Маманя зашла в комнату и демонстративно протопала к окну. До этого она гремела ведрами во дворе, потом кастрюлями на кухне, одновременно ругала Гальку, что до сих пор не расчесала свои волосенки, а ведь уже десятый час. И почему это Валик в мокрых ползунках? А Ленька что, до сих пор дрыхнет? Да что ж все на ней и на ней? Когда же наконец отец вернется из этой проклятущей Каменки, где все строят и строят, да денег не дают? А Ленька почему не встает? Ответа Гальки Ленька не расслышал, сеструха его обычно на материнскую воркотню не отвечала. Берегла нервы. Зато мать разошлась не на шутку, и он знал — спать больше не даст. И точно. Пока проходила мимо его дивана, успела сдернуть с него одеяло, чуть не уронила стул, на котором стоял стакан с водой. Мать распахнула окно и выглянула на улицу.

— Смотри, не урони Валика! — грозным голосом предупредила она дочку, которая уже успела выйти с братишкой на улицу и теперь качала его на самодельных качелях. Отец сделал качели из старой камеры, подвесив ее на веревке на сук грушевого дерева.

— Вставай, поедешь в город, — повернулась мать к Леньке, и тот сладко потянулся. Потому что с утра настроение у него было хорошее, его даже не испортил материн сердитый голос. — Хорош спать! — шлепнула она его по голой ноге.

— А в город-то зачем? — полюбопытствовал он. Вчера никакого разговора о предстоящей поездке не было.

— Звонила Людмила, в их магазин муку завезли.

— А наша что, закончилась?

— А чем ты вчера слушал? Я еще за обедом говорила, что ее почти и не осталось. Вот сейчас на блины последняя ушла. А когда в сельпо привезут, не. знаю. Может, завтра, а может, и через неделю.

Ленька неспеша встал и начал натягивать треники.

— Поем и поеду, — невозмутимо ответил он, хотя мать бросала на него злые взгляды. Ее раздражало, что Ленька все делает неспеша. Словно через силу. И это тогда, когда он фактически единственный мужчина в семье. Парню семнадцать лет, только что школу закончил, а что-то не торопится стать матери опорой.

— Скорее давай, — стала подгонять она сына.

Ленька ополоснул лицо холодной водой, пофыркал для удовольствия и сел за стол. Навернул штук шесть блинов и засобирался, потому что мать не умолкала ни на минуту. Напомнила, что он единственный мужик в семье, поскольку отец домой не спешит. А вот на Кавказе женщины слушаются своего сына, даже если ему двенадцать, потому что там парень уже в эти годы мужчина.

— Если мужа нет, — поправил ее Ленька. — А так женщины слушаются своего мужа.

— На что ты намекаешь? — подозрительно посмотрела на него мать.

— Да ни на что. Просто я в семье не единственный, чтобы за все ответственность на себя брать.

— Ишь чему в школе научился! — опять завелась маманя. — А я-то думаю — зачем ты в школе одиннадцать лет штаны протирал? А ты, оказывается, слова учил мудреные — ответственность…

— Мам, хватит меня прессовать! — огрызнулся Ленька. И тут же не удержался и добавил: — Вот послушала бы отца, продала эту хату и все хозяйство, переехали бы в город, жили рядом с ним.

— Где? В общаге для рабочих? А закончат строить городок, всех строителей выселят, и куда мы потом?

— Да уж придумали бы что-нибудь, — беспечно махнул рукой Ленька.

Он всерьез не задумывался, что бы они делали без своего жилья в городе. Просто ему осточертела Сосновка, хотелось больших просторов и новых впечатлений. Вообще хотелось изменить жизнь и уехать от мамаши куда подальше. Через месяц начнутся вступительные экзамены в колледж, или как маманя по старинке называла его — техникум. Тогда он и поедет в Полесск. Какой-никакой, а город. Поступит, будет жить в общаге, все что-то новенькое в жизни…

— Да, долго там не шляйся. Никаких таких прогулок и пива. Сегодня свадьба у Люськи Климовой. Дядька ее приедет из Москвы.

— Да и хрен с ним, — махнул рукой Ленька. — Мне про этого дядьку Люська уже две недели толкует. Подумаешь событие — из Москвы родич приезжает!

— Так ведь не из Полесска, а из самой Москвы. Говорят, богатый, — завистливо протянула мать.

Ленька натянул джинсы, чистую футболку и пошел на автобусную остановку. Там уже толпился народ. Автобус, как всегда, опаздывал, бабы трепались, мужики стояли в сторонке и солидно курили. Обсуждали политические проблемы. Ленька терпеть не мог эти разговоры, потому что ему казалось очень глупым повторять слова дикторов с таким умным видом, словно каждый мужик был политическим обозревателем. Бабы шумно обсуждали предстоящую свадьбу, перемыли косточки жениху и невесте, прошлись по их родителям и пришли к выводу, что женишок так себе, хоть и городской. Своей машины нет, а на кой за такого выходить? Впрочем, и невеста не ахти, приданое у нее невеликое, — откуда-то бабы знали и об этом. А вот когда Гальку Вахромееву выдавали, вот у нее приданое было куда богаче. Целый грузовик загрузили. Один палас чего стоил, на всю длину кузова. И даже кухонный гарнитур ей купили, когда к мужу в соседний район переезжала.

Подошел автобус и народ повалил в него, как будто это был последний в их жизни рейс. Ленька только насмешливо наблюдал за толкотней в дверях, и когда все втиснулись, переругиваясь, зашел спокойно последним.

