22 февраля

Денис валялся дома. Прикидывал, каковы шансы раскрутить Рыбака на командировку двух-трех сотрудников «Глории» в США. По всему выходило, что никакие. Впрочем, Рыбак — клиент малопредсказуемый, а вдруг ему гипотеза о том, что Комарова собираются переправить в США, покажется правдоподобной?!

Позвонил Макс. Порекомендовал полистать «Футбол сегодня», там-де есть любопытные новости про вчерашнюю игру «Буревестника». Денис не стал покупать газету, залез в Интернет, посмотрел электронную версию. То, о чем говорил Макс, он нашел быстро.

Как Денису уже было известно, «Буревестник» проиграл «Бонавентуре» 0:1. Матч привлек общественное внимание помимо всего прочего и потому, что в стартовом составе вышел Давид Рошфор. Оказалось, что играл он недолго и запомнился двумя эпизодами. На тринадцатой минуте Рошфор получил желтую карточку за игру рукой. На двадцать седьмой в пылу борьбы после остановки игры французский форвард московской команды закричал арбитру: «Я те щас свистну!» — и тут же увидел вторую желтую карточку, то есть был удален с поля. Все очевидцы утверждают одно: Рошфор кричал по-русски.

Денис некоторое время тупо смотрел в экран компьютера, соображая, что это все значит. Француз заговорил по-русски. И что? На пресс-конференции он по-русски не говорил. И вообще не говорил. Вроде бы. К нему был прикреплен переводчик.

Стоп! Это все неважно. Важно вот что. Антон Комаров мог бы приехать посмотреть на игру, потому что француз был его кумиром, но по иронии судьбы вышло так, что он занял его место. Что делать? Допрашивать сколько-то там тысяч болельщиков? Дать объявление через телевидение и спортивные газеты для тех, кто его видел? Что это даст? Ничего не даст. Наверняка откликнется полно психов, которые ничего не видели, а то и на игре не были.

А если… если Рыбак?! Если он это все делает специально?

Да нет, это безумие какое-то, что же он, купил француза, которому нужно платить уйму денег, и поставил на место Комарова, только чтобы спровоцировать того вернуться? Не может быть. Да и неважно.

Еще один телефонный звонок. Снова Макс?

— Дэнис? — вопросил знакомый голос с ударением на первый слог.

Не может быть, подумал «Дэнис».

— Дэнис, могу вас… тебя… навестить? — Это был Рошфор. И он действительно говорил по-русски.

«Дэнис» соображал недолго: дилемма была лишь в том, позвонить в службу безопасности «Буревестника» или не стоит? Не стоит. Если что-то важное (а похоже, что так) и если они его перехватят… Не стоит.

— Записывайте адрес, Давид.

Рошфор появился через тридцать пять минут. Выглядел он с точки зрения Дениса ужасно: в руке у него была бутылка портвейна «777». И она была пуста.

— Вы на такси? — спросил Денис.

— Черта с два, — радостно и почти без акцента сказал Рошфор. — Мне говорили, что в Москве ужасное движение. Я должен был это проверить. Дэнис, выпьем на брудершафт?

Денис отрицательно покачал головой.

— Почему? — расстроился Рошфор.

Денис пытался оценить его состояние. Он, очевидно, пьян, но еще вполне адекватен.

— Если хотите, мы можем и так перейти на «ты».

— Уже перешли, — безапелляционно заявил Рошфор и пошел бродить по квартире.

— Вы слишком хорошо говорите по-русски для человека, который провел здесь несколько дней.

— Маленький обман, — доверительно сообщил Рошфор.

— Я догадался. Но почему? И откуда такой язык? И произношение?

— А, ничего особенного. Сорбонна. Три года учил. «Экзистенциальные мотивы в творчестве Достоевского, повлиявшие на Жан-Поля Сартра и Альбера Камю». Раньше я лучше говорил, но давно практики не было.

— Вот это да! — присвистнул Денис. — Но почему об этом никто ничего не знает?! Я же читал о вас, там какая-то чушь про тяжелое детство.

— Это легенда, так в футболе существовать лучше. — Рошфор нашел диван и развалился с максимальным комфортом. — Только, Дэнис, прошу тебя, никому ни слова!

— Поздно, уже газеты напечатали, что ты судью послал.

— Черт!

— Да.

Помолчали. Потом Денис осторожно спросил:

— Могу я поинтересоваться, что тебя подвигло мне позвонить? Я, знаешь, не самый большой знаток творчества Достоевского. Да и футбола, кстати сказать.

Рошфор тяжело вздохнул:

— Дэнис, я расстроен. Я поссорился с женой, она отказалась приехать в Москву. Я неудачно сыграл первый матч.

— Бывает, — посочувствовал Дэнис.

— А ты дал мне свою визитку.

Денис вспомнил, что имеет дело с человеком иной формации, нежели обычно. Этот человек привык к тому, что он является объектом всеобщего внимания, предметом поклонения, и тут на его пути оказывается этот смурной русский, который даже не хочет взять у него автограф. Наверно, мужик просто ищет сочувствия у того, кто не похож на обычное его окружение.

И тут Рошфор добавил:

— И ты детектив.

— А это имеет какое-то значение? — осторожно спросил Денис.

— А как же. Я с детства хотел быть детективом.

Денис вздохнул. Подобные излияния он слышал раз двести.

— Слушай, у тебя есть еще выпить?

И это Денис слышал много раз. Что ж делать, пришлось угостить иноземного гостя заначенной бутылкой Бехеревского ликера. Денис небезуспешно прятал ее от набегов Турецкого и дяди, сам же иной раз добавлял в кофе.

Вооружившись спиртным, Рошфор вернулся к событиям последних суток.

— Утром перед игрой нас разбили на пары и приказали в течение почти двух часов выполнять различные упражнения на выносливость и технику. Мне пришлось преодолеть двадцать два ускорения по сто метров!

А вечером после игры по кабельному телевидению показывали матч Кубка Италии. Но я настолько устал, что заснул, не дождавшись финального свистка. Вот! — И француз сделал хороший глоток прямо из бутылки, игнорируя предложенный бокал.

— Потом я просмотрел французскую прессу и узнал ужасную вещь. Мне хотят поставить памятник.

