На следующий день, прямо с утра, Турецкий поневоле вынужден был заняться печальным, но обязательным делом: организацией похорон коллеги. На центральном городском кладбище уже нашел себе последнее пристанище Андрей Сергеевич Молчанов – отец Вали и Кати. Рядом с его могилой оставалось еще достаточно места, обнесенного черной железной оградкой, для других родственников. Но Ксения Александровна вовсе не собиралась соседствовать с мужем, она мечтала еще понянчить внуков, – не у одной, так у другой дочери. Однако у Валентины с мужем почему-то не получалось, а Катя и не собиралась пока замуж. Вот и нашел зять место для успокоения.

Даже в таком, казалось бы, небюрократическом деле требовалось все оформить, обежать добрый десяток организаций, причастных к обязательному последнему ритуалу. Александр Борисович как посмотрел на это дело, так сразу и решил перепоручить это муторное дело агенту. Нашлась и контора соответствующая, предлагавшая такие услуги, о которых и не помышлял Турецкий, давно забывший все, что касалось похорон вообще, и агент – пухлый, юркий и веселый мужичок, олицетворявший собой неизбывную силу жизни. Он с ходу пообещал, только взглянув в удостоверение Александра Борисовича, что его стараниями дорогой «покойничек» обретет вечный покой в считаные часы, когда будет угодно господам провожающим. И Турецкий охотно поверил ему, потому что связываться с прокуратурой тот вряд ли решился бы…

Очевидно, крепкий сон помог безмерно утомленной переживаниями Вале обрести спокойствие и уверенность мудрой вдовы, осознавшей тщету и бесперспективность дальнейших страданий по поводу всего безвременного в земной жизни. Верно говорится, что живое – живым.

Все внутренние «заморочки» Турецкого она легко сняла с него солнечным утром, которое вдруг пробилось через многодневные, затяжные дожди, охватывающие души живых людей лютой, ледяной сыростью.

– Саша, – сказала Валя с отрешенной улыбкой, – не сердись на меня, пожалуйста. Ты даже не представляешь, как хорошо, что ты был сегодня моим спасением. Я чувствовала твое присутствие рядом, и уже одного этого оказалось достаточно, чтобы набраться сил на все, оставшиеся здесь дни. Я, правда, люблю тебя, и маме созналась, и Катька поняла… А отбивать тебя у Иры я не буду, хотя раньше сделала бы это, не задумываясь. Скажи, могу я в будущем рассчитывать… нет, надеяться, что сумею хоть мельком, на несколько минут, иногда, видеть тебя? Не бойся, ничего не прошу, только бы знать, что я не совсем безразлична тебе… Можно, любимый мой?..

Что он мог ответить? Тем, что и сам совершенно запутался? И давно уже пора начать разгребать свои житейские кладовые, забитые сплошными противоречиями? Возможно, и так. Но ему очень не хотелось обижать Валю.

Ну, конечно, конечно, а как же иначе?.. Он готов был обещать ей все что угодно, лишь бы у нее не возникло подозрения в его обмане, в лживости и коварстве распутника, добивающегося утоления собственной страсти через фальшивое сострадание в самые трудные для нее минуты. Чего стоила одна только сцена в гараже, где он, как теперь ни пытался оправдать свои слова и действия исключительно необходимостью немедленно успокоить женщину, на самом деле, говорила как раз об обратном. И прежде всего о том, что он и сам был почти на грани срыва, готовый послать все приличия и условности к чертям собачьим. И это он прекрасно сознавал. Какая там игра?! Зачем же самому-то себе доказывать, что все это совершенно не так и что он сам не сгорает от бешеного желания? Да, противно чувствовать себя вконец запутавшимся идиотом, так и не нашедшим реального выхода из той ситуации, которую сам же для себя и создал. Или не искавшим?

А, с другой стороны, он понимал, что не смог бы, даже если бы и очень захотел, вырваться из этой ситуации. Обстоятельства оказались сильнее, да и самого чувства вины, в сущности, не было. Руководящий принцип – помогай женщине! – вполне устраивал и успокаивал его самолюбие. И, к тому же, он четко осознавал, что и сам готов любить бесконечно, причем по-настоящему, – жарко и почти отрешенно, и обеих сестер, и Альку, будь она неладна, и собственную жену, без которой как-то не мыслил уже своей жизни. Противоречия? А куда без них? Но другой вопрос: а куда с ними? Как там сказано у Омара Хайяма? «Так и живем под сводом голубым – полубезбожники и полумусульмане…» Значит, единственное, что ему остается, это жить, любя всех и все, что тебя окружает… Делать добро. Не приносить зла. Сострадать, когда любимым горько. Утешать, если они мечтают об утешении. И, конечно же, любить – безотчетно и отрешенно. Вот как только Ирка на это посмотрит?.. Но ведь ей можно и не говорить, чтобы не расстраивать жену понапрасну. Скажем так: ложь во спасение. И такое бывает необходимо.

А потом – явилась спасительная мысль – как можно отказать прекрасной валькирии? Он и не собирался отказывать, в будущем…

Но самое главное, что дал вчерашний день, как ни странно, заключалось в том, что Валя действительно успокоилась, пришла в норму и стала трезво мыслить по поводу дальнейшей жизни. Маму надо забирать в Москву. Катюшка, с ее талантами, вполне могла бы работать на центральном телевидении. Надо только все детально обдумать. Ну, а пока приходится заниматься и печальным делом. Спасибо, Саша помогает, сам все делает. Вот закончится и… А что будет после «и», она, примерно, догадывалась… Всю свою нежность и благодарность Саше она могла бы выразить только здесь, – в Москве ее чувствам места не будет. Значит, и следует поторопиться, тем более что сама слышала от него в трижды распроклятом гараже, где сердца их бухали, почти заглушая его прерывистый шепот: «Живое – живым, любимая моя… Успокойся, все у нас впереди…» Вот и не верь ему после этого!.. А его светлый и любящий взгляд утром? Да чего она себе голову морочит, они ведь и дышали в унисон, а уж куда дальше?..

