Воскресенье
Стоянка автомашин, в этот час совершенно пустынная, тянулась от реки на север. Лишь кое-где тоненькая тень молодого клена оживляла удручающее однообразие залитого бетоном пространства. По соседству, в лагуне Потомака, словно наклеенные на зеркало, приткнулись к причалам небольшие суденышки. Поверхность реки казалась неподвижной; только там, где на нее падали лучи всходившего над куполами и крышами Вашингтона солнца, на воде искрилась легкая рябь.
Полковник Кейси поставил машину у входа в Пентагон со стороны реки. Рассеянно побрякивая ключами, он какое-то время брезгливо рассматривал свой старенький «форд». Что и говорить, вид у него жалкий: темно-синяя краска выцвела и побурела, стекла потрескались, крылья помяты и поцарапаны.
Кейси перевел взгляд на огромное здание. Пентагон возвышался мрачный и внушительный, с рядами одинаковых окон от угла до угла, лишенный какого бы то ни было намека на красоту и оригинальность, такой же мрачный и зловещий, как и дела, которые из года в год творились за его стенами.
К воскресному дежурству Кейси обычно относился с насмешливой покорностью. Но в это утро смутная тревога не покидала его все время, пока он ехал на службу.
Он никак не мог понять, что, собственно, его тревожит, хотя вообще-то причин было достаточно. Вся страна была в угрюмом настроении — озабочена договором о ядерном разоружении, опасается Москвы, рассержена затянувшейся забастовкой на ракетных заводах, обеспокоена безработицей и инфляцией, не совсем уверена в человеке из Белого дома. Лично его, Кейси, больше всего раздражала забастовка. Не далее как в пятницу генерал Сиджер, начальник ракетного центра Ванденберг, в ехидном, саркастическом тоне предупредил, что, если забастовка не закончится в ближайшие дни, это серьезно отразится на производстве ракет «Олимп».
Пытаясь отделаться от дурного настроения, Кейси энергично зашагал через площадку для стоянки специальных машин. В поле его зрения то и дело попадали до блеска начищенные башмаки. Если за двадцать лет службы в морской пехоте человек и не научится ничему, подумал Кейси, то уж башмаки-то чистить его по крайней мере научат.
Полковник Мартин Дж.Кейси возглавлял объединенный штаб — группу из двухсот специально отобранных офицеров, занятых исследовательской работой и планированием для комитета начальников штабов. Раз в месяц, по воскресеньям, он дежурил в Пентагоне; дежурство это, крайне важное для всей системы военного командования, казалось ему невероятно скучным делом.
Кейси взбежал по широким ступеням со стороны набережной и открыл одну из высоких деревянных дверей. Часовой за столом отложил газету и взял протянутый ему пропуск.
— Не везет вам, полковник, — заметил он. — Чудесный денек, совсем не для работы, а?
Кейси направился в ту часть здания, где размещался штаб и на дверях висела большая табличка: «Вход по пропускам». Установленный здесь фотоэлемент привел в действие сигнал, оповестивший другого часового — моряка, главного старшину по званию, — он сидел за столом, на котором лежал журнал дежурств. Кейси расписался и в графе «Время прихода» поставил: 7:55.
— Привет, старшина. Все в порядке?
— Мертвый штиль, сэр, — ухмыльнулся часовой. — А вы предпочли бы, наверно, быть сегодня на площадке для гольфа?
Кейси никогда не мог понять, откуда у рядовых такая осведомленность о личных привычках офицеров. Он подмигнул моряку:
— Как и ты, наверно. Но кому-то же нужно нести вахту.
— Так точно, сэр, — ответил часовой и, чувствуя себя по случаю воскресенья несколько вольнее, добавил: — Да и работается лучше, когда начальства меньше.
Кейси прошел через лабиринт коридоров и кабинетов штаба. Некогда в нем работало до четырехсот офицеров во главе с генерал-лейтенантом, но за последние годы штат сократился вдвое и штаб превратился, по сути дела, в орган планирования при председателе комитета начальников штабов. Сегодня тут было так же безлюдно, как и внизу на автомобильной стоянке. Кейси услышал стук пишущей машинки и, судя по ее неуверенному ритму, решил, что какой-то офицер сам пытается напечатать ответ на залежавшийся документ.
Оказавшись в своем большом кабинете, Кейси окинул взглядом выцветшую зелень стен и окончательно утвердился в мысли, что он снова на службе, в холодной и мрачной громаде Пентагона. Он повесил китель и, со вздохом опустившись на стул, стал просматривать захваченные из дому воскресные газеты.
В «Вашингтон пост» полковник пробежал статьи двух комментаторов, ознакомился с результатами игр в бейсбол, потом взялся за «Нью-Йорк таймс» и подробно, не пропуская ни строки, начал читать обзор последних событий.
Повсеместно от Малайи до Милуоки происходили неприятности. Совещание промышленников Среднего Запада осудило заключенный договор; комитет каких-то граждан послал телеграммы всем членам конгресса, требуя призвать на военную службу бастующих рабочих ракетных заводов.
