1. Интервью Кати Поляковой

Пресс-конференция, которую дала Екатерина Полякова, дочь арестованного начальника службы безопасности фирмы «Юпитер» Андрея Полякова, открылась в пресс-центре газеты «Известия-плюс». Журналистов было немного, человек восемь, да и те явно не ожидали от пресс-конференции ничего интересного. Ибо что нового и важного может сказать эта девочка, больше похожая на ребенка, чем на взрослую молодую женщину.

Несмотря на это полупренебрежительное отношение к собственной персоне, девятнадцатилетняя Катя Полякова, сама студентка журфака МГУ, выглядела уверенно под направленными на нее фото — и видеокамерами. Худенькая, светловолосая и синеглазая девушка с бледными губами, одетая во все черное, держалась перед будущими коллегами достойно.

Дождавшись, пока в небольшом зале затихнет ропот, она заговорила ясным и чистым, почти совсем еще детским голосом:

— Господа журналисты, я благодарна вам за то, что вы пришли сюда, отложив массу более важных дел, которые у вас, несомненно, имеются. Я понимаю, что вам и приятнее и милее освещать в своих материалах катастрофы вселенского или, как минимум, общероссийского масштаба. А я пришла сюда поговорить с вами о жизни одного… всего одного человека — моего отца.

Журналисты притихли, удивленные таким началом. Катя же, довольная произведенным эффектом, продолжила:

— При вашем посредничестве я хочу обратиться к общественности… К гражданскому обществу, как сказали бы на Западе. Хотя я понимаю, что в нашей стране гражданское общество находится в самом зачаточном состоянии. И все же я хочу быть услышанной людьми. Прежде всего, я хочу заявить, что мой отец ни в чем не виноват. Все обвинения, выдвинутые против него прокуратурой, я считаю беспочвенными и надуманными. — Она обвела журналистов суровым взглядом и сказала: — А теперь вы можете задать мне вопросы. Мне так будет проще.

— Газета «Вестник столицы», — представилась журналистка с первого ряда. — Скажите, Катя, вы навещали вашего отца в СИЗО?

Темные бровки девушки дрогнули, как если бы она вспомнила о чем-то ужасном.

— Да, навещала. И я пришла в ужас от того, что увидела. Передо мной сидел смертельно уставший и больной человек. Он был бледен. И еще в его взгляде, словах, поведении чувствовалось что-то… что-то ненормальное.

— Что вы имеете в виду?

Катя нахмурила лоб, подбирая слова:

— Какая-то заторможенность. Речь его была почти бессвязной. Он все время сбивался и путался. Говорил он в основном жестами. Центр речи у него явно был нарушен, как бывает, если человеческий мозг подвергли химической обработке. У меня создалось впечатление, что это было сделано специально.

— Он сумел вам что-нибудь сообщить? — спросил девушку пожилой журналист в красном свитере с надписью «liberty».

Катя кивнула:

— Да. Жестами и обрывками фраз он показал и рассказал, что ему сделали укол. А потом допрашивали несколько часов. Причем адвокат на этих допросах не присутствовал.

— О чем его спрашивали?

Катя вздохнула:

— К сожалению, этого он не помнил. Андрей Андреевич вообще был очень плох, и в какой-то момент он даже потерял сознание. Я считаю… нет, я уверена, что моему отцу Андрею Андреевичу Полякову вкололи какое-то психотропное вещество. И все это было сделано с единственной целью — он должен был оговорить себя и признаться в преступлении, которого не совершал.

— Вы имеете в виду убийство семьи Михаила Голикова и взрыв у квартиры Натальи Коржиковой? — уточнила журналистка из первого ряда.

Катя кивнула:

— Именно. Наши доблестные следственные органы, как всегда, вместо того чтобы найти истинного преступника, ищут козла отпущения, на которого можно свалить всю вину…

2. Честь мундира

После пресс-конференции Турецкий поджидал Катю Полякову возле ее машины — подержанной черной «мазды». Девушка шла к машине медленной, рассеянной походкой. Ее бледное личико было сосредоточено, словно она обдумывала какую-то сложную проблему и никак не могла ее решить.