— Поздравляю.

— Спасибо. Но так дела не делаются! Марсельский клуб, в котором я начинал карьеру, решил поставить какую-то скульптуру у центрального входа на стадион, — горестно пожаловался Рошфор. — Мне ничего не сообщили, я узнал обо всем из газет, кроме того, инициативу эту высказал мой бывший тренер Фикшич, с которым мы друг друга терпеть не можем, так что все это вдвойне подозрительно! Наверняка получится какая-то гадость. Я, может, сам давно об этом размышлял, может, у меня свой проект есть, — поделился Рошфор.

У него — проект, подумал Денис. Он — размышлял! Ну губа не дура. Интересно, великие спортсмены все такие нарциссы?

— И какой же у тебя проект?

— На самом деле я не определился, — признался Рошфор. — Я хочу, чтобы меня изобразили или с «Золотым мячом», или в «Золотых бутсах». А еще специально для тех, кто меня не любит, — с золотыми половыми органами! Только боюсь, что украдут.

— Непременно украдут. Хотя это, конечно, сильно, — оценил Денис.

— Это ерунда, — сказал Рошфор. — Не такое воровали. У меня есть приятель-аргентинец, мы с ним в Испании вместе играли. Стоппер.

— Что такое стоппер?

— Центральный защитник. Однажды он нашел под стеклоочистителями автомобиля письмо, из которого узнал, что его десятилетний сын похищен и злодеи требуют за него кучу денег. Когда в клубе узнали, все были в панике. Но только не мой приятель-аргентинец. Оказалось, что его киднепингом не удивили. Когда он жил на родине, там каждый день кого-то крали и продавали обратно. Но то в Аргентине, а это в цивилизованной Испании. Однако мой приятель запретил вмешиваться полиции и заявил по телевидению, что не заплатит ничего!

— И чем кончилось? — с интересом спросил Денис. На его счету была пара дел с киднепингом, но такого оборота он еще не встречал.

— А ничем! На следующий день несчастный заложник пришел домой как ни в чем не бывало и сознался, что сам «организовал» собственное покушение, а деньги ему понадобились, чтобы вернуться в Аргентину, потому что там жить гораздо веселее.

Смех Дениса оборвал звонок в дверь.

Кто бы это ни был — кошмар в любом случае, обреченно подумал Денис. Он поплелся в прихожую и открыл дверь. Оказался — Турецкий. Он хотел было что-то сказать для приветствия, но тут увидел у Дениса за спиной Рошфора с бутылкой Бехеревки и несколько раз молча открыл и закрыл рот. Потом все же проговорил:

— Ты же вроде не пьешь… — Прозвучало это почти укоризненно, что для Турецкого было и вовсе неподходяще.

— Я-то не пью, — согласился Денис, — а вот Давид — очень даже. Кстати, Сан Борисыч, вы вроде хотели у него автограф взять? Рекомендую попросить, чтобы он расписался на бутылке.

— Хорошая мысль, — прокомментировал Рошфор. — Однажды на каком-то аукционе мой бывший тренер Фикшич продал за хорошие деньги пустую бутылку, которая где-то осталась от меня, а он, видите ли, подобрал. Скотина.

— Он что, все понимает?! — поразился Турецкий.

— И понимает, и, как видишь, сказать может.

— Ща, — вполне по-славянски подтвердил обладатель «Золотого мяча» и «Золотой бутсы», — только допью.

Фикшич. В который раз уже всплывает это имя? Во второй? В третий? Нет, тот же Рошфор упоминал Фикшича как минимум трижды. Но еще до этого Денис уже слышал о югославском тренере.

Почти с самого начала этого дела, едва ознакомившись с биографией Комарова, он озадачился вопросом: почему Антон удрал из «Буревестника» после матча с Саудовской Аравией? Не удрал, так, по крайней мере, сразу высказал Рыбаку свое желание уйти из «Буревестника». Что-то случилось там, в Саудовской Аравии, что послужило толчком к этому. Там, в Эр-Рияде, вообще много чего случилось, Антон вел себя эксцентрично, в ворота, например, встал, потом много мячей наколотил. Неважно, что сделал Комаров. Важно, что…

За сборную мира играла куча выдающихся игроков со всего света. Комаров там сошелся с украинцем Паламарчуком. Отсюда в свое время был сделан вывод, что это знакомство и послужило импульсом к его побегу в Киев. Но это же ровным счетом ничего не значит! Просто был среди двадцати двух еще один человек, говорящий по-русски, вот Антон с ним и общался. На самом же деле идея о переходе в киевский «Восход» принадлежала Кролику и просто упала на благодатную почву.

Помимо Паламарчука и других футболистов там был еще тренер Фикшич. Тот самый югослав, а точнее, серб, который сказал игрокам, что почти никого из них не знает, поэтому пусть делают что хотят. Себастьяна Фикшича Антон Комаров встретил в Саудовской Аравии! Вот с кем он там весьма неформально общался! Об этом же, кстати, свидетельствовал Давид Рошфор, столкнувшийся с ними в аэропорту. Тогда еще его Фикшич с Антоном и познакомил. Тот самый Фикшич, которого Рошфор терпеть не может, причем это чувство у них взаимное. Но в аэропорту Эр-Рияда Фикшич был со своим бывшим игроком непривычно любезен. Почему? У него было хорошее настроение, свидетельствует Рошфор.

Тренер символической сборной мира провожал русского футболиста в аэропорту. Важно ли это, в самом деле? Возможно. Не исключено. Вероятно. Надо еще раз все обдумать.

Фикшич оказался под впечатлением игры молодого русского и вознамерился заполучить его в свою команду? Какую команду? А в любую. Ведь Фикшич на тот момент был безработным тренером. В следующую свою команду.

Помнится, Денис просил Макса составить справку по этому Фикшичу, где он и чем занимается, и, помнится, Макс это сделал. И, помнится, Денис даже ее читал. Только вот из самой справки ничего не помнится. Ох уж этот футбол…

Денис сел за компьютер, открыл директорию «Антон Комаров» и выудил оттуда файл со странным названием — «Плохой пожарник Фикшич. doc». Почему пожарник?

Родился в 1950 году в Сараеве (Югославия).