Но в каком бы кислом настроении ни находился мир, лично у него, Джигса Кейси, не было, в сущности, оснований хандрить. Он чувствовал себя здоровым и отдохнувшим. В свои сорок четыре года Кейси обладал не только прекрасным самочувствием, но и изрядной долей скептицизма. После окончания войны в мире так и не наступило успокоение, а если бы оно наступило, то кому бы тогда понадобился он, морской пехотинец? Его родина, к которой он относился со смешанным чувством любви и раздражения, ухитрилась благополучно просуществовать почти два столетия и, если повезет, поблагоденствует еще лет тридцать — примерный срок, в течение которого все происходящее еще будет затрагивать его лично. Однако сегодня утром Кейси не находил в себе обычной терпимости к ошибкам и заблуждениям своей страны. Он был встревожен, и ему это не нравилось.
Полковник морской пехоты США Мартин Дж.Кейси казался самому себе воплощением «живучести», если выражаться на жаргоне Пентагона. Он не отличался особой красотой, но когда-то женщины находили его неотразимым, да и теперь еще в разговорах называли симпатичным. Среди мужчин он пользовался уважением. Кейси был чуточку выше шести футов и сейчас, после года канцелярской работы, весил сто девяносто фунтов. По его расчетам, это было фунтов на десять больше, чем нужно, однако никаких признаков ожирения в его фигуре не замечалось. Прическа бобриком пока еще надежно прикрывала начавшую лысеть макушку. Спокойные зеленоватые глаза и короткая шея придавали ему солидность. Такими же солидными выглядели и его сыновья, фотография которых стояла на письменном столе.
Кейси не относился к числу бескорыстных рыцарей истины и добра и не блистал особым умом. В военно-морском училище в Аннаполисе, не проучившись еще и года, он понял, что оба эти качества совсем не обязательны для преуспевающего военного. И все же он был хорошим, храбрым морским пехотинцем и надеялся уйти в отставку бригадным генералом. Если бы его спросили, почему он не претендует на большее, он ответил бы: «Для Кейси и этого хватит».
Почти час потребовался ему, чтобы прочитать «Таймс». Все это время, как он и ожидал, его никто не беспокоил. Раз в месяц, по воскресеньям, Кейси приходилось дежурить, чтобы поднять тревогу, если вспыхнет война или разразится стихийное бедствие, ответить на телефонный звонок из Белого дома или какого-нибудь конгрессмена, однако, как правило, ничего этого не происходило. Правда, однажды звонили из Белого дома, но по какому-то пустяку, так что Кейси даже не запомнил, о чем шла речь. Конгрессмены звонили чаще; приходилось кратко записывать суть их претензий — чтобы в понедельник утром кто-нибудь ими занялся — и в ответ выражать, если требовалось, интерес, сочувствие или озабоченность.
В то время как Кейси просматривал почту, в кабинет, как всегда бесцеремонно, ввалился младший лейтенант военно-морского флота Дорси Хаф: по воскресеньям Хаф регулярно дежурил в шифровальном отделе, через который проходили все радиограммы Пентагона. Хаф был обязан шифровать и расшифровывать секретные документы. И сейчас он держал в руке пачку тонких бумаг — копии телеграмм, присланных командующими американскими войсками за границей в комитет начальников штабов.
— Ни черта интересного, полковник, — сообщил Хаф. — Все самое обыденное.
Он бросил телеграммы на стол, плюхнулся в соседнее кресло и, казалось, дремал, пока один из солдат караульного подразделения не принес по приказанию Кейси два больших кофейника из белого фаянса.
Дорси Хаф постоянно сутулился, рот у него был вечно полуоткрыт, словно он вот-вот начнет зевать. Он представлял собой тот тип офицера, к которому Кейси относился, как говорила его жена Мардж, слишком прохладно. Военно-морской флот интересовал Хафа разве что чуточку больше, чем весь остальной мир. Кейси давно уже решил, что позолоченные дубовые листья капитана 3 ранга никогда не украсят козырька фуражки Хафа. Однако во время воскресных дежурств у Кейси обычно не было срочной работы, и потому болтовня с Хафом стала для него своего рода привычкой.
— Ну, Дорси, что новенького? — спросил он. — Помимо девочек, разумеется.
— Да вот вчера вечером потратил на одну двадцать долларов, — ответил Хаф, как бы не слыша последних слов Кейси. — Да только ничего не получилось. Пустой номер… Да, должно быть, у нашего Джентльмена Джима на скачках в Прикнессе участвует лошадка. Если же нет — тогда непонятно, зачем он так старается собрать ставки со своих дружков?
