Только оказавшись в шумной и безалаберной компании, Турецкий действительно почувствовал свое одиночество.

Всем было отчего-то весело, ему – нет. Практически всех присутствующих мужчин он знал, большинство женщин – нет. В тысячу первый раз обсуждать с каждым вновь прибывающим гостем замечательные качества джипа «мерседес-бенц», стоящего во дворе, у подъезда, где сам хозяин встречал приезжавших, демонстрировал свой новый замечательный автомобиль, понуждая сделать хотя бы один круг по двору, чтобы почувствовать… что почувствовать – понятно, было уже неинтересно. И даже скучно. Больше того, тоскливо.

Сам Вячеслав находился уже в легком подпитии. Увидев приехавшего на служебной машине, которую он тут же и отпустил, Турецкого, Грязнов завопил так, будто не виделись по крайней мере полгода:

– Саня! Ну наконец-то! Умница! Самое время! А то мы с теми, кто прибыл пораньше, пропустили по маленькой, и я, как видишь, теперь демонстрирую тут! Ну как, а? Здорово?

Он почти силком заставил Турецкого забраться за руль, сам включил ему двигатель, нарочито внимательно послушал и приказал:

– Трогай! Можно! Давай по кругу!

Сам он сидел справа и рукой указывал, куда заворачивать, будто Александр в этом дворе, где Грязнов прожил едва ли не полжизни, был чужим.

Ну что говорить? Машина была, конечно, превосходной. Даже, можно сказать, редко превосходной. Грязнов раскачивался, будто танцевал вальс, и поглаживал любовно ладонью торпеду, приборный щиток, обивку салона. Он был влюблен в эту машину и всячески свои чувства демонстрировал.

Когда сделали круг, неожиданно и упрямо заявил:

– По-моему, ты ничего не понял, Саня. Я чувствую, что ты еще не ощутил ее… полностью. Поэтому выворачивай на новый круг!

– Да ощутил в полной мере, – улыбался Турецкий. – Опять же вон и народ подъезжает. – Он указал на троих выползающих из служебных «Волг» генералов, которые, по всей видимости, тоже были бы не прочь «ощутить».

– Обождут! – возразил Грязнов. – Приказываю: второй круг! Кажется, в авиации это называется «коробочкой»?

– Ну да, когда самолет идет на посадку и делает круг над аэродромом. Но мы-то?…

– А мы и пойдем на посадку! Столы давно накрыты и даже малость разбом…бля…ны! – Последнее слово он произнес с небольшим трудом. Понятное дело, перегруз чувствовался.

Завершив второй круг, то есть «коробочку», Турецкий в буквальном смысле вылетел из-за руля, пока Славке не пришла идея «полетать еще, чтобы слить лишний бензин». Так, кажется, говорили в каком-то кино.

Вновь прибывшие тут же окружили Славкину «игрушку», а затем по очереди были вынуждены также совершить по обязательному кругу.

Поскольку во двор, к явному неодобрению нескольких бабок, сидевших на лавочках у своих подъездов, стали заезжать новые машины с гостями – грязновскую команду прибыть от трех до пяти практически никто не выполнил, все стали подъезжать только теперь, в начале восьмого, все верно – служба же! – то, глядя на это дело, Турецкий потихоньку покинул «демонстрационное поле» и пешочком поднялся на Славкин этаж.

Дверь на площадку была распахнута настежь. Народ толпился и в самой квартире, и на лестничной площадке. Здесь в основном курили. Кивнув знакомым, пожав на ходу руки и перекинувшись несколькими словами, Турецкий вошел в квартиру и вот тут остолбенел. И было от чего.

Ну то, что Славка велел выкинуть всю мебель, это он знал и сам видел. Даже ночевал на раскладушке, чего не делал уже лет десять, не меньше. Но устроить этакое – надо было обладать фантазией! Причем довольно взбалмошного человека. Каковым Грязнов, насколько помнил Турецкий, никогда особенно не был.

Зигзагом из комнаты в комнату, выползая в коридор, тянулась змея, составленная из маленьких столиков, добытых неизвестно откуда, но явно где-то виденных. Все столы соединялись друг с другом под углом так, что за каждым из них было максимально удобно одному человеку, ну двоим, если они стоят друг против друга. И вот эта бесконечная вереница была заставлена разнокалиберными тарелками, бутылками, стаканами, какими-то мисками, вазочками и розетками, набитыми всевозможной пищей и сверкающими напитками. Среди последних в основном фигурировали круглые и квадратные бутылки с водкой. Кое-где столы были уже основательно потревожены. Стульев не было. Вячеслав решил устроить «фуршетик», чтобы не занимать ненужными вещами лишнее место.

А в малой комнате, где когда-то Александр Борисович с необычайным наслаждением проводил время с замечательной женщиной, которую звали Карина, теперь стоял огромный бильярдный стол. Зеленое сукно. Молочно-желтые костяные шары. Стойка для киев, словно щетина копьев. Здоровенный зеленый же квадратный абажур на полкомнаты. Да, впечатляло…

Игроки, стучавшие шарами, приветствовали вошедшего Турецкого, звали в свою компанию, предлагали кий, но Александр, продолжая благожелательно улыбаться, кланялся, отказывался, разводил руками, мол, все еще впереди, успеется.

