1

В начале третьего Денис Грязнов терпеливо ждал, когда в школе закончатся занятия. Собственно, вся школа № 11 его мало интересовала. Он договорился о встрече с директрисой Натальей Ивановной Седых. Она преподавала русский язык и литературу в выпускных классах, а когда-то, немногим больше двадцати лет назад, была классной руководительницей в классе, в котором учился покойный теперь Валентин Бакатин. И, как знать, может быть, могла пролить свет на некоторые пробелы в его биографии, вернее, даже не столько в биографии, сколько в образе Бакатина. Сколько ни бился Денис над реконструкцией его портрета, ничего толком не выходило — криминальный бизнесмен и наркоторговец на родине имел устойчивую репутацию образцового гражданина и человека. Денис обратил внимание, что на похоронах, равно как и на последовавших вслед за ними поминках, как будто не было друзей Бакатина по институту. Он обратился к Майе Рогачевской, и она подтвердила эту догадку: Бакатин поддерживал отношения только со школьными друзьями. Вот что привело Грязнова-младшего в Мытищи, точнее на станцию Тайнинская, где находилась школа, которую закончили некогда Бакатин, Виктор Груздь и Николай Мишин. (По Ярославской железной дороге это было всего лишь в получасе езды от Москвы.)

Наконец урок закончился, и из класса высыпали школьники. Денис посторонился: эти здоровые лбы вполне могли затоптать кого угодно; одиннадцатиклассники чем-то походили на футбольных фанатов, выходящих со стадиона.

Наталья Ивановна что-то писала в журнале. Денис вошел в класс и уселся напротив нее за первую парту. Странные чувства овладели им, он не мог их четко идентифицировать… Ностальгия? Он ведь тоже не вчера закончил школу. Съездить, что ли, как-нибудь на встречу выпускников? Денис встряхнул головой, отгоняя неуместные рефлексии.

В этот момент директриса подняла на него глаза, и на лице ее отразилось недоумение. Видно было, что она пытается угадать, кто перед ней сидит. Родитель? Слишком молод. Бывший ученик? Хм, на память Наталья Ивановна, несмотря на седьмой десяток, пока не жаловалась.

Тогда Денис сказал одно лишь слово:

— Бакатин…

Это прозвучало как пароль. Директриса тут же расплылась в невольной улыбке, во-первых, она вспомнила утренний телефонный разговор с этим частным детективом, во-вторых, никаких иных эмоций, кроме положительных, слово «Бакатин» у нее никогда не вызывало — ни двадцать лет назад, ни сегодня. Впрочем, улыбка тут же уступила место более скорбному выражению лица. Наталья Ивановна вспомнила, что Вали Бакатина больше нет, нет ее любимого ученика, на свете остались одни лишь бездельники и лоботрясы. И зачем ему надо было уезжать в эту дурацкую Америку? Наталья Ивановна недаром преподавала русскую литературу. Из Достоевского она вынесла стойкое убеждение: Америка до добра не доводит. Она так и сказала этому частному детективу.

— Вон Кириллов в «Бесах» — вообще с собой покончил!

— Так ведь он в России уже застрелился, — проявил неожиданную эрудицию частный детектив. — Когда вернулся из Америки. Или я что-то путаю?

— Ладно, — нахмурилась Наталья Ивановна. — Что именно вас интересует?

Денис развел руками.

— Если б я знал конкретно… Наверно, все, что вам покажется значительным. Вот, скажем, с кем Валентин дружил?

— С Груздем и этим химиком, как, бишь, его…

— С Мишиным, — подсказал Денис.

— Вот-вот. Так вы все знаете, оказывается?

— Ну что вы, просто я видел их на похоронах Бакатина. А с девочками?

— Тут я вас ничем не обрадую. Никаких таких глупостей у него тогда в голове не было, — поджала губы Наталья Ивановна.

Денис перед встречей навел справки о ней самой и теперь знал, что Наталья Ивановна — старая холостячка.

— А вот была такая Наташа Фейгина…

— Ну была, ну и что?! — несколько агрессивно отреагировала директриса. — Это она на него глаз положила, а вовсе не наоборот!

— Так они же вроде поженились потом, — заметил Денис.

— Я и говорю, задурила парню голову! — загремела директриса. — Наверно, это она его Америкой и совратила!

«Да уж, не иначе», — подумал Денис и попытался перевести тему:

— А были у него враги? Те, кто не слишком ему симпатизировал, те, кто его боялся, или наоборот?

— Не думаю, не думаю… Хотя, возможно, Доморацкий? Никита Доморацкий, пожалуй… У них вроде как общая компания была, но Доморацкий Валечку явно недолюбливал.

— А вы что-нибудь знаете об этом Доморацком? Чем он после школы занимался?

— Понятия не имею. Это был не самый благодарный ученик, знаете ли. После выпускного бала я его никогда больше и не видела.

«Можно вообразить, Бакатина видела», — не без раздражения подумал Денис.

2

Пожалуй, во всем, кроме химии, Валя Бакатин был старательным мальчиком. Первая учительница не могла нахвалиться его усидчивостью, усердием, исполнительностью и обязательностью, умением схватывать на лету любую тему и безупречно выполнять домашние задания. Мама, возвращаясь с родительских собраний, смеялась и говорила, что ей даже неловко посещать подобные мероприятия. А большинство остальных родителей с плохо скрываемым раздражением и завистью бросали на нее испепеляющие взоры.

В первом классе Валя был командиром октябрятской звездочки. В конце второй четверти он стал санитаром — весьма почетная должность — проверял чистоту рук одноклассников на входе в кабинет, следил за ношением сменной обуви и даже готовил доклады о здоровом образе жизни. Во втором же классе отличник Бакатин единогласно был выбран старостой. В то время как все его одноклассники и приятели по двору с дикими воплями носились по улицам, то играя в «войнушку», то изображая из себя гордых и отважных индейцев западных прерий, Валя сидел с книжками дома. В первый же месяц учебного года он умудрялся перерешать весь задачник по арифметике, прочитать весь курс литературы и подготовить несколько великолепных докладов по разным предметам. Мать, временами силой и скандалами, заставляла сына отвлечься от учебников и выгоняла того на улицу. Но Бакатину было скучно там. Он не понимал прелести размахивания палками, имитирующими мечи, не видел практической пользы от лазанья по деревьям и пальбы из рогатки в голубей — это пришло позже, когда он подружился с Груздем и Мишиным, и роль «ботаника» в их компании окончательно перешла к последнему. А пока что Бакатин наблюдал за своими сверстниками с недетской иронической улыбкой и возвращался домой. Мать в отчаянии всплескивала руками и оставляла ребенка в покое.

Валя имел твердый, независимый характер, пользовался уважением среди ровесников. К его мнению всегда прислушивались, его слово в спорах всегда было решающим, а ребята считали за счастье и великую привилегию дружбу с Валей Бакатиным.

С течением времени Бакатин без труда дослужился до гордого звания командира пионерской дружины, стал лицом начальствующим, принимал участие в решении внутришкольных вопросов и проблем и завоевал авторитет человека вдумчивого и надежного. Он получал какое-то сложно объяснимое удовольствие от выступлений на собраниях пионерии, читки докладов и вынесения строгих выговоров хулиганам и двоечникам. Валин школьный дневник кишел отличными оценками и хвалебными записями, он с неистовством вел общественную работу, организовывал пионерский досуг и выпускал стенгазету, в которой протаскивались неугодные Бакатину соученики. От его мнения вообще зависела школьная судьба ребят. Стоило только Вале рассориться с кем-нибудь из приятелей, как в классе тотчас объявлялся негласный бойкот, ребенок немедленно становился изгоем. С ним никто не садился за одну парту, не разговаривал и не играл на переменках. Все это продолжалось до тех пор, пока Бакатин милостиво не соизволял заговорить с отщепенцем. И тогда вдруг все окружающие вновь начинали его замечать, общаться и давали списывать задачки.

Половина старшеклассниц были влюблены в Бакатина, присылали многозначительные записки и назначали свидания. Одна Наташенька Фейгина чего стоила! Валя поливал их презрением, не обращал никакого внимания и считал глупыми курицами. Девчонки мучались, изводились ревностью и рыдали друг у друга на плечах в школьном туалете. А жестокосердный герой был непреклонен, уверенно ступал по девичьим сердцам, слегка морщась от их хруста.

Однажды, задержавшись в читальном зале, сидя за дальним столом, спрятанным за стеллажом с книгами, Бакатин подслушал разговор двух учительниц. Те не заметили ученика и беспечно разговаривали о своем.

— У тебя сколько отличников будет?

— Ох, два от силы. Совсем дети мои разленились. Нахватали двоек к концу четверти. Да и эта грымза старая, химичка, взбесилась, проставила всему классу неуды за контрольную, теперь вот ходят, исправляют. А у тебя как?

— А у меня и того хуже, — отвечала Валина классная руководительница. — Один Бакатин. Но тот уж без сомнения. Удивительно способный парень, схватывает на лету. И главное, — с какой легкостью. Ведь если бы зубрил — так нет же. Но зато упорный, волевой. Если что-то не получается, сутки будет сидеть, пока не добьется своего.

— Ты думаешь, это хорошо? — спросила другая.

— А как же?! Настойчивость для мужчины — отличное качество.

— Но он же как будто не ребенок. Я ни разу не видела, чтобы он с мальчишками развлекался, глупости какие-нибудь делал.

— Слушай, я тебя не понимаю, что плохого в том, что парень не делает глупостей? — возмутилась Наталья Ивановна.

— Но ведь каждый нормальный мальчишка должен делать глупости. Так положено, это закон такой. Он должен драться, ссориться с родителями, хулиганить. Одним словом, быть нормальным подростком, а этот странный какой-то.

— Он не странный, — заступалась за любимого ученика классная. — Он просто умный и серьезный. У него времени на всякую дурь нет. Он делом занимается, у него впереди большое будущее.

— Не сомневаюсь. Но ему же вспомнить будет нечего, кроме того, как он на собраниях выступал. Посмотри, все уже перевлюблялись давно, а Бакатина я даже ни разу не видела разговаривающим с девочкой не по пионерским вопросам.

— Ты к чему детей толкаешь, я не понимаю? К тому, чтобы они переженились в десятом классе?

— Да при чем здесь это? Я о другом говорю. Я пытаюсь объяснить, как должен вести себя нормальный живой ребенок. Хулиганить, влюбляться, переживать, хватать двойки, набивать шишки. А Бакатин, он как робот. Механизм, работающий без сбоев, не дающий осечек. Жуть. Мне ему в глаза смотреть страшно, там такая пустота пугающая, никаких эмоций. Кажется, он когда смотрит на тебя, по гаечке разбирает и изучает, что там у тебя внутри.

— Да ну тебя, — обиделась Наталья Ивановна. — Единственный нормальный ребенок на всю школу, а ты бред какой-то несешь. — Классная махнула рукой и застучала каблуками по коридору, ее приятельница, вздохнув, отправилась за ней.

3

Сперва Груздь пообедал. Сделал он это на Зубовском бульваре в ресторане «Три пескаря». У Филиппа Агеева, который не упускал его из виду, денег на подобное заведение не было, так что он купил в ближайшей забегаловке пару гамбургеров и припарковался метрах в двадцати от поворота к «Трем пескарям» — заведение общепита располагалось не непосредственно на бульваре, а в глубине двора.

Филя запивал еду «быстрого приготовления» «фантой» и с неудовольствием прислушивался к собственным ощущениям. От второго гамбургера у него заболел живот. От третьего глотка «фанты» — горло. Больше он не успел ни откусить, ни отпить, потому как позвонил Денис и чрезвычайно сухо сообщил, что Демидыч упустил Мишина, сам он теперь (Демидыч, не Мишин) находится в больнице и что если еще и Филя умудрится сделать то же самое со своим подопечным, то лавочку, то бишь «Глорию», можно будет смело закрывать. Филя выкинул остатки своей еды и впился взглядом в выход из ресторана. Смотрел он так, не отрываясь, несколько минут и обдумывал незамысловатый тезис, что вот ведь странно же получается: у Бакатина в Нью-Йорке имелся ресторан «Три медведя», а Груздь в Москве посещает «Три пескаря». Впрочем, едва ли здесь какая-то связь.

Наконец Груздь вышел на улицу. Тут же к нему подъехало такси. Филя не удивился. Он таскался за ним по городу третий день и уже знал, что Груздь сам садится за руль в редчайших случаях — то есть, видимо, когда не пьет, а такого пока что не случалось.

На такси Груздь уехал недалеко — ровно до казино «Остров сокровищ», находящегося все на том же Зубовском бульваре, дорога заняла меньше трех минут. Филя посмотрел на часы: было 15.40. Едва ли в это время в этом казино было много посетителей, но нечего делать, пришлось рискнуть. Филя припарковался на казиношной стоянке и зашел внутрь.

Пришлось и зарегистрироваться, и на последние полторы тысячи рублей купить входные фишки — так называемые «лаки чип». Филя знал, что обратно на деньги ему их при выходе не поменяют, можно было лишь сыграть в расчете на то, что удастся за игровым столом превратить их в кэш — фишки, являющиеся прямым эквивалентом наличных долларов, в данном случае — пятидесяти «уе».

«Остров» представлял собой живописную местность. Сперва на входе в форт, окруженный частоколом, Филю встретил швейцар в форме боцмана. Филя разделся, его куртка скрылась в гардеробе, украшенном черным пиратским флагом с «Веселым Роджером». Фишки «лаки чип» — то есть якобы счастливые — были украшены черными метками. «Нас пугают, а нам не страшно», — подумал Филя, но это было не совсем так, он волновался по поводу денег.

Игровые столы стояли не на ножках, а на бочонках. На стенах висели мушкеты, кривые ножи и карты с указанием мест возможных сокровищ. Бар был стилизован под английскую таверну XVIII века. Девушки-официантки в тельняшках резво бегали между столиками. Среди игроков, кажется, особой популярностью пользовался любимый напиток Билли Бонса — ром. Разумеется, имелся и попугай, время от времени вопящий «Пиастры! Пиастры!».

Груздь сидел в дальнем зале. Хотя сказать, что он сидел, было бы преувеличением. Он носился между тремя столами — рулеткой, блек-джеком и карибским стад-покером, везде оставляя ставки от ста пятидесяти долларов и выше. Филя, которому нужно было во что бы то ни стало сберечь свои последние деньги, смотреть на это не мог. Если бы Груздь собрался уходить, все равно иной дороги, как мимо Фили, у него бы не было. И Агеев сосредоточил свое внимание на рулеточном столе, ставки на котором были минимальны. Впрочем, разницы, на какой стол поставить пять фишек по десять долларов каждая, не было.

Когда-то Денис Грязнов объяснял ему, как можно обналичить «лаки чип», но у Фили, как назло, все выветрилось из головы. Позвонить, что ли, шефу, в самом деле? Говорить об этом прямо в игровом зале, на глазах крупье и питбоссов, он посчитал неудобным и, глянув еще раз на Груздя (не сбежит ли за это время? Едва ли, на всех трех столах у него была рассыпана куча фишек), Филя отправился в туалет. Туалет тоже был не совсем туалет, а нечто стилизованное, с иллюминатором, в общем, гальюн.

— Ну, что случилось еще? — послышался в трубке хмурый голос Дениса. — Только не говори мне, что ты его упустил. — У Дениса на мобильном телефоне стоял определитель номера, и с некоторых пор он завел себе эту дурацкую привычку, не здороваясь, первым начинать разговор, когда ему звонили.

— Не рычи, — зашептал Филя. — Лучше скажи мне, как правильно в рулетку играть.

— Чего?!

— Да ничего! Он в казино засел. Я — за ним. Пришлось фишки купить. На последнее бабло, между прочим. Ты, кстати, зарплату платить в этом месяце собираешься?

— Ближе к телу.

— Ну а тогда за предыдущий? — вкрадчиво поинтересовался Филя.

— Ты за этим позвонил?

— Ладно, скажи мне, как мне все свои ноги отсюда унести, пока в Сильвера какого-нибудь не превратился. Ты говорил, что с «лаки чип» всегда можно назад свои вернуть. Это правда?

— Можно, — подтвердил Денис.

— Ура. А как?

— Сколько у тебя фишек?

— Пять штук по десять грин каждая.

— Маловато. Нужна еще одна, чтобы все поле закрыть.

— А где ж я ее возьму?

— Ну купи еще фишек на десять баксов.

— Да денег больше нет!

— Что же ты, остолоп, внутрь поперся? Не мог снаружи в машине подождать?

— Сам же сказал — глаз с него не сводить! А если бы он ушел как-нибудь? Ну что теперь делать? У меня что, никаких шансов нет?

— Да шансов у тебя навалом! На рулетке тридцать шесть цифр, не считая нуля, конечно. У тебя пять фишек, значит, ты можешь, выставляя каждую на сикслайны, то есть на шесть цифр, закрыть тридцать из них. Итого, твои шансы: пять из шести. Уловил?

— Вроде, — пробормотал Филя, дал отбой и спустил воду в туалете.

Он вернулся в зал и сразу же увидел, что в соседнем появились новые игроки, но Груздя-то, Груздя там уже не было!

Филе стало жарко.

Первое желание было — немедленно бежать наверх, на улицу, и он с трудом подавил его. Делано неторопливо повернулся, потянулся и пошел в сторону ресторана — Груздь не дурак пожрать, почему бы в самом деле ему не оказаться там? Однако, увы, в ресторане Груздя не было.

Тогда Филя вразвалочку подошел к менеджеру и лениво поинтересовался, что тут, собственно, есть еще. Оказалось, в «Острове сокровищ» имеется букмекерский клуб — на втором этаже. Честные граждане, равно как и пираты, любят проводить там время, ставя на футбол, борзых и скачки.

Филя поднялся на второй этаж. Но и там Груздя не оказалось.

Филя почти запаниковал. Он решил-таки выйти на улицу — мало ли что?

Но, к счастью, этого делать не пришлось — Груздь нашелся возле кассы — он покупал фишки. У Фили немедленно поднялось настроение, словно он уже удвоил свои несчастные пятьдесят долларов. Он вернулся к облюбованному столу и стал наблюдать процесс. Там за это время сменился крупье. Вместо мордоворота с плотно прижатыми ушами появилась тоненькая улыбающаяся барышня с табличкой на груди, из которой следовало, что зовут ее Альбина. Настроение у Фили подпрыгнуло еще выше. Он решил, что с Альбиной он наверняка не проиграет. В конце концов, главное — верить.

Альбина для начала бросила единицу, потом тройку, потом снова единицу, а затем: 36, 23, 5 и 14. Тут только Филя заметил, что все эти числа были красного цвета. Поставить на черное? Наверное, уже пора? Но это совершенно противоречило подсказке Дениса — ставить на пять шестых поля. Поставить на цвет — это шансы один к одному. Но ведь было уже шесть красных, когда-нибудь это должно было кончиться? Минимальная ставка на цвет составляла двадцать пять долларов. То есть, в идеале, Филя мог поставить дважды, но у него было пять фишек по десять долларов каждая, которые никак нельзя было разделить поровну. Можно, конечно, сделать ставку в тридцать долларов, но тогда в случае проигрыша останется всего двадцать, и спрашивается, что же с ними делать?! И потом, красное — красным, черное — черным, но ведь есть еще и зеро, в случае выпадения которого сгорает все остальное.

Филя так расстроился, словно уже проиграл эти тридцать, а между тем ставку ведь он так и не сделал. К реальности его вернула крупье Альбина. Тоненьким голосом крупье сообщила:

— Заканчиваем делать ставки… — И еще через несколько секунд: — Спасибо, ставок больше нет. — И еще секунд черед пятнадцать шарик закончил свой бег и, лихо перепрыгнув зеро, четко улегся в лунку с номером двадцать шесть. Черное.

Черное! Вот ведь черт.

Филя только затылок почесал. Ведь рискнул бы — так выиграл! Черт, черт, черт! Хотелось громко материться. А еще хотелось есть. Правда, живот покалывало по-прежнему. Филя попросил минеральной воды, благо напитки были бесплатны.

На другой зал он оглядывался, только когда там кто-нибудь разговаривал по мобильному телефону.

В конце концов Филя взял себя в руки и решил не отклоняться от плана, предложенного Денисом. В конце концов, пять к шести это значительно выше, чем один к одному. Предстояло только разработать схему, согласно которой нужно было сделать решающий ход. Ну, например, крупье кидает шесть раз подряд только малые числа (от одного до восемнадцати) или только большие (от девятнадцати до тридцати шести), после чего можно закрыть противоположную половину (три фишки, каждая — на шесть чисел), а оставшиеся две — на два из трех сикслайнов из противоположной половины. Короче, шансы пять к шести.