В городе жизнь била ключом. В субботу народ прогуливался по центральной улице нарядный, девчонки все такие симпатичные, одним словом — городские. Модные, в коротких юбочках, шортиках, открытых топиках… Да, в их деревне в тортиках попробуй прогуляйся, непременно какая-нибудь баба выльет ведро помоев — неважно, в прямом или переносном смысле, — в воспитательных целях. Но Ленька помнил наставления матери зря не шляться и направился к магазину, где работала продавцом его родная тетка Людмила, отцовская сестра.

В магазине было душно, невзирая на то, что входная дверь распахнута. Тетка сразу его увидела и громко позвала через головы. Люди недовольно заворчали, но тетка сразу пресекла воркотню.

— Племяш мой, не стоять же ему в очереди!

Народ умолк. Действительно, было бы несправедливо, если бы родственники продавцов стояли в общей очереди.

— Ну, как там у вас? — спросила тетка, пропустив Леньку за прилавок, потому что ему предстояло вытащить мешок с мукой. — Отец пишет?

— Звонит раз в неделю.

— Деньги шлет?

— Не заплатили еще…

Тетка сунула ему сто рублей в руку и тихо сказала:

— Это тебе. Больше дать не могу, кредит выплачиваем. А Гальке конфет, — и дала ему пакетик с леденцами.

Ленька обрадовался. Теперь и пиво можно купить. А то мать дала ему денег в обрез — на муку и дорогу. Но здесь он пить не станет, а то потом этот чертов мешок не дотащит до автобуса. Да и вечером на халяву выпьет на свадьбе. А вот когда с пацанами встретится, тут ему сотня и пригодится. Это тебе не тридцатка, которую они по карманам сообща наскребают на бутылку вчетвером…

Когда он втащил мешок с мукой в дом, матери уже не было.

— Пошла к Климовым, помогать готовить, — объяснила Галька, поставив Валика в ведро и обливая его водой из кастрюли. Рядом на полу валялись мокрые ползунки. Валик радостно щебетал и топал ножками, разбрызгивая воду по полу и на ноги сестре.

— Слушай, Галь, надень ты ему нормальные пацанские штаны. Что он у нас как младенец все в этих ползунках? Он же в них едва влезает, — посоветовал сестре Ленька.

— Да мать штаны на выход бережет, — Галька уже вытерла Валика полотенцем и стала втискивать брата в ползунки, которые натянулись на животе малыша, как на барабане.

Под окнами проехала машина и остановилась у ворот соседей.

— Глянь, кажись дядька из Москвы прикатил, — высунулась в окно Галя. Действительно, из такси вахню вышел сытый на вид городской мужик в солидном костюме с большой сумкой. Он расплатился с таксистом, и не успела машина отъехать, как из соседнего дома выскочили с радостными криками все Климовы — и сама Люська, и ее отец с матерью, и младший брат, а за ними и любопытные тетки, которые пришли помогать готовить угощение на свадьбу. Среди них Ленька увидел и мать с низко надвинутым на лоб платком. Она сложила руки на животе и наблюдала за встречей московского гостя.

Ленька вышел во двор выполнять поручения матери и с нетерпением дожидался пиршества. Пришла мать и принялась чепуриться.

— Собирайся уже, — обратилась она к сыну. — Костюм надень, в котором на выпускном был.

— Да мам, какой костюм? Что я как дурак буду? Все пацаны в рубашках и брюках. Не я же жених…

— Там дядька из Москвы приехал. Пусть видит, что и мы, деревенские, не лыком шиты. Мало ли… Нужно поприличнее выглядеть.

— Что, «мало ли»? Думаешь, он меня в Москву пригласит? — хохотнул Ленька и едва успел увернуться от подзатыльника.

— Делай, как говорю, — строго сказала мать.

— А я? — уже приготовилась заплакать Галька. — Я тоже хочу на свадьбу.

— Ну так одевайся… Валику штаны надень. И смотри, не потеряй его. А то мне там тоже нужно будет помогать — то подавать, то со стола убирать.

Мать ушла, и Галька кинулась к шкафу, лихорадочно перебирая свой небогатый гардероб.

— Надень эту кофточку с надписями и юбку джинсовую, тебе так нормально, — посоветовал Ленька.

Он помог одеть Валика, тот сучил ножками и не давался, заливаясь смехом. Наконец принарядили младшего и втроем отправились к соседям. Народ уже сходился со всей деревни принаряженный, оживленный. Во дворе Климовых толпились гости и жадно поглядывали на столы, заставленные всякими закусками.

— Голубцы забыли, — ахнула соседка тетка Настена и кинулась в дом.

Все эти приготовления возбуждали народ. Ленька заметил, что так всегда бывает на праздниках — люди как будто с голодухи набрасываются на дармовщинку. Но к столу хозяева не приглашали, не приехали еще все родственники жениха. Утром, пока Ленька ездил в город, молодые зарегистрировались в сельсовете, потом ходили в церковь венчаться, а теперь сами никак не могли дождаться, когда же можно будет приступить к главному — гульбе. Приехал автобус с родней жениха, и все обступили вновь прибывших.

— Ленька, глянь сколько народу подвалило! — удивилась Галька. — А говорят, что у городских меньше родственников, чем у деревенских. А их полный автобус!

— Да тут и друзья, не только родственники, — смекнул Ленька.

