Они не совершили ничего противозаконного, эти мерзавцы. Просто подъехали к Нинкиной школе на «крутом» джипе, сверкнули перед носом девчонки красными с золотом «корочками» Генеральной прокуратуры и представились сотрудниками Александра Борисовича Турецкого. Тут же ей был вручен красивый плеер и несколько модных дисков, в качестве подарка от отца. Трудно было не поддаться искушению прокатиться на шикарной машине, да еще на глазах у школьных подруг.

И Нинка, прекрасно зная, что в машину к веселым дяденькам садиться нельзя ни в коем случае, тем не менее забралась в джип.

– А где папа? – не забыла все-таки спросить.

– Он выполняет одно очень важное задание, – ответил один из парней. – Но если он пораньше освободится, то обещал подъехать туда, где мы будем.

– А где мы будем? – продолжала допытываться дочь «важняка».

– Мы думаем, ты не будешь возражать, если мы все вместе заглянем в «Баскин-Роббинс» на Кутузовском проспекте? Съедим чего-нибудь вкусненького, а потом отвезем тебя домой, тем более что там и недалеко.

Нинкины глаза вспыхнули от предвкушения. Совсем как взрослая, вполне самостоятельная особа. И молодые люди старательно поддерживали в ней эту ее «самостоятельность». Она сама выбрала себе и легкий обед, и мороженое на сладкое, и апельсиновый сок, который прямо на ее глазах выдавили в высокий стакан. Словом, все было просто замечательно. Если бы еще не надо было делать на завтра уроки… Вот эта суровая необходимость тяжким грузом висела на Нинкиных плечах, мешая ощутить полноту счастья.

Папа так и не сумел выбраться к дочери, видно, действительно был очень занят. Правда, Нинка несколько раз порывалась позвонить ему, но молодые люди отшучивались, объясняя, что Турецкий в настоящий момент не на работе, а в другом месте. И звонить туда нежелательно.

Вот так и завершился день. Нинку привезли домой, в смысле на квартиру маминой подруги, улетевшей в Америку. Все-то знали эти парни. И что Александр Борисович частенько в последнее время ссорился с мамой. И что разъехались они, скорее всего, ненадолго. Нинка нуждалась в сочувствии, и она его получила. Все будет хорошо. С тем они и расстались.

Мамы дома еще не было, и самостоятельная дочка уселась за уроки.

Услышав издевательский смех, Турецкий прямо-таки озверел.

– Слушайте, вы, хмыри! Чего вам неймется?

– Сам ты хмырь, «важняк»! Смотри-ка, разнервничался даже! Давай-ка позвони дочке и спроси, где она сегодня была и чего делала. Это тебе просто еще одно напоминание. Второй звоночек, так сказать.

– Где она? – заорал Турецкий.

– А где ж ей быть? Дома. Уроки делает. И новый плеер слушает, который ей сегодня подарили от твоего имени. Так что учти, за тобой должок, «важняк»! Но мы готовы тебе его, так и быть, простить, если ты сделаешь то, что мы от тебя требуем.

– Ну вы, подонки…

– А будешь ругаться, мы в следующий раз не отпустим ее, а кое-чему научим. В компании, понял? И жену твою Ирину Генриховну тоже с собой прихватим. На ужин пригласим в какого-нибудь «Дохлого осла». Ей нравится атмосфера, и мальчики там тоже ничего. Черненькие! Уж они постараются, чтобы твоя супруга, «важняк», выглядела в самом лучшем виде, понял, падла? А дочурке твоей, считай, сегодня повезло.

– Ох и достану же я вас! Ты, сволочь, обязательно пожалеешь о своих шуточках…

– Ну-ну, ты на себя-то не бери, не надо. И кто кого достанет, это мы еще посмотрим. Так что запомни. Это был тебе второй звонок.

И Турецкий услышал короткие гудки.

Вне себя от ярости Турецкий немедленно стал звонить Ирине. Она уже была дома. И всякая приветливость из ее голоса немедленно исчезла, едва она поняла, кто звонит. Такая резкая метаморфоза еще больше разозлила Турецкого. Но он боялся сорваться. Поэтому заговорил ледяным тоном, как он иногда умел. В прежние времена Ирина очень не любила, да и, откровенно говоря, побаивалась этого тона. Но то было прежде, не теперь.

– Нинка не рассказывала тебе, где и с кем сегодня была?

– А какое это имеет для тебя значение?