Выступал за клубы «Слобода», «Партизан», «Фенербахче» (Турция), «Сарагоса» (Испания). Провел два матча за сборную Югославии. В 1982 году закончил карьеру игрока.

Тренировал команды «Партизан» (1985–1988), «Фенербахче» (1988–1991), «Бонавентура» (1992/93, 1995, 2003), «Милан» (1994), «Интер» (1996/97, 2000), «Ювентус» (1998/99).

Вчера днем Себастьян Фикшич был официально представлен журналистам в качестве нового главного тренера «Бонавентуры». Известный сербский специалист подписал контракт на полгода с возможностью продлить его еще на сезон, в случае если «Бонавентура» удачно завершит нынешнее первенство. Речь идет о победе в Лиге чемпионов или путевке в еврокубки.

Новый наставник римлян стал первым тренером в истории итальянского футбола, которому выпала честь работать со всей Большой четверкой, — он руководил всеми тремя признанными грандами итальянского футбола «Ювентусом», «Миланом», «Интером» и «Бонавентурой».

Большую часть тренерской карьеры новый рулевой римского клуба посвятил как раз итальянским клубам, а наибольшего успеха добился с «Бонавентурой», с которой в 1992 году выиграл и первенство, и Кубок страны. Этот успех произвел такое сильное впечатление на президента римлян Винченцо Кандолини, что тот изменил себе (обычно он менял тренера чуть ли не дважды за сезон) и целых два года даже не помышлял об отставке Фикшича. Более того, позже он дважды возвращал серба в команду, надеясь на повторение чуда. Кстати, в предпоследний раз (в 1995 году) Фикшич провел на посту главного тренера «Атлетико» всего… 12 дней. Клуб же в конце концов покинул элиту.

Неудачным получилось и возвращение Фикшича в «Интер» в 2000 году. Неприятности начались уже на старте сезона, когда купленный по личной инициативе Фикшича уругвайский вратарь Чавес Кероби не только не оправдал возложенные на него надежды, но и принес «Интеру» значительные убытки, решив прямо по ходу сезона завершить карьеру. Кроме того, Фикшич настроил против себя болельщиков и футболистов, раскритиковав уровень мастерства игроков в местной прессе. За это ему даже пришлось публично извиняться. А по итогам сезона-2000 «Интер» занял позорное 13-е место. Фикшич же разорвал контракт и с тех пор не занимался тренерской деятельностью, хотя на отсутствие приглашений не жаловался. Удивительно, но он неизменно пользуется колоссальным спросом на футбольной бирже.

Неудачи последних лет ничуть не подорвали имидж Себастьяна Фикшича. Он по-прежнему остается одним из самых уважаемых европейских наставников, получает приглашения тренировать сборные мира, консультирует и комментирует работу своих коллег на радио. Его отличают уверенность в своих силах и умение анализировать ситуацию — качество, которым он обязан одному из своих хобби — карточной игре в бридж. Фикшич даже неоднократно участвовал в чемпионатах мира по бриджу, пару раз доходя до финала. В футболе его успехи все же гораздо скромнее, и тем не менее непостижимым образом он сумел обеспечить себе имидж специалиста эстра-класса, иначе его не приглашали бы суперклубы.

Вот только «пожарного», умеющего спасать команды от расставания с элитой, из него никогда не получалось. А «Бонавентуре», балансирующей на грани вылета, сейчас нужен именно спасатель.

Фикшич никогда не славился мягким характером. Благодаря тренеру «Бонавентура» сразу же вышла в лидеры итальянского чемпионата по… суммарным штрафам, наложенным на игроков. Голкипер (между прочим, вратарь сборной Италии) за ночной визит в дискотеку в период восстановления после травмы вынужден был в качестве наказания заплатить в клубную кассу ни много ни мало — 50 тысяч евро! На 5 тысяч евро теперь в клубе штрафуют за опоздания на тренировку. На 10 тысяч оштрафовали двух защитников за драку после тренировки. На 20 тысяч — еще одного игрока за критику тренера по поводу чрезмерно оборонительной модели игры, которую он осторожно высказал в телевизионном ток-шоу. Этот уже продан во Францию. По некоторым слухам, «Бонавентуру» вообще ждут «большие кадровые изменения».

«Большие кадровые изменения». И ведь эта справка была готова уже несколько дней назад! И Денис ее уже читал! И что? А ничего. Стыдно? Нет. Ведь даже если бы он оказался проницательней в свое время, это ничего бы не дало, потому что реактивный Комаров за это время успел уехать в Киев и смешать все карты.

Денис оторвался от компьютера. Из кухни раздавался хохот. Денис поплелся туда.

— Дениска, — обрадовался Турецкий, — хорошо, что ты здесь.

— А где мне еще быть? Это вроде моя квартира пока.

— Само собой. Я не в том смысле, я в смысле — рад тебя видеть. Потому что у меня новости для тебя есть. Я думаю, что наш молодой вундеркинд…

— Отправился на Апеннины, — хмуро закончил за него Денис.

Турецкий молча открыл рот. А Давид Рошфор меланхолично заметил:

— В Италии защитники совершенно зверские. У меня там с самого начала не заладилось. Зря это он. В Испанию надо было.

Итальянская версия. Американец Дик Слай, восторженно брызгая слюной, вернул его в двадцать первый век:

— «Формула-1» — это потрясающе. По зрелищности не уступает ни бейсболу, ни футболу. Тысячи людей на трибунах автодромов, миллионы — у экранов телевизоров два часа с азартом наблюдают за болидами, носящимися по трассе с бешеной скоростью, видят автомобиль считанные секунды, не всегда успевая различить даже шлем пилота. Я несколько раз смотрел вживую — незабываемо. А вы сидели внутри…

— Это было так давно, что все чувства, которые я тогда испытывал, в смысле скорости, сегодня доступны в любом самом обычном автомобиле, — проворчал Кандолини.

