В «Мельпомену» Гордеев пришел за десять минут до того времени, как здесь, по расчетам Пантелеева, должен был появиться Борцевой.

Это было уютное помещение, переделанное, как сказал Олег Федотович, из гарнизонной столовой. Впрочем, и сейчас за дальним столиком сидели двое офицеров – у одного Гордеев разглядел полковничьи погоны. Стены полутемного зала были украшены театральными масками, драпированы тканями, как занавесами; в нескольких освещенных стенных нишах были заметны макеты декораций к каким-то спектаклям. В глубине виднелась и маленькая сцена, на которой стоял кабинетный рояль с канделябром на шесть свечей. Все они были зажжены.

Предупредительный метрдотель провел Юрия Петровича к тому столику, который Гордеев сам указал, и подал меню, также стилизованное под театральную программку.

Его цены свидетельствовали о том, что здесь случайной публики не бывает, а учредители этой, как говорили ранее, точки общественного питания явно поскромничали с определением статуса: это был уютный и совсем не дешевый ресторанчик.

Но Гордеев никогда, сказав "а", даже по чьему-то совету, не уходил от произнесения "б". Он заказал полный обед, обсудив с официантом особенности приготовления блюд, хотя с сожалением отказался даже от пива. «Еще не вечер!» – сказал он себе, только тогда можно будет позволить…

Впрочем, и «вечер» у Гордеева должен был начаться очень поздно, ибо они с Пантелеевым условились встретиться в полночь. К тому времени Олег Федотович должен был побывать в здании уголовного розыска и постараться найти там таинственный конверт, переданный Живейнову.

Ровно в два часа, как видел господин адвокат через полузадрапированное окно, перед кафе остановился дымчато-голубой фургон «хёндэ галлопера». Из него вышел, оглядевшись, высокий, несколько сутуловатый человек в светлом, как даже из полутьмы зала было понятно, прекрасно сшитом летнем костюме. По описанию Пантелеева это и был Борцевой.

Через полминуты Роман Анатольевич оказался внутри, и его можно было рассмотреть лучше. При возрасте на вид около сорока он был уже довольно лысоват, хотя не пытался скрыть недостаток растительности какими-то ухищрениями, а, напротив, был коротко, по последней моде стрижен. Его глаза прятались за чуть затемненными стеклами очков, а галстук, повязанный с аристократической небрежностью, явно покупался не на «Вялинском рынке» и не в каком-то булавинском универмаге.

Борцевой более чем любезно был встречен метрдотелем и усажен за столик поблизости от Гордеева. Впрочем, потому Юрий Петрович и оказался на том месте, где он оказался, ибо этот невероятный Пантелеев точно указал ему, где всегда сидит Борцевой.

Тут же Роману Анатольевичу была принесена минеральная вода, а еще через минуту и закуска.

Гордеев к этому моменту салат уже прикончил и, взяв свою минералку, подошел к столику Борцевого.

– Позвольте?

Роман Анатольевич с удивлением посмотрел на господина адвоката, облаченного для этого ресторана довольно легкомысленно – джинсы, майка, нечто вроде клетчатой кофто-куртки.

Было понятно, что он не привык к тому, чтобы ему мешали, или, во всяком случае, уже отвык от этого.

– Чем обязан? – однако все же, хотя и с некоторым усилием, сумел произнести он.

– Хотел обсудить с вами некоторые насущные проблемы… – начал Гордеев.

– Извините, но во время обеда я обедаю, – вразумляюще произнес Борцевой.

– Не посмел бы вам мешать, если бы не цейтнот. – Гордеев поставил бутылку с водой на столик Борцевого. – Позвольте присесть?

– Извините, но у меня нет цейтнота. Сейчас я пообедаю и…

Борцевой посмотрел в сторону метрдотеля.

Гордеев понял намерение создателя кабельного телевидения.

– Также извините покорно, но цейтнот именно у вас. Дело в том, что пистолет «ЗИГ-зауэр» вновь выстрелил.

Борцевой замер с вилкой в руке.

– Я все-таки сяду. – Гордеев, не ожидая согласия, сел.