Растворяясь в ожидаемом блаженстве и размышляя только о Саше, Валентина как-то и не заметила, что стала думать о Гере уже не в прошедшем, а словно в давно прошедшем времени. Да, остались определенные заботы, но их теперь немного, и уже начинается другая жизнь, и думать надо о ней. И, кстати, острое чувство мести, которое Валя поначалу испытывала к тем, кто убил ее мужа, как-то неожиданно притупилось. Она и сама не заметила, что и к убийству тоже стала относиться, как к давно прошедшему событию, этакий немецкий плюсквамперфект. Наверное, поэтому она и не придала особого значения появлению тех, кому запросто, услышав звонок и даже не спрашивая, «кто», открыла дверь.

Вошли двое молодых парней, обоим было лет под тридцать. В куртках и спортивных шароварах, коротко стриженые, рожи тупые. Первый небрежно отодвинул ее в сторону и прошел в комнату, а второй закрыл дверь и встал возле нее.

– Иди сюда! – крикнул первый. – А ты уйди! – махнул он рукой матери, выглянувшей из кухни. – Ну, я кому приказал, старая б…? – Он толкнул женщину на кухню и рывком закрыл дверь. – Где ты прячешь документы своего покойника?

Валя неожиданно для себя обрела спокойствие.

– Ничего я не прячу. Следователь Турецкий нашел какие-то документы в гараже и увез с собой. А какие они и о чем, я не знаю.

– А чего он тут, у тебя делал? Он что, твой…? – парень грязно выругался. – Тебя всю ночь…? – он захохотал. – Или не захотел? А может, это ты не дала? Так мы сейчас узнаем, почему он не захотел. Тебе понравится! А бабку твою пришьем, чтоб не воняла!

– Он – друг моего покойного мужа, которого вы застрелили, – почти теряя сознание, едва слышно проговорила Валя.

– Ну, положим, не застрелили, – осклабился парень, – он сам дуба дал в клинике. А где этот твой… документы держит?

– Да откуда же я могу знать? Меня и муж никогда в свою работу не посвящал. А Турецкий – тем более. Он хоронить мужа мне помогает. А если хотите знать, спросите у него.

– Есть номер его «трубы»? – он кивнул на мобильник, лежащий на столе. – Вызывай!

Валя взяла телефонную трубку и нажала на «единичку». Александр немедленно отозвался:

– Что случилось?

– Тут двое бандитов…

– Ну, ты! – рявкнул парень.

– Ты сам слышишь, – продолжила Валя.

– Как они попали? – едва сдерживая себя, сквозь зубы, в ярости процедил Турецкий.

– Позвонили, я открыла дверь…

– Но я же умолял вас! – проревел Александр.

– Поздно теперь, – отрешенно ответила Валя.

– Чего им надо от вас? – тяжелым голосом спросил Турецкий.

– Требуют какие-то документы. Угрожают изнасиловать, наверное, убьют…

– Значит, так, ничего не бойся, ни-че-го! А я уже еду. Передай ему трубку. И не бойся! – выкрикнул Александр.

– Ну? – парень взял трубку. – Где бумаги, следак? А то мы сейчас исполним то, что твоя… просит, сечешь?

– Слушай меня, – жестко начал Турецкий. – Я не знаю твоего «погоняла», и знать не хочу. Ты сейчас же позвонишь своему полковнику, или тому, кто вас послал, и скажешь, что я прилетел сюда для того, чтобы посадить Краева. А он должен знать, что слов на ветер я никогда не бросаю, и все свои дела всегда довожу до суда. Еще передай, что я готов с ним встретиться в любое время. И последнее. Если я в течение ближайших пяти минут застану вас в квартире, я лично перестреляю вас, как поганых собак! Я – профессионал, а не как вы – дешевки! Стрелки говенные! И если с женщин упадет хоть волос, я с вас шкуры сдеру и расстелю на набережной, чтоб прохожие ноги о них вытирали. А номерок с вашей «бехи» я уже «срисовал». Все, время пошло!

Турецкому нечего было уже терять, и он пошел «ва-банк». Что ж, не он, так, значит, другой возьмет Краева за яйца. В конце концов, он же не обещал Косте сажать полковника. А кто преступники, и так ясно. Успеть бы только… И он мчался, толчками сердца подгоняя машину, которая скользила стертыми шинами по невысохшей еще мостовой. Только бы успеть!..

А парень швырнул трубку на стол и достал свой мобильник. Поглядев на женщину, хмыкнул и вышел в прихожую. Там и поговорил о чем-то с тем, кто их послал сюда. И вернулся в комнату. Достал из кармана бумажный сверток и швырнул на стол.

– Вот, приказано передать «бабки», а ты, как закопаешь своего, немедленно сматывайся отсюда, и чтоб больше не появлялась! И… «следака» забери отсюда! Усекла?

Валя подавленно молчала.

– Усекла, сучка? – грозно прикрикнул парень.

– Усекла… – покорно кивнула Валентина и опустила голову. Почувствовала, как трудно стало дышать, провела ладонью по мокрому лбу.

Ни слова больше не говоря, парень вышел в прихожую, и Валя услышала, как там оглушительно – так ей показалось – хлопнула дверь. И в квартире настала мертвая тишина.

