Встреча проходила на высшем уровне. На вокзал прибыл сам господин губернатор, хотя нужды в том никакой не было. Рядом с ним Турецкий увидел и городского прокурора Семена Макаровича Маркашина. А совсем в стороне стоял Виктор Гоголев и делал им с Грязновым знаки, чтоб они не теряли времени на болтовню. Но Латников, о чем-то беседующий с губернатором, который был на голову выше его и оттого заместителю министра приходилось комично задирать голову, вдруг обернулся, поискал глазами и заметил-таки в толпе министерского люда Турецкого. Вежливым, но в то же время повелительным жестом пригласил подойти к себе. Турецкий вздохнул:

– Начинается… А тебя чего не зовет? – буркнул Славе.

– Я из его конторы. Это ты у нас сам по себе. Иди, видишь ведь – начальство мается.

– Представляю вам руководителя оперативно-следственной группы Александра Борисовича Турецкого.

На лице Алексеева, вяло пожавшего протянутую руку, не отразилось ни малейшего интереса. Даже обидно стало. Зато Маркашин, почти незаметно подмигнув, первый протянул руку. Турецкий ответил ему столь же быстрым знаком расположения. Были еще какие-то протянутые руки, но Александр не стал запоминать лица и чины губернаторской свиты. Но одна фраза его все же насторожила.

Словно бы между прочим, однако профессионально акцентируя смысл ее, Латников заметил, что кандидатура «важняка» Турецкого была названа лично президентом.

«Вот те раз! А я и не знал, в какие сферы вхож. И никто ведь ничего не сказал!… Нет, – подумал тут же Турецкий, – видать, присочинил замминистра. Но вот зачем ему это надо – серьезный вопрос… Придется уточнять у Кости…»

Общие фразы завершились, и приезжие вместе со встречающими потянулись к выходу. Словно делегация какая. Да и вообще, странной показалась Турецкому эта почти торжественная встреча. Как раз наоборот, питерцы должны были обидеться по поводу недоверия к ним своего земляка президента. Или тут по принципу: чего барин ни прикажет, все к лучшему? И еще: почему один лишь Турецкий удостоился высокой чести быть представленным губернатору? Или Латников тем самым в открытую продемонстрировал: вот вам кого надо в первую очередь бояться, господа хорошие! Но ведь сегодня или завтра сюда же прибудет более серьезная команда. Главный конкурент самому губернатору. И значит, опять торжественная встреча на Московском вокзале? Или в аэропорту Пулково? И опять обтекаемые фразы о том, как высоко ценят питерцы внимание президента… Дипломаты, мать их! А сами, поди, думают: чтоб вы все пропали!

– Вы с нами, Александр Борисович? – оборвал его крамольные мысли Латников.

– Если нет возражений, я готов пригласить Александра Борисовича в мою машину, – вмешался Маркашин.

Турецкий с улыбкой развел руками: мол, готов согласиться с любым предложением, но, оказывается, его согласия не требовалось. А Грязнов с Гоголевым уже спокойно двигались сами по себе по перрону к выходу в город. Какой-то парень нес за ними объемистую сумку Вячеслава.

– Ну и отлично, – кивнул Латников, взял под руку губернатора, и вся толпа неспешно отправилась к машинам.

На стоянке у вокзала находилось более десятка машин и два вместительных автобуса. Все, как видно, было известно заранее. Включая транспорт и жилье. Приотстав от остальных, Маркашин с какой-то несвойственной ему прежде суетливостью сказал:

– Ну наделали вы шороху!

– Очень плохо, – ответил Турецкий. – Между прочим, именно на тебя, Семен, да еще на Витю Гоголева у нас вся надежда. А эти, – он кивнул вперед, куда устремилась толпа, – они будут активно изображать усердие. Поэтому давай сразу договоримся. От тебя у меня никаких секретов нет, и хочу, чтобы это было взаимно. А теперь вот о чем. Вы тут небось сутки не спали, готовя размещение гостей?

– Поменьше, – улыбнулся Семен. – Гостиницу на Лиговском забронировали.

– Послушай, а ты с той, что у тебя была на канале Грибоедова, еще не расстался? Хорошая квартирка!

– Туда хочешь?

– А нам ведь ни в каком другом месте путем поговорить не дадут. Поселились бы мы с Грязновым, никому не мешали бы, занимались делом, а не пустой болтовней в переполненных народом кабинетах. Да и ты ж меня знаешь, Семен, я не люблю сборищ и бесконечно знакомых лиц повсюду, включая сортиры.