— Забавно вы это — про доблестные органы, — обратился к Кате Турецкий, когда она поравнялась с ним.

Катя вздрогнула и подняла на него взгляд. Затем подозрительно сощурилась:

— Простите, а вы кто?

— Я Турецкий Александр Борисович, старший следователь Генпрокуратуры.

По губам Кати пробежала легкая усмешка.

— А-а, понятно. Обиделись за честь мундира? Может, желаете ее отстоять в честном поединке? Я готова. Но выбирать оружие предоставлю вам.

Александр Борисович улыбнулся:

— Что ж, отлично. Тогда предлагаю сразиться в кафе. Победителем станет тот, кто выпьет больше кофе и съест больше круассанов. Идет?

Катя смерила его удивленно-заинтересованным взглядом.

— А вы хитрый, — с неопределенной улыбкой произнесла она. — Ведь в этом случае даже победа над вами обойдется мне слишком дорого.

— Вы имеете в виду деньги? — уточнил Александр Борисович.

Катя усмехнулась и покачала головой:

— Если бы. Я имею в виду лишние килограммы, от которых мне придется потом избавляться в спортзале. Ладно, от вас ведь все равно не избавиться. Идемте в ваше кафе. Только платить за себя я буду сама.

— Это уж как пожелаете, — согласился Турецкий.

В небольшом кафе, куда Александр Борисович привел Катю Полякову, было безлюдно в этот час. Они заняли столик у окна и заказали кофе: Александр Борисович — черный, Катя — со сливками и сахаром.

Дожидаясь кофе, они почти не говорили. Девушка была молчалива и на шуточные замечания и реплики Турецкого отвечала по преимуществу рассеянными улыбками.

— Н-да, — сказал Александр Борисович. — Вижу, к светской беседе вы не расположены. Тогда перейдем прямо к делу?

— А у вас ко мне дело? — с неожиданной иронией сказала Катя. — Надо же. А я думала, что вы меня просто клеите.

— Между прочим, я на работе, — шутливо заметил Александр Борисович.

Катя пожала плечами:

— Ну и что? Большинству мужчин это нисколько не мешает. Или вы особенный?

— Да нет, обыкновенный. Только женатый и чересчур занятой. Кстати, нам несут кофе.

К столику подошла официантка. Извинившись за задержку, поставила на стол кофе, вазочку с круассанами, пожелала приятного аппетита и, еще раз извинившись, удалилась.

— Какая вежливая, — с усмешкой сказала Катя. — Делала бы свою работу как надо, и извиняться бы потом не пришлось.

Она бросила в свой кофе кубик сахара, выплеснула туда же сливки, помешала ложечкой и осторожно попробовала. Наморщила носик:

— Фу, горячий. А у вас?

— У меня нормальный, — ответил Турецкий.

— Похоже, у сотрудников прокуратуры даже здесь имеется блат. Ну ладно, Александр Борисович, как говорят у вас в учреждении, колитесь. Что вы хотите, чтобы я вам рассказала?

— Ваш отец был знаком с Михаилом Голиковым, не так ли?

Катя кивнула:

— Был.

— А вы?

— И я была. Они с Голиковым дружили и иногда встречались, чтобы выпить кружку-другую пива. Крепких напитков отец себе не позволяет.

— Почему?

— Здоровый образ жизни, — объяснила девушка.

— Ясно. А теперь ответьте мне, как на духу, между ними не было ссор? Ну там, может, в прошлом они что-то не поделили?