Она упала на свой старый, любимый диван и зарыдала громко и отчаянно. Пружины под ее бьющимся в истерике телом скрипели, словно хотели успокоить, убедить, что смертельная опасность уже позади. Но она теперь боялась верить. Даже прибежавшая мама с закутанной мокрым полотенцем головой, не могла, как ни старалась, ее успокоить…

Раздалось несколько резких, нервных звонков в дверь, Ксения Александровна, тоже не спрашивая, открыла дверь. Она едва не упала на пол от напора ворвавшегося Турецкого. Он замер на миг, услышал глухие рыданья и белыми от бессильной ярости глазами впился в лицо матери:

– Что?!

– Испугалась, – сразу поняла смысл вопроса Ксения Александровна. – Реакция такая, Сашенька…

– Вас не тронули? – с трудом переводя дыхание, спросил он.

– Нет, нет, голубчик…

Турецкий, не снимая куртки, прошел в гостиную, остановился в дверях и кинулся на колени перед лежащей ничком на диване, все еще вздрагивающей Валей.

– Успокойся, моя хорошая, – ласково забормотал он. – Все обошлось, правда? Успокойся и подробно расскажи мне, чего они от тебя хотели. Это очень важно. А насчет угроз ты плюнь и забудь, они бы вас и пальцем не тронули, им я нужен, а не ты или твоя мама. Это они себе цену набивали.

– Документы нужны, – нервно всхлипывая, Валя оторвалась от дивана и села. – Сашенька, любимый, я так испугалась! – она упала головой на его плечо и снова заплакала, но тише, почти молча, только слезы лились, не переставая, а она не вытирала их. – Я знаю, я виновата… Я за маму боялась… Прости меня, Сашенька!..

– Ничего страшного не произошло, я тебе повторяю, успокойся и иди в ванную. Ты очень красивая с размытыми своими ресничками, – он засмеялся, почувствовав, наконец, облегчение. – Ну, все в порядке, дай-ка, моя храбрая трусиха, я тебя в носик поцелую… – Он погладил ее колени, сжал их ладонями с откровенной, но сдержанной страстью и добавил шепотом: – А знаешь, я очень понимаю этих мерзавцев. Такую красоту невозможно не заметить…

– Ой, да ну тебя, ей-богу! – и она всхлипнула в последний раз, поглядев на него уже с «мокрой» улыбкой. – А что ты им сказал? Они сразу стали звонить, потом бросили деньги на стол – вон, в газете, – она показала рукой, – велели мне убираться отсюда и тебя забрать с собой. И ушли, ругаясь.

– Сказал то, что и должен был, не бери в голову, тебя это уже не касается. Это проблемы Генеральной прокуратуры. А вот деньги? – он поднялся, взял и развернул сверток, взглянул на приличную пачку тысячных купюр и прикинул на вес: тысяч на пятьдесят, не меньше, и спокойно заметил: – Ну, что ж, считаю, что они тебе еще понадобятся.

– Ты что?! – испугалась Валя, глядя на него растерянными глазами.

– Это плата за твое молчание. Не больше. А ты и так ничего не знаешь. Поэтому, даже если и захочешь что-нибудь рассказать, то не сумеешь. Нечего тебе рассказывать. Бери и молчи, я знаю, что говорю. Тем более что никаких расписок ты не давала. Вот так, и не спорь, я лучше знаю.

– Но что ты им сказал? – настаивала Валя.

– Сказал, что знаю, кто их послал и потребовал встречи с ним. А им приказал немедленно убираться. И то, что ты мне только что рассказала, указывает на то, что они четко выполнили мой приказ. Если б еще не ругались, верно? – он засмеялся, подмигнув ей, и тем окончательно снимая напряжение.

Затем вышел на кухню, дав Вале возможность привести себя в порядок. Там он посмотрел в окно: вчерашней «БМВ» на стоянке не было, все правильно, он же действительно запомнил номер этой машины. Но узнать про нее могли только коллеги из «Глории», либо прокурор Махотин, если он захочет. Что неизвестно.

Зато известен вопрос: «Что делать, когда нечего делать?». Вот он-то и встал теперь перед Александром Борисовичем во всей своей прямолинейной полноте. Раз послушались, значит, приняли его приказ. И теперь все наблюдение ляжет на Филиппа с Николаем, которые наверняка уже прилетели и ожидают его в гостинице. Вообще-то, хоронить можно уже завтра, если успеют могильщики, а они обещали. А сегодня надо обязательно встретиться с ребятами. До того, как господин Краев решит встретиться с ним. А что захочет, это однозначно. За себя Турецкий не боялся, убивать его не станут, но попугать попробуют, а когда поймут, что он не боится, постараются купить. Ну, что ж, за хорошие деньги, – только очень хорошие, – он, пожалуй, согласится. А что остается делать? Работать ведь все равно не дадут, вот он и выберет теперь, как говорится, из двух зол… третье…

Валя подошла к нему, обняла сзади за шею, положила на плечо голову, – ну, прямо семейная идиллия, да и только! И Турецкий чуточку пожалел, что он не мусульманин и не дано ему иметь хотя бы двух жен, а как было бы прекрасно! Одна – для постоянных ссор, а другая – для нежных и страстных утешений! Увы!..

– Сашенька, я не знаю, честное слово, что делать с этими деньгами. Совесть не позволяет мне… Не могу я, вроде как за Геру взятка, понимаешь?

– Понимаю. Тогда поступим иначе. Ты мне одолжишь их – на время, а я в Москве верну тебе свой долг, хорошо? Кстати, таким образом, у нас с тобой появится и отличная причина для встречи, ага? – он уставился на нее хитрым взглядом, и Валя просияла. – И никаких тебе обманов!

– Ох, какой ты!.. Ты и не представляешь, как я тебя люблю, и ради свидания с тобой готова на любые твои условия…

Вон, как она ловко «перевернула» его предложение: вроде, встреча и свидание – одно и то же, но по настроению и, естественно, по результатам, это еще надо посмотреть!