– Ну хорошо, давай подъедем в прокуратуру, и я узнаю, что у нас с той квартирой. По-моему, она сейчас пустует.

– А с Литейного ты можешь это узнать?

– А зачем туда ехать?

– Так за Гоголевым и Грязновым. Вот заодно и обсудим сразу все проблемы. Или ты можешь обсуждать их только в собственном кабинете?

– Почему? – Он показал своему водителю на отъезжающий полицейский «мерседес» начальника Петербургского уголовного розыска и сказал: – Едем за ними, на Литейный.

– А теперь давайте обсудим, что мы имеем на сегодняшний день, – сказал Турецкий, когда они вчетвером уселись в кабинете Гоголева и все необходимые телефонные звонки по поводу выяснения диспозиции были сделаны.

Латников, как стало известно, отбыл вместе с губернатором в спецрезиденцию на Каменный остров, остальная публика расселялась в новой гостинице на Лиговке. Квартиру на канале Грибоедова Маркашин отдавал в полное распоряжение Турецкого с Грязновым. По части расселения вопросов не возникало. Но интересно было другое. Каким это образом практически все, о чем накануне шла речь на достаточно узком совещании в Кремле, стало известно в Петербурге? Оказалось, что еще вчера, когда в кабинете Меркулова только обсуждались вопросы создания объединенной оперативно-следственной группы, губернатор Алексеев собрал в своем кабинете руководство ГУВД и прокуратуры и подробно проинформировал их о кремлевских решениях относительно питерских дел. Вот это скорость! И кто ж мог проявить такую прыть? Алексеев на источник не ссылался, но видно было, что сам он информирован в деталях. Неужели все-таки Панкратов, думал Турецкий. Он-то ведь не был в Генпрокуратуре, а остальные, как говорится, на виду.

Пока высказывались соображения на этот счет, подъехал Олег Левин, извинившись, что не встречал на вокзале.

– Там и без тебя народу хватало, – успокоил Турецкий. – Ладно, оставим домыслы в стороне. Давайте по порядку. Олег, тебе первое слово.

Левин не привык задавать лишних вопросов, хотя и удивился, какое отношение имеет расследуемое им дело об убийстве Вараввы к приезду огромной комиссии из Москвы. Он был уверен, что московский «десант» связан со смертью Саблина, противоречивые слухи о которой вот уже третий день будоражат северную столицу. И тем не менее он доложил, что дело Вараввы, если его расследовать в рамках только этого убийства, по его мнению, перспективы не имеет. Типичный получается глухарь.

Грязнов обрадовал Левина сообщением о том, что найден мастер, изготовивший костыли. Под давлением ряда улик он сознался, что лично готовил это оружие для человека, которого зовут Сергеем Николаевичем Светличным. Кстати, фоторобот, присланный из Петербурга, помог заставить старика сделать это признание. Остальные детали – вот они. Грязнов достал из своей сумки несколько папок с материалами – протоколы допросов, акты экспертиз и прочее.

Турецкий дополнил «радость», вытащив из своего чемоданчика копии материалов по делу об убийстве Каждана, которые ему, по указанию Меркулова, доставили из Московской городской прокуратуры.

– Значит, дела объединяются? – спросил Олег.

– Эти – само собой, – кивнул Турецкий. – Теперь давайте поговорим о последнем, о Саблине. А то в Москве пользуются исключительно слухами. Но ввиду того что упор в деятельности нашей группы делался именно на этом факте, а остальное как бы дополнение к ужасной картине небывалого взлета преступности в Санкт-Петербурге… Это так? – с усмешкой посмотрел он на Маркашина.

– Терминология подобного рода не по моей части, это дело журналистов… – Было заметно, что Семен немного обиделся.

– Семен, мы ж свои люди! – укорил его Турецкий и продолжил: – Так вот, ничего не отставляя в сторону, на потом, мы должны будем главное внимание сосредоточить на этом вашем Саблине. Сыр-бор, насколько я понимаю, загорелся из-за телефонной беседы вдовы с президентом. И я прошу вас все материалы, которые у вас уже имеются по этому делу, прямо сегодня же и чем скорей, тем лучше – ко мне. Кто его ведет?

– «Важняк» Чибисов, – ответил Маркашин.

– Знакомая фамилия… – задумался Турецкий.

– Тот, который выезжал на убийство механика. Имеется связь и с моим делом, – пояснил Левин.

– Вспомнил, допросы Струговых, – закивал Турецкий. – А что его на Саблина кинуло?

– Дежурил, – пожал плечами Маркашин, – вот и снова повезло.

– Ну что ж, тем лучше, уже круг революционеров… Давай его тогда, Семен Макарович, тоже включим в мою группу.