Катя пристально посмотрела на Турецкого и медленно проговорила:

— Странные вы люди, следователи. Вот сидите вы сейчас передо мной и думаете, что вы не только умнее, но и проницательнее меня. Думаете, улыбнулись мне пару раз этак по-отечески, и я тут же растаяла и прониклась к вам симпатией? Думаете, наверно, что тут же начну выдавать вам сведения, порочащие моего отца? Вам как — все сразу выдать или порциями отмерить?

Александр Борисович отхлебнул кофе, немного помолчал, потом мягко ответил:

— Напрасно вы так. Ведь ни вы, ни я не знаем, виноват он на самом деле или нет. Вы считаете, что не виноват. Я?.. — Турецкий пожал плечами. — У меня тоже есть основания не верить в его виновность. Именно поэтому я беседую с вами.

Катя усмехнулась:

— Ага, думаете, я такая дурочка, что поверю вам?

Турецкий заговорил спокойно и рассудительно:

— Понимаете, Катя, мне кажется, что вы знаете об этом деле больше, чем говорите. Я тут навел о вас кое-какие справки. Вы ведь сотрудничаете с журналом «Свое дело». И несколько месяцев назад у вас были публикации о российских олигархах.

— Ну были публикации. Ну и что? Я учусь на факультете журналистики и пишу кое-какие материалы. В качестве практики. А насчет олигархов… Сейчас о них не пишет только ленивый. Да и тексты у всех почти одинаковые. — Катя пренебрежительно дернула плечом. — Не знаю, зачем только их печатают.

— Да, но в ваших статьях были некоторые детали, показывающие, что вы знакомы с этой темой не понаслышке. Я уверен, что за консультацией вы обращались не к чужому дяде, а к собственному отцу.

Катя ничего на это не ответила, и Турецкий продолжил:

— Например, в одном из текстов вы упоминали о Наталье Коржиковой и о взрыве, прогремевшем в ее квартире. Вы писали, что Коржикова раньше работала в «Юпитере», а потом — в мэрии. И ей есть о чем рассказать мэру и его людям. Вы так же предположили, что кое-кому из руководства «Юпитера» это может не понравиться. Вы даже предположили, что взрыв в ее квартире учинили недоброжелатели из «Юпитера», которые хотели заткнуть ей рот.

— Ну и что?

— А то, что Генпрокуратура придерживается того же мнения. Вполне может быть, что той вашей статьей вы подтолкнули недоброжелателей вашего отца на решительные действия. Вы подали им идею.

— Чушь! Вы хотите сказать, что я сама подставила своего отца?

— В жизни всякое бывает. Возможно, он поделился с вами какими-то соображениями, а вы использовали их в своей статье.

Губы Кати побелели от сдерживаемого гнева.

— Послушайте, — выговорила она, крепко сжимая в ладонях чашку с кофе и глядя Турецкому в глаза, — мой отец не убивал Голикова и его жену. Они дружили с юности. Голиков был на венчании моего отца и моей матери. В конце концов, он — мой крестный отец.

Турецкий кивнул:

— Да, я об этом слышал. Но это ничего не значит. Ваша версия насчет излишней болтливости Коржиковой работает вовсю. Она стала основной в расследовании.

Брови девушки дрогнули, в глазах появилось жалобное выражение.

— Я так и знала, — хрипло произнесла она. — Я знала, что они возьмут отца.

— Что значит — знали?

— Отец лишь пешка в этой игре. На самом деле копают под Боровского, да? Вот увидите, через день-другой мой отец признается, что заказал Коржикову, а затем избавился от Голикова, который был в этом деле посредником. И что все эти гадости он сделал по приказу Боровского. Ведь для этого вы его накачиваете наркотиками, да? Ведь для этого?

Турецкий нахмурился.

— Перестаньте, — сухо сказал он. — Мы можем помочь вашему отцу. Но для этого вы должны рассказать мне все, что знаете о фирме «Юпитер» и о сделке, которая намечалась между Боровским и Риневичем. Все, что ваш отец говорил об этом.