– Значит, договорились… А теперь еще раз слушай меня и внимательно. Как мама слушала и потому не сделала ни единой ошибки… в отличие от тебя.

– Ну, прости, – опечалилась она.

– Давно простил. Очевидно, мне придется принять их условия, правда, не навсегда и только отчасти. Понимаешь? Итак, сейчас еще не слишком поздно, вы накрепко запираетесь, а я подъеду к себе, в гостиницу. Так и скажи маме. И серьезно отнесись к тому, о чем я прошу: двери никому не открывать. Кто бы ни приехал – милиция, прокуратура… Никому! Кроме меня.

– Ясно, – она расплылась в счастливой улыбке. – Ясно, любимый мой…

– Теперь – о деле. Если у тебя кто спросит, ты не должна ничего знать о том, что в гостинице у меня назначена одна важная встреча, понятно? Сейчас бандиты наверняка сняли наблюдение, в нем, после нашего телефонного разговора, пожалуй, нет необходимости. Но все равно проверка не помешает, и одному мне это будет сделать легче, не смотри на меня так, больше не возьму с собой! Теперь это дело становится по-настоящему опасным.

– А разве нельзя пригласить того, с кем тебе надо встретиться, к нам, сюда? Чтоб ты никуда не уезжал? Сам же говоришь, что больше за нами не наблюдают? Или я неправильно тебя поняла?.. – помолчав, Валя спросила осторожно: – Или ты это делаешь из-за мамы?

– Не только. Еще и про себя не забывай. Именно ты для них – самая лакомая приманка. А я должен завершить еще сегодня основные дела. Похоронить Геру они мне позволят, это бесспорно, но потом наверняка станут выдвигать условия, от которых я, к сожалению, не смогу отказаться. Объяснять тебе ничего не буду, только скажу одно: рисковать вами я не желаю, раз вы такие непослушные дурочки. И это понятно?

– Значит, все-таки из-за нас?

– Глупенькая, у меня еще так много незавершенных дел… А за меня ты не бойся. И потом, я все же выполняю не только твой заказ, но, главным образом, решение Генеральной прокуратуры. Поэтому чуть позже, возможно, еще сегодня, когда вернусь, я проведу твой официальный допрос, касающийся посещения этих бандитов. Ты постараешься быть максимально точной, и не станешь стесняться бранных выражений, которые мы будем обозначать отточиями. Мне особо важно записать все их условия, которые они тебе выдвинули… А потом мы подробно поговорим и о том, как выглядели эти бандиты. Ты опишешь их внешние особые приметы, те, что запомнила. Короче говоря, мы с тобой нарисуем их словесные портреты, – это так у нас называется. После чего эксперт-криминалист попробует изобразить их, и получится фоторобот, который будет передан в руки правоохранительных органов. И, кроме того, телефонная трубка. Надеюсь, после его разговора со мной ты ее не брала в руки?

– Нет, а что?

– Очень хорошо, я просто забыл, да и не смог бы, тебя предупредить. На ней ведь наверняка остались отпечатки его пальцев, а это – весомая улика, ясно? Она понадобится экспертам-криминалистам, которые будут производить идентификацию личности преступника, понимаешь?

Она с уважением посмотрела на него и кивнула: «умные» юридические термины ее впечатляли.

– Принеси-ка теперь целлофановый пакетик, ну, обычный, из магазина.

И когда Валя подала его, вышел с ним в гостиную и аккуратно положил внутрь трубку мобильника. Предостерегающе поднял палец к губам.

– А вам я другой оставлю. Вот, – он вынул из кармана новую трубку и отдал Вале. – Для разговора со мной надо нажать цифру пять. Вернусь, если не сегодня, то завтра утром, и я узнаю у нашего агента время похорон. Он обещал мне подготовить все, что необходимо. Кстати, и денежки понадобятся, давай-ка их сюда. Ну, вот, пожалуй, и закончили.

Валя его внимательно выслушала, а затем вдруг сказала, словно звенящим, непререкаемым тоном:

– Один ты больше никуда не поедешь. Я понимаю, что помощница, а тем более защитница, я – никакая, но вдвоем мне будет за тебя спокойнее. А шантажировать нас моей мамой они не посмеют!

– Глупая, еще как посмеют, если поймут, что ты мне дорога.

– Ты знаешь, Саша, – сказала она вдруг, резко сменив свой воинственный тон на задумчивый, – чем бы я могла заплатить за эти слова, если бы ты сказал мне их тогда, десять лет назад? Всей своей жизнью… но, поверь, мне и сейчас они нужны, от них становится легче и на душе, и на…

– …теле, – закончил он ее фразу, улыбаясь. – Да?

– Какой дурачок… – она легонько погладила его ладонью по щеке. – Если б ты только представить мог себе, что я испытала после твоих слов там, в гараже, – она качнула головой в сторону быстро темнеющего по-зимнему окна и глубоко вздохнула. – Я действительно такая глупая, что чуть не поверила тебе, понимаешь? Так хотелось поверить… Но я все, к сожалению, понимаю. И тебя… И себя… И… всех остальных – тоже. Нам сейчас ничего нельзя, поэтому ты можешь быть спокоен, я тебя не подведу. Возьми меня с собой. Вместе и вернемся…

– Что ж, если ты обещаешь мне… А пообедаем с тобой в гостинице. Дела у тебя дома еще есть? Нет? Тогда поедем. Но сначала я выгляну сам, узнаю, что там и как. А ты пока объясни маме, что мне все-таки очень неудобно перед ней, потому что она определенно что-то подозревает. Пусть только не обижается и поймет также и мое моральное состояние. Как говорят: не то Иван Иванович шубу украл, не то у него украли, но в чем-то непристойном он все же замечен. Ну, ты сама понимаешь. И выходи за мной минут через пять…

День уже близился к концу. Примчавшийся к Вале домой Александр Борисович, второпях, оставил свою машину чуть ли не на проезжей части. И теперь сел в нее и развернулся, заехав, как вчера вечером, одним боком на тротуар. Посидел немного, присматриваясь к окружению.