– А как же указание Кремля? – ехидно спросил Маркашин. – Насколько нам известно, Москва довольно отчетливо высказала свое недоверие.

– Так то ж президент! – засмеялся Турецкий. – Или кто-то шибко влиятельный из его ближнего круга. У нас же со Славкой своя точка зрения. Нам вон и сам господин Латников прямо сказал: мол, в ваши дела, ребятки, я не вмешиваюсь. Сами с усами. Вызывай его со всеми бумажками. Мы сейчас закончим, Вячеслав пусть едет и осваивается на Грибоедовском канале, а я с этим Чибисовым, пожалуй, смотаюсь туда. Как эта птичка называется, «Пеликан»?

– «Павлин».

– Тем более… И еще. Где мы официально сидеть будем? Тут?

– Могу в прокуратуре выделить пару кабинетов, – заметил Маркашин.

– Хорошо, Семен Макарович, а то как-то Виктора стеснять каждый раз приходится. Уже просто неловко.

– А я, пожалуй, здесь останусь, – возразил Грязнов.

– Кто бы сомневался… – удивился Турецкий, чем вызвал дружный смех. – Тогда последний вопрос: на какой-нибудь транспорт мы можем рассчитывать?

– Мне дано прямое указание, – Маркашин поднял указательный палец вверх, – обеспечить руководителя оперативно-следственной группы персональной машиной. Есть тридцать первая «Волга», устроит? С водителем, естественно.

– Меня устроила бы даже такая иномарка, как «Запорожец», но этого у вас нету. Поэтому согласен на что угодно. Ну а ты, Грязнов, падай в ноги другу Вите. Или давай я тебя заброшу на набережную канала.

– За Вячеслава Ивановича беспокоиться не стоит, – сказал Гоголев. – Я его сейчас буду с Москвой соединять, а потом решим, что дальше.

– Ну что ж, тогда по коням. А общий сбор, я полагаю, лучше всего назначить где-то на девять вечера. Если нет возражений. Впрочем, согласовывайте с Грязновым.

– Я согласую, – пообещал Вячеслав. – Езжай, не теряй времени.

Юрий Владимирович Чибисов оказался достаточно молодым человеком, лишенным какого-либо видимого почтения к старшим по должности и званию. И этим сразу понравился Турецкому. Через пять минут они были уже на «ты», и Юрий подробно живописал о том, что и как происходило в ночь на четверг.

С утра ночной клуб «Павлин» был, естественно, закрыт. Работали уборщицы, готовя помещения к вечерней программе. Но Чибисов быстро отыскал директора по телефону и предложил ему, не отнимая времени, собрать весь обслуживающий персонал заведения, который работал здесь в недавнюю злополучную ночь. Директор попробовал было возразить, но Чибисов проявил такую настойчивость и твердость, что Турецкому осталось лишь поблагодарить свою удачу.

Народу, кстати, собралось немного: пятеро официантов, двое администраторов, швейцар и трое охранников заведения. Последние в зал вообще не заходили, осуществляя охрану снаружи, у подъезда, и внутри, возле стеклянных дверей.

Уборщицы быстро закончили свою работу, и столы поставили в зале точно так же, как было на презентации книги Саблина. То есть выделили главный стол и отодвинули чуть в стороны остальные.

Затем каждый из работников клуба рассказал о том, что он лично видел, чем занимался, – все по порядку. Показания служащих практически не отличались от тех, что у них уже взял тремя днями назад Чибисов. Турецкий его успокоил, заметив, что хотел бы собственными глазами понаблюдать картину, а вовсе не от недоверия к нему.

Затем все рассказы стали плавно перетекать к единственному за весь вечер небольшому конфузу, который чуть было не нарушил плавное и выверенное течение презентации. Вспомнили, что среди гостей была одна очаровательная женщина, на которую все обращали внимание. Она сидела вместе с Саблиным и его супругой за главным столом. Но в какой-то момент то ли немного перепила, то ли просто плохо себя почувствовала, стала нервничать, повысила голос, закапризничала, но все кончилось к общему благополучию. Даму просто вывели в фойе, откуда она вскоре и уехала.

Перешли к меню застолья – к пище и напиткам. Все имеющие отношение к этому вопросу единодушно подтверждали, что сам Саблин пил только шампанское и ничего более крепкого. Хотя на соседние столы подавали и водки, и коньяки, и даже иностранные напитки, типа виски и джина. Обслуживал главный стол один официант, который искренне удивился, когда узнал от Турецкого, что Саблин пил не шампанское, а ситро.

