отчаянно метавшихся среди этого хаоса. Кричали охранники, запертые в своих боксах; кричала связанная и избитая Волчица, которую в наказание бросили в карцер; кричал обезумевший гений, которому больше незачем было жить; кричали трое мужественных смельчаков, решивших проникнуть сюда и теперь лихорадочно пробивавшихся к выходу… Через несколько минут все было кончено. Огромный подземный город перестал существовать. Будто в апокалиптической катастрофе неожиданной и ужасной смертью погибли все находившиеся в нем люди. Последним оказался сам Янис Карлович Ленц, который волею судьбы пережил всех в своем бронированном гробу и умер от удушья лишь на второй день после взрыва. Умер, так и не познав великую тайную бессмертия, к которому столь безоглядно стремился…

Рите было страшно. Когда они с Градовым наконец выбрались на поверхность, вокруг непроходимой стеной возвышался жуткий ночной лес. И только присутствие Жени удерживало девушку от того, чтобы не закричать от ужаса.

Кроме страха за себя ей было невыносимо страшно за Сашу, который зачем-то снова полез в это проклятое подземелье. Неужто он искал собственной гибели, как и его друзья? И хотя Градов продолжал уверять ее, что они непременно и благополучно оттуда выберутся, Рите все равно было страшно, и она не находила себе места, с тревогой вглядываясь в мрачное жерло вентиляционного колодца, построенного отчего-то посреди леса.

А потом началось самое ужасное. Земля под ногами глухо содрогнулась. С гортанными криками, как на кладбище, заметались среди деревьев всполошившиеся вороны. Сверху посыпались сухие листья, шишки, хвоя. Казалось, началось землетрясение. И не в силах пережить всего этого, Рита закрыла лицо руками и отчаянно закричала…

Наконец все стихло, и настала тишина. Вскоре бледный рассвет осветил застывших у открытого люка, откуда зловеще тянуло гарью, мужчину и девушку. Будто по молчаливой договоренности, они избегали смотреть в глаза друг другу.

— Надо идти, — поежившись, со вздохом произнес Градов. — Пока еще до Москвы доберемся…

Обняв Риту за плечи, он помог девушке подняться и мягко увлек ее прочь от этого страшного места. Ноги у нее стали ватными. В остановившихся глазах была немая пустота.

Не успели они отойти на десяток шагов, как позади раздался негромкий шорох и знакомый голос, откашливаясь, глухо бросил вдогонку:

— Эй, далеко собрались?

— Саша, — не веря своим глазам, прошептала Рита.

Вслед за Турецким из дымящегося жерла колодца выбрались один за другим Виктор и Грязнов-младший. Все трое были похожи на трубочистов, но вполне невредимы, если не считать нескольких мелких ранений.

— А мы думали, вы тут уже костерчик развели, поесть нам приготовили, — укоризненно заметил Денис.

— Господи, как вам удалось оттуда выбраться?! — набросился на них Градов.

— Сами не знаем, — за всех ответил бывший спецназовец. — Не иначе ангел-хранитель за руку вывел…

Отчаянно прижавшись к Турецкому, Рита не могла произнести ни слова. Обняв ее, он нежно гладил девушку по волосам.

— Все хорошо… Вот все и кончилось… Я же обещал…

— Да, прокурор, похоже, накрылось твое расследование, — немного отдышавшись, прогудел Виктор. — Нет доказательств, нет и преступления. Вот так закон хренов! Ой, простите, девушка…

Начиналось утро. В кронах деревьев беззаботно зазвенели птицы.

— А я сыроежку нашел! — радостно сообщил Денис, заглянув под ближайшую елку. — Такая большая и совсем не червивая…

Три последних дня Турецкий прожил как в тумане. Были они до отказа заполнены лицами его друзей и коллег, а также бесконечными разговорами о том, что с ним произошло и что, по странной иронии судьбы, уже почти его не интересовало.