А в смысле всего остального не дай бог кому-то еще это испытать. Он сломал третий, четвертый и пятый шейные позвонки и вывихнул обе руки. Его доставили в больницу на три четверти мертвого. У него был полный паралич, полная потеря чувствительности, так что тело можно было проткнуть насквозь в любом месте, и он бы не испытал боли. Только страшно и резко саднили сломанные позвонки. Язык западал и перекрывал дыхание. Его прикрепили к нижней челюсти чем-то вроде прищепки, но дышать все равно было тяжело. Каждый вдох отдавался хрипом. Человеческие лица он видел, только если смотрел на них натужно, сосредоточенно и достаточно долго, иначе — расплывчатые, ни на что не похожие очертания. Но от напряжения зрения начинала кружиться голова, и он предпочитал вообще не смотреть, кто подходит к его кровати, иногда угадывая по голосам, а скорее по интонациям, что вот появился врач и отдает приказания медсестре, или пришла Мария — сестра… Родным, наверное, сообщили, что произошла авария…

Закрытые глаза не приносили темноту и покой. Снова и снова он видел трассу, перечеркнутую следами шин, корпус болида впереди и еще один справа, слышал отчетливо, как будто это происходило прямо сейчас, скрежет железа, шипение искр, собственный крик и грохот удара.

Он помнил, как бросил руль, когда болид взлетел и стал бешено вращаться в воздухе, помнил, как его вышвырнуло из машины, как он летел, словно с высоченного трамплина в воду, только вместо воды был бетонный забор. Он помнил резкую боль вначале в кончиках пальцев выставленных вперед рук, потом в плечах, потом хруст и оглушающий удар шеей обо что-то твердое. Он потерял сознание совсем ненадолго, очнулся, когда укладывали на носилки, и все силился повернуть голову посмотреть, что осталось от автомобиля, разбился ли он, можно ли восстановить его к следующей гонке? Но голова не желала поворачиваться.

Винченцо еще очень повезло, что хирургом, к которому его доставили, был Сильвио Росси — врач от Бога, самый талантливый и самый упрямый «костоправ» в Италии. Росси встретил носилки на крыльце и вместо приветствия прорычал в адрес Винченцо витиеватое и многословное, но, в сущности, добродушное ругательство. Гонщика поместили в палату на четверых, где лежали больные только с переломами позвонков. После рентгена его положили на спину на гладкую доску, покрытую простыней. Огромный толстый кожаный ошейник охватывал его шею, подпирал подбородок и ремнями был прихвачен к доске, так чтобы голова не сдвинулась ни на миллиметр.

Через несколько дней или недель, он потерял счет времени, вернулась чувствительность к ногам, они вдруг стали двигаться сами по себе, словно устав лежать без движения. Тогда их тоже привязали. А для надежности еще придавили какими-то грузами. Потом вместо ошейника наложили огромный гипсовый панцирь, он закрывал всю грудь, всю шею и голову сзади.

Сколько еще прошло времени? Может быть, месяц? Постепенно стала возвращаться чувствительность во всем теле. Заныли вправленные после вывиха руки, засаднили пролежни, то тягостно-ноющая, то острая боль возникала непредсказуемо в самых разных местах, приходила и уходила, чтобы снова вернуться. Речь восстанавливалась с большим трудом, руки оставались неподвижными, только на правой руке ожил указательный палец.

Но, почувствовав после долгого перерыва свое тело, Винченцо не испытал радости. Он ненавидел всего себя, распростертого на кровати, такого сильного когда-то, а теперь беспомощного до слез. Он стал мрачным, замкнутым, раздражительным. Мать и сестры, регулярно дежурившие в больнице, старались развлечь его забавными рассказами о доме, о соседях и родственниках, которых он давно не видел. Винченцо или натянуто улыбался, или чаще оставался безразличен к женской болтовне. Он старался не думать о том, что ждет его дальше, но ужасные мысли сами лезли в голову. Ясно, что к гонкам возврата уже не будет, но сможет ли он хотя бы ходить, сможет ли хотя бы работать в гараже… Доктор Росси упорно отмалчивался. Вернее, отделывался обещаниями, что все будет хорошо. Винченцо видел, что доктор нервничает, — значит, сам не верит в обещанное «хорошо». А раз так, то не стоит ли покончить со всем прямо сейчас? С каждой минутой Винченцо все больше терял вкус и интерес к жизни. Мысли о самоубийстве возникали все чаще. Но даже убить себя он не мог и за бессилие ненавидел себя еще острее.

А однажды вечером, когда сосед Винченцо по палате впал в тяжелое забытье, было темно, и только свет фонаря за окном слегка серебрил стены, в комнату вошла и присела на кровать Винченцо молоденькая медсестра Лаура — темноволосая, темноглазая, с веселыми ямочками на смуглых щеках.

— Чего тебе? — спросил Винченцо. Спросил равнодушно, ему было все равно, сидит кто-то у кровати или вообще все человечество уже вымерло.

— А ты хорошенький, Винченцо… — Она беспечно хихикнула и вдруг, раздевшись донага, юркнула в его постель и накрылась одеялом.

Как он обругал ее тогда! Сам не ждал, что столько злости и боли сможет вложить в слова. Ему не нужна была жалость. Это постыдное чувство и для того, кто жалеет, и для того, кого жалеют. Он презирал жалость даже больше чем самого себя, чем свое искалеченное тело.

Но Лаура и не думала уходить. И ругательства не произвели на нее никакого впечатления. Она потерлась головой о его загипсованное плечо и сказала:

— Ты красивый, Винченцо, и мне приятно быть с тобой. Если бы ты мне не нравился, разве я посмотрела бы хотя бы в твою сторону? — Она погладила его по лицу и несколько раз поцеловала сухие, искусанные губы.

У него кружилась голова, его колотил озноб, и казалось, поднялась температура. Он открыл было рот, придумывая новое ругательство, но она приложила палец к его губам:

— Помолчи. Я просто побуду немножко рядом.

Сколько так пролежала Лаура? Может, минуту, а может, много часов. Она что-то тихонько напевала, и, кажется, он уснул, убаюканный ее песней, а потом проснулся оттого, что она снова целовала его губы. Потом она тихонько встала, оделась и ушла, ничего не сказав на прощанье, только глаза ее весело блеснули, когда из открытой двери на нее упал свет из коридора. Так было и на следующую ночь, и на следующую.