Выпадения шести «малых» или «больших» Филя безуспешно прождал не меньше двадцати минут. Часто были серии по четыре числа, пару раз даже по пять, но до шести подряд так и не доходило.

Вдруг Филя услышал глуховатый голос Груздя. То есть он слышал его и раньше, когда тот швырял фишки: «По сто на первую вторую дюжину!», «Двести на ваузен», «Добавьте еще столько же на анте!», но сейчас в этом голосе не было обычного холодного пренебрежения, голос стал напряженным и выдавал концентрацию мысли. И это несмотря на то что Груздь говорил по телефону односложно, в основном междометиями. Разговор закончился фразой: «Понял. Еду». Груздь стал менять оставшиеся фишки на кэш.

Филя занервничал. У него в кармане все еще мертвым грузом лежало пятьдесят долларов в виде бесполезных «лаки чип».

— Делайте ваши ставки, господа, — пропела Альбина.

И Филя решился. Груздь явно уходил. И Филя выставил пять своих фишек на пять ближайших к нему сикслайнов. Шансы были пять к шести, то есть очень даже ничего.

«Только бы не ноль, — подумал Филя. — Только бы не ноль».

Груздь уже направлялся в гардероб. Лицо его не выражало никаких эмоций. Сколько же он тут проиграл?

«Только не зеро, только не зеро, только не зеро», — молился Филя, боясь даже смотреть на стол.

И зеро не выпало. Филя закрыл числа от одного до тридцати, но зеро не выпало. Выпало тридцать один. Тридцать один…

Пятясь к выходу, Филя, словно загипнотизированный, смотрел, как Альбина своими тоненькими пальчиками лихо сметает его фишки со стола. Наконец он нашел в себе силы повернуться, взял куртку, кивнул гардеробщику, напрасно ожидавшему чаевых, и выскочил на улицу.

Груздя, оказывается, уже снова ждало такси.

Филя выждал некоторое время, чтобы соблюсти дистанцию, и вырулил вслед за ними. Пока что маршрут Груздя был неясен. Эх, знать бы с кем и о чем он говорил! Накануне Филя долго вынашивал сокровенный план, как повесить на своего подопечного «жучок», но удобный случай так и не представился. Вот и приходилось теперь гадать на кофейной гуще. Впрочем, ничего страшного, главное — не упускать субчика из виду. Кстати, чашечка хорошего кофе сейчас бы точно не повредила.

Такси Груздя миновало Полянку, похоже, он ехал в сторону Китай-города. Через четверть часа стояния в пробке Филя убедился, что так оно и есть. Немного попетляв и заехав почему-то на Кузнецкий мост, он вырулил на Маросейку и остановился возле магазина «Кондиционеры и обогреватели». Почесывая рыжую бороду, Груздь расплатился и вошел в подъезд, да, это был именно подъезд — лестница вела наверх, и если верить вывеске, помимо «Кондиционеров и обогревателей» там была еще скупка драгметаллов.

Филя остановил машину и стал ждать.

Ну спрашивается, какого черта Груздю надо было в «кондиционерах» или в скупке? Разве что там работал человек, с которым он говорил по телефону и который, возможно, попросил его приехать? Очень может быть.

Филя прождал пять минут, но Груздь не появлялся. Тогда Филя решил сменить дислокацию. Кто знает, может, он уже примелькался Груздю, лучше все-таки наблюдать с некоторого расстояния, а идеально — с противоположной стороны.

Филя вышел из машины и пересек дорогу. Что Груздь выйдет и вдруг поедет в обратную сторону, можно было не переживать: на Маросейке одностороннее движение. Филя зашел в «Макдоналдс» и присел за столик возле окна. Это было не совсем напротив подъезда, но обзор все равно отличный. С другой стороны столика сидели двое подростков. Уплетая бигмаки и картошку по-деревенски, они говорили вроде бы по-русски, но как бы и не совсем: ни одного слова Филя не понимал. Наконец последовал анекдот, рассказанный более-менее связно:

«Пpогpаммисты квасят на пpиpоде. Идут pазговоpы, тpали-вали… Один pассказывает: „Познакомился тут с девушкой на дискотеке. Бесподобная деваха! И фигуpка, и мозги есть, и танцует хоpошо! Так вот, pешил ее пpигласить к себе домой. Она согласилась. Пpишли, выпили винца, поговорили о том, о сем, музыку послушали. Потом я ее поцеловал, посадил на клавиатуpу, пpиподнял юбку…“

Остальные: «Так у тебя компьютеp дома стоит! А какой?!!»

«Это юные компьютерные гении», — сообразил Филя. Вот Макс бы их понял… Ну ладно, где наш гриб, в смысле Груздь? Филя посмотрел на часы. Прошло уже тридцать две минуты с того момента, как Груздь вошел внутрь. Филя занервничал. Юнцы, напротив, все не успокаивались, они снова набрали полные подносы и стали засыпать друг друга компьютерными анекдотами, в которых Филя не понимал ничего. Впрочем, оно было и к лучшему — не отвлекало. Только вот от запаха еды ему стало совсем нехорошо. Филя уговаривал себя тем, что она все равно вредная и плохо усваиваемая.

Он прождал еще четверть часа и снова перешел улицу. Вошел в подъезд. Поднялся по лестнице. Прямо был магазин кондиционеров и обогревателей, слева — скупка, справа — железная дверь без признаков жизни. Филя на всякий случай ее подергал — безрезультатно. Тогда он зашел в магазин кондиционеров. Там за прилавком сидели пожилой мужчина и тетка лет сорока. Они играли в нарды.

— Я своего приятеля ищу, — сказал Филя. — Он зашел к вам полчаса назад…

— Приятельницу, хочешь сказать, — поправил его продавец, не отрывая взгляд от доски.

В скупке драгметаллов вышло примерно то же самое. Словно бы Груздь в этот подъезд и не заходил. А между тем в одном из двух случаев это было наглое вранье.

Несолоно хлебавши Филя вышел на улицу в полном недоумении. Итак, Груздь растворился. В том, что он внутри одного из этих двух заведений и что у него там сообщники, которые его защищают, сомнений не было. Но как он почувствовал слежку, ведь Филя был так осторожен! Ай да Груздь…

Начинался дождь. Филя механически поднял голову и, к некоторому своему удивлению, обнаружил, что на втором этаже справа открыты окна — то есть со стороны той самой железной двери, пространство за которой показалось ему совершенно необитаемым. Филя снова метнулся наверх и обследовал дверь повторно и — снова безрезультатно. Тогда он постучал. Дверь была обита жестью, и стук вышел хоть и не звонкий, но внушительный. Но и это ни к чему не привело.

Филя задумчиво почесал голову. Но как-то же туда люди попадают? Судя по открытым чистым окнам и жалюзи, пространство вполне обитаемо. Разве что из соседних офисов? Но Филя помнил, что слева, где фотомагазин, — хода наверх нет, а справа — продуктовый, который все-таки находится слишком далеко, но не исключено, что переход из него в это таинственное пространство имеется. Хотя опять-таки — на второй этаж? Хм, хм…

Разве что проникнуть как-нибудь в подсобку продуктового? С этой малоперспективной мыслью Филя стал в очередной раз спускаться по лестнице. Он уже выходил из подъезда, когда боковым зрением уловил нечто, что могло иметь отношение к разрешению его проблемы. Это была панель домофона. И на ней было три кнопки. Филя, недолго думая, нажал на первую, и через несколько секунд отозвался голос:

— Скупка…

Под второй кнопкой и так была надпись: «Кондишн».

Оставалась последняя. Филя ткнул в нее и прождал с полминуты, пока на звонок ответили. Звонкий девичий голос произнес:

— Извините, мы тут цветы поливали… Светка, не мешай… Слушаю вас.

— Хотел бы подняться, — Филя сдержанно кашлянул в кулак.

— Конечно, извините.

Он не успел снова преодолеть лестницу, как дверь со скрипом отворилась, и на пороге его встретила хорошенькая девушка лет двадцати пяти, не больше, в белой блузе. Филя уже готов был расплыться в улыбке, но вспомнил ушлую барышню Альбину из «Острова сокровищ» и не стал. Кто знает, какие еще сирены встанут сегодня на его пути.

За железной дверью оказалось авиаагентство. Там работали человек пять. На высоком шкафу стояли горшки с цветами, которые, очевидно, как раз и поливали.

Филя сразу же заметил, что есть второй выход, а точнее, вход, гораздо более цивильный, чем первый, хотя и со стороны двора. Не теряя времени, он снова запел песню про потерявшегося приятеля, и ему сразу же подтвердили, что человек с описываемой внешностью двадцать минут назад появлялся тут, он взял билет на самолет из Шереметьева на сегодняшний вечер, но простите, это все, чем можем вам помочь, информация конфиденциальная.

4

Кто считает Мытищи банальным пригородом Москвы, тот сильно ошибается. Во-первых, он известен с пятнадцатого века, во-вторых, это крупный железнодорожный узел, и он напичкан заводами: машино — и приборостроительными, электромеханическим, химическим и прочими. Имеются даже два собственных вуза. А в-третьих, вокруг всего этого богатства живут сто пятьдесят тысяч человек. Вот из такого городка и был родом Виктор Груздь.

Витька Груздь всегда был уверен, что друзей, как и родителей, не выбирают, видимо, так уж устроен мир. Они сами приходят в его жизнь, возникая словно из ниоткуда. Друзья вдруг вылупляются, чаще всего это происходит в детстве, будто цыплята из яиц — и нате вам, оказывается, это твой друг по жизни. А хороший он или плохой — это значения не имеет, потому что от него тебе уже никуда не деться, он тебе дан Судьбой. И кем выйдет из детства твой желторотый друг — этого, естественно, до поры до времени тоже никому знать не дано.

Примерно таким образом и обстояло дело, когда в десятом классе школы № 11, что в подмосковных Мытищах, Витька Груздь, Валька Бакатин и Колька Мишин вдруг неожиданно для себя обнаружили, что они друзья по жизни, несмотря на то что все абсолютно разные по характеру. Еще совсем недавно Груздь и Мишин приятельствовали с Никитой Доморацким и были с ним не разлей вода, но все течет, все меняется, и вот вакантное место лидера в их компании занял такой прежде неприступный Валька Бакатин.

И впервые они явно это ощутили, когда комсорг школы, педант и круглый отличник Бакатин предложил угнать ночью соседские «Жигули» и покататься. Груздь и Мишин слегка ошалели от такой идеи и… согласились. Неделю друзья готовились к тайной операции. Груздь сказал соседу, что он бесплатно помоет машину, на что тот с радостью согласился и отдал ключи. Валентин снял слепок с ключей, и несколько дней все трое вытачивали отмычку. А так как в начале восьмидесятых в Подмосковье мало у кого была поставлена сигнализация, то угнать машину не составило проблемы.

Полночи друзья катались по проселочным дорогам, хохоча и накачивая себя пивом.

Приключение с ночной прогулкой прошло успешно, машину не помяли, не поцарапали, и сосед не догадался, что ночью ею кто-то пользовался.

Как-то так само собой вышло, что, когда Валька Бакатин проявил интерес к их компании, Доморацкий почти тут же «сделал ноги». По какой-то неясной причине Никита его не переваривал, если не сказать — боялся. Вообще-то у них с Никитой сохранились нормальные отношения — у Груздя с Мишиным, но в присутствии Бакатина Никита неизменно испарялся. Интересно, что Витька сам неоднократно спрашивал у Вальки Бакатина, в чем тут дело, но тот только пожимал плечами.

В глубине души Груздь считал себя трусом, не в пример Бакатину, но вот если зайца загнать в угол — страшнее зверя нет. Это выражение было на сто процентов про Груздя, у которого до седьмого класса была астма, и он частенько задыхался, отчего и считал себя слабым. Из-за астмы родители отдали его в оздоровительную группу, которая логично вылилась в спортивную школу, где хотелось только есть и спать. Причем всегда побеждало второе желание, и засыпал Груздь обычно голодный, с недожеванным бутербродом во рту.

Груздь занимался плаванием, и с большим успехом. Мать Виктора — бухгалтер местного НПО «Химволокно» — и отец — заведующий рыбным магазином — не могли нарадоваться хотя бы такой успеваемости сына, в обычной школе — круглого троечника.

Вся троица была неразлучна: ходили в походы по рекам на плотах и байдарках; случалось, для куража воровали — когда им отказывались по молодости лет продать пива, потом устраивали в ближайшем лесу, а то и на чердаке, импровизированный банкет (заводилой в этих «отовариваниях» был уже не Бакатин, а Груздь); немного фарцевали американской жевательной резинкой в своей и соседней школах; сидя на чердаке, пробовали было нюхать клей в полиэтиленовых пакетах, но не понравилось, и снова перешли на пиво и портвейн.

Пить горькую, иногда и помногу, Груздь начал на втором курсе Плехановского института, куда он, как подающий надежды спортсмен (мастер спорта по плаванию вольным стилем на дистанциях четыреста и восемьсот метров), поступил с легкостью. Школьные друзья разлетелись кто куда по другим институтам, и как раз тут снова появился в жизни Груздя недавний одноклассник Никита Доморацкий. Теперь он был студентом МГИМО, стал неожиданно загадочным, породистым и даже поначалу немыслимо щедрым. Вышло так, что подруга Никиты училась в Плехановском, вот почему и он частенько бывал в общежитии института, где временами, как студенту из Подмосковья, Груздю тоже выделяли место и регулярно отбирали, в зависимости от количества незачетов в сессии.

Доморацкий уже в те доперестроечные времена часто шуршал в карманах настоящими американскими баксами, на которые в «Березке» покупал и с легкостью дарил, а не фарцевал(!) институтским девочкам французские колготки, а Груздю ни за что вдруг отваливал то пару бутылок коньяка «Наполеон», то японский стереоплеер.

Никита Доморацкий был заядлым профессиональным преферансистом, да и вообще крутым картежником. Вместо здорового секса со своей подругой в общежитии Плехановского, он мог всю ночь провести за карточным столом в компании с Груздем и еще парочкой начинающих картежников. И если начиналась «большая игра», то уже никакими ухищрениями подруга Доморацкого не могла его оторвать от карточного стола, хотя регулярно и устраивала перед преферансистами довольно-таки привлекательный стриптиз.

Чаще и больше всех выигрывал, конечно, Доморацкий. Не оплаченные «бедными студентами» карточные долги он аккуратно записывал в драгоценную записную книжку из крокодиловой кожи.

— Когда-нибудь отдашь или рассчитаешься как-нибудь, например дачу протопишь зимой перед моим приездом с компанией, идет?

И все соглашались. А долги в крокодиловой записной книжке имели тенденцию расти, хотя медленно и неумолимо. Уже к третьему курсу стало ясно, что спортсмена международного класса из Груздя не выйдет, да и тяга к спиртному перевешивала. А кроме того, он превратился уже в законченного игрока, и преферанс был лишь малой частью его азартных увлечений.

Груздю иной раз начинало необъяснимо везти, и он отыгрывался по-крупному, но этот подъем неизменно заканчивался еще более крутым спадом. К 1986 году Доморацкий исключительно из дружеского расположения скупил все долговые расписки Груздя и перевел его долги в более конвертируемую валюту, и общая сумма составила около двадцати одной тысячи долларов. Таких денег Груздю, заканчивающему институт, было не заработать за всю его будущую советско-инженерную жизнь. А впрочем, кто знает, времена менялись.

5

Агеев теперь следовал за своим подопечным по пятам. Он боялся хотя бы на минуту упустить его широкую спину в темном пиджаке из виду. Следить в аэропорту за Груздем было не так уж комфортно, тому почему-то совсем не сиделось на месте, он метался по залу, то и дело выбегал на улицу курить, хотя никакой необходимости в этом в Шереметьеве нет, а еще несколько раз ходил за кофе. И каждый раз, рискуя выдать себя, Филя, как привязанный, плелся за ним.

Наконец Груздь как будто угомонился, присел, почесал свою рыжеватую бороду и прикрыл глаза. Но поспать ему не удалось. Спустя три с половиной минуты к нему подошел какой-то человек. Агеев присмотрелся внимательно и узнал Мишина, фото которого лежало у него в кармане куртки. Друзья пожали друг другу руки, перекинулись парой слов и, настороженно оглядываясь, куда-то направились.

«Вот, блин, — сплюнул в сердцах Агеев. — Не сидится им на месте. Куда они на этот раз поперлись? А бедный несчастный Филиппушка, не зная ни сна, ни роздыха, должен мотаться за ними повсюду».

Груздь и Мишин отправились в ресторан на втором этаже, проследовали к дальнему угловому столику, уселись и подозвали официантку. «Опять Груздь жрать будет», — тоскливо сообразил Агеев. Он устроился в другом углу, чтобы не привлекать внимания. Через пять минут девушка принесла заказ, и приятели принялись уплетать салаты, бутерброды с икрой, а чуть позже — и мясо в горшочках. Не без водочки, конечно. У Фили засосало под ложечкой, он вспомнил, что с утра ничего не ел, и решил, не теряя времени, тоже перекусить. Он попросил меню и принялся выбирать блюда. В тот самый момент, когда буйное воображение нарисовало Филе огромный, поджаренный, дымящийся кусок свиной отбивной в окружении свежих овощей и хрустящего золотистого картофеля, в голове, подобно разрыву артиллерийского снаряда, вспыхнула страшная мысль. Агеев похолодел сердцем, медленно и осторожно опустил руку в карман. Тотчас же на его лице отразились муки жестокого страдания: бумажник он оставил в машине. Агеев приподнялся и начал лихорадочно обыскивать карманы: из джинсов удалось выгрести три рубля сорок восемь копеек. Зато небольшой сюрприз ожидал Филю, когда он запустил руку в куртку: дыра в подкладке подарила целые полсотни. Выбор оказался непростой: за пятьдесят рублей Агеев мог заказать либо порцию ненавистных картофельных чипсов, либо выпить чашку кофе. Скрепя сердце и сделав реверанс в пользу чувства собственного достоинства, Филипп проклял все.

А между тем Мишин с Груздем справились с холодными закусками и на глазах у страдающего оперативника принялись поглощать мясо в горшочках. Судя по запаху, как назло доносившемуся до Фили, это была баранина. Агеев был на грани помешательства, он не мог оторвать глаз от накрытого стола соседей и то и дело сглатывал слюну.

— Принести что-нибудь еще? — раздалось у Фили над ухом.

Он поднял голову, увидел перед собой улыбающуюся официантку и решил, что над ним издеваются. Поэтому бросил коротко:

— Счет.

Филя чувствовал себя самым несчастным человеком на этом свете. Он не выспался, зверски хотел есть и ко всему прочему начал мерзнуть. После плохого кофе во рту остался горький привкус, да и глаза начали слезиться: иногда, как правило, в самый неподходящий момент, у него вдруг просыпалась аллергия на табачный дым. Но больше всего Агеева взбесило то обстоятельство, что, покончив с заказанной снедью, приятели решили, что не наелись, и повторили заказ.

«Свиньи. Просто свиньи, — сделал нехитрые умозаключения Филя. — Я, наверное, сейчас захлебнусь собственной слюной. Какая глупая и бездарная смерть».

В зале ресторана появился человек в длинном светлом плаще. Он остановился, окинул взглядом помещение и направился к соседнему с приятелями столику. Устроившись в уютном кресле, посетитель заказал бокал пива, сразу же расплатился с официантом, достал газету и целиком погрузился в чтение. Агеев тут же потерял к нему всякий интерес и снова переключил свое внимание на Мишина с Груздем. Филя напрягал слух, но не слышал, о чем они говорят. А они размахивали руками и, кажется, спорили. Но даже издалека было видно, что друзья нервничают и чем-то расстроены.

6

Кофе был давно допит, денег больше не осталось, и Агеев молил Бога, чтобы приятели скорее закончили свою трапезу и куда-нибудь пошли. Но их стол по-прежнему был заставлен тарелками с едой, так что на скорое избавление надеяться было бессмысленно. Филя совсем заскучал. Поэтому достал телефон и набрал номер Дениса.

— Алло, — откликнулся тот мгновенно.

— Привет. Как поживаете?

— Неплохо. А ты?

— Да вот мотаюсь по всей Москве за этим Груздем. В данный момент сижу в ресторане Шереметьева.

— Ага, шикуешь там, по ресторанам разгуливаешь, а я-то думал, трудишься в поте лица.

— Шикую — не то слово. Сейчас просто разорвет от обилия съеденной пищи.