— Но я не…

— Бросьте. В вашей статье вы упоминали о новых проектах «Юпитера» и «Дальнефти». Вы писали, что после объединения, которое задумали Боровский и Риневич, «Юпитер» и «Дальнефть» собираются протянуть нефтепровод в Китай. Но что есть какие-то силы, которые в этом кровно не заинтересованы.

— Да, писала. Но я ничего об этом не знаю. Я не специализируюсь на политике. Я пишу на экономические темы. И у меня… плохо получается. Я ни черта — слышите, ни черта в этом не понимаю!

— Значит, вы писали об этом со слов вашего отца? — спокойно спросил Турецкий.

Щеки девушки вспыхнули:

— О господи! Ну да, да! Он видел, как я мучаюсь, и решил помочь мне. Но он и сам толком не понимал, о чем говорит. Он просто умеет слушать. И он слышал, как Боровский говорил об этом с кем-то. Он упоминал трубопровод в Китай и еще говорил о каком-то японском проекте. Больше я ничего не знаю.

Катя была взволнована и тяжело дышала. Она сделала над собой усилие и немного успокоилась.

— Поймите, Александр Борисович, мой отец ни в чем не виноват. Его хотят подставить. Но он не убивал Голикова и его жену. Они были с Голиковым как братья. И Коржикову вашу он не взрывал. Папа хотел только одного — спокойно работать и получать нормальную зарплату. Он никогда бы не пошел на риск, потому что он слишком сильно любил меня. Он считал меня беспомощным ребенком, который без его поддержки погибнет. И он бы не позволил себе сесть в тюрьму.

Казалось, что девушка выдохлась после этого взволнованного монолога. Она как-то сразу сникла и погрустнела. Блеск в ее глазах потух, и они стали просто усталыми.

— Я люблю своего отца, — негромко сказала она. — И сделаю все, чтобы спасти его от тюрьмы.

Турецкий в ответ согласно кивнул:

— Похвальное решение. Буду рад, если вам это удастся. — Он на мгновение задумался, потом, прищурившись, посмотрел на девушку и сказал: — Катенька, я вижу, что вы устали. Но я не могу не задать вам еще один вопрос. Вы как, не возражаете?

Девушка лишь вяло махнула рукой в ответ:

— Валяйте.

— Итак, пойдем по порядку, — вновь заговорил Турецкий. — Боровский и Риневич решили сотрудничать. Они согласились объединить свои компании и протянуть трубопровод в Китай. Но затем Боровский ни с того ни с сего убивает Риневича. Причем делает это публично, чем показывает, что его абсолютно не волнуют последствия. Значит, на каком-то этапе отношения двух бизнесменов испортились. Скажите, Катя, ваш отец никогда не упоминал об этих отношениях? Что могло нарушить крепкий многолетний союз Риневича и Боровского? Что могло помешать им осуществить задуманную сделку?

Катя задумалась. На ее детском лбу проступили морщинки.

— Погодите… — Девушка тихонько щелкнула пальцами, словно помогала своей памяти воскресить образы прошлого. — Да, что-то припоминаю… — Она посмотрела на Турецкого сосредоточенным, неподвижным взглядом. — Однажды папа сказал мне, что у Боровского и Риневича ничего не выйдет. Вроде бы это сам Боровский так сказал. Помню, я еще спросила папу, почему он так думает, и папа ответил, что с некоторых пор Боровский не доверяет Риневичу. Он так и сказал: «С некоторых пор». И еще… Боровский приказал папе быть начеку и проверять всех новых сотрудников центрального офиса. Наверное, считал, что кто-то из них может оказаться шпионом.

Морщинки на лбу девушки разгладились. Она виновато улыбнулась и вздохнула:

— Вот, это все, что я могу вспомнить.

— Что ж, это уже немало.

Александр Борисович достал из кармана бумажник.

— Я вам помогла? — тихо спросила девушка, рассеянно наблюдая за действиями Турецкого.