Наконец всех пригласили к столу — и началось. Все было как всегда — и тосты, и пожелания счастья молодым, и вручение подарков, и крики «горько», и длительные паузы, когда все торопливо наворачивали угощение. Долго и солидно выступал дядька из Москвы, которого представили как Дмитрия Николаевича, народ почтительно внимал каждому его слову. Уже потом, когда наелись, выпили и пустились в пляс, Ленька оказался рядом с солидным родственником невесты. Тот закурил, угостил Леньку дорогой сигаретой, неожиданно стал задавать разные вопросы о житье-бытье и планах на будущее. Они потом еще несколько раз находили друг друга в толпе, и Леньке было приятно, что дядька обратил на него внимание. Разговаривал он с ним на равных, и когда Ленька спросил, чем он занимается, тот, не чинясь, коротко сказал, что у него свой бизнес. Ленька вытаращился на высокого гостя — он впервые видел живого бизнесмена. Это тебе не владелец торговой палатки на сельской площади, как Степка Пирогов. Бизнес в Москве — это круто.

— А какой у вас бизнес, если не секрет? — не удержался Ленька от расспросов.

— Я занимаюсь произведениями искусства, — как-то туманно ответил Дмитрий Николаевич.

Друзья отвлекли Леньку от нового знакомого, и он его уже видел только издали. Того окружили родственники и заставили водить хоровод, а потом и плясать под радостное уханье мужиков и визги баб.

Все было как обычно, и даже небольшая потасовка возникла, когда Мишаня Хрущ вдруг вспомнил, что бегал за нынешней невестой еще в восьмом классе и решил ей об этом немедленно напомнить, обняв спьяну и даже попытавшись ее поцеловать. Жених, конечно, не стерпел такой наглости и дал бывшему ухажеру своей уже вполне законной жены в ухо. Тот повалился и с трудом поднялся, имея намерения дать сдачи. Но родственники жениха взяли его в кольцо и выволокли на улицу. Тот обиделся и ушел, издали выкрикивая какие-то угрозы. Инцидент тотчас же забылся — какая свадьба обходится без драк? А здесь даже и не драка, а так, небольшая потасовка.

— Что это за дурачок? — спросил у Леньки Дмитрий Николаевич, пропустивший все самое интересное, потому что у него в начале инцидента зазвонил телефон и он зашел в дом и долго не появлялся. Видать, вел важные переговоры. И, наверное, удачные, потому что вышел довольный, с широкой улыбкой на лице.

— Да одноклассник к Люське пристал, он бегал за ней когда-то, в детстве еще…

Подошла озабоченная мать и велела Леньке забрать сестру с Валиком и идти домой, потому что дитя уже заснуло, а Галька ни в какую уходить не хочет.

— Тебе, кстати, завтра рано вставать, — напомнила мать.

— Сейчас пойду, — ответил недовольно Ленька. Хотя он уже успел и выпить, и наесться от пуза, ему стало обидно — все его друзья намеревались гулять до утра.

— А зачем тебе утром вставать рано? Завтра же выходной, — спросил московский гость.

— В церковь иду, на клиросе петь, — неохотно ответил Ленька. Почему-то он застеснялся городского.

— Так ты что, верующий?

— Ну так… — уклонился от ответа Ленька. — Мать просит, чтобы я помогал в церкви… И батюшка просит. У них петь некому, там хор-то из пяти человек…

— Хорошее дело, — одобрил Дмитрий Николаевич. — А что, церковь у вас как — давно стоит?

— Старая у нас церковь, и батюшка старый.

— Старая — это как понять? Дореволюционная что ли?

— Да нет, что вы. Ее тогда спалили, разрушили. А лет двадцать назад восстановили.

— Ну тогда она не старая, — как-то разочарованно протянул Дмитрий Николаевич.

Ленька почему-то обиделся за церковь.

— Зато у нас там иконы есть старые, батюшка свои привез, потом старики наши некоторые отнесли. Когда в революцию собирались ее разрушить, прежний батюшка надежным людям раздал на хранение, и утварь церковная сохранилась. Те старики уже померли, но детям своим сказали, куда припрятали. У нас знаете какая церковь красивая внутри? К нам даже из города приезжают. Когда восстановили церковь, батюшка вызвал из Москвы знакомых мастеров-художников. Они тут все лето жили вместе с семьями, их по домам разобрали наши люди. Ну и восстановили росписи по стенам.

— Фрески… — поправил его Дмитрий Николаевич. — Кстати, — оживился он, — раз уж я приехал сюда, схожу-ка я завтра тоже в церковь. Посмотрю на вашу красоту, так ли это, как ты говоришь.

— Приходите, — пригласил его Ленька.

Он увидел, как к нему опять направляется мать, и лицо у нее уже злое. Еще наорет при всех или ущипнет. У нее была такая манера: чтобы не показывать свою злобу на людях, могла запросто незаметно для окружающих ущипнуть Леньку, да так сильно, что потом синяки неделю не сходили. Ленька наскоро попрощался с новым знакомым и потянул за руку Гальку. Валик спал у нее на руках, пуская пузыри.

— Возьми его скорее, а то уроню. Уже все руки отваливаются, — пожаловалась Галька.