— Хорошо тебе. А мы вот тут разыскали с Ладой кое-что интересное.

— С Ла-адой… — обиженно протянул Агеев.

— С Ла-адой, — передразнил Денис. — А что в этом такого?

— Да ничего. Просто несправедливо. Ты с Ладой, а я с Груздем. Чувствуешь разницу? Кстати, знаешь, кто повстречался господину Груздю в аэропорту? Не догадываешься?

— У меня есть определенные пожелания на этот счет, — пробурчал Денис, — но я оставлю их при себе. Не тяни.

— Кстати, как там наш Демидыч? — вспомнил вдруг Филя. — Угорел мужик сильно? Хоть кости целы?

— Ничего, полежит под капельницей, подышит чистым кислородом — будет как новенький. Ну не тяни, что ты там раскопал?

— Ладно. Повстречался Груздю его старый добрый друг — Николай Мишин. Как думаешь, Демидыч будет счастлив?

— Я уже счастлив! — признался Денис. — Что они делают?

— Водку жрут, сволочи, — вздохнул Агеев.

— Филя, зависть — смертный грех, — напомнил Денис. — Что еще делают?

— Кажется, собираются покинуть наш гостеприимный город и улететь в чужие края. Или не в чужие, не знаю пока.

— Обязательно проследи их маршрут или маршруты! Узнай, куда, когда и каким рейсом они летят? Следи в оба, не упускай из виду. Но будь осторожным. Там у тебя происходит что-то странное.

— Слушаюсь, мамочка, — ответил Агеев. — И ты там будь осторожен. Эти женщины… Им имя вероломство, ты запомни.

— Да ну тебя, — беззлобно огрызнулся Денис. — Не завидуй, будет и на твоей улице праздник.

— А то как же! Будет, конечно. В лице какого-нибудь очередного Груздя или еще какого паразита, за которым следить надо. Вот говорят, что шестьдесят пять процентов семейных пар познакомились на работе. А мне и познакомиться не с кем. Почему-то на работе попадаются только малосимпатичные мужчины. Скажи, почему ты никогда не поручаешь мне следить за симпатичными женщинами?

— Потому что это нанесло бы невосполнимый урон нашему общему делу. Общайся с симпатичными женщинами вне работы.

— Ну да, а когда последний раз у меня было это самое вне работы? — сокрушенно вздохнул Филипп.

— Не ной. Обещаю, разберемся с этим делом, будешь гулять неделю. А еще беру на себя ответственность в поисках подруги жизни для тебя.

— Нет уж, с этим я сам справлюсь!

— А чего ты испугался так? — удивился Грязнов.

— Я твоему вкусу не доверяю. Найдешь такую же, как Лада твоя.

— А чем тебе Лада не нравится? — обиделся Денис.

— Да я ее боюсь! Мне вообще такие женщины внушают подозрение.

— Ну конечно, тебе подозрение не внушает только лик Иосифа Кобзона на рекламном плакате.

— Просто я люблю женщин слабых, а не тех, которые коня на скаку…

— Филя, милый, я бы с большим интересом и удовольствием выслушал твои взгляды на жизнь, женщин и взаимоотношения полов, но давай отложим это на потом, а сейчас будем заниматься делами, — перебил Агеева Денис.

— Ладно, иди, делай свои дела, а я буду дальше давиться слюной.

— Что-что? — переспросил Грязнов.

— Да неважно, потом расскажу.

Агеев небрежным жестом отправил телефон в карман.

Новый посетитель поднялся из своего кресла и неторопливой походкой покинул ресторан. Филя проводил его равнодушным взглядом и скорбно вздохнул. Его желудок уже давно издавал угрожающее урчание. Агеев скользнул глазами по залу и насторожился. Человек в плаще оставил полный стакан пива, было похоже, что он к нему вовсе не притронулся, газета также осталась на столе, рядом, на кресле, лежал черный пластиковый пакет.

Филя смерил расстояние между пакетом и столиком приятелей и с громким криком: «Ложись!» молниеносно вскочил со своего места и бросился к Мишину и Груздю. Тут же раздался мощный взрыв, посыпалось разбитое стекло, послышались истошные крики боли. Агеева откинуло к стене, он ударился затылком и потерял сознание.

…Филя очнулся от едкого дыма, режущего глаза. Из-за него в ресторане невозможно было ничего разобрать. Он попытался подняться, но перед глазами все поплыло и завертелось, во рту ощутился металлический привкус крови, ужасно болели ребра. Тогда Филипп, с трудом встав на колени и упершись руками в пол, осторожно пополз в ту сторону, где до взрыва сидели друзья. С облегчением он вспомнил, что за секунду до взрыва официантка вышла из помещения, а больше в зале никого не было.

Филя с трудом пробирался вперед, он порезал руки об осколки стекла и распорол колено, наткнувшись на обломок металлической ножки стула. Пахло гарью, на занавесках уже бесновались языки пламени, начинался пожар. Агеев боялся не успеть. С трудом Филя добрался до двух бесчувственных тел. Груздь лежал лицом вниз, широко раскинув руки. Вокруг растекалась лужа крови. Агеев не был врачом, но мгновенно понял, что Груздь мертв — поза его была такой неестественной и обреченной, что сомнений не оставалось. Тогда Филя кинулся к Мишину, тот широко открытыми глазами смотрел в потолок. Он был завален обломками столов, стульев, засыпан осколками стекла и кусками штукатурки. Агеев с трудом дотянулся до его шеи и нащупал слабый пульс. Затем он схватил Мишина под руки и потащил к двери, пламя охватило почти весь ресторан. Филя кое-как волок бесчувственное тело и чудом умудрялся уберегать его от огня. На помощь уже спешила милиция и пожарные. Люди в оранжевых комбинезонах оперативно уложили Мишина на носилки и потащили к «скорой», чьи-то руки подхватили Агеева, усадили на невесть откуда взявшееся пуховое одеяло, сунули под нос вату, он почувствовал резкий запах нашатыря, в голове прояснилось.

— Как тот мужчина? — неопределенно мотнул головой Агеев.

— Один мертв, другой в шоке. Возможно, сломаны обе ноги. Множественные осколочные ранения, ожоги. Скорее всего, еще и черепно-мозговая травма. Но это ему повезло, мог бы задохнуться от угарного газа, если бы ты его не вытащил, — отвечал молоденький парнишка в милицейской форме.

— Куда его повезли? В какую больницу?

— А что, знакомый твой? Так это мы разузнаем, по журналу проверим. А пока отдыхай, сейчас вторая машина за тобой приедет.

— Какая машина? — не понял Агеев.

— Как — какая? «Скорая», разумеется.

— Не, ребята, я в больницу не хочу, у меня времени нет.

— Ты даешь! — изумился милиционер. — Это ты с врачами договариваться будешь. А наше дело их вызвать.

— Понятно. Договорюсь как-нибудь, — ответил Филя, хотя голова ужасно кружилась, и даже слегка подташнивало. И еще Филе показалось, что он стал хуже слышать. Во всяком случае, голос собеседника доносился словно из какого-то вакуума.

— А как все произошло-то, ты видел? — любопытствовал паренек.

— Да практически ничего не заметил. Сейчас ваши там разберутся. А я видел мужика одного, так… Ну, если что, описать смогу.

Через полчаса пламя было погашено, всюду разлились белые пенные реки, туда-сюда сновали пожарные, милиционеры, эксперты. Агеев договорился с докторами, написал отказ от госпитализации, и теперь он, грязный, покрытый копотью, окровавленный и пораненный, наблюдал за работой специалистов и профессионалов, дожидаясь машины из агентства.

Вот только было непонятно, откуда в этом хаосе взялась заплаканная официантка в ослепительно белом переднике. Она подошла к нему и, положив ему руку на плечо, тихонько спросила:

— С вами все в порядке? Вам нужна помощь?

— Спасибо. Все в порядке, я справлюсь. А что вы здесь делаете? — спросил Фил.

— Мне сказали, что милиция хочет со мной поговорить, допросить. А я, честное слово, ничего не знаю. Я только вышла позвонить на минуточку, и тут все это произошло. Я так испугалась! Вы себе представить не можете!

Девушка заплакала.

— Ну, будет вам, — постарался успокоить ее Агеев. — Все благополучно закончилось. Вы живы-здоровы, ничего не случилось.

— Как же! Ничего не случилось! Один — труп, другой — ранен, вы только чудом спаслись, ресторан разгромлен. Я, может, теперь работу потеряю… И вообще я ужасно испугалась!

— Ну перестаньте. Могло бы быть и хуже. Поблагодарите бога, что было так мало посетителей, что ваших подруг не оказалось в зале в тот момент, что так быстро приехали пожарные и «скорая» и удалось спасти человека. Правильно я говорю?

Девушка кивала сквозь слезы.

— А я слышала, что это вы спасли того человека, правда?

— Ну, — немного засмущавшись, ответил Филипп.

— Да вы же тогда просто герой… Как вы не испугались? Я бы убежала сразу же, если бы хватило сил.

— Ну, наверное, у меня просто не хватило сил, чтобы убежать, — рассмеялся Агеев.

— Нет, вы все равно герой. А этот человек ваш друг? — Девушка смотрела на Фила огромными восхищенными глазами.

— Нет. Мы вовсе с ним не знакомы.

— Надо же! Вы возвращаете мне веру в человечество.

— А что, в столь юном возрасте вы уже успели в нем разувериться? — Филипп с удивлением поймал себя на мысли, что сейчас, спустя всего каких-то полчаса после взрыва, с туманной головой и болью во всем теле, он флиртует с хорошенькой официанткой.

«Вот уж воистину причуды человеческой психики необъяснимы», — подумал он.

— Поработайте официанткой в ресторане, — отвечала на вопрос Агеева девушка. — И сразу разуверитесь и в человечестве, и во всем, в чем только можно разочароваться.

— Что, неужели так тяжело? — удивился Филипп.

— Конечно, тяжело, особенно если ты молодая девушка.

— Ну я, слава богу, не молодая девушка, поэтому не смогу убедиться в ваших словах, но защитить молодую девушку от всяких… пожалуй, смогу.

— Правда? — первый раз улыбнулась девушка.

— Правда, — твердо ответил Агеев.

— Может быть, вам нужно чего-нибудь? — спохватилась девушка.

Напряженная работа мысли отразилась на лице Филиппа. Он раздумывал, насколько уместно и удобно попросить об этом. Но наконец человеческие желания взяли верх над врожденной вежливостью, и Агеев сказал:

— А вы не могли бы раздобыть что-нибудь поесть?

— Поесть? — изумилась девушка.

— Ну да. Вам будет сложно это сделать?

— Нет-нет, нисколько. Просто это слегка неожиданно прозвучало в такой момент. Боюсь, что на кухню меня не пустят, там все оцеплено. Но в сумочке у меня есть бутерброды и йогурт, я вечером собиралась ехать к родителям в другой город, вот и приготовила с собой в дорогу. Вы любите сыр?

— Сейчас я люблю все, — ответил Филипп. — Несите скорее ваши бутерброды.

Официантка принесла свои скромные припасы, и Агеев с удовольствием начал их уничтожать, размышляя о превратностях судьбы и о сюрпризах, которые она иногда преподносит. В машину Фил уселся относительно сытый и вполне веселый, потому как увозил с собой в кармане домашний телефон симпатичной официантки. Вот только он забыл спросить, как ее зовут.

7

Криминалистическая экспертиза, исследовавшая то немногое, что можно было исследовать на пепелище ЗАО «Матрешка», пришла к неожиданному выводу. Во-первых, на территории бывшего завода железобетонных конструкций имелся цех с фармацевтическим оборудованием. Во-вторых, в этом цеху был только один технологический процесс, в результате которого некий белый порошок-полуфабрикат перерабатывался в таблетки. Химический анализ уцелевших таблеток определил, что это чистейший кокаин. В-третьих, несмотря на то что большинство матрешек, ванек-встанек и прочих игрушек сгорели, удалось достоверно установить, что в их полостях содержались пластиковые пакеты с кокаином же. Оперативно проведенные допросы охранников ЗАО «Матрешка» ничего не дали. Возможно, они действительно не знали, что происходит на охраняемой ими территории. Они лишь смогли сообщить список сотрудников Мишина. Он состоял из одиннадцати человек, двое из которых были профессиональными фармацевтами, еще один — инженером, а остальные — просто наемными рабочими. Все они были объявлены в розыск. Наемных рабочих установить удалось сразу. Все восемь человек жили тут же, в Мытищах. И все они категорически утверждали, что понятия не имели, с чем работали. Обыски, проведенные у них на квартирах, ничего не дали. Фармацевтов и инженера найти пока что не удалось.

Предположительные объемы кокаина, который перерабатывался в таблетки, судя по словам рабочих, потрясал воображение. Поисками коллег Мишина — кандидатов наук супругов Илларионовых, а также главного инженера-технолога Артюхова занимались лучшие оперативные силы МУРа.

Масштабы происшествия оказались настолько впечатляющими, что из городской прокуратуры дело забрала к себе Генеральная прокуратура, и оно (это дело) попало на контроль к заместителю генерального прокурора по следствию — Меркулову Константину Дмитриевичу.

8

Денис ходил по комнате, обхватив рукой подбородок. Лада внимательно за ним наблюдала. Наконец она тихо произнесла:

— Денис, сядь, пожалуйста.

Денис остановился. С минуту он стоял так, потом молча опустился в кресло, закрыл глаза. В воздухе повисла напряженная тишина.

— Я так больше не могу. — Лада встала и начала сама прохаживаться по комнате взад-вперед, точно так же, как это делал минуту назад Денис. — Не понимаю, — задумчиво произнесла Лада. — Над нами ктото мерзко издевается? — Она указала на небо. — Вот все идет хорошо, кажется, лучше некуда, и вдруг — облом. Такой, что уже ну ничего сделать невозможно. Но тут опять нам подбрасывается какая-то ниточка, маленькая надежда, за которую мы цепляемся, выкарабкиваемся по ней, а она опять приводит нас к поражению. Это что, такой извращенный вид издевательства, садизма?

Денис открыл глаза, сел прямо. Потом протянул перед собой ладонь и, задумчиво глядя на нее, стал загибать пальцы, приговаривая:

— Бакатина грохнули — раз. Груздь погиб — два. Грингольц, гад, нас обманул, и на его дискете ничего нет — три. Гребаный завод сгорел со всеми потрохами — четыре. И то, что мы знаем, что там кокаин расфасовывали, ни черта нам не дает! Даже Маркиза, и этого на тот свет отправили! Пять! Все! Пальцы кончились! Все нити оборваны! — Он скорбно взглянул на свою руку, потом протянул перед собой другую, и тут в его кармане зазвонил телефон. Денис вытащил его, включил, послушал кого-то молча, потом коротко сказал «спасибо» и дал отбой. Посмотрел на Ладу и сказал:

— У Мишина и Груздя были билеты в Бухарест.

— В Бухарест? — удивилась она. — Не лучшее место, чтобы спрятаться, если предположить, что они чего-то или кого-то боялись. И ведь небезосновательно боялись.

Денис задумчиво почесал подбородок.

— Остался один Мишин. Мишин, который лежит в больнице в коме, или что там с ним; который забыл все на свете; которому теперь на все наплевать и который сам может отдать концы не сегодня, так завтра. Все! — Его рука печально обвисла, он тихо выругался.

— М-да, — протянула Лада. — И что же делать?

— А что теперь сделаешь? — горько усмехнулся Денис.

— Ну, может быть, он еще выйдет из комы?

— Когда? Ты себе можешь представить, когда это произойдет?

— Что же остается? Нужно выяснить у врачей точный диагноз и есть ли надежда на то, что в ближайшее время он придет в себя, — сказала Лада. — И ждать…

— Ну вот, теперь выясняется, что неисправимый оптимист — это ты, — сказал Денис.

«Она ведь говорит все правильно, — подумал Денис, — что я раскис, в самом деле?! Узнать все точно у докторов. А потом, когда уже будем уверены, что ничего сделать нельзя, когда уйдет последняя надежда, тогда уже можно предаваться меланхолии сколько угодно».

— Ну вот, уже улыбаешься, — заметила Лада. — Значит, ты — в больницу. А я свяжусь с обеими женщинами Мишина и тоже в больницу! Ага?

— Ага.

9

В офис «Глории» с электронной почтой пришло письмо — заказ на выполнение работы. Транспортировка груза в Москву, груз надо было принять на подмосковной трассе, на севере от столицы между населенными пунктами Чашниково и Дурыкино. Заказчик — некий ООО «Феникс», получатель — неизвестен, его имя прояснится, лишь когда «Глория» непосредственно примет груз. Надо полагать, будет указано в сопроводительных документах. В принципе, ничего необычного в такой ситуации не было. Репутация «Глории» как частного охранного предприятия была широко известна в узких кругах, и удивляться тому, что они получили такое предложение, не приходилось. Одновременно поступило банковское уведомление о поступлении аванса за работу на счет «Глории». Деньги предлагались не выдающиеся, но нормальные, с учетом оперативности предполагаемого бизнеса. Нужно было немедленно принимать решение, поскольку работу требовалось сделать сегодня.

Письмо читали каждый про себя, но отдельные слоги вырывались одновременно из четырех глоток.

— На подставу вроде не похоже, — сказал Филипп Агеев, не глядя хлебнув растворимого кофе. Он закатил глаза, посмотрел на чашку и, с трудом проглотив жидкость, простонал: — Демидыч, у тебя не кружка, а термос настоящий.

Демидыча уже отпустили из больницы, и он утверждал, что чувствует себя словно после курорта, но Денис посматривал на него с подозрением и поклялся про себя ни на какие авантюрные мероприятия Демидыча в ближайшее время не посылать.

Что касалось кружек: напитки сотрудники «Глории» потребляли каждый из своей кружки, которые были абсолютно одинаковыми, но на боку у каждой красовался фотопортрет хозяина. Владимир Афанасьевич Демидов нашел чашку с Филиной физиономией, сделал продолжительный глоток и сказал:

— Ладно, хлебай из моей. Где собаку-то брать будем?!

— Зачем собаку? — завертел головой компьютерщик Макс.

— Да, без собаки никак, — заметил и Филя.

Денис подумал, что мужики-то, в принципе, правы. Без собаки прикасаться к посылке и тем более везти ее в Москву — занятие для самоубийцы или всадника без головы. Денис лихорадочно соображал, кто без лишних вопросов даст стоящего пса на ближайшие три — пять часов. По всему выходило, что никто. Беспокоить дядю совсем не хотелось, и даже не потому, что он и так обязан Вячеславу Ивановичу, как говорится, по гроб жизни. Он не представлял, как сформулировать свою просьбу, точнее, обойтись без подробностей, которые Грязнов-старший, безусловно, потребует. Времени на решение всех проблем было в обрез.

По просьбе Дениса Макс попытался выяснить, что такое ООО «Фениск» и с чем его едят. Оказалось, что фирма с таким названием зарегистрирована в Зеленограде, но телефон не отвечал.

К 12.30 неизвестные «почтальоны» доставляли посылку на девятый километр к северу от Чашниково. Разумеется, они примерные описания поклажи предоставили. Три бочки для вина или огурцов, весом от семидесяти килограмм. Короче, в самый раз для перевозки чего-нибудь взрывоопасного или химически отравляющего.

Если найти извозчика для любого груза проще простого, то совместить неприкосновенность этого груза с законом и собственным душевным равновесием — серьезная задача. Опять-таки, пункт назначения оставался загадкой.

— А эрдель не подойдет? — вдруг поинтересовался Макс.

— Максим, тут дело не в породе, а в выучке, — пробормотал Филя. — Ты же по ящику, наверно, хоть раз да видел, как правильные собаки всякие подозрительные пакеты нюхают?

— Я телевизор не смотрю, а вот у моей герлы папаша-пенсионер склад с пиротехникой сторожит, — не унимался хакер.

— Ты хочешь сказать, что отец твоей девушки насобачился порох вынюхивать? — Филя явно распустил свой обожженный язык.

Денис вмешался:

— Макс, не тяни. Есть собака или нет?

— Так я и говорю, не у меня, у отца девушки. Ему пса дома жена не разрешила держать, так он два года назад взял щенка и вырастил его прямо там, на складе… Собака с родословной и с медалями!!! — выпалил компьютерный монстр.

— Звони, — Денис поставил перед носом Макса телефонный аппарат.

Тот отрицательно замотал головой:

— Мне не дадут.

Тогда трубка осталась в руках Агеева, главного специалиста по авторитетным разговорам. Пока тренькал набор номера, Агеев спросил:

— Как зовут?