— Скажем так, вы подтвердили некоторые мои предположения, — ответил Александр Борисович. — Ладно, Катенька, мне пора идти.

Он достал из бумажника мятую сотню и положил ее на стол. Девушка посмотрела на купюру и нахмурилась:

— Я не люблю, когда за меня платят.

— Считайте, что это чаевые официантке. А за свой кофе заплатите сами.

Турецкий всучил Кате визитку, пожелал ей успеха, попрощался и вышел из кафе.

3. Портрет олигарха

Разговор с Катей Поляковой и впрямь подтвердил многие догадки Александра Борисовича. За последние два дня он встретился со множеством людей, как с простыми сотрудниками фирм «Юпитер» и «Дальнефть», так и с бизнес-элитой. Бизнесмены неохотно говорили о деле Боровского. Правду из них приходилось вытягивать клещами.

И было тут кое-что, о чем стоило задуматься всерьез. Дело в том, что после всех этих встреч и бесед у Александра Борисовича сложилось странное, и даже мистическое, ощущение, что за убийством Риневича, за развалом объединения «Юпитера» и «Дальнефти» да и вообще за всей этой шумихой с раздуванием уголовных дел вокруг Боровского стоит какая-то вездесущая и всемогущая демоническая личность. Вот только что это за личность, где она обитает и почему так невзлюбила Боровского (да и Риневича, ведь именно его Боровский отправил на тот свет) — это оставалось тайной.

Впрочем, мало ли что кому может казаться. «Возможно, я сам накрутил себя, — думал Турецкий. — А в реальности все просто как дважды два».

Правду мог открыть непосредственный участник всей этой «дьявольской вакханалии» — так Турецкий мысленно прозвал события, происходящие вокруг имени Боровского, но Генрих Игоревич продолжал хранить гробовое молчание. Причины его дикого поступка по-прежнему оставались тайной.

За три часа до беседы с Катей Поляковой Александр Борисович сидел в кабинете у одного из приятелей Боровского и Риневича. Это был бизнесмен отнюдь не средней руки, который занимался «железом» (так он сам это называл), а свободное время проводил в элитном клубе новой российской аристократии в компании себе подобных. Там он и подружился с Риневичем и Боровским. Звали бизнесмена Дмитрий Ильич Коваленин. Он был дороден, бородат и смугл, а когда улыбался, был похож на Эрнеста Хемингуэя с известного портрета.

— Насчет Риневича твердо могу сказать одно, — рассказывал Коваленин, — этот человек умеет получать удовольствие от жизни. То есть умел, — немного сконфузившись, поправился Коваленин. — А вот Генрих Боровский, тот был сделан совсем из другого теста.

— Почему «был»? — поинтересовался Турецкий.

— Потому что прежнего Боровского больше нет, а каким он выйдет из тюрьмы, я не знаю. Прежде это был очень добрый, интеллигентный и… не побоюсь этого слова, совестливый человек. Да, да, не улыбайтесь. Среди олигархов тоже попадаются вполне интеллигентные люди. Биография Генриха говорит сама за себя. Ее, кстати, можно пересказать в нескольких фразах.

— Попробуйте, — попросил Турецкий.

— Да ради бога, — улыбнулся Коваленин. — Ну вот, допустим, живет себе на свете олигарх. Живет, живет, наживается на государстве и наших бедных гражданах. И вдруг — бац! На него нисходит озарение. Ну, может, и не бац, конечно. Может, это у него подспудно зрело. Где-нибудь в глубине души. Есть же и у олигархов душа, или вы это отрицаете?

— Напротив, допускаю.