Кейси рассеянно подумал, что на месте Хафа, будучи младшим офицером, он никогда бы не назвал председателя комитета начальников штабов так фамильярно в присутствии старшего офицера, к тому же непосредственного подчиненного председателя. Джентльменом Джимом называли генерала военно-воздушных сил Джеймса Меттуна Скотта, кавалера креста «За боевые заслуги», медали «За выдающиеся заслуги» и креста «За летные боевые заслуги» с двумя дубовыми ветками. Судя по всему, он был самым популярным лицом в военно-воздушных силах и, вероятно, вообще в стране, и это не на шутку тревожило друзей президента. Блестящий офицер. Скотт обладал тем сочетанием добродушия, сильной воли и обаяния, которое люди считают признаком каждого выдающегося руководителя. Свое прозвище он получил еще в средней школе за безупречную внешность и за редкую способность на лету усваивать манеры взрослых.
— Адъютант генерала полковник Мердок принес мне телеграмму в семь двадцать пять утра, я еще и глаза не успел как следует продрать. — Кейси слушал болтовню Хафа краем уха. — На ней было целых пять адресов, и все о какой-то ставке на скачках в Прикнессе. Вот если бы бюджетная комиссия конгресса узнала, какие телеграммки проходят через мои руки, особенно по воскресеньям!
Кейси взглянул на развалившегося в кресле Хафа.
— Ну, в лошадях-то генерал Скотт разбирается, — лениво заметил он. — На какую же он хочет ставить?
— Об этом там ничего не говорилось, речь шла только о каких-то заявках на его имя и о том, чтобы они не опоздали с ними.
Хаф порылся в кармане своей свеженакрахмаленной рубашки («По крайней мере хоть рубашки у него чистые», — подумал Кейси), достал телеграфный бланк и прочитал вслух:
— «Последняя заявка ежегодный пул в Прикнессе. Уже вручил свои десять долларов Мердоку. При равном количестве очков ваш выбор выиграет, если пройдет на несколько корпусов вперед. Срок взноса — пятница семнадцать ноль-ноль по Гринвичу. Начало заезда — суббота восемнадцатого мая девятнадцать ноль-ноль по Гринвичу. Скотт».
Кейси протянул руку за телеграммой. Он заметил, что она написана рукой Хафа, и решил прочитать ему небольшую нотацию.
— Черт возьми, Дорси! Вы же знаете, что правила секретного делопроизводства запрещают снимать копии с шифровок.
Но Дорси и бровью не повел.
— Вот будет номер, полковник, — протянул он, — если соберут офицерский суд и накажут меня за разглашение букмекерских махинаций Джентльмена Джима на тотализаторе!
Кейси не смог сдержать улыбку.
— Скотт, должно быть, по привычке занимается этими махинациями раз в году. Кто же значится у него в списке простаков?
Хаф в шутку отдал честь.
— Сэр, докладываю, что я зашифровал «голубым» шифром, то есть личным шифром председателя комитета начальников штабов, телеграммы следующим нижепоименованным генералам и адмиралам: начальнику ракетного центра Ванденберг генералу Джорджу Сиджеру, Калифорния; командующему стратегической авиацией генералу Теодору Ф.Дэниелу, Омаха; командующему 6-м флотом вице-адмиралу Фарли К.Барнсуэллу, Гибралтар; главнокомандующему вооруженными силами на Тихом океане адмиралу Топпингу Уилсону, Пирл-Харбор; командиру 1-го воздушно-десантного корпуса генерал-лейтенанту Томасу Р.Хастингсу, Форт-Брэгг.
Кейси что-то буркнул — он уже устал и от самого Хафа, и от его болтовни, потом потянулся к пачке телеграмм, принесенных молодым офицером. Каждую из них нужно было зарегистрировать, прочитать и пометить, кому передать завтра утром для исполнения.
— Ладно, проваливайте, Дорси, — сказал он. — Встретимся позднее.
Входящие телеграммы касались самых разных сторон армейской жизни. Полковник Суэйн, откомандированный из посольства в Буэнос-Айресе и направляющийся в Вашингтон за новым назначением, просит разрешения обратиться лично к генералу Скотту… Начальник штаба главнокомандующего вооруженными силами на Тихом океане контр-адмирал Ле Мастерс требует уточнить, означает ли директива комитета начальников штабов 0974/АР4 от 23.4.1974, что по воскресеньям и праздникам количество патрулирующих подводных лодок нужно увеличивать вдвое… Командир базы ВВС США в Лагенсе на Азорских островах бригадный генерал Келли просит комитет начальников штабов потребовать от министерства обороны отменить ограничение отпуска спиртных напитков офицерскому клубу, поскольку это отрицательно сказывается на моральном состоянии личного состава базы… Командир 101-й воздушно-десантной дивизии из Форт-Кемпбелла просит разъяснить пункт «с» параграфа 15 директивы комитета начальников штабов, в которой критиковались действия воздушно-десантных частей во время последней тревоги…
У Кейси вошло в обычай самому отвечать на некоторые запросы во время воскресного дежурства. Это, кстати, позволяло ему хотя бы отчасти знакомиться с поступающими в его аппарат документами в их первоначальном виде. Вот и сейчас он придвинул пишущую машинку и напечатал в трех экземплярах ответы на некоторые телеграммы — обычные канцелярские запросы, на которые, по разрешению членов комитета начальников штабов, он мог отвечать сам. Остальные, те, что требовали ответов кого-нибудь из членов комитета начальников штабов, он сложил в специальную папку. На каждом документе Кейси указал время поступления, а на некоторых проставил номер соответствующего приказа или директивы. В процессе этой работы ему приходилось заглядывать в большие папки, хранившиеся в его личном сейфе, и документы, в которых имели гриф «Совершенно секретно».