– Не знаю, – сказал он с иронией, – может, оно и так, если кто-то быстро выпивал то, что я постоянно доливал в его бокал, а ему под столом наливали ситро. А где ж еще? На столы ситро у нас не подают, да и вообще его не бывает в буфете.

– Ну а другая фруктовая вода, напоминающая по цвету шампанское? – спросил Турецкий.

Официант лишь пожал плечами и ничего не ответил. Было видно, что он не верит подобной чуши. То же самое касалось и пищи, подаваемой на стол. Сидели за ним, кстати, пятеро – еще директор издательства, выпустившего книгу, и главный редактор. И кому из всей пятерки должна достаться какая тарелка, угадать практически невозможно. Значит, и тут никто заранее не смог бы ничего лишнего насыпать.

Потом начали обсуждать поведение гостей. Официанты, как никто другой, бывают наблюдательны во время подобных массовых мероприятий, начинающихся торжественными речами и скоро переходящих в обыкновенную пьянку. Но ничего запомнившегося, разве что инцидент с мадам Кутеповой – ее фамилию отыскали в общем списке приглашенных гостей, и он сохранился у одного из администраторов, – никто рассказать так и не смог.

Снова прошлись по списку гостей и соответственно по столикам, за которыми они рассаживались, согласно схеме, представленной самим юбиляром или автором, – в общем, непонятно, как его теперь следует называть. И вот тут неожиданно обнаружилось, что гостей оказалось больше, чем было предусмотрено в общем списке. Вероятно, в последнюю очередь, как это нередко случается, появились неучтенные или случайно забытые люди, которым сам Саблин передал личные приглашения перед началом презентации. С этой целью вот здесь, – показал администратор, – в правой и левой стороне зала были поставлены четыре дополнительных стола. За ними, между прочим, разместились и представители телевидения со своими камерами, микрофонами и осветительной аппаратурой.

А дело все в том, что первоначально присутствие этой телевизионной публики предусматривалось лишь во время, так сказать, официальной части. Когда говорились главные речи, а гостям разносились коктейли и аперитивы – по желанию. Поэтому большинство телевизионщиков, а было их в общей сложности побольше десятка человек, сразу, закончив работу, разошлись. Осталось два или три человека. Один из них запомнился – крупный такой парень, бородатый, а камера у него как игрушка. Он все вперед норовил вылезти. Взять крупным планом, как они говорят. Так вот, он ушел едва ли не последним. Кстати, даже попозже той конфузной ситуации, когда едва базар не случился. Вот и хозяйка тоже была недовольна – так они называли супругу Саблина. Она просто натуральный выговор устроила администратору, зачем тот оставил телевизионщика. Ужин, мол, это исключительно для своих, и совсем нет нужды показывать по телевидению, что едят и пьют гости. Довольно уже и того, что Саблина постоянно обвиняют чуть ли не во всех смертных грехах. Не хватало лишь чревоугодия.

– А было? – с улыбкой спросил Турецкий.

– Что вы имеете в виду? – насторожился администратор.

– Чревоугодие.

– Ах… это? Ну, разумеется, было. Да и мы постарались, вы ж посмотрели меню. А кухня у нас, если захотите, можете сами убедиться. Милости просим, поближе к вечерку.

– Не исключено, ох, не исключено! – подмигнул ему Турецкий, чем явно расположил к себе. Официальные лица, да еще из Москвы, к тому же расследующие происходившие у тебя неприятности, обычно не вызывают положительных эмоций у обслуживающего персонала.

Наконец вернулись к мимолетному эпизоду, несколько сконфузившему хозяина и его гостей. Постоянное упоминание о нем говорило Турецкому, что этот легкий дебош, объясняясь русским языком, явился невольно тем рубежом, который сыграл какую-то пока непонятную роль в плавном течении презентации.

Турецкого интересовало, что было дальше. Ну хорошо, возник шум, разворачивалось нечто напоминающее скандал в благородном семействе, так? Жена приревновала красотку к мужу? Или сама красотка ляпнула что-то непотребное? А дальше-то? Ее вывели из зала? Кто?

Стали снова вспоминать. Ну вывели, это точно. Швейцар – молчавший дотоле седой, вислоусый дядька гренадерского роста – сказал, что был лично свидетелем того, как пьяная барышня была выведена из зала несколькими тоже не совсем трезвыми молодыми людьми и сидела после, причем довольно продолжительное время, в фойе, у зеркала.

Швейцар поднялся и пошел показывать, где и как это все происходило. И несколько человек так и колготились вокруг нее, так и колготились.