— Ну вот. Итак, в один прекрасный момент наш олигарх со всей отчетливостью понимает, что в нашей стране создалась ненормальная, мягко говоря, ситуация. Власть, бизнес, народ — все это лишь на поверхности. На самом деле страной руководят люди, которым наплевать на все, кроме своего благополучия. Этим людям наплевать на бедность населения, на проблемы регионов, на нужды армии и прочее. И наш олигарх не исключение. В сложившейся ситуации он, как и другие, постоянно выдает на «лапу» как власти, так и бюрократии. Чтоб, значит, никто никого не трогал, и все было тип-топ. Счет идет на миллионы, и даже на десятки миллионов долларов. Уф-ф, жарковато что-то сегодня…

Коваленин поднял руку и ослабил узел на галстуке. После чего продолжил:

— Само собой, эти миллионные вливания никак не отражаются на уровне жизни населения. У нашего олигарха, кстати, в компании трудятся сто пятьдесят тысяч трудящихся. Простых работяг, живущих от зарплаты до зарплаты… Вы не возражаете, если я включу кондиционер?

— Отнюдь.

Коваленин нажал на кнопку, потом с наслаждением откинулся на спинку кресла и продолжил:

— Итак, на нашего замечательного олигарха снизошло озарение. Божественная длань спустилась с небес и открыла ему глаза на истинное положение вещей. Помучившись над своими видениями с неделю-другую, он решает действовать. Примером ему конечно же служат наши дореволюционные русские богачи типа Саввы Морозова и других. К ним сейчас модно апеллировать. Итак, наш доблестный олигарх решает больше не давать на лапу власть имущим. А все эти средства бросить на социальные нужды и улучшение инфраструктуры жизни этих ста пятидесяти тысяч своих рабочих и служащих. Вы следите за ходом моих мыслей?

Турецкий кивнул:

— Пытаюсь. Продолжайте.

И Коваленин продолжил:

— Наш олигарх стал строить целые городки для рабочих. Современные клиники, санатории, детские сады, клубы и так далее и тому подобное. Казалось бы он победитель! Он победил судьбу, он победил жизненные обстоятельства, правда?

— Безусловно, — подтвердил Александр Борисович.

Смуглые губы Коваленина раздвинулись в грустную усмешку:

— Но это только казалось. Правильно говорят, что благими намерениями выстроена дорога в ад. Тут же на нашего героя и его людей был направлен… э-э… даже не наезд, а целый накат. Накатили, как говорится, со всех сторон. Взяли в оборот. Пришпилили к нему целую кучу уголовных дел, как к телеграфному столбу. И в конце концов довели до сумасшествия.

— Для того чтобы возбудить уголовные дела, нужны веские причины, — заметил Турецкий.

Усмешка Коваленина стала саркастической:

— Бросьте, Александр Борисович. Вы лучше меня знаете, что был бы повод, зацепка, а дальше… — Он махнул рукой. — …Все пойдет как по маслу. Но теперь уже это не имеет большого значения, учитывая состояние душевного здоровья Генриха.

— Вы что же, и в самом деле считаете, что Боровский сошел с ума? — спросил Турецкий.

— А вы бы на его месте не сошли? Его, как волка, обложили со всех сторон. Проект объединения «Юпитера» и «Дальнефти» полетел ко всем чертям со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Какими именно последствиями?

— Ну не просто же так они решили объединиться. Вероятно, у них были совместные планы. Я не знаю… — Коваленин пожал плечами. — Ну протянуть куда-нибудь нефтепровод.

— Куда? — тут же поинтересовался Турецкий.

Коваленин неодобрительно прищурился:

— Ну вот. Дай вам палец, вы всю руку зацапаете. Я ведь не знаю всех тонкостей этой сделки. Знаю, что вроде бы они собирались протягивать нефтепровод в Китай.

— Это было выгодно?

В кабинете стало прохладно, и Коваленин машинальным движением затянул узел на галстуке.

— Было бы не выгодно, не стали бы над этим работать, — спокойно ответил он. — По крайней мере, я так полагаю. Вы напрасно думаете, что я расскажу вам что-то интересное. Я ведь говорю вам, я не в курсе. У меня есть свой бизнес. А с Генрихом и Олегом мы были просто товарищами по клубу. Встречались, играли в преферанс, пили коньяк, курили сигары. Иногда катались на лошадях, иногда выезжали на псовую охоту.