И Винченцо поверил… Вернее, вначале уговорил себя, а потом и правда поверил, что жизнь не закончена. Если такая девушка не брезгует лежать с ним в одной постели. А не брезгует ведь — допустим, один раз ее могли уговорить родственники или доктор, ну два раза. Она ведь не уличная девка, такая, как Лаура, не будет с мужчиной, если он ей отвратителен.

В последний раз Лаура лежала уже не рядом с уродливым калекой, а рядом с мужчиной. Пусть пока с гипсом на шее и груди, пусть пока прикованным к постели, но с мужчиной, готовым и жаждущим жить и любить.

И он стал выздоравливать. С каждой минутой чувствовал себя все сильнее.

Вернуть былую резвость рукам и ногам было очень непросто, но теперь он готов был бороться: часами без устали разминал пальцы рук, миллиметр за миллиметром отвоевывая себя у неподвижности.

Пока Винченцо лежал в палате для «беспозвоночных», у него сменилось девять соседей, и только трое из них выжили — и Росси, как оказалось, не был Богом.

Но Винченцо выкарабкался — встал на ноги.

А потом навалились новые проблемы. Выяснилось, что контракт с «Альфа-ромео» не предполагал оплаты столь длительного лечения. Команда разорвала договор в одностороннем порядке и больше не желала видеть Винченцо даже в качестве помощника механика. Его семья, и без того небогатая, влезла в ужасные долги. Они не жаловались, но Винченцо согласился на первую попавшуюся работу, только бы поскорее добыть деньги. Первой попавшейся работой был сборочный цех завода «Фиат». Как бывшему механику «Альфа-ромео», Винченцо дали место, несмотря на то что на каждую вакансию претендовали двадцать — двадцать пять безработных… Да…

— Я слышал, в вашем гараже завидная коллекция автомобилей. — Американский журналист перечислял с придыханием: — «Ягуар-XK8», «порше-каррета», «Порше-911 Тарга»? Это все-таки ностальгия по гонщицкой юности или… А там, кстати, есть машины производства ваших заводов?

— Машины я любил всю жизнь, не только в молодости, поэтому у меня в коллекции их около сорока. И кроме тех, что вы назвали, есть еще «феррари-спайдер», «феррари-боксер», довоенный «Ягуар-SS100». А на «фиате» я езжу на работу.

Американец расхохотался как от забойного анекдота:

— Он у вас, наверное, сделан по спецзаказу в единственном экземпляре? По сейфовой технологии, с пуленепробиваемыми стеклами, кодовыми замками и оснащен автопилотом?

— Нет, у меня самая обычная машина.

— Между прочим, а каковы ваши сегодняшние политические взгляды? Вы больше не симпатизируете левым?

— Я бы назвал себя умеренно правым.

— Однако когда-то вы были членом компартии?

— Когда-то я был нищим калекой… — буркнул себе под нос синьор Кандолини.

22 февраля (Продолжение)

— Да подождите вы, — возмутился Турецкий. — Без меня меня женили. То есть наоборот. То есть не меня. Неважно. Я не то хотел сказать, Денис. Была такая идея насчет Италии, но при чем тут Италия?! Он в Москве!

— Кто в Москве?

— Комаров твой, Антон Комаров!

Денис оторопел. Как в Москве, почему в Москве?! Что ему теперь тут делать? Разве что он действительно приехал посмотреть игру «Буревестника» с Рошфором на своем месте?

— Но… откуда эти сведения?

— Из Борисполя.

— Что это такое?

— Киевский аэропорт. Комаров вылетел в Москву вчера днем. А за пару часов до этого в Киеве же грохнули его брата…

— Что?!

— Да уж, — Турецкий кивнул. — Взорвали в машине. И не одного, а с кучей народу. Во-первых, в том «мерседесе» была его подружка…

— Люся Борисова? — содрогнулся Денис.

— Наверно. А во-вторых, там был еще Кролик. Наверно, Вячеслав Комаров прилетел в Киев права качать, на свою голову. Кому-то это пришлось не по вкусу.

— Порфирьев мертв?! Не может быть! Но кто же тогда?.. — Денис схватился за голову.

Что делает Комаров в Москве? Ведет переговоры с представителями западного клуба, в который собирается перейти? Почему в Москве? Почему не в том же Киеве, что ему могло помешать сделать это там? Прессинг со стороны Кролика? Значит, он сумел выйти из-под бандитской опеки, раз вырвался оттуда? Значит, опека эта стала чрезмерной? Может быть, и так, но совершенно не обязательно.

Но если Антон в Москве, то где же? В «Буревестнике» у него не было близких друзей, со всеми Комаров поддерживал достаточно ровные отношения, но не настолько, чтобы просить помощи. Конечно, у него может быть нефутбольный приятель, о чем как раз говорил его брат. Но опять-таки кто он? Или она? Действительно, почему, собственно, приятель, а не приятельница? Если это женщина… Женщина… Хм…

В кинотеатре «Стрела» Люся, секретарша Рыбака, по легенде, любовница Антона Комарова, оказавшаяся на деле любовницей его брата, помнится, сказала что-то в том духе, что не стоит из Антона святого делать. А Вячеслав Комаров тогда же добавил, что никто и не собирается и что его брат — «нормальный мужик… со всеми вытекающими отсюда рефлексами и желаниями».

Денис вспомнил, и как Вероника Рябова рассказывала ему об Антоне Комарове: как они общались на церемонии вручения серебряных медалей, где футболисты были с женами и подругами. А Комаров, между прочим, был один. Не очень это как-то ложится в его образ современного, раскрепощенного молодого человека, любителя стриптиза, кстати сказать. Ну, допустим, поругался он тогда со своей подружкой… Или девица была такого сорта, что вести ее на столь солидное мероприятие показалось ему неуместно.

Вероника Рябова тогда еще припомнила реакцию своего покойного супруга на возможный переход Антона в другой клуб, реакция была вполне положительная…

А что такое сама Вероника? Дама лет тридцати, в самом соку, при деньгах и, судя по всему, форменная нимфоманка. Вдова. Веселая ли? Как, кстати, у нее дела? Стоит, пожалуй, навестить.