Помимо всего этого перед ним неотступно стояло еще одно лицо — взволнованное и укоризненное лицо Риты, то и дело задававшей ему один и тот же вопрос, на который он никак не мог дать внятного ответа. Честно говоря, вопрос был очень непростой и требовал всестороннего обдумывания. Но времени на размышления у Турецкого не было. Поскольку Рита поставила вопрос ребром и ждала от него ответа прямо сегодня. По этой причине он буквально разрывался от самых противоречивых чувств, мучился невыразимо, потерял и покой, и сон, но так и не мог принять окончательного решения.

Сказать «да» — означало бы навсегда порвать с тем, что до сих пор составляло всю его жизнь, было ему дорого и близко. Сбросить привычную старую кожу и начать все заново. Сказать «нет» — означало остаться таким, каким он был, однако навсегда потерять Риту… Поэтому Турецкий настойчиво предлагал ей свой, третий вариант, о котором сама девушка и слышать не хотела. Увы, после того что она за последнее время пережила, ее нельзя было в этом винить.

На этот день у Турецкого была назначена еще одна важная встреча, имеющая непосредственное отношение к судьбе Риты. И состояться она должна была в офисе частного сыскного агентства «Глория», куда его пригласил Грязнов-младший.

Александр Борисович оказался по-английски точен. Когда он, слегка помятый и порядком невыспавшийся, заглянул в приемную нового директора, там уже находились сам Денис — неотразимо респектабельный в своем элегантном костюме с ярким галстуком, и какая-то элегантная молодая леди в облаке тонких изысканных духов, не менее изысканном парижском туалете и темных очках. Казалось, эта парочка ненароком заглянула сюда со светского приема.

Смущенно поздоровавшись с дамой, Турецкий вопросительно взглянул на своего рыжего приятеля.

— Все в порядке, дядя Саша, — с улыбкой ответил тот. — Я же обещал…

Между тем таинственная незнакомка изящным жестом сняла темные очки и насмешливо произнесла:

— Нехорошо, Турецкий, старых друзей не узнаешь…

Взглянув на нее, Александр Борисович поначалу опешил, а затем невольно раскрыл от изумления рот и временно лишился дара речи. Потому что неожиданно узнал в этой очаровательной юной особе — нет, кого бы вы думали? — свою безутешную «невесту», Лидочку Меркулову!

Подойдя к ней, Грязнов-младший уселся рядом на ручку ее кресла, обнял девушку и поцеловал.

— А мы как раз собирались наконец всем сказать, — пояснил он.

— Но Турецкого я на свадьбу не приглашаю, — с обидой надув губы, заявила Лидочка. — Потому что он разбил мое сердце… С самого детства, между прочим!

И оба весело расхохотались.

Справившись с изумлением, Александр Борисович ошеломленно покачал головой:

— Ну, рыжий, ты даешь. Так вот, значит, какие у тебя «свои источники информации»…

— В том числе, — самоуверенно усмехнулся Дениска. — Ну а теперь к делу.

Расстегнув свою парижскую сумочку, Лидочка извлекла оттуда небольшой пакет и вручила его Турецкому.

— Здесь паспорт и все необходимые документы, — сказала она. — Виза открыта сроком на три месяца для выезда на лечение. В общем, как и договаривались…

— Как же тебе это удалось? — удивленно спросил Турецкий, изучая новенький загранпаспорт с Ритиной фотографией.

— У моей подруги с факультета отец большая шишка в МИДе. Так что, как говорится, нет проблем.

— А вот это лично от меня, — добавил Дениска, вручив ему еще один конверт. — Тут деньги и билет на самолет. Думаю, на первое время хватит…

— Спасибо, братцы. Даже не знаю, как вас благодарить.

— Не стоит благодарности, — улыбнулась девушка.

— А вы сами, дядя Саша, — осторожно начал Денис. — Что вы надумали?