– А чего им надо было? – задал наивный вопрос Турецкий.

Швейцар без всякого почтения посмотрел на него: взрослый же человек, нормальный вроде мужик, а таких простых вещей не понимает!

– Чего, извини, гражданин следователь, поддатые мужики от пьяной телки хотят? Или объяснять надо?

– Ну и что? – продолжал в том же духе Турецкий. – Удалось кому?

– А вот и нет! – ухмыльнулся швейцар.

– Неужто всем отказала? А сама уехала?

– Да куда ж ей, мать моя, извини… Она ведь, как я мыслю, не одна была тут, а с охраной.

– Важная, значит, персона?

– Ну важная или нет, это нам неизвестно. Но что она за столом с самим сидела, а охранник ее этот в дальнем углу, я заметил, это могу подтвердить со всем нашим усердием. Вот он, как помнится, покинул заведение, а после меня и подзывает. Надо, говорит, отец, домой ее везти. Поспособствуй, а то я – это он, значит, – ее «личка» – так и назвался, – но меня она ни в жисть не послушается, а битье с разгромом зеркала устроить вполне может. Ты, говорит, только помоги ее вывести, а дальше я с ней управлюсь, машина имеется.

– И что потом?

– Ну так… Я подошел, сказал, а в ответ она мне объяснила, куда я сам должен отправиться… Нехорошо женщине да такие слова и выражения. Это, извиняюсь, только отдельные барышни себе в наше время позволяли, а нынче у каждого одни блядки, прости господи, на уме. Да на языке. Словом, справились мужики, что ее окружали, к двери помогли подвести. А чего? На дворе-то тепло. Кофточка такая, легкая. Ну и забрал ее тот мужик, повел к машине. Крепкий он, как взял под локоток, так она сразу и притихла. И увез ее, я видал, в красной машине. Не знаю, как называется.

– Домой, значит?

– Ишь ты! – хитро засмеялся швейцар. – Если б домой, а то, поди, на блядки. Всех парень обошел!

– Почему так думаете?

– А вы видали, чтоб охранник кому-нибудь сотенную совал: помоги, мол? Вот и я, сколько живу, тоже не видел. Как пить дать пистонить повез, архаровец…

– Молодец, отец. А что это он у тебя – то мужик, то парень? Архаровец вот еще.

– Так крепкий он. И не так чтоб молодой совсем. Как ты, к примеру. Высокий, светлый такой. А по мне-то, всё мальчишка. А почему архаровец? Так нагляделся я за жизнь на тех военных. Я их за версту носом чую.

– Значит, военный. Или бывший, так? Высокий, светлый… Собой-то как, ничего?

– Не, – поморщился швейцар, – чухня скорей… Ты перед ним молодцом!

– Ну спасибо, – улыбнулся Турецкий. А сердце заколотилось. Неужели десятка?!

Нет, нельзя торопить удачу. Сама придет.

Турецкий позвал Чибисова, который продолжал расспросы в зале, чем наверняка уже до смерти там всем надоел.

– Попрошу тебя, Юра, сесть сейчас с… простите, как вас по имени-отчеству?

– Иван Данилович. Морковкины мы.

– Превосходно. Сядь с Иваном Даниловичем и запиши в протокол все, что он тебе сейчас повторит. А я вас прошу повторить по возможности слово в слово. Впрочем, если еще какие-то детали всплывут, ради бога. Кстати, Юра, у тебя случайно с собой нет того фоторобота, который вам помогла составить девица Стругова? Ну того самого мужика?

Чибисов достал из записной книжки и протянул фото шесть на девять, где был изображен вполне возможный Светличный. Одна беда, был он в темном парике. Как она описала.

– А нового нет? Что у нас уже составили? Хотя откуда? Ну давай на удачу, посмотрим… Иван Данилович, я вам покажу фотографию, а вы посмотрите и скажите – есть ли в ней что-то общее с этим вашим «личкой», как тот себя назвал? Но учтите, что темные волосы здесь могут быть обычным париком.

Морковкин долго рассматривал фотографию, наклонял голову то вправо, то влево, морщился, вздыхал, наконец изрек:

– Ничего не могу сказать, похож. Но не шибко. Я ж говорил – чухня. Тут-то худой, – он двумя пальцами провел себе по щекам, вдоль усов, – а глаз невидный. Мелкий глаз, с косинкой… А может, похож? – спросил у Турецкого с надеждой. Видно, очень уж хотелось ему помочь в таком деле.

Александр Борисович не стал продолжать расспросы, а позвонил Гоголеву, поинтересовался, где Славка. Тот взял трубку. Турецкий попросил экстренно доставить в «Павлин» самый последний вариант фоторобота Светличного.