В 15.55 Денис был на Кутузовском проспекте у подъезда Рябовых. Он приехал без звонка и теперь тем более не стоило звонить. Денис открыл дверь магнитной отмычкой, позаимствованной у Фили, и поднялся на пятый этаж. Судя по освещенному изнутри дверному глазку, дома кто-то был. Ну что ж, окажется ли внезапность козырем, станет ясно через несколько минут.

На звонок отреагировали быстро. Секунд через десять мужской голос спросил:

— Вам кого?

— Телеграмма, — улыбнулся Денис. — По его интонации было ясно, что это чистой воды издевка.

Но с той стороны вполне серьезно посоветовали:

— Опустите в почтовый ящик…

— Расписаться бы нужно, — упорствовал Денис.

— Зайчик, кто там? — К диалогу добавился новый голос. Это была хозяйка. Она, наверно, прильнула к глазку, потому что тут же сказала: — Ой!

— Вероника, вы лучше откройте дверь, — посоветовал Денис.

Он был готов к отговоркам, протестам, возмущениям и не знал еще точно, как поступит в таком случае. Но за дверью повисло молчание и держалось не меньше полуминуты. Затем послышался звук открывающегося замка.

Денис уже подзабыл, насколько Вероника Рябова была хороша… Рядом с ней стоял молодой человек, высокий, хорошо сложенный, гибкий, даже худощавый. В общем, рядом с ней стоял Антон Комаров.

Нельзя сказать, чтобы Денис был к этому не готов. Просто он так давно и так безуспешно искал футболиста, что само существование Комарова начало вызывать серьезные сомнения.

— Ну что ж, — сказал Денис, переводя взгляд с Вероники на Антона и обратно. — Это тоже причина, чтобы покинуть «Буревестник».

— Еще бы, — подтвердил Антон, широко улыбаясь.

Разумеется, Денис видел много его фотографий, но оригинал есть оригинал, и сейчас Денис увидел то, о чем он еще ни от кого не слышал, а именно — спокойствие, энергию и силу. И еще — недетскую жесткость. Это была серьезная комбинация. Нет, пожалуй, старший брат Вячеслав говорил, что Антон всегда хорошо знает, что делает. А потом еще ведь было неоднократное удивление футбольных специалистов по поводу удивительного хладнокровия восемнадцатилетнего мальчишки.

Денис вдруг почувствовал навалившуюся усталость. Не то чтобы это дело отняло у него все силы, нет, так нельзя было сказать, тут не было каких-то экстраординарных событий, погонь или перестрелок (если не считать истории с Филей, ну так он и на ровном месте организует себе неприятности), но была большая нервотрепка — не в последнюю очередь из-за того, что Денис решил, будто имеет дело с малознакомой для себя материей — миром большого спорта, и все пытался вникнуть в эту футбольную специфику. А видимо, и напрасно! В первую очередь он имел дело с людьми, пусть незаурядными, пусть даже выдающимися в своем деле, но все-таки людьми, с их обычными комплексами, страхами, желаниями, а ведь в этом-то он, профессиональный сыщик, обязан разбираться.

И все было так очевидно! По крайней мере, теперь. У Антона Комарова, лучшего российского футболиста, был роман с женой главного тренера. И видимо, нешуточный.

— Ответьте только на один вопрос. Вы знаете, что случилось с вашим братом в Киеве?

— Да. Когда я узнал, что он в Киеве, я сообщил Вячеславу, кто занимается моим контрактом, и он искал встречи с Сергеем Сергеевичем, чтобы все проверить.

— С Порфирьевым?

— Да.

Итальянская версия (продолжение). Он продолжал встречаться с Лаурой. Он бы с радостью предложил ей выйти за него замуж, но вся зарплата уходила на погашение долгов, где уж тут было думать о семье. Семья — это собственная квартира, дети, жена, которая может не работать, если не хочет, и заниматься только домом. Мысли о женитьбе пришлось отложить. Лаура все понимала и, похоже, готова была ждать сколько угодно, если понадобится — годы. Однако события разворачивались гораздо стремительнее.

Винченцо проработал на заводе неполных четыре месяца, когда его новый знакомый, пожилой сицилиец Джанфранко Босси, пользовавшийся, не только в силу своего почтенного возраста, авторитетом среди коллег, предложил ему задержаться после работы «обмозговать одно дельце». Босси пригласил его к себе домой; чтобы уединиться, хозяину пришлось отправить жену к соседке и выгнать на улицу ораву внуков, племянников, их приятелей и еще Бог весть кого: дом Босси, как и подобает дому приличного сицилийца, походил на средних размеров муравейник. Винченцо все это немало удивило: по дороге они миновали, наверное, не один десяток ресторанчиков и кафе, до позднего вечера практически пустовавших, где можно было без помех обмозговать любое дельце. Босси начал издалека. Долго расспрашивал о семье, о работе в автомастерской «Альфа-ромео», о гонках. Винченцо рассказывал, хотя и не мог взять в толк: зачем пожилому человеку, у которого своих забот полон рот, все эти подробности? Потом Босси поинтересовался деталями контракта, медицинской страховки, но тут Винченцо ответить ничего не смог. Конечно, он подписывал контракт, содержавший добрую сотню страниц, а может, и не одну. Конечно, он его не читал. Зарплату ему назвали, но дело даже не в зарплате: он получил предложение стать пилотом — больше этого о чем он мог мечтать! Он был на седьмом небе от счастья, зачем ему еще какие-то юридические тонкости, в которых он все равно ни черта не смыслит?!

И тут наконец Босси перешел к делу. Оказывается, вчера уволили электромеханика Ринальдини. Винченцо его почти не знал, даже не здоровался при встрече, уволили якобы за допущенный брак. На самом деле этот Ринальдини был активистом профсоюзного объединения FIOM. «Ты молодой, — сказал Босси, — но ты уже кое-что повидал в жизни, и не только на заводе, если что, люди к тебе прислушаются, ты должен вступить в профсоюз, и не просто вступить: ты должен возглавить профсоюзную ячейку вместо Ринальдини». «А почему не вы сами?» — спросил Винченцо, хотя его больше занимал другой вопрос: как понимать «если что, люди к тебе прислушаются»? Что, если что? Но Босси ничего не ответил, только улыбнулся и выпроводил его, потребовав до завтрашнего вечера все обдумать.