Тут было уже основательно накурено. На подоконнике и полочках для шаров стояли открытые банки с пивом, початые бокалы и стаканы с жидкостями всех цветов радуги. Ну, словом, все, как в лучших домах Парижа там, Конотопа, Бердичева и… где еще? Ах, в старых бильярдных в том же парке Горького или в Сокольниках, куда в молодости бегали и Турецкий, да и Славка Грязнов наверняка, перебравшись в Москву окончательно. Видно, тоска по тем временам и подвигла его на такой подвиг.

Межцу тем хозяин все еще демонстрировал свой автомобиль, народу прибывало, и все хотели бы уже приступить. Но как без Грязнова? И к нему был немедленно отправлен замеченный среди гостей Денис.

Турецкий уже увидел его, поздоровался и задал сакраментальный вопрос, на который племянник Грязнова, похоже, устал отвечать: «Откуда все это?!» Денис лишь обреченно махнул рукой и сказал по секрету:

– Дядь Сань, вообще-то это мы его с моими парнями уговорили обойтись малой кровью. Он знаешь чего хотел? – И, расширив глаза, будто от ужаса, прошептал, правда довольно гулко, но все равно Турецкий едва расслышал за общим шумом: – Он хотел взять напрокат стойки в соседних барах и выстроить их, представляешь? Кошмар.

– А ты?

– А я и говорю, предложил малой кровью. Отправил машину в бывший районный «политпросвет», где этот хлам хранился еще с тех времен, когда туда молодой Ельцин приезжал выступать, дал им денег и вывез. А завтра отвезем обратно.

Вспомнил теперь Турецкий, откуда у него такие же ассоциации возникли. Подобные столы выставлялись в больших залах конференций, и присутствующие, как бы ни садились, всегда оказывались лицом к президиуму. В этом-то и был весь фокус, никто не сидел спиной к докладчику. Вот, значит, как! Молодцы, ребятки, сообразили…

Наконец Денис привел Грязнова, который нес в обеих руках по здоровенной бутыли виски, очевидно подарки. И потрясал ими. Турецкий подумал, что в принципе мог бы тоже что-нибудь прихватить Славке, но вспомнил, что это не день его рождения, а самостоятельный большой обмыв, и решил, что Грязнов обойдется. «Я сам тот еще подарок!…» Но все это были мысли какие-то пустячные, не стоящие того, чтобы на них зацикливаться. Он вспомнил о просьбе Кости. Подошел к Грязнову, взял его за рукав и сказал негромко:

– Я по поводу Кости. Он просил…

– Знаю уже, – закивал Славка. – Я ответил ему: твое дело, хочешь обидеть – валяй! И тогда он обещал подкатить где-нибудь к восьми. То есть с минуты на минуту… – И, тут же отвернувшись, громко закричал: – Прошу всех гостей оставить ненужные дела и присоединиться к основному заседанию. Я хочу слышать искренние славословия в свой адрес! Кто против? Против нет. Все – за… за столы!

И понеслось…

Тост за тостом, славословили, обыгрывая слово «Слава», как только могли. Питья было навалом, закусок – тем более, и все какое-то простенькое – грибочки, свежие ягодки: клюква, брусничка, много фруктов и овощей, обилие всяческих нарезок – словом, все то, что не требует длительного приготовления, а в качестве закусок проходит вполне.

Вот тут и ощутил Турецкий одиночество. Нет, и справа, и слева стояли, что называется, плечом к плечу знакомые лица, но он не заговаривал, а обходился кивками, похмыкиваниями, ухмылками и прочей мимикой, ни к чему не обязывающей.

Становилось все шумней. Кое-кто, оставив стол и прихватив стакан или бокал, вернулся в бильярдную. Грязнов увидел и стал требовать, чтоб теперь все высказались и по поводу очередного его приобретения. Снова стали изощряться по поводу того, к чему может быть легко применим огромный бильярдный стол. Но шутки в основном сводились к его сексуальному предназначению, поскольку никакой иной мебели в доме Грязнова замечено не было.

А тут вдруг и Меркулов объявился. Стал с виноватым видом объяснять, почему опоздал, но никого это не интересовало. Славка начал настаивать на большом «штрафе», «штрафилке», но Костя чего-то там мямлил, оглядываясь. Наконец увидел Турецкого – через открытую дверь другой комнаты. Кивнул, хотел, видимо, подойти, но увидел, что места вокруг Александра были плотно заняты, махнул ладонью и стал что-то жевать.

Ему предоставили слово, и он, на правах знающего Грязнова больше всех остальных, присутствующих здесь, начал долго рассказывать, явно не сообразуясь с обстановкой, кто такой был, а теперь есть Вячеслав Иванович, какие перспективы его ожидают и все прочее – в таком же заунывном духе. Слушать было скучновато, тем более издалека. Народ-то продолжал шуметь. Просто Костя не учел, что он тут «свежий», а народ успел взять дозу.

