* 1 *

Пора было подводить итоги.

На другой день после возвращения из Твери Турецкого и Дениса Грязнова в десять утра в кабинете первого заместителя начальника МУРа полковника Грязнова было назначено совещание с участием всех, кто так или иначе был задействован в этом необычном деле, которое для краткости — в рабочем порядке — назвали делом о концерне «Норильский никель».

Дело было необычным не только по существу, но и по форме. Собственно, дела как таково-г о — в узкопрофессиональном смысле этого слова — не было: было несколько преступлений, связанных между собой не документально подтвержденными фактами, а лишь логическими построениями и убежденностью участников расследования в том, что связь эта есть и ее необходимо выявить и доказать.

Поэтому необычным по составу было и совещание: сам полковник Грязнов, начальник 2-го отдела МУРа подполковник Яковлев, начальник 3-го отдела МУРа майор Софронов, шеф «Глории» Денис Грязнов и временно исполняющий обязанности частного детектива Александр Турецкий.

Турецкий проявил всю свою нахрапистость, чтобы вытащить на это совещание и Костю Меркулова. Его свежий, незамыленный частностями этого дела взгляд мог быть чрезвычайно полезным. Но безуспешно. Когда было нужно, Костя становился безупречно логичным и непоколебимым.

— Дело к производству Генпрокуратурой не принято. В каком качестве я буду присутствовать на вашем совещании?

— В качестве консультанта.

— Это не входит в круг моих служебных обязанностей.

— Тогда в качестве наблюдателя. Неужели тебя не интересует это дело?

— Очень интересует. И кажется мне чрезвычайно важным. Но этот интерес мне может выйти боком. Само ваше совещание носит довольно двусмысленный характер. Что это за странный симбиоз такой: МУР и частное детективное агентство? А если станет известно и о моем участии в вашем сборище — а об этом станет известно, можешь не сомневаться, — это может помешать мне, когда придет время, выступить в официальной роли заместителя генерального прокурора. Поверь, Саша, так надо. Дело гораздо важнее и сложнее, чем тебе кажется. И чует мое сердце, мы еще нахлебаемся с ним. Поэтому сейчас мы не должны давать ни малейшего козыря нашим оппонентам.

— А оппоненты будут? — спросил Турецкий.

— Будут. И очень серьезные.

— Ладно, — сдался Турецкий. — Но хоть Аркашу Косенкова пришлешь? В конце концов, он ведет дело об убийстве Бурбона, у него есть все основания участвовать в этом — как ты изволил выразиться — сборище.

— Хорошо, Косенкова пришлю, — согласился Меркулов.

Значит, те же и следователь Косенков.

В кабинете Грязнова даже стульев не хватило, пришлось притащить из комнаты оперативников.

Как часто бывает на подобных совещаниях, заранее четко не регламентированных, разговор с первых минут принял сумбурный характер. Гряз-нов немного послушал, потом постучал ручкой по графину, требуя тишины.

— Знаете ли вы, друзья мои, почему народ обычно пьет на троих? — задал он неожиданный вопрос.

— Потому что бутылка на двоих — много, а на четверых — мало, — предположил майор

— Нет. Потому что трое до магазина доходят нормально. Четверо — идут уже вдвое дольше. А пятеро вообще не доходят, потому что каждый тянет в свою сторону. Вот и мы сейчас в таком же положении. Поэтому давайте так: сначала — о том, что очевидно. А потом — от простого к сложному. С тебя, Саша, начнем, — кивнул он Турецкому.

По мнению Турецкого наиболее ясным был вопрос о том, что делать с документами по Имангде, полученными от старшей дочери Тимофея Евсеевича Гармаша. Снять копии, размножить, получить заключение экспертов из Министерства геологии о подлинности документов и опубликовать все материалы в «Коммерсанте» или «Коммерсантъ дейли». И сделать это как можно быстрей.

— Может показаться, что это не наше дело, — заключил он. — Ни МУРа, ни Генпрокуратуры, ни «Глории». Но в данном конкретном случае — именно наше. Мы должны заблокировать комбинацию с акциями «Норильского никеля», от кого бы она ни исходила. Этим мы займемся с Денисом сегодня же. И как только документы будут опубликованы, у нас сразу станет одной заморочкой меньше.

— Согласен, — кивнул Грязнов. — Что с Дорофеевым?

— Тоже практически все ясно, — ответил Денис. — Материалов к нему — на три уголовных дела хватит. Ханс Юнге из Франкфурта прислал официальные документы об афере с «Трейдинг интернэшнл»...

— Не больно быстро эта улита ехала, — заметил Грязнов-старший.

— Бюрократия — она и в Германии бюрократия, — ответил Денис и продолжал: — Житинский из ассоциации дал нам все свои записи по махинациям Бурбона и Дорофеева. Начальник службы безопасности Народного банка дал в письменном виде информацию о сделке банка с социальными изобретателями. Остается систематизировать все эти доследственные материалы и передать в Генеральную прокуратуру.

— От чьего имени? — спросил полковник Грязнов.

— От МУРа, — убежденно ответил Турецкий. — От «Глории» — несерьезно. Тем более что большую часть работы провел МУР. В обобщающем письме на имя генерального прокурора можно отметить, что некоторые мероприятия проводились МУРом в сотрудничестве с агентством «Глория». Кое-кому это не понравится, но законом это не запрещено.

— Вот ты эту сопроводиловку и напишешь, — подвел итог этой части обсуждения Грязнов. — Что у нас с Мостовым?

— Пока молчит, — проинформировал майор Софронов. — Надеется, что свои выручат. Заговорит, некуда ему деться. Как только поймет, что от него открестились. Да на него и без его показаний материала выше крыши. На Центральном телеграфе мои ребята нашли копию телеграммы, которой Кузнецова вызвали в Москву. Бланк заполнен рукой Мостового. По фотороботу его опознали администратор и дежурная по этажу гостиницы «Россия». Так что можно не сомневаться, что убийство Кузнецова — его рук дело. Как и убийство Гармаша.

Грязнов обратился к Косенкову:

— Как ведет себя ваш подследственный — капитан спецназа? Начал давать показания?

— Пока нет. У него сейчас очень сложная психологическая ситуация. И пока он ее не разрешит, трудно рассчитывать на его откровенность.

— На контакт с вами идет?

— Иногда — да. А иногда замыкается — слова не скажет. Я не сомневаюсь, что он даст полные и правдивые показания. Но для этого нужно время.

— На Никитина или как его — лже-Никитина—он что-нибудь даст.

— Вот это и есть наша самая главная проблема, — констатировал Грязнов. — Лже-Никитин — центральная фигура, других мнений ни у кого нет? Он организатор всех преступлений. И взрыва полуледокола «Восток-5». И убийств Кузнецова и Гармаша. Он же дал команду уничтожить Ермолаева-Бурбона. Но никаких доказательств против него у нас пока нет.

— Можно арестовать его за незаконный въезд в страну и проживание по заведомо фальшивому паспорту, — подсказал Денис.

— И что он получит? Полгода? Да и вообще неизвестно, получит ли.

— Нельзя его арестовывать, ни в коем случае, — вмешался в обсуждение подполковник Яковлев, до этого молча просматривающий документы, собранные в папке с тиснением «Глория».

— Объясни, — попросил Грязнов.

— Сначала я задам вам вопросы: где капитан спецназа Скворцов достал гранатометы «Муха»?

Целых четыре. Где он взял оружие? Где взял два взрывных устройства подполковник-отставник Мостовой? Где взял взрывное устройство Скворцов для диверсии на полуледоколе «Восток-5»?

Правильно, можно купить. Сейчас все можно купить. Но четыре гранатомета — все-таки не так-то просто. Второй момент. В этих вот бумагах указано, что за время пребывания в Москве этот лже-Никитин по крайней мере четыре или пять раз приезжал в здание бывшего КГБ на Лубянке, входил в четвертый подъезд и отсутствовал по два и даже три часа. С кем он там встречался? О чем говорил? Что обсуждал?

— Пономарев из службы безопасности Народного банка утверждает, что этот лже-Ники-тин, он же Погодин и он же полковник госбезопасности Борзов, был много лет назад внедрен в ближайшее окружение Корейца и затем вышел из-под контроля вместе со своими коллегами, — напомнил Турецкий. — И начал работать на Корейца. А точнее — как мы сейчас понимаем — они стали работать на самих себя. В центре об этом знали.

— А если документы об этом были уничтожены, когда КГБ разгоняли? Если он сумел восстановить связи? Или завербовать среди своих бывших коллег новых сотрудников? У него сейчас есть чем платить, а доллары — это очень убедительный аргумент.

— Ты хочешь сказать...

— Да. Если мы его арестуем, не исключено, что уже через день или два его заберет у нас ФСБ и мы больше никогда о нем ничего не узнаем. Такое уже бывало и раньше — и не раз.

— Бывало, — со вздохом согласился Гряз-нов. — Времена сейчас, правда, другие...

— Но кадры на Лубянке прежние, — закончил его фразу Яковлев. — Конечно, не все, есть много новых, честных сотрудников. Но все этому лже-Никитину и не нужны. Ему хватит двух-трех. А он их найдет. Если уже не нашел.

— Нельзя, чтобы он от нас ушел. Нельзя! — повторил Турецкий. — На нем море крови. А что, если я дам ему знать, что документы по Имангде у меня и заломлю какую-нибудь немыслимую цену — миллионов сто баксов? Платить он не станет, а документы попытается получить — ему они позарез нужны. Значит, организует покушение. Сообщников у него сейчас в Москве нет. Во время покушения мы его и возьмем. И состав преступления будет — лучше не придумаешь.

Грязнов иронически поаплодировал.

— Во-первых, это называется провокацией. А провокации — может, слышал хоть краем уха? — запрещены законом. А во-вторых, это смертельный номер. В цирке бы тебе с такими номерами выступать! А если Володя Яковлев прав и у него уже есть сообщники? Или навербует из своих бывших коллег? Мы ценим, Александр Борисович, твою самоотверженность, но твою дурную голову мы ценим гораздо больше.

— Что же будем делать? — спросил Турецкий.

— Это и есть тот самый вопрос, — ответил Грязнов.

— Парадоксальная складывается ситуация, — заметил Денис. — Основные преступления этот Борзов-Погодин-Никитин совершил в России, а основания для привлечения его к уголовной ответственности есть только в Нью-Йорке, у Кэт Вильсон. За участие в убийстве настоящего Никитина.