– Я повторяю вопрос! Спроси и затем перезвони немедленно мне.

– Черт знает что… – Видимо, она швырнула трубку.

Он не стал дожидаться звонка от супруги. Он хлопнул дверью и несколько минут спустя уже мчался на своей «шестерке» в район метро «Багратионовская», на квартиру Ларисы.

Когда он приехал, допрос Нинки уже завершился. Ирина ничего не могла понять: какие-то незнакомые люди, плеер еще этот, джип, обед в кафе… Слишком много разрозненной информации, из которой пока она могла сделать лишь тот вывод, что Нинка действительно рисковала, садясь в чужую машину. И ведь сколько раз нужно втолковывать! Все одно и то же!

Ну, разумеется, дочка десятилетним своим умишком понимала, что совершила серьезный проступок. Но ведь все же закончилось благополучно! А девчонки наверняка ей смертельно завидовали: та-акая машина! Опять же и уроки она успела сделать. И «отцовский подарок» ей очень нравился. Не станут же взрослые теперь отнимать его у нее? Это было бы просто верхом несправедливости.

Отец пожелал еще раз подробнейшим образом выслушать дочь. Она рассказывала, а сама снова и снова переживала такой насыщенный интересными событиями день.

Они, конечно, будут в оставшиеся три дня напоминать ему о себе. И во что выльются эти «напоминания», предугадать было невозможно. А угроза была слишком реальной, чтобы от нее отмахиваться. Значит, надо срочно изолировать от бандитов семью. Вот, собственно, с этой целью и мчался сюда Турецкий. Зная наперед, что Ирка ни за что не захочет куда-то уезжать, от кого-то прятаться. Ее упрямство известно. Надуется – танком не сдвинешь! А надо…

В принципе-то он знал, что надо делать. Идеальный вариант – отправить жену и дочь в те же Сочи. Есть там у Славки одно тайное жилище. Он, кстати, мог бы уговорить Ирину уехать на недельку, но вряд ли захочет. А Ирина, в свою очередь, наверняка не станет принимать благодеяние из рук Грязнова, поскольку всегда считала и считает, что именно он и есть главный совратитель ее уже бывшего супруга. Они хоть заявление о разводе пока не подали, но как-то все шло к тому. Ну а эпизод с «Дохлым ослом» вообще ни в какие рамки не лез. Однако обсуждать все эти проблемы в присутствии дочери было бы крайне непедагогично, это понимали оба.

Итак, выслушав Нинку, Турецкий отправил ее спать. А с Ириной они прошли на кухню, чтобы наконец-то поговорить.

Весь вид Ирины Генриховны указывал на то, что она защищаться не собирается, а вот нападать – самое милое дало!

– Сядь, выслушай и постарайся какое-то время не перебивать меня. Я хочу, чтобы ты поняла ситуацию, в которой волею обстоятельств мы все оказались.

– Hе знаю, правильно ли утверждать «мы»! Ты – другое дело. Ты вечно вляпываешься в разные темные истории, это ты…

– Утихомирься, я, ей-богу, не займу у тебя много времени. Ты поняла, что сегодня произошло?

– А что я должна понимать?! Какие-то твои приятели…

– Это никакие не приятели, а самые настоящие бандиты. И они показали, что похитить Нинку им ничего не стоит. Так же, впрочем, как и тебя. Им же известно, что ты была в этом чертовом осле!

– Не ври, Турецкий. Ты просто меня хочешь испугать, а я все равно не боюсь, потому что…

– Я не пугаю. И это очень серьезно. Они выставили мне условие. Довольно жесткое. Если я его не выполню до ближайшей же субботы, может произойти непоправимое. Это хоть понимаешь?

– Турецкий, мне уже порядком осточертело вечное твое вранье. Попробуй хоть раз обойтись без лжи. Говори прямо: чего они от тебя требуют? И потом, при чем здесь мы с Нинкой? То, что мы официально еще не в разводе, ни о чем не говорит. Сделать этот акт – проще пареной репы. А поскольку мы не имеем к тебе отношения, то есть, по существу, стали чужими людьми, на кой дьявол мы им сдались? Не понимаю. Так чего хотят-то? – Господи, сколько презрения было заложено в самом простом вопросе!

– Всего ничего! Чтобы я навсегда покинул прокуратуру! Вот чего…

– И ты-и?…

– Что – я?! – взорвался Турецкий.