Турецкий сокрушенно вздохнул и опустил глаза.

— Лучше не спрашивай… Ей-богу, не знаю…

Молодые люди понимающе переглянулись.

— В любом случае, Турецкий, ты всегда можешь рассчитывать на нас, — сочувственно заключила Лидочка.

— Кстати, дядя разрешил отдать вам нашу старую «шестерку», помните, я как-то говорил? — напомнил Денис. — Она уже стоит во дворе. А вот и ключи…

Подбросив на ладони звонкую связку, Александр Борисович с благодарностью взглянул на своих юных друзей.

— Спасибо, ребята. Что ж, как говорится, желаю счастья…

И на прощание от всей души расцеловал обоих.

Рита укладывала чемодан. Она занималась этим второй день подряд, но всякий раз, едва закончив работу, начинала все заново. Ее маленькая квартирка была перевернута вверх дном. Всюду были разложены бесконечные вещи, среди которых ей нужно было выбрать лишь самые необходимые. Но как сделать этот выбор? Ведь каждая из них была неотъемлемой частью ее жизни. Каждая была по-своему дорога. Почти с каждой были связаны различные воспоминания. Господи, до чего же это трудно — уезжать от самой себя! Горько, мучительно, невыносимо. Но остаться еще труднее. А после всего, что случилось, и вовсе невозможно…

Девушке стоило огромных усилий заставить себя войти в эту ужасную квартиру, которая после убийства Лены навсегда стала для нее чужой. Она приезжала сюда только днем. А ночи проводила в квартире у матери. Вместе с Турецким. Рита чувствовала, что за эти дни их отношения дошли до той роковой черты, за которой следует либо бесповоротный разрыв, либо… Впрочем, на это она уже почти не надеялась. Чувственное ослепление, которое всецело захватило их обоих, начинало понемногу ослабевать, и девушка все яснее видела, какие они были разные, как по-разному видели и понимали жизнь, по-разному чувствовали. И причиной тому была не только заметная разница в возрасте…

Турецкий открыл дверь своим ключом (Рита передала их ему для Дениса, который на время арендовал ее квартиру для одного из своих «беспризорных» сыщиков). Закончив очередную укладку, она задумчиво сидела на полу, среди оставшихся вещей, будто среди обломков своего прошлого. Остановившись на пороге, он молча взглянул на девушку, мучительно борясь с разрывавшими его сердце противоречивыми чувствами. При виде ее гибкого тела в одном легком домашнем платье его вновь невольно охватила дрожь. Это было словно наваждение — сладкий яд, от которого не существовало противоядия. Ему невыносимо захотелось сжать ее в объятиях и не отпускать. Не отпускать вопреки всему! И снова целовать ее — всю, всю, всю, безудержно и исступленно… А она ждала от него ответа. Вопросительно посмотрела ему в глаза и сразу все поняла. И ее потухший взгляд тотчас вернул его на землю. Вернее — на берег, где он оставался в одиночестве, а она уплывала все дальше и дальше…

— Ты не передумала? — глухо спросил он.

Рита покачала головой.

Турецкий сокрушенно вздохнул.

— Я все сделал… Здесь, — он положил на журнальный столик два конверта, — все необходимое… Прости, но я…

— Не надо! — простонала она и опустила глаза. По щекам ее заструились слезы. — Не говори ничего…

Но еще невыносимее было наступившее молчание. Казалось, между ними вырастает незримая стена, и каждый в душе понимал, что эта стена была непреодолимой.

— И все-таки я не понимаю, — не удержавшись, с волнением начал Турецкий. — Почему?! Что тебя гонит? Неужели всего лишь мертвые тени прошлого? — Он нервно зашагал по комнате из угла в угол. — Ты даже не представляешь, сколько всего мне довелось здесь пережить! Сколько раз я буквально умирал заживо! Но ведь остался. Потому что всегда смотрел в будущее.