Время подходило к полудню, когда Кейси покончил с делами и, захватив большой конверт с подготовленными ответами, отправился в шифровальную. Но сначала ему нужно было, как всегда, наведаться в центральный пункт управления комитета начальников штабов. В этой огромной комнате, сплошь увешанной различными картами, офицеры несли круглосуточное дежурство, обслуживая высшее командование вооруженных сил страны. Линии связи соединяли пункт управления более чем с сотней основных командных пунктов, включая командование стратегической авиации близ Омахи, объединенное командование ПВО североамериканского континента в Колорадо-Спрингс и штаб вооруженных сил НАТО в Париже. На отдельном столике стояли телефоны — позолоченный и красный — для немедленной передачи боевых приказов в случае возникновения войны.
Кейси немного поболтал с дежурным офицером. Судя по картам, нигде не проводилось никаких учений, если не считать одного из районов в южной части Тихого океана, очерченного красным карандашом, где шесть атомных подводных лодок начнут завтра учебные стрельбы ракетами «Поларис». Кейси пробыл на центральном пункте всего несколько минут.
Проходя по главному коридору Пентагона, он остановился у окна и взглянул на залитый солнцем внутренний дворик. Сочетание маленькой деревянной беседки, оплетенной вьющимися растениями, и высоких бетонных стен превращало его в какой-то странный гибрид сельского парка с тюремным двором для прогулок.
«Пусть в мире царит хаос, — подумал он, — а все-таки денек сегодня выдался на славу». На скамейке внизу сидели какой-то парень в рубашке без пиджака и девушка. «А ножки у нее ничего, — отметил Кейси. — Интересно, почему у нас тут работают почти одни старые девы? Может, они лучше хранят секреты?»
Он не торопился отойти от окна. Ласковое майское солнце хозяйничало во дворе. Несколько пушистых облачков на юго-западе лишь оттеняли ясную голубизну неба. В такой день человек невольно начинает мечтать о своем уголке где-нибудь за городом, о кресле под развесистым тенистым деревом и еще, быть может, о паре лошадей.
«Лошади… Значит, Джентльмен Джим играет в тотализатор в Прикнессе? — улыбнулся Кейси. — Убаюкивает подчиненных ему военачальников болтовней о скачках, назначенных на тот самый день, когда состоится учебная тревога под названием „Всеобщая красная“.
Последняя такая тревога, проведенная полтора месяца назад, по общему признанию, прошла из рук вон плохо. Две группы десантных войск оказались захваченными в порту врасплох, причем половина судов, как выяснилось, имела мелкие неисправности, которые можно было устранить еще несколько недель назад. Только немногим больше трети самолетов стратегической авиации поднялось в воздух вовремя. По меньшей мере из шести заграничных баз в печать просочились сведения о начавшейся в них неразберихе. Президент Лимен дважды звонил по телефону, спрашивал, в чем дело, и Скотт, хотя он редко терял самообладание, совершенно вышел из себя.
Вот тогда-то и было принято решение провести еще одну учебную тревогу — на этот раз ее точное время держалось в строгом секрете. Комитет начальников штабов установил день и час тревоги в четверг на прошлой неделе, о чем кроме членов комитета и президента знали только Кейси и личный адъютант Скотта полковник Джордж Мердок. Дата была выбрана самим Скоттом: суббота 18 мая, 19:00 по Гринвичу, или 15:00 по вашингтонскому времени.
О предстоящей тревоге не знал даже министр обороны. Кейси специально интересовался этим у Скотта, и тот ответил, что таково распоряжение президента. За последнее время отношения между президентом и министром становились все более натянутыми, и, возможно, Лимен решил захватить его врасплох.
По мнению Кейси, предстоящая в субботу тревога была призвана доказать эффективность мероприятий, в срочном порядке осуществленных после мартовского конфуза. Не случайным был и выбор времени: он должен показать, поддерживают ли командиры на местах постоянную боевую готовность вверенных им частей. В субботу, в 15:00 по вашингтонскому времени большинство воинских частей и учреждений на территории Соединенных Штатов будет отдыхать, как всегда в мирное время, в конце недели. Если бы какой-нибудь потенциальный противник и вздумал совершить неожиданное нападение, то можно с уверенностью сказать, что это произошло бы в субботу или воскресенье.