Мать проследила, как ее дети вышли на улицу и зашли домой. Хоть она вечно была ими недовольна, но знала — ослушаться они не посмеют. Ее авторитет в семье был непоколебимый. Муж с ней тоже всегда считается. Вон даже носа не кажет домой, пока деньги не получит на стройке… Она же ему и подсказала, где требуются рабочие руки, когда на воскресной ярмарке в Полесске услышала разговор двух мужиков: дескать, в городе местные власти задумали возвести элитный району даже финскую команду строителей пригласили. Но нужно набрать чернорабочих из своих, потому что финны все сплошь спецы и на черные работы не согласны. Мать узнала у мужиков, к кому нужно обратиться, и объявила мужу, что наконец нашла ему нормальную работу. Платить обещают в конце каждого месяца. Действительно, первые два месяца отец привозил нормальные деньги, они уже давно таких не видели. Как раз тогда купили Леньке костюм, матери платье выходное, Гальке прикупили одежонки, а главной покупкой была стиральная машина, на которую мать не могла нарадоваться. Это уже был признак настоящего достатка. Но тут вдруг начальство решило рабочих больше не баловать, потому что после каждой зарплаты половина из них устраивала пьянку с дракой, и даже финнам от них досталось. Приревновали местные заезжих иностранцев к своим девчонкам. Финны все как на подбор — рослые, белокурые, рожи сытые, розовые, одеваются аккуратно, пахнет от них хорошо. Видать, и моются каждый день… Даже рабочие комбинезоны стирают регулярно. В выходные гуляют по городу, и все девчонки провожают их горящими глазами. Потому что ко всему финны на девочек не скупились. И в ресторан пригласят, и какую-то мелочишку прикупят в презент. На будущее никаких планов с новыми подружками не строили, но наши дурехи надеялись, а вдруг им выпадет счастливый билет и уедут они с любимым в его чудную заграницу? Уже два месяца рабочим не платили, и как раз вчера звонил глава семейства с новостью, что начальство пообещало заплатить через неделю, если рабочие и по выходным будут пахать. Потому как строительный объект нужно сдать в срок, а сроки-то как раз и поджимали. То есть кругом несправедливость — у финнов два дня выходных, а русские без продыху должны готовить фронт работы для следующей стадии строительства.

— Вот, Валентина, какая несправедливость, — раздраженно сообщил отец. — Им гулянка, а нам паши с утра до вечера. А я, может, без семьи скучаю…

— Ты уж потерпи, Гаврюша, что же делать? Зато скоро закончат строительство, все деньги выплатят, заживем, как люди…

— Финнам платят в десять раз больше и регулярно. Они и домой посылают, и на местных девчонок тратятся, и себя не обижают, — пожаловался муж.

— Слушаю я тебя, Гавриил, и думаю — ваше начальство тоже кое-что кумекает. Дай вам ваши деньги, вы их сразу на девок распустите… Чтобы финнам доказать, что не хуже их!

— Да ты что? — возмущенно выкрикнул Гавриил, и Валентине показалось, что его возмущение неискреннее. Как бы он там себе молоденькую не нашел. Мужику хоть и за сорок перевалило, а из себя видный, за него полдеревни местных девок когда-то передралось, но Валентина всех обошла. Поскольку по характеру настойчивая и своей цели добивается всегда…

Проводив взглядом детей до дома, она проследила, когда в окнах погас свет. Улеглись, значит. На глаза ей попался московский родственник соседей.

Интересно, что он крутился возле ее сына? Она видела, что какой-то интерес к Леньке у него явно возник. Наверное, увидел в нем если не ровню себе, то хотя бы выделил его из толпы сельчан за его внешний вид. Ленька в костюме выглядел неотразимо. Хоть сейчас выдвигай его в депутаты, пусть и молод совсем. Считай, мальчишка. Но неглупый, а наоборот, — рассудительный, лишнего слова не скажет и среди своих дружков авторитетом пользуется. Даже удивительно, в кого он такой головастый. Школу хорошо закончил, хотя она и не видела, чтобы он особо усердствовал над домашними заданиями. Руки у него растут откуда надо. Этим он в отца пошел. Правда, медлительный, ее это всегда раздражало. Но утешало другое: в случае необходимости он мог первым принять нужное решение. Бывали у них в семье случаи, когда именно ему удавалось погасить ссору между родителями. Потому что мать — вспыльчивая и, прямо сказать, характер не из мягких. Она это и сама знала. А отец неуступчив, и своей упертостью выводил ее иной раз из себя. Однажды она не выдержала его упрямства и стукнула кастрюлей по голове. И это в тот момент, когда он возился по хозяйству и держал в руках молоток. Если бы вовремя не подскочил Ленька и не развел их, неизвестно, чем бы кончилась та семейная ссора. Ленька и слова нашел нужные, поговорил и с отцом, и с матерью, чтобы не затевали перепалку, которая могла бы перерасти в потасовку. Оба родителя тогда зауважали сына-подростка. Матери очень хотелось сыну лучшей доли, чтобы не прозябал он в их нищей деревне, а вырвался на простор, пошел в гору, добился в жизни того, что им самим не под силу. Но как? Интересно, о чем же толковали Ленька и этот Люськин дядька?

Утром Ленька отправился в церковь и не удивился, когда в середине службы среди прихожан показался новый знакомый. Тот тихо ходил по церкви, подолгу простаивал у икон, и Леньке даже показалось, что он читает про себя молитвы. Губы у него во всяком случае шевелились. Сегодня из певчих пришло только двое, регент пел со всеми. Остальные, наверное, еще не проспались после вчерашней свадьбы. И прихожан было меньше обычного. Служба прошла как обычно, отец Георгий нараспев читал молитвы, церковный хор подпевал, Нюська стояла рядом совсем сонная, и Ленька иногда толкал ее в бок. Девчонке двенадцать лет, голос как у ангела, ей бы в город, в музыкальную школу, но живет она со стариками — бабкой с дедом, и без нее они совсем пропадут. Внучка им как мать родная. Оба уже совсем древние, едва передвигаются. Родители Нюськи развелись и разъехались по свету еще лет пять назад. И с тех пор появлялись в деревне только от случая к случаю.

Дмитрий Николаевич отстоял всю службу, потом подошел к батюшке, о чем-то толковал с ним. Батюшка слушал, наклонив голову, чтобы лучше слышать. Со слухом у него было не очень. До Леньки донеслись слова отца Георгия.