— У этой страны нет будущего, — упрямо сказала Рита. — Здесь ничего нельзя изменить. Она безнадежна…

Турецкий пристально взглянул на нее.

— Почему ты так считаешь?

— Это не я, это факты… Я уже говорила тебе, что моя мать работала в КГБ. Так вот, она занималась статистикой. Это была особая информация. Совершенно секретная и очень объективная. И хотя мать всегда считала себя правоверной коммунисткой, она не упускала случая втихомолку позлословить дома о том, что узнавала на работе. Я дышала этим с детства. И рано поняла, что здесь никто и никогда не знает всей правды. Но моя главная беда заключалась не в том, что я узнавала такие факты, о которых другие и не подозревали, а в том, что я умела их анализировать и делать выводы. И все, что произошло с нами и происходит вокруг, только подтверждает их.

— Ты еще слишком молода, чтобы судить обо всем, что здесь происходит.

— Разве опыт исчисляется возрастом?

— Нельзя видеть только плохое и сознательно не замечать хорошего. А оно есть. И его много. Гораздо больше, чем грязи и мерзости.

— Я не виновата в том, что на мою долю досталась одна грязь… Я устала от этого. Не могу и не хочу так больше жить…

Не зная, что ответить, Турецкий безнадежно развел руками.

— Я понимаю, любить Россию трудно. Для этого необходимо ежедневно приносить себя в жертву. А такое не каждому по силам. Но иначе нельзя. Иначе остается только ненавидеть…

— А я и ненавижу! — неожиданно взорвалась Рита. — Ненавижу эту бездарную и юродивую страну с ее нелепой манией величия от вечного комплекса неполноценности! С ее хамством, невежеством, бесправием, презрением к человеку! Ты прав — я ненавижу ее!

Девушка в отчаянии закрыла лицо руками.

Турецкий растерянно подошел к окну и долго стоял, глядя невидящими глазами на безликую кладбищенскую панораму унылых многоэтажек. Один из знакомых до боли «пейзажей» его горемычной родины. Затем вздохнул и, взглянув на часы, глухо произнес:

— Пора ехать… Скоро твой самолет…

Дорога в аэропорт показалась обоим бесконечной. Главным образом потому, что оба молчали. Ибо все было сказано. Никакие слова не могли изменить того, что должно было вскоре произойти. И этот окончательный и бесповоротный факт можно было объяснить лишь единственным словом — судьба…

Рита летела в Венецию. Турецкий не спрашивал, почему она сделала такой выбор. Как не задавал и неуместного вопроса — увидятся ли они когда-нибудь снова? В эти последние часы, глядя на девушку, он все острее чувствовал ее невыразимое сходство с той, другой Ритой, которая была навеки похоронена в потаенном уголке его сердца и, воскреснув на время, неизбежно должна была вернуться в свой мир. Мир, куда ему не было доступа. Он любил их обеих. Двух совершенно разных женщин, волею судьбы ставших для него одним целым. Воплощением того желанного и неуловимого женского идеала, к которому он всю жизнь неосознанно стремился. И казалось, наконец обрел. Но удержать этот материализованный идеал было не в его власти.

Таможенные формальности заняли на удивление мало времени. И вскоре они уже стояли у символической границы, разделяющей тех, кто улетал, и тех, кто оставался. Вокруг монотонно шумела разноязыкая и многолюдная толпа. Суетились люди. Но для них ничего не существовало. Стоя у последней черты, они неотрывно смотрели друг другу в глаза и думали об одном и том же.

В последний момент Турецкий с отчаянием подумал, что еще не поздно все изменить, что они могли бы улететь вместе. Куда угодно — лишь бы не расставаться! Улететь, не задумываясь о том, что ждет их впереди. От всех. От всего. Навсегда… Растерянно оглянувшись, он уже почти готов был совершить этот необратимый шаг. Но внезапно увидел в толпе молодую женщину с девочкой лет пяти. Стоя посреди многолюдного зала, она взволнованно искала кого-то глазами. И не находила. Малышка испуганно жалась к ее ногам. У Турецкого вдруг защемило сердце. Он повернулся к Рите. По щекам ее струились слезы.

