Шефу Секретной службы Арнольду Бразерсу было над чем призадуматься, сидя в глубоком кресле своего кабинета в одном из отделов старого здания казначейства. Не нравилась ему эта история. Одно дело выслеживать сумасшедших, осаждавших президента Соединённых Штатов анонимными письмами с нелепыми и грязными угрозами. Письма эти были, как правило, безвредны, и Секретная служба не имела с ними особых хлопот. Авторов легко устанавливали и потихоньку, без излишнего шума, препровождали в психиатрические клиники. Но совсем другое дело — инциденты, в которые оказывались замешаны весьма влиятельные и к тому же совершенно нормальные люди. Бразерс объяснял эти инциденты тем, что людей всё больше и больше волновала внутренняя и внешняя политика страны. Особенно накалялись страсти в предвыборные периоды, когда многие позволяли себе резко критиковать президента Соединённых Штатов, чего в обычное время не подумали бы делать. И всё-таки риск был слишком велик, и Службе приходилось проводить расследование по малейшему поводу.

Бразерс, коренастый, полный мужчина с вьющимися каштановыми волосами, блестяще владел своим лицом и умело скрывал свои тревоги. Главным источником беспокойства был близящийся уход на пенсию. Полную пенсию шеф мог получать уже со следующего года и не хотел терять из неё ни цента. Жизнь в Секретной службе была в общем неплоха, если не считать бессонных ночей и бесконечного напряжённого ожидания неизвестно чего. Но административная работа была Бразерсу ненавистна. Роль мальчишки на побегушках, которую Белый дом ему часто навязывал, уязвляла его. Хотя с виду деятельность Службы была овеяна романтическим ореолом, всякий человек, хоть немного знакомый с закулисным миром вашингтонской политики, прекрасно знал, что шефу Секретной службы далеко до директора Федерального бюро расследования с его влиянием, престижем, а главное — громадными фондами.

И всё-таки если что было не так, то отдуваться приходилось именно Бразерсу. А теперь на него свалилась ещё эта дрянная история, в которой оказался замешан младший сенатор от штата Айова. И надо же было этому случиться именно теперь, когда его замучил проклятый весенний насморк. Бразерс громко чихнул, выхватил из кармана платок и мрачно вытер покрасневший нос. Он вспомнил, как началось это дело Маквейга, и нахмурился. Некий владелец автомастерской в городишке Ля Бёлль, штат Флорида, Амос Палмер, позвонил в управление и сообщил, что по городу разгуливает какой-то подозрительный тип и задаёт вопросы, касающиеся личной жизни президента Холленбаха. Палмер сказал, что поведение этого парня ему очень не понравилось. Дежуривший у телефона агент не придал этому звонку особого значения, решив, что любопытный скорее всего какой-нибудь репортёр, но на всякий случай отправил по телетайпу запрос в Майами, в отделение Службы.

В Майами произвели дознание, и вскоре удалось выследить взятый напрокат автомобиль, номер которого оказался зарегистрирован в карточке мотеля в Ля Бёлль. Удалось также установить, что автомобиль был взят напрокат в Тампа неким Роджером Карлсоном из Вашингтона, хотя на карточке мотеля было проставлено совсем другое имя. У Карлсона имелось удостоверение, разрешавшее ему брать автомобили напрокат, и первая же проверка в Управлении автотранспорта установила, что удостоверение было выдано мистеру Роджеру Карлсону, административному помощнику и секретарю сенатора Джемса Маквейга из штата Айова. Именно тогда Бразерс и отправил Лютера Смита в Ля Бёлль посмотреть, в чём там дело, и разобраться в ситуации на месте. Не то чтобы Бразерс испугался, нет. Наверняка Карлсон отправился в Ля Бёлль с одной из частных политических миссий — дело весьма обычиое в Вашингтоне. Но он хорошо знал: президент Холленбах не погладит его по головке, если узнает, что какой-то неизвестный рыскает по стране и расспрашивает об интимных фактах его биографии.