– Все-таки я никогда не думала, что ты способен жертвовать своей семьей ради какого-то… Ты же просто отпетый негодяй, Турецкий! Ты же… – Схватившись обеими руками за голову, она смотрела на него странным, полубезумным взглядом. – Ты способен жертвовать?…

– Прекрати, Нинка услышит. Рано ей обсуждать действия своих ненормальных родителей. Короче, я так решил. Завтра же вы улетаете из Москвы. В Сочи, куда угодно, но чтоб неделю и ноги вашей здесь не было. Это, если хочешь, приказ!

Она захохотала – нервно и с надрывом. Еще мгновение, и из глаз ее могли хлынуть ручьи слез. Истерика…

– Ты больной, Турецкий! Кто ж это меня отпустит? Думай, что говоришь! И у Нинки – школа!

– Я дам вам денег и адрес, по которому вы поселитесь. Уверен, что там вас они не достанут. Все, вопрос обсуждению не подлежит.

– А теперь ты слушай. Приказывать ты нам не имеешь права. А бандитам своим можешь передать, что охотиться на нас у них нет никакого смысла. Общаться с тобой мы не собираемся, выполнять чьи-то условия – тем более.

– Хорошо, – спокойно сказал Турецкий, – если тебе твоя дурная башка совсем не дорога, твое личное дело. Но Нинку я сам отправлю в такое место, где буду за нее полностью спокоен. Не думал я, что ты способна вести себя как глупая напыщенная гусыня!

– Это я – гусыня?! – взвилась Ирина. – Я – глупая гусыня?! А сам ты знаешь кто?

– Круглый болван, потому что зря трачу время. А надо вас взять обеих в охапку и дать пинка под зад, чтоб вы не бесились!

– Так возьми! Возьми!

– И возьму! – с угрозой отмахнулся Турецкий. – Еще как возьму! Не обрадуешься! Все, наш разговор закончен. Или ты летишь вместе с Нинкой, или тебя похищают уголовники, и в их руках тебе мало не покажется. Завтра у нас четверг. Хорошо, добавлю вам один день – на всякие формальности. Билеты принесут. Летите в пятницу. Первым же рейсом. Возьмите только самое необходимое. Я заеду за вами.

Турецкий поднялся.

– Погоди, – заторопилась Ирина, – мы же так ни о чем не договорились!

– Ошибаешься, договорились. Постарайся завтра вести себя по возможности осторожно. Один всего день! Неужели так трудно?!

– Уезжай, Турецкий! – Ирина потерла виски ладонями. – У меня от тебя голова безумно разболелась… Я только теперь понимаю, какое это проклятие – быть женой «важняка»! Но – хватит! У меня больше не осталось сил. Разбирайся сам со своими бандитами, а нас оставь наконец в покое. Ладно, я оформлю, как больничный. И не дольше недели! Это мое жесткое условие. Не знаю, зачем я соглашаюсь?…

– Лучше отдыхать, чем лежать в гробу.

И тут не выдержало сердце Ирины: она неожиданно разрыдалась – взахлеб, с подвываниями. Прорвалось наконец.

Турецкий сел с нею рядом, стал гладить ладонью ее макушку с тугим узлом тяжелых волос. Она было дернулась, пытаясь отстраниться, но он покрепче прижал ее к себе, и она покорилась. Рыдания перешли во всхлипывания, потом и это стихло.

Теперь в ней уже ничего не осталось от стервы, которая и противоречила исключительно из чувства противоречия. Если он говорит: белое, значит, черное! И все! Ирина напоминала беззащитного, обиженного ребенка, которого так хотелось пожалеть! Как та же Нинка, которая в свои десять лет прекрасно все понимала, но просто чувство опасности в ней не было развито. Весь мир ей казался радостным и ярким событием, которое ничто не может омрачить. Плохо, конечно, что родители стали часто ссориться, но есть и в этом свои плюсы. Они хоть и ругают ее, но любят.

Турецкий заметил, как шевельнулась занавеска на кухонной стеклянной двери. Показал Ирине. Та взглянула и улыбнулась: ну конечно, как же не подслушать, чем у взрослых кончится весь этот базар? Кажется, все обошлось. И ругать больше не будут, и провинность не представлялась такой уж страшной, чтоб так долго попрекать ее непослушанием.

Турецкий наконец почувствовал, как он устал. Посмотрел на притихшую жену. Спросил:

– Я поеду, наверное?