Макс отвернулся к компьютеру.

— Собаку?

— Хозяина!

— Виктор Степаныч.

— Это не Черномырдин случайно? — захихикал Филя.

Он нажал на аппарате кнопку громкой связи. Через несколько секунд послышался женский голос.

Филя вежливо попросил разрешения поговорить с Виктором Степановичем. Ему отказали, но женщина спросила, должна ли она что-то передать, когда Виктор проснется.

— Это Ольга Федоровна, — прошептал Макс, — мама герлы. Она тоже на пенсии, работает домашним цербером.

Филя поморщился и ответил даме:

— Большое спасибо. Не могли бы вы записать…

— На что вы намекаете, молодой человек! — возмутилась Ольга Церберовна. — У меня безупречная память!

— Извините, но определенные обстоятельства не позволяют… гм… на нее надеяться.

Ольга помолчала, переваривая, и, наконец, сказала:

— Я поищу ручку.

Очевидно, хозяйка отправилась на поиски с телефоном в руках, некоторое время в эфире были помехи и доносилась возня.

— Секунду, я очки надену. Надела. Так. Извините, но я не помню, как вас зовут.

— Я не представлялся, Ольга Федоровна.

— А откуда вы знаете мое имя?

— У нас работа такая, — сухо, как бы между прочим, заметил Агеев. — Мне нужно, чтобы ваш муж позвонил сегодня по телефону… 924-31-58 и спросил Агеева.

— Что это за телефон? — деловито переспросила дама.

— Приемная ФСБ.

Денис, Демидыч и Макс буквально зашлись от смеха. Кротов оставался невозмутим.

— Как вы сказали?

— Приемная Филиппа, Семена, Бориса.

Ольга Федоровна, видимо, записывала все имена полностью, потому что вдруг сказала:

— Минутку, что-то стержень не пишет…

Снова повисла тишина, нарушаемая радиошорохами от перемещения хозяйки по комнатам.

— Квартирка-то не маленькая, — прошептал неугомонный Филя.

— Четыре комнаты, — подсказал Макс.

— Я слушаю, — прокашлялся на том конце встревоженный мужской голос.

Агеев улыбнулся и отключил громкую связь. Этот голос определенно не мог принадлежать Ольге Федоровне. Убедить Виктора Степановича в том, что все фээсбэшные ищейки слегка простудились и не готовы выполнять ответственную работу, уже не составляло особого труда. В остальном Филя постарался собачника не обманывать.

Меньше чем через час и двадцать минут они подобрали хозяина и собаку на Рязанке. Виктор Степанович выглядел немного усталым, но волнение заметно бодрило его.

Демидыч хотел посадить старика рядом с собой на переднее сиденье, но тот, как мальчишка, с большой радостью полез назад, внутрь «броневика» вместе с собакой. Броневиком в «Глории» служил закамуфлированный инкассаторский «рафик», доставшийся натурой от одного обанкротившегося коммерческого банка. На улице машина смотрелась достойно, но кушала много бензина и часто ломалась, поэтому Грязнов использовал автомобиль в особых случаях или когда нужно было выпендриться перед клиентом. До назначенной встречи оставалось минут тридцать пять.

Виктор Степанович появился в переговорном окошке и начал знакомиться.

— Вас как зовут?

— Демидыч, — ответил Демидов и зыркнул на пассажира в зеркальце заднего вида, которое в броневике их конструкции было абсолютно не нужно.

— Меня — Степаныч, — представился пиротехнический сторож, — но, вы знаете, я вашему сотруднику говорил. Я свою собаку на пластид особенно натаскивал! Это уж я вам гарантирую — непременно учует! Если будет пластид — она его точно найдет!

— А собаку как зовут?

— Нобель.

Демидыч хмыкнул и проговорил:

— Это сильно. Ну вот и посмотрим, подтвердит ли он свое прозвище.

Управление броневиком Демидов никому не доверял. Он получил свою первую бронированную машину еще в Афганистане, с тех пор ему казалось, что другой техники, лучше всего приспособленной для мирной жизни, просто нет, и столичные дороги стали единственным местом, где он щедро демонстрировал свои боевые навыки. Понаблюдав за водителем и дорогой, собачник смекнул, что поболтать можно в другой раз, забился в конец салона, обнял псину и стал ждать своей участи. Бронемобиль шел вторым, старательно выдерживая минимально безопасную дистанцию с Денисовым джипом скромной марки «форд». Кавалькада свернула с Кольцевой в сторону области.

В кабине «рафика» хрюкнула рация.

— Демидыч, нам до точки минут десять, — это был голос Дениса Грязнова. — Тебе — немного больше. Значит, ты не спеша подкатывай, а мы поторопимся. Твой танк раньше времени засвечивать не нужно.

Демидов ответил:

— Дениска, я не против, но как вы без Нобеля будете?

— Без кого?

— Нобеля, Нобеля, собачку так зовут.

Из радиостанции послышался дружный мужской хохот. Сам Нобель, услышав свое имя, недовольно гавкнул.

— Честно говоря, мы про него забыли, — отозвались в первой машине. — Ладно, Владимир Афанасьевич, береги пассажиров как зеницу ока. До встречи.

«Форд» набрал скорость и ушел вперед. Виктор Степанович заметно расслабился, а освобожденный Нобель прильнул глазом к одной из бойниц.

— Да, у Дениски помягче ход будет, — констатировал Демидыч и перевел машину в правый ряд. При всем желании афганец не мог выжать из тяжелого «рафика» больше восьмидесяти.

Они опоздали минут на пять.

Демидов притормозил напротив запыленного трейлера. При появлении инкассаторского автомобиля из кабины грузовика выпрыгнул водитель и быстро пошел к противоположному концу автопоезда, где Агеев переговаривался еще с одним водителем. Денис протирал лобовое стекло джипа в недоступных «дворникам» углах и одновременно разговаривал по мобильному. Не отрываясь от разговора, он махнул Демидову, указав место, куда ставить машину.

Быстро вильнув по встречной полосе, броневик замер между трейлером и джипом.

Демидыч помог Виктору Степановичу справиться с дверью, но первым на землю выпрыгнул пес. Его хозяин, уже привыкший к сумрачному пространству «рафика», поначалу потерял из виду оживившегося питомца. Хозяева грузовика мрачно поглядывали на обнюхивающую их четвероногую ищейку. Все ждали Грязнова, который на ходу заканчивал разговор.

— Макс, дорогой, у тебя меньше часа. Звони немедленно, как только что-нибудь выяснишь.

Денис отключился и подошел к своей оперативной группе.

— Все, мужики, — обратился он к водилам. — Думаю, еще минут пять, и ваша миссия будет окончена.

Потом он поздоровался с пиротехническим сторожем и отвел его в сторонку:

— Значит, так, Виктор Степанович. По внутренним правилам, я вам не должен ничего объяснять, но исходя из возможного продолжения нашего сотрудничества, скажу лишь, что это контрольная проверка, каких, как вы знаете, сейчас на дорогах много.

— Знаю, знаю, — собачник понимающе закивал головой.

Денис продолжил:

— Я понимаю, что мы рискуем, но ведь кому-то надо делать эту работу.

— О чем речь! Конечно, надо, — снова согласился собачник и переспросил: — Так что мне надо делать?

— Не вам — Нобелю. Его нужно запустить вон в тот фургон. Он понюхает одну вешь, а дальше посмотрим.

— Но я предупреждаю, — Виктор Степанович попытался повторить свои предупреждения насчет пластида, однако ему не дали.

— Я все знаю. Действуйте! — неожиданно для себя приказал Грязнов-младший.

— Слушаюсь, — так же неожиданно ответил пенсионер.

Оказалось, что никаких сопроводительных документов у водителей не было. Они действительно получили груз в Зеленограде. Расплатились с ними наличкой. Все это было незаконно в той же степени, в какой и в порядке вещей. Но, в конце концов, и частный извоз пассажиров незаконен. А пол-Москвы этим кормится, и ничего. Денис записал номер трейлера и умыл руки. В конце концов, надо было довести дело до конца.

Пенсионер тем временем решительно потянул на себя поводок, сграбастал эрделя в охапку и зашагал к распахнутым дверям грузовика. Ощутив лапами стальной пол фуры, собака сообразила, что от нее хотят, и, поглядывая на хозяина, начала нюхать перед собой, постепенно подбираясь к объемному пластиковому бочонку, придвинутому к выходу.

— Это? — спросил Виктор Степанович у стоявшего рядом Демидыча.

Демидыч сумрачно кивнул и показал на еще два таких же. Предчувствие у него было нехорошее.

Между тем Нобель приступил к знакомству с посылкой, не сумев обежать бочонок вокруг, потерял интерес и повернул морду к остальному грузу, находящемуся в прохладном фургоне. Пес сделал шаг, насторожился, осторожно приблизился к стенке из больших коробок, под которыми в «фундаменте» виднелась пара похожих по размеру пластиковых бочек. Мирное виляние хвоста прекратилось, Нобель двигался по фургону как опытный сапер. Наконец, все обойдя, он рванулся обратно к хозяину.

Виктор Степанович спустил собаку на землю и посмотрел на Дениса.

— Что скажете? — спросил Денис.

— Но вы же сами видели, — немного обиженно заметил пенсионер. — Все в порядке. Пластида наверняка нет!

«Дался ему этот пластид», — с досадой подумал Денис. Он повернулся к дальнобойщикам:

— Мужики, только без понтов, говорите откровенно. Вы туда уже заглядывали?

Водитель постарше, который только что закурил и выпустил из себя большую первую затяжку, возмутился так, что даже закашлялся:

— Да вы что, блин! Не первый рейс пилим! Я, блин, не знаю, прям! Не хотите — не берите! Если так, то мы его все равно на дороге можем оставить! Хочешь здесь, хочешь поближе к Москве. Такое указание тоже дадено.

Младший кивнул в подтверждение.

Денис должен был сделать выбор. Нобель отработал честно, какой-никакой, но результат получен.

Денис тоскливо осмотрел внутренности фургона. На боку опломбированного бочонка отчетливо просматривалась надпись, сделанная от руки толстым фломастером: «Фор Директ инвестментс». В раздумье Денис достал телефон, но тот неожиданно заработал в его руке. Денис посмотрел на определитель номера — звонок был из «Глории».

— Макс, я тебя слушаю, — сказал Денис, стараясь не выдавать свое неважное настроение.

Через несколько секунд разговора он поймал на себе вопрошающие взгляды Агеева и Демидыча и, прикрыв микрофон, ответил им:

— Берем.

10

Денис не зря рассчитывал на Макса. Десять минут назад все, что он знал о предложенном заказе, заканчивалось двумя словами «Директ» и «Инвестментс».

По-русски: «Прямые инвестиции». О дальнейшем пути следования «прямых инвестиций» дальнобойщики, доставившие груз, ничего не ведали. Надпись на посылке могла быть единственным указателем на место ее доставки. Не дожидаясь прибытия собаки, Денис позвонил в контору и дал Максу указание срочно отыскать все возможные концы.

И хакер выяснил, что «Прямые инвестиции» — это название реально существующей российско-американской коммерческой структуры. Компания или фонд — это уже неважно, главное, что имеются адрес и телефоны — и то и другое московское. Правда, глава компании оставался неизвестен, но так ли уж это было принципиально?

Словом, шансы получить обещанный гонорар увеличились в сторону благополучного исхода. Теперь, чтобы окончательно смыть все подозрения в розыгрыше, нужно было пробиться в этот «Директ инвестментс» и задать ряд вопросов.

Денис набрал телефон московского офиса. На том конце провода заиграла «Маленькая ночная серенада» Моцарта и бархатный женский голос убедительно произнес на двух языках:

— Вы соединились с компанией «Директ инвестментс», нам нужен ваш звонок, поэтому, пожалуйста, дождитесь ответа оператора или наберите ноль, а после сигнала — добавочный номер в тоновом режиме.

Грязнов выругался про себя, но терпеливо выслушал сообщение еще два раза, и наконец серенада прервалась.

— Гуд монин, спик плиз. Ту ю лисен.

Особа, поднявшая трубку, явно гордилась своим произношением, но разговаривать с русской девушкой по-английски Денис не стал и сунул трубку Агееву. Филя, натренированный как овчарка, мгновенно уловил задачу по однозначному жесту Дениса: продолжительное движение указательного пальца против часовой стрелки.

— Здравствуйте, барышня, подождите минуточку, сейчас с вами будут говорить. — Он произнес это таинственным, гипнотизирующим баском.

За это время Денис преобразился, взял трубку и произнес с отработанным кавказским акцентом: «Алле-ё?»

Через минуту разговора он знал, что шеф в отпуске, вернется через неделю, никакой груз в свой адрес они не ждут, но в компании есть люди, которые могут принять посылку. Болтливая секретарша кокетливо заметила:

— Если это не бомба, конечно.

«Кавказец» хотел промолчать, но не смог:

— Бомбы закончились, остались только розы!

Денис дал отбой и посмотрел на бочонки, зажатые двумя запасными колесами в конце салона. Пришло время поразмышлять о плодах долго отрабатываемого профессионализма. Без проколов они везли правильную посылку в правильное место. Вся цепочка на ходу придуманной схемы работала подозрительно четко. В данный момент Филя отвозит пиротехнического сторожа и собаку домой. Макс продолжает сидеть в своей электронной засаде. Бронемобиль пересекает спальные районы Москвы. Денис и Демидыч отвозят посылку непосредственно в офис «Прямых инвестиций». Через двадцать пять — сорок минут они уже должны быть на месте. Там Грязнов войдет в Интернет и пошлет письмо в ООО «Феникс» о потверждении доставки, а заодно — загрузит в компьютер «Прямых инвестиций» вирус, который возьмет в своем личном электронном почтовом ящике (все это заранее подготовлено Максом). «Феникс» тоже получит этот вирус-шпион, который при благоприятном развитии событий (электронном контакте «Феникса» и «Прямых инвестиций» между собой) поможет установить истину.

Необходимость использования этого не очень благородного варианта оправдывали два вопроса.

1. Почему скрывалось до последнего место получения посылки?

2. Что же все-таки за хреновина содержится в холодных пластиковых бочонках?

Впрочем, все вопросы будут ликвидированы денежным переводом на счет охранного агентства «Глория». Осталось подождать совсем немного.

Ровно в два часа дня они были на месте. «Почтальонов» в офисе «Прямых инвестиций» встретили немного напряженно, что и немудрено — груз выглядел анонимным, несмотря на уверения Дениса Грязнова в том, что он является лишь курьером-посредником между получателем и ООО «Феникс».

Дальше, впрочем, все как будто пошло по плану. Денис отправил «Фениксу» сообщение о выполнении работы, запустил вирус и в компьютер «Прямых инвестиций». После чего попросил разрешения задержаться в офисе, поскольку ждал звонка от своего сотрудника.

В 15.08 на мобильный телефон Дениса Грязнова позвонил Макс и доложил, что деньги начислены.

В 15.09 в помещение комнаты отдыха, где секьюрити «Прямых инвестиций» разрешили посидеть Грязнову и Агееву, ворвались восемь человек в масках и камуфляжной форме и положили частных детективов на пол. Перед этим, правда, Денис успел вырубить двоих, но получил удар в затылок. Филипп защищался не менее достойно, но численное преимущество противника было реализовано.

Люди в камуфляже оказались из ФСБ, как выяснилось спустя несколько минут к обоюдному удовольствию.

11

Уже в половине пятого вечера Дениса Грязнова допрашивали на Лубянке. Напротив него сидел фээсбэшник, затянутый в хороший костюм, — дюжий пятидесятилетний мужчина с лицом потомственного сталевара и по имени полковник Иванчук, именно так он сам представился: «Меня зовут полковник Иванчук». Денису это что-то смутно напомнило, но не более того.

По словам Иванчука, в трех бочках, привезенных Денисом в «Прямые инвестиции», лежали три расчлененных тела, двоих мужчин и женщины.

«Ай да Нобель, — подумал Денис, — ай да собачка. Понюхала бочонки и прочь пошла. Впрочем, что с пса взять, трупы».

— Грязнов, от кого вы получили заказ на транспортировку такого груза? С кем общались?

— Да я никого в глаза не видел. Заказ пришел по электронной почте, через Интернет.

— Придумайте что-нибудь поостроумнее.

— Я могу показать вам наш почтовый ящик, письмо все еще лежит там. А лучше всего побеседуйте с нашим компьютерщиком Максимом, он по этой части лучше меня все объяснит.

— Побеседуем, побеседуем, — пообещал Иванчук. — Но сперва вы мне все расскажете. Главным образом меня интересует вот что. Первое: кто лежит в этих бочках. Второе: кто поручил вам доставить груз.

Денис вздохнул. Фээсбэшник был непрошибаем.

— А я могу позвонить?

Иванчук молчал.

— Послушайте, полковник, дайте позвонить.

Молчание.

— У меня есть право на звонок? Я же не арестован? И даже тогда оно было бы. У меня вообще-то юридическое образование имеется.

— Должен вам заметить, молодой человек, — сказал вдруг Иванчук, придвигая ему телефон, — что то, что вы однофамилец крупного эмвэдэшного генерала, не производит на меня никакого впечатления.

— Не понял, — сказал слегка опешивший, но не желавший показать это Денис, — вы начальника МУРа, что ли, имеете в виду? — «Он что, в самом деле не знает, что мы родственники? Тогда, может, дяде Славе лучше и не звонить… Но что же делать… надо же как-то выбираться из этого дерьма». Денис вспомнил, как Лада рассказывала, что, сбросив китайца с балкона, хотела было позвонить Грязнову-старшему, но передумала и позвонила Турецкому, а тот все равно обратился к Славе… «Стоп! Вот оно! Вот откуда это знакомое „полковник Иванчук“! Именно! Турецкий же рассказывал, что когда-то работал с фээсбешником, который именно так представляется: „Меня зовут полковник Иванчук!“

Денис позвонил Турецкому на второй мобильный телефон. Этот его номер был известен буквально нескольким людям, и Турецкий откликался сразу же, когда по нему звонили, где бы он в тот момент ни был.

Так, к счастью, вышло и на сей раз.

— Сан Борисыч, я…

— Надеюсь, Дениска, ты как минимум в тюрьме, — прошипел Турецкий, — потому что я — на коллегии Генпрокуратуры!

— Так и есть. То есть фактически — да, — поправился Денис. — Меня наняли перевезти груз, содержание которого я не знал. В результате забрали на Лубянку, Сан Борисыч. И сейчас меня допрашивает человек по имени полковник Иванчук. — При этих словах Дениса Иванчук проявил некоторое беспокойство и даже привстал. — Это вам говорит что-нибудь?

— Вот ведь… — Турецкий не выругался, и Денис понял, что это правда, он действительно сейчас сидит в каком-то высоком собрании. — Ну-ка дай ему трубку.

Денис улыбнулся Иванчуку и протянул ему трубку:

— Оказывается, это вас.

— Меня? — опешил Иванчук.

— Да. Генпрокуратура, — улыбнулся Денис.

Турецкий приехал через сорок минут. Он молча пожал руку Иванчуку и по-хозяйски выставил Дениса из кабинета. Минут через пять дверь распахнулась, и Турецкий поманил его обратно.

— Дениска, ты обедал сегодня?

— Когда? — усмехнулся Денис.

— Ну тогда вот что. У нас с полковником есть местечко, где мы всегда обсуждаем общие проблемы. Поехали, я угощаю. Как?

Денис, разумеется, не возражал, Иванчук, после некоторых размышлений, тоже сумрачно кивнул.

Они отправились на Тверской бульвар в ресторан «Пушкинъ». Денис там прежде не бывал, и, как он убедился, этот «Пушкинъ» писался именно через «ять». На первом этаже «Пушкина» располагалось кафе, но Иванчук и Турецкий уверенно прошагали к лифту, да-да, там имелся и лифт с кружевным литьем.

К дорогим гостям мигом подлетел метрдотель, лично усаживая и предлагая меню. Впрочем, и Турецкий и Иванчук сказали только:

— Как обычно.

— А молодой человек?

— Рекомендую минеральную воду, — сквозь зубы обронил Турецкий.

«То ли у него мало денег, то ли он действительно сильно разозлился на меня, то ли опасается, что мои умственные способности будут приторможены переполненным желудком. А вот шиш вам», — подумал Денис, разозлившись, в свою очередь, заглянул в меню, стилизованное под газету с заголовком «Гастрономический вестник». Есть хотелось смертельно. Даже не есть, а жрать, тупо набивать брюхо. Но раз есть выбор и приличная еда, почему бы не воспользоваться случаем. И он заказал то же, что и Иванчук: солянку и холодец.