«Они», конечно же, видели его вчера и тоже «срисовали» номер, – так что, скрывай – не скрывай, знают. И о том, что в доме одни женщины, а его нет, тоже утром знали наверняка. Так стоит ли усложнять? Проще «убежать» от них, это Турецкий умел и устраивал подобные гонки не раз, и всегда успешно. И когда ехал сюда, внимательно приглядывался к уличкам и переулкам. А потом, ведь в гостинице, он уже отметил, есть свой внутренний дворик, и за определенную плату «южная красотка» позволит ему загнать машину туда…

Зачем он, вопреки своему желанию, забирал Валю из дома? И вообще, разве нельзя было действительно устроить встречу здесь, в квартире? Или настоял на своем, смотался бы в гостиницу, договорился обо всем, что нужно, со своими коллегами и вернулся… Нет, он, что называется, нутром чувствовал, что после сильной стрессовой встряски, Валя нуждается, как говорят ученые люди, в релаксации. И к тому же возможность остаться наедине с ним – это же для нее в данных условиях фактически единственная радость, и отказать ей в такой мимолетной, чисто дружеской, ласке сейчас способен разве что отпетый негодяй. Она должна сейчас постоянно ощущать свою женскую силу, вернуть уверенность в себе, ведь завтра будет труднейший день, и неизвестно еще, как отреагирует ее психика на кладбище. Тут все непредсказуемо, а женская нервная система – область сплошных догадок…

Валя вышла и огляделась. Турецкий приоткрыл дверцу с ее стороны. Она быстро юркнула внутрь. Вот ведь хоть и крупная «девушка», а ее подвижности можно только позавидовать. Турецкий улыбнулся, на миг проскользнули видения прошлого вечера, вызывающе выставленные перед ним ее совершенно изумительные коленки… Он даже потряс головой, чтобы не отвлекаться.

– Что с тобой, голова болит? – забеспокоилась Валя.

– Нет, гораздо лучше.

– А что может быть лучше головной боли? – не поняла она.

– Только любовь, только любовь! – пропел он и оглянулся: показалось, что ли? – Застегни ремень.

Рывком бросил машину вперед, ловко повернул раз, другой и резко остановился с другой стороны дома. Оглянулся. За ним «хвоста» не было, значит, действительно показалось, что у одной из машин мигнули подфарники. И Александр Борисович, по-прежнему поглядывая в зеркальце заднего обзора, помчался в гостиницу «Орион». В любом случае он должен был приехать туда раньше преследователей, если они следили за ним. Но никого подозрительного сзади он так и не увидел, быстро добравшись до гостиницы. Сказал Вале:

– Иди в холл, сядь там и жди меня.

А сам, едва она вышла, завернул за угол дома, где видел ворота во внутренний двор, которые сейчас были открыты, и там разгружалась продуктовая машина. Турецкий по-хозяйски загнал машину в самый угол, закрыл ее и отправился через служебную дверь к любезной хозяйке, чтобы произвести с ней некоторые дополнительные расчеты: как-никак, машина, женщина… она поймет. Охотно поймет.

Так оно и вышло. Правда, хозяйка, которая не упустила возможности представиться «приятному гостю», и назвалась Елизаветой Семеновной, видно было, несколько огорчилась по поводу дамы, ожидающей гостя в холле. Кто ее знает, на что она рассчитывала! Но «Владимир Афанасьевич» намекнул ей, что у него в гостях действительно прямая его родственница, жена двоюродного брата, – он многозначительно уставился на Елизавету Семеновну в ожидании ее «полного понимания». А потом усмехнулся и добавил, что тот собирался не сегодня, так завтра подъехать за ней, а сам он, просто – Володя, не собирается в ближайшие дни покидать столь уютную и гостеприимную гостиницу, да еще с такой замечательной хозяйкой, и поэтому в дальнейшем все возможно… абсолютно все…

Его пронзительный взгляд, определенно «поплывший» от ее прямо-таки осязаемых южных прелестей, утвердил хозяйку в уверенности, что щедрый москвич не забудет своего обещания. Остальные же обстоятельства, в том числе и родственница, уже не имеют ни малейшего значения. И Елизавета Семеновна, просто – Лиза, охотно разрешила той даме, так уж и быть, переночевать в его номере, если ей больше негде. Ну, разумеется, она же прекрасно понимала, откуда эта «родственница», даже успела посмотреть на нее опытным взглядом и подумала, что вкус у москвича все-таки отменный, эффектная дамочка, откуда бы она ни прибыла в город, того стоила…

Александр, естественно, не стал огорчать Валю своими наблюдениями за мыслями хозяйки, а, приведя ее в свой номер, будничным тоном сообщил, что обо всем договорился, и, пока они здесь, она может чувствовать себя здесь совершенно свободно. И еще одна важная деталь: в присутствии посторонних очень желательно, чтобы она называла его Володей Демидовым, – это его имя по паспорту. Ну, а для тех, с кем он встретится немного спустя, он – по-прежнему Саша. У бедной Вали глаза «вылезли на лоб», но Александр, хмыкнув, показал ей документы, выписанные на Демидова Владимира Афанасьевича и с вклеенными фотографиями Александра Борисовича Турецкого. Подобные фокусы Валя действительно видела впервые и долго не могла прийти в себя, глядя на Сашу как на живое чудо.