– Поступай, как считаешь нужным. Не знаю, как я Нинку буду срывать с занятий в конце учебного года?… Да и у самой…

– Ну уж постарайтесь как-нибудь перетерпеть, девочки мои.

– Да, видно, придется, – вздохнула Ирина. – Ладно, пойду ее уложу. А то ведь так и будет стоять под дверью… Слушай, Шурик, – назвала его как встарь, в молодости, – а что это за плеер? В чем смысл?

– Политика кнута и пряника. Опять же у ребенка возникает доверие к добрым дяденькам. Ну ладно, забирать-то не будем. Радуется, ну и пусть радуется. С паршивой овцы хоть шерсти клок…

– Ты меня прости. На нервах, сам понимаешь… И про Семена не бери в голову.

– Это какой? Тверской, что ли? Да не могу я его к тебе ревновать! Ирка, ты же замечательная женщина! А он… ну просто нет слов…

– А я про что? Противные мы стали, Шурик… Эгоисты.

– Может, вернем?

– Может, и вернем… Ну давай шлепай, а то я вся рассиропилась.

– Это плохо?

– Не знаю… Но за Нинку я испугалась. А ты – тоже? Или у тебя весь испуг криком выходит?

Ох Ирка! Ну не может она обойтись без своих колкостей!

– Криком – тоже, – сознался Турецкий.

– Ну ступай целуй дочку и уходи.

– А жену?

– В аэропорту. Перед отлетом. Если настроение будет.

– Я подожду, – вздохнул и Турецкий.

Кончилась среда. А в голове по-прежнему никакой ясности. И сплошные расстройства. От эстакады у метро «Багратионовская» его нагло «повели». Красная девятка села «на хвост» и уже не отставала. До самого «Парка культуры» на Зубовской. А на Фрунзенской набережной «девятка» отстала. Словно проследила, куда едет «важняк», и успокоилась: домой, куда же еще!

Турецкий подумал, что всю ночь они вряд ли станут дежурить. Тем более что на четверг он наметил себе одно важное мероприятие. И вовсе не хотел, чтобы за ним катались бандиты.

Суть же заключалась в том, что Турецкому не давал покоя второй фигурант из прошлого, Эдичка Однокозов. Вполне возможно, что в этой встрече смысла было не больше, чем в случае с Юшмановым. Благополучный человек, все при нем, никаких прошлых проблем. А может, все как раз наоборот. И у Турецкого, пока он ничего не знал о судьбе Эдика, Эдуарда Терентьевича, было неспокойно на сердце. Если ты можешь хоть частично загладить свою вину, то почему бы так не сделать.

Сергей обещал помочь с адресом Однокозова, Александр взглянул на часы и подумал, что звонить вроде бы еще не поздно.

– Это я, дружище, – сказал он в трубку. – Извини, если надоедаю.

– А, Саша? Я звонил тебе на службу, но трубку не брали. И я продиктовал адрес Эдьки секретарше Меркулова. Для тебя. Если хочешь, могу повторить… куда-то я его уже задевал, посмотрю… А ты, значит, не отказался от мысли облагодетельствовать человечество?

– Какое там благодеяние! На душе муторно.

– Это бывает. Вот, записывай. Есть на чем?

– Запомню.

– Ну валяй. Деревня Бушарино, Старицкий район, Тверская область. На собственном транспорте добираться часов около трех. Я там не был. Это он сам мне когда-то рассказывал. Найдешь, передай привет. Ну пока. Да, слушай, Саша, а ты уходить из Генеральной не собираешься?

– Откуда вопрос?

– Да так… Как говорится, народ интересуется.

– А что за народ, если не секрет?

– Разный, – неохотно ответил Юшманов. – Ты смотри, если чего, я мог бы тебе поспособствовать…

– В каком плане?

– С трудоустройством. А то чего-то мне твое настроение не очень нравится. Имей в виду. Кто с нами открыт, с тем и мы…

– Спасибо, буду иметь в виду… – И, спрятав телефонную трубку в карман, подумал, что уж от Сергея Юшманова он никакой помощи не примет. Хотя вполне возможно, что человек предлагал от чистого сердца.

Нет, но как ловко они обкладывают его со всех сторон! Слухи, недомолвки, народ, вишь ты, интересуется!… Но ведь мы – тоже народ? И нам интересно…

Турецкий набрал номер «мобильника» Дениса Грязнова.