И пока Чибисов подробно записывал в протокол показания швейцара, фотографию подвезли. Иван Данилович, едва глянул, так с ходу радостно развел руки в стороны:

– Ну он! Другое ж дело! Вот, видал? – Он тыкал пальцем в щеки фоторобота. – Я и говорю, настоящая чухня!

– Этот экземпляр, Юра, размножить и каждому члену бригады сунуть в карман. Чтоб постоянно при себе был. Ну, Иван Данилович, порадовали. Спасибо. Поеду теперь к вдове…

Он быстро понял, что вдове было за что ненавидеть свой родной город. Мало того что унизили мужа, еще и угробили. Оборвали блистательное будущее на новом подъеме.

И когда Турецкий дозвонился до квартиры Саблиных на Съезжинской, где, как ему объяснили питерские коллеги, семья бывшего губернатора, несмотря ни на какие перипетии судьбы, занимала практически половину этажа большого дома, какие-то посторонние, видно, люди долго выспрашивали его, кто он и по какой причине звонит.

Полностью представляться Турецкий не стал, просто сказал, что прибыл из Москвы по поручению Президента России. На той стороне провода воцарилась настороженная тишина. Ее нарушил резкий и не очень приятный для слуха голос:

– Говорите, вас слушают.

– Нина Александровна? – вежливо спросил Турецкий, которому уже надоели эти многочисленные вопросы и разные голоса в трубке.

– Я. А кто вы?

Вот теперь он представился полностью. С длинным перечислением своих чинов и должностей. И снова сослался на указание президента. А заодно принес свои глубокие соболезнования.

– Я поняла. Что вы от меня хотите?

– Надо встретиться. Желательно в ближайшее время. Можно сегодня.

– Вы что, ничего не знаете? – В голосе женщины прозвучала откровенная враждебность.

– Простите, что я должен знать? Я приехал сегодня утром и с той же минуты занимаюсь тем, что допрашиваю возможных свидетелей по делу вашего супруга.

– И вам никто ничего не говорил?

– Я могу только повторить сказанное.

– Сейчас первый час, а в три похороны мужа! – почти с надрывом крикнула она. – А вы говорите: встретиться! Разве это не издевательство?!

– Повторяю, я этого не знал. Сочувствую вам, давайте перенесем разговор на завтра.

– Да послушайте, как вас? О чем мне с вами говорить? Вас прислал президент? Вот и занимайтесь своим делом!

– Следственные мероприятия требуют, – холодно заговорил Турецкий, – чтобы были допрошены все – подчеркиваю, все – свидетели возможного преступления. И вы не исключение. Кроме того, я обязан признать вас потерпевшей по делу. Вы сами назначите время или вас пригласить повесткой?

– Вы сказали – преступление? Значит, убийство, да? Я была права, да?

– В настоящий момент я могу вам сказать только одно. Я уже располагаю некоторыми фактами, которые могут послужить предварительным подтверждением небезосновательности выдвинутой вами версии. Иначе говоря, мне срочно нужны некоторые сведения, которыми можете располагать пока только вы. Оттого и такая спешка. Поверьте, не хотел вас ни оскорбить, ни обидеть.

– Мы отпеваем и хороним Толю в лавре. Вы знаете, где это?

– Я бывал в Ленинграде.

– А… ну да. Может быть, вам будет удобно… подъехать? А потом мы могли бы и поговорить. Поймите меня правильно…

– Хорошо, я подойду к вам, Нина Александровна. А вы крепитесь. Мне говорили, что вы женщина сильная, желаю вам…

Когда он приехал, отпевание в храме уже началось. Народу было много, внутри не протолкнуться. Да и не любил, честно говоря, Александр Борисович все эти долгие церемонии. Поэтому он решил ждать на улице, а потом подойти к новой могиле и положить четыре розы, купленные здесь же, у кладбищенских ворот.

Время тянулось медленно. Последние дни апреля все подряд отличались летним уже теплом. А он из «Павлина» отправился на квартиру, куда уже доставили его и Славкины вещи. Грязнова не было. И он переоделся, сменил привычную куртку на вполне пристойный темно-серый костюм с черной шелковой водолазкой. И неофициально, и в то же время вполне траурно, соответствует положению вещей.

Наконец народ потянулся на выход…

Речей было произнесено немного, и, как понял Турецкий, говорились они главным образом теми, кто присутствовал на последнем торжестве Саблина. Несколько женщин в темных косынках окружали вдову, что-то нашептывали ей на ухо. Она была безучастна.