Это была точка бифуркации в его судьбе, точка, где расходятся траектории, генеральная развилка, короче говоря. До сих пор его швыряло по воле обстоятельств, но была у него и мечта: стать гонщиком, — и он упорно шел к ней, полз, карабкался, цепляясь за любую подворачивавшуюся возможность. Теперь вопрос стоял по-иному, предстояло самому сделать выбор, о котором впоследствии не пришлось бы сожалеть. Юношеской мечте больше не сбыться, это уже ясно, сейчас он должен думать о семье и, значит, мертвой хваткой держаться за рабочее место. С другой стороны, ему двадцать три, если повезет, если не попадет под сокращение, если будет на хорошем счету у начальства, лет через десять может стать мастером — и это потолок.

В тот день он ничего не решил. И на следующий тоже. Он хотел улизнуть после работы поскорее, чтобы не столкнуться с Босси, но сицилиец, как будто прочитав его мысли, перехватил в квартале от проходной и чуть ли не насильно затащил в гости. По пути Винченцо лихорадочно сочинял уклончивую речь, чтобы не сказать ни «да», ни «нет», не выставить себя трусом и как минимум потребовать значительно больший срок на раздумья: неделю, а лучше — месяц. Он почти придумал нужные слова, но произнести их не смог. У Босси на кухне его поджидала Лаура. Оказывается, она приходилась сицилийцу дальней родственницей. Но не это вызвало шок. Лаура состояла в коммунистической партии. Она пылко говорила о политике, цитировала чуть ли не наизусть статью Тольятти, смысл которой до него не доходил, но смысл как раз значения не имел. Лаура вообще могла не произносить ни слова. Увидев ее, он сразу понял, что не сможет сказать «нет».

Через неделю совет директоров объявил о сокращении пяти с лишним тысяч рабочих мест. На всех предприятиях «Фиата» началась забастовка. В Милане рабочие забаррикадировались на территории завода и перекрыли железнодорожную линию. Винченцо поспевал всюду, азарт политической борьбы захватил его с головой, люди действительно прислушивались к его словам, Босси не обманул. Он впервые в жизни почувствовал себя большим человеком, человеком, принимающим решения, может, и менее известным, чем его кумиры автогонщики, но гораздо более значительным!

Произошло несколько стычек с полицией. О последствиях он не думал: во-первых, Лаура все время была рядом, во-вторых, забастовочное движение нарастало как альпийская лавина: двадцатитысячная демонстрация рабочих миланского завода «Фиат» в Риме, через два дня миллионная манифестация во Флоренции, еще через день трехмиллионная в столице. Студенты и радикально настроенная молодежь тоже вышли на улицы. Начались массовые беспорядки. Правительство подало в отставку. Под аккомпанемент разлетающихся вдребезги витрин и переворачиваемых толпой автомобилей руководство «Фиата» начало переговоры с профсоюзными лидерами. Совет директоров готов был пойти на значительные уступки, но профсоюзные боссы и сами были перепуганы в неменьшей степени. Подписав компромиссное соглашение, они утратили доверие забастовщиков, а вместе с ним и влияние на ситуацию. Коммунисты выдвинули требование о национализации «Фиата». Тогда кому-то из акционеров пришла в голову спасительная идея ввести в совет директоров наблюдателей из числа профсоюзных активистов. Тут-то и вспомнили о Винченцо Кандолини: автомеханик, потом автогонщик, потом простой рабочий, наконец, лидер забастовщиков, он идеально подходил на роль миротворца!

Сперва он не поверил. Потом отказался. Но его уговаривали, убеждали и те и эти, в итоге он, разумеется, согласился. А пока он вел переговоры, в какой-то нелепой уличной стычке Лаура смертельно ранила полицейского. В тот же день ей пришлось скрыться. Связь прервалась: он теперь был на виду и наверняка находился под постоянным негласным наблюдением полиции. Через полгода от нее пришла записка. «Прости. Я люблю другого, и у меня будет ребенок».

Он простил, но дал себе обещание: никогда не искать встречи с ней. За эти полгода он здорово поднаторел в политике и понял, что с коммунистами ему не по пути. Правда, разрывать с ними он пока не спешил. Свое политическое кредо он определил примерно так: в Библии сказано: «…время собирать камни и время разбрасывать камни», но там ничего не сказано, кто должен камни собирать, а кто разбрасывать. Коммунисты могут только разбрасывать, а подавляющее большинство людей — послушные собиратели, но плоды созидания не достаются ни первым, ни вторым. В жизни все принадлежит тем, кто, продемонстрировав разрушительную силу, не тратит ее на разрушение, а покровительствует собирателям.

Может, это и невеликая премудрость, но он понял, как ее применять на практике, и круто пошел в гору. Каждый новый кризис, а шестидесятые были богаты ими, как никакое другое десятилетие, поднимал его все выше и выше. А закончились бурные шестидесятые его полным триумфом. Благодаря старым связям с коммунистами он подписал контракт с СССР на строительство автозавода на берегах Волги, получил в руки контрольный пакет «Фиата» и стал его безраздельным хозяином…

— Ваше имя практически не сходит со страниц итальянских газет. — Дик Слай хитро прищурился, очевидно решив, что настало время для острых вопросов. — Чуть ли не каждый громкий скандал, исключая разве что сенсации шоу-бизнеса, связывают с вашей персоной. То вас обвиняют в подкупе государственных чиновников, запугивании профсоюзных лидеров, то в связях с американской мафией… И кстати, мне не доводилось слышать ни об одном судебном иске с вашей стороны за клевету и нанесение морального ущерба. Это означает, что все вышесказанное о вас правда?

— Это означает, что на походы по судам я потратил бы всю оставшуюся жизнь, больше ни на что не осталось бы времени.

— То есть все клевета?

Синьор Кандолини одарил тупого американца своей самой искренней улыбкой:

— Все.

Глупо задавать такие вопросы, ждать на них ответов и потом этим ответам верить. Как, интересно, можно заработать миллиарды, не раздавая взятки государственным чиновникам, не заключая сепаратные сделки с лидерами профсоюзов и абстрагируясь от мафии — своей родной, да и иностранной? Естественно, для достижения своих целей синьор Кандолини пользовался любыми методами. Единственное, чего он не делал никогда, — он не «заказал» ни одного из своих конкурентов, на его руках не было чужой крови. А остальные грехи за него денно и нощно замаливала церковь, которой он, не скупясь, жертвовал.