И вот наступил момент, когда «дорогие гости» забыли напрочь о причине торжества и вспомнили наконец о самих себе. Мол, достаточно уже наговорили хозяину лестных слов, пора отметить каким-нибудь образом и себя любимого. Компании в общем застолье в таких случаях составляются быстро и стихийно, то есть совсем необязательно, чтоб только одни знакомые.

Турецкий большинство гостей Грязнова знал достаточно хорошо, чтобы поддержать любой разговор. В смысле любую тему. Наискосок от него, к примеру, стоял Юрка Федоров. Нет, так, пожалуй, его называть уже неловко. Когда-то, бегая в заместителях у Шурочки Романовой, бравой начальницы МУРа, он и в самом деле мог именоваться Юркой. В своем кругу. Потом незаметно стал Юрием Александровичем. Полез, попер на самый верх. В замах министра внутренних дел ходил. Потом, по слухам, чем-то занимался в первом еще российском Совете безопасности. Оттуда, кажется, ушел начальником Академии МВД, А сейчас… О! Славка мельком бросил фразу, что господин Федоров обретается снова в верхах, чуть ли не руководя Академией государственной службы при самом президенте. Важная и самоуверенная птица. Но когда выпивает в компании своих, каковых на Славкиной вечеринке было, кстати, немало, забывает важничать и надувать щеки от осознания собственной значительности.

– Поговори с ним, – смеялся Славка на бегу, – почерпнешь массу интересного… Он недавно погоны генерал-полковника обмывал, между прочим, тебя тоже искал, но ты, как всегда, где-то «отлеживался».

Рядом с Федоровым стояла несколько полноватая, но очень даже привлекательная дама лет около сорока, которая кокетливо отвечала, вероятно, на комплименты Юрия, а сама между тем кидала быстрые и заинтересованные взгляды на Турецкого.

При встрече Александр Борисович приветливо поздоровался с Федоровым, но общая суматоха, возникающая, когда появляется одновременно много гостей, не дала возможности перекинуться даже обычными, стандартными вопросами: как дела, как живешь, что новенького? – и так далее. Можно было бы поговорить теперь, заодно узнать, с чего это «господин Федоров» вдруг приглашал к себе Турецкого, которого не встречал уже больше пяти лет. Но именно сейчас мешала дама. Юрка, несомненно, нашептывал еще что-то интимное, судя по его сладенькой улыбочке.

Наверное, Турецкий забылся, и слишком упорный его взгляд обеспокоил генерала. Оторвав взгляд от соседки, он тоже взглянул на Турецкого, улыбнулся и подмигнул. И, уже не обращая внимания на даму, нагнулся над столом, чтоб слышал один Турецкий, и спросил:

– Ты еще куришь?

– Исключительно с друзьями! – Александр Борисович поднял указательный палец.

– Выскочим на минутку? – снова, будто заговорщик, подмигнул Федоров.

– Давай, – хмыкнул Турецкий. Жестом извинился перед Грязновым за то, что покидает застолье, показав при этом на Федорова. Славка понимающе кивнул.

Вышли на балкон.

– У тебя чего? – спросил Юрий, доставая «Данхилл».

– Попроще, – отозвался Турецкий и вытащил сигарету из пачки Федорова. – Слушай, а ведь я тебя так еще и не поздравил с очередной звездой. Прими от чистого сердца.

– А! – небрежно отмахнулся Юрий. – Уже дело прошлое. Я тоже хотел тебя увидеть, Саня. Могу еще так называть? По старой-то памяти?

– Мы с тобой, Юра, в жизни столько дерьма накушались, что стали почти родственниками. А между своими – какой счет?

– Это верно… – Федоров картинно затянулся, выпустил дым тонкой струйкой и вдруг внимательно уставился на Турецкого.

– Что-нибудь не то? – усмехнулся Турецкий.

– Да нет… Смотрю, ты не меняешься. Значит, живешь стабильно. Не надоело еще?

– Что именно?

– Да Генеральная твоя. Скоро полтинник, ты все «важняк». И не больше.

– Каждому свое.

– Не надо, Саня. Свое – только дуракам. Или тем, у кого мозгов не хватает. Уходить не собираешься?

– А куда? Кому я нужен, Юра?

– Не скажи… Ты ведь знаешь, чем я сейчас занимаюсь?

– Примерно. Славка говорил.

– Это – академия при президенте. Высший комсостав, как говорили в старину. Если захочешь, дам тебе кафедру. Читай им что угодно – уголовное, административное, гражданское право, все в твоих руках. Приобщай их к нашим знаниям! Байки рассказывай. Плохо ли? Зарплата и прочие дивиденды – соответственно. Плюс… ну сам понимаешь!

– Заманчиво, – сказал Турецкий и подумал, что в последние дни его стали активно «сватать». Будто сговорились. А может, так оно и есть? И ответил: – Надо подумать… Вернее, придумать, что я Косте скажу! Ты вспомни, у нас же не было принято подводить друзей. – Последнее сказал больше для отвода глаз.