Чтобы сразу вывести ее из этого состояния смешной прострации, он, уже, можно сказать, привычно, присел перед ней на корточки, прищурился, сжал ладонями ее щеки и сказал прямо из губ в губы, что на острые ощущения, к сожалению, им здесь рассчитывать не стоит. Но зато, молча, они могут вытворять все, что душе угодно. За исключением предосудительных поступков, за которые им самим потом было бы неудобно друг перед другом. К примеру, просто сладко целоваться – не предосудительно, но без всяких задних мыслей, исключительно, так сказать, по-родственному, раз уж ей выпало стать женой его двоюродного брата, о котором он, правда, никогда и не слыхивал… Но надо ж было дать Вале хоть какую-то свободу, раз уж она вырвалась из тисков жестких условностей!

Валя просто засверкала глазами от такого замечательного хулиганства, позабыв, что ей полагается выглядеть траурной и печальной. И, когда все-таки прорывалась эта мысль, она просто тихо «скисала», и Турецкий прекрасно понимал, что происходит в ее душе. И не смешил ее, старался сохранить серьезность, даже хмурился, когда следовало. Короче говоря, создавал для Вали необходимый фон, на котором ей не нужно было бы что-то выдумывать или тереть глаза луковицей.

А по поводу тех пресловутых материалов, добытых Герой, Саша сказал Вале, что как раз сегодня отправил их в Москву, чтобы ни для кого не создавать новой ненужной опасности.

– Когда же ты успел? – Валя ему не поверила, посчитала, что это у него «ложь во спасение».

– Когда? Хочешь подробный отчет? Пожалуйста. Я сегодня и на кладбище успел, и туда, куда срочно потребовалось следователю по особо важным делам, ясно, носик-курносик?

Он так ласково улыбался, что Валя окончательно успокоилась: видимо, эти документы, из-за которых разгорелся сыр-бор, ее крепко напрягали. А теперь с ними покончено, и она об этом знает, и честно ответит об их судьбе любому, кто ее спросит об этом, ну, к примеру, хоть и на том же кладбище. Вот и ладушки…

Конечно, понимал Александр Борисович, что, судя по блеску в глазах буквально тающей женщины, ему не удастся развеять подозрение у Фили с Николаем, будто у него с Валей так ничего и не было, решат, что он хочет утаить от их опытных взглядов очевидное. Что делать, тем более что познакомить их с Валей ему все равно необходимо. Ведь в «Глории» они так и не видели ее, не успели познакомиться, но о ней могла им, бог весть о чем, натрепаться Алевтина. Так что, наверное, лучше, чтоб они все-таки знали от него правду, а не строили веселые догадки. Ну, типа того, как юная жена, только что ставшая вдовой, отдается слишком настойчивому любовнику, но требует, чтобы тот действовал медленно и печально…

Тогда и на кладбище завтра они появятся, может, как случайные прохожие, либо старые знакомые семьи Молчановых, соседи Ксении Александровны, – какая разница, ведь не в пустоте живет человек! Пусть постоят в «толпе» провожающих, – там всего и народу-то вряд ли более десятка соберется. Заодно поглядят повнимательнее, кто из посторонних захочет обратить «пристальное внимание» на траурную церемонию. И «запечатлеют» их – скажем, на память. А потом, если действительно появится такая нужда, но не у своих, а у других провожающих, разумеется, то, чтобы не нарушать принятого на Руси обычая, можно будет посидеть часок-другой в каком-нибудь кафе и помянуть покойного добрым словом…

На сегодня же оставалась лишь одна встреча – с «агентами». Валя знала о ней, и этого достаточно, а после главного разговора с ними и обмена информацией, они отправятся в ресторанчик при гостинице, там она познакомится с ними. На нейтральной территории, так сказать.

Наискосок от номера Турецкого располагался небольшой холл с телевизором и низкими столиками и диванчиками, – очень удобный, но, главное, из него легко просматривались двери номера. В нем Александр Борисович и предложил посидеть Филиппу и Николаю. А Валентину он попросил ненадолго остаться в номере и не выходить из него, а лучше всего, полежать в ванне – дома ей было не до того. Он же зайдет за ней, и они отправятся обедать. Или ужинать, как угодно.

Проходя от хозяйки мимо дверей ресторана, он заглянул туда и приметил очень удобное местечко в углу, за раскидистой пальмой в бочке. И попросил «мэтра» зарезервировать этот столик за ним, мало ли, вдруг народ повалит? Вечер – самое время все для той же релаксации. Но сначала должен был состояться важный разговор о том, что в самые ближайшие дни предстоит сделать его коллегам и помощникам.

Выйдя из номера и попросив Валю запереть дверь на ключ, Турецкий увидел сидящих в холле Щербака с Агеевым. Перед Николаем на столике лежал небольшой кейс. Турецкий усмехнулся: молодец, предусмотрительный. Сам он вряд ли стал бы проверять «акулой» этот холл – на предмет «вредных насекомых», так называемых, «жучков». А Коля ничего не оставляет без внимания.

Увидев спокойные, даже равнодушные, лица, Александр не мог сдержать улыбки: всегда приятно видеть друзей, примчавшихся к тебе на помощь. А их помощь именно сейчас, в осложнившихся условиях, продиктованных необходимостью защищать двух женщин, была крайне желательна. Без них он ничего не смог бы сделать.

Поздоровались кивками так, будто расстались пять минут назад, и Александр Борисович сразу приступил к делу. Он передал Филе ключ от камеры хранения и рассказал про кошелку и про их с Валей вчерашний выход на улицу. Сыщики сдержанно посмеялись.

– А эта Валя… – начал Николай, но фразы не закончил.

– Она самая, – кивнул Турецкий. – Сегодня такое пережила! Она вам расскажет немного позже. А сейчас там, – он кивнул на свой номер, – она ванну принимает, отходит.

– От чего? – с интересом спросил Филипп. – Или от кого? – он хитро уставился на Александра и засмеялся негромко. Турецкий поддержал.