– Алло, Дениска, твой клиент звонит. Ты не спрашивал, что было в кофе?

– Ах, это ты, дядь Сань? Конечно, спрашивал. Анализ еще утром делали. Ты был прав, поскольку в чашке обнаружились следы лошадиной дозы клофелина. Знаешь такой препарат? Отрубает начисто сознание. А потом ты можешь делать с «тепленьким» что угодно, вплоть до… Интересно?

– Ну я так и сказал.

– Кому?

– Да этой самой даме, которая прямо-таки рвалась ко мне в гости. Но я не рискнул. Хватит одного раза.

– Смотри, какая баба-то настырная! А что, дядь Славе ты не захотел ее сдать?

– Дядь Славе, Дениска, сейчас не до сук, все три слова раздельно. Понял?

– Значит, месть отменяется? Ну ладно.

– И ничего не ладно. У меня к тебе еще один вопрос. Есть мужичок, которому ты мог бы поручить слетать в Сочи на недельку и походить за Ириной Генриховной и Нинкой? Тут, понимаешь, события несколько форсируются, а я хотел бы быть за них спокойным. Неделька, не больше.

– Ну почему же! Есть у меня один симпатичный новичок. Незасвеченный. Но – наш человек. Билет, дорога, проживание и тому подобное. Если со средствами трудно, могу обождать.

– Да нет, деньги-то есть. Но хотелось бы, чтобы Ирина ни о чем не догадывалась. Она ж у меня баба взбалмошная. Учудит еще чего-нибудь…

– Сделаем, дядь Сань. Когда надо?

– Да я хотел их отправить прямо с утра в пятницу. Билеты там заказать, то, другое. Я на Славкиной базе хотел их поселить.

– Нормальное дело. Так давай завтра с утра и решим.

– С утра пораньше я должен отвалить из Москвы. По одному делу. А вернусь либо поздно вечером в четверг, либо совсем рано в пятницу.

– Давай в пятницу.

– Договорились. А Славку я хотел еще попросить, чтоб там встретили. Во избежание, понимаешь?

– Ноу проблем, дядь Сань.

Выехав в центр, Турецкий вспомнил еще об одном своем решении, которое принял после разговора с Юшмановым. Который, в свою очередь, как теперь казалось, был уже бог весть когда, может быть даже в прошлой жизни.

Ему надо было для начала хотя бы связать две ниточки, которые тянулись от Сергея Юшманова и Георгия Дмитриевича Остапенко. Была, конечно, такая возможность, но этой возможностью Турецкий предпочитал без личного разрешения Меркулова не пользоваться. Хотя вполне мог бы и не спрашивать. Но… порядок есть порядок, даже когда он тебе и не очень нравится. Не надо переходить за грань…

Турецкий резко свернул с Садового кольца на Малую Бронную и, покрутившись вокруг Патриарших прудов, по заставленным автомобилями Патриаршему, Козихинским, Ермолаевскому и Мамоновскому переулкам, отметил в конце концов, что «хвоста» за ним нет. Теперь можно было приткнуться где-нибудь в темноте и заняться делом.

В записной книжке он отыскал нужный телефон и набрал номер.

– Богаткин слушает, – услышал он низкий голос.

Владлен Петрович Богаткин, ставший недавно генералом Федеральной службы безопасности, получил-таки первую свою звезду. Он был одним из руководителей в Четвертом департаменте. Замначальника Управления по контрразведывательному обеспечению МВД, Минюста и МЧС.

– Здравствуй, Влад, – мягко сказал Турецкий, – я тебя, случаем, не оторвал от серьезного дела? От телевизора, другого чего?

– А кто это? – воскликнул Богаткин. – А, узнал! Борисыч, ты, что ли? Сто лет, сто зим! Какими судьбами? Неужто нужда? Так ты погоди денечек, меня твой дружок тут уж сто раз обзванивал, что в пятницу у вас там намечается событие! Вот и встретимся! И поговорим по душам! Не возражаешь?

– Напротив, буду рад видеть. Я ж тебя еще и с широким погоном толком не поздравил. По телефону – это разве дело?

– А вот и будет дополнительный повод! – обрадовался Богаткин. – Ну а вообще какие дела?

– Да понимаешь, есть у меня один вопрос. По службе. Но я не настаиваю, Влад, ты ж меня знаешь. Можно, так спасибо, а если чего такое, то одну минуточку!