Грязнов подтвердил:

— Штаты запросили наше правительство о выдаче его как особо опасного преступника. У меня есть копия запроса.

— А вот бы и отдать его им! — оживился майор Софронов. — Уж из нью-йоркской полиции никакое ФСБ его не выцарапает. И получит в американском суде на всю катушку — с убийцами там не больно цацкаются.

Полковник Грязнов только усмехнулся:

— Экстрадикция! У нас есть, конечно, соглашение о выдаче уголовных преступников, но, представляешь, сколько времени эта процедура может занять? Месяцы! Все же на уровне посольств, МИДа, правительственных структур. А они у нас такие изворотливые, что скорей рак на горе свистнет, чем вопрос решится. Да еще и неизвестно, как решится. А ну как какой-нибудь патриот решит, что негоже русского гражданина отдавать в руки капиталистического продажного правосудия?

— Секундочку! — перебил Турецкий. — Наш фигурант — официально гражданин Соединенных Штатов.

— Паспорт-то липовый, — напомнил Грязнов.

— А кто об этом знает? Только мы.

— И эксперты из американского посольства.

— До них не дойдет, — отмахнулся Турецкий. — Следовательно, речь пойдет не о выдаче российского гражданина американским властям, а о выдаче американского преступника американской полиции. Это, по-моему, здорово упрощает ситуацию.

— Возможно, и упрощает, — согласился Грязнов. — Но все равно это недели и недели. А чтобы забрать у нас этого лже-Никитина, достаточно росчерка начальственного пера. И мы умоемся. И всю оставшуюся жизнь будем ходить умытыми. В общем, выход пока вижу один: продолжать наружное наблюдение за этим лже-Никитиным. Есть другие варианты? Все свободны, спасибо...

Кабинет опустел.

— Подожди меня внизу, — попросил Турецкий Дениса. — Я буду через пару минут... Ну, открывай свой сейф, Слава. Доставай все заветные документы. Похоже, пришло их время.

— Все? — переспросил Грязнов.

— Абсолютно все. Буду формировать досье на Дорофеева. А в нем каждый документ может иметь решающее значение.

Через несколько минут он спустился во двор МУРа с толстой папкой в руках и пристроился на переднем сиденье денисовского «фиата».

— Куда теперь, дядя Саша?

— В «Глорию».

Но едва они оказались в прохладном холле агентства, к Турецкому подошел дежурный.

— Александр Борисович, вам уже три раза звонили из какой-то конторы Норильскснаба. Никольский Борис Соломонович. Очень просил зайти по важному делу.

— Спасибо, сейчас поеду. — Турецкий передал папку Денису. — Начинай разбираться. Подбирай в хронологическом порядке. Все, что у нас есть, в том числе и расшифровки переговоров, которые мы вели в этом кабинете. Эти материалы пойдут в Генеральную прокуратуру. Когда закончишь, сделаешь на ксероксе копии в двух экземплярах. Один — останется в архиве «Глории».

— А второй? — спросил Денис.

— Отдашь мне.

— Зачем он вам?

— Может понадобиться. Второе: нужно снять копии с буровых журналов. Наверное, на компьютере набрать?

— А мы сейчас у Макса спросим, — предложил Денис.

Макс сидел на своем рабочем месте и играл на этот раз в «Звездные войны».

— Семнадцатый уровень одолел, — похвастался он. — Неслабо?

— А всего сколько уровней? — поинтересовался Турецкий.

— Как раз семнадцать и есть.

Выслушав просьбу Турецкого о копии буровых журналов, он лишь пренебрежительно фыркнул:

— Набирать-то зачем? Только время тратить. Сканируем — и все дела.

— Что значит — сканируем? — не понял Турецкий.

— Сканируем — это и значит сканируем. Ну даже не знаю, как вам объяснить. Зададим машине программу, она выведет на принтер все ваши журналы — один к одному, со всеми закорючками, даже с чернильными пятнами. Будет, по существу, факсимильное издание — точная копия ваших журналов. Устраивает это вас?

— Более чем. Сколько времени это займет?

— Ну, с пилотной копией придется немного повозиться, а зато потом — сама будет выплевывать экземпляры, как пончики. Хоть десять, хоть двадцать, сколько нужно.

— Двадцать, пожалуй, ни к чему, а копий пять сделай.

— Завтра утром они будут лежать у вас на столе, — пообещал Макс.

Минут через шесть, преодолев быстрым шагом три коротеньких квартала, отделявших «Глорию» от конторы Норильскснаба, Турецкий поднялся по знакомым, истертым до лунок ступенькам и вошел в пластиковые лабиринты конторы. Возле титана и стола с газетами «Красноярский рабочий» и «Заполярная правда» приостановился. На первой полосе «Заполярки» был помещен отчет о встрече правительственной комиссии с объединенным забастовочным комитетом. Шапка была вполне в их стиле: «Всеобщая забастовка отменяется. Мужики, неужели мы их достали?!»

При появлении Турецкого в узкой приемной начальника Норильскснаба к немалому его удивлению секретарша встала и открыла перед ним дверь кабинета Никольского.

— Проходите. Борух Соломонович вас ждет.

Несмотря на жаркий летний день, Никольский был в темном костюме и темном галстуке. Он молча поднялся навстречу Турецкому, пожал ему руку, жестом предложил занять кресло у стола, а затем так же молча положил перед ним большой конверт из плотной белой бумаги. На конверте было написано от руки крупными буквами: «После моей смерти передать в архив норильской экспедиции». Последние слова были зачеркнуты, вместо них стояло: «Передать в Генеральную прокуратуру России следователю А. Б. Турецкому». Конверт был не заклеен. Внутри было страниц пятьдесят плотного машинописного текста.

— Что это значит? — спросил Турецкий.

— Это значит, что мой друг Владимир Семенович Смирнов скончался. И я выполняю последнюю его волю.

— Когда он умер?

— Через три дня после вашего отъезда.

— При каких обстоятельствах?

— В вас заговорил следователь. При обычных. При самых обычных, если вообще можно назвать обычными обстоятельства, при которых умирает человек. В больнице, в окружении жены, дочери и друзей. За два дня до смерти он мне звонил. Просил напомнить вам, что вы взяли на себя тяжелую ношу.

— Я помню об этом, — сказал Турецкий. — Вы знакомы с содержанием этих документов?

— Да, прочитал. Он специально не заклеил конверт. Это подробная пояснительная записка по разведочному бурению, которое он провел в Имангде. Я потрясен.

— Результатами бурения?

— Нет. Тем, что за двадцать лет мне он об этом не сказал ни слова.

— Почему? Вы же были друзьями.

— Наверное, именно поэтому. Он не позволил себе обременять меня своими проблемами. Свой груз он нес в одиночестве. Хотите водки?

— Спасибо, — отказался Турецкий. — У меня сегодня еще очень много работы.

— Я тоже не буду. Вечером выпью. Чтобы обмануть бессонницу. Вы знаете, что такое бессонница?

— Практически нет.

— Узнаете, у вас еще все впереди. Бессонница — это страшный суд, где человек един в трех лицах: он и подсудимый, и высший судья, и палач. Только вот адвоката на этом суде нет.

— Я не верю, что у вас может быть много страшных грехов.

— С точки зрения обычной морали не так и много, — согласился Никольский. — Но бессонница, Александр Борисович, это не обычный, а высший суд. И там совсем другие критерии. — Он поднялся и пожал Турецкому руку. — Желаю успеха. Навещайте иногда старика, мне будет интересно с вами поговорить.

— Обязательно, Борух Соломонович! — пообещал Турецкий.

Минуя первый квартал, отделявший контору Норильскснаба от «Глории», Турецкий машинально отметил, что вряд ли ему удастся часто видеться с Никольским. Через двадцать метров подумал, что если выберется к нему хотя бы пару раз — то и это будет хорошо. А уже подходя к «Глории», отчетливо осознал, что вот это легко данное обещание, которое скорее всего не будет выполнено, и будет для него одним из тягостных обвинений на высшем суде бессонницы.

Когда придет ее время.

В кабинете директора «Глории» Турецкий положил перед Денисом конверт.

— Это пояснительная записка Смирнова к данным разведочного бурения. Размножь. Теперь у нас есть все. Давай работать, нам нужно очень многое до завтра успеть.

Но поработать в этот вечер ему так и не удалось. Позвонила Ирина:

— Турецкий, ты домой сегодня собираешься?

— Понимаешь, Ириша...

— Понимаю. Но все неотложные и важные дела тебе придется отложить. У нас гостья. Она ждет тебя уже два часа. Так что через двадцать минут изволь быть дома.

— Что за гостья?

— Придешь — узнаешь...

И она положила трубку.

В передней Ирина взяла пиджак из его рук и молча открыла перед ним дверь кухни. За столом, на котором стояли чашки с кофе, а в пепельнице дымилась длинная черная сигарета «Мо», сидела Ольга Николаевна Никитина.

* 2 *

Турецкий еще много лет назад обратил внимание, что москвички и ленинградки, а вернее сейчас сказать — жительницы Санкт-Петербурга, одеваются по-разному. Ну молодежь, наверное, практически одинаково, а вот в стиле женщин постарше разница ощущалась. Одежда москвичек была, пожалуй, ярче, дороже, но как бы стандартнее, однообразней. На петербургских дамах реже были дорогие норковые шубы, обливные канадские и французские дубленки, явно меньше было золота и драгоценных камней. Но зато в одежде большинства из них была какая-то особинка, изюминка, выдававшая если не работу классного модельера, то во всяком случае — следование лучшим образцам европейской моды.

Причем не слепое копирование, а именно понимание внутренней сути модного направления.

Так была одета и Ольга Николаевна. На первый взгляд ничего особенного: узкий серый костюмчик с длинной юбкой, атласная оторочка обшлагов и карманов, совсем немного бижутерии, минимум косметики. Но при все при этом, припомнив лучшие наряды Ирины, Турецкий отметил, что любимая жена его рядом с Ольгой Николаевной проигрывала бы.

Ирина сварила еще кофе, выложила на стол все запасы печенья, открыла коробку конфет и оставила их одних, сославшись на то, что пора укладывать спать Нинку.

— У вас очень милая жена, — заметила Ольга Николаевна. — И чудесная дочка. Она успела рассказать мне, что вы — это не вы, а пароход «Турецкий». И что на нем очень весело, когда вы не уплываете слишком далеко и надолго.

— Вы получили фотографию Игоря? — спросил Турецкий. — Мы в тот же день пересняли ее и выслали вам.