Теперь Скотт усыплял бдительность пятерых своих высокопоставленных подчиненных успокоительным средством в виде телеграммы о скачках в Прикнессе и, конечно, не случайно приурочил «начало заезда» к началу тревоги. «Неплохо придумано, — решил Кейси. — Найдутся такие, кто еще больше успокоится, полагая, что Скотт уехал на скачки».
Девушка, нежившаяся на солнце во внутреннем дворике, небрежно склонила голову на плечо своему спутнику. Кейси отвернулся от окна и прошел по коридору в шифровальную, у дверей которой тоже стоял часовой. Здесь хозяйничали преимущественно моряки. Четверо из них сидели с наушниками за машинками. Выкрашенная в черный цвет дверь, на которой большими белыми буквами было написано «Вход воспрещен», вела в криптографический центр, где Хаф проводил большую часть времени. Впрочем, сейчас он находился в соседней комнате и, склонившись над письменным столом, рассматривал комиксы в воскресной газете.
— Алло, полковник, — обратился он к Кейси. — У вас есть работенка для моих тигров?
Кейси передал ему пакет. Порывшись в нем, Хаф отобрал те телеграммы, шифровать которые входило в его обязанности, а остальные роздал подчиненным. Кейси кивнул и хотел уже выйти, но Хаф придержал его за локоть:
— Взгляните-ка, полковник.
Он подал Кейси лист тонкой бумаги — копию входящей телеграммы. В ней говорилось:
«КНШ ВАШИНГТОН СКОТТУ НЕ СТАВЛЮ ОДНАКО КАК ВСЕГДА С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ КОМ ФЛОТА ШЕСТЬ БАРНСУЭЛЛ»
— Это лишь доказывает, что иногда и адмирал не может наскрести десяти долларов, чтобы сделать ставку, — заметил Хаф. — А может, он не хочет подать дурной пример личному составу флота?
— Если вы не прекратите совать свой нос в дела Скотта, — сказал Кейси, — возможно, все кончится тем, что вас в назидание другим отправят на Алеутские острова.
— Будет вам, полковник! Для меня достаточно и Гавайских. Пожалуй, в Пирл-Харборе совсем неплохо. Как раз сегодня утром я посоветовал Мердоку оставить в покое лошадок своего шефа и сделать благое дело для этого паршивого городишки — устроить мой перевод на острова. Уж тогда-то неразберихи тут станет куда меньше, правда?
— Правда-то правда, Дорси, но разве мы прогневались за что-то на Гавайские острова? А вот на Алеутских островах вы бы пригодились.
Кейси не спеша пересек вестибюль и зашел в столовую для старших офицеров, почти безлюдную в этот день, как и все здание. За одним из столов расположилась группа офицеров — моряков и летчиков. В дальнем углу в одиночестве сидел какой-то армейский офицер. Завидев Кейси, он привстал и помахал рукой.
— Алло, Джигс!
Приятно удивленный этой встречей, Кейси поспешил подойти. Последний раз он и его приятель подполковник связист Матт Гендерсон виделись года три назад, во время войны в Иране. Теперь, судя по знакам различия, он был уже полковником. Полковник Уильям М.Гендерсон.
— Привет, Матт! Когда ты успел схватить этих птичек? — Кейси ткнул в погон Матта, потом похлопал его по спине. — Рад тебя видеть. Каким ветром занесло к нам?
— Должен же кто-то время от времени подстегивать вас, тыловиков, — ответил Гендерсон. У него были большие черные глаза, на круглом багровом лице играла знакомая Кейси хитроватая усмешка.
Кейси заказал сандвич и стакан чаю, и приятели уселись за столик, внимательно рассматривая друг друга.
«Вот что мне нравится в военной службе, — подумал Кейси. — У штатского найдется самое большое три-четыре близких приятеля, а военный насчитывает их дюжинами. Где бы ни пришлось служить, всегда найдется офицер или сержант, с которым ты вместе пережил несколько опасных минут, делил скуку армейской жизни, бутылку виски, а может, и девушку. Твое прошлое всегда при тебе, ибо всюду находятся те, кто знает всю твою подноготную».
Кейси и Гендерсон в свое время тоже делили и скуку, и опасность, и бутылку. Впервые они встретились как-то ненастной ночью в Иране, когда Гендерсон, волоча за собой порванный провод полевого телефона, сполз в стрелковую ячейку, из которой Кейси пытался управлять действиями своего батальона. Затем их подразделения в течение нескольких месяцев были расположены по соседству, и они стали друзьями.
Кейси откусил кусочек сандвича и наклонился к приятелю:
— Ну хорошо, Матт, рассказывай. Где ты сейчас служишь?
— Вот уже месяца четыре я уклоняюсь от ответа на этот вопрос, — тихо ответил Гендерсон. — Но ты тут допущен к таким секретам, что не можешь не знать. Черт возьми. Джигс! Да ведь мое назначение проходило, наверно, через тебя. Я же начальник штаба ОСКОСС.