– Саня, – поморщился Федоров, – сделай одолжение, оставь ты эти свои сантименты… А потом, Костя тебе – начальник, а никакой не друг.

– Ну это ты брось, – буркнул Турецкий, жалея, что разговор пошел именно в эту сторону.

– Нужны доказательства? – удивился Федоров. – Да хоть навскидку! Ты сколько раз замещал этого вашего раздолбая Казанского? Вспомни, три или четыре раза. И что? Тот всякий раз возвращался, выпихивая тебя в следаки. А Костя как же? А никак! Хотя было достаточно одного его слова, и ты был бы начальником Следственного управления. Но он не хотел этого! Почему? А ты ему был нужен именно на своем месте. Ты разматывал дела, на которых ломали себе зубы другие асы, а он принимал славу. Это же просто, как, извини, обычная дуля. Фига! Да что там! Я помню, как после того, питерского дела… ну, когда ты вице-премьершу собой прикрыл… У нас, на Совете безопасности, встал вопрос конкретно о тебе. Уже решили забрать тебя к нам. Но твой Костя такой хай поднял! Что мы и оголяем, и не понимаем, и конъюнктуры не видим!… Единственное, что смогли тогда пробить, – это тебе широкий погон. А кто тормозил? Да все он же. И опять – никакой загадки. В полковниках, так сказать, ты всегда под ним, а генерал – тут уже извините! Вдруг у кого-нибудь еще появится мысль поставить тебя на Управление? Щедро ведь генералов, государственных советников, в обычных следаках держать! Пусть и особо важных, понял?

– Я ничего этого не знал…

– Естественно! А что ты думал? Он тебя позовет советоваться? Как ты, мол, считаешь, Саня, Саша, как вы там?… Я тебе честно и откровенно скажу: никто из нашего начальства никогда не желает повышения своих верных сотрудников – себе же накладно! Можно остаться ни с чем. Поэтому плюнь и приходи ко мне. Ей-богу, дам кафедру! Не веришь? Хочешь расписку? Я давно собирался тебе предложить, да все как-то не сходилось у нас. Подумай, старик, – добавил он нравоучительно, поворачиваясь, чтобы уйти в комнату. Но у раскрытой двери остановился. – А вообще, я тебе скажу, у твоего Кости были всегда особые виды на тебя…

– Не понял, – покачал головой Турецкий.

– А голова тебе зачем? А глаза? – усмехнулся Федоров. – Сколько нынче лет-то его красавице, помнишь? Под тридцатник! А в чем же дело? Почему до сих пор мужика своего не имеет? Брачок или что другое?

– Ну, Юра, – поморщился Турецкий. – Это же запрещенный прием!

– Перестань, – отмахнулся Федоров. – Обычные житейские дела. А вот если бы ты, друг мой, стал его зятьком, вот тут бы и пошла тебе «пруха»! Верь, я знаю. Но у тебя была своя семья, ты и по девкам не уставал бегать. А Костя – что? Он тебя бранил, стыдил, но… не очень. Голову-то не снимал! А почему? Сколько народу по аморалке вылетало аж со свистом! Так что был бы повод. А с тобой у него их было больше чем достаточно. И однако! Он был уверен, что подойдет момент, когда ты набегаешься наконец. Когда тебя твоя благоверная выгонит из дому. Вот тут ты и попадешься в его заботливые ручки! У вас же с его Лидией всего и делов-то – пятнадцать лет разницы. Это, Саша, не разговор. А вот потом бы он тебя в министры вытолкнул! И никто бы не возразил! «Патриарх», как же! Зять «патриарха»…

Федоров широко улыбнулся и, махнув рукой, мол, где наша не пропадала, повторил уже сказанное прежде:

– Подумай, старик!

Странно, все советуют думать. А он что делает?…

Попытался вот сопоставить кое-какие известные самому факты, и все выходило так, как и говорил Федоров. А если к фактам подключить еще и уязвленное Костино самолюбие, то получалось, что все его благодеяния были далеко не бескорыстны… Ох как неприятно разочаровываться!

Почему– то расхотелось возвращаться за стол. Турецкий перевесился через перила балкона и посмотрел во двор, где стоял новенький джип Славки Грязнова -мечта его жизни и заодно причина сегодняшнего сборища. Не очень понимал необходимость этого массового действа Александр Борисович. Ну купил – и купил. Дорогая машина. Даже очень дорогая. Славка говорил, что эта штука съела махом все его накопления, а заодно и премиальные, которые выплачивает время от времени агентство «Глория» своему основоположнику и, естественно, «крыше». А куда от этого денешься?!

Возле «мерседеса» Турецкий увидел нового гостя – Владлена Богаткина, который что-то бурно обсуждал с Денисом. Александр Борисович вложил два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул им. Оба подняли головы, увидели Турецкого, а Владлен призывно махнул рукой: спускайся, мол, к нам. Чего ты там делаешь?