– Да уж говори, не тушуйся! – поощрил Богаткин. – Уж кому-кому, а тебе, Борисыч! Спрашиваешь!

– Был у вас в системе такой генерал Остапенко. По-моему, Георгий Дмитриевич. Может, тут какой-то стороной и его касается, а может, и нет, я, честно, не знаю. Пока. И убийства имеются, и прочие темные делишки. Банковские проблемы и прочее, как всегда, говна хватает, – засмеялся Турецкий, чтобы подчеркнуть не особую важность проблемы. – Вот бы мне и узнать насчет его «выходов». Копнуть маленько в биографии, где можно, сам понимаешь. Секретные ваши дела меня не колышут, как говорит моя дочка.

– А как твои, кстати?

– Да нормально… Конфликт у него был, понимаешь ли, с неким Кармоковым. Не слышал такую фамилию?

– Кармоков? С Кавказа, что ль?

– Вполне возможно, если Рафиком зовут.

– Ох ты остряк, Борисыч! – захохотал Богаткин. – Ну и чего тебе они? Говори правду, на хрена тебе чужая головная боль?

– Даже не в них дело. Наши парни сильно пострадали. Концы теперь ищу.

– Черт его знает, – неуверенно сказал Богаткин. – Что-то я вроде слышал… Не помню. Давай, Борисыч, я кое-что… это… Помнишь, как пели в лучшие годы? Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет? Ну, мы его тогда соответствующим образом, ага? Так что давай до пятницы, а там встретимся! Нет возражений?

– Буду только рад, искренне говорю.

– Ну и ладушки! Привет твоим!

– И ты кланяйся…

А ведь как-то неуверенно заговорил новоиспеченный генерал… Странно, что и Славка его к себе пригласил. Они вроде бы особо и не дружили. Хотя в работе общей несколько раз пересекались. Особенно когда в неожиданных фигурантах иностранцы ходили. Влад был по этой части. Его Косте сам Коптев когда-то рекомендовал, бывший замдиректора службы. А у Коптева заслужить дельную характеристику немалого стоило. Но… все меняется, и не всегда, как замечено, в лучшую, то есть желательную, сторону. Поглядим, однако.

Турецкий теперь раздумывал, что делать и куда ему ехать. Честно говоря, надоели все. Почти без исключения. Нервы еще эти, устал от суеты. Верно сказал когда-то султан, у которого визирь дуба дал, поскольку переутомился, поставляя своему обожаемому султану все новых и новых баб. А он, собственно, и не удивился, он просто констатировал сам факт: помирают-то не от баб, а от суеты. Меньше бы суетился – дольше прожил.

Кстати, этот мудрый совет очень подходит тебе, друг Турецкий. Пора задуматься. Все говорят: пора. Даже Сережа Юшманов – и тот.

Последний телефонный звонок сегодня еще, хотя уже стремительно приближалось «завтра», Александр Борисович, не трогаясь с места, сделал Вячеславу Ивановичу Грязнову. Поскольку – нужда.

Услышав его голос, Грязнов-старший изумился:

– Саня, что с тобой?! Ты посмотри, который час! И что, еще ни в одном глазу?! Ты, часом, не заболел?

– Шутки у вас, однако, генерал, – пробурчал Турецкий. – Мне с тобой обязательно посоветоваться нужно.

– Ну так в чем же дело? Я жду!

– Но мне завтра очень рано ехать… Далеко, Славка. Верст триста.

– А кто ж тебя заставляет нагружаться на сон грядущий? Я лично таких варваров не знаю. Ты из дома, что ль?

– Нет, в пути.

– Ну так давай заворачивай. И обсудим, и рассудим, и посадим, если потребуется…

– Уговорил, еду.

– Давно бы так!

Турецкий не понял сразу, что случилось с квартирой Грязнова. Создавалось ощущение, что по ней прошел шквал и вымел за окна, за стены все то, что делало квартиру жильем, в котором обитал нормальный живой человек. Со своими привычками, заморочками, пагубными пристрастиями, наконец. Теперь же ничего этого не было.

– Ты переезжаешь? – спросил Александр первое, что пришло в голову.

– Зачем? – удивился Грязнов. – Наоборот, впервые обустраиваюсь по своему вкусу.

– Что-то я этого, старик, не заметил… – усомнился Турецкий. – А спать ты будешь на полу? Или циновки приобретешь? Я тут как-то видел на рынке, по-моему Пражском, симпатичные такие циновочки. Тоненькие, изящные, одноместные. Но если их сложить, можно сделать и двуспальное ложе. Ты как?

