Факс о прибытии Реддвея Турецкий получил, придя утром в следственное управление Генпрокуратуры. «С чего это старик Пит решился посетить нашу древнюю столицу? Уж не проснулась ли у него пенсионная страсть к путешествиям?» Туристические поездки никогда не фигурировали в качестве хобби прославленного разведчика. Он с подозрением относился к праздношатающимся людишкам, ищущим развлечений в чужой стране за большие деньги. Его никогда не интересовала экзотика, местные достопримечательности, которые, он совершенно искренне считал, можно посмотреть по телевизору, не напрягаясь, в постели за стаканом джина с тоником. Единственное, ради чего стоило падать в воздушные ямы, млеть от жары в накопителях, отказывая себе в ароматной сигаре, и терпеть запахи местной кухни, была его работа. Она заполняла все поры существования Реддвея, но в отличие от утомленных трудоголиков хохмач и беззлобный циник Пит производил впечатление человека, находящегося в состоянии постоянного отдыха, или по крайней мере игрока, легко пускающегося в занимательную авантюру.

Встреча с Реддвеем обещала Турецкому всяческие сюрпризы, но первый сюрприз дня преподнес следователю все-таки не иностранный гость.

В кабинет вбежал Сосновский.

– Как хорошо, что я вас застал, – залепетал Сосновский, пытаясь наладить уверенность шага. – Мне сказали, что вы недавно прилетели из Новогорска. Я искал вас вчера, искал позавчера. Важное сообщение. Откладывать нельзя, – адвокат, вероятно, напугался, что Турецкий перенесет их встречу, отговорившись занятостью.

Александр открыл «Брегет»:

– Ну, минут двадцать у нас еще есть. Уложитесь, Леонид Аркадьевич? Меня ожидает человек в Шереметьеве.

– Тут такое дело. Необычайной важности. Я не сплю уже несколько ночей, хотел звонить в Новогорск, но сами понимаете, не телефонный разговор.

Всю дорогу до кабинета Сосновский бежал, выбрасывая, как светская дама подол платья, полы своего пальто. Пот градом катился по его щекам, но он пугливо оглядывался, словно опасаясь, что потеряет из виду Турецкого и его важное сообщение пропадет для общественности.

– Валяйте, выкладывайте, что принесли, Леонид Аркадьевич, – Турецкий засек время. – Да снимите, наконец, пальто. Никто его здесь не утащит. Не на зоне.

– Скоро мне придется, по-видимому, туда направиться. Обстоятельства складываются весьма неблагоприятно. Чиркова больше нет.

– Как – нет?! Убит?!

– Нет, что вы! Вы меня не так поняли. Позавчера я прошелся по своим каналам. Есть одно «левое» лицо, оно ведет бухгалтерию не совсем… как это сказать… честных денег, то есть занимается оформлением счетов, немалых счетов, должен предупредить, здесь и за границей. Так вот, это лицо и предупредило меня, что Чирков имел большие вклады в иностранных банках.

– Интересно… О каких суммах идет речь?

– О сотнях тысяч долларов. Может быть, даже о нескольких миллионах. Налейте мне, пожалуйста, воды!

– Может быть, чай или кофе?

– Нет-нет! Простой воды. Мне трудно говорить. Теперь меня уже ничего не спасет. Чирков давно за границей, поменял имя, внешность – с такими деньгами на Западе все возможно, – и вы его ни за что не достанете. А за это буду отвечать я. Полетят чины, посты. Малютова накажут переводом на другую работу, а козликом отпущения вы, конечно, сделаете меня. Ваши железные нервы не растрогают даже любящие дедушку внуки. Вы никогда не поймете, какая это радость – кормить свое чадо лучшими фруктами и забавляться вместе с ним в бассейне. – Сосновский распалялся все сильнее и сильнее. В его словах смешались страх и горечь, желание надавить на жалость собеседника и сломить его хамством. Он находился в том состоянии, когда, как говорится, не ведают, что творят.

– Остановитесь, Леонид Аркадьевич! Я понимаю, что вы в эйфории, но спустя какое-то время вам станет стыдно за сегодняшний срыв… Перед своими же внуками… В конце концов, человек вы немолодой, и удивительно, что так и не смогли понять – не все в жизни упирается в удачную карьеру и заморские фрукты для желудков обожаемых ребятишек. Впрочем, вас уже поздно учить уму-разуму. Может быть, хоть собственные ошибки научат. В какой стране, в каком банке хранится его счет?

– Не знаю, доверенное лицо не хуже нас умеет хранить тайну. Да разве это имеет какое-нибудь значение? Наверняка это солидный банк, счета которого не сможет арестовать государство. Главное, Чирков давно уже сбежал и насмехается над вами и мной. – Сосновский схватился за голову и стал раскачиваться в такт какой-то немыслимой, одному ему известной мелодии. – Что будет со мной? С детьми? С крошками, которые беззащитны перед этой жестокой жизнью?