— Получила. Спасибо. Такая обязательность нечасто встречается среди журналистов... Извините, Александр Борисович, что я решилась побеспокоить вас. Ваш телефон мне дали в редакции «Новой России». А ваша жена была так любезна, что разрешила подождать вас, пока вы были на каком-то важном совещании. Зачем вы обманули меня, Александр Борисович?

— Извините меня. Я просто решил, что так будет лучше. Визит следователя Генеральной прокуратуры мог вас беспричинно встревожить. Тем более что я в тот день выступал скорее в роли журналиста, чем следователя.

— Я о другом. Почему вы не сказали мне, что Игорь погиб?

— В тот день я сам этого не знал. Даю вам честное слово. Более того, я был совершенно уверен, что человек, снимки которого вы видели, и есть ваш бывший муж Игорь Никитин. О гибели Игоря я узнал только на следующий день.

— Как он погиб?

— Его убили. В пригороде Нью-Йорка, на окраине парка Пелем-Бей.

— Бандиты из русской мафии.

— Зачем?

— Чтобы воспользоваться его честным именем и результатами его изысканий на Имангде. Мы знаем убийцу. Он понесет наказание.

— Понесет наказание... Но Игоря больше нет... Где он похоронен?

— В Претории. Джоан перевезла его туда... Ольга Николаевна, я понимаю, что здесь неуместны любые слова. Мне случалось терять друзей и очень близких мне людей. И мне знакомо это чувство беспомощности перед утратой. Невозможно что-то изменить, переиначить, вернуть. Жизнь меркнет. Но жизнь — это высший божественный дар людям. Есть внук. Игорь жив в них. И в вас. Вы не имеете права забывать об этом. Это ваш долг перед памятью этого прекрасного, мужественного человека.

Ольга Николаевна слушала его внимательно.

— Спасибо... Не беспокойтесь обо мне. Но все равно — спасибо вам за эти слова.

Она закурила еще одну сигарету.

— Как вы узнали о гибели Игоря? — спросил Турецкий.

— Это странная история. Из-за нее я, собственно, к вам и приехала... Вчера днем, когда я была на работе, к нам домой пришел какой-то молодой человек, показал документы. С ним Катерина разговаривала, она одна была дома с сыном. Он сказал, что после смерти Игоря Константиновича Никитина открылось наследство и она является наследницей первой очереди и должна подписать бумагу, что намерена претендовать на свою долю в этом наследстве. Катерина толком ничего не поняла — Игорек наш приболел, капризничал, — и моя дочь сразу не сообразила, что речь идет о смерти ее отца. В общем, она подписала эту бумагу. Вечером, когда я пришла с работы, она рассказала мне. Сначала я тоже ничего не поняла. Заставила ее раза три повторить. Потом наконец кое-что до меня дошло. Но мне кажется — не все. О каком наследстве идет речь? Почему место, где открылось наследство — так он, кажется, сказал, — Москва, а не Претория, где он жил и работал? И вообще, что все это означает? Я поняла, что ответы на эти вопросы смогу получить только в Москве. И вот приехала...

— Вы были в инюрколлегии?

— Нет, сначала я решила поговорить с вами. Вы можете объяснить мне, что к чему?

— Попробую... Насколько я помню наследственное право, ваша дочь Катя, жена Игоря Джоан и их дети Константин, Поль и Ольга являются наследниками первой очереди. В равных правах. Если кто-либо из наследников отказывается от своей доли, она распределяется среди оставшихся претендентов. Местом открытия наследства является Москва, потому что на личном счету Игоря в Народном банке лежит сто двадцать четыре миллиона долларов. Он перевел их в Москву с тем, чтобы вложить эти деньги в доразведку и разработку Имангды.

— Сто двадцать четыре миллиона долларов? — недоверчиво переспросила Ольга Николаевна. — Откуда у него такие деньги?

— Он хорошо зарабатывал в Претории и вел удачную игру на Нью-Йоркской фондовой бирже.

— Но... Это деньги его семьи. Мы не имеем на них права. Я заставлю Катьку забрать из инюрколлегии эту бумагу.

— Этим вы нарушите его волю и даже оскорбите его память. Вспомните, он посылал вам деньги из Штатов и из Канады. Было?

— А между тем в Штатах он жил на так называемый «вэлфэр» — пособие для неработающих американцев. И этот «вэлфэр» составлял всего триста долларов в месяц. Ну, плюс талоны на питание и оплата жилья. В Канаде первое время он тоже зарабатывал не больше пятисот—семисот долларов. И даже из этих денег он находил возможность вам помогать. Потому что Катя для него — такая же дочь, как Ольга, как его сыновья Костя и Поль.

— Но... Сто двадцать четыре миллиона — это же огромные деньги!

— Пусть это вас не беспокоит. Во-первых, половина из них достанется Джоан — как совместно нажитое имущество. Крокодильскую долю — не знаю точно какую — заберет наше заботливое государство в качестве налога на наследство. А оставшиеся деньги решением суда будут разделены между Джоан, Катей, Олей, Полем и Константином. И суд этот состоится не раньше чем через полгода после дня открытия наследства. Это делается для того, чтобы дать время объявить о своих правах другим наследникам, если они появятся. Так что на ту часть наследства, которая полагается Кате, виллу в Майами вам купить не удастся. И яхту тоже. Но хватит, надеюсь, чтобы обеспечить вашей семье достойную жизнь, вырастить внука и дать ему хорошее образование.

— Но для чего было требовать от Катьки бумагу, что она претендует на наследство, если — как вы говорите — она и так имеет на него право?

— Это уже из области юридического крючкотворства. Полагаю, чтобы блокировать счет Никитина и уберечь его наследство от возможного посягательства третьих лиц. Возможно, он дал кому-нибудь доверенность на право распоряжаться своим счетом. Или заключил какие-то сделки.

— Но ведь по сделкам нужно платить.

— Все эти вопросы и будет решать суд.

— Так что же мне делать? — растерянно спросила Ольга Николаевна.

— Ничего. Благодарить судьбу, что вам встретился в жизни такой человек, что он стал отцом вашей дочери и дедом вашего внука.

— Вы умеете убеждать.

— Только когда убежден сам. Сейчас именно такой случай.

— Когда он погиб?

— Поздно вечером четырнадцатого июля. В конце августа будут сороковины. Помолитесь за него, если умеете молиться.

Ольга Николаевна подумала и сказала:

— Я научусь... Спасибо вам, Александр Борисович. Мне пора. У меня через два часа поезд.

— Я отвезу вас на вокзал, — предложил Турецкий.

— Не стоит, доберусь на метро.

— Не лишайте меня удовольствия побыть в вашем обществе еще немного.

Она улыбнулась.

— Ну если так...

В прихожей Турецкий помог Ольге Николаевне надеть плащ, натянул на себя куртку, предупредил Ирину:

— Я ненадолго. Отвезу Ольгу Николаевну на Ленинградский вокзал и сразу вернусь.

Ирина вышла в прихожую проводить гостью:

— Счастливого пути. Будете в Москве — заезжайте.

— Спасибо за гостеприимство. У вас замечательный муж.

— Да, — согласилась Ирина. — Иногда это у него получается...

Спустившись вниз, Турецкий попросил Ольгу Николаевну подождать его на углу дома. Объяснил:

— Там у нас непросыхающая лужа. Как в Миргороде, испачкаете туфли. Я сейчас заведу машину и подъеду.

Открыв водительскую дверцу, он привычно сунул в гнездо ключ зажигания, дернул ручку переключения скорости, чтобы поставить ее на нейтралку. Как часто бывало, заело. Не залезая в машину, Турецкий выжал педаль сцепления и поставил скорость на нейтралку. И уже готов был крутануть стартером, как вдруг увидел на коврике под водительским сиденьем блеснувшую в слабом свете уличного фонаря какую-то стальную спираль. Не увидел даже — разгадал каким-то шестым чувством. И тотчас, как с ним часто бывало в такие моменты, время словно бы изменило свою скорость. Секунды растянулись чуть ли не до минуты. И этих секунд у него было не больше трех — ровно столько, чтобы ему хватило в три прыжка оказаться возле угла дома, резким толчком вытолкнуть Ольгу Николаевну за угол и вместе с ней тесно прижаться к стене.

И тут прозвучал взрыв. Не слишком сильный. Граммов двести тротила, даже стекла в первом этаже не высадило.

Турецкий выждал с полминуты и осторожно выглянул из-за угла: посреди миргородской лужи горела его машина.

У Ольги Николаевны от изумления округлились глаза.

— Что это было? — спросила она.

— Это? Как бы вам объяснить... Это была моя машина. Иногда она даже ездила. Правда, не очень охотно. Боюсь, что свое она уже отъездила.

Ольга Николаевна только головой покачала.

— У меня такое ощущение, что Москва стала довольно шумным городом. У нас в Питере все-таки потише.

— Сейчас я поймаю такси и отвезу вас на вокзал, — сказал Турецкий.

Ольга Николаевна решительно отказалась:

— Я сама доберусь. На метро. А вам стоит вернуться домой и успокоить жену. Я думаю, ей это сейчас не помешает. Спасибо еще раз. И до свиданья.

К догорающей «шестерке» уже спешила пожарная машина. Тут же за ней въехала во двор, поблескивая синими маячками, патрульная машина. Турецкий молча посмотрел на все это дело, махнул рукой и поднялся в квартиру.

Ирина выглядела встревоженной.

— Там во дворе как будто что-то взорвалось? Не видел?

— Случайно видел.

— Как ты думаешь, Ирина, что лучше: иметь машину, которая то ездит, то не ездит, или не иметь никакой?

— Я тебе сто раз говорила: лучше не иметь никакой.

— Твое заветное желание исполнилось: никакой машины у нас больше нет.

Ирина быстро глянула на него и как была, в домашних тапочках и халате, бросилась на лестничную клетку. Оттуда был виден двор. Турецкий закурил и неспешно вышел за ней следом.

— Что это там горит? — спросила Ирина.

— Она и горит.

— А перед этим взорвалась?

— Ну так, слегка.

— А ты где в это время был?

— Ну где, где! — рассердился Турецкий. — Не в ней же! Если бы я был в ней, я бы сейчас рядом с тобой не стоял.

Она уткнулась ему в плечо и заплакала.

— Сашка! Милый! До каких пор все это будет, а?

— Ну вот, ты заговорила сейчас как жена протопопа Аввакума: «Доколе, протопоп, муки нам эти?»

— И что он ей ответил? — спросила Ирина.

— Он ей хорошо ответил. Как настоящий мужик. «До самыя смерти, матушка, до самыя смерти!..»