— И к финансовым махинациям в ФИФА вы тоже не имели никакого отношения?

— Разумеется, не имел, — невозмутимо пожал плечами Кандолини.

Поистине американцы до сих пор не выродились в полных идиотов только благодаря иммигрантам, не утратившим собственного национального сознания. Благодаря итальянцам, евреям, русским, знающим настоящую цену американской мечте и американскому образу жизни. Разве мог бы синьор Кандолини провернуть такую блестящую аферу с активами ФИФА, будь его партнер Джеймс Дж. Кин американцем не в первом поколении, а хотя бы во втором? Ей-богу, тому же Слаю пришлось бы раз десять объяснять, как за три часа заработать пятьдесят миллионов.

— И что, неужели не было в вашей жизни ничего, за что вам было бы стыдно, о чем бы вы жалели?

— Почему же? Мне жаль, например, что я не выиграл чемпионат по «Формуле-1», и жаль, что не удержал рядом с собой любимую женщину. А совесть моя спокойна, я регулярно исповедуюсь и, как истинный католик, верю в отпущение грехов.

— А самая большая ваша удача?

Синьор Кандолини на мгновение задумался.

— Самая большая удача — то, что я стал владельцем «Бонавентуры». Это произошло совершенно случайно. Прежние хозяева таким образом расплатились с долгами, а я приобрел команду, которую сумел сделать суперклубом. И теперь это — моя самая большая любовь.

ДЕЛО КОМАРОВА. 11.01.2003 — 24.02.2003

«Футбол сегодня»

11 января состоялся прощальный матч лучшего игрока Саудовской Аравии за всю ее историю — Аль Халиди. Российский футболист Антон Комаров был приглашен сыграть за символическую сборную мира. В этом матче он забил четыре мяча, а также успел… постоять в воротах.

7 февраля Антон Комаров в одностороннем порядке разорвал контракт с «Буревестником» и исчез из расположения команды.

14 февраля Комаров был замечен тренирующимся на базе московского «Салюта», но вскоре исчез оттуда в неизвестном направлении.

В этот же день президент «Буревестника» Рыбак неожиданно изменил свою непримиримую позицию и заявил, что готов продать нападающего за 15 000 000 евро.

18 февраля пресс-атташе киевского «Восхода» сделал заявление, из которого следовало, что отныне Антон Комаров намерен выступать за украинский клуб. Комаров живет на загородной базе киевлян, ходит в тренажерный зал, работает с мячом. В «Буревестник», по словам пресс-атташе «Восхода», он возвращаться категорически отказывается, несмотря на действующий контракт.

И наконец, вчера в 19.15 Антон Комаров подписал контракт с «Бонавентурой». Сообщив об этом корреспонденту «ФС», он сказал:

«Я очень доволен предложенными условиями, а главное — тем, что конфликт между мною и моим бывшим клубом наконец исчерпан».

А вот что заявляли по ходу развития событий действующие лица этой истории.

11 февраля. Антон Рыбак, президент «Буревестника»:

«Первое, что приходит на ум, „дело Комарова“ заказано кем-то из наших клубов. У меня, надеюсь, хватит здоровья и терпения, чтобы довести историю с Комаровым до логического завершения (возможно, имеется в виду длительное отлучение от футбола. — Примеч. „ФС“). Дабы другим неповадно было поступать так, как он. Парень пробил штрафной в свои ворота, и с рук ему это не сойдет».

12 февраля. Вячеслав Комаров, старший брат и агент Антона Комарова:

«Ничего, кроме благодарности к команде „Буревестник“, ни я, ни Антон не испытываем. Для любого молодого игрока пройти такую замечательную футбольную школу очень полезно, ответственно и почетно. Вот только адресовать эти добрые слова руководству клуба, к сожалению, не могу».

16 февраля Аллан Якобсон, президент УЕФА:

«Пока УЕФА не имеет возможности применить серьезные санкции к игроку, отказывающемуся выходить на поле за свой клуб».

Сотрудники УЕФА и Российской футбольной федерации в разговорах с корреспондентами «ФС» были единодушны: одним из основополагающих является следующий принцип нового регламента — игрок страдать не должен.

19 февраля. Сергей Пашкевич, председатель КДК:

«Дисквалификация Комарова — лишь вопрос времени. Отбыв ее, Комаров сможет выйти на поле в составе своего нового клуба. Что это будет за команда, пока можно только гадать, но не приходится сомневаться в том, что талантливый нападающий не останется без работы».

Альберт Соломин, президент Российской футбольной федерации:

«Зачем обвинять молодого парня в рвачестве, когда всем ясно, что это не соответствует истине? Речь идет о соблюдении элементарных человеческих прав. Но самая большая ошибка — попытаться примерно наказать Комарова лишь для того, чтобы другим неповадно было… Прежде всего хочу, чтобы Комаров играл в футбол. При этом для меня не имеет никакого значения, в каком клубе Комаров будет играть».

23 февраля. Андрон Свистопольский, президент ФК «Восход», Киев:

«Если Комаров откажется от выполнения обязательств перед украинским клубом, мы сразу обратимся в ФИФА с требованием подвергнуть игрока очередной дисквалификации. Если ему так захотелось в „Бонавентуру“ (где у него, кстати сказать, никаких шансов закрепиться в основном составе), то надо было приехать в Киев и обсудить проблему, а не договариваться у нас за спиной. Мы не позволим кому-либо поступать по отношению к нам подобным образом».

Антон Рыбак:

«Да пошел он, этот Свистопольский…»

Себастьян Фикшич, главный тренер «Бонавентуры»:

«Сетования киевского „Восхода“, который настаивает на своих правах на Комарова, никоим образом не повлияют на трансфер футболиста».

Вчера, 24 февраля, Себастьян Фикшич назвал имена 16 футболистов, которые будут готовиться к матчу с «Ювентусом». В их число включен российский форвард Антон Комаров.

Постскриптум.

За исключением заявления, сделанного им после подписания контракта с «Бонавентурой», Антон Рыбаков не дал ни одного интервью.