– Да бросьте вы, ребятки, о чем можно говорить в этой ситуации? Жалко ее, очень хороший человечек, умница, с удовольствием вас познакомлю. Завтра похороны, надо, чтоб она держалась.

– Ну, ты уж тоже постарайся, – поддел Филипп с серьезным выражением на лице, – не урони престиж нашей конторы и мужской чести.

– Он постарается, – репликой из фильма «Ко мне, Мухтар!» ответил за Турецкого Щербак. Хорошо, что не в присутствии Вали.

Турецкий рассмеялся: вот же черти, еще, как говорится, и не приехали толком, а уже все знают! Ну, Алька, попадет же тебе однажды за твой язычок! А с другой стороны, каждый защищает себя по-своему, и разве она не права? Увы, такова жизнь. Видно, мысли Александра были написаны на его лице, потому что и сыщики снова дружно рассмеялись. Но на этом веселье и закончилось.

Александр Борисович начал вводить коллег в существо дела, рассказал о первых своих выводах, которые возникли у него после прочтения тех материалов, которые успел собрать, прежде чем его убили, Герман Ванюшин.

Итак, что он успел сделать за время своего пребывания в городе?

Он собрал показания свидетелей и родственников людей, ставших жертвами убийц Краева. Так полагал Гера, очевидно, имея к этому основания. И среди этих материалов, – хватило даже беглого взгляда, – особое место занимали жалобы женщин, пострадавших от действий и бандитов, и самого Краева. И все это говорилось, что называется, прямым текстом, без всяких стеснений. Короче, жуткие картины насилий, учиненных над ними, после похорон убитых бизнесменов. И как только эти женщины несчастные, среди которых были три вдовы, дочь и даже мать одного из покойных, решились поведать Гере о своих несчастьях. Конечно, такие документы – бомба! Правильно делал Гера, что прятал их, попади они в руки местного правосудия, ни одна из «жалобщиц» не осталась бы в живых.

Странно только, размышлял Турецкий, что именно эти материалы Гера так и не передал Меркулову. В чем дело, боялся утечки? Или не считал их достаточно достоверными? Неужели теперь придется все проверять сначала? Адов труд… Да еще и неизвестно, согласятся ли жертвы насильников подтвердить лишний раз свой позор…

Вот это и были, пожалуй, самые «сильные» его материалы, уж на присяжных-то они подействуют!

Была еще в пачке ученическая тетрадка, куда Ванюшин заносил собственные догадки, не предназначенные, видимо, для широкого обсуждения. Даже некоторые планы действий фиксировал в отношении тех или иных свидетелей, либо возможных соучастников. Эти записи показались Александру Борисовичу не менее ценными, в смысле дальнейшей разработки. В общем, Гера словно посвящал своих «продолжателей», будто заранее догадывался о такой вероятности, во все свои планы, коим, полагал, здесь уже не суждено будет осуществиться.

Затем Александр Борисович поведал друзьям-сыщикам о своем разговоре с местным прокурором, высказал неясные пока соображения относительно него: доказательств, с кем он, пока нет.

Особо, разумеется, остановился и на своем телефонном разговоре с бандитами, после чего передал им впечатления, которыми «поделилась» с ним Валентина Андреевна.

Услышав имя и отчество женщины, Филя хмыкнул и небрежно заметил, что, наверное, ее проще называть просто по имени, не так ли? И опять едва не покраснел Турецкий, а Филипп, довольный, ухмыльнулся. Но это все – среди своих, не при ней. Там, в ресторане, за столиком, ребята ни за что не выкажут своего «легкомысленного» отношения к судьбе несчастной вдовы, а вот что касается Александра Борисовича, большого мастера сыска, то тут порезвиться – в самый раз. И без всяких обид. К тому же это еще и необходимая отдушина, не все ж время быть в постоянной готовности и максимально собранным и сосредоточенным!

В конце своей подробной информации Турецкий высказал им соображения о том, как, по его мнению, станут в ближайшее время развиваться события. Более того, он сам же их и спровоцировал, понимая, что этим отвлекает внимание преступников от женщин, которые могут в любой момент стать предметом торговли и шантажа. И попросил напрямую связываться с Максом, который уже получил от него задание по полковнику Краеву. Их желательно прочитать до завтрашнего утра. Если они имеются, конечно. Сам Александр Борисович получить «передачку» от компьютерного бога «Глории», естественно, не мог, а у сыщиков был с собой ноутбук. И после ознакомления с информацией они втроем даже этой ночью могли бы обменяться мнениями относительно того, как Турецкому вести себя с Краевым, на что опираться, а чего не затрагивать, но только намекнуть. В гостинице это сделать можно было без труда. А ехать «всей толпой» на квартиру Молчановых – было бы крайне нежелательно. Хоть наблюдение за ней вроде бы и снято, но поручиться всерьез было нельзя.

А что касается самого Краева, то именно на него, кстати, и ссылается большинство документов, добытых покойным теперь Ванюшиным. Конкретно на эту зловещую, по местным масштабам, фигуру и обратил в первую очередь внимание Герман. По его мнению, это прямо какой-то «страшный зверь», если судить по отзывам тех, кто сталкивался с бывшим начальником областного УБОПа. Ну, и, кроме того, в материалах Геры проходит еще ряд фигурантов, к которым необходимо вернуться и заняться ими вплотную. В частности, один из них – мало кому известный нотариус Шевлаков Никифор Иванович из нотариальной конторы № 52 на улице Серебрякова. Вот его бы хорошо проверить на «вшивость». Именно он и заверял многие сделки, после которых имущество отдельных лиц, занимающихся в городе и области бизнесом, престранным образом становилось собственностью никому неизвестных господ, в свою очередь, чем-то сильно обязанным бывшему полковнику милиции Краеву Корнею Петровичу. Такие вот дела творятся за закрытыми дверьми правоохранительной власти в этих благословенных, южных краях.