Турецкий спустился во двор. И снова началось.

– Привет, Борисыч? Сто лет не видались! Ты как?

Конспиратор хренов. Пару часов назад встречались у Юрия Долгорукова. На кого играет, на Дениску, что ли?

Турецкий неопределенно пожал плечами.

– Чего ты меня звал? Я думал, у тебя появилось что-нибудь новенькое.

– В смысле? Ах в этом? – сразу поскучнел Богаткин. – Ну ты больно быстрый… Есть немного.

– За этим и позвал? – с иронией спросил Турецкий.

– Да нет, дядь Сань, – вмешался Денис. – Вот Владлен Петрович не верит, что этот «мерин» дядьке обошелся всего в тридцать пять кусков. «Зеленых», разумеется.

– Ты мне лучше покажи место, где стоит такой вот конь и на нем написано: «Тридцать пять»! – с жаром возразил Богаткин. – Липа, Денис Андреич! И не морочь мне голову! Не полощи мои старые мозги!

Тридцать пять – это действительно что-то из области фантастики.

– А-а, – догадался вдруг Турецкий, – на таможне, что ли?

– Ну! – радостно воскликнул Денис.

Богаткин завистливым взглядом снова окинул джип и вздохнул:

– Да, ребята, уметь надо… Ну так ты продолжай сторожить, – он хлопнул Дениса по плечу, – а мы с Борисычем пойдем дернем по рюмашке. Там, наверху, нынче что подают?

– Чего желаете, – хмыкнул Денис, – от пива до виски.

– А родная есть?

– Выше крыши!

– О! То, чего душа просит! Стресс скинуть…

– Да брось ты, Влад, откуда у вас может быть стресс, у генералов-то?

– О-хо-хо! – словно обрадовался Богаткин. – У кого ж еще ему и быть?! Стресс – это, брат, понятие возвышенное.

– Ага, по понятиям, значит, живете?

– Поймал! – продолжал хохотать Богаткин. – Вот за что уважаю, Борисыч! А что, народу-то много?

– Не считал, но за полсотни наберется. И большинство при лампасах.

– Ишь ты… Неловко, опоздал…

– Да брось, там уже давно каждый в свою дуду… Ты лучше рот приготовь. Сейчас заставят тост говорить, а после «штрафилку» нальют.

– Чего, говоришь?

– Это среднее между страшилкой и штрафной. Кружка на пол-литра.

– Ну Вячеслав, ну молодец! – восхитился Богаткин. – Надо же так устроиться!

– Да ты, никак, завидуешь? – поддел его Турецкий.

– А ты – нет, что ль? Завидую, честно говорю. Молоток мужик, всех, поди, напряг, кого мог…

– Ты так про Славку? Влад, он же нормальный мужик. Ну зачем?

Они стояли внизу у лифта и ждали кабину, которая гуляла где-то наверху. А может, в ней уже устроился кто-нибудь из Славкиных гостей.

Уединился, к примеру, с дамой. Больше ж негде…

– Ладно тебе, «важняк», – продолжал свое Богаткин. – Все мы нормальные. Особо для своего кармана… Где ты видел исключение?

Ну вот, и этот тоже…

– Эй! – Богаткин поколотил кулаком в двери лифта. – Эй, наверху! Имейте совесть!

– Пойдем пешком? – предложил Турецкий. – Или генералу зазорно?

Думал уязвить, а получилось, что польстил. Как позже подтвердил и Славка, Владу, недавно получившему наконец широкий погон, чрезвычайно льстило, когда его называли вот так, запросто, генералом. Каста своя, иные и отношения.

– А пойдем! – обрадовался он тому, что такая, казалось бы, простая мысль не пришла ему самому в голову. – Вперед! На штурм!… Нет, ну надо же, чтоб так повезло…

– Ты про что?

– Да про джип этот, будь он неладен. Не усну теперь.

– Ну и характер у тебя! Сам-то, поди, тоже ведь не на «копейке» катаешься.

– Да ты чего, Борисыч? – Богаткин даже остановился. – Где ты в последний раз видел «копейку»? В музее, что ли? Нет, зачем, мне сразу «Волгу» дали. Со всеми положенными прибамбасами. Да ты ж ее видел. Обратил внимание? Там, как у того Фантомаса, все есть, разве что кроме крылышек, чтоб взлетать над нашей грешной. А к концу года обещали на «ауди» пересадить. Слышал анекдот? «Что за марка такая – О-О-О-О?» Ответ: «Ауди», козел!"

– Очень смешно, – серьезно ответил Турецкий. – Как раз на уровне. Так если у тебя порядок на всех направлениях, чего ж ты Славке-то завидуешь? Он же к тебе хорошо относится…

– Да знаю я все, Борисыч, – весело отмахнулся Богаткин. – И то знаю, что Вячеслав, если бы только захотел, мог бы три таких «мерина» в своем хлеву держать. А почему бы и нет, когда есть на что! Ты за него не огорчайся.

– Ну, блин… – Сарказм так и пер из Турецкого. – И что ж это у вас, ребята, за манера – деньги в чужом кармане считать?