Денис осмотрелся. Интерьер а-ля рюс. На стене висела «Сравнительная таблица скорости некоторых движений» — парохода, велосипеда, скаковой лошади, пушечного ядра и звука.

В результате вмешательства Турецкого выяснилось, что фээсбэшников вызвали непосредственно работники «Прямых инвестиций», едва вскрыли первый бочонок с грузом. Второй и третий они трогать сами не рискнули.

Оперативные мероприятия Иванчука дали некоторый результат. Например, что такое заказчик Дениса — фирма «Феникс» — и с чем ее едят. Это была фикция. Фирма с таким названием, зарегистрированная в Зеленограде, перестала существовать два года назад. Это была очевидная «пустышка». Трейлер, номера которого Денис, разумеется, зафиксировал, нашли довольно быстро. Но его водители ничего внятного рассказать не смогли. Их нанял в Туле некий кавказец, который, не исключено, сам был переходным звеном в цепи.

Отрицательный результат — тоже результат. Отсутствие заказчика заставило пристальнее приглядеться к получателю. Выяснилось, что фирма «Прямые инвестиции» принадлежит… Николаю Мишину.

Узнав об этом, Денис едва не подавился десертом.

— Тогда, — сказал он Иванчуку, — я знаю ответ на ваш вопрос.

— Вы знаете, кто заказчик этой перевозки?

— Нет, думаю, что догадался, чьи тела лежали в бочонках. Это исчезнувшие фармацевты и главный инженер-технолог ЗАО «Матрешка». Первые двое — супруги Илларионовы, а фамилия инженера Артюхов. Попробуйте проверить. Их, в принципе, муровские оперы уже ищут некоторое время, они поделятся информацией, если попросите хорошо.

Полковник Иванчук растерянно посмотрел на Турецкого, и тот важно кивнул: мол, доверяй, хоть и проверяй, этот парень зря болтать не станет.

12

Коля Мишин был способным мальчиком, особенно в области химии и физики. На родительских собраниях в тайнинской школе № 11 учителя всегда положительно о нем отзывались, только намекали родителям на не очень подходящую для маленького гения компанию. Эти обалдуи — Груздь и Доморацкий — могли не лучшим образом повлиять на Колю, которому, быть может, предопределено великое будущее. Груздя честили почем свет, а Доморацкого, впрочем, трогать особо не рисковали, говаривали, что не то дед, не то двоюродный дядя был у него видный гэбэшник, настолько видный, что самолично некогда пытал других в прошлом видных гэбэшников. Но Никита Доморацкий, по крайней мере, в те времена еще был своим в доску парнем.

А что касается Колиных родителей, то они, врачи и вольнодумцы, сами всегда говорили о свободе человека выбирать себе свой путь, своих друзей, поэтому указывать Коле, с кем ему дружить, а с кем нет, они считали себя не вправе.

Время шло, Коля взрослел. А его родителям говорили о нем всегда одно и то же. И после восьмого класса они перестали ходить на родительские собрания вообще.

— Неужели тебе дали свободу? — усмехнулся Груздь. Его родители давно уже игнорировали просьбы учителей зайти в школу.

— Так надо же это дело отметить! Мы все втроем прошли процесс инициации, заключающийся в освобождении от строгого родительского надзора. Напьемся? — предложил Доморацкий.

Конечно, они уже и курили, и выпивали перед школьными дискотеками, но вот так просто собраться в будний день и отметить свой приход во взрослую жизнь — это пока было новинкой.

— А чего пить-то будем? — был резонный вопрос Мишина.

— Ну, может быть, ты нам что-нибудь сварганишь, химик?

— Легко. Только где взять ингредиенты?

— А что нужно-то?

— Лучше всего обыкновенный спирт.

— Это я тебе достану, — махнул рукой Никита Доморацкий. — У моей бабки где-то целая бутылка заначена. Она им протирает всех, кто болеет.

Решено было встретиться в доморацком дворе, в шесть часов вечера.

Коля шел во двор, высоко подняв голову, то и дело придвигая очки к переносице указательным пальцем. Он и правда ощущал себя таким большим и крутым парнем! Если бы его спросил сейчас какой-нибудь приятель, куда это он намылился, Коля свысока и так небрежно кинул бы ему:

— Да вот, с друганами идем одно дельце обмывать.

Во дворе на скамейке уже сидел нахохлившийся Груздь, рядом с ним стоял белый целлофановый пакет.

— Здорово! — поприветствовал его Коля. — А что в пакете?

— Закусон. Хлеб и огурцы соленые. У маман стырил.

— Молодец! Надо бы еще воды где-нибудь надыбать. Или сока какого.

— Да ладно. И этого хватит, — Груздь кивнул на пакет.

— Опух, что ли? А спирт мы чем разбавлять будем?

— А! Вода нужна, чтобы спирт разбавлять?!

— Ты просто гений! Как это до тебя так быстро дошло!

— Да так сразу бы и сказал! Это мы и без тебя знаем, что спирт обычно водой разбавляют. Я думал, ты чегонибудь еще нахимичишь, какое-нибудь новое пойло.

— Ну-ну, — протянул Коля. — А где Никита?

— Иди, мути воду, — сказал Груздь, — а я его буду дожидаться.

— А чего сразу я?

— Ничего. Потому что самый умный! Потому что Ник тащит спирт, я — закуску. А ты что?

— А я делаю!

— Чего там делать-то? Спирт водой разбавить? Это мы и без тебя сделаем. Так что вот дуй за водой.

Пришлось возвращаться домой за водой. Когда он вернулся в доморацкий двор, прошло не меньше получаса, а на скамейке все так же одиноко сидел скукоженный Груздь.

— Ник что, до сих пор не выходил?

— У-у, — отрицательно покачал головой Витя Груздь. — Чувствую я, сорвалось все! Давай, Колюнь, открывай бутылочку. Сейчас мы с тобой будем пить простую водичку и закусывать ее солененькими огурчиками.

— Нет уж, подожди. Надо за ним зайти. Хотя бы узнаем, в чем дело.

Дверь открыл Никита и трагически глянул на приятелей. Оказалось, что его бабушка плохо себя чувствовала, лежала на кровати и выманить ее из своей комнаты, чтобы достать заветную бутылочку спирта, было абсолютно невозможно.

Так сорвалась их первая возможность по-взрослому напиться. Груздь и Мишин с поникшими головами вышли из подъезда Доморацкого и отправились по домам.

Зато очень скоро судьба благосклонно предоставила-таки друзьям возможность напиться. Да так, что Мишина чуть было не поперли из школы.

В тот день Ник Доморацкий прибежал на первый урок с сияющими глазами, подозвал друзей и таинственным жестом указал на свой портфель. Там среди тетрадок и учебников приютилась заветная бутылочка.

— Валим с уроков?

— Сегодня же контрольная по химии.

— Коль, ну какая, на фиг, контрольная?! У тебя и так пятерка по химии. Зачем тебе эта контрольная?

— Она же подготовительная перед экзаменом!

— Да? Вот черт! — почесал голову Никита. — Ну и черт с ней, в конце концов, перепишем!

— Не, не пойдет, — вмешался Груздь. — Ты как будто нашу химозу не знаешь.

— Может, подождем до выходных? — предложил Мишин.

— Блин! Что разнылись?! Не надоело вам ждать? Все! Я эту бутылку больше таскать не буду. Пошли вы!

Доморацкий был лидером компании (по крайней мере, до тех пор пока в нее не влился Бакатин), и, следовательно, его слово было закон. К тому же серьезно подействовала угроза не увидеть больше заветной бутылочки. Короче, они сбежали с занятий и распили на троих в какой-то подворотне эту бутылку.

— Мужики, — шептал пьяный Никита. — В соседней школе, в девятом «Б», такая девчонка клевая. Может, мне ее на дискач в ДК Химволокна пригласить?

— Это которая? — спросил Груздь. Он окосел чуть поменьше, чем его приятели. А вот у Кольки все взлетало перед глазами. Он сидел, обхватив себя руками, и безуспешно пытался концентрировать плывущую реальность. Или нереальность.

— Та, которая Ленка Афанасьева, — сказал Никита.

— Ха, Ленку и без тебя пригласят, — отозвался Груздь.

— Чего? Кто это?

— Да хотя бы тот же Александров.

— Чего? Александров? Он что, к Ленке подкатывает? Да я его…

— Тихо, — сказал Груздь. — А тебе что, своих девчонок уже мало?

— Наши? Это неинтересно. Ну а ты чего раскис? — Никита повернулся к Мишину.

— Ничего. Вот думаю, как бы не стошнило.

— Не о том думаешь, мужик! У нас взрослые разговоры.

— Давай, колись, — подхватил Груздь.

— Да что колоться-то?

— А может, мы тебе поможем личную жизнь устроить!

— Я знаю, по кому он сохнет, — с усмешкой произнес Груздь.

— Ну и по кому же?

— По химичке! — оба закатились от смеха.

— Козел, — печально проронил Мишин. — Точнее, козлы.

— Да ну, чего ты в самом деле!

— Я ни по кому не сохну! И по мне тоже никто… — слезливо добавил Мишин.

— Опять двадцать пять, начинается! Никто меня не любит, никто не приголубит, пойду я на болото, наемся червяков! Ну а ты что хотел? Девчонки отвязных мужиков любят. Вот и получается, что, допустим, у Парфенова девок хоть отбавляй, одна Людка чего стоит! А у тебя — хрен на палочке!

При упоминании о Людке Мишин вздрогнул. Никто из его друзей и не догадывался, что эта Людка, самая классная девчонка соседней школы и девушка отпетого хулигана, и была причиной Колькиных страданий. Все знали, что о ней и мечтать надо забыть, потому что никому не нужны разборки с Севой Парфеновым. Мишин тоже знал, однако мечтать о ней не переставал. Наверно, это и была его первая настоящая любовь.

Сева еще не так давно учился с ними в одной школе, только два года назад его наконец-таки выгнали, что обещались сделать едва ли не с первого класса. С тех пор он как будто учился в ПТУ, но все знали, что это фикция. Сева не был примитивным хулиганом, которого все боятся. У него уже была своя машина. Все знали, что он «чем-то таким» занимается, что у него водятся деньги. Короче, его уважали.

А Люда жила в том же доме, где и Мишин, в соседнем подъезде. И Мишин каждый день после уроков торчал на скамейке в ожидании, когда она изящной походкой продефилирует мимо него. Иногда ее провожал Сева Парфенов. И тогда они заходили в подъезд и там целовались, Мишин видел это. Часами! Так казалось Мишину. Это доставляло ему невыносимые страдания, но он ничего не мог с собой поделать, запретный плод сладок, и чем недостижимее она для Коли была, тем сильнее он влюблялся.

Но однажды Люда снизошла до него, и он целый день просто летал на крыльях любви и думал, что он самый счастливый человек на свете.

В тот день он застрял после уроков у Груздя. А когда пришел домой, обнаружил приколотую ко входной двери записку от родителей. В ней сообщалось, что они в гостях, будут поздно, если вообще не завтра, что суп в холодильнике в красной кастрюле и так далее. Мишин сначала просто порадовался тому факту, что он дома один. Но радость его прошла в момент, когда он вспомнил, что, опаздывая сегодня утром в школу, впопыхах забыл ключи.

Отлично! Просто замечательно! В смысле, ужасное невезение. Куда теперь податься? У Доморацкого больная бабушка. У Груздя, наверно, уже родители с работы пришли — не слишком милые люди. А больше друзей у него не было. Придется до появления родителей торчать во дворе.

Было уже около десяти вечера, когда одиноко сидевший на лавочке Коля увидел ее… Длинные рыжие волосы подрагивали на ветру.

Она прошла было мимо Мишина, но потом остановилась, подошла и присела рядом. Сердце у него подпрыгнуло к горлу.

— Время сколько? — поинтересовалась Люда.

— Время? — он прокашлялся. — Да… около десяти, наверно.

Она достала из кармана куртки пачку сигарет.

— Куришь? — спросила небрежно.

— Давай, — согласился он и дрожащими пальцами полез в пачку.

Ему было наплевать на то, что увидят соседи, да и родители в это время уже могли вернуться, — самое главное, не показать себя слюнтяем! Как настоящий джентльмен, Мишин поднес зажженную спичку к Людиной сигарете. Огонек дрожал на ветру, и рука Мишина тоже дрожала. Люда насмешливо покосилась на Колю.

— Тебя как зовут-то? Я тебя часто здесь вижу. Ты же из соседней школы, кажется.

— Коля меня зовут.

— Попробую запомнить. Ну а меня…

— Людмила, — перебил он ее.

Она слегка качнула головой и сделала вид, что удивилась.

— Тебя все знают, — с глупой улыбкой сказал он.

— Да? И что же обо мне знают?

— Ну… — Он замялся. — Ты встречаешься с Севой…

Ее губы вытянулись в ниточку, лицо стало злым и острым.

— Значит, все меня знают только потому, что я девушка Парфенова?

Мишин сидел как истукан и испуганными глазами смотрел на Люду. А она — на него в ожидании ответа. Коля вдруг понял, что ее лицо не злое, а скорее обиженное. И еще он окончательно понял, что оно самое удивительное на свете. И сказал:

— Нет. Тебя все знают, потому что ты самая красивая девушка.

Она еще несколько секунд все так же смотрела на него, потом усмехнулась, выкинула сигарету и тут же достала вторую.

— Ты похож на галчонка, — сказала она.

— Почему?

— Такой же худой и удивленный. И еще с открытым ртом.

Коля понял, что все время действительно сидел с открытым ртом.

— А ты чего тут сидишь? — спросила она.

— Ключи забыл.

— Да я тебя вообще часто на этой лавке вижу. Ты что, все время ключи забываешь?

Коля молчал. В его душе боролись такие своеобразные вихри чувств, что он уже готов был ей все выложить: что влюблен в нее безумно, что Сева Парфенов — гад, каких поискать, что он не стоит и ее мизинца, что у него, помимо нее, еще куча девчонок (хотя об этом она, наверно, знала, ведь глупо же, если знает весь район, а она нет). И вот, пока он собирался с силами, к подъезду подкатила «двадцать четвертая» «Волга» и из нее вылез Сева Парфенов.

Он ни слова не сказал Мишину, а встал напротив Люды и произнес:

— Ну ты чего психуешь? Характер решила показать?

— Пошел ты. — Она отвернулась.

— Ах, я пошел, да? Значит, теперь вот этот… кролик, — он кивнул головой на Мишина.

Люда молчала. Мишин тоже, он не знал, что сделать. С одной стороны, связываться с Парфеновым себе дороже. Но Сева оскорбил его, оскорбил Люду. «Ладно, — решил Коля, — если еще хоть раз он ее оскорбит, я ему врежу!» Коля не раз представлял себе эту сцену. И все, конечно, из-за Люды. Потом, правда, его мечты приобретали некоторые черты реальности: Парфенов бил его, Мишина, а Люда закрывала его своими руками и кричала, чтобы «подонок оставил мальчика в покое».

— Солнышко, садись в машину, а? — присел рядом с ней Сева.

Она молчала.

— Или останешься с этим химиком? — Сева схватил Мишина за подбородок. — Что, мою девочку захотел, да? — усмехнулся он.

Мишин грубо убрал его руку, хотел что-то сказать, но в голову не пришло ничего подходящего к случаю; сердце его дико колотилось.

— О! Какой он у тебя нервный! Слушай, ну что ты ломаешься! Ну я приехал за тобой, ты своего добилась, ну чего тебе еще нужно?!

Люда встала, отпихнула его руку и быстрым шагом пошла домой.

— Вот сука! — выругался Парфенов.

Мишин был переполнен ненавистью. Он ждал, что сейчас начнутся разборки, и уже решил, что ни за что не сдастся, прорабатывал в уме многочисленные дворовые оскорбления. Но Сева достал сигареты и спокойно спросил:

— Курить будешь?

— Нет! — дерзко выкрикнул Мишин.

Парфенов удивленно посмотрел на него, пожал плечами и сказал:

— Нет так нет. — Он сел в машину, крикнул оттуда: — Будь здоров, отличник! — И нажал на газ.

На следующий день Коля рассказывал своим друзьям о том, как он запросто сидел с Людой на лавочке и трепался за жизнь. Люда теперь с ним здоровалась. Правда, через несколько дней она помирилась с Парфеновым, и мучения Мишина возобновились с новой силой. А Парфенов не упускал возможности подколоть его и звал не иначе как «герой-любовник». Правда, теперь Колины страдания носили несколько иной характер, они, так сказать, были сладкими. Потому что в его душе зачем-то росла глупая, не оправданная ничем надежда.

— И что же мне делать? — спросил Мишин друзей, возвращаясь к разговору о том, что девчонки любят хулиганов.

— Ну не знаю, — протянул Доморацкий. — Совершить какой-нибудь поступок.

— Какой?

— Это в зависимости от того, какая девчонка тебе нравится.

Мишин сглотнул слюну.

— Ну, какая? — Доморацкий и Груздь все превратились в слух.

— Да ну вас, — отмахнулся Мишин и чуть не упал со скамейки.

— Мы же твои друзья! Мы тебе вон все рассказали.

— Людка, — немного помолчав, сказал Мишин.

— Чего Людка? Какая Людка?

— Севина Людка мне нравится.

— Сдурел, что ли! — выкрикнул Груздь.

— Сдурел! — шмыгнул носом Коля.

— И думать забудь!

— Эта девочка любит только отморозков, судя по ее выбору, — вполне резонно заметил пьяный Доморацкий.

Все помолчали. Коля встал и неровной походкой направился к школе.

— Ты чего? Ты куда? — завопили Груздь с Доморацким.

— На контрольную.

— Совсем свихнулся?! Ну какая, на фиг, контрольная! Под душ и в койку!

— Отвалите от меня, — отпихивался от них Мишин.

— Ну ты, блин, прирожденный ботан! Учиться, учиться и еще раз учиться! Как завещал великий Ленин? Даже в пьяном виде!

— Иди ты! — брыкался Мишин.

Он уперся так, что не было никакой возможности его остановить.

— Ты сейчас куда? — спросил Груздь у Доморацкого.

— Куда-куда? Домой, конечно. Я-то точно не сумасшедший, чтобы сейчас к химичке переть.

— Ладно. А я провожу этого идиота до парты.

Всю дорогу до школы Груздь уговаривал Мишина не ходить в школу, но все было безрезультатно.

Они пришли в класс, сели за последнюю парту.

— Только не рыпайся! Молчи, я тебя умоляю! — уговаривал Груздь чертыхающегося Мишина, когда химичка раздавала контрольные задания.

Груздь мало что понимал в химии, ему на нее было глубоко наплевать. Однако иметь в четверти тройку ему тоже не хотелось.

— Коль, посмотри, как это задание делать? — толкнул он плечом Мишина.

Толкнул его легонько, но Мишина уже так развезло, что он вывалился из-за парты в проход, напротив которого стоял химичкин стол.

— В чем дело? — Она встала из-за стола и подошла.

Груздь обхватил голову руками и зажмурился.

— Николай! В чем дело? — строго спросила химичка.

Мишин кое-как поднялся и, покачиваясь, смотрел затуманенным взглядом на учительницу.

— Ничече, Маргрита Алессанна, — еле выговорил он.

Коля Мишин, конечно, был ее любимчиком, но никакая ее любовь не могла терпеть пьяного ученика на своих занятиях.

— Идем со мной, — выдавила она сквозь зубы.

— Ну, Маргарита… Алексанна…

— Я сказала! — Она схватила его за локоть, но Мишин вырвал свою руку.

— Не ожидала от тебя! — задохнулась учительница. — Ладно же! Вижу, ты не в состоянии дойти до директорского кабинета! Что же, директор у нас не такой гордый, как ты! — И она выскочила за дверь.

По классу побежали разговорчики, смешки, одобрения и порицания.

— Ну ты, блин, дал, пацан! — повернулся к Мишину Антошка Кирюхин.

— А чего? — искренне удивился Мишин.

— Да сядь ты! — дернул его Груздь. — Ну какого ты?!

— Что я! Какого ты! Меня толкнули. Ты же видишь…

— Да какого ты вообще приперся! Тебя же теперь, наверно, из школы попрут! Идиот! Химоза к директору побежала. Ты в это-то хоть врубился?!

Мишин вдруг сел и заплакал пьяными слезами.

— Держись, пацан! — похлопал его по плечу Антошка. — Мы никогда не забудем твоего героического поступка!

Вдруг Мишин сорвался с места и побежал в лабораторию, соседнюю с кабинетом химии комнату.