Кейси усмехнулся с понимающим видом. Он никогда не слышал об ОСКОСС, но если чему-нибудь и научился после училища в Аннаполисе, кроме чистки башмаков, так это не показывать виду, что чего-то не знаешь. Правда, теперь, когда ему приходилось постоянно держать в голове даже точное местонахождение каждой термоядерной боевой части в стране, оставалось мало такого, чего бы он не знал. Начальник объединенного штаба комитета начальников штабов не смог бы работать продуктивно, если бы не знал таких деталей. Кейси подумал, что Гендерсон употребил местное название какой-нибудь части, известной ему, Кейси, в комитете под своим подлинным наименованием, и решил осторожно порасспросить приятеля.
— Так, значит, тебе не нравится твой пост, дружище? Но я тут, между прочим, совершенно ни при чем. А живешь там же, на базе?
— Бог мой, конечно нет! — фыркнул Гендерсон. — Кто может жить в такой дьявольской дыре! Хватит уже того, что этот сукин сын шеф заставляет меня торчать там по четыре-пять дней. Нет, у нас с Мейбл есть небольшой домик в Эль-Пасо.
Гендерсон вытащил из кармана блокнот и что-то записал на листке.
— Вот тебе мой домашний телефон. Может, когда окажешься в наших краях? Ты же знаешь, на всей базе «У» нет внешних телефонов, только личный у начальника.
— Говорят, для деревенского парня ты неплохо поставил дело, — продолжал Кейси, все еще пытаясь что-нибудь разузнать. — Сколько у тебя сейчас людей? По-моему, у вас все еще некомплект?
— Нет, штат у нас полный — сто офицеров и три с половиной тысячи солдат. Последнее пополнение прибыло недели две назад. А знаешь, Джигс, странные у нас происходят вещи. Мы больше учим солдат тому, как штурмовать различные объекты, а не как их защищать. Если бы я не знал, как обстоят дела в действительности, то мог бы подумать, что кое-кто из окружения Скотта прямо-таки пораженец. Такое впечатление, что противник уже что-то захватил и нам предстоит отбивать захваченное.
«Скотт что-то скрывает от меня, — подумал Кейси. — Или держит в строжайшем секрете по приказу президента. Но что это может быть? Какой-нибудь центр по подготовке диверсантов?»
— Предусмотрительность, Матт, предусмотрительность! — ответил он, маскируя бодрым тоном свое любопытство. — Можешь сказать там, у себя, что Вашингтон всегда смотрит вперед, даже когда ошибается… Долго ты намерен пробыть здесь?
— Только до завтра, — поморщился Гендерсон. — Мой шеф докладывает Скотту, ну а я тут на всякий случай, если вдруг потребуется какая-нибудь справка. У нас здесь каморка с телефоном на пятом этаже. — Он достал из кармана рубашки клочок бумаги и заглянул в него. — Телефон семь-двадцать два-девяносто один, если я тебе понадоблюсь. Мы улетаем завтра вечером.
Кейси подмывало спросить, кто начальник Матта, но он не решился: Гендерсон, несомненно, уверен, что Кейси обязан это знать. Он переменил тему разговора, и друзья заговорили о своих семьях, о войне и политике. Так же, как и в Иране, когда им впервые стало известно о разделе этой страны, они вновь сошлись на том, что не было в истории американской дипломатии более позорной страницы, чем согласие на этот раздел. Кейси и Гендерсон принадлежали к тем американцам, которые на выборах 1972 года подавляющим большинством провалили кандидата в президенты от республиканцев Эдгара Фрейзиера, причем именно вокруг вопроса о разделе Ирана развернулась тогда самая ожесточенная борьба.
— Джордан Лимен привлек меня на свою сторону своим первым же выступлением, — продолжал Гендерсон. — Это первый демократ, за которого я голосовал. Никогда не забуду его слов: «Мы будем спорить до бесконечности, но отныне никогда, нигде и никому не уступим ни клочка нашего свободного мира».
— Верно, верно, — согласился Кейси улыбаясь. — Но я и до него голосовал за демократов.
— А вот сейчас я снова начинаю беспокоиться. Намерен ли он и впредь придерживаться своего заявления? По-моему, новый договор ни черта не стоит, да и вся страна, если судить по тому, что я читаю и слышу, тоже от него не в восторге.
— Договор подписан и ратифицирован, — ответил Кейси. — Возражать теперь бессмысленно. Но если ты хочешь знать, что думают некоторые о президенте, обратись завтра к Скотту. Уж он-то все уши тебе прожужжит.
— Ну, с генералами я не разговариваю… пока, — засмеялся Гендерсон и поднялся из-за стола. — Только выслушиваю их.
По брошенному жребию платить по счету выпало Кейси, и они расстались. Гендерсон пошел к себе наверх, а Кейси вернулся в свой кабинет.
Он снова подумал об ОСКОСС и в поисках какого-либо упоминания о нем не меньше часа безрезультатно листал приказы и распоряжения комитета начальников штабов за прошедший год. «Ну что ж, — решил он, — Скотт сам скажет, когда найдет нужным».