— А давно ли вы исповедовались?

Что-то тихо ответил Дмитрий Николаевич. Батюшка улыбнулся.

— А это уже личная гордыня, излишнее доверие собственному уму и личному духовному опыту.

Ленька догадался, что Дмитрий Николаевич, по всей видимости, считает, что особых грехов у него нет. О чем и сообщил отцу Георгию.

— Это бывает от недостатка знаний учения Церкви, от богословской необразованности.

Отец Георгий не корил, он ласково улыбался незнакомцу, и Ленька в очередной раз подумал, как дорог ему батюшка.

Церковь опустела, Ленька собрался тоже уходить, но любопытство заставило его помочь матушке Аксинье чистить подсвечники. Гость все еще не уходил из церкви, более того, отец Георгий стал его водить по храму и показывать иконы, рассказывая об истории каждой. Дмитрий Николаевич внимательно слушал. Наконец батюшка закончил экскурсию и все вышли из церкви.

— Так что я вам советую — ходите на исповедь. Я вижу ваш интерес и к богослужению, и к житию святых.

Отец Георгий навесил большой амбарный замок на двери церкви, благословил Леньку и матушку Аксинью и неспеша пошел со двора.

— Хороший у вас батюшка, — сказал Дмитрий Николаевич. — Теперь я понимаю, почему ты поешь в церковном хоре. А иконы у вас действительно старинные, есть уникальные. Они дорого стоят на рынке.

— Каком рынке? — не понял Ленька. — У нас на рынке такими иконами не торгуют.

— Я имею в виду на международном торговом рынке. Есть ведь много людей, которые коллекционируют иконы. У некоторых подобные коллекции стоят целого состояния.

Ленька как-то никогда не задумывался о том, что есть люди, которые тратят деньги на собирательство икон. У них дома висели две — одна еще его бабушки, а вторую мать купила в Полесске в храме, когда зашла туда помолиться за мужа и детей. Она была уверена, что чем больше храм, тем действенней молитва — скорее доходит к Богу. Потому что на небольшие деревни у Господа нет времени, храмов на земле вон сколько, всех держать под своим присмотром невозможно.

— Я завтра уже уезжаю, парень, — вдруг сказал Дмитрий Николаевич. — Дела не ждут.

В подтверждение его слов зазвонил телефон, и Ленька с завистью взглянул на навороченный мобильник москвича. Такие телефоны он еще не видел. В Полесске он всегда захаживал в магазин, где продавались мобильные телефоны. Просто так, поглазеть. Ленька даже не мечтал о собственном мобильном. Да и в деревне мало у кого они были. В этом просто не было необходимости, ведь деревню от края до края можно пройти за пятнадцать минут. Вот у хозяина палатки телефон был, ему это просто необходимо. Владели телефонами и зоотехник, и директор школы, и даже главный бухгалтер местной администрации, которую по старой памяти называли сельсоветом. У некоторых девчонок были телефоны, но им подарили их городские ухажеры, для быстрой связи, — как смеялась Катька Чугунова, первая красавица на деревне.

Дмитрий Николаевич закончил свой разговор и задал неожиданный вопрос:

— А сигнализация у вас в церкви есть?

— Зачем? — удивился Ленька. — У нас сигнализация только в сельмаге. Там же продукты, всякий другой товар. В церкви что людям нужно? Туда только молиться ходят, крестить младенцев, отпевать покойников, венчаться…

— Ну иконы тоже ценность имеют, — напомнил Дмитрий Николаевич.

— Иконы воровать нельзя, — убежденно сказал Ленька. — На них же молятся. Это грех — воровать иконы. Хотя года два назад в деревне Красноармейской обокрали церковь, дьякона даже убили. Но тех людей быстро поймали.

— А сколько случаев бывало, когда грабителей так и не находили. — Веско заявил москвич. — Сторож у вас хоть имеется?

— Сторожа тоже нет. Батюшка же за забором живет. Если что, он услышит.

— Да я так понял, он глуховат, — усмехнулся Дмитрий Николаевич.

— У нас люди другие, — заверил его Ленька. — Никому в голову не придет влезать в церковь, чтобы своровать иконы. Ну, допустим, сворует. А дальше что? Их же продавать нужно. Тут они и попадутся. Кому попало продавать нельзя, а пока найдут покупателей, можно и засыпаться.

— Можно подумать, ты уже давно продумывал план реализации награбленных икон.

Ленька смутился.

— И в голову не приходило. Это я сейчас просто вслух размышляю.

— А ты умный парень, жаль только — очень правильный. А то я б тебя в свой бизнес взял.

Почему-то Леньке последняя фраза собеседника совсем не понравилась. Но подошли уже к дому, и он попрощался с родственником соседей.

— Вечером увидимся, надеюсь, — сказал Дмитрий Николаевич.

Вечером у соседей опять собрались гости. Потому что назавтра новоиспеченный муж забирал свою жену в город, и нынче предполагалась уже гульба, посвященная прощаний. Во дворе опять сновали соседки, хотя непонятно зачем — обычно на второй день доедали то, что оставалось с первого. Не успел Дмитрий Николаевич пройти и двух шагов, как у него зазвонил мобильный. Ленька услышал его слова:

— Все гораздо интереснее, чем я думал. Нет, не новодел. Ты на месте? Молодец. Я позвоню.

Ленька зашел во двор и задумался. Какой странный разговор… Что такое «новодел»? Ему это слово еще не встречалось, хотя Ленька книги почитывал. Не то чтобы он был увлеченным книгочеем, но помимо дуракаваляния с друзьями у него были и другие интересы, которые у его дружков вызывали насмешки. Например, застав его с книгой в руках, сразу начинали дразнить «ботаником» или «мозговым». Прозвища необидные, и Ленька не обращал на них внимания. Тем более что сами же просили потом рассказать что-нибудь прикольное.