— Ого! Такая есть до сих пор?

Коваленин снисходительно улыбнулся:

— Александр Борисович, честное слово, для тех, у кого есть деньги на развлечения, в наше время не проблема их потратить. Развлечения есть на любой выбор — только платите. А насчет Боровского и Риневича?.. Поверьте, я рассказал вам все, что знаю. Если я и дальше буду говорить, это будет трепотней человека с разыгравшейся фантазией, только и всего. Я, допустим, могу предположить, что Боровский застрелил Риневича случайно. Допустим, хотел разыграть друга, но в обойме оказались настоящие патроны вместо холостых. Но ведь это полный бред.

— Как знать… — пожал плечами Турецкий.

— Но на самом деле для меня ясно одно, — продолжил бизнесмен, не обратив внимания на тихие слова Турецкого. — Геня сошел с ума. Не такой он был человек, чтобы совершить столь дикий и необъяснимый поступок. Я даже не удивлюсь, если к нему во сне пришел дьявол и сказал: «Генрих, дружище, ты видишь, как мир обходится с тобой? Почему бы тебе не обращаться так же с миром? Вокруг тебя одни враги. И самые коварные из них те, которые корчат из себя твоих лучших друзей. Возьми пистолет и разберись с ними. Сначала с ними, а потом и со всеми прочими».

Коваленин вновь пожал плечами, как бы давая понять, что пути сумасшедшего для нормального человека неисповедимы.

— Значит, во сне… — задумчиво произнес Турецкий.

— Угу. Во сне.

На столе зазвонил телефон. Коваленин снял трубку.

— Да, Ларис… Да, соединяй! — Он прикрыл трубку ладонью и сказал Турецкому умоляющим голосом: — Александр Борисович, это мой партнер из Австрии. Честное слово, очень важный разговор, никак невозможно отложить.

Турецкий кивнул и поднялся с кресла. Аудиенция была окончена.

4. Кто третий?

Юрий Валерьевич Ремизов был человеком солидным, толстым и вальяжным. Во время беседы с Турецким он откинулся на спинку кожаного кресла и с видимым удовольствием курил толстую кубинскую сигару.

Турецкий от предложенной сигары отказался, тем самым, сам того не подозревая, нарушив светский и деловой этикет. Впрочем, Турецкому на это было плевать. Дело в том, что этот Ремизов являлся одним из бывших сотрудников «Юпитера», сбежавшим с «тонущего корабля» задолго до того, как появились первые признаки катастрофы.

Разговор Ремизов вел медленно и деловито, как и подобало человеку его комплекции. Об объединении двух компаний — «Юпитера» и «Дальнефти» — он знал очень мало, так как переговоры об объединении начались уже после его ухода из «Юпитера». И вообще, Юрий Валерьевич был «страшно далек от всех этих нефтяных дел», поскольку у него имелись «дела поважнее, чем совать нос в чужой бизнес», с которым сам Ремизов «покончил давно и бесповоротно». Он вообще был очень категоричен в своих оценках и суждениях и всем своим видом показывал, насколько ему скучно, да и неприятно говорить о фирме «Юпитер» и ее главе — Генрихе Боровском.

— Значит, вы не виделись с Боровским полгода? — переспросил Александр Борисович.

Ремизов кивнул, тряхнув толстыми, как у бульдога, щеками и пробасил:

— Именно так. Кстати, удивительно, что он до сих пор жив. Я имею в виду Боровского.

— То есть? — не понял Александр Борисович.

Ремизов отвел от лица сигару и выпустил в пространство синеватое облако пахучего дыма. Затем лукаво посмотрел на Александра Борисовича и сказал:

— Лично я бы на его месте давно уже повесился.

— Это почему же?