Зазвонил телефон. Кейси с удовлетворением отметил, что за сегодняшнее дежурство телефон в первый раз дает о себе знать. В трубке послышался мягкий голос полковника Мердока. Как обычно, адъютант председателя комитета проверял несение воскресных дежурств.
— Ничего интересного, полковник, — доложил Кейси. — За весь день только раз произошел шумок, да и то целиком по вашей вине. Молодой Хаф ходит сам не свой из-за ваших скачек.
Как Кейси и ожидал, его слова вовсе не рассмешили Мердока.
— Надо заткнуть этому болтуну рот, — сердито бросил он.
— Все мы свободно вздохнем, если вы убедите генерала Скотта отправить его в Пирл-Харбор, — шутливо подсказал Кейси.
— А вы, пожалуй, правы, — вполне серьезно согласился Мердок. — Черт бы его побрал! Вмешиваться в личные дела генерала!
— Так я ему и сказал, полковник. Но вам, как образцовому адъютанту, вероятно, придется проверить кредитоспособность адмирала Барнсуэлла. Похоже, он не наскребет у себя в кармане и десяти долларов.
На другом конце линии наступило молчание, а когда Мердок заговорил снова, его голос уже не напоминал, как обычно, вкрадчивого мурлыканья, в нем слышались ледяные нотки:
— Я весь день буду дома на тот случай, если произойдет что-нибудь особенное. — На последнем слове Мердок сделал ударение, достаточно сильное, чтобы Кейси мог понять, что Мердок не одобряет его попыток шутить.
— Ваше имя, полковник, значится в списке тех, кому я должен буду позвонить, — ответил Кейси и, не прощаясь, положил трубку. Как всегда, Джорджу Мердоку удалось вывести его из себя. Кейси никогда не уважал тех, кто во имя карьеры услужливо распахивал двери перед начальством и таскал за ним портфели, а Мердок к тому же делал это с какой-то вызывающей деловитостью.
Кейси повернул диск сейфа, повесил на его ручку красный ярлык «Открыто» и вынул папку с планом тревоги. На верхней обложке папки, между двумя грифами «Совершенно секретно», было написано: «Всеобщая красная 74—2». Несомненно, на этой неделе Скотт ничем другим заниматься не будет, и Кейси решил, что не мешает еще раз тщательно ознакомиться с планом тревоги. Он принялся читать — медленно, стараясь запомнить каждое слово.
В субботу, в 10 часов, президент отправится в Кэмп-Дэвид; там в горах Мэриленда он иногда проводит конец недели. После краткого отдыха он в своем вертолете полетит на юг, где в Маунт-Тандере, среди Голубых гор Виргинии, находится подземный командный пункт. Все пять членов комитета начальников штабов, каждый в своей машине, прибудут туда же не позже 11:15, незадолго до президента. Мердок поедет со Скоттом, а Кейси должен был ехать один.
Когда президент и начальники штабов прибудут на место, состоится совещание, на котором будут оглашены «разведывательные данные» о том, что не исключена возможность враждебных действий со стороны Советского Союза. Совещание проводит Скотт. В обусловленное время — около 14:45 — выяснится, что, по данным системы дальнего обнаружения, с советских стартовых площадок поднимаются ракеты. С этого момента, по существу, и начнется тревога, причем Скотт и начальники штабов отдадут приказ привести в действие аварийные линии связи.
В 15:00 президент Лимен даст сигнал тревоги «Всеобщая красная». Если все пойдет нормально, ракеты на базах будут в течение пяти минут оснащены боевыми частями, в течение десяти минут все бомбардировщики стратегической авиации поднимутся в воздух, все противоракетные системы «Найк-Зевс» будут оснащены боевыми частями и начнут сопровождение целей, а корабли военно-морского флота будут либо выходить из баз в море, либо готовиться к выходу. По одному полку от каждой из воздушно-десантных дивизий армии, дислоцированных в Форт-Брэгге и Форт-Кемпбелле, будет погружено в самолеты с тем, чтобы в течение тридцати минут подняться в воздух. Истребители-перехватчики ПВО, вооруженные ракетами «воздух-воздух», через десять минут после получения приказа должны быть в воздухе на высоте 50 тысяч футов.
В плане подробно перечислялись задачи всех видов вооруженных сил. На бумаге выходило, что стране потребуется всего лишь несколько минут, чтобы подготовиться к отражению нападения. Только проверка могла показать, реален ли этот план.
Во время тревоги предполагалось проверить также, насколько действенной окажется система контроля над основными средствами связи. Простым переключением рубильника в Маунт-Тандере все радиовещательные и телевизионные станции будут поставлены под контроль главного командования. Поскольку тревога носит учебный характер, это будет означать лишь тридцатисекундную паузу в радио— и телепередачах. На экранах телевизоров появится объявление: «Перерыв по техническим причинам», причем он будет длиться ровно столько, сколько потребуется главному командованию, чтобы убедиться в действенности системы централизованного управления. В случае действительного нападения все радио— и телевизионные станции будут ждать выступления президента. Во время последней тревоги система централизованного управления работала безотказно, — пожалуй, единственное, что удалось выполнить из намеченных мероприятий.