Но вот окончились и речи. За дело принялись профи Александро-Невской лавры. И не прошло четверти часа, как насыпанный холм утонул в венках и массе живых цветов. Установили большой фотопортрет покойного – задумчиво-улыбчивое лицо его смотрело с откровенной иронией на происходящее вокруг действо. Турецкий даже подумал, что эта фотография выбрана была не без расчета: мол, говорите теперь что хотите, а мне наплевать.

Вокруг могилы стало пустеть. Кто-то объявлял, переходя от группы к группе, где состоятся поминки. Добавлял, что автобусы ждут слева от ворот.

Александр Борисович подошел к могиле, положил цветы, постоял склонив голову – ритуал, куда денешься, – и повернулся к вдове.

Он и рта раскрыть не успел, как она сама назвала его по имени-отчеству. И приподняла темную вуалетку на лице.

«А она выглядит не так уж, чтоб совсем уж… – подумал привычно. И одернул себя: – Грешные мысли у свежей могилы не делают тебе чести, Саня…» Грязнов бы точно не упустил возможности сыронизировать по этому поводу.

Турецкий взял протянутую ему ледяную ладонь в обе руки, подержал, согревая и тем проявляя глубокое сочувствие ее горю.

– Могу я попросить вас проводить меня к машине? – тихо сказала она. Ничего в ней не осталось от той хриплой телефонной зверюги. Была просто очень милая, даже симпатичная, но слишком уставшая женщина, чувствующая себя безумно одиноко в окружающей ее толпе близких и знакомых.

– Я тоже на колесах. Может быть, вы предоставите свой транспорт подругам? – Он кивнул на женщин в черном, глядящих на него и вдову с навязчивым интересом. – А я вас отвезу куда скажете. По дороге можно будет и поговорить.

– Пойдемте, – просто ответила она, опираясь на его руку, и обернулась к женщинам: – А вы езжайте и скажите, пусть начинают. Я приеду… чуть позже… – И отвернулась. – Пойдемте, – повторила она и добавила уже для одного Турецкого: – Терпеть не могу этих поминок…

– Сочувствую. Я тоже отрицательно отношусь к подобному дикарству.

– Видели, как он смотрит?

Турецкий понял, о ком она.

– Ему уже проще. Поэтому.

– Да-да… Ну рассказывайте.

– Пожалуйста, соберитесь, успокойтесь и давайте немного вспомним тот вечер…

– Я, как сейчас, все вижу перед глазами.

– Отлично. Кто такая Кутепова?

Нина Александровна даже остановилась, с удивлением уставившись на Турецкого. И во взгляде ее появилась такая враждебность, что ему стало даже немного не по себе. Опять закрылась, что ли?

– Мой интерес совсем не праздный, можете поверить, – жестко добавил он. – Скажу больше, меня интересует даже не столько эта женщина, сколько ее спутник. Вы знакомы с ним?

– Не понимаю, о ком вы говорите, – растерялась она. – Какой спутник? Мы никакого спутника не приглашали…

– И тем не менее он был. Мне даже известно, где он сидел. Когда и с кем уехал. Но я хотел бы услышать подробности от вас. Итак, сначала: кто такая Кутепова?

– Лично я с ней никаких контактов не имела… – неуверенно начала Нина Александровна. – Ее знал муж… Они еще в Париже познакомились, когда он… Ну, в общем, вы понимаете.

– Когда он, попросту говоря, сбежал от правосудия? От обвинений, выдвинутых против него? Вы это хотите сказать?

– Толю действительно замордовали, – устало сказала она. – А в той ситуации его бы загнали за Можай и на том успокоились. Тянули бы время. А у него инфаркт. Один, потом другой…

– Не будем возвращаться к столь отдаленному прошлому. Он поддерживал с этой Кутеповой какие-то отношения? Извините за прямоту моих вопросов. Я вам постараюсь все потом объяснить.

– Что я могу сказать? – В ее голосе опять проявилась враждебность. – Она известная… как бы поточнее выразиться… этакая Летиция Каста русского разлива. Топ-модель.

– И это все, что вам о ней известно? А зачем ее пригласили на презентацию? Элемент эффекта?

– Вы абсолютно правы. А Толя, я должна сказать, в отдельных моментах был несколько… неуправляем. Принимая решения, не всегда просчитывал последствия. Да, Кутепова – заметная фигура в питерской тусовке. Но ее присутствие в качестве едва ли не первой фигуры на презентации, по моему твердому убеждению, снижало важность самой идеи презентации. Превращая ее в непонятное шоу. Я говорила ему, но он не хотел прислушаться.