— Турецкий, не уплывай от нас далеко, — попросила Ирина. — И не тони. Слышишь?

— Я не утону, — пообещал Турецкий. — Потому что я не пароход, а ледокол. А может быть, даже броненосец. И потопить меня даже Шестой американский флот не сможет. Тем более что мы сейчас в дружественных отношениях.

Ирина вздохнула и вытерла слезу рукавом халата.

— Пошли ужинать... броненосец «Турецкий»!

Но прежде чем сесть за стол, он набрал домашний номер начальника службы безопасности Народного банка.

— Анатолий Андреевич? Турецкий вас беспокоит. Извините, что поздно, но дело срочное.

— Мой телефон на прослушке? — спросил Пономарев.

— Нет. После нашей откровенной беседы надобность в ней исчезла. Вы помните, что сказал английский разведчик Лоуренс насчет яичницы?

— Так вот, возникла необходимость разбить яйцо. Еще одно.

— Александр Борисович, говори прямо и не крути. Что нужно сделать?

— Посмотреть в некоем сейфе кое-какие бумаги. Они появились там вчера вечером или сегодня утром.

— Что за бумаги?

— Документы инюрколлегии.

— И что в них?

— Именно это нужно узнать. Это напрямую связано с безопасностью Народного банка и лично вашего шефа.

— Договорились, сделаю. Приезжайте ко мне в банк завтра утром.

— В девять утра я у вас, — сказал Турецкий и положил трубку.

* 3 *

Следующим утром Турецкий сидел в узком кабинете-пенале начальника службы безопасности Народного банка и внимательно читал ксерокопии документов, извлеченных ночью Пономаревым из личного сейфа Дорофеева.

Документов было немного. Заверенные центральной нотариальной фирмой Претории заявления Джоан Никитиной, ее детей Константина, Поля и Ольги с подтверждением их намерения претендовать на наследство И. К. Никитина, такая же бумага — от Екатерины Никитиной из Санкт-Петербурга. И главное — выданное на основании этих заявлений предписание Московской инюрколлегии, обязующее Народный банк заморозить находящиеся на личном счете Никитина 124 миллиона долларов вплоть до решения суда по делу о судьбе открывшегося наследства. При этом теряли силу доверенности на право распоряжаться вкладом, если они были выданы Никитиным третьим лицам. Возможные же претензии кредиторов должны были рассматриваться тем же судом, который будет выносить решение о наследстве.

— Каким образом ему удалось так быстро связаться с Преторией? — спросил Турецкий у Пономарева.

— Мне объяснили: по системе «Интернет». Причем информация на дискету даже не сбрасывалась, а сразу выводилась на принтер. Так что в памяти компьютера никаких следов этих переговоров нет. Что, по-вашему, это означает?

— То, что ваш шеф или человек совершенно бесстрашный, или просто круглый дурак.

Пономарев покачал головой.

— Нет. Только не дурак. Что угодно, но он не дурак.

— Что ж, это мы сейчас и проверим. Не хотите присутствовать при моем разговоре с Дорофеевым?

Пономарев подумал и решительно отказался.

— Вы попросили меня разбить яйцо — я это сделал. А что вы будете из него готовить — омлет или еще что, — это ваши дела...

Референт в приемной Дорофеева встретил Турецкого так, словно видел его первый раз в жизни. Он даже имел наглость поинтересоваться фамилией посетителя, хотя до этого видел Турецкого не меньше шести или семи раз.

— Неважно у тебя с памятью, сынок. Не рановато для склероза? — спросил Турецкий. — Турецкий моя фамилия. Александр Борисович. Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России. Ты на всякий случай запомни. Мало ли, вдруг когда пригодится?

— У вас назначена встреча с господином Дорофеевым?

— Боюсь, он не сможет вас принять. У него сегодня очень напряженный график.

— А ты все-таки поинтересуйся, — посоветовал Турецкий. — Мне почему-то кажется, что он найдет нужным уделить мне пару минут своего драгоценного времени.

Референт пожал плечами, демонстрируя, что в силу своего воспитания не может сопротивляться такому бесцеремонному давлению, и скрылся за высокими, полированного дуба дверями кабинета. Через минуту появился:

— Господин Дорофеев ждет вас.

— Ну вот, а ты говорил: не примет, не примет...

Генеральный директор Народного банка при появлении Турецкого не привстал, не протянул для пожатия руки, лишь откинулся на спинку своего резного кресла и жестом предложил Турецкому сесть.

— Вчера я перевел на счет агентства «Глория» всю оставшуюся сумму и известил, что наши отношения прекращаются. У агентства ест какие-то претензии к Народному банку.

— Ни малейших, — ответил Турецкий.

— В таком случае что послужило причиной вашего визита? И настойчивости, с какой вы добивались нашей встречи? У меня свободны всего четыре минуты.

— Вы прервете наш разговор в любой момент, когда вам покажется, что он утратил смысл. И я не буду на вас в претензии.

— Слушаю вас.

— Вы получили предписание инюрколлегии заблокировать личный счет Никитина в вашем банке.

— Откуда вам это известно?

— Вчера ко мне приезжала из Санкт-Петербурга бывшая жена Никитина и рассказала о визите какого-то чиновника юрколлегии к ее дочери. В инюрколлегии подтвердили, что они выдали вам такое предписание.

— Да. И я обязан его выполнить. Таково требование закона.

— Мне также известно, что появление этого предписания было инспирировано лично вами.

— Я даже не спрашиваю, как вы это узнали. Я уже понял, что у вас весьма обширные каналы информации. Правда, я не совсем уверен, что они всегда законны. Да, я инспирировал появление этого документа. Вы считаете, что я поступил неправильно?

— Напротив. На мой взгляд, не просто правильно, а даже высокоморально. Хотя, возможно, у особо рьяных ревнителей морали могут на этот счет возникнуть сомнения. У меня их нет.

— Рад, что вы одобряете мои действия. В чем же проблема?

— Я хочу понять, чем они продиктованы. Иными словами, являетесь ли вы человеком редкостного, я бы даже сказал — абсолютного бесстрашия, или же совершенно не понимаете сути сложившейся ситуации.

— В чем, по-вашему, суть этой ситуации?

— Как только человек, называющий себя Никитиным, узнает, что его счет заблокирован, я не дам за вашу жизнь даже копейки старого образца, на которую в свое время можно было купить коробку спичек. Я понимаю, что ваша семья давно уже не в Ларнаке, а в каком-то другом надежном месте. Но речь сейчас идет не о ней, а о вашей жизни. Не исключено, что вас не просто убьют, а перед этим подвергнут пыткам и заставят разблокировать счет.

— Он не сможет этого сделать. Он будет арестован.

— По его приказу это смогут сделать его сообщники.

— У него нет сообщников, они задержаны МУРом и находятся под надежной тюремной охраной.

— До вчерашнего дня я тоже был убежден в этом. Но не далее как вчера вечером, в то время как человек, именующий себя Никитиным, находился в своем номере в гостинице «Космос», во дворе моего дома была взорвана моя машина, когда я садился в нее, чтобы ехать на Ленинградский вокзал.

— Вот как? И вы были в ней?

— И она взорвалась?

— Вот именно.

— Как же вам удалось уцелеть?

— А кто вам сказал, что я уцелел? Я взорвался вместе с моим любимым автомобилем. А с вами сейчас разговаривает мой дух. Мое, так сказать, астральное тело.

— У вас мрачноватые шутки, — заметил Дорофеев.

— У меня мало оснований веселиться. А у вас — еще меньше.

— Знаете, Александр Борисович, я не являюсь бесстрашным, как вы сказали, человеком. Но испугать меня довольно трудно.

— А я все-таки попробую. Четыре минуты, правда, уже закончились...

— Продолжайте, я слушаю вас очень внимательно.

— Имеете ли вы представление о том, кто такой этот лже-Никитин и что за люди, которые стоят за ним?

— Полагаю, что да.

— А я уверен, что нет. Так вот, несколько лет назад в ближайшее окружение известного вам Иванова-Корейца руководством тогдашнего КГБ было внедрено несколько профессиональных разведчиков, имеющих большой опыт агентурной работы. Их было, как минимум, трое. Не исключено, что в процессе своей работы они завербовали еще людей — и не одного или двух, а значительно больше. Я сужу об этом по тому, как была проведена ликвидация Корейца во время спровоцированной драки в тюрьме Атланты. Уничтожение Корейца и одновременно убийство здесь, в Москве, Ермолаева-Бурбона может свидетельствовать лишь об одном: эти люди почувствовали себя достаточно сильными, чтобы захватить бизнес Корейца или большую его часть. И они это сделали. Один из них, полковник-отставник Мостовой, арестован и предстанет перед судом за убийство двух человек. Второй — бывший майор госбезопасности — является главой фирмы «ЭКСПО, импорт — экспорт» и проживает в Штатах под именем Майкла О'Коннора. Главный же из них, полковник КГБ Борзов, и есть человек, который организовал в Нью-Йорке убийство настоящего Никитина и под его именем был намерен реализовать комбинацию с концерном «Норильский никель».

— Почему вы считаете его главным? — спросил Дорофеев.

— Именно потому, что он взял осуществление всей этой операции на себя. Вспомните, о каких суммах идет речь. Он никому не мог доверить распоряжаться такими деньгами. У нас есть основания полагать, что именно он отдал приказ об уничтожении Корейца и Бурбона. Как видите, Илья Наумович, вы имеете дело не с бандитами, не с мафиози, а с людьми гораздо более опасными: настоящими высококлассными профессионалами, имеющими огромный опыт агентурной деятельности и не связанными понятиями морали или служебного долга. Более того, зафиксированы контакты Борзова с работниками ФСБ. Не исключено, что именно из них он завербует себе новых помощников. Одного, как минимум, уже завербовал — именно он и заминировал мою машину.

— Вы убеждены, что этот Борзов-Никитин — главная фигура?

— Разве я вас в этом не убедил? — вопросом на вопрос ответил Турецкий.

— Пожалуй, — согласился Дорофеев. — Значит, если при аресте этот Борзов окажет сопротивление и будет убит, проблема в главной своей части будет разрешена?

— Он не окажет сопротивления. У него нет оружия. И он не дурак. Он знает, что может получить за использование поддельного паспорта максимум полгода. Если раньше его не вытащат его бывшие или нынешние коллеги из ФСБ.

— Но при аресте может возникнуть ситуация...