Бразерс вздохнул и опять вытер платком мокрый нос. Его привёл в бешенство доклад Смита о поездке в Ля Бёлль и об интервью с сенатором Маквейгом, потому что всё это не предвещало ничего хорошего. Шеф вдруг увидел, что его затянуло в одну из тех безнадёжных трясин, которые он до сих пор обходил так умело. Маквейг несомненно солгал Смиту. Объяснение, данное им по поводу странных расспросов Карлсона в Ля Бёлль, было неубедительным. Эти неуклюжие выдумки любого агента заставили бы навострить уши. Теперь Бразерс уже ясно понимал, что ему не миновать расследования по делу сенатора Маквейга, а это ему, прямо сказать, не нравилось. Когда задевали сенатора Соединённых Штатов, скандал мог произойти такой, что не приведи бог. Бразерс сознавал всю ничтожность своей должности. Публика — та, конечно, может обставлять его работу захватывающей дух таинственностью, но Бразерс на этот счёт никогда не заблуждался. В огромном правительственном аппарате США он был простым служакой, и всякий кому не лень мог дать ему по носу.

Он от души надеялся, что Смит вёл себя достаточно деликатно и сенатор не заподозрил, что на него заведено дело в управлении Секретной службы. Бразерс бросил взгляд на часы и щёлкнул переключателем настольного коммутатора:

— Смит не явился?

— Как раз входит, шеф. Посылаю его к вам.

В кабинет влетел Лютер Смит и озарил шефа жемчужной улыбкой, вызвав у Бразерса дурные предчувствия. Смит присел на стул и раскрыл отрывной блокнот.

— Ничего себе каша заваривается, шеф! — В голосе агента прозвучало оживление следователя, которому только что удалось обнаружить в доме труп.

— Что там у тебя? — Бразерс задал вопрос тоном человека, который предпочёл бы не получить ответа.

— Я опросил пять… нет, шесть приятелей Маквейга, предупредив их, конечно, чтобы они держали язык за зубами.

— Ты уверен, что они не станут болтать? — Бразерс мрачно взглянул на подчинённого. — Я в этом городе никому не доверяю.

— Уверен. Я сказал им, что это формальная проверка и что мы не хотели бы никого компрометировать. Все обещали молчать. Вам я представлю подробный отчёт обо всех разговорах, но интересного там ничего нет, кроме разговора с Полем Грискомом, адвокатом.

— А что у него?

— Много. Только сначала он никак не хотел говорить. Но я в него как следует вцепился, нажал, и тогда он мне всё выложил. Маквейг приходил к нему в контору на прошлой неделе и рассказал странную историю о человеке, который занимает высокое положение в правительстве и который якобы болен тяжёлой формой психического расстройства. Маквейг описал все симптомы, и Гриском утверждает, что они подходят под определение паранойи — мания преследования и мания величия.

Маквейг был страшно возбуждён и отказался назвать этого человека. Гриском убеждён, что этот свихнувшийся малый не кто иной, как сам Маквейг.

Бразерс застонал:

— Господи, этого только нам не хватало! А сказал тебе Гриском, что он думает о причине заболевания сенатора?

— Да. Гриском живёт на Оу-стрит и рассказывает, что видел, как Маквейг (Гриском уверен, что это он) выходил из дома напротив, где живёт одна девчонка. Девчонка — первый сорт, пальчики оближешь. Рита Красицкая, работает в комитете демократической партии, у Джо Донована.

— Ты её знаешь?

— Да, приходилось разговаривать. Фигурка — с ума сойти. — Смуглое лицо Смита покраснело. — В общем, шеф… словом, я не обвиняю Маквейга.

— А какое отношение имеет девчонка ко всей истории? Мало ли кто из этих господ развлекается на стороне!