Метрдотель тем не менее подошел и вопросительно посмотрел на Борцевого, но заговорил господин адвокат:

– Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мой заказ подали сюда. Вот встретились случайно с Романом Анатольевичем…

Борцевой кивнул, не проронив ни слова.

Метрдотель исчез.

– Кто вы? – спросил Борцевой, уставившись немигающими глазами на Гордеева. Казалось, что в следующее мгновение от этого взгляда расколются дымчатые стекла его очков.

– Если сказать честно, сегодня я ваш если не друг-приятель, то союзник. – Гордеев отпил минеральной воды. – Зовут меня Юрий Петрович. Я из Москвы.

– А при чем здесь пистолет?

– Просто мне показалось необходимым предупредить вас, что пистолет «ЗИГ-зауэр», с которым вы имели большие неприятности несколько лет назад, вновь объявился в связи с одним очень мокрым делом.

– А я-то при чем?

– Да, и мне, и моим друзьям кажется, что вы действительно не имеете к этому делу никакого отношения, но попробуйте доказать это другим людям, которые вновь готовы побеседовать с вами в удобных для них условиях… – Гордеев малозаметным движением пальцев показал Борцевому изображение решетки. – Там, конечно, прием пищи тоже по часам, но она не столь сытна и разнообразна. – Вилка Гордеева указала на только начатое Борцевым рыбное ассорти.

– То давнее дело прекращено или приостановлено, не знаю, как это у них называется. – Борцевой старался быть спокойным. – Оно было сфабрикованным. И сегодня претензий нет ни у кого – даже у джигитов. Неужели вы думаете, что, если бы я действительно был убийцей Асланова, они оставили бы меня в живых?!

– Я не хочу обсуждать этот вопрос и то, как наши интересы зачастую превалируют над нашими родственными и клановыми симпатиями. – Гордеев с полупоклоном принял поданный официантом овощной суп, который в меню носил название «Лярошель». Борцевому принесли какую-то уху с расстегаем. – Как вижу, вы знаток изысканных блюд, – продолжал господин адвокат, когда служитель отошел. – А того понять не хотите, что пистолет этот вновь появился сейчас. Признано, что именно из него убит человек и, возможно, считанные часы отделяют вас от новой дегустации тюремной баланды.

Лицо Борцевого передернулось, но затем он схватил ложку и с невероятной скоростью, чуть ли не давясь, стал поглощать уху.

– Не надо торопиться. – Гордеев принялся за свое блюдо. – Я здесь затем, чтобы помочь вам избежать дальнейших неприятностей.

Борцевой поднял на него от тарелки помутневший взгляд.

– Но и вы должны помочь избежать дальнейших неприятностей моим друзьям.

Борцевой наконец откусил от расстегая.

– А не кажется ли вам, что это шантаж? – жуя, спросил он. – Историю с убийством Асланова знают десятки людей, и вы сейчас вполне можете лепить мне чернуху – в расчете на то, что я испугаюсь. А я вот возьму и не испугаюсь.

– Опять вы меня не понимаете! Речь идет не о запугивании, а о том, что я предупреждаю вас о грядущих неприятностях, а вы помогаете мне. И помощь-то пустяшная.

– Но почему вы считаете, что мне угрожает опасность? Даже если пистолет вновь объявился…

– Объясню. Сейчас они раскручивают дело Новицкого… – Гордеев сделал паузу. Борцевой не шелохнулся. – Вы неплохо знаете Николая и прекрасно знаете, что он ни в чем не виноват.

– Каждый человек в чем-то виноват.

– Да, я читал басню «Волк и ягненок». Но все предъявленные Новицкому обвинения лживы. Это фальсификация. И вы это тоже знаете.

– Я не вникал в дело Новицкого. – Борцевой налил себе воды. – Это его проблемы.

– Увы! Его проблемы хотят сделать и вашими. Дело Новицкого раскручивают, а оно не раскручивается. И поэтому объявляют, что погибший человек убит из печально знакомого вам пистолета, который было исчез неизвестно куда, поэтому вот-вот арестуют вас и предъявят вам обвинение в причастности к этому убийству – и пистолет этот, думаю, где-то у вас «найдут», – а в обмен на возвращение свободы от вас потребуют такие услуги, что по сравнению с ними моя тихая просьба покажется вам ангельским пением.