— При которой его все-таки пристрелят? — закончил Турецкий. — Для этого вам, Илья Наумович, придется обратиться к бандитам. Ни один руководитель МВД или ФСБ, даже самый высокопоставленный, не возьмет на себя ответственность отдать такой приказ. И даже если он будет отдан, ни один оперативник не согласится его выполнить. Потому что это убийство. А мы все-таки служим закону. Иначе наша работа теряет всякий смысл. Бандиты выполнят ваш заказ, не сомневаюсь. Но после этого в Народном банке будет вонять тюремной парашей. И вы это прекрасно знаете.

Дорофеев надолго задумался. Лицо его приобрело выражение благодушия и даже умиротворенности, белесыми веками были прикрыты глаза, лишь нервно подрагивали крылья ноздрей.

Наконец он проговорил:

— Как я понимаю, этот Борзов-Никитин составляет проблему и для вас? В чем она?

— Он организатор нескольких преступлений. Мы это знаем совершенно точно, но никаких доказательств у нас нет. Они могут появиться, но для этого потребуется слишком много времени.

— Не сомневаюсь, что вы подробно обсуждали эту проблему. Нащупали вы хоть какой-нибудь вариант решения?

— Да. К сожалению, практически нереализуемый.

— Какой?

— Правительство Соединенных Штатов обратилось к правительству России с просьбой о выдаче этого лже-Никитина как уголовного преступника. У полиции Нью-Йорка есть доказательства, что он принимал участие в убийстве настоящего Никитина.

Дорофеев только рукой махнул.

— Экстрадикция! На это и год может уйти.

— Нет, — возразил Турецкий. — Он гражданин США. Не совсем экстрадикция. Выдача американского преступника американской полиции. Это уже вопрос не межгосударственных отношений, а сотрудничества правоохранительных органов наших стран. Сотрудничество, которое, кстати, всячески поощряется российской стороной.

Во всяком случае, на словах.

— Это очень интересный поворот проблемы, — констатировал Дорофеев. — Почему вы не реализуете этот план?

— Операция будет успешной только в одном случае: если все будет сделано очень быстро. Максимум в два-три часа. Арест Борзова-Никитина, передача американцами и вывоз из страны. Чтобы у него не было ни минуты времени, чтобы связаться со своими сообщниками и со своими покровителями из ФСБ.

— У вас есть копия запроса о выдаче Никитина?

— Есть в МУРе. Хотите получить?

— И немедленно.

Турецкий набрал телефон Грязнова:

— Слава, копия запроса Штатов о выдаче Никитина у тебя далеко? Очень хорошо. Сбрось ее на факс Народного банка, Дорофееву. Я сейчас у него. Немедленно... Для чего? Потом расскажу.

— Так что же вам все-таки мешает провести эту операцию с необходимой оперативностью? — повторил Дорофеев.

— Нужна мощная поддержка сверху. У нас ее нет.

— А высокопоставленный сотрудник Совета Безопасности Федоров?

— Это не в его компетенции.

— А заместитель генерального прокурора Меркулов?

— Тем более. Даже сам генеральный тут мало что может сделать.

— Арест Борзова-Никитина представляет собой проблему?

— Ни малейшей.

— Когда могут прилететь за Борзовым-Никитиным американцы?

— Как только наш консул даст им въездные визы.

— Каким образом они намерены транспортировать арестованного в Штаты?

— Сегодня утром я говорил об этом с начальником отдела по расследованию убийств нью-йоркской полиции. Она считает, что лучше всего использовать военно-транспортный самолет из состава сил НАТО с американским экипажем. Несколько таких эскадрилий базируются в Германии.

— Значит, нужно получить разрешение наших ВВС на вход натовского самолета в наше воздушное пространство и посадку его на каком-нибудь из наших подмосковных военных аэродромов?

— Да. И это кажется мне самой сложной частью проблемы. Нужен прямой выход на руководство ВВС или Минобороны.

Дорофеев сделал пометку в своем толстом перекидном блокноте.

— Что еще? — спросил он.

— Необходимо, вероятно, чтобы при передаче лже-Никитина американцам присутствовал кто-нибудь из посольства Штатов и кто-нибудь из нашего МИДа. Это все-таки официальный акт.

— Ну, эту часть проблемы мы уж как-нибудь решим.

— А остальные? — спросил Турецкий.

Дорофеев не успел ответить. Вошел референт и положил перед генеральным директором банка листок с факсом. Дорофеев внимательно его прочитал и вложил в папку в сафьяновом переплете с золотой монограммой. Побарабанил по папке короткими пальцами в рыжеватых волосках, затем взял трубку одного из телефонов и набрал трехзначный номер.

— Это Дорофеев. Необходимо встретиться. Я буду через пятнадцать минут.

И положил трубку.

— Поехали, — кивнул он Турецкому и поднялся из своего кресла.

— Куда?

— В Кремль.

Пока Дорофеев отдавал срочные распоряжения референту, Турецкий спустился на первый этаж. Возле комнаты охраны его поджидал Пономарев.

— Ну как? — спросил он. — Выяснили — дурак?

— Нет. Вы правы. Кто угодно, но то, что не дурак — это уж точно...

Серебристый лимузин Дорофеева вкатился на территорию Кремля через Спасские ворота и остановился возле здания, в котором размещалась администрация Президента России.

Дорофеев повернулся к Турецкому:

— Вы не обидитесь, если я попрошу вас подождать меня в машине? Если понадобится ваше присутствие, я позвоню. Но думаю, не понадобится, все достаточно ясно. Можете воспользоваться баром. Не стесняйтесь, здесь приличный выбор, на любой вкус.

Он нажал какую-то кнопку. Из переднего сиденья выплыл столик-бар с десятком разномастных бутылок.

Турецкий взглянул на этикетки и ответил:

— С удовольствием подожду. Можете не спешить, этого мне на некоторое время хватит.

Охранник ухмыльнулся.

Дорофеев скрылся в глубине подъезда. Турецкий налил в толстый хрустальный стопарь «Джонни Уокера», сделал хороший глоток и с удовольствием закурил.

— Шеф не любит, когда в машине курят, — деликатно напомнил охранник.

Турецкий отмахнулся:

— Ничего, перебьется.

А сам напряженно думал: к кому же банкир пошел? Но ответа на этот вопрос не находилось.

Дорофеев отсутствовал не меньше часа. За это время Турецкий успел очетвертинить фляжку «Джонни Уокера», выкурить несколько сигарет и даже погулять по Кремлю. Но прогулка то и дело прерывалась требованием патрулей предъявить документы, так что Турецкому пришлось вернуться в дорофеевский «мерседес».

Наконец появился Дорофеев. Охранник предупредительно открыл перед ним заднюю дверь лимузина.

— В МУР, — бросил банкир водителю и нажатием кнопки поднял звуконепроницаемое стекло, отделяющее салон от передних кресел. —

Все в порядке, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд Турецкого. — Въездные визы уже ждут у нашего консула в Нью-Йорке. С ВВС тоже все согласовано: военные диспетчеры дадут их самолету воздушный коридор. Начальнику МУРа дано указание начать подготовку к операции.

Представитель американского посольства и наш МИД тоже предупреждены. Так что срочно вызывайте своих американских друзей.

— Вы не сказали главного: выдача Борзова-Никитина разрешена?

— Само собой разумеется. Это, кстати, была самая легкая часть проблемы. Между прочим, Александр Борисович, мне нравится, как вы работаете. Не хотели бы вы стать начальником службы безопасности Народного банка?

— Нет, — не задумываясь, ответил Турецкий.

— Почему? У нас очень хорошая зарплата.

Раз в десять больше, чем вы получаете в прокуратуре.

— В двадцать, — уточнил Турецкий.

— Тем более.

— Место начальника службы безопасности вашего банка занято.

— Оно очень скоро станет вакантным.

— Вы сделаете ошибку. Анатолий Андреевич Пономарев — настоящий профессионал, он искренне предан своему делу и никогда не работал на ваших конкурентов.

На Петровке Турецкий вылез из дорофеевского лимузина и пошел к Грязнову. Здесь уже сидели начальник третьего отдела майор Софронов и начальник второго отдела подполковник Яковлев и оживленно обсуждали приказ начальника МУРа о подготовке операции по аресту Борзова-Никитина.

— Что происходит, Саша? — спросил Грязнов, когда Турецкий появился в его кабинете.

Яковлев, Софронов и сам Грязнов напряженно выслушали рассказ Турецкого о его встрече с Дорофеевым.

— Выходит, все эти проблемы он решил меньше чем за час? — спросил Яковлев. — С кем же он разговаривал в Кремле?

— Я думаю, не меньше чем с помощником Президента по национальной безопасности, а может быть, по обороне, — предположил Турецкий. — Но не исключено, что с кем-то и покрупнее калибром.

— Однако! — вырвалось у Грязнова.

— Костя Меркулов предположил, что мы еще нахлебаемся с этим делом, — припомнил Турецкий. — Похоже, он прав.

Грязнов вздохнул:

— Что ж, нахлебаемся — значит, нахлебаемся. Не впервой. А теперь давайте подумаем, как нам провести все это, чтобы — без сучка без задоринки... Когда прилетит твоя Кэт Вильсон?

— Думаю, завтра к вечеру.

— Вот от этого давайте и танцевать...

* 4 *

Разработка общего плана операции не заняла много времени. Сошлись на том, что общее руководство возьмут на себя Грязнов и Яковлев, майор Софронов возглавит оперативную группу. Договорились о транспорте: джип — из новых, недавно закупленных московским правительством специально для милиции, две машины сопровождения — тоже не «Жигули», а новые белосиние «форды» с сиренами и мигалками. И милицейский «рафик» со спецназовцами. На всякий случай, для прикрытия.

Оставив Грязнова, Яковлева и Софронова уточнять детали, Турецкий поспешил в «Глорию»: нужно было оговорить с Нью-Йорком точное время вылета Кэт Вильсон и сержантов из ее отдела, а главное — заняться публикацией документов по Имангде.

Как Макс и обещал, пять копий буровых журналов были уже изготовлены, размножена и пояснительная записка Смирнова. Пока Турецкий вел переговоры с Дорофеевым и ждал его в Кремле, Денис Грязнов успел смотаться в Министерство геологии и привез заключение одного из специалистов о подлинности документов. По словам Дениса, этот профессор сам когда-то очень давно работал на Имангде, считал прекращение ее доразведки ошибкой и был просто ошеломлен содержанием привезенных документов.

Работа по формированию досье для Генеральной прокуратуры еще не была закончена, но решили, что с этим можно и погодить.