— Куда ты? — только и успел крикнуть Груздь.

Мишин даже по прошествии многих лет никак не мог понять, что конкретно его, скромного мальчика, отличника, химика и просто гения, сподвигло на такой шаг. Алкоголь? Может быть, обида за то, что он такой одинокий и никому, кроме химички, не нужный (хотя выходило, что теперь он и химичке не нужен)? А может, несчастная любовь?

Как бы там ни было, он взял металлический натрий, который хранился в банке под слоем керосина, и опустил его в концентрированную серную кислоту, упаковал в полиэтиленовый пакет в несколько слоев, чтоб не сразу проело… Он часто бывал в этой лаборатории, химичка разрешала ему проводить здесь всяческие интересные опыты, и он хорошо знал, что где находится. «Значит, они только отморозков любят, да?!» — И чиркнул спичкой.

— Где Мишин? — профессионально строгим голосом сказад директор, входя вместе с химичкой в класс.

Тут же из лаборатории, качаясь и закрывая уши руками, вышел Мишин. А через секунду раздался взрыв.

Потом были долгие разбирательства. Но Мишина не выгнали. Его отец был в неплохих отношениях с директором. К тому же, в конце концов, за Колю попросила и сама химичка. А вдруг, выгнав его из школы, они испортят жизнь талантливому мальчику и, может быть, великому ученому в будущем. Она явно осознавала, что такого ученика у нее больше не будет. И на педсовете напирала на то, что он просто попал в дурную компанию, где его, примерного и способного мальчика, напоили и испортили. Мишин, конечно, выгораживал друзей как мог. Но все-таки вопрос стоял о нем, а не о его собутыльниках. В результате ограничились тем, что взяли с Мишина клятвенное обещание, что он впредь не будет поддаваться пагубным примерам своих приятелей, а лучше и вообще перестанет с ними общаться. Ну, конечно, родителям пришлось заплатить за два выбитых в результате взрыва окна и еще за покупку некоторого химического оборудования и материала.

Затем последовали домашний скандал и домашний арест. Но вместе с тем и всеобщее уважение школьных товарищей. Даже Сева Парфенов как-то подошел к Коле:

— Силен, мужик! Значит, так тебя все достало? И ты решил совершить самоубийство, укокошив заодно с собой всех одноклассников и директора с химичкой? Горжусь! Уважаю! А Людка, та вообще в экстазе забилась, когда об этом случае узнала.

Зима заканчивалась. Мишин ходил несчастный, но в то же время и счастливый. Это было какое-то странное, пограничное состояние между эйфорией и депрессией. Настроения сменялись, как погода весной. Кстати, вскоре пришла и она — весна. Колины родители к этому моменту уже достаточно остыли, для того чтобы выпустить сына из-под домашнего ареста.

13

Денис постучался в кабинет к доктору Лапину. Тот в очках с позолоченной оправой сидел за столом и что-то напряженно изучал.

— Извините, — сказал Денис. — Меня зовут Денис Грязнов, мы с вами по телефону…

Доктор из-под очков взглянул на Грязнова.

— Вы из агентства, которое сотрудничает с милицией?

— Точно, по поводу Мишина Николая Николаевича.

— Да, я вспомнил. Ну что ж вы там в дверях встали, проходите, садитесь.

Лапин походил на Айболита — седой, борода клинышком и живые яркие глаза.

— Тяжелое состояние? — спросил Денис, присаживаясь на колченогий, но мягкий стул.

— Зато стабильное, — неожиданно ответил доктор.

— Но он же, кажется, в коме?

— Нет, вовсе он не в коме. У него сильный эмоциональный шок, и просто какое-то время он не мог говорить и самостоятельно передвигаться. Собственно, он и сейчас не передвигается, конечно.

— То есть он в сознании?

— Ну как вам сказать. В общем, да. Но в очень слабом. Еще у него частичная амнезия. Но это все общая реакция организма на сверхсильное болевое и психическое раздражение. А это, в свою очередь, характеризуется расстройством жизненно важных функций нервной и эндокринной систем, кровообращения, обмена веществ. Вот и судите сами, в сознании он или нет.

— Знаете, я учился в медицинском институте, но все-таки что-то не понимаю… Пациент может находиться либо в бессознательном состоянии, либо он как-то всетаки воспринимает окружающую действительность — видит, слышит, говорит, понимает. Ну или, может быть, у него какое-то пограничное состояние?

— Он пока не встает с кровати. Совершенно определенно, что он видит и воспринимает окружающую его действительность, как вы изволили выразиться. Слышит. Но все это мало на него воздействует. Ему, как я полагаю, все равно. Знаете, судя по всему, наш пациент — человек вообще легко поддающийся разного рода стрессам и потрясениям. Кроме того, судя по всему… как бы это сказать… не чурающийся кокаина. Поэтому я могу почти с полной уверенностью утверждать, что сейчас он обитает в каком-то своем подсознательном мире. Из нашего реального мира до него долетают отдельные раздражители, какие-то звуки, яркий свет или прикосновения. Но он мало понимает все это. К тому же ничего не помнит.

— Вы пытались с ним разговаривать?

— Он не понимает, что я ему говорю. Хотя сам разговаривает, если это можно так назвать. Бурчит что-то себе под нос. Ничего внятного.

— А вы не знаете, сколько продлится такое состояние.

— Пока прогнозировать что-либо сложно. Иногда эмоциональный шок переходит в стадию истерического припадка. Но в случае Мишина, я надеюсь, этого можно не опасаться.

— Нет, доктор, вы не поняли. Я имел в виду, когда он придет в нормальное для человека состояние?

— О-о! Этого я вам сказать, голубчик, не могу. В зависимости от лечения. А чаще всего и лечение тут ни при чем. Зависит от человека. Есть ли у него волевое стремление к нормальной жизни, к реальности, найдет ли он в себе силы. Честно сказать, пока что, глядя на этого пациента, я бы предположил, что у него очень велико желание остаться в том мире, в котором он находится сейчас.

— То есть надежды никакой?

— Ну я не хотел бы быть столь категоричным.

— И от лечения тоже ничего не зависит?

— Ну почему же. Лечение никогда не повредит. А потом, это смотря какое лечение.

— То есть?

— Ну, знаете, есть щадящее пассивное лечение. А есть такие способы, которые могут вылечить мгновенно.

— Правда? — оживился Денис. — А можно поподробнее.

— Это, так сказать, клин клином. Довольно радикальный метод, но нередко очень действенный. Смотрите, мы имеем дело с эмоциональным шоком и всеми вытекающими отсюда последствиями. А есть и такое понятие, как шокотерапия. Другими словами, как это ни странно звучит, лечение шока шоком.

— То есть вы хотите сказать, что если Мишин испытает какой-нибудь шок, по силе равный тому, который он получил при взрыве, то он опять станет нормальным человеком?

— Я ничего не хочу сказать, я лишь констатирую факты.

— Но это же шанс! Или нет?

— Стоп, стоп! Вы хотите… Я вижу, как загорелись ваши глаза! Нет уж, извините, молодой человек, но этого я разрешить не могу. Я понимаю, что вы, блюстители закона и порядка, готовы ради своей цели пойти на все. Но я не могу позволить вам такие опасные опыты. Во-первых, мы не можем знать наверное, что именно произведет на пациента сильное впечатление. Во-вторых, согласно статистике, далеко не все случаи были удачными. И наконец, в-третьих, подобные кардинальные методы могут не просто не помочь человеку, а уничтожить последнюю надежду, сделать его инвалидом, а то и вообще вогнать в гроб. Так что нет, нет и нет! И не смотрите на меня так. Будем лечить поэтапно, медленно, зато проверенным щадящим способом. Это человек, в конце концов, а не какой-нибудь подопытный кролик.

— Да я и не предлагаю ничего. Нет, значит, нет. Спасибо за информацию.

Лада уже ждала его в вестибюле.

— Что узнал? Выздоровление Мишина намечается или нет? — спросила она.

— Нет, если мы сами его не наметим.

— Как это?

— Когда наконец приедет с дачи его жена?

— Завтра. Ты мне наконец расскажешь?

Денис покосился на выходящего из кабинета Айболита:

— Пойдем вниз, сядем в машину. — В машине он продолжил: — Вернуть его в нормальное состояние поможет какой-нибудь другой шок, эмоциональная встряска, равная той, которую он уже испытал.

— Равная уже испытанной? Интересно, в чем измеряются шоковые встряски?

— Почем я знаю. Может быть, еще один взрыв ему организовать?

Лада выразительно постучала себя по лбу.

— Правда. И доктор какой-то попался старомодный. Не разрешаю, говорит, вам проводить такие опасные опыты. Лучше мы, говорит, будем лечить больного испытанными методами… Угу, всю жизнь!

— Значит, все? Последняя ниточка оборвалась?

Денис засмеялся:

— Мы с тобой постоянно меняемся ролями. Когда я — оптимист, ты — пессимист, и наоборот, когда пессимист — я, ты пытаешься быть оптимистом.

— Очень смешно, — вздохнула Лада.

— Когда приедет жена, мы постараемся у нее выяснить, были ли в жизни Мишина какие-нибудь серьезные потрясения. Ведь не может же такого быть, чтобы человек всю свою жизнь жил спокойно. Постараемся ухватиться за последнюю ниточку.

— Ох, — вздохнула Лада. — Когда же уже наконец эти ниточки закончатся!

14

Жена Мишина, не очень молодая, не очень стройная и не очень красивая, приехала в больницу вся в черном, как будто уже на похороны. Ее вид вообще можно было охарактеризовать совершенно точно — не очень.

Денис и Лада проводили ее до палаты мужа.

— Взрыв! — то и дело всхлипывала она. — Боже мой! Кому это было нужно!

Денис открыл перед ней дверь и добавил:

— Если нужна будет какая-нибудь помощь, я жду здесь, в коридоре.

Она кивнула, всхлипнула и вошла внутрь.

Через некоторое время к Денису и к Ладе подошла медсестра и сделала глазами знак куда-то в неопределенную сторону. В конце коридора стояла женщина в меховом полупальто и длинной юбке. Она облокотилась на окно.

— Ты что, и любовницу оповестила? — спросил Денис Ладу.

— А почему бы и нет. Она тоже человек и тоже волнуется.

Лада направилась к ней, а Денис тихонько пробормотал:

— Вот такой вот он, Мишин, химический гений и неприметный мужчина, помимо жены еще и любовницу имеет.

Лада подошла к женщине. На вид той было лет тридцать пять, и она была откровенно хороша: ровные белые зубы, широкий чувственный рот, и даже легкие морщины вокруг глаз совсем не портили ее.

Она молча подала Ладе руку.

— Здравствуйте, — ответила Лада и тоже протянула руку.

Женщина неловко заулыбалась, видно было, что она сильно нервничает и в любой момент готова расплакаться.

— Как он? — спросила она.

— Вы не разговаривали с врачом? — поинтересовалась Лада.

— Нет, там была… Колина жена.

Лада понимающе кивнула и рассказала, что случилось с Мишиным.

Через некоторое время из палаты вышла плачущая супруга. Денис поспешил к ней.

— Он меня не узнает! Все бесполезно, — причитала та.

— Давайте я вас провожу.

Они медленно шли по коридору, Денис поддерживал ее под локоть.

— Может быть, дети? Может быть, он узнает детей? — спросил Денис.

— Да? — Ее взгляд просветлел, но тут же она увидела ее… свою соперницу.

Сразу же лицо ее сделалось непроницаемым, и она нарочито громко произнесла:

— Нет. Никаких шансов. Он не узнает никого! Доктор сказал, что все бесполезно.

— Но попытка — не пытка, стоит попробовать. — Денис уводил супругу Мишина от отвернувшейся к окну женщины.

— Вы что, друг друга знаете? — не удержалась Лада.

— Я ее да, а она меня… Вот уж не знаю, возможно…

— Мне просто показалось, что все сказанное ею имело целью задеть вас. Поразительно, до чего эгоистичны порой бывают люди. Даже в минуту такого несчастья не упускают шанса поиздеваться над соперником! Дикость какая-то… — удивилась Лада.

— Упоение садомазохизмом, — согласилась та. — Вы не против, если я загляну к нему?

— Да, конечно, пойдемте. Простите, я хотела у вас спросить… Вы не знаете, была ли в жизни Николая какая-то ситуация, которая его бы потрясла очень-очень сильно? И на долгие годы?

— Зачем вам? — насторожилась женщина.

— Понимаете, это может его спасти. Из этого состояния его может вывести сильное потрясение.

— Да, ситуация такая была. Он рассказывал мне однажды… Из-за него погиб один человек. И он живет с чувством вины до сих пор. Он не любил об этом разговаривать, поэтому я не знаю никаких подробностей. Но это было сильнейшее потрясение его жизни.

— Большое спасибо за информацию. Мы вам очень признательны.

15

Близилась мартовская дискотека. Мишин размышлял, отпустят его родители или нет.

— А ты им ничего не говори, — посоветовал Доморацкий.

— Ну конечно! Чтоб меня опять дома заперли, уже навсегда?

— Скажи, что у меня ночевать будешь в этот день, что у меня, ну например, день рождения. Тебе же предки говорят, что твое право на выбор своих друзей неоспоримо? — предложил Груздь. — Так воспользуйся.

— Неоспоримо-то оно неоспоримо. Только навряд ли меня и на день рождения отпустят, так же как и на дискотеку. Я же вроде обещал себя хорошо вести, а приход на дискач для наших педагогов, сами знаете, уже плохой поступок. Хорошие мальчики на дискотеки не ходят, а сидят дома и долбаные умные книжки читают. Так что, чувствую я, никакого дня рождения не получится…

— Ну это уж вообще… Не отпустить сына на день рождения лучшего друга?!

— Да не в этом дело, Витька! Какой смысл что-то выдумывать! Если на день рождения отпустят, то тогда и на дискотеку отпустят. Да ладно, правду им скажу.

Но судьба как будто благоволила Мишину. Или, наоборот… издевалась.

В тот день его родители уехали к отцовскому другу, на проводы в армию его сына. Все складывалось как нельзя лучше. Перед дискотекой друзья собрались у Мишина дома. Доморацкий принес бутылочку бражки.

— Нет уж, я пить не буду, — отказался Мишин. — А то меня вообще не впустят.

— Да уж. Все знают, какими это чревато последствиями, — хохотнул Груздь. — Пьяный Мишин — ходячая бомба. В самом прямом смысле этого слова!

И Доморацкий и Груздь выпили вдвоем. Пришли на дискотеку не к самому началу, а в разгар веселья («К самому началу только лохи приходят», — доходчиво объяснил Доморацкий). Актовый зал мигал в темноте цветными огонечками, на сцене крутился самодельный стеклянный шар, как в самых заправских клубах Москвы, — вообще-то это был глобус, обклеенный маленькими зеркальными осколками. Народ отрывался по полной программе. Кое-где уже целовались парочки. Кое-где назревали разборки. Груздь и Доморацкий сразу же пустились в пляс под лихое диско.

А Мишин увидел ее… Люда была одета в светлую блузку и новомодные джинсики «в облипочку». Она зазывающе вертела бедрами, а руки и ноги выписывали модные танцевальные движения. Рядом как козлик подпрыгивал Сева и выкрикивал что-то задорное охрипшим голосом.

Потом начался «медляк» — тихая плавная музыка. И Мишин совсем загрустил, глядя на то, как она прижимается к Парфенову, а его рука сползает с ее спины.

— Что скис? — подбежал к Коле Груздь, потом проследил за Колиным взглядом и строго покачал головой: — Не, приятель. Не мечтай. Забудь! И самому легче станет.

Доморацкий поддержал приятеля:

— Ну! Пригласи на танец какую-нибудь телку! Они же теперь все тебя хотят, после твоего геройского поступка!

Мишин улыбнулся, но остался неподвижным.

— Ладно. Пойду Антонову приглашу. — И Груздь потерялся среди танцующих парочек.

Вскоре танец закончился. Люда ушла, а Сева направился прямиком к Мишину. Сел рядом и по-приятельски хлопнул по плечу. От него сильно пахло каким-то терпким парфюмом.

— Здорово. Что не танцуем?

— Не хочу.

— А может, не умеешь?

— Может, не умею, — равнодушно подтвердил Мишин.

— Ну так попросил бы Людку. Она бы тебя так научила! — Он сделал странные движения руками, не очень похожие на обозначения танцев. — Она клево танцует!

Коля удивленно посмотрел на Парфенова.

— Она же тебе нравится, а? — продолжал тот. — Я же вижу. Да она всем нравится. А будет с тобой!

— Чего? — не понял Мишин.

— Чего, чего! Нравится тебе Людка?

— Что? — У Мишина в мозгах не укладывалось, что парень вот так запросто может предложить другому парню свою девушку. И не простую, а самую красивую в районе.

— Заело, что ли? Людка тебе нравится?

— Ну допустим.

— «Допустим»! — хмыкнул Сева. — Сразу видно, что ботан. Я ее тебе дарю.

Обалдевший Мишин только хлопал глазами.

— Пацан! Расслабься! Ты мне нравишься. Особенно после того, что ты сделал! Расшевелил всех, мать их! Да и Людка, честно говоря, не против. Говорит, что ты ее заводишь. Ну а мне-то… Сначала, конечно, поревновал немного. А потом думаю — а фиг ли! Ты хороший пацан. И что бы мне не устроить ваше личное счастье? Да кто же я буду, если это не сделаю?! И, короче, после всего, сам понимаешь, можешь ее себе оставить. Мне она уже не нужна. Выпьем?

— Выпьем, — качнул головой потрясенный Мишин.

— Пошли на улицу. Тебе здесь нельзя. Да и Людка тебя там ждет. И еще кое-что…

Они вышли на улицу. Обворожительная Людка курила, облокотившись на парфеновскую «Волгу». Они отхлебнули по глотку вермута из бутылки, припрятанной у Севы во внутреннем кармане куртки.

— Держи, — Сева вложил в Колину руку ключи от машины, в Людину — бутылку. — Покатайтесь, поразвлекайтесь, детки! — И ушел обратно.

— Садиться? — спросила Люда.

Мишин никак не мог понять, в чем дело. Видя его нерешительность, она подошла к нему и нежно поцеловала в губы.

Обезумевший от счастья Коля прыгнул в машину, Люда села рядом.

— Водить-то хоть умеешь?

— У меня дядя — таксист. Учил меня. Куда хочешь?

— Сначала покатаемся, а потом видно будет.

Автомобиль тронулся и покатился по ночному шоссе.

Люда вставила в магнитолу кассету с музыкой «Абба», открыла вермут, сделала несколько глотков.

— Давай и ты, — сунула она ему бутылку.

Коля сначала хотел отказаться, ведь он был за рулем, но потом взял — затуманенные счастьем мозги и непреодолимое желание казаться крутым парнем сделали свое дело.

Через полчаса в машине царил настоящий драйв: музыка на полную катушку, дергающиеся в такт с ней Мишин и девушка, выпивка, сигареты, поцелуи прямо за рулем, на полной скорости.

— Кайф! — откинувшись на спинку сиденья, произнесла Люда. — Ну а теперь притормози, что ли, где-нибудь. Займемся чем-нибудь поинтереснее.

«Конечно, крошка!» — прозвучали у Коли в голове слова какого-то мачо из какого-то американского фильма, и он, сбавив скорость, нажал на тормоз. Но педаль провалилась куда-то в пол.

— Не тормозится, — хмыкнул Мишин, еще не понимая сложившейся ситуации.

— Да поворачивай уже! — Она со смехом дернула руль в свою сторону.

Педаль опять утопилась в полу. Прямо перед лобовым стеклом вдруг откуда-то взялся столб. Мощный удар. Машина перевернулась и, сделав несколько оборотов, упала в кювет. И темнота.

…Невыносимая боль вернула Мишина в действительность. Он очнулся и с неимоверным трудом поднял голову. Кровь залила ему глаза — он разбил лицо о руль. Все вертелось и кружилось, дико тошнило. Он кое-как выбрался из машины, упал на землю и его тут же вырвало.

Потом он обернулся и глянул на «Волгу».

— Мать твою, — только и смог пробормотать Мишин.

Стекла вдребезги! Фары вдребезги! Капот помят, как морда у бульдога! На боках вмятины и царапины! Но самое главное — где Люда?! Эта вспыхнувшая в его мозгу мысль и страх за нее придали ему столько сил, что он вскочил на ноги и подбежал к машине. В салоне ее не было. Коля обежал «Волгу»… Метрах в трех от него в странной неестественной позе, с подвернутой под себя ногой, лежала Люда. Крови видно не было, только над верхней губой маленькое пятнышко.