— Прощай, — тихо произнесла девушка. Затем, опустив глаза, что-то поспешно сунула ему в руку и, не оборачиваясь, решительно переступила «границу».

Турецкий почувствовал, как в душе у него будто что-то оборвалось. И затаив дыхание, с невыразимой тоской провожал взглядом ее удаляющуюся фигуру: такую хрупкую, беззащитную, потерянную. Но так и не нашел в себе сил ни сдвинуться с места, ни окликнуть ее.

А она — она больше не обернулась…

Выйдя из здания аэровокзала, Турецкий машинально закурил и наконец взглянул на то, что было у него в руке. Это оказалась небольшая книга в яркой мягкой обложке. Популярный сборник различных гороскопов. Рассеянно ее перелистав, он сумел разобрать лишь несколько строчек, подчеркнутых красной шариковой ручкой. Кажется, это была его характеристика, данная на основе совмещения восточного и зодиакального гороскопов. По месяцу рождения он был Лев, а по году — Петух. И постепенно приходя в себя, Турецкий наконец осознал то, что изначально предрекали ему звезды:

«Бесстрашный Петух. Способен безоглядно посвятить всю жизнь борьбе. Неважно — с кем и во имя чего. Даже с ветряными мельницами…»

Когда Турецкий на дареном резвом «жигуленке» приехал домой на Фрунзенскую набережную, день уже клонился к вечеру.

Позади было еще одно головокружительное и опасное дело, из которого ему лишь благодаря счастливой случайности и помощи своих друзей снова удалось выйти живым. За свою многолетнюю службу в правоохранительных органах Турецкий давно убедился, что в России сама принадлежность преступников к государственной элите, а попросту говоря — государственной мафии, была лучшей гарантией полной безнаказанности. Поэтому он и не питал никаких иллюзий относительно исхода этого дела. Однако ставить точку было пока рано. Ибо оставался в тени последний его активный участник, с которым новоиспеченный прокурор не успел еще лично познакомиться.

Вернувшись домой, Александр Борисович немного передохнул. Затем решительно снял телефонную трубку и принялся набирать тот самый анонимный номер, который он давно успел выучить наизусть.

— Информация для абонента «017», — произнес он, дождавшись звукового сигнала автоответчика. И после небольшой паузы твердо начал: — Полковник! С вами говорит старший прокурор Турецкий. Полагаю, вы давно ждали моего звонка. Наше заочное знакомство явно затянулось. И теперь я решил познакомиться с вами лично. Жду вас сегодня в девять часов вечера в Нескучном саду возле старого грота. И не вздумайте шутить, Полковник. Если со мной что-нибудь случится, на стол генеральному прокурору немедленно ляжет составленный мною подробный отчет об «известном хирургическом процессе», к которому вы имеете самое непосредственное отношение. В случае вашего отказа я буду вынужден…

В трубке внезапно послышался легкий щелчок, и безжизненный мужской голос глухо произнес:

— Это излишне. Я приду…

И тотчас посыпались короткие гудки отбоя.

До Нескучного сада Александр Борисович добрался пешком. Так же, как они иногда ходили туда всей семьей: он, жена, дочка. Благо от Фрунзенской набережной это было рукой подать. Всего лишь перейти мост.

Вечерело. По набережной пустеющего парка Горького мирно разгуливали влюбленные парочки. Некоторые открыто целовались, расположившись на скамейках в аллее. Шумные ватаги бесшабашных подростков распивали пиво, бойко танцевали под магнитофон. По Москве-реке один за другим проходили белые речные трамвайчики. На борту их тоже звучала музыка. Какие-то озорные хохочущие девчонки, проплывая мимо, даже помахали Турецкому и звали его с собой…

Пройдя вдоль парка с его новыми заморскими аттракционами, он наконец углубился в старый и запущенный Нескучный сад, где, по обыкновению, было пустынно и немного грустно. Остро пахло близкой осенью. На траве и выбитых кирпичных дорожках желтели первые опавшие листья.