– Странно, что вы не подумали об этом раньше. Мне некогда обсуждать с вами морально-этические проблемы. Вы можете еще что-то предпринять – узнайте номер счета и банк, где Чирков хранит свои деньги. Остальное не ваша забота.

– Это невозможно. Я не директор ФСБ и не миллионер. У меня нет рычагов воздействия на бухгалтера.

Пока Сосновский охал и вздыхал, Турецкий спешно составил телеграмму на имя директора пограничной службы и Таможенного комитета. Александр вызвал секретаршу и в присутствии адвоката продиктовал ей телеграмму: «Всем таможенникам и пропускным пограничным пунктам – обратить особое внимание на выезжающих за рубеж лиц мужского пола с приметами: среднего роста, широкоскулое лицо, глаза голубые, брови густые, на левой щеке едва заметный шрам от пореза. Проявить особую бдительность – рецидивист Чирков может иметь подложные документы и огнестрельное оружие».

– Срочно отправить двум указанным адресатам, – отдал распоряжение Турецкий. – А с вами, Леонид Аркадьевич, мы прощаемся ненадолго. Жду вас после обеда в своем кабинете, с новой информацией. Но теперь я должен ехать. – Турецкий с ужасом посмотрел на часы. Реддвей по всем выкладкам уже с недовольной миной должен торчать в Шереметьеве.

Всю дорогу до аэропорта Турецкий лихорадочно сопоставлял детали. «Если у Чиркова такой астрономический счет в банке, значит, за ним числится дельце покрупнее всех тех, которые удалось раскрутить прокуратуре. Это преступление, вероятно, звездный час рецидивиста, подвиг, которым он гордится, но оно-то и оказалось скрытым для следствия. Ясно, что в одиночестве Чирков не смог бы так высоко взлететь. Ворон… При чем тут ворон?»

Реддвей действительно раздувался от негодования.

– Я все понимаю, дружище. Наша работа – не прогулки на яхте, но нельзя же быть столь по-русски непунктуальным. Я жду тебя полтора часа. Как думаешь зализывать свою вину передо мной?

– Вероятно, поедем за мой счет осматривать памятники Кремля, а вечером по традиции – «Лебединое озеро».

– Ни в коем случае. Спасти тебя может только хороший обед в ресторане с настоящей русской кухней и миленькими мордашками. И немедленно.

Турецкий не считал себя гурманом, и все его знакомство с общепитом в основном заканчивалось прокурорской столовой, а ресторанная публика успешно пополняла папки его сложных дел. Изрядно поднапрягая мозги, Александр сумел выцедить из недр памяти полуэкзотический ресторан «Бочка», раскинувшийся на набережной Москвы-реки. Природное любопытство Реддвея одержало все-таки верх над тренированным равнодушием настоящего супермена – всю дорогу из Шереметьева Питер молчал и, раскрыв рот, пялился в окно.

– Забавно вы тут живете, – кивнул головой Реддвей на перманентный дорожный ремонт, сопровождающий их машину на всем протяжении пути. Вой сигнальных сирен предупреждал, что водители, застрявшие в пробке, нервничают.

– Можно подумать, что у вас нет пробок, – парировал Турецкий. С этим старым другом России все время нужно было держать ухо востро, чтобы не опозорить Отечество.

Словно для подтверждения этой мысли, невесть откуда взявшийся «СААБ» нахально нырнул в открывшийся просвет, подрезая их машину. Крепко выругавшись, водитель резко дернул рулем, а Реддвей едва не набил себе шишку, проклиная русское лихачество.

– Это и есть знаменитые новые русские? Удачное знакомство, подойдет для моего файла. Хочу тебе похвастаться, Александр, мы теперь завели специальный отдел – изучаем нравы ваших нуворишей. Оказывается, это отдельная народность со своими традициями, костюмами, культурой.

– Наверное, ты приехал собирать материал для докторской диссертации? Не иначе?

– Посмотрим, посмотрим… Может, я какую информацию и для твоей докторской диссертации подкину.

В «Бочку» их пустить не хотели. У барной стойки за бильярдом крутилась длинноногая девица, эффектно наклоняясь над шаром и виляя попкой, туго обтянутой черным коротким платьем. Угольный негр ловко цедил пиво одновременно в две кружки, а вежливая женщина-администратор объяснила друзьям, что сегодня в их ресторане пообедать не удастся:

– В четверг мы жарим быка на вертеле, билеты распродаются заранее. Извините.

Однако уйти они не успели.