– Борисыч, – проникновенно произнес Богаткин, доверительно наклоняясь к нему, – работа такая. А потом, ты не забывай, что социализм – это учет. Ну а капитализм – тем более. Высшая бухгалтерия. Сечешь?

Турецкий вздохнул и промолчал. Сперва показалось, что Богаткин уже немножечко где-то принял, ну так, на бегу. Нет, даже запашка не чувствовалось. Значит, он всерьез?

– Свое же прошлогоднее дело помнишь? – вдруг серьезно спросил Влад. – Ну братцев Багировых?

– Помню, – пожал плечами Турецкий. – И что?

– Среднего-то, если не забыл, я сам и допрашивал. Того, которого брал наш с тобой Вячеслав. Чистый цирк, скажу тебе. Но – строго между нами. Даешь слово?

– А ты поверишь? – хмыкнул Турецкий.

– Тебе, Борисыч, да, – убежденно сказал Влад.

– Ну тогда и ты мне скажи… пока не успел раскрыть жуткую свою гостайну… Ты нас со Славкой сколько лет знаешь? Мы тебя хоть раз, хоть по мелочи, где-нибудь подставили?… А знаешь, сколько было поводов? Да хоть и с тем же американским посланником. Ни-ко-гда, Влад. А чего ж ты против него? Есть что – так говори. Чего условия выдвигаешь? Как вы все на Лубянке обожаете своих же дерьмом мазать! Ну народ!…

– А вот тут ты, Борисыч, в самую точку. Насчет своих. Да, я тебя достаточно знаю, но и ты меня – тоже, и я тебя, если вспомнишь, тоже ни разу ни в чем не подставил. Так что не нужно ля-ля… тополя там всякие… А вот что твой дружок в свои игры играет, это – факт. Тебе, может, и неизвестно, а у меня досье есть. – Он поднялся ступенькой выше и наклонился к самому уху Турецкого: – И играет, и стучит, когда нужно… Я тут по одному старому делу удочку закинул – наверх. Знаешь, что мне посоветовали? Оставить генерала Грязнова в покое. А почему? Да потому, что он у нас наверху кое-кому сильно нужен. Вот тебе, Борисыч, и весь расклад… А ты сам вспомни, наверняка и тебя он не раз закладывал. Но я-то как раз ничего против не имею – раз служба такая…

– Ну ты, Владька, артист. Смешал человека с дерьмом и идешь с ним же чокнуться!

– А сам-то как? Пошурупь, как говорится, колесиками. Трезво надо смотреть на вещи, Борисыч, дорогой ты мой. А вот то, что я тебе уже сказал – там, на скверике, – могу только повторить. Слово в слово: не суетись. Знаешь анекдот?

– Если про султана и его гарем, то знаю.

– Ну вот. Чего добавлять?

– Насчет «Центуриона», – мягко подсказал Турецкий.

– Ты чего, в самом деле спятил? Я о чем говорил?

– Ты? – удивился Турецкий. – Про родственников. А я – про другое. Про фирмы разные, вроде «Велды». Про «Стрельцов». Про дружбанов из измайловской братвы.

– Ну раз ты такой умный и настырный, сходи в ГУБОП. Может, там что-нибудь еще осталось. Хотя и не уверен. По-моему, сама акция с этой конторой была в немалой степени связана и с твоей проблемой…

– Ты хочешь сказать…

– Я ничего не хочу сказать, Борисыч, – перебил Влад. – Каждый волен по-своему относиться к «региональщикам». Одни считают, что парни окончательно скурвились и срослись с оргпреступностью, другим не нравится, что у них слишком подробное досье кое на кого, третьим… Словом, причин для разгона – великое множество, а подоплека может быть одна: заткнуть рты. Но я тебе сейчас даже и этого не говорил.

– А я, – улыбнулся Турецкий, – как раз именно это и хотел от тебя услышать.

– Подумай, Борисыч… – как-то уже рассеянно сказал Богаткин. – Я бы на твоем месте сто раз подумал… Слушай, – сменил он тему, – а ты там, – он кивнул наверх, – Федорова не видел? Юрия Александровича?

– А на фиг он тебе? Ты же Грязнова поздравлять приехал!

– Да Вячеслав – больше повод. Хотя и приятный! – Он захохотал. – Ну так ты не ответил?

– Даже разговаривал с Юрой. А что?

– А вы с ним… так, да?

Турецкий пожал плечами.

– Он был как? Еще способен? Адекватен?

– По-моему, абсолютно нормальный. Да ты не шибко волнуйся, он пить умеет, я знаю.

Дальше они поднимались молча.

Богаткина встретили криками. Больше всех, казалось, радовался Грязнов. Выскочил из-за своего «председательского» стола, схватил глиняную кружку, опрокинул туда полбутылки водки и кинулся к новому гостю с криком: «Штрафилку! Штрафилку!» И все стали дружно хлопать в ладоши, призывая, видимо, глотать ритмично.