— Да вот Гриском считает, что у Маквейга дело обстоит куда серьёзнее. У него чудесная жена и мировая дочка, и Гриском полагает, что человек такого сорта, как он, неспособен изменять жене без угрызений совести. Словом, он думает, что Маквейг запутался и что причина болезни в этом.

— И ты этому веришь? — Лицо Бразерса хранило прежнее отсутствующее выражение, но глаза его впились в агента.

— Нет, шеф, не верю. Этот Маквейг не столь уж сложная личность, чтобы мучиться из-за таких вещей. Он не из тех, кто только и делает, что прислушивается к своей совести. По крайней мере, я так думаю, а ведь мне не раз приходилось с ним разговаривать.

— Почему же тогда он солгал тебе об этой истории с Ля Бёлль?

— Сам не могу понять, шеф. Говорит, что пишет биографию Холленбаха и что ему понадобился материал о юных годах президента. Но это смешно, некогда ему писать такую книгу, уж вы мне поверьте, шеф.

— Особенно если учесть, что он собирается баллотироваться в вице-президенты. У меня такое впечатление, что это делается с согласия самого президента.

— Тогда, конечно, может он и впрямь пишет книгу. Но только зачем ему понадобилось лгать? А ведь он солгал, когда я спросил его о донесении Карлсона. Сказал, что Карлсон не представлял ему никакого письменного донесения, но я своими глазами видел вчера у него на столе этот доклад, а потом и сам Карлсон признался, что отпечатал для Маквейга текст на машинке. А когда я спросил Маквейга, удобно ли ему писать книгу о человеке, чьим помощником он может стать, он только расхохотался: он, дескать, не верит, что молния ударит именно в него. А потом добавил, что если бы это всё-таки случилось, то книга оказалась бы уникальной. Я согласился, но тут же спросил фамилию его издателя. Он смутился и ответил, что издателя у него пока нет, ведь он начал работать над книгой совсем недавно.

— А писал ли он когда-нибудь вообще?

— Нет. Это мы тоже проверили. Никогда не написал даже журнальной статьи.

У Бразерса стал такой вид, словно на него напали навозные мухи. От волнения лицо его сделалось красным как свёкла. Он чувствовал, что разгадка где-то совсем близко, но отыскать её не мог.

— Может он и правда пишет книгу, а может и нет, — сказал он наконец, — но мне надо знать, всё ли тут чисто с точки зрения политики. Мы установили, что он интересуется ранними годами жизни президента, но почему? Хорошо, предположим, он опасается, что Холленбах может не согласиться на его кандидатуру. И допустим, что ему удастся раскопать кое-какие неблаговидные факты, которые Холленбах, понятно, не хотел бы обнародовать. Что тогда? Тогда Маквейг оказывается в очень выгодном положении и может давить на президента.

Смит выпятил губы и с сомнением покачал головой:

— Не думаю, шеф. Вы ведь говорите о шантаже? Нет, шеф, этот парень не станет браться за такое дело, вы уж мне поверьте.

Бразерс чихнул, на глаза его навернулись слёзы:

— Одного я не могу выкинуть из головы. Смит. И это прямо не даёт мне покоя.

— Что именно, шеф?

— Да ножи, что ты видел у него в кабинете.

— Эта старая коллекция скальпелей?

— Да. Согласись, что для сенатора Соединённых Штатов хобби весьма необычное.

— Да это у него вовсе и не хобби. Он говорит, что ножи коллекционировал его отец, а он их хранит в память о старике.

— А мне это, представь, не нравится, — вздохнул Бразерс. — И я хочу, чтобы сенатора Маквейга держали под постоянным наблюдением, чтобы вы просто глаз с него не спускали. Продолжайте дознание, Лютер, только, ради бога, осторожнее. Может с ним и всё в порядке, но только знаешь, что я тебе скажу?

— Что, шеф?

— Если даже Гриском и прав, то Маквейг будет не первым свихнувшимся конгрессменом в этом чёртовом городе.