Для начала заехали в «Новую Россию». Редактор ее был газетчиком старой закалки и сенсацию чуял за километр. Едва он пробежал пять страниц, подготовленных Турецким специально для «Новой России», как тотчас же вызвал ответственного секретаря и приказал поставить материал на первую полосу в завтрашний утренний номер. На замечание ответсекретаря о том, что полоса уже сформирована, лишь поморщился: «Снять все материалы. На их месте будет сенсация! Дадим под шапкой: «Наш корреспондент открыл несметные богатства Таймыра». Такой вот будет фитиль!»

— Стоит ли так? — попытался возразить Турецкий. — Может, попроще: «Наш обозреватель обнаружил в архивах документы, которые... »

— Ну, занудил! «Которые»! Некоторые! Ты принес сенсацию. Спасибо. И не учи меня, как ее подавать!

Спорить с ним было бесполезно. Турецкий и не спорил: сенсация так сенсация.

Заместитель главного редактора газеты «Коммерсантъ дейли» оказался журналистом совсем другого стиля, новой школы. Он быстро вник в существо дела, немного подумал и предложил:

— Вы не будете возражать, если этот материал мы дадим не в этом номере, а в следующем?

— Буду, — заявил Турецкий. — И самым решительным образом. Этот материал пойдет у вас в утреннем номере или не пойдет вообще.

— Но газета у нас практически сверстана, а ваш материал со всеми документами займет половину номера.

— Значит, вам придется срочно переверстать номер.

— Между тем задержка с публикацией всего на один день дала бы возможность заработать очень большие деньги.

— Кому?

— И вам. И нам.

— Вот именно этого я и не хочу допустить. С этих денег будет капать человеческая кровь. Так вы берете материал?

— Я должен посоветоваться с главным редактором. Вы позволите взять документы — я должен показать их ему.

— Посоветуйтесь, — разрешил Турецкий. — Только недолго.

Минут через пятнадцать он вернулся в свой кабинет.

— Главный редактор согласился переверстать номер.

— Когда вы подписываете номер к печати?

— Обычно часов в шесть. Но с этой переверсткой вряд ли успеем раньше восьми.

— К восьми я заеду и проверю, стоит ли материал в номере.

— Вы нам не доверяете? — обиделся замглавного.

— Увы. Потому что вы не газетчик, а финансист.

— А я и есть финансист.

— Вот поэтому я вам и не доверяю, — сказал Турецкий.

— Жук, — вынес своей вердикт Денис, когда они вышли. — Он уже, наверное, засел за телефон и обзванивает знакомых брокеров.

— Поздно. Торговый день на бирже закончен. Но подстраховаться нам не помешает. Поехали в «Экономический вестник».

В «Экономическом вестнике» повторилась примерно та же история. Но главный редактор туг соображал быстрей:

— Мы опубликуем ваши материалы в завтрашнем номере. Но с одним условием — вы даете нам эксклюзивное право на публикацию.

— И не подумаю, — возразил Турецкий. — Эти документы будут опубликованы завтра во всех экономических изданиях, а кроме того — в английском «Экономисте».

— Цель?

— Исключить любую возможность биржевых спекуляций на курсе «Норильского никеля».

— Вы рассуждаете не как финансист, но ваша убежденность производит впечатление. Мы дадим ваш материал. Это сенсация. А сенсация — это реклама. Приезжайте часам к семи — и вы убедитесь, что материал стоит в номере.

— Обязательно приедем, — пообещал Турецкий.

— Не нравятся мне все эти дела, — сказал он Денису, когда они вышли, из редакции «Экономического вестника». — Сможем мы в самом деле отправить эти материалы в «Экономист»?

— Запросто. По «Интернету».

— Так и сделаем. И вот что еще. Напечатаем копий сто и с утра развезем по крупнейшим банкам. До начала торговой сессии на бирже. А остальные экземпляры отвезем прямо на биржу и раздадим брокерам — перед началом торгов. В этом варианте мы реально перекроем любые попытки махинаций.

Денис засмеялся.

— Представляю, что завтра будет твориться на бирже! Десятибалльное землетрясение в отдельно взятом районе. Хотел бы я увидеть, как вытянется физиономия нашего друга господина Дорофеева, когда он поймет, что все эти миллиарды баксов проплыли мимо его морды, как Азорские острова.

— А я хотел бы посмотреть, как отреагирует на это некий респектабельный господин, именующий себя Никитиным. Непринципиально, конечно, но все-таки любопытно. Такие мелочи сообщают жизни некую дополнительную прелесть. Как запах цветка. Пустячок, а приятно.

— А что, может, и увидите, — предположил Денис.

— Это был бы небольшой, но очень симпатичный подарок судьбы.

Но на этот раз судьба не склонна была потакать эстетическим запросам нежной души следователя Турецкого. Вернувшись в «Глорию» и созвонившись с Нью-Йорком, он узнал, что лейтенант Вильсон в сопровождении сержантов Харпера и Уэски уже вылетел и будет в Москву ориентировочно в 23 часа по московскому времени.

Человек, называвший себя Никитиным, ходил из угла в угол по просторному люксу на шестом этаже гостиницы «Космос» и курил сигарету за сигаретой. От привычной невозмутимости его не осталось и следа. Он был раздражен донельзя. Точней даже — взбешен. Проклятые недоумки. Никому ничего нельзя доверить. Не суметь получить документы у нищего, немощного старика. С кучей детей и внуков. Да за тысячу долларов он не то что буровые журналы, весь свой архив до последней бумаги отдал бы. А за десять тысяч душу бы продал. При его-то пенсии! При нынешних-то российских ценах! Так нет, надо же было за утюг хвататься! Проклятый замшелый ублюдок! Провалить такую операцию! Совершенно беспроигрышную! Гениально задуманную! Просчитанную до мельчайших деталей! И из-за одного какого-то идиота...

Нет, в этой стране невозможно работать. Как были совками, так и остались. Раньше хоть приказ что-то значил. Теперь на любые приказы плюют. Только деньги давай. Да и за баксы работают, как за зарплату. Не суметь заминировать машину этого хитроумно-придурочного «важняка» Турецкого! Хотя акция удалась: одной головной болью стало меньше.

А головная боль была — врагу не пожелаешь.

Это надо же — в такой ситуации встретить старого знакомца. И какого! Про которого ни черта не знаешь, ни самой малости. А уж как тщательно разрабатывали легенду. Но не было такой фамилии в материалах питерского «большого дома», даже не мелькнула ни разу. Правда, в глубь биографии Никитина особо не лезли, подробно занимались им и его окружением только в период после возвращения его из Норильска. А надо бы и залезть. Тоже — работники, мать их! Заставили покрутиться. Одно неверное слово — и конец игре. Ведь не просто мелкий газетчик — один из самых опытных следователей Генпрокуратуры, если верить Дорофееву. И любая неточность могла заставить его сразу навострить уши. Хорошо, обошлось — потому что этот Турецкий больше говорил сам и слушал самого себя. Маленькая тень сомнений возникала, но на 99 процентов Турецкий действительно дружил с Никитиным и очень хорошо его знал. Детали: Ольга, Катька, лекарства для Катьки, кочегарка, где его холодно приняли, заподозрив в нем стукача. Этот бородатый поэт-похабник. Эта Милка Полторак. Борзова тянуло подробнее узнать о Турецком. Но это было опасно: можно было ненароком расшифроваться. Но в любом случае этот старый знакомец представлял собой очень серьезную опасность. К счастью, проехали.

Только одно приятное воспоминание оставила у Борзова нынешняя Москва: посещение некоего военного склада, куда его привел старый приятель — еще по работе в аппарате КГБ. Прапор на этом складе был — как продавец в американском супермаркете. Гранатометы? Пожалуйста. Сколько штук? Какой системы? Взрывные устройства? Радиоуправляемые или механические? Пистолеты? «Макаров», «ТТ», «Стечкин»? Десантные автоматы Калашникова не интересуют? Напрасно, есть прекрасные новые модели, не уступают израильским «узи». БМП не желаете? А зенитный пулемет? Нет? Может быть, танк? Заходите, всегда будем рады вас видеть.

Взял, правда, по полной программе. Но за такое обслуживание не грех и переплатить.

Человек, называющий себя Никитиным, выключил телевизор, в котором сюсюкали ведущие передачи «Спокойной ночи, малыши», и постарался взять себя в руки.

Ладно, блицкриг не удался. Это факт, и с ним нужно смириться. Строго говоря, было бы даже странно, если бы он полностью удался. Слишком блестящая комбинация. Слишком крупная. Слишком остроумная. А такие комбинации удаются очень редко — всегда обнаруживаются какие-нибудь подводные камни. Всего не предусмотришь. Но смысл операции остался неизменным. Правда, реализация проекта с «Норильским никелем» потребует больше денег и значительно больше времени. Но цель в конечном счете все равно будет достигнута. Запасы богатой руды на Имангде есть. Если все же не удастся найти буровые журналы, придется самим провести разведочное бурение — места закладки буровых точно указаны в маршрутах Никитина, которые удалось изъять из уголовного дела в Норильском городском суде. Недешево это, правда, будет. Но и не так дорого, учитывая результат. Ничего, большие дела быстро не делаются. А это дело было не просто большим — оно было грандиозным. И в конечном счете должно было привести к контролю над всем мировым рынком цветных металлов.

Придется запастись терпением. И проявлять максимальную осторожность. Особенно в отношениях с этим хитрым лисом Дорофеевым. Прочувствовал, подлец, что с резким скачком курса норильских акций не получается. И как ловко хотел использовать ситуацию! И мог ведь использовать, если бы об этом не предупредил Турецкий. Кстати, почему предупредил? Какую игру он вел? Или в самом деле потянуло на благородство, взыграли идеалы романтических шестидесятых?

Вот загадочная славянская душа, черт бы ее побрал.

Много, слишком много подводных камней обнаруживалось в этом деле. И тем более нужно будет проявлять максимальную осторожность. И нужно, пожалуй, найти семью Дорофеева. С этого крючка он уж не сорвется. Даже если придумает какой-нибудь хитроумный финт.

Да, так и нужно сделать. Борзов-Никитин потянулся к трубке, чтобы заказать разговор с Нью-Йорком, но в этот момент зазвонил телефон. Он помедлил. Кто бы это мог быть? Телефон умолк и тут же зазвонил снова. Борзов поднял трубку, но ничего не сказал. И лишь когда услышал голос Дорофеева, отозвался.