Увидел Турецкий, как почти по-братски обнялись генералы – МВД и ФСБ, – и стало ему тошно. Ну ладно – Славка! Он в эйфории, у него сейчас любой гость – любезный друг. А Богаткин?…

«А сам ты, Турецкий? – из „ниоткуда“ возник вопрос. – Ты-то зачем участвуешь в этом дурном спектакле?…»

Увидел Меркулова – тот стоял в непосредственной близости от Славки, между двумя милицейскими генерал-полковниками – ну понятно, своя компания. Костя глазами показал Турецкому на балконную дверь, за которой недавно Александр разговаривал с Федоровым. Интимный уголок. Зовет, что ли?

Пока протиснулся через толпу гостей, уже не стоящих за столиками, а свободно составивших свои кружки, Костя успел выйти на свежий воздух. Начинало темнеть, но яркий свет из комнаты заливал неширокий балкон. И в этом освещении лицо Меркулова показалось Турецкому каким-то неестественно серым.

– Ты себя плохо чувствуешь? – спросил Александр, просто чтоб не молчать. Говорить-то вроде больше и не о чем.

– Нехорошо получилось, – негромко заговорил Меркулов о своем. – Тебе одно сказал, Вячеславу – другое. Домой позвонил – третье. А сам… даже и не знаю, чего сказать.

– Так и не говори, – неожиданно для себя хмыкнул Турецкий. Ему показалось странным, что Костю вдруг потянуло на исповедь, что ли. А зачем? И главное – перед кем? Все-таки никак не мог он отмахнуться от сказанного Федоровым.

Меркулов резко – слишком резко, отметил Турецкий, – обернулся к нему и посмотрел с недоумением.

– У тебя скверное настроение?

– А хорошему ему быть не с чего, – почти отрезал Турецкий.

Костя вопросительно уставился на него, но он промолчал.

– Ну смотри, как знаешь… – задумчиво проговорил Меркулов, отворачиваясь и, как недавно сам Турецкий, свешиваясь с балкона. Помахал кому-то рукой. Видно, прощаясь. Некоторые из ранних гостей, похоже, начали расходиться.

– А что это за женщины у Вячеслава? – неожиданно спросил Костя.

Турецкий чуть не поперхнулся. Спроси об этом кто-нибудь другой, да хоть и тот же Юрка Федоров, тот же Богаткин, было бы понятно. Но – Меркулов?!

– Давно тебя волнует этот вопрос? – не удержался от легкой издевочки Турецкий.

– Да нет, – не принял тона Меркулов. – Я смотрю, две-три очень даже привлекательные.

– Две-три – это его сотрудницы, остальные прибыли вместе с гостями, похожи на генеральских жен. Похожи… Может, и в самом деле.

– Да… – вздохнул Меркулов, глядя вниз. – А у меня снова проблемы.

Турецкий не ответил. Костя искоса взглянул на него. Отвернулся, не встретив интереса.

– Поеду, наверное, – сказал неуверенно. – Просто ума не приложу, что делать… И что за характер такой! Тот ей не нравится, этот… Взрослая девка, давно пора детей иметь… Внуков хочу, Саня… Так нет! Ох эти разборчивые невесты… Вот твоя подрастет, еще накушаешься…

«Сказал: поеду, а сам не уезжает… – подумал Турецкий. И опять вспомнил Федорова. – Неужели и тут Юрка прав?»

– А ты прикажи! – сказал вдруг, остро чувствуя, что не надо было этого делать, но – понесло… как вот недавно… – Вызови кого надо, аппарат у нас большой, старики далеко не все, а стать зятем «патриарха»? – Турецкий нарочно сказал это слово, зная, что Костя терпеть его не мог, хотя и терпел. – Я думаю, найдется немало толковых ребят.

– Обидеть хочешь? – спокойно спросил Костя, не поднимая головы.

– Да какие ж обиды? Жизнь…

– Ладно, поеду. Ну так смотри, если чего, в понедельник, с утра пораньше, как договорились. Отдыхайте, ребятки. – Он вздохнул и ушел с балкона.

…Турецкий курил. Обычную, простонародную «Яву» из мятой пачки. Размышлял об услышанном сегодня. Они все будто сговорились. Тех, кого Александр считал своими друзьями, спокойно и, главное, с полной уверенностью в собственной правоте поливали жидким дерьмом. И советовали… в основном думать… А у него уже и без их советов башка раскалывалась.

Славка – стукач! Это ж надо такое придумать?!

Но с другой стороны?… Он вспомнил первое крупное свое дело, которым занимался под руководством тогда еще «важняка» Кости. А сам бегал в стажерах в Московской городской прокуратуре. И Славка тогда был, кажется, еще капитаном. Ага, точно! А после они с Костей узнали, что Грязнов, вкалывая в их оперативно-следственной бригаде, стучал-таки! Оправдывался потом тем, что заставили. А КГБ с его помощью, оказывается, с них глаз не спускало. Вот тебе и вся правда…

Только когда ж это было? Два десятка лет назад! Фигня! Те, кто попадались на крючок гэбистов, так запросто с него не срывались. Вот и Влад утверждает, что где-то наверху у Славки имеется «волосатая лапа». Странно. Славка ни о чем таком никогда даже не намекал.