– Но чем я могу вам помочь?

– Николай – мой хороший друг. И мне очень не нравится то, что он пал жертвой грязной игры. Он должен выйти на свободу. За этим меня и направили сюда мои и Николая московские друзья.

– Это я уже понял. Что я должен сделать?

– Как вам, уверен, известно, Николай арестован потому, что он отснял кассету с материалами, опасными для тех, кто его арестовал, и особенно их начальства. Вы знаете какого.

– Не знаю, – вставил Борцевой, но Гордеев пропустил это мимо ушей.

– Мне нужна эта кассета.

Борцевой принял у официанта что-то похожее на запеченную осетрину, а Гордеев принялся за свое мясо по-татарски. Некоторое время они не произнесли ни слова.

Молчание прервал Борцевой:

– Я оценил вашу решительность, но – увы! – вы обратились не по адресу. Я только слышал об этой кассете, но она не могла у меня оказаться по определению.

– Как это понять?

– Так говорится. У нас с Николаем были только официальные отношения. Мы разные люди.

– Но все же о кассете вы знаете.

– Да только потому и знаю, что Меркушка ко мне пришел. – Гордеев насторожился. – Это ж надо такое придумать: превратить киллера в телезвезду! И я ему сразу сказал… – Борцевой усмехнулся. – «Вы стреляйте, мы вас подождем». С телекамерами. А разоблачения заказчиков – это себе дороже! Куда я с этим пойду? В Москву отправлюсь? Карьеру на этом не сделаешь, а голову потеряешь – сто из ста!

– Но Николай-то все-таки Меркушку снял! – браво произнес Гордеев, пока еще только гадая, что происходило.

– Меркушка – шестерка! – веско сказал Борцевой. – Не знаю, разрешил ли ему Ландыш вообще появиться перед камерой.

– Значит, у Меркушки кассеты нет, – гнул свою линию Гордеев. – А у Ландыша?

– Спросите у него, – сделал приглашающий жест Роман Анатольевич.

– А если серьезно?

– Ну зачем Ландышу кассета? Разве что копия?

– Да, верно. Но мне бы и копия пригодилась. Чтобы Николая вызволить.

– Вот и спросите, – повторил с нажимом Борцевой.

– Где же я его найду? У меня и на Меркушку-то выходов нет. Все-таки я человек приезжий.

– Вы преувеличиваете значение местных жителей. Неужели вы можете подумать, что киллер будет сообщать вам номер домашнего телефона и факса? Ищите, если нужен.

«Ну вот, Юра, – сказал себе Гордеев. – А ты еще хотел пивком побаловаться! Трезвость и еще раз трезвость».

– Я что подумал, Роман Анатольевич. – Гордеев придал голосу значительность. – Это убийство, под которое подставляют ваш пистолет… простите, пистолет, который на вас навешивают… оно с Ландышем не связано?

– То есть Ландышу заказали, а опять подставляют меня?

– А почему бы нет?

– Нелогично. Ландыш скрывается от них уже несколько месяцев. Потому и записал кассету. Я-то понимаю, что все это фуфло! Киллер разоблачает своих хозяев! Ландыш, конечно, классный стрелок, но он ничего не понимает в современной жизни. Думать, что кассета сохранит ему жизнь! Это только до первого поворота…

– Но Николай – порядочный человек!

– Извините! Порядочный человек не будет квасить кассету, где киллер рассказывает о подробностях убийств, которые он совершал, и называет заказчиков…

– Как должен поступить порядочный человек?

– Незамедлительно передать кассету правоохранительным органам, – иронически произнес Борцевой.

– А если он дал слово?

– Кому? Киллеру? Будет ждать, когда кто-нибудь попортит киллеру шкуру и лишь тогда, согласно данному слову, выступит с кассетой наперевес?

Несмотря на напряженный разговор, Борцевой поглощал блюдо с аппетитом. Или наедался на всякий случай?