— Господин Никитин, это Дорофеев. Я звоню из уличного автомата.

— Слушаю вас, Илья Наумович.

Голос банкира показался ему то ли возбужденным, то ли встревоженным.

— Что случилось?

— У меня есть очень важная информация по интересующему нас делу. Необходимо срочно встретиться.

— Какого рода информация?

— Это разговор не для телефона. Поезжайте по проспекту Мира в сторону кольцевой. За постом ГАИ сразу сверните направо, там выезд на МКАД. Я буду вас там ждать. Приеду не на «мерседесе», а на красной «Вольво-940». Это машина моего начальника службы безопасности. Будут в машине трое: я, шофер, телохранитель. Минут сорок на дорогу вам должно хватить.

— Выезжаю.

— Жду, — сказал Дорофеев и повесил трубку.

Часы показывали начало девятого, движение на проспекте Мира было уже не таким оживленным, как днем. Минут через тридцать Борзов увидел впереди справа ярко освещенный стеклянный павильон поста ГАИ. Возле поста стояла патрульная машина ГАИ, пара инспекторов тормозили проезжающие машины, преимущественно иномарки и новые «Жигули», лениво проверяли документы у водителей. Тут же стояли, покуривая, трое или четверо омоновцев в бронежилетах и с автоматами. Картина была вполне привычная и не вызвала у Борзова подозрений.

Как он и ожидал, его новенький, сверкающий лаком «форд» привлек внимание гаишника. Борзов послушно остановился и, не вылезая из машины, протянул инспектору документы.

— Машина взята напрокат? — уточнил гаишник, изучив документы.

— Да, в агентстве «Рост», — подтвердил Борзов.

— Ваши права?

— Они у вас в руках.

— Но... тут не по-русски.

— Это международные права. Я являюсь американским подданным.

Гаишник повернулся в сторону будки.

— Майор! Взгляни-ка на документы этого господина. Ты по-английски рубишь.

Появился майор милиции, взял из рук гаишника права, внимательно изучил. Спросил:

— Почему ваше водительское удостоверение на английском языке?

— Потому что я являюсь гражданином Соединенных Штатов Америки, — теряя терпение, объяснил Борзов. — А там, как ни странно, говорят по-английски.

— Можно взглянуть на ваш паспорт?

— Пожалуйста.

Майор передал паспорт появившемуся откуда-то милицейскому чину с погонами полковника, а сам обратился в Борзову:

— Выйдите, пожалуйста, из машины. Есть ли у вас оружие, наркотики или взрывчатые вещества?

— Нет. Из наркотиков — только сигареты. Можете обыскать.

Он с готовностью распахнул пиджак и поднял руки. Один из омоновцев ощупал его. Второй с фонариком влез в салон машины, через две минуты вылез.

— Ничего не обнаружено.

— Могу я теперь ехать? — поинтересовался Борзов.

— Минутку, — остановил его полковник. Представился: — Первый заместитель начальника Московского уголовного розыска полковник милиции Грязнов. Господин Никитин, вы арестованы. Ознакомьтесь с постановлением о вашем задержании.

— Арестован? В чем меня обвиняют?

— Обвинение будет предъявлено вам в определенные законом сроки.

— Я — американский гражданин. Я требую встречи с представителем посольства США!

— Вам будет предоставлена такая возможность. Прошу вас сесть в эту машину.

Он открыл заднюю дверцу подкатившего джипа. Внутри уже сидел человек. Борзов понял, что сопротивляться бесполезно, и залез в машину. За ним последовал еще какой-то человек в униформе. Борзов оказался на заднем сиденье между двумя дюжими молодыми людьми. Эти не были омоновцами. Это был спецназ. Майор сел рядом с водителем, джип резко взял с места. Впереди появилась гаишная машина, оснащенная антеннами и катафотами, за ней пристроилась вторая такая же. Оглянувшись, Борзов заметил позади милицейский «рафик», в котором было не менее десяти человек.

Колонна, сверкая проблесковыми маячками, свернула на кольцевую. Борзов внимательно вгляделся в ярко освещенную фонарями обочину. Ни дорофеевского «мерседеса», ни красной «вольво» там не было. Борзов понял: это ловушка.

Да, ловушка. Но что могли на него повесить? Раскололся Диспетчер? Ну это вряд ли. Но даже если так, что у него есть на него, Борзова? Ничего. Взрыв полуледокола «Восгок-5» и убийство Кузнецова были запланированы еще в Штатах и санкционированы самим Корейцем. Приказ взять документы у Гармаша Мостовой получил по телефону от О'Коннора — так было заранее условлено, чтобы полностью обезопасить пребывание Борзова под именем Никитина в Москве. Приказ заминировать машину Турецкого Мостовой тоже получил не от Никитина, а по телефону от человека, с которым Борзов когда-то вместе работал и теперь перевербовал на свою сторону, соблазнив крупной суммой долларов и визой на постоянное местожительство в США.

А больше ничего у МУРа на него не было и быть не могло.

И тут вдруг до Борзова дошло: странный звонок Дорофеева. Вот откуда ветер-то дует! Надо же, сволочь какая! Решил убрать его и самостоятельно провести комбинацию с «Норильским никелем». Это цель — совершенно ясно. Но как он намерен его нейтрализовать? Он же сам по уши в дерьме — с той же «Трейдинг интернэшнл». Или он думает, что Борзов ничего об этом не знает? Но не полный же он идиот. А что еще он может повесить на Борзова? Паспорт у него настоящий фотографией занимались лучшие специалисты Нью-Йорка, ни на одной границе не было ни малейших осложнений. А уж московская экспертиза с их допотопным оборудованием месяц могла бы колупаться — и все без толку. На чем же он строит свой расчет?

А в том, что у Дорофеева расчет был — и какой-то хитрый, — Борзов не сомневался.

Какой? Вот что нужно было сейчас понять. И понять быстро.

Колонна свернула с ярко освещенной кольцевой и выехала на какое-то темное подмосковное шоссе. Кажется, Щелковское.

— Куда мы едем? — обратился Борзов к сидевшему впереди майору.

Тот ответил, не обернувшись:

— Вы узнаете об этом в свое время.

Поселки, вначале переходящие один в другой, стали заметно реже, к шоссе подступали еловые и сосновые перелески. Спецназовцы, между которыми сидел Борзов, расслабились, отвалились к спинкам удобных кресел. Борзов присмотрелся, понял, что задние двери джипа не блокированы центральным замком. Мгновенно родился план: рывком распахнуть дверцу, выбросить спецназовца и на всем ходу выпрыгнуть самому. Уйти в темноту, в ельники. Он знал, что сможет это сделать: был в прекрасной форме да и старые навыки жили в мышцах сильного, тренированного тела. Но тут же остановил себя. Стоп. Может быть, это и есть их план? «Убит при попытке к бегству». Не дадут уйти, недаром позади — «рафик» с десятком спецназовцев, наверняка вооруженных автоматами.

«У него очень большие связи», — вспомнил он фразу Турецкого о Дорофееве. Да, это и был его план. Не слишком оригинальный, но не раз оправдавший себя еще в те годы, когда Борзов служил в центральном аппарате КГБ. А тут этот план был кстати. Будь Борзов российским гражданином, можно было устроить дорожно-транспортное происшествие, случайный наезд автомобиля, потерявшего управление, обыкновенное ограбление и убийство по корыстным мотивам. С Гражданином США эти номера не проходили. А вот «при попытке к бегству» — то, что надо. Арестовали, наркотики в салоне машины нашли и при попытке к бегству...

«У него, выходит, действительно очень большие связи, — подумал Борзов о Дорофееве. — Или большие деньги. Нет, — поправил он себя, — все-таки связи».

Что ж, план ясен. Отсюда и его, Борзова, тактика: ни малейшего сопротивления, не поддаваться ни на какие провокации, требовать встречи с представителем посольства. И при возможности дать знать своим в Нью-Йорке, чтобы организовали пару газетных статей о травле, которой подвергаются в России американские бизнесмены, решившие инвестировать в ее промышленность свои капиталы. И утрутся. Для русских сейчас этот вопрос самый болезненный. А потом можно будет разобраться и с Дорофеевым. Дорого ему обойдется этот финт. Очень дорого.

И Борзов позволил себе расслабиться.

Колонна свернула с шоссе на какую-то бетонку и минут через двадцать остановилась у ворот воинской части. Пространство за высоким забором было ярко освещено мощными прожекторами, видны были фюзеляжи и высокое хвостовое оперение истребителей-перехватчиков. Это был военный аэродром.

После коротких переговоров милицейского полковника с дежурным офицером ворота открылись, колонна проследовала к приземистому зданию в глубине аэродрома и остановилась у входа. Из «рафика» высыпали спецназовцы и плотным кольцом окружили джип. Как Борзов и предполагал, они были вооружены короткими десантными автоматами Калашникова. Майор покинул переднее сиденье, открыл перед Борзовым заднюю дверь джипа.

— Попрошу вас выйти из машины.

Борзов беспрекословно повиновался. Под плотным конвоем спецназовцев майор провел его ко входу в здание, которое, скорее всего, было армейской казармой. Когда Борзова вводили в казарму, через КПП въехали еще две машины: черная 31-я «Волга» и современного выпуска «понтиак» с номерами американского посольства. Это могло быть хорошим знаком. Борзов приободрился.

В сопровождении дежурного офицера, милицейского майора и спецназовцев он пересек просторный зал со сдвинутыми в сторону столами и стульями, миновал узкий коридор с окрашенными тусклой зеленой краской стенами и по приказу майора остановился перед железной дверью с небольшим окошком, забранным толстой решеткой. Дежурный офицер загремел ключами, отпирая замки, дверь открылась, и Борзов оказался в довольно большой комнате с высоким зарешеченным окном, с двумя двухъярусными деревянными нарами и привинченными к бетонному полу столом и металлическим табуретом. Это была, судя по всему, гарнизонная гауптвахта.

Дверь за ним с грохотом закрылась, загремели замки. У Борзова не сняли ни галстука, ни поясного ремня, даже часы, сигареты и зажигалку не отобрали, как обычно бывает в таких случаях.

Это тоже могло быть хорошим знаком. Значит, не собираются его здесь долго держать.

Между тем полковник Грязнов, подполковник Яковлев, майор Софронов и опальный «важняк» Турецкий встречали гостей, приглашенных на светский раут. Для полноты картины не хватало только официанта с бокалами. Зал, вероятно, использовался для демонстрации кинофильмов, проведения больших совещаний и даже, может быть, как танцплощадка в праздничные вечера.