– Она получила приглашение заранее или в последнюю минуту? На одно, как говорится, лицо или со спутником?

– Толя оповестил заранее. А про спутника мне ничего не известно. Приглашения были именные.

– Вы сами встречали гостей?

– Естественно, как это положено.

– Значит, охрана приглашения не проверяла?

– Зачем? Чужим у нас было делать нечего. Только свои. Я имею в виду знакомых и близких.

– Она пришла одна?

– Думаю, да. Хотя твердо сказать не могу. Видите ли, Нелли – такая женщина, на которых все немедленно обращают внимание. И если бы рядом с нею в тот момент находился танк, уверяю вас, его никто бы даже и не заметил.

– Красота – страшная сила, – сочувствующе заметил Турецкий.

Нина Александровна искоса поглядела на него, вздохнула и ничего не сказала.

– А теперь вспомните тот не успевший разгореться скандал. С чего все началось и чем закончилось?

– Мне говорили, что Нелли – особа неуравновешенная. Как все звезды, купающиеся в мужских взглядах. И предрекали что-то подобное. Но я не думала, что это случится так скоро.

– Почему же скоро? По моим данным, конфликт возник на завершающем этапе. Все было уже, извините, съедено и выпито, а официанты трудились вовсю.

– Возможно, вы правы. В общем, ей, как обычно, что-то не понравилось, она тут же стала бить посуду, естественно, соответствующая площадная брань, модная нынче в их кругах… Ее кинулись успокаивать, а она еще пуще. Пришлось вывести. Но все уже смешалось. Люди поднялись, началось брожение, пустые разговоры подвыпившей публики, забывшей, по какому поводу они здесь находятся. Нет, я совсем не возражаю, так случается всегда. Не мы первые, не мы последние. Но тут опять откуда-то вылез этот телевизионщик, стал все снимать. Я пробовала возражать: зачем это безобразие! Нетрезвые лица! Двусмысленные ухмылки! Вообще черт знает что! Я администратору говорю: зачем вы это допускаете? Мы же договорились! А он: я не знал, все телевизионщики давно ушли! Я говорю: как же ушли?! А этот откуда взялся?! Ну мы… не то чтобы ссорились, нет, я просто выговаривала этому администратору. А Толя – тот просто купался перед камерой! И так, и этак, с бокалом в руке и без него, с кем-то чокается, пьет! И ведь не подойти – толпа…

– Стоп! – сказал Турецкий. – Вы сказали: с бокалом и без. А куда девался его бокал?

– Понятия не имею… Может, поставил на стол… А, там еще официант крутился.

– Не было официанта. Имеются показания всех, кто в тот вечер работал в зале.

– Но почему я должна не верить своим глазам? Был. И поднос держал в руке. И бокалы были… И чокались…

– С кем?

– Я обязательно должна вспомнить? – как-то беззащитно спросила Нина Александровна.

– Думаю, здесь может быть ключ.

– Тогда мне надо сосредоточиться и все… как бы проглядеть заново. Сейчас не могу, трудно.

– Понимаю вас. Но вспомнить тем не менее просто необходимо. Я дам вам мой телефон, это мобильник. Как вспомните, немедленно позвоните, хорошо?

– Я попытаюсь. – Она взяла визитку, прочитала и кивнула, пряча ее в маленькую сумочку.

Турецкий подвел вдову к «Волге», открыл заднюю дверь и помог подняться в салон, сам сел рядом.

– Назовите водителю адрес.

Она сказала. Водитель кивнул и тронул машину.

– Они просто требовали устроить широкие поминки, – неожиданно сказала она. – Даже какие-то средства выделили. Зачем это все теперь?…

– А послать нельзя было?

Она посмотрела на Турецкого и улыбнулась.

– Увы…

Наконец они подъехали к какому-то шикарному ресторану. Вывеска была выше козырька над входом, и изгибаться, чтобы прочитать название, Александр Борисович не хотел.

– Извините, последний вопрос. Адрес Кутеповой у вас есть?

– Вероятно, дома. Но она здесь наездами, обычно живет в Париже.

– Значит, мы созвонимся. Вечерком?

– Я сама позвоню вам, Александр Борисович. Помогите мне выйти.

Турецкий вывел ее из машины, проводил до дверей, где вдову ожидали серьезные молодые люди в темных строгих костюмах с черно-красными повязками на рукавах.

Простились кивками.

«А ведь у нас действительно кое-что есть!» – подумал Турецкий, возвращаясь в машину, и сказал водителю:

– Давайте-ка, молодой человек, еще разок подскочим к вашему «Павлину»…