Ремизов пожал покатыми круглыми плечами:

— Ну посудите сами: он потерял все, что имел. Бизнеса его почти лишили, да и дела у «Юпитера» идут из рук вон плохо. Еще полтора года назад это было — я не побоюсь такого слова — самое успешное предприятие в России. А теперь что? Одно только название.

Однако Турецкий не согласился:

— Не думаю, что это повод свести счеты с жизнь. Никогда не поздно начать заново.

— Для кого? Для Боровского? — Ремизов откинул голову и зычно хохотнул. — А вы фантаст! Нет, Александр Борисович, для этого человека все кончено. Он не только в считанные дни стал банкротом, он потерял и своего лучшего друга. Причем сам же его и убил. И тем самым, заметьте, обрек себя на полный жизненный крах. Я имею в виду тюрьму и все, что из этого проистекает.

— А вы не можете предположить, зачем он это сделал? — осторожно спросил Турецкий.

Ремизов развел руками:

— Тайна, Александр Борисович, сущая тайна! Конечно, я слышал о том, что в последнее время у них с Риневичем появились какие-то конфликтные ситуации. Но это… как бы это попонятнее… простая утряска интересов. В наше время за такое не убивают. Тем более лучших друзей. И тем более публично. В конце концов, если бы Генрих захотел разобраться с Риневичем, он бы его просто «заказал». Недостатка в киллерах нынче нет.

— К сожалению, это так, — со вздохом подтвердил Турецкий. — А в личной жизни у них не было поводов для ссоры?

Ремизов отрицательно покачал головой:

— Что вы! Уверяю вас, более дружных людей вы днем с огнем не сыщете. Ну, конечно, я говорю о бизнес-сообществе. В бизнес-сообществе вообще не принято тесно дружить. Знаете такую поговорку: дружба дружбой, а денежки врозь? Ну вот, а эти двое некоторым образом нарушали это неписаное правило.

— И все-таки у Боровского появился повод выстрелить в Риневича, — напомнил Турецкий. — Несмотря на личную дружбу и совместный успешный бизнес.

— Это верно, — неохотно признал Ремизов.

Александр Борисович достал из пачки сигарету, но вместо того чтобы закурить, принялся задумчиво перекатывать ее в пальцах.

— А может, в этой связке был и кто-то третий? — все так же задумчиво предположил он.

— Что вы имеете в виду? — сощурил набрякшие веки Ремизов.

— Некто третий, кому было выгодно убрать Риневича и сделать это руками Боровского. Ведь он, таким образом, убил сразу двух зайцев.

— Гм… Оригинальная мысль. Впрочем, не лишенная здравого зерна. И кто же, по-вашему, этот таинственный третий?

Турецкий вставил в рот сигарету и усмехнулся:

— Я думал, вы мне это скажете.

— Вот как? Вы точно фантаст. — Ремизов задумчиво пососал сигару, затем сказал: — Если искать третьего, то прежде всего нужно тщательно проанализировать проекты, которые Боровский и Риневич собирались совместно реализовывать. Простите за громоздкую фразу.

— И кому же, по-вашему, было невыгодно объединение «Юпитера» и «Дальнефти»?

Ремизов вздохнул:

— Так сразу и не скажешь. Ну, в первую голову, это было не очень выгодно нашему горячо любимому… — Ремизов осекся, как будто внезапно вспомнил о чем-то важном.

— Кому? — нетерпеливо спросил Турецкий.

— Э-э… Александр Борисович, давайте-ка мы с вами выпьем по чашечке кофе, а? — Толстое лицо Ремизова залоснилось дружелюбием. — Так и беседовать приятнее. Не возражаете?

— А почему я должен возражать?

— Вот и славненько. Вам какой?

— Черный.

Ремизов снял телефонную трубку и сказал в нее:

— Элиночка, душа моя, принеси нам, пожалуйста, два черных кофе. — Затем положил трубку на рычаг, откинулся на спинку кресла, сложил руки на толстом животе и весело посмотрел на Турецкого.