– Гы-гы-гы! – обрадовался розыгрышу Вячеслав. Ему показалось, что Саня осуждает его всерьез. И поэтому поспешил объясниться: – Ты понимаешь, я задумал небольшую перестановку. Все старье – вон! Шкафы, диваны – долой! Ну, помнишь, как я вам с одной дамочкой большой палас предоставил? И вполне же хватало! Так что ж мы теперь, совсем совесть, что ли, потеряли? Где скромность? А? Я тебя спрашиваю!

– Ну правильно, зачем столы и стулья, когда удобнее есть на полу. А спать – на унитазе! Его-то хоть не ликвидировал?

– Обижаешь, Саня. Без него – как же? Но теперь у меня не простой, а…

– Лежачий, что ль? – серьезно спросил Турецкий и безнадежно махнул рукой: все ему стало ясно. Славку полностью захватила новая лихорадка. Так нередко нынче случается. Вот купит человек себе в кои-то веки какой-нибудь там «мерседес-бенц», а потом подумает и говорит, что придется, видно, и квартиру менять. Жить в старой непрестижно. Где ж это Александр недавно слышал? У кого? Вспомнил ведь! Это ведь Серега Юшманов пребывал в изумлении, как это «важняк» Турецкий, таскающий на плечах генеральские погоны, ездит на «шестерке», а живет по-прежнему в двухкомнатной квартире! Бред, да и только! Не хотел верить.

Значит, и Славки коснулась эта болезнь. Обои менять, на худой конец, унитазы переставлять, мебель тащить на помойку и обзаводиться чем-то новым, модным…

– Ты не понимаешь, Саня! – словно завороженный своими новыми идеями, которых у него было, скорее всего, видимо-невидимо, убежденно возражал Грязнов. – Ты не можешь оценить весь блеск мысли!

Ну точно. Идея, как шлея под мантию тому монарху…

– И мне тут твой дельный совет будет как нельзя кстати, – настойчиво уверял Грязнов. – Вот давай пройдемся по квартире… Вообще-то я хотел было поменять ее, но кое-кто отсоветовал. Наверное, пока правильно. Не надо сверх меры, хотя, я скажу тебе честно, примеров уж вполне достаточно, так что никого они и шокировать не будут. Но я же замыслил поставить здесь бильярдный стол! Настоящий, Саня! Классику! С мраморной доской под сукном, представляешь? И шары – по заказу! Тебе будет специально подарен персональный кий работы… а, хрен с ним, забыл я фамилию этого мастера. Известный, Саня! У-у, куда нам! Так вот, ты мне скажи, друг ты мой замечательный и верный… куда будем ставить наш стол? В какую комнату? В большую или поменьше?

– А ты размеры хоть прикидывал?

– Прикидывал, Саня! Я даже скажу тебе, тайком одного дизайнера позвал. Посоветовался, и мне его рекомендовали. Знаешь, у кого помещение оформляет? Скажу – не поверишь! А ко мне – с полным уважением. Ну вот…

Из Грязнова будто сам по себе выпустился воздух. Скачало его как бы. Что это, не понял Турецкий, розыгрыш Славкин очередной, что ли? Но квартира-то была практически пустой, вот в чем дело!

– Ты на стены не смотри, к послезавтрашнему дню здесь будет все новое. Двери мы снимем и накроем один общий и длинный стол вот таким углом, чтоб много народу поместилось. Знаешь, сколько наедет? Я как подумал, чтоб кого-нибудь не обидеть, так у меня в глазах темно стало! А что делать, Саня? Жизнь – такая штука подлая… Да, прости, ты же чего-то у меня спросить хотел! Говори. Потому что мы обязательно решим с тобой, где будет отныне стоять бильярдный стол. Я думаю, все-таки в большой комнате. Под огромным таким абажуром. Я уже заказал. Ну каприз у меня такой, Саня! Так чего ты говоришь?

Вообще– то за всем этим треском и шумом у Турецкого как-то пропало желание советоваться с Грязновым. Но этого нельзя было не сделать, потому что и квартира в Сочи принадлежала ему, и встретить, и охрану обеспечить должен был все-таки Славкин человек. Ну да, у него намечается такой, понимаешь, праздник, а тут ты со своими заботами… Нехорошо, конечно. Неуместно. Но -надо.