Словом, сыщики получили от Турецкого подробную информацию, но на том уровне, который был достигнут стараниями Ванюшина, за что Гера и пострадал.

Александр Борисович видел также материалы предварительного расследования, пообщался со следователем Нарышкиным, которому поручено расследование покушения на Ванюшина. Это полный «нуль» в профессиональном смысле, но, вероятно, очень послушный работник с чувствительным обонянием, но данные «способности» ровным счетом ничего не значили для местной прокуратуры. Ну, заменят там одну версию другой, и будут продолжать тянуть со следствием, поскольку становится очевидным, что в скорейшем раскрытии причин, по сути, убийства московского «важняка» здесь никто не заинтересован. Короче говоря, требовалось форсировать этот процесс, и по возможности отыскать хотя бы исполнителей покушения. Правда, они могут быть известны, один из них, явно издеваясь над вдовой, словно бы проговорился, что они не убили, а тот сам умер в клинике. Их бы и отыскать. Будет словесный портрет одного из них. И Александр Борисович, пользуясь своими возможностями, конечно, постарается помочь им это сделать, но не уверен, что ему не будет сделано категорическое «предложение» немедленно убраться из города, если он не хочет пожертвовать «своими» женщинами. А уж тут риска допускать никак нельзя, придется «послушаться». И на все про все имеется сегодняшний вечер, ночь, ну, и завтрашний день – до окончания процесса похорон. Тут, видно, не любят тянуть с «решениями».

Нельзя не воспользоваться возможностью встретиться с самим Краевым, о дальнейшей судьбе которого Турецкий объявил тем бандитам четко и недвусмысленно. Значит, наверняка захочет посмотреть на самоуверенного следователя, обещавшего его посадить при любых обстоятельствах. Очевидно, что здесь с бывшим полковником никто не осмеливался разговаривать в подобном тоне. Но вот как состоится эта встреча, Турецкий не знал, он просто вызывал в тот момент огонь на себя, рисковал, зато получил некоторое преимущество в гамбите. Во что выльется дальнейшая партия, предугадать трудно. Но в любом случае обеих женщин надо отсюда срочно убирать. А сам он может, в конце концов, перейти и на «нелегальное положение», если удастся, – глаз ведь спускать не будут, пока самолет не взлетит.

Всем тут, в городе, понятно, что «спускать на тормозах» дело об убийстве своего «важняка» Генеральная прокуратура не станет, а следовательно, расследование будет продолжаться. И к чему оно приведет, в конечном счете, тому же Краеву, прочно осевшему в своей «вотчине», знать не дано. А незнание своей, «ясной, как божий день, судьбы» заставит Корнея Петровича сильно нервничать. И почти наверняка, будучи не в себе, он обязательно наделает ошибок, вот только когда, – один господь знает. Значит, придется его поторопить, чтобы вызвать у него необходимость совершить ошибку. И женщины здесь – фактор, работающий на него.

Потом Турецкий высказал еще ряд предположений, на чем они и остановились. Александр Борисович предложил им пойти поужинать, а заодно и познакомиться с прекрасной, без тени юмора, женщиной. Которая, кстати, когда-то довольно давно, как выяснилось, была даже влюблена в молодого следователя Сашку Турецкого. Вот надо же? Через столько лет открываются сердечные тайны! И поэтому тоже он просто обязан помочь Валентине и ее матери, двум прямо-таки очаровательным женщинам, испытывающим в настоящий момент серьезные морально-нравственные и даже физические страдания.

Некоторый пафос сказанного не произвел особого впечатления на сыщиков: уж они-то знали своего коллегу, и если осуждали, то исключительно за то, что некоторые из его похождений становились фактом более широкого обсуждения, нежели просто безосновательными догадками любопытных приятелей и знакомых.

Полагая, что он не до конца убедил коллег в своей, сугубо, бескорыстной и высоко гуманной миссии, Александр Борисович хотел уже продолжить речь, но плохо скрываемые ухмылки друзей и коллег подсказали ему, что в оправданиях вообще нет никакой необходимости. Дети, что ли?

– А женщина, я слышал, – якобы безотносительно к теме заметил вездесущий Филя, – действительно очаровательная. Может, врут, не знаю, еще не видел. Или это про ее сестру с местного телевидения? Сан Борисыч, ты, наверное, в курсе?

– Да ну вас к черту, – захохотал Турецкий, – пошли ужинать!

– Тебе-то просто, отмахнулся и валяй дальше, – не отставал Филипп, – а лично я получил ответственное задание от одного младшего юриста – проконтролировать деятельность известного сыщика на предмет дальнейшего укрепления его нравственной позиции. В смысле, так ли уж он верен своим принципам, или изменяет им направо и налево? Принципам, конечно, а не младшим юристам…

Отсмеявшись, Турецкий вынужден был внести в этот вопрос, как говорится, преждевременную ясность. Принципы остаются, и он по-прежнему верен им. Особенно, главному: во всех жизненных ситуациях помогать несчастным женщинам, чрезвычайно нуждающимся в его крепкой опоре. Ну, а что он имел в виду под этой конкретной опорой, расшифровывать просто не стал: очень есть захотелось. Да и «ребятки» не дали, им было почему-то очень смешно, и они веселились, как в детском саду!..

Впрочем, пожалуй, в таком настроении сейчас больше всего и нуждалась Валя, потому что, как ни говори, а «посещение» бандитов не прошло для нее бесследно. О чем Александр Борисович и сказал друзьям. И они понимающе закивали, отправляясь в ресторан, за столик под пальмой, чтобы для начала «пощупать», все ли там в порядке, а то от местных «деятелей» всякого можно было ожидать…