Сестра подхватила Валика и отправилась к подружкам. Мамаша, конечно, торчала у Люськи, где же ей еще быть. Для нее помогать на свадьбе все равно, что для других служить в Армии спасения. Слышал он про такую по телику, это когда за бесплатно помогаешь. Правда, как он понял из передачи, нуждались в помощи бедные и убогие. А Люськина семья была не беднее других, просто поприжимистее. Попросту говоря — жмоты, каких мало. На других свадьбах хозяева давали помощницам из остатков кое-какую еду с собой, домой. А Ленька утром что-то не заметил, чтобы у них в холодильнике прибавилось припасов…

У соседей включили на всю мощь проигрыватель, и это послужило сигналом для гостей. Народ опять повалил, но уже не в таком количестве. На второй день обычно приглашали не всех подряд, а избранных. Ленька сегодня к таким и относился, поскольку мамаша задарма ишачила и вчера, и сегодня. Одной посуды сколько перемыла, жаловалась она утром за завтраком.

Ничего особо интересного не происходило, опять пили, жрали. Кричали «горько», танцевали до опупения, и Ленька с дружками нажрался водки. Как-то именно к ней у него особой тяги не было, но пивом хозяева не запаслись, пришлось приналечь на водку. Когда ему уже совсем поплохело, было еще довольно рано. Но его сморил сон — все-таки утром пришлось встать пораньше, а лег накануне поздно, и Ленька отправился домой. Он отрубился сразу же и спал очень крепко. Где-то среди ночи услышал звук мотора проезжающей под окнами машины, удивился сквозь сон: кто это у них ночью разъезжает? И опять отрубился.

Утром мать приказала натаскать полную ванну воды. Собиралась затеять стирку. Ленька видел, как к дому соседей подъехало такси, как высыпала родня, провожая московского гостя. Ему надавали в дорогу компотов и варенья, и он препирался, что возьмет только две банки, потому что тащить на себе от машины до поезда не собирается. Двоюродный Люськин дядька вызвался проводить, чтобы помочь на посадке, но Дмитрий Николаевич наотрез отказался. Как сказали бы в телесериале, в довольно грубой форме. Хозяева дома даже смутились и заробели, было неловко перед соседями. Но Дмитрий Николаевич смягчил тон и объяснил, что у него еще дела в городе Полесске, и потому он не может обременять себя лишним грузом. Все расцеловались, и высокий гость укатил. Машина так резво взяла с места, что подняла тучу пыли, и провожающие еще долго чихали и кашляли.

Ленька потерял всякий интерес к происходящему у соседей и, натаскав воды, решил сходить к отцу Георгию. Тот вчера просил прийти к нему и наколоть дров. Пилить-то он сам еще мог, но вот колоть уж сил не хватало.

Дверь к батюшке была нараспашку, Ленька и не удивился. Летом с утра многие двери не закрывают, и так жарко. Он окликнул отца Георгия и услышал слабый стон. Ленька кинулся в комнату и замер на пороге — батюшка лежал связанный, в штанах и рубахе, на лбу у него засохла кровь, рот был завязан полотенцем.

— Отец Георгий, — бросился Ленька к батюшке и первым делом развязал полотенце. Тот тихонько выдохнул:

— Развяжи меня и укрой одеялом. Знобит что-то…И водички дай попить, все во рту пересохло… Позови Клавдию Ивановну, нехорошо мне…

Ленька размотал веревки на руках и ногах батюшки, уложил его поудобнее и накрыл одеялом.

— Кто на вас напал? — Ленька с жалостью смотрел на осунувшееся лицо батюшки. Тот и так был худенький, сухонький, а теперь еще и бледный, как говорят старухи, — как полотно.

— Какой-то чужой, на машине приехал… Я ночью услышал, как кто-то возится с замком на дверях церкви. Встал посмотреть. Подошел, спросил: кто там балует? А сзади меня кто-то по голове и огрел. Пришел в себя уже на кровати, связанный. Посмотри, взломали замок или нет?

Ленька бросился к церкви — так и есть. Замок уж на что пудовый был, разворочен и валяется на пороге. В церкви свет горит и половина икон исчезли. Только темные проемы на их месте.

Ленька чуть не заревел от обиды. Почему-то сразу вспомнился разговор с Дмитрием Николаевичем, его расспросы: есть ли в церкви сторож, сигнализация… Неспроста он так долго крутился в храме, все высматривал, к матушке Аксинье подходил во время службы, вопросы задавал, указывая на иконы. Батюшку внимательно слушал, когда тот иконы показывал, радуясь, что городской человек интересуется старинными иконами… А вчерашний подозрительный телефонный разговор с кем-то? Он сказал: «Все гораздо интереснее». Может, имел в виду как раз иконы?

Ленька первым делом побежал к фельдшерице, Клавдии Ивановне. Она заохала, прихватила с собой видавший виды медицинский чемоданчик, и, переваливаясь с ноги на ногу как уточка, поспешила за Ленькой.

У отца Георгия повысилось давление. Рана, к счастью, оказалась неглубокой. Клавдия Ивановна обработала ее, наложила шов и повязку.

