Первым, кого увидел Турецкий в Новогорске, был, конечно, Сабашов.

– Чем порадуете, Валентин Дмитриевич? – весело спросил Александр, неофициально приобнимая встречавшего.

– Движемся потихоньку, – уклончиво ответил рассиявшийся Сабашов. – Вы уж передохните сначала, а потом я вас введу в курс последних новостей.

– Я отдыхаю в дороге, – сказал Турецкий. – Впрочем, принять душ и выпить кофе мне не помешает.

Взбодрившись этим проверенным способом, Турецкий к десяти появился в городской прокуратуре.

Сабашов кратко отчитался ему за проделанную в его отсутствие следственную работу. Он допросил технические службы аэродрома, подробно и даже кропотливо все записал. Самолет отправили в полет в полной исправности, судя по этим показаниям и документам, изъятым Сабашовым на аэродроме. Сюгин наконец представил заключения технической экспертизы. Это были пока предварительные выводы. Назывались три возможные причины аварии, о которых Турецкий уже слышал, – неисправность моторов, некондиционное топливо и, как следствие – ледяная крошка, попавшая в моторы. Самого Сюгина Турецкий не застал. Тот отправился на Украину, на завод, где эти самые авиационные моторы выпускали.

В конечном счете ничего принципиально нового не было, кроме одного – немцы отказались выплачивать заводу страховку. Не окончательно, но сроки выплаты назначили какие-то вечные.

– Больше никаких новостей? – Александр интуитивно чего-то ждал.

– Да вроде нет, – подумав, сказал Сабашов. – Хотя… заходила жена Савельева. По-моему, она что-то хотела сказать и не решилась. А может быть, я ошибаюсь и это все женские нервы.

– Тут как раз ее понять можно – не вдова, не мужняя жена, -произнес Турецкий.

Он почему-то ожидал, что Савельева объявится. А может быть, не только ожидал, но и хотел этого.

– Я предложил ей зайти к нам, когда вы приедете, – сказал Сабашов. – Договорились на завтра.

– Конечно, – сказал Турецкий, – завтра.

Савельева открыла дверь, вспыхнув от неожиданного появления Турецкого. Но ее растерянность была недолгой. Она быстро взяла себя в руки и весьма холодно пригласила следователя войти. Однако первая вспышка стеснительности и неловкости не укрылась от Александра.

– Мне сегодня передали, что вы были в прокуратуре, – начал Турецкий.

– Да, но вам разве не сказали, что я собиралась зайти туда завтра? – В вопросе Савельевой угадывался второй вопрос: «Почему ты решил прийти ко мне домой?»

– Возможно, то, зачем вы приходили в прокуратуру, мне важно знать уже сегодня, – с вежливой улыбкой ответил Александр.

Савельева с преувеличенным безразличием пожала плечами и сразу выложила на стол перед Турецким фотографии женщины с голубями.

– Я знаю, куда исчез мой муж, – спокойно сказала она Турецкому.

Турецкий вопросительно взглянул на Елену, а потом на фотографии.

– Можете искать его у этой женщины. Если он вам, конечно, еще нужен, – попробовала с иронией ответить Савельева, но Александр заметил, как тяжело далась ей эта фраза.

– А вам не нужен?

Она сделала вид, что не услышала его вопроса.

– Кто эта женщина? – спросил Турецкий.

Елена пожала плечами.

– А почему вы решили, что он ушел именно к ней?

– На кофейной гуще нагадала, – съязвила Савельева.

– Понятно. А откуда взялись эти фотографии?

Савельева рассказала о том, как она нашла снимки. Она старалась говорить бесстрастно, но это ей плохо давалось.

Александр снова просмотрел фотографии. Голуби сидели на руке женщины неестественно – в ряд. А на одной из фотографий был запечатлен момент, когда птицы, как по команде, опускались женщине на голову.

– Похоже на дрессуру, – сказал Турецкий.

Савельеву словно осенило.

– Да, точно. Это цирковая дрессировщица. Муж обожал цирк, – Елена усмехнулась. – И цирковых артисток, наверное, тоже. В последнее время он по нескольку раз ездил на одно и то же представление. Теперь я догадываюсь, какое представление его интересовало.

Турецкий вполне мог согласиться с тем, что Савельев запал на цирковую дрессировщицу. Единственное – его смущало то, что женщина с фотографии казалась ему знакомой. Возможно, он ее видел в какой-нибудь цирковой программе. Александр редко ходил в цирк, но одного раза было достаточно, чтобы интересная артистка в манеже надолго запомнилась ему. Вообще у него была замечательная память на когда-то увиденные лица.

– Дрессировщица голубей, – о чем-то размышляя, сказал Турецкий.

– Мой муж нашел себе подругу по интересам, – вставила Савельева.

– Простите за личный вопрос. Вы думали о том, почему ваш муж исчез так внезапно, не объяснившись с вами? – Турецкому действительно это было странно и непонятно.

– Для меня в этом как раз нет ничего неожиданного. Он всегда избегал принимать решения. Когда он уходил от первой жены ко мне, нам с ней пришлось самим разбираться в ситуации.

«Лихой летчик!» – с усмешкой подумал Турецкий о штурмане.