Возле полуразрушенного грота, в укромной глубине сада, не оказалось ни души. Отыскав единственную чудом сохранившуюся скамейку, Александр Борисович уселся и развернул газету «Новая Россия». Скоро в ней должна была появиться его статья о нелегальной торговле «мясом». Таков был единственный результат проведенного им опасного расследования. Но Турецкий был вполне собою доволен. Благодаря ему люди узнают правду. И ради этого стоило рисковать жизнью.

Не прошло и десяти минут, как послышались отдаленные шаги, и вскоре на скамейку рядом с прокурором молча опустился усталый немолодой мужчина. Его осунувшееся невыразительное лицо было совершенно безжизненным и серым. В неподвижных глазах царила пустота.

— Значит, все-таки пришли? — холодно произнес Турецкий, убирая газету.

— Вы не оставили мне выбора, — опустошенно глядя в никуда, ответил Беспалов.

— Полагаю, ваши коллеги уже держат меня на прицеле?

— Это излишне. Вам ничего не угрожает.

Искоса взглянув на собеседника, Турецкий понял, что это была истинная правда. Ему даже показалось, что он беседовал с живым мертвецом. Ибо не приходилось сомневаться, что Полковник скорее умрет, чем назовет имена тех, кто стоял за этим грязным преступлением.

— И все-таки я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Я слушаю вас, — последовал безучастный ответ.

— Кому принадлежала идея торговли органами?

— Какая разница? Впрочем, теперь уже все равно… Идея принадлежала Яну. Он нелегально подрабатывал этим на Западе. А потом решил «легализоваться». Наконец, ему нужны были деньги на свои научные исследования.

— Разве торговля осуществлялась только ради денег?

— Не только. Заинтересованные лица на Западе оказывали в виде благодарности различные особые услуги…

— «Заинтересованные лица» — это что, мафия?

— Мафия или власть — какая разница?

— И какие же особые услуги они оказывали?

— Заключение выгодных контрактов. Инвестиции в российскую экономику. Различная конфиденциальная информация и так далее…

— Значит, все осуществлялось с ведома правительства?!

— Не совсем. Только отдельных заинтересованных лиц… Им нужен был особый инструмент в тайной политике, если хотите.

— И поэтому весь технологический процесс курировало ваше ведомство?

— Совершенно верно. Курировало и организовало.

— То есть вы хотите сказать, что действовали на благо государства?! Опять цель оправдывает средства?

— Я только выполнял приказы…

— Но ведь организовали это вы! Вы поддерживали контакт с Янисом Ленцем на протяжении его так называемой эмиграции. Вы помогли ему выйти на этих заинтересованных лиц и нелегально вернуться в Россию. Вы привлекли к делу мафию и наладили поставки живого «материала» для подземной лаборатории. А когда профессор Ленц случайно узнал о преступной деятельности своего «гениального» сына, вы, с согласия последнего, убили его! После чего начали убивать всех, кто имел какое-либо отношение к этому делу. Разве не так?

Собеседник молчал, безжизненно глядя в никуда. Потом глухо произнес:

— У вас хорошая интуиция… Одного не пойму: как вы узнали обо мне?