— Вы полежите, батюшка, милицию мы сами вызовем, — упредил просьбу отца Георгия Ленька и бросился к дому участкового Павла Семеновича, которого за глаза в деревне называли просто Павликом за его совсем молодой возраст. Участковому было всего двадцать три года. Он уже в своей милицейской форме собирался выходить со двора. Ленька скороговоркой рассказал, что приключилось ночью, и они вдвоем отправились к церкви. За ними через забор наблюдали любопытные односельчане. Почти все спрашивали, что случилось, но Павлик досадливо отмахивался рукой. Попробуй скажи, — толпа набежит, а сборище народа возле церкви это как раз то, что меньше всего нужно.

Павлик прежде всего поговорил с отцом Георгием, тот слово в слово повторил все, что уже успел сообщить Леньке.

— Поможешь мне, — обратился Павлик к Леньке. Тот с радостью согласился.

— Постой пока у ворот, не пускай никого. Нужно определить по следам, сколько народу было. Пока известно, что двое: один вскрывал замок, второй ударил батюшку. Может, был и третий, в машине сидел. У церковных ворот совсем свежие следы протекторов.

Ленька кинулся к воротам. Действительно, следы от колес машины.

Павлик зарисовал рисунок протекторов, потом снял слепки следов обуви у церковной двери, послал

Леньку спросить, где именно батюшку подстерег нападающий. Батюшка не стал объяснять, он встал с кровати, надел подрясник и направился к Павлику.

— Отец Георгий, вам же велела Клавдия Ивановна лежать, — огорчился Ленька, что батюшка нарушает постельный режим. А выглядел он неважнецки — бледный, под глазами синева.

— Ничего, Леня, мне полезно пройтись, — заверил его батюшка и указал Павлику, где именно получил удар по голове. Павлик присел на корточки, стал внимательно изучать землю, потом вообще лег на живот, чуть ли не вынюхивая следы и разгребая траву. Ленька увел батюшку в дом, хотя тот слабо сопротивлялся, доказывая, что должен помочь, чем может.

Пока милиционер возился, изучая территорию церковного двора, из дома напротив высунулись люди, потом подошли к забору и уже собирались зайти во двор, но Павлик крикнул:

— Степаныч, никого не пускай. А то мне здесь все следы затопчут.

— Да что случилось? — спросил Степаныч, из-за спины которого уже высовывались его жена, теща и соседи из следующего дома.

— Ограбление. Из церкви вынесли иконы.

— Батюшки! — взвизгнула теща Степаныча — заполошная бабка Устинья. — А что за иконы? Там и наши были, моей бабки, я их в дар церкви отдала.

— Опись еще не сделали, — солидно заявил Павлик.

Бабка Устинья уже не могла устоять на месте, и громко объявив, что пойдет сообщит подружкам неслыханную новость, припустила по улице.

Народ все прибывал, но Степаныч, как настоящий охранник, никого за церковную ограду не пускал.

— В город звонить будешь? — спросил он у Павлика.

— Сейчас все улики соберу и позвоню.

Павлик разве что носом землю не рыл. Ленька помогал ему изо все сил, шаря глазами по траве, в надежде найти эти самые улики.

Пришла старушка Аксинья, которая обычно стояла за свечным столиком и продавала свечи и иконы, а также принимала записочки об упокоении и о здравии. В ее же обязанности входила уборка храма.

— Аксинья Петровна, двор когда убирали? — спросил у нее Павлик.

— Да вчера после службы и убирали.

— Никто больше не приходил в церковь?

— Да нет, после службы батюшка церковь запер. А так сюда во двор никто не приходит.

— Видишь, Леонид, ни тебе окурка, ни бумажек… Грабители здесь не задерживались. Видать, подъехали ночью, точно зная, что батюшка уже спит, у соседей тоже свет не горел. Так что они сразу принялись за замок. Но на всякий случай один стоял на стреме. А интересно, батюшка ведь у нас плохо слышит. Как же он услышал, что замок ковыряют?

Ленька пожал плечами.

Пошли опять к домику батюшки.

— А здесь смотри, следы волочения. Как батюшку по голове стукнули, он сознание потерял, и этот гад его тащил по траве. И хотя трава поднялась, все равно не полностью. А вот наконец и полноценный отпечаток обуви… — обрадовался Павлик и присел у порога батюшкиного дома, где на глинистой поверхности отпечатались четкие следы обуви.

— Размер примерно сорок четвертый. А у того, кто взламывал замок — сорок второй.

Ленька с уважением воззрился на Павлика. Надо же какой, оказывается, классный спец, прямо на глаз размер обуви отличает.

Зашли вдвоем в дом. Батюшка лежал на кровати — маленький, несчастный, и его лицо выражало такую скорбь, что у Леньки дрогнуло сердце.

— Отец Георгий, вы не переживайте так, мы обязательно найдем грабителей, — пообещал Павлик.

— Это не наши, это чужие. Они на машине приехали. Как же вы их найдете? — недоверчиво спросил батюшка.

— Так вы и машину видели?

— Да, когда я вышел во двор, тот, который взламывал замок, с фонариком стоял. Повернулся ко мне, и луч света скользнул по машине. Она стояла за воротами с выключенными фарами. У него такая каска, а в ней фонарь.

— Как у шахтеров?

— Похоже…

— А как вы услышали, что замок открывали? У вас же, батюшка, извините, со слухом не очень…

— Да сплю я плохо. Часто ночью просыпаюсь. Проснулся, — а за окном свет мелькнул. Наверное, в этот момент тот с фонариком голову повернул, что ли… Я удивился. А тут железо лязгнуло. Этот звук я расслышал. Тихо ведь ночью, все уже улеглись…

— А на часы вы посмотрели, когда выходили?

— Да было уже полчетвертого.

— А цвет машины не заметили? Про номер даже не спрашиваю…

— Машина серая или белая, светлая одним словом, номера не было видно. и не до того мне было. Я только успел несколько шагов сделать, тут меня и ударили.