– Об этом я судить не берусь. Николая арестовали вскоре после того, как кассета была снята. И возможно…

– Извините, но я тоже знаю Николая. Он прагматик. Взять материал умеет – это верно. Но и отдает его не за понюх табаку! Ему нужна ситуация, нужен эффект. Доснимался!

– Значит, местонахождение кассеты вам неизвестно?

На десерт Роману Анатольевичу принесли нечто из фруктов со взбитыми сливками, и он помедлил с ответом.

– Я, по-моему, сказал очень внятно.

– Хорошо. Я это понял. И надеюсь, наш разговор останется только нашим разговором.

– Я подумаю над вашим предложением. – Борцевой смотрел на него поверх своих дымчатых очков.

– А и думать не нужно, – Гордеев ответил ему таким же взглядом, хотя очков на его носу не было.

– Ну почему же? Если мне это будет выгодно… Не один ведь Новицкий – прагматик…

– Вас понял. – Гордеев потихоньку пил свой десертный напиток, джулепом они его здесь обозвали, что ли. – Но о прагматике здесь придется забыть. Сами ведь видите – прагматик может угодить в тюрьму, и это еще не самый худший вариант…

– Я очень не люблю угрозы, – сказал Борцевой, доедая свои сливочные фрукты и промакивая рот салфеткой. – И еще больше тех, кто угрожает.

– А это не угрозы. – Гордеев улыбнулся. – Обмен информацией. Я себя в долгу перед вами не считаю. Про «зауэр» я вам сказал совершенно честно, а теперь еще скажу то, что вы до сих пор, может быть, не знаете. Братва до сих пор интересуется, куда делись деньги общественного телевидения.

Салфетка от лица Борцевого свалилась на стол.

– Да, вы не ослышались – братва. У них есть большие сомнения, что во всем виною – менты и прокуратура. По их подсчетам выходит, что немало бабок находится в чьих-то цепких ручонках. А уж они-то, как вы можете догадаться, не примут никаких оправданий…

– Какая мерзость! – с отвращением сказал Борцевой. – По вашей речи и поведению понятно, что вы воспитывались не в подворотнях и образование у вас чуть больше, чем школа рабочей молодежи…

– И?

– Я услышал много нравственных сентенций, а закончили вы пошлейшими угрозами. Братвой пугать? Неужели вы думаете, что вы, поигрывающий в интеллигентность человек, с ними договоритесь?! Да, в интеллигентность можно играть, но к ворам вы не подстроитесь – и надеяться не стоит!

– Извините, но не они меня послали. Я честно изложил вам то, что мне нужно от вас. Почти ничего не узнал…

– Но я вам также вполне честно сказал, что не знаю, где эта кассета. Попросите свою братву о помощи. Или пусть вам Ландыш еще чего-нибудь наболтает – на новую!

– Я уже не об этом. Сейчас мне важно быть уверенным только в одном: наш разговор остается разговором между нами. То, что нас видели вместе, ничего не значит. Главное, о чем мы говорили. Вы не мешаете мне, я не мешаю вам.

Видя, что Борцевой медлит и хочет еще что-то предложить, Гордеев постучал ложечкой по своей чашке.

– Не надо слишком задумываться. Я же вижу, как вы цените все красивое. Костюм. Галстук. Очки, часы, автомобиль. Обед, наконец. И в мои цели не входит мешать вам жить в мире прекрасного… А от братвы ведь и на нарах не спрячешься… Там любят эстетически утонченных…

Гордеев, как только мог гадко, улыбнулся.

– Мерзавец! – бросил ему Борцевой. – Хамский холуй!

– Ах, Роман Анатольевич, Роман Анатольевич, – покачал головой Гордеев. – Вы даже ругаться не умеете…

Однако последние слова Борцевой уже не услышал. Вылетев на улицу, он заскочил в свой лимузин и умчался.

Гордеев было поднес к губам бокал с остатками своего джулепа, но тут позади него раздался поющий голос:

– Юрий Петрович! Долго смотрела – вы это или не вы? Из гостиницы почему-то пропали…

Гордееву не пришлось даже оборачиваться.

Перед ним явилась – собственной персоной – Джуси Фрут.