По правде говоря, и сам Александр Борисович, мягко выражаясь, тоже ведь был далеко не всегда щепетилен в отношении Грязнова. Девку вот у него увел, в которую Славка втрескался по-серьезному. Впрочем, тогда Грязнов был чрезмерно серьезен и в самом деле, а Таньке, так ее звали, не лекции нужны были, а совсем иное. Вот она, «замумуканная» благородными помыслами Славки, и кинулась во все тяжкие. А на Славкину беду, рядом оказался Александр Борисович, который немедленно предоставил распаленной желанием женщине буквально все, что она на данный момент желала. И уже после этого все душеспасительные лекции для заочницы-юрфаковки потеряли интерес. Славка переживал…

Где теперь Танька? Так и сгинула в безвестности. А ведь имела бы хорошие перспективы. Ну и что, разве Грязнов в этом виноват? А как же! Мы же привыкли обижаться и ссориться с людьми чаще всего не потому, что они в чем-то перед тобой виноваты, а исключительно по причине собственной вины перед ними. Я ему нос натянул, вот поэтому он и виноват передо мной… Железная логика!

Да, из– за баб у них с Грязновым случались стычки. А кстати, откуда он узнал про Мару? Славка уже несколько раз на протяжении вечера многозначительно подмигивал ему. А внизу, когда еще опробовали его «железного коня», кинул фразу: «Ну что, Саня, жену сплавил, а шмары-кошмары по ночам не снятся?» Мол, в том плане, что не пора ли тебе, друг, отпраздновать свое одиночество, как бывало? А позже снова вспомнил о каком-то сюрпризе. Ну, зная Славку, Турецкий мог предположить, что речь идет все о той же Илоне, которая умеет абсолютно все. Она, мол, хозяйка сногсшибательного злачного места и потому имеет в своем арсенале самые разнообразные средства, резко поднимающие тонус одинокого мужчины. Обмолвился как-то о ней Славка, да Турецкому тогда было не до них, не до умелых баб, его вполне устраивала Мара с ее собственным щедрым меню. И Турецкий, вообще не избегавший разнообразия в жизни, все больше склонялся к тому, что предложенного ему Марой хватило бы надолго и с лихвой. Так куда уж от добра другого добра искать? А оно вон как оборачивается! Неужели и Мара -такая же подставка, как и все остальное? На-ка, мол, «важнячок», откушай, а теперь мы у тебя отымем и вернем, когда будешь хороший и послушный! Или вce было гораздо проще и грубее… Турецкий уже ничему верить не хотел…

Илона… Он попробовал имя на язык – перекатывается, легкое, даже милое. А уж не та ли это бабенка, что с Юркой шушукалась? Чем-то она и в самом деле задела маленько. Поначалу. А после – забылась. Да и не видел ее больше Турецкий.

В комнате грянула музыка. Что-то венгерско-цыганское. Александр обернулся, но за спинами стоящих ничего не разглядел, зато бравый и ритмичный топот танцевавших «слонов» услышал. Отбивали подошвы старательно. В проране между головами мелькнула рыже-патлатая голова Славки, потом багровое лицо Богаткина. Чьи-то «лебединые» женские руки с платочком. Ну понятно, мужики плясать взялись!

Следующим этапом будет нестройная хоровая песня, как в лучших традициях. Что-нибудь про «эй, баргузин» или «ревела буря». Очень по-нашему.

Ну а после уже снова вольют по приличной дозе, облобызаются и… потекут к своим служебным машинам. У Славки ведь на ночь не устроишься. А у большинства присутствующих суббота – такой же, к сожалению, рабочий день, как и у самого высокого руководства, обретающегося в Кремле.

И в этой связи, подумал Турецкий, самое время потихоньку, чтоб ни с кем не пересекаться и не обижать хозяина, делать ноги.

Вызывать «служебку» он бы и не стал, а своя «шестерка» покорно стояла у Генеральной прокуратуры, на служебной стоянке. Оставалось такси. Тут, как говорится, были б деньги, а остальное – пустяки, довезут хоть до Питера. Но так далеко и не надо. Надо домой. Сесть в последний раз за стол и… посидеть. Подумать. Кое-что сочинить… Срок-то кончается!

– А нас так и не познакомили! – услышал он за спиной радостный голос.

Обернулся, узнал ту самую даму, что слушала шуточки Юрки Федорова, а сама с интересом поглядывала на него, Турецкого.

Турецкий облокотился на перила балкона и, шутейно шаркнув ногой, сделал изящный, с его точки зрения, поклон. Увидел себя словно со стороны и скептически хмыкнул.

– Меня зовут Илона. Я могу разделить ваше одиночество, Александр Борисович?

Голос у нее был низкий и бархатистый, каким во все времена говорили страстные соблазнительницы-профи.

Значит, большой обмыв еще не закончился. И что там у нас в дальнейшей программе?…