— А какой размер обуви вы носите, батюшка? — спросил Павлик.

— У меня нога небольшая, я ношу тридцать девятый.

— Теперь нужно составить опись пропавших икон.

Батюшка порывался опять встать, но в дом зашла обеспокоенная Аксинья.

— Вот она вам все и расскажет, — сдался батюшка, потому как Ленька чуть ли не держал его за руку, чтобы тот не вставал с кровати.

Степаныч по прежнему отгонял от ворот Любопытных соседей и, как регулировщик, командовал зычным голосом:

— Все отошли на три шага от забора. А то вдруг тут тоже следы какие-то… Ванька, я все вижу, слезай с забора. А ты куда, Фомич? А ну, все назад!

В церкви что-то происходило, и народ изнывал от любопытства.

Наконец Павлик, Аксинья и Ленька вышли из церкви. Милиционер спрятал бумажку в карман и объявил:

— Расходитесь, граждане, по домам. Кстати, сегодня рабочий день, если кто забыл:.. Я сейчас вызову следователя из города. Так что нечего путаться под ногами.

Люди медленно и неохотно стали расходиться.

— Павел Семенович, у меня тут есть соображения, — тихо сказал Ленька. — Только надо с глазу на глаз. А то вдруг я ошибаюсь… Зря на человека напраслину наговорю.

— У тебя что, есть подозреваемые?

— Предположительно…

— Ну давай, выкладывай…

Аксинья ушла к батюшке, народ разошелся, Ленька стал рассказывать.

— На свадьбу к Люське родственник приехал — Дмитрий Николаевич. Ну мы с ним разговорились, я ему сказал, что пою в церковном хоре. И он пришел вчера на службу. Но не к началу. Ему вовсе не на службу нужно было, он все иконы изучал. Внимательно так, подолгу стоял у некоторых, чуть ли не принюхивался. Я все видел, потому что стоял к нему лицом. Потом он Аксинью позвал, выспрашивал у нее что-то. Меня тогда это не удивило, я знаю, что городских иконы интересуют. Особенно старинные. А он у меня до этого расспрашивал: когда храм восстановили, откуда иконы, есть ли старинные…Потом батюшка его водил по церкви, он же всегда радуется, когда люди интересуются нашими иконами… Я тогда подумал, что Дмитрий Николаевич их рассматривал как в музее старинные картины. А сегодня меня осенило — неспроста это.

— А почему ты думаешь — неспроста? Человек действительно может интересоваться, просто из любопытства. А, может, он человек образованный, расширяет свой кругозор…

— У него бизнес, он сам сказал, произведения искусства. Значит, торгует ими. А ведь старинные иконы — те же произведения искусства.

— С этим я согласен. Но понимаешь, Ленька, если человек интересуется искусством, это еще ничего не доказывает.

— А знаете, что он у меня еще спросил? Есть ли при церкви сторож и сигнализация. Такие вопросы из любопытства не задают.

— И тут ты прав, Ленька, — задумчиво сказал Павлик. — А ну-ка, вспомни, что еще такого необычного спрашивал родич Климовых?

— Он мне рассказывал, что старинные иконы очень ценятся на рынке. На международном торговом, — уточнил Ленька. — И что есть люди, которые их коллекционируют, старинные иконы целого состояния стоят… Он еще такое слово сказал — «новодел». Это что означает?

— В общих чертах — как бы подделки, по образцу оригинала.

— Так Дмитрий Николаевич по телефону кому-то сказал про что-то — «это не новодел». Может, это про наши иконы?

— Очень может быть… А что он еще говорил? Припомни…

— Что все намного интереснее, чем он думал… И мне сказал, что взял бы меня в свой бизнес. Но я слишком правильный.

— А с чего он вдруг о твоей правильности заговорил?

— Когда я сказал, что иконы красть нельзя, на них люди молятся…

— Так, Ленька, у меня есть кое-какие соображения. Пойду-ка я позвоню в районное отделение милиции. Дам наводку по твоим словам.

— А можно я с вами?

— Хочешь подсказать, если вдруг что упущу? Ну пойдем, — усмехнулся Павлик. — Только учти — это все большая тайна. Государственная. Кстати, зачем тебе техникум? Поступай лучше в школу милиции. Котелок у тебя варит, наблюдательный, выводы умеешь делать прямо на ходу… В милиции такие люди нужны.

— Да мать меня все в этот техникум хочет сбагрить, говорит, специалисты по дереву всегда на кусок хлеба заработают.

— Но если тебя это не привлекает? Представляешь, скука какая? Милиционером гораздо интереснее… Или ты сам рвешься по дереву работать? Тогда другое дело.

— Не, я просто не хочу с мамашей спорить, она у нас сильно сердитая.

— Ну да… — согласился с ним Павлик, который хорошо знал Ленькину мать, довольно скандальную и злоязычную женщину. Просто поразительно, чтобы у такой матери сын был полной ее противоположностью… — Если хочешь, я с ней поговорю. Скажу о твоих талантах. Каждой матери приятно, когда у ее дитяти есть таланты, а главное — что их замечают посторонние люди.

— Я не против, — улыбнулся Ленька. Но смущенно спросил: — А то что я в церковь хожу, это ничего?

— Наоборот, ты зато твердо знаешь, что грех, а что не грех. Будешь честным милиционером.

Зашли в здание сельской администрации, где у Павлика был свой кабинет. Ленька навострил уши, когда слушал разговор милиционера с неким Никитой Александровичем, как понял по тону Павлика, — человеком уважаемым.