– Здравствуйте, Александр Борисович, – статный блондин-администратор раскланивался с Турецким, приветливо улыбаясь. – Как поживаете?

Турецкий вспомнил этого красавца совсем в другой обстановке, когда он, размазывая слезы по щекам, доказывал в его кабинете, что пришел на квартиру к проститутке десятью минутами позже, чем ее убили. Дело тогда получилось громким, отправились за решетку высокие чины, уличенные в связях с солнцевской мафией. А ведь все начиналось так банально – убийство проститутки якобы этим самым администратором. Но Турецкий раскрутил всю банду по полной программе, а отданного на заклание парня вытащил из тюрьмы. Администратор, конечно, не забыл этой истории:

– Не уходите, Александр Борисович, я вам с другом сейчас столик самый лучший найду. Отведаете быка. Лучшее наше блюдо.

Словно скатерть-самобранка раскинула на столике, у которого усадили Реддвея и Турецкого, разнообразные яства. Деревянная лестница, ведущая наверх, удачно скрывала друзей от посторонних глаз. Наконец-то Пит мог расслабиться и забыть все мытарства, выпавшие ему в это утро в варварской стране. Два дюжих парня принесли тушу и водрузили ее над очагом. Запахло настоящим лесным костром, и синий дымок заструился в дыру трубы, нахлобученной над вертелом.

– Ну что, теперь прощается мое опоздание? – Турецкий кивком показал на продефилировавшие у их глаз по лестнице стройные ножки.

– Теперь прощается, – Питер проводил девицу долгим одобрительным взглядом. – Тем более я ненадолго. Приехал показать тебе кое-что интересненькое и по дружбе предупредить – кое-кого ждут большие неприятности. Собственно, эти сведения разглашению до поры до времени не подлежат, но нас с тобой слишком многое связывает, и я слишком тебя уважаю, чтобы со стороны наблюдать, как ваше ведомство станут поджаривать на вертеле, будто этого быка.

Молодцы старательно крутили тушу, обливаясь потом. Мясо шипело и взрывалось на огне пузырьками жира. Питер с видом исследователя изучал процесс:

– Слов благодарности не нужно. В конце концов, солидарность, на мой взгляд, главный залог успеха. Ты как думаешь, Александр?

– Мне не до философствований, я могу думать только о том, чем же ты меня огорошишь.

– Во! Точное слово! И смешное! – Пит пришел в восторг. – Так вот, три самолета «Су» проданы в Иран. Как тебе такое известие? Ты еще не в обмороке? Надеюсь, тебе понятно, какими проблемами подобная акция грозит политическому благополучию России. Международными конвенциями Ирану запрещено продавать оружие, и ваша страна подписывала эти соглашения.

– Но самолеты продавались нелегально? У тебя есть сведения о лицах, совершавших сделку?

– Конечно, нет. Преступники, как известно, автографов не оставляют. Самолеты продавались по повышенной цене – сорок миллионов долларов непосредственно военному министру Ирана, а вывозились из России под видом частных продаж частному лицу. Это ты, дружище, обязан знать, какое высокопоставленное лицо проворачивало у вас под носом такие крупные аферы. А я прошу заметить, ради этого полетел на край земли и зверски хочу есть.

Знакомый официант услужливо расставил на столе блюда с дымящимися крупными кусками мяса. Реддвей осторожно надкусил розовую плоть, с удовольствием, но неспешно входя в процесс поглощения пищи.

– Неплохо, неплохо, – вот уж поистине аппетит к Питеру приходил во время еды. – Кстати, я привез, дорогой Александр, список российских компаний, которые сотрудничали по военным поставкам Ирану. Этот список вскоре будет опубликован и представлен как обвинительный документ. Вашим компаниям грозит длительный и серьезный бойкот, потеря прибылей и прочие гадости, сопровождающие подобные акции. Новогорский завод самолетостроения в списке на одном из первых мест.

Реддвей запросил добавки.

– Ну что, Пит? – кивнул на стол Турецкий. – Не совсем зря все-таки съездил в Москву. Бык оказался знатным?

– Угу, – Реддвей не мог переключиться теперь ни на какие дела, а только ел с увлечением и много. На него приятно было смотреть, как приятно смотреть на всякого человека, самозабвенно погрузившегося в какое-нибудь занятие.

Список, ради которого Реддвей преодолел собственную нелюбовь к путешествиям, перекочевал в папку к Турецкому. Сам Питер, как и ожидалось, ненадолго задержался в первопрестольной – отоспался в гостинице, выдул пару пакетов апельсинового сока и прогулялся-таки по Красной площади, но всем этим ему пришлось заниматься в одиночестве, потому что Александр, покинув «Бочку», вынужден был распрощаться с Питером.