– Понимаешь, Славка, мне нужно срочно Ирку с Нинкой отправить подальше. Есть причины. Надо. Я думал скрыть их на какое-то время у тебя, в Сочи. Ну, помнишь, на той, где мы однажды уже отлеживались?

– А-а, там? – скучным голосом, как о самом неинтересном в данный момент, спросил Грязнов. – Ну почему же… можно, наверное… А что, это все так срочно?

– Слава, если бы не срочно, я бы не просил.

– Ну раз просишь, что поделаешь… А когда?

– Сегодня среда, завтра у меня целый день одно важное дело, а послезавтра, в пятницу, прямо хоть первым же рейсом отправить. Мне и Дениска помощь обещал. Есть у него, говорил, паренек, который сможет присмотреть, чтоб с ними ничего худого не случилось.

– Ну раз ты уже все продумал, так какой разговор? В пятницу? Давай в пятницу. Сколько брать билетов-то? Сам полететь с ними не желаешь?

Что– то неприятное послышалось в словах Грязнова. Турецкий не мог понять что, но почудилась скрытая насмешка.

– И желал бы, так не смогу… – сухо ответил Грязнову. И подумал еще, что в другой обстановке спокойно бы доверил Вячеславу свои тайны и заботы. Но – не сейчас. И ему, Грязнову, это меньше всего нужно, да и перевешивать на чужие плечи свой груз – последнее дело.

– Значит, договорились, – заторопил его Славка, – пойдем смотреть, где лучше!…

Затем Грязнов таскал друга по пустым комнатам и пояснял, где что будет стоять – какие столы, ложа, другие предметы обстановки, где расположатся светильники, какого тона наклеют обои, – но все это, естественно, после большого обмыва, как называл Грязнов свой праздник. Чтоб обмыли, погуляли, почувствовали себя свободно, а когда разошлись, их место заняли те, кто оборудуют квартиру по своему мудрому разумению. Одним словом, начать и… кончить. Все еще впереди.

Было уже поздно. Турецкий решил каким-то образом перекантоваться сегодня у Славки, чтобы пораньше выехать в Тверь, будь она неладна. Ему уже казалось, что он замыслил нечто совершенно ненужное, а главное – абсолютно бесполезное. Но решил довести в любом случае дело до логического конца. Даже если и постигнет неудача.

Грязнов разошелся в своей фантазии, рисовал новые и новые картинки. Как он попытается договориться с соседкой и купит ей двухкомнатную квартиру, а сам соединит ее две старые комнаты со своими тремя, и тогда действительно будет где по-настоящему разбежаться.

Но при этом он как-то пытливо поглядывал на Турецкого, словно хотел о чем-то спросить, однако не решался, поскольку любые вопросы вытесняли собственные фантазии, от которых он и фонтанировал без передышки.

Турецкий устал. И слушать, и поддакивать надоело. Настроение почему-то испортилось. Славка предложил маленько выпить, но Александр отказался: дорога предстояла дальняя.

– Да на кой черт тебе вообще понадобилось мчаться куда-то ни свет ни заря? – не хотел понять его Грязнов. – Плюнь, Саня! Давай завтра отправим твоих, а в пятницу… ну, ты ж сам знаешь, какая у нас в пятницу программа! Напряженнейшая! Надо хорошо подготовиться!

Потом, увидев, что Турецкий просто уже засыпает на ходу, Вячеслав притащил из чулана две раскладушки, пару пледов и предложил, так и быть, ложиться спать. Завтра день тоже трудный!…

Поспав не больше трех часов, Турецкий проснулся и сразу поднялся, потому что спал не раздеваясь. Полусонный Славка, разбуженный его возней, не преминул похвастаться новым оборудованием своего сортира. Но Турецкий не впечатлился японской техникой. Плевать ему было, вода журчит – и ладно.

Уходя уже, напомнил Грязнову о его обещании заказать билеты по своему ведомству, чтоб лишний раз не светиться. Обиженный невниманием к его унитазу, тот буркнул, что по сто раз ему напоминать не надо, сказано, чтоб к пятнице, с утра, вот так и будет. И зевнул, укладываясь на свою раскладушку и предоставляя Турецкому право самому покинуть его квартиру. Слишком рано, чтобы провожать. Да и не нужны никому эти идиотские ритуалы. Поднялся ехать, так и «ехай себе»!…