Дежурный офицер сходил на командный пункт аэродрома. Вернувшись, доложил:

— Вашему борту дано разрешение на посадку.

И тут же в зале появились два молодых человека. Один был плотный брюнет в черной строгой тройке. Другой — высокий блондин в светлых брюках и синем блейзере с золотыми пуговицами. Но в чем-то они были одинаковы. Это сразу обнаружилось, когда они представились:

— Алексей Попов, Министерство иностранных дел России.

— Джон Стейн, посольство Соединенных Штатов.

— Добрый вечер, господа, — приветствовал их полковник Грязнов.

— Арестованный доставлен? — спросил мидовец.

— Так точно, — доложил майор Софронов.

От рева мощных самолетных двигателей задребезжали узкие, давно не мытые стекла зала.

Все присутствующие невольно придвинулись к окнам, но они выходили не на летное поле, а на какие-то ангары в глубине аэродрома. Поэтому лишь по звуку можно было догадаться, что совершил посадку не истребитель, а какой-то тяжелый транспортный самолет. Двигатели затихли.

Минут через десять дверь зала открылась и в сопровождении дежурного офицера на пороге появились три человека в парадной форме нью-йоркской муниципальной полиции. Два здоровенных сержанта-негра, а между ними — высокая, изящная мулатка с выразительным лицом и ярко-зелеными, словно бы смеющимися глазами.

Она была в такой же форме, как и сержанты, но узкая серая юбка и серые туфли на тонком высоком каблуке делали ее похожей не на полицейского офицера, а на артистку мюзикла, исполняющую роль полицейского. Держалась она безукоризненно.

— Господа, разрешите представить: сержант Рэджинальд Харпер, сержант Ким Уэски, — сказала женщина.

Сержанты вытянулись по струнке и прищелкнули каблуками.

— Лейтенант Вильсон, начальник отдела по расследованию убийств Главного полицейского управления Нью-Йорка, — по-русски представила она и себя и тоже прищелкнула каблуками. И получилось это у нее превосходно.

— Мисс Вильсон, мы рады приветствовать вас в Москве, — обратился к ней Турецкий. —

Мистер Попов из российского МИДа. Мистер Стейн из посольства Соединенных Штатов, — представил он дипломатов. — А это мои коллеги: первый заместитель начальника МУРа полковник милиции Грязнов...

Кэт шагнула вперед и пожала Грязнову руку:

— Здравствуйте, полковник.

— Подполковник Яковлев, начальник отдела по расследованию убийств Московского уголовного розыска.

— Здравствуйте, коллега.

— Майор Софронов, начальник третьего отдела МУРа.

— Здравствуйте, командор.

— Следователь Турецкий.

Кэт слегка задержала его руку в своей и едва заметно усмехнулась.

— Здравствуйте, мистер Бонд.

— Предлагаю приступить к официальной процедуре, — предложил мидовец. — Приведите арестованного.

В зале появился Борзов в сопровождении двух спецназовцев.

— Вы требовали встречи с представителем американского посольства, — обратился к нему Грязнов. — Пожалуйста — мистер Стейн.

Но Борзов не сразу обернулся к американцу. Среди милицейских чинов он увидел Турецкого, и его загорелое лицо потемнело от бешенства. И на этот раз упустили. Ну что за страна! Что за проклятые ублюдки! Ничего не могут толком сделать. Ни за какие деньги! Нет, в этой стране невозможно работать. Такая страна вообще не имеет права на существование. Колония — вот единственная роль, которая для нее годится.

— Вы хотите сделать какое-то заявление? — спросил американский дипломат.

— Да. Я заявляю протест против моего незаконного задержания.

— Ваш протест принят нами к сведению. Намерены ли вы пожаловаться на грубое обращение с вами?

— Это заявление также принято нами к сведению.

— Я требую, чтобы мне объяснили, в чем меня обвиняют!

— Вы вправе выдвинуть такое требование, — невозмутимо подтвердил американец. — Как явствует из официального обращения правительства Соединенных Штатов к правительству России, вы обвиняетесь в убийстве американского гражданина, геолога из ЮАР Гарри К. Никитина, совершенном четырнадцатого июля сего года вечером на окраине пригородного нью-йоркского парка Пелем-Бей.

— Но это же полный абсурд! Я и есть американский гражданин, геолог из ЮАР Гарри К. Никитин. У вас в руках мой паспорт.

— Подлинность этого документа вызывает сомнения. Кто-либо еще может подтвердить вашу личность?

Борзов растерянно огляделся. Взгляд его упал на Турецкого.

— Сашка! Скажи им, что я — это я! А то они тут с ума посходили.

— К сожалению, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваши слова. Я не имел счастья быть знакомым с Игорем Константиновичем Никитиным и очень об этом сожалею.

— Как?! Мы же вместе учились в ЛГУ! Сам мне напомнил, как из-за Милочки Полторак дрались...

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я никогда не учился в ЛГУ и не жил в Ленинграде. Что касается Эмилии Георгиевны Полторак, то она была профессором кафедры философии Московского университета. В то время, когда я там учился, ей было около семидесяти лет. Не вижу причин, по которым мы могли бы из-за нее драться.

Представитель МИДа решил, что пора вмешаться:

— Господин Никитин, правительство Российской Федерации рассмотрело просьбу правительства Соединенных Штатов о передаче вас нью-йоркской полиции и сочло основания законными. С этой минуты вы передаетесь представителям американской стороны и на вас распространяется действие всех законов Соединенных Штатов. Позвольте, господин Стейн, вручить вам официальное решение моего правительства.

— Господин Попов, от имени правительства Соединенных Штатов благодарю вас за быстрое и положительное решение нашей просьбы.

— Ваша благодарность будет передана в соответствующие инстанции. Полагаю, официальная процедура закончена. Господа, честь имею.

И мидовец важно проследовал к выходу.

— Лейтенант Вильсон, примите арестованного, — распорядился Стейн.

— Есть, сэр.

По ее команде сержанты надели на Борзова наручники.

— Мистер Никитин, — обратилась к нему Кэт Вильсон, — по закону я обязана объяснить вам ваши права. Согласно первой поправке к конституции, вы имеете право на адвоката, вы имеете право отвечать на вопросы или не отвечать на них, но все, что вы скажете, может быть использовано против вас. — Она повернулась к сержантам: — Увести арестованного.

— Йес, мэм!

Дверь за сержантами и Борзовым закрылась.

Американский дипломат сделал общий поклон.

— Господа, желаю удачи!

И тоже вышел.

Кэт Вильсон с места не двинулась. Лицо ее сохраняло все то же официальное выражение.

— Господин полковник, — обратилась она к Грязнову, — от имени руководства нью-йоркской полиции прошу вас передать руководству МУРа и Министерству внутренних дел России благодарность за содействие в аресте особо опасного преступника.

— Ваша благодарность будет доведена до сведения руководства нашего министерства, — торжественно заверил Грязнов.

И тут они все громко, от души рассмеялись.

Стекла окон вновь тренькнули от звука набирающих обороты самолетных двигателей.

— Пожалуй, мне пора, — проговорила Кэт Вильсон. — Коллеги, я была очень рада с вами познакомиться. Жаль, времени у нас очень мало. Но, может быть, это не последняя наша встреча?

— Хотелось бы верить, — сказал полковник Г рязнов.

Они вышли проводить ее на летное поле. Возле трапа самолета с натовскими опознавательными знаками на борту Кэт крепко пожала руку Грязнову, Яковлеву и Софронову, а Турецкого коротко, порывисто обняла.

— Хай, мистер Бонд! До встречи в Гармише!

— Удачи тебе, Кэт, — ответил Турецкий. Самолет вырулил к взлетной полосе, взревел двигателями, и уже через несколько минут его бортовые огни растаяли в темноте.

— Ну вот и все, — как бы подвел итог Грязнов.

Они отпустили машины сопровождения и «рафик» со спецназовцами, а сами загрузились в удобный, просторный джип.

Ехали молча. Говорить никому почему-то не хотелось. Лишь когда впереди показались огни кольцевой, Яковлев взглянул на часы и отметил:

— На все про все — три часа сорок минут. Грязнов подтвердил:

— Все-таки умеем, когда захотим.

— Когда очень захотим, — уточнил Турецкий.

«Новая Россия»:

«Последняя сенсация века. Наш корреспондент открыл на Таймыре несметные запасы богатейшей никелевой руды... »

«Коммерсантъ дейли»:

«Нет ни малейших сомнений в подлинности документов, переданных в редакцию нашей газеты журналистом Б. Александровым. Важнейшее геологическое открытие, сделанное четверть века назад, означает сегодня полную революцию во всей никелевой промышленности России и кардинально меняет ситуацию на рынках цветных металлов во всем мире... »

«Экономический вестник»:

«Странный тендер — больше не тайна. Сенсационные архивные документы, публикуемые нами сегодня, позволяют с уверенностью предположить, что в конкурсную борьбу за лицензию на право разработки Имангдинского месторождения вступят крупнейшие банки и финансовые структуры не только России, но и всего мира... »

«Экономист»:

«Из аутсайдеров в лидеры всего за одну ночь. После публикации документов об Имангдинском месторождении медно-никелевых руд концерн «Норильский никель» превращается в один из флагманов российской промышленности. Кажется, это первый в истории постгорбачевской России случай, когда возрождение важнейшей отрасли цветной металлургии не потребует ни пенса из бюджета страны, но, напротив, станет стабильным и масштабным источником поступления в казну России столь необходимой ей твердой валюты... »

Из телеграммы агентства «Интерфакс»:

«Ажиотаж, который царил сегодня в операционных залах Московской товарной биржи с первых минут ее открытия, не имеет аналогов в истории финансов новой России. За первую половину дня курс акций концерна «Норильский никель» вырос в 94 раза, а к концу торговой сессии — более чем в 120 раз. Характер заключаемых фьючерсных сделок свидетельствует о том, что ведущие брокеры ожидают дальнейшего значительного повышения курса...

Как сообщили нам в Госкомимуществе, подано уже более двадцати заявок от крупнейших холдинговых компаний на участие в конкурсных торгах за право разработки Имангдинского месторождения никелевых руд. Максимальную стартовую цену предложил Народный банк — 600 миллионов долларов. Но чтобы выиграть тендер, Народному банку придется выдержать самую серьезную конкуренцию с «Менатепом», Альфабанком, Мост-банком и другими. Эксперты не исключают возможности, что лицензия на разработку Имангды будет продана не меньше чем за миллиард долларов... »