Коля медленно подошел к ней, как будто боялся, что что-то спугнет, и тронул ее за плечо, сначала легонько, потом с силой. От этого ее голова безвольно запрокинулась назад. Она не дышала. Мишин рухнул на колени и заплакал в голос. В такой позе его и нашли где-то через час после аварии.

Коля не ел два дня. Мама отпаивала его какими-то таблетками, гладила по голове, говорила какие-то слова, которые Коля слышал, но не мог понять их смысл. Хотя, в общем-то, он и не стремился, ему было все равно. Отец тоже ходил на цыпочках. Из такого состояния Коля вышел лишь на третий день. Отец зашел в его комнату. Мать все время находилась рядом с Колей. Отец тихо спросил:

— Там Валя Бакатин Колю спрашивает. Хочет узнать, пойдет ли он на похороны Людмилы. Что сказать-то?

Мать даже не успела ничего ответить, как Мишин затряс головой и замычал. Вскочил с кровати и побежал в ванную. Там он заперся, схватил лезвие и полоснул себя по венам.

Так он оказался в больнице, где его больше лечил врач-психиатр, нежели какие-либо другие.

Первым к нему пришел… Сева Парфенов.

— Спокойно, пацан, — сказал он. — Все нормально. Я тебе тут мандаринов принес. Ты как?

Коля молча пожал плечами. Он думал — самое главное не смотреть на него.

— Вижу, что хреново, — сказал Сева. — Медсестры тут классные. А вот соседи твои что-то не очень.

Он немного помолчал.

— Ну что ты в самом деле! Слушай, с кем не бывает! Да я простил тебя давно! Ну? Не хочешь со мной разговаривать? Так и скажи. Я уйду. Уйти?

Мишин закивал головой.

— Ладно. Все понял. Только сначала один вопрос решим, и я тебя покину. Простить-то я тебя простил. Только за «Волгу» как-то расплачиваться надо. Согласись, твоя вина.

Мишин посмотрел на него полными слез и ненависти глазами:

— Значит, машину гребаную ты мне не простил, а то, что я девчонку молодую угробил, простил, да?

— Тихо, тихо. Ну, ничего уже не вернешь. А машина хоть и гребаная, а денег стоит. Кроме того, она не моя.

— Как не твоя?! — опешил Коля. — Ты ее угнал, что ли?

Сева захохотал.

— Ну ты скажешь! Угнал… Ох, не могу… Угнал… По доверенности я ездил, понял? А теперь что мне людям говорить?

— Каким людям?

— Хозяевам тачки, лопух!

— А что это за люди?

— Не твое дело. То есть твое, конечно, — спохватился Сева. — Когда показания будешь давать, меня не упоминай, уловил?

— Да…

— Вот я тебе напишу на бумажке фамилию, чтобы ты не забыл… А теперь вернемся к деньгам. Когда расплачиваться будешь?

— У меня нет таких денег.

— Значит, у родителей попроси. Объясни, что попал ты по полной программе, неужели родители для любимого чада пожалеют?

— У родителей тоже таких денег нет.

— Ну да, — задумчиво произнес Сева. — Предки, небось, еще долги отдают за твой прошлый смелый поступок. Ну что я тебе на это сказать могу. Придется как-нибудь по-другому расплачиваться. Ну какими-нибудь услугами. А? Согласен?

— Мне плевать. Услугами так услугами.

— Ну и отлично. Сговорчивый ты парень! Приятно дело иметь. Сразу фишку просекаешь. Значит, договорились. Не забудь же… Все, удаляюсь. Кушай мандаринчики и поправляйся! Ты мне здоровым нужен.

…Колю навещали одноклассники, друзья. Но они были ему в тягость. Он никого не хотел видеть. Они вновь и вновь напоминали ему о случившемся, хотя и слова об этом не говорили. Он не читал, не смотрел телевизор, не слушал музыку, ел мало. Только спал или часами глядел в белый потолок.

Через несколько недель его выписали из больницы. Вскоре состоялся суд. Как и договорились с Парфеновым, он ничего не сообщил о роли Севы в этой истории. Вина Николая Мишина была признана, и он получил два года условно. Врачи посоветовали ему съездить на море, отдохнуть. В школе освободили от занятий до конца учебного года. А экзамены перенесли на осень. «У мальчика психологическая травма…»

Только травма эта до осени не прошла. А осталась в душе у Мишина огромным черным рубцом. И как тяжело с ним жить, понимал только сам Николай Мишин.

16

Мишин не узнавал ни жену, ни любовницу, ни собственных детей. Близился решающий разговор.

— Марина Алексеевна, — обратился Денис к жене Мишина. — Нам нужно очень серьезно с вами поговорить. Это касается выздоровления вашего мужа.

— Я вся — внимание.

— Вспомните, пожалуйста, были ли в жизни вашего мужа такие ситуации, которые потрясли бы его так сильно, что он помнил бы о них всю жизнь.

— Не понимаю, — пожала плечами Мишина.

— Что же тут непонятного, — удивилась Лада, ей не нравилась Мишина, особенно после того замечания, сделанного специально для соперницы. — По-моему, очень простой и понятный вопрос.

— Нет, я не поняла, к чему вы задали его?

— К тому, что ваш муж находится в тяжелейшем состоянии, — продолжил Денис. — А вылечить его всетаки можно. Причем моментально. Вы слышали о шокотерапии? Если ваш муж вновь испытает сильнейшее потрясение, возможно, он выйдет из того состояния, в котором он находится сейчас. Вот к чему, собственно, был мой вопрос.

— Но я не знаю, боюсь, что сейчас даже и не припомню. — Она нахмурила брови и стала перечислять совершенно рядовые происшествия, какие бывают у каждого человека. — Наше знакомство, свадьба, рождение Алика, Леночки…

— В жизни не встречала такой тупости и эгоизма, — шепнула Лада Денису на ухо, а громко сказала: — Вы, возможно, не поняли вопроса. Нас интересует не то, что поразило вас, а что поразило вашего мужа. И не такие обыкновенные факты, а что-нибудь из ряда вон выходящее.

— Но что? — пожала плечами Мишина.

— Ваш муж никогда не рассказывал вам о некой автокатастрофе, в которой по его вине разбилась девушка?

— Ах, это… Да, рассказывал.

«До чего же женщина может дойти в своей ревности… Даже ради спасения жизни своего мужа она не захочет вспомнить то, что может его действительно спасти. Будет обманывать себя и других в своей уверенности, что спасти его может только она и все, что с ней связано», — со злостью подумала Лада.

— Мы слушаем. Расскажите нам эту историю, — попросил Денис.

— Ну это было еще в школе. Коля был влюблен в девушку одного хулигана, якобы очень страдал, ну, знаете, первая любовь, мальчишеские переживания, все такое. И однажды, уж не знаю, за какие заслуги, этот хулиган подарил ему эту свою девушку…

— Как? Вот так просто взял и подарил? — удивилась Лада. — А как же она сама?

— Вот уж не знаю. И ко всему прочему, этот хулиган дал Коле свою машину покататься. Авария. Девушка погибла. И Коля до сих пор считает себя виноватым.

— Как звали эту девушку, не помните? — поинтересовался Денис.

— О боже мой. Кажется, Люда. Да, Люда Романова. Но как все это может помочь? Она же умерла!

— Большое спасибо. Вы нам очень помогли, — Лада дала понять, что разговор окончен.

— И все-таки?

— Мы еще сами ничего не знаем. Как только мы соберемся предпринять какие-нибудь действия, мы вас известим, — отчеканил Денис.

Мишина пожала плечами, неторопливо встала и гордо удалилась.

— Ну что, какие мысли? — спросила Лада Дениса, недовольным взглядом провожая Мишину.

— Мысль только одна. Нужно найти девушку, похожую на эту Люду.

— Ты не телепат? Читаешь мои мысли.

— Но это же будет сложно сделать. Все равно точного двойника мы не найдем. Да и надо было у Мишиной тогда фотографии попросить…

— Угу, конечно. Ты думаешь, эта грымза дала бы тебе ее фотографии! Да она, если они и были, небось, сожгла их давным-давно. Терпеть не могу таких женщин. Они не оставляют мужчине право на выбор и делают их жизнь невыносимой. Врут всем и, самое главное, себе, что они — одни-единственные и любимые у мужа, а бедных мужей от них уже тошнит.

Денис с удивлением и уважением посмотрел на свою подругу, а она продолжала:

— Можно предположить, что кто-то из родственников той девочки может быть на нее по крайней мере похож. Согласись, Денис, что бегать по улице в поисках похожей на эту Люду девочки или объявлять своеобразный конкурс двойников уже нет времени.

— Ты права. Надо найти кого-нибудь из родственников этой Романовой и переговорить с ними по этому вопросу.

17

Макс закинул ноги в огромных ботинках на свой компьютерный стол и хмуро слушал Дениса.

— Дэн, ты хоть представляешь, сколько в Москве людей с фамилией Романова?! Наверняка даже из императорской фамилии найдутся.

— Макс, ты заставишь меня перестать тебя уважать. Ты компьютерный гений или нет, в конце концов?! Я выдаю тебе море информации: девчонку звали Людмила Романова, жила она в одном доме с Мишиным, училась в соседней школе. Ищи. Мне нужны ее ближайшие родственники. Через сколько примерно зайти?

Макс почесал щеку.

— Я тебе сам все притараню, когда найду.

— Но это хоть сегодня будет?

— Ну, может, где-то часа через полтора…

Через пару часов Макс появился в кабинете Грязнова.

— Что делаешь?

— В пасьянс режусь, — сказал Денис, отрываясь от компьютера. — Ну что, нашел?

— Нашел. И тебе очень интересно будет узнать…

— Что там такое? — Денис с интересом наклонился к распечатке в руках у Макса.

— Улица Бориса Галушкина, дом десять, квартира семьдесят девять, — стал читать Макс. — Но самое интересное, что квартира записана на Романову Людмилу Владимировну, которая когда-то жила в Мытищах и училась в соседней с Мишиным школе. Парадокс?

— Странно. Ты… хочешь сказать, что эта Романова — та самая покойная Романова?

— Какими сложными фразами ты изъясняешься!

— Может быть, тезка и однофамилица?

— Денис, ты мне не доверяешь? Нет, конечно, я тоже могу ошибаться…

— Ладно, ладно, разберемся. Просто очень странно все это… В любом случае, все предстоит выяснить.

18

Ровно в шесть вечера Лада и Денис стояли перед дверью в квартиру номер семьдесят девять, по улице Бориса Галушкина, десять. Лада звонила уже несколько минут, прежде чем за дверью послышались шаги.

— Кто там? — спросил за дверью приятный женский голос.

— Это из милиции, — вздохнул Денис.

Дверь слегка приоткрылась, и из-за нее выглянуло обеспокоенное женское лицо с волосами, обмотанными полотенцем. Лада издалека продемонстрировала свое удостоверение.

— Что случилось? — спросила женщина.

— Собственно, ничего такого страшного, что могло бы вас обеспокоить. Мы из уголовного розыска, расследуем дело, в котором вы могли бы нам помочь.

— Я? Но почему? Я ничего такого подозрительного последнее время не видела…

— Скажите, кем вам приходится Романова Людмила Владимировна?

— Это я и есть.

Денис и Лада многозначительно переглянулись.

— Постойте. По нашим сведениям, Людмила Владимировна Романова погибла в 1981 году в автокатастрофе.

— Что? — Женщина открыла дверь. — На меня есть такие сведения?

— Собственно говоря, уголовный розыск не интересовался вашей личностью до тех пор, пока нам не пришлось расследовать дело некоего Николая Николаевича Мишина.

Женщина заметно вздрогнула.

— Вам это имя о чем-нибудь говорит?

Она сказала коротко:

— Проходите.

— Нам действительно очень нужна ваша помощь, — доказывал ей Денис. — Я не понимаю, чего вы боитесь.

Женщина вытирала глаза носовым платком. Можно было без труда догадаться, что в молодости она была очень красивой. Сейчас она была интересной, но не более того. Мелкие морщинки, усталые погасшие глаза, белые тонкие волосы, вытравленные всякими перекисями (полотенце она сняла), неплохо сохранившаяся фигура, закутанная в махровый банный халат.

— Я боюсь, что против меня заведут дело, — всхлипывала она.

— Да какое еще дело! Никто не собирается заводить на вас дело. Мы вас вообще не в милицию, а в больницу приглашаем. Перестаньте. Вы можете спасти человека!

— Кого? — еще больше испугалась Романова.

— Мишина.

— Но как?! Каким образом?

— Сейчас мы вам все объясним, — пообещала Лада. — Только сначала и вы нам… Как это вы сумели оказаться живой и невредимой?

Женщина опять затрясла головой и заплакала:

— Вы обещаете…

— Да успокойтесь вы. Обещаем! Мы гарантируем, что никто не будет заводить на вас уголовное дело. Итак, вы едете с Мишиным в машине, потом авария. И он находит вас бездыханной, то есть мертвой…

— Я тогда встречалась с одним…

— Местным хулиганом, — подсказала Лада.

— Да, можно так сказать. Он занимался всякими там темными делишками, и у него всегда водились деньги…

— Да, машина у восемнадцатилетнего парня в то время — это, конечно, не хухры-мухры, — пробормотал Денис.

— Я была влюблена по уши, — продолжала Людмила. — А ему зачем-то понадобился Мишин. Говорил, что этот химик ему пригодится. Нужно было как-то поймать его на крючок. И вот Сева придумал эту идиотскую подставу, как сейчас говорят… Мишин был влюблен в меня до умопомрачения. И вот Сева якобы меня ему подарил. Дал свою машину для всяческих наших увеселений. Машина была испорчена с самого начала, Сева сделал что-то с тормозами. Я должна была спровоцировать как-то эту аварию. Сева сказал, что самое безопасное — это съехать на полной скорости в кювет, только не забыть пристегнуться. И когда мы сели в машину, я пристегнулась тут же, Коля был настолько очумевшим от свалившегося на него счастья, что сам не пристегнулся. Еще мы подвыпили. В общем, когда он снизил скорость, я дернула руль на себя. Тормоза были сломаны, и мы свалились в кювет. Я тогда сильно ударилась головой, но и только. Я отстегнула ремни безопасности, проверила, жив ли Коля, он что-то бурчал в бессознанке. Я вылезла из машины и улеглась на траве, как мертвая. Вот и все.

Лада была поражена:

— Как же вы на такое согласились? Вам не было его жаль?

— Да я себе этого простить не могу! Каждый день много лет потом говорила себе: надо найти его телефон, позвонить, сказать, что я жива, но не могла, не могла, боялась, очень боялась. Только сяду у телефона, и такая на меня жуть нападает. Да и что я ему могла сказать…

Дениса интересовало другое:

— Но ведь были же натуральные похороны, нам жена Мишина говорила…

Люда только махнула рукой:

— Да не было никаких похорон. Это все Севка придумал: подослал кого-то к Мишину, чтобы на похороны, дескать, шел. Он верно, гад, рассчитал, что тот не сможет.

В крематории Сева заплатил кому надо… А меня в Москву перевез. С родителями моими тоже договорился, он это умел… а они и помалкивали… рады были меня с рук сбыть… А Сева меня бросил через полгода…

Лада, однако, не унималась:

— А вы знаете, что Мишин себе из-за этого вены резал? Вы представляете, какая это травма и как он жил с постоянным чувством вины?

Людмила заплакала.

— Так как же вы на это решились?

— Не знаю. Как-то не особо раздумывая. Я тогда очень любила Севу. А потом он так грамотно все объяснил, разложил по полочкам, что я ничего не боялась, а воспринимала это как очередное приключение. Мозговто не было совсем. Хотелось только приключений. Тогда был бум на все эти американские боевики и приключения. И я представляла себя героиней какого-нибудь фильма. Я же хотела быть актрисой. Собиралась поступать в театральный. И то, что нужно было проваляться на сырой траве, притворяясь мертвой, я воспринимала как определенный экзамен: выдержу, стану актрисой, не выдержу, значит, и соваться незачем.

— Поступили? — поинтересовалась Лада.

— Нет. Провалилась на втором туре. Жизнь и выступление перед огромной комиссией, оказывается, совершенно разные вещи. Я больше и не пыталась никогда.

— Ну а о том, что сам Мишин в этой аварии мог погибнуть, вы не думали?

— Нет. Сева так хорошо все объяснил, как и что нужно делать. Я была уверена, что все обойдется.

Лада почти с ненавистью смотрела на нее.

— Это вы? — спросил Денис, разглядывая фотографию молодой девушки за стеклом шкафа — в майке и расклешенных джинсах.

— Да. Как раз в те времена.

— Вот что, — сказал Денис. — Вы говорили, что жалеете обо всем, что случилось, что вас до сих пор преследует чувство вины. Так?

Она молча кивнула.

— Тогда вы можете спасти Мишина.

— Но как? Объясните наконец!

— Он находится в эмоциональном шоке. Ничего не помнит. Но его можно вывести из этого состояния другим потрясением, по силе равным тому, что с ним уже произошло. Мы думаем, что, если он увидит перед собой вас, живую и невредимую, для него это будет настоящим потрясением, и он придет в себя.

Людмила помолчала некоторое время.

— Ничего не получится, — сказала она.

— Но почему? Вы же… Вы не хотите ему помочь? — чуть не задохнулась Лада.

— Нет, вы неправильно поняли. Я очень хочу. Я… может быть… сделаю все от меня зависящее. Я пойду к нему в больницу… Но из этого ничего не получится. Он меня не узнает.

Все замолчали, понимая, что это действительно так.

— Я сильно изменилась. Посмотрите на фотографию и сравните. Ну, что вы скажете?

Денису очень не хотелось признавать этот факт, но это действительно было так. Перед ним стояла совершенно другая женщина, нежели на фотографии.

Раздался звонок в дверь.

— Извините, — сказала Людмила и пошла открывать.

— Ну все, — сказал Денис Ладе. — На этот раз — все! Полный провал.

— Мама, я на десять минут, — раздался в коридоре звонкий голосок.

— Как это на десять!

— Ну у нас там туса идет. Меня ждут, короче. Я только переоденусь.

— Никаких тус! Мы же с тобой договорились, что ты сегодня наконец-то побудешь один вечер дома!

— Ну вот еще, размечталась! А у нас че, гости, что ли?

В комнату заглянуло веселое личико с всклокоченными рыжими волосами. Денис замер. Это был натуральный двойник фотографии, той, что стояла в шкафу. Времени на раздумья не было, к тому же девчонка могла в любую минуту улепетнуть на свою тусовку. И он бросился в коридор:

— Людмила Владимировна! Нам срочно нужна ваша дочь! Вы только посмотрите на нее и на свою фотографию!

Романова механически так и сделала.

— Чего-чего? Чего это я нужна? Я ухожу! Если хочешь, пошли со мной. — Девочка задорно подмигнула Денису. — Кому это я вдруг понадобилась?

— Милиции, — спокойно произнес Денис.

Девчонка изменилась в лице. Ее за руку ввели в комнату.

— Расскажите все, — обратилась Лада к Людмиле.

— Она же меня возненавидит, — шепнула та ей на ухо.

— Неужели!

Но Денис взял все в свои руки:

— Видишь ли… Как тебя зовут-то?

— Женя.

— Видишь ли, Женя. Одному человеку очень нужна твоя помощь…

— Мужчине, — добавила Лада.

— Да ну! — прыснула Женя.

— Ты слушай внимательно. Этот человек находится в эмоциональном шоке. Ничего не помнит, не узнает своих детей. Чтобы его вывести из этого состояния, он должен испытать какое-то очень сильное потрясение…

— Клин клином вышибают, — перебила его Женя.

— Именно. А этот человек когда-то очень давно любил твою маму. Но почему-то подумал, что она умерла. Он не знает, что она жива, до сих пор.

— А че это он? — выпучила глаза Женя.

— Ну так жизнь сложилась. Так вот, для него потрясением будет, если он увидит перед собой ту девочку, которую когда-то любил, живой и невредимой. Но твоя мама уже не похожа на ту девочку, которой была…

— Это точно. — Женя окинула мать критическим взглядом.

— Зато ты похожа, — напомнил Денис. — Поможешь нам?

— Так че, я должна перед ним вместо матери предстать?

— Угу.

Женя почесала затылок, но думала недолго.

— Ну и ладно. Мне не западло человеку помочь.

— У вас очень хорошая дочь, — жестко произнесла Лада Людмиле.

Та молча опустила голову.