— Вы с детства были другом Яниса Ленца. Вам хотелось это скрыть, и потому вы поспешили вырвать из семейного фотоальбома профессора все снимки, на которых вас можно было узнать. Но вы забыли о детских! И кое-кто помнил вас с тех времен… Вы также упустили из виду, что в телефонной книжке старика был записан номер вашего контактного телефона, благодаря которому он иногда связывался с вами и узнавал о жизни сына «за границей». Между ними давно были порваны все отношения, но вы с вашими связями были как бы передаточным звеном. Потому что, несмотря ни на что, отец не переставал его любить… Вы пытались образумить профессора, когда приезжали к нему на дачу под видом делегации иностранных специалистов. Но Карл Имантович принял решение и выполнил его. Хотя ему было невыносимо тягостно это сделать…

— Я предупреждал Яна, — устало произнес Беспалов. — Это было безумием — показывать старику объект. Тот, конечно, сразу обо всем догадался. Но тщеславие «гения» оказалось сильнее разума… Что ж, вы неплохо поработали, господин прокурор. Должен признаться, я вас явно недооценил…

— Скажите прямо: не успели вовремя убрать!

Оба надолго замолчали. Постепенно сгущались сумерки. В кронах деревьев изредка раздавались хриплые кладбищенские крики ворон.

— И все-таки я не понимаю, — неожиданно произнес Турецкий. — Ваша игра проиграна. Лаборатории больше нет. Почему же вы не можете назвать имена своих покровителей? Как японский самурай, продолжаете хранить им верность, зная, что эти люди — преступники и подлецы? Ведь они же вас все равно приговорили!

— Я только выполнял приказы, — вновь безжизненно повторил обреченный Полковник. И опустил голову, точно ее сейчас должен был снести занесенный меч.

Сухо кашлянув, Турецкий поднялся и так же сухо произнес:

— Прощайте…

Когда он шел по сумеречной аллее к набережной, позади, у грота, приглушенно щелкнул вы стрел.

Голос в телефонной трубке был полон глухого недовольства.

— Ну, что там у вас, майор?

— Игра закончена. Полковник вытащил даму пик…

— Он успел открыть свои козыри?

— Нет.

— Хорошо, — в трубке послышался облегченный вздох. — Что ж, держите ситуацию под контролем. И вообще, майор, не пора ли вам стать полковником?

 

Эпилог

На следующий день Турецкого провожали на поезд в Ригу. Стоя на шумном перроне среди разноязыкой толпы провожающих и пассажиров, Грязнов и Меркулов выкурили заодно с другом по последней сигарете и, крепко пожав ему руку, пожелали счастливого пути.

— Кажется, демократическое гэбье нас опять переиграло? — задумчиво произнес напоследок Константин Дмитриевич.

— А по-моему, боевая ничья, — возразил Грязнов. — А ты что скажешь, прокурор?

Но Турецкий не сказал ничего. Он просто улыбнулся обоим на прощание и поднялся в вагон. Поезд тронулся. Остановившись у приоткрытого окна, Александр Борисович проводил взглядом своих друзей, которые еще некоторое время шагали рядом с ним, а затем отстали. Все, что он хотел сказать, скоро будет опубликовано в газете «Новая Россия». И пусть об этом говорят другие. Ведь для них это всего лишь газетная статья. Очередная жутковатая байка на давно заезженную тему. А может, лучше было написать бульварный роман?

Размышляя о законченном деле, Турецкий снова ловил себя на мысли, как удивительна порой бывает роль случайностей даже в таком математически точном деле, как следственная работа. Ведь именно их взаимное притяжение в конечном итоге и помогло его раскрыть. Письмо профессора Ленца и фотографии из его семейного альбома; номер в телефонной книжке и память доктора Градуса; мужество следователя Кулика и появление Сережи Краснолобова; приезд Немировского и знакомство с Ритой… Да всего и не перечислишь. И незачем вспоминать.

Ибо теперь все это было уже в прошлом. Устроившись на верхней полке, Александр Борисович решительно отринул от себя это прошлое и под стук вагонных колес стал думать только о будущем. О том, что его ждала встреча с женой и дочкой. И еще — месяц блаженного отдыха на Рижском взморье. Отдыха, который он давно заслужил.