Он вспомнил, как успокаивал ее в прошлый раз. И ведь ни словом, ни жестом сейчас не напомнила о том вечере! Как будто бы ничего и не произошло тогда. Хотя в общем-то ничего и не произошло.

– Что-то я плохо понимаю вашего мужа, – улыбаясь, сказал Турецкий.

Савельева быстро взглянула ему в глаза. Турецкий спокойно выдержал ее недоуменный взгляд. Елена встала и зачем-то закрыла форточку. Александр сознательно выдерживал длинную паузу.

– Что вы еще хотите? – вырвалось у Савельевой.

– Ничего. Только взять у вас на время эти фотографии, – спокойно ответил Турецкий.

– Можете взять насовсем, – Елена придвинула к нему всю стопку. – Можете даже на стенку повесить.

В этой неловкой колкости Турецкий уловил второй смысл. Савельева отчего-то злилась на него. Или на себя.

Уже собираясь в прихожей, Турецкий почувствовал, что она пристально его рассматривает. Почему-то это немного раздосадовало его. Словно он только что с треском провалил ответственный экзамен и преподаватель теперь смотрит на него с сожалением, дескать, а я так на тебя надеялась.

Чтобы взять с вешалки пальто, Турецкий невольно сделал в сторону Савельевой резкое движение. Но она не отшатнулась, а, наоборот, словно ждала этого движения, качнулась навстречу Турецкому. И он не смог провалиться окончательно.

Все произошло молниеносно. Турецкий резко, с силой притянул Савельеву к себе. Он прикоснулся к ее губам и тут же ощутил легкую судорогу вдоль ее спины вниз. Тело ее сделалось напряженным. А губы сразу ответили на поцелуй Турецкого. Это был тот первый безотчетный порыв, которому она подчинилась сразу.

Но через несколько секунд Елена попыталась освободиться из объятий Турецкого. Первые проблески сознания, мысли отказать – они, как ненужная защитная реакция приходят в голову любой женщине в подобной ситуации в виде вопроса: что я делаю? Но Турецкий был уверен, что эти мысли Елены настолько идут сейчас вразрез с ее желанием, что ему не составляло особого труда не дать ей подчиниться рассудку. Он еще сильнее сжал ее в объятиях.

…Елена была невероятно послушна его рукам, чувствовала малейшее движение его тела и откликалась на каждое прикосновение. Ему нравилось ее вести, хотя он видел, что она с трудом сдерживает свою активность. И это его еще больше заводило.

Турецкий понял, что Елена давно не была с мужчиной. А пережитый ею стресс отступал так бурно, возвращающееся ощущение себя женщиной настолько разгорячило, что сделало ее в постели необыкновенной.

После близости она расплакалась. Турецкий не стал ее успокаивать. Он знал, что в этих слезах сейчас больше облегчения, чем каких-либо других чувств.

Она благодарно обняла его и быстро заснула. Было уже утро.

Турецкий не смог бы сейчас заснуть. События последних дней и часов завели его, как испорченный будильник, который всегда звонит.

Когда Александр вышел на лестничную площадку, он почувствовал, что кто-то смотрит в глазок из квартиры напротив.

«Губишь репутацию женщины, Саша, – сказал себе Турецкий. – Не можешь замести следы. А еще следователь».

«Хорошо, что в подъезде темновато. Лампочка только на первом этаже, – думал он, спускаясь по лестнице. – Надо ее в следующий раз разбить».

О своем полном, почти сказочном приключении, путешествии в Пакистан Турецкий Сабашову, конечно, не рассказал. Но вот о самолете, упавшем в Намибии, поинтересовался.

Сабашов после этого долго охал и ахал – как же он мог забыть?! Как же упустил?! Действительно, было такое! И срочно куда-то умчался. Когда утром Турецкий пришел в прокуратуру, Сабашов уже был там. Снова сидел над бумагами.

Вернулись к разговору о Намибии.

– Давайте, Валентин Дмитриевич, подумаем, что мы в связи с этим можем предпринять? – спросил его Турецкий.

– Я вчера и с утра сегодня уже проверил архивы по тому делу. Все очень скупо. Везде ссылки на то, что делом занимались правоохранительные органы Намибии. Наши туда тоже летали, но из Москвы, из «Росоружия».

– Я думаю, что по этому вопросу должны остаться какие-то документы, – предположил Турецкий.

– Да, конечно. Если разрешите, я съезжу на завод. Известно, что везли истребитель в Южную Африку.

– И почему же нам об этом никто не сказал? – задумался Турецкий.

– Все просто. Как говорится, мы не спросили, а нам не ответили.

– Да, я тоже хорош, – покачал головой Турецкий.

– Немудрено, – приободрил его Сабашов. – За это время столько самолетов упало, столько людей погибло…

– Значит, надо снова к Лебедеву идти, – подвел черту Турецкий.

Зазвонил телефон. Валентин Дмитриевич взял трубку.

– Прокуратура. Сабашов.

Турецкий углубился в материалы дела. Впрочем, давалось это ему с трудом. Шутка сказать – всю ночь не спал. И главное – как не спал!

Сабашов повесил трубку.

– Помер, – сказал он.

– Как? – не понял Турецкий.

– Замерз, говорят.

– Кто, Лебедев?

Какое– то мгновение Сабашов непонимающе смотрел на Турецкого.

– Да нет. Астролог… Кивелиди…