19

— Как ты думаешь, почему этот Сева подставил Мишина? — сказала Лада, когда они ехали в больницу.

Денис даже вздрогнул и посмотрел на нее с некоторым испугом.

— Мысли читаешь… Я тоже сейчас об этом думаю. Если выяснится, что этот Парфенов сыграл потом в жизни Мишина некоторую роль…

— Можешь не сомневаться, — перебила Лада, — уже ведь ясно, что сыграл, да еще какую — такое потрясение испытать…

— Нет, я имею в виду, если окажется, что они потом еще пересекались и имели какие-то отношения, то это может значить только одно: что он, Всеволод Парфенов, делал все это с дальним прицелом, он имел над Мишиным некую власть.

— Ладно, не будем забегать вперед, — снова оборвала Дениса Лада. — А то я уже нервничать начинаю. А пока что не с чего.

…Мишин сидел на кровати. Он походил на человека, который плохо слышит, — он как будто был одурманен и с трудом воспринимал окружающий мир. Он теребил в руках уголок простыни и что-то негромко бормотал или напевал.

— А он не псих? — спросила Женя у Дениса.

— Это последствия шока.

— Он со мной ничего не сделает?

— Возможно, он даже не обратит на тебя никакого внимания, — вздохнул Денис. — Но ты не волнуйся, я рядом. Давай подержу твой букетик.

— Нет. Это я специально для него собрала. — Она сжала в руке несколько ярко-желтых и бордовых кленовых листьев. — Как его называть?

— Коля, — ответил Денис. — Ну давай, смелее.

Девочка шагнула по направлении к нему, остановилась и обернулась на Дениса:

— Что, так прямо и называть — Коля?

— Да.

— Я… не могу. Он мне в отцы годится.

— Вот же ж, какая вежливая! — не удержался Денис. — Он ровесник твоей матери, а ты сейчас выступаешь от ее лица. Поняла?

Она медленно подошла к его кровати.

— Привет, — тихо сказала она.

Мишин продолжал сидеть все в той же позе.

— Помнишь меня? Я же… тьфу ты, Люда… Я Люда, Коля.

Ноль внимания, ноль реакции. Она обернулась на Дениса. Тот сделал ей жест рукой, мол, будь посмелее.

Она кивнула головой.

— Можно я присяду рядом? — Она уселась рядом. — Что это у тебя, простыня? Зачем ты ее теребишь? На лучше вот, смотри, какие листья, я специально для тебя собирала, — она протянула ему букет.

Мишин отрешенно посмотрел на него. Тогда она взяла его руку и вложила листья в нее. Он уставился на листья.

— Красивые, правда? Я вообще люблю осень. Она такая грустная и непонятная… Как ты… Коленька. — Она гладила его руку.

Мишин долго смотрел на это, потом его взгляд поднялся вверх по руке, к Жениному лицу. Она удивленно посмотрела на него. Он не отрываясь смотрел в ее глаза.

— Ну что ты на меня так смотришь? Узнаешь?

Денис успел заметить, что взгляд Мишина словно изменился, стал осмысленнее. В его глазах вдруг мелькнула растерянность.

— Привет, Коля! — Она робко улыбнулась.

Мишин вздрогнул. Грязнов с напряжением и с надеждой следил за происходящим. И тут Женя начала плести всякую околесицу:

— Мне химичка двойку вчера влепила. Ну да, ну не сделала я домашнего задания, ну поставила ты мне двойку и успокойся! Че орать-то? А она у нас вообще бешеная, истеричка. А мне так обидно стало. Я ей и говорю, что она не имеет права на меня орать. А ей хоть бы что! Подлетела, схватила мои вещи и за дверь выкинула. Вот дура, а?! Я маме рассказываю, а она мне говорит, что я сама виновата. Ну никакой поддержки! Маме вообще плевать! Я ушла на улицу и ходила под дождем. Целый вечер, представляешь. Ой, а ты чего плачешь? Тебе меня жалко, да? Мне самой себя жалко. Ну хватит! А то я сейчас тоже расплачусь! Лучше давай на листья смотреть, они успокаивают. Эх, была бы я такой же красивой, легкой и беззаботной, как этот листок.

Плечи Мишина содрогались в немом плаче, по щекам текли слезы. Он смотрел на Женю и гладил своей рукой ее щеку. Женя сначала испуганно дернулась, но потом поняла, что он ничего страшного не сделает. А Мишин, всхлипывая, тихонько, но очень отчетливо произнес:

— Люда, Людочка, неужели…

20

Когда настала заветная пора комсомола, без особого обдумывания и сомнений Бакатин перешел в чин комсорга класса, а потом и школы, тем самым обеспечив себе золотую медаль и безболезненное поступление в Бауманское училище, где также не сторонился комсомольской работы.

Через полгода старательной работы в комитете комсомола Бакатин открыл для себя новые заманчивые стороны невиданной доселе жизни. Оказалось, что комсомольские работники умели развлекаться. Старшее звено — уже лысеющие и обрюзгшие комсомольцы — веселилось по-крупному: с финской баней, девочками, морем выпивки и запрещенными пластинками. Днем они читали доклады на комсомольских слетах о тлетворном влиянии Запада на неокрепшие мозги отдельных представителей советской молодежи, а вечером под звуки разлагающей капиталистической музыки совращали невинных комсомолок в банях трудовых лагерей. Молодняк же, комсомольские работники среднего звена, пока ограничивался только обильными возлияниями. Но каждый мечтал как можно скорее проползти, проникнуть, просочиться повыше, туда, где удовольствия становились все более и более ощутимыми, а власть приобретала физические черты и открывала двери в большое будущее. Бакатину первому из молодых удалось достичь цели. Он стал своим, посвященным, избранным и с головой кинулся в новый увлекательный мир. Там было все: лучшие женщины, власть, слуги, не хватало только одного — денег. Они оседали в карманах первого звена, слабым ручейком достигая чиновников ранга Бакатина.

Финансовое неблагополучие сильно ударяло по самолюбию Валентина. Он уже привык быть первым везде и получать все. Деньги были необходимы. Бакатин быстро сообразил, что они приносят с собой девяносто процентов жизненного успеха. Он метался, как голодная собака в поисках куска мяса, пытаясь хоть где-нибудь найти неиссякаемый живительный денежный источник. И такой конечно же нашелся.

Сева Парфенов — первый мытищинский хулиган, не доучившийся все в той же одиннадцатой школе, — по странному стечению обстоятельств являлся одним из близких друзей положительного кристального Бакатина. Он был хорош собой, пользовался сумасшедшим успехом у противоположного пола, занимался сомнительными делами, всегда был при деньгах и в окружении многочисленной свиты. Вокруг него вились какие-то сомнительные типы, смотрящие ему в рот и готовые выполнить любое приказание. Парфенов был жутким модником и на общем сером фоне выглядел, как английский аристократ, случайно в легком подпитии забредший в портовый бар. У него всегда была лучшая одежда и дорогие американские сигареты. Он всегда заказывал лучшую выпивку и имел самых красивых женщин. Никто не понимал, чем он занимается и как зарабатывает на жизнь. Люди, знающие его, разделялись на две равных части. Одна половина искренне восхищалась им, другая люто ненавидела, равнодушных не было. Вокруг него все время возникали сплетни, слухи и домыслы. Рассказывали о какой-то несчастной девушке, дочери высокого номенклатурного работника, наложившей на себя руки из-за несчастной любви к Парфенову. Знающие люди туманно намекали на немыслимые Севины связи и влиятельные знакомства. Парфенов не пытался ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи — хранил молчание. Только иногда, если кто-то заводил подобный разговор в его присутствии, загадочно и многозначительно улыбался.

Дружба Севы и Бакатина была странной. Никто не понимал, что может их связывать. Они были полными противоположностями друг друга, имели разные интересы, положение в обществе и круг знакомых. Но в одном они, пожалуй, все же были похожи — оба считались первыми и лучшими в своем окружении. Впрочем, дружба их была не явной, внешне казалось, что их связывают небрежно-приятельские отношения. И даже ближайшие друзья Валентина — Груздь и Коля Мишин — не были осведомлены о том, насколько тесные отношения связывают Бакатина с Севой. На этой конфиденциальности настоял Сева, Бакатин не понимал зачем, но пожал плечами и перечить не стал: ну что ж поделать, раз у его приятеля такой бзик. Если бы Валентин оказался тогда чуть проницательней и сообразил, что происходит, если бы он был чуть меньше зациклен на себе, любимом, если бы он заметил, что Сева уже поймал на крючок Мишина, то кто знает, в каком бы направлении повернула эта история…

И еще была одна особенность. Подобные же отношения связывали Парфенова с Никитой Доморацким, еще одним недавним приятелем Груздя и Мишина.

А пока что, хоть дружба молодых людей и держалась в тайне, но Бакатин частенько бывал в компании «морально разлагающейся молодежи» и, надо заметить, получал от этого удовольствие не меньшее, чем во время комсомольских слетов.

— Знаешь, — разоткровенничался однажды Бакатин. — Я никогда не думал, что где-то существует такая жизнь. Я смотрел на своих родителей, и мне становилось жутко от сознания того, что я также могу прожить всю жизнь. Радуясь нищенской зарплате в сто двадцать рублей и покупая раз в месяц батон сырокопченой колбасы. Ходить раз в две недели в кино, встречаться с друзьями по воскресеньям, расписать жизнь на двадцать лет вперед и радоваться от возможности стабильного существования. Застрелиться можно, правда? Мне повезло, что я оказался в комсомоле, здесь совсем все по-другому. По-настоящему.

— Дело не в твоем вшивом комсомоле, — презрительно усмехнулся Парфенов в ответ.

— А в чем же? Кем я был до этого? Отличником Бакатиным? Председателем комсомольского собрания? Большая честь! А сейчас у меня есть почти все. Я многое могу и многое получаю. В чем же еще может быть дело?

— Есть такое сладкое слово — «власть». Понимаешь меня? — начал Сева, и глаза его загорелись нехорошим огнем. — Это слово делает из людей королей и слуг. Если у тебя есть власть, будь уверен, будет и все остальное. Все вокруг будут стелиться ковровой дорожкой у тебя под ногами. Сотни людей станут умолять оказать им услугу и обещать отблагодарить. Будут деньги, будет положение в обществе, будут друзья. Все будет, одним словом. Но главное не это. А знаешь что?

— Что? — прошептал Бакатин, завороженный Севиным монологом.

— Страх. Тебя будут бояться. Будут трястись при одном только упоминании твоего имени, дрожать от случайного взгляда, обращенного в их сторону.

— Так что хорошего в том, что тебя боятся? — недоумевал Валентин.

— Ох, Валя, — снисходительно улыбнулся Парфенов. — Страх — это страшная сила. Страх делает из людей рабов, безмолвное, бестолковое стадо, которое молится на тебя, подчиняется тебе, готово выполнить любое приказание. А это здорово. Но есть одна опасность…

— Какая? — Парфенов начинал пугать Валентина.

— Опасность сдать позиции, потерять контроль, упустить бразды правления из рук. Стадо не прощает своего страха. Оно почувствует твою слабость, даже минутную, и сметет с лица земли, затопчет копытами, разотрет в порошок. Так что шагай осторожно, Бакатин, потому как дело тут не в месте работы, а во внутренней силе человека, в его личностных ресурсах, магнетизме, если хочешь. Вот такая теория. — Сева дал понять, что разговор окончен.

Бакатин не до конца воспринял Парфенова, но этот разговор надолго засел в его голове. Он часто думал о нем, и мороз пробирал Валентина до костей, когда в его памяти всплывал странный горящий взгляд Севы.

Однажды Сева, прослышав про финансовые трудности приятеля, предложил Бакатину схему, простую, как теорема Пифагора, и выгодную, как патент на изобретение колеса. Всего лишь одно слово несло в себе и златые горы, и реки, полные вина. И слово это было просто и тривиально до неприличия — «фарцовка». Это было рискованно, опасно, попахивало статьей, но Валентин согласился не раздумывая, целиком положился на более опытного приятеля и приготовился быть лицом исполнительным.

Парфенов быстренько разыскал несколько единомышленников, составил из них цепочку, каждое звено в которой прочно цеплялось за следующее, но понятия не имело о других. Затем Сева определил круг клиентов и запустил механизм. Он, сначала тяжело вращая лопастями, постепенно разошелся и вскоре завертелся как бешеный.

Бакатину в этом механизме была уготована скромная, но ответственная роль. Он был винтиком, договаривающимся с проводниками поездов западного направления, водителями аэропортовских автобусов и мелкими работниками посольств дружественных нам стран. Проводники за определенную сумму пускали Валентина в вагон с иностранными туристами за пару остановок до Москвы, водители автобусов останавливали машину в пятистах метрах от здания аэропорта, давая Бакатину возможность договориться с пассажирами о покупке вещей, а посольские уборщики и электрики предлагали хозяевам выменять сигареты, зажигалки и прочую штампованную ерунду на русские сувениры. Валентин тоннами скупал матрешек, деревянные ложки, шапки-ушанки и даже валенки. Путем несложных манипуляций получал взамен их французские духи, ношеные американские джинсы, женские нейлоновые колготки и всякий западный ширпотреб. Еще двое брались за реализацию товара. Оптовых покупателей (случались и такие) каким-то образом находил сам Парфенов. А вылавливание состоятельных дамочек, охотившихся за модными тряпками, богатеньких старушек, рыскающих по магазинам в поисках подарка для любимого внука или мужа-генерала, ложилось на плечи других.

Дело было рискованное, но приносило неплохие доходы. Сева умело делил барыши, не обижая себя, но и не обделяя сообщников. Вскоре денежный поток, текущий в карманы приятелей, превратился в мощный финансовый водопад.

Был и еще один вариант получения товара. Водитель автокара, везущего багаж иностранных пассажиров от самолета в здание аэропорта, притормаживал возле чахлых кустов, его напарник молниеносным движением руки скидывал в них пару буржуйских чемоданов, и машина ехала дальше. Содержимое их опять же поступало на реализацию к Севе. Выручка делилась. Но от этого способа в дальнейшем пришлось отказаться, поскольку водители, напирая на повышенную опасность их части работы, обнаглели и стали требовать чуть ли не всю прибыль себе. Вскоре до Бакатина дошли слухи, что одного из их цепочки взяли в крупном универмаге, когда тот попытался продать женские туфли милиционеру в штатском. Пойманный за руку делец начал сдавать всех, кого знал, и молодые люди испытали несколько неприятных моментов. Они временно залегли на дно и каждый день с содроганием в душе ждали визита непрошеных гостей. Но в тот раз все обошлось благополучно, приятелей никто не побеспокоил, хотя Бакатин искренне недоумевал, не понимая, как такое могло случиться.

Сначала Валентин был предельно осторожен. Попросту говоря, он трясся каждый раз, идя на дело. Но постепенно шальные заработки и полная безнаказанность вскружили голову. Бакатин стал швыряться деньгами, носить дорогую одежду и даже подумывал о покупке автомобиля, но Парфенов отговорил его от этого шага, пригрозив лишить доли в совместном предприятии.

Валентин вновь ощущал себя королем, чувствовал незыблемую уверенность в себе и своих силах и был убежден в собственном всемогуществе. Проводил каждый вечер в ресторанах в компании сомнительных приятелей и девиц, перестал появляться в институте, а отметки за зачеты и экзамены выменивал на кубинский ром и французскую косметику.

Предусмотрительный и расчетливый Парфенов не раз предупреждал друга о возможных последствиях, но тот только отмахивался от ненужных ему советов и размахивал в воздухе красной корочкой райкома комсомола.

Но однажды произошла катастрофа. В валютном магазине Бакатина, расплачивающегося долларами за японский транзисторный приемник, окружили какието люди, заломили руки, надели наручники и отвезли в отделение милиции.

Там молодой и индифферентный следователь с блеклыми рыбьими глазами бесцветным голосом пообещал засадить его на много-много лет за незаконные операции с валютой и спекуляцию. Он долго и монотонно рассказывал Бакатину о всех прелестях, ожидавших того в дальнейшем, запугивал, угрожал, уговаривал сознаться во всем. Валентин молчал. Но вовсе не из-за чувства порядочности, не позволяющего продать друга. Просто на Бакатина напал какой-то животный ужас, в голове помутилось. Он не понимал смысла вопросов, физически не мог говорить и даже свалился в обморок.

Удостоверение комсомольского работника, изъятое у Валентина вместе с остальными личными вещами, не произвело никакого впечатления на работников органов правопорядка, и запуганный, трясущийся Бакатин, пребывавший на грани помешательства, провел бессонную ночь на каменном полу тюремной камеры. Он даже не мог представить, что случится с ним дальше, и почти был готов к самоубийству. Мысленно он уже прощался с беззаботной жизнью, предвкушал позор, ногтями царапал в отчаянии кирпичную стену своей темницы, скулил, и по его небритым щекам текли крупные мутные слезы.

С утра молодой лейтенант снова проводил Валентина в кабинет следователя. Теперь Бакатин был готов рассказать все, надеясь на послабление в наказании за чистосердечное признание. Но следователь, мрачно улыбаясь одной стороной рта, вернул молодому человеку его вещи, дал расписаться на какой-то бумаге и… отпустил на волю.

Во дворе Бакатина встретил жизнерадостный Сева.

— Ну что, Валька, предупреждал я тебя? — спросил он, глубоко затягиваясь сигаретой и засовывая пачку «Мальборо» в карман роскошного вельветового пиджака.

— Что теперь будет? — прошептал посеревший от страха и переживаний Валентин.

— А что будет? Умнее, надеюсь, станешь.

— Со мной что теперь будет? Почему меня отпустили? За мной будут следить?

— Вот параноик! — расхохотался Парфенов. — Успокойся, все в ажуре. Я обо всем договорился.

— Но как? — прохрипел ошеломленный Бакатин.

— Люди гибнут за металл, — оперным голосом пропел Сева. — Заплатил я им очень много денег. Ты себе даже представить не можешь, насколько много.

— С-с-спасибо, друг. — Валентин был готов ползать на коленях перед своим спасителем. — Век не забуду. Я тебе отдам все до копейки, да я по гроб жизни тебе обязан…

— Молчи, — резко перебил его Парфенов. — И запомни: денег мне твоих не надо, не нуждаюсь. Но, возможно, придет день, и я от тебя потребую одну услугу в счет оплаты долга. Договорились?

И Бакатин часто закивал, демонстрируя полную готовность выполнить все, что прикажет его лучший друг.

21

— Знаете, что такое одиночество? — сказал Мишин Денису Грязнову.

— Ну… в вашем случае это, наверно, страх, — предположил Денис.

Мишин отрицательно покачал головой.

— Я уже устал бояться. Нет. Настоящее одиночество? Это когда вы всю ночь говорите сами с собой, и вас не понимают… Я потерял сам себя. Пора возвращаться.

Николай Мишин оказался первым человеком, решительно опознавшим портрет убийцы Бакатина. Это был Всеволод Парфенов по прозвищу Князь Монако. С некоторым, впрочем, сомнением это подтвердила и Людмила Романова. Она, в частности, сообщила, что мужчина на портрете чертами лица похож на того двадцатилетнего парня, в которого она была некогда влюблена и который давно уже исчез из ее жизни. Еще Парфенова мог бы опознать покойный Груздь, пожалуй, он да Мишин — только два человека, не считая также покойного авторитета Маркиза, в последние годы знали о редких визитах Парфенова в Москву и были тому свидетелями.

Лада стояла в Шереметьеве у стойки, за которой должна была начаться регистрация на ее рейс. Когда Денис отлучился за минеральной водой, у нее в кармане ожил мобильный телефон. Лада не хотела сейчас ни с кем разговаривать, но, глянув на определитель номера, увидела, что это звонит высокое начальство — Кэт Вильсон. Вздохнула и включила клавишу «talk». Впрочем, не пожалела, хорошо знакомый голос мигом ее взбодрил:

— Лада, детка, я очень виновата перед тобой…

Лада ушам своим не поверила, ничего подобного ей прежде слышать не приходилось.

— Кэт, ты… здорова?!

— К сожалению. Лучше бы эти сволочи на меня напали!

— Ничего не понимаю.

— Это все этот мерзавец Чак!

— Да о чем ты говоришь?!

— Чак стучал обо всем, что у нас происходит, русским мафиозо — лично Барсу, то есть Сванидзе. А уж тот кому — одному богу известно… Но мы взяли гада за задницу, я лично из него все дерьмо выбью!

«Ах вот оно что, — подумала Лада. — Вот откуда китайцы на балконах заводятся… Ну и, положим, кому стучал Барс, известно уже не одному богу…»