В приложенном к плану списке указывалось, кого из официальных лиц следовало уведомить в случае тревоги. Список был короче обычного, и Кейси в специальном примечании объяснял, чем это вызвано. Вице-президент Джианелли отправится в это время в Италию с миссией доброй воли. Конгресс — в связи с прениями по договору, он не прерывал своих заседаний даже на время пасхальных каникул — будет распущен со среды 15 мая до понедельника 27 мая.
Кейси все еще размышлял над планом, когда пришел офицер, заступавший на дежурство после него, с 16:00. Кейси торопливо захлопнул папку и убрал ее в сейф, почувствовав себя неловко: Фрэнк Шнейдер был таким же проверенным человеком, как и он сам, но даже малейшее нарушение секретности могло свести на нет тщательно разработанный план. Ничто так быстро не разносится по Пентагону, как слушок о предстоящей операции. Шнейдер, сделав вид, что он ничего не заметил, даже не взглянув на сейф, принялся невозмутимо рыться в письменном столе.
Машин на стоянке было еще меньше, чем утром, и Кейси уныло подумал, что его старенький «форд» выделяется среди них, как солдат, идущий не в ногу со строем. Он нажал стартер, мотор чихнул, а когда Кейси перевел рычаг коробки скоростей, закашлял, словно простуженный.
«Черт бы побрал этих штатских, окопавшихся в правительстве!» — думал Кейси, сворачивая с Арлингтонского бульвара. С тех пор как он, новоиспеченный второй лейтенант , только что окончивший училище в Аннаполисе, отправился в Корею, правительство одну за другой отменяло надбавки военным, подрывая престиж армии. Уже не существовало доброй половины прежних дополнительных льгот. За двадцать лет только дважды назначалась кое-какая прибавка к жалованью. Если бы Кейси вовремя не произвели в полковники, он бы давно демобилизовался и зарабатывал куда больше. Некоторые из его бывших сослуживцев сейчас загребают тысяч по тридцать в год. А он едва-едва сводит концы с концами, с трудом выплачивает ежемесячные проценты по закладной на дом и ездит на своей развалюхе вот уже года два сверх отпущенного ей срока. Если бы Мардж не имела некоторых средств, унаследованных от матери, она не смогла бы даже прилично одеваться здесь, в Вашингтоне.
Пентагон подготовил новый законопроект о повышении жалованья военнослужащим и о восстановлении некоторых отмененных ранее льгот. Кейси знал, что Скотт настойчиво рекомендовал президенту внести на рассмотрение конгресса соответствующий законопроект, однако Лимен пока уклонялся.
Можно ли удивляться тому, продолжал мрачно размышлять Кейси, что люди недоумевают, отчего так пал моральный дух войск, почему так мало желающих остаться на сверхсрочную службу и почему так низка боеспособность армии. Что ж, если бы господь бог не обделил штатских здравым смыслом, им не понадобилось бы ни вооружение вообще, ни морская пехота в частности.
Ребята играли на площадке перед гаражом в баскетбол, когда Кейси подъехал к домику в Арлингтоне — они с Мардж купили его после того, как Кейси получил назначение в Пентагон. Шестнадцатилетний Дон, ростом с отца, считался одним из лучших в команде своей школы. Билл, двумя годами младше и дюймов на шесть ниже, плотный, как и Мардж, играл куда хуже старшего брата, но никогда ему не уступал.
— Привет, братва! — крикнул Кейси, выходя из машины. — А где же мать?
— Да у Альфредов, — ответил Дон, кивнув на соседний дом. — На, попробуй, — предложил он отцу, перебрасывая ему мяч.
Кейси схватил мяч приемом, который был в моде еще в 1950 году, тщательно прицелился и бросил. Мяч задел за край корзины и отскочил.
— Послушай, папа, — проворчал Билл, — а что делает команда противника, пока ты целишься? Может, салютует тебе?
— Замолчи, — вмешался Дон. — Сначала подрасти и начни платить налоги, а потом и критикуй, как налогоплательщик.
Кейси улыбнулся своему первенцу. Дон перебросил мяч брату и обратился к отцу с более серьезным вопросом:
— Послушай, папа, можно мне вечером взять машину? Мы собираемся целой компанией в кино.
— Если хочешь управлять машиной, сначала подрасти, а потом обзаводись собственным автомобилем, — с притворной строгостью ответил он. Теперь рассмеялся Билл. — Нет, Дон, серьезно, нам с матерью нужно съездить сегодня вечером в одно место. Пусть машину достает кто-нибудь из вашей компании.
— Значит, остается только Гарри со своей развалиной, — покачал Дон головой. — Надеюсь, она еще двигается.
Кейси снова дважды бросил мяч и, решив переодеться в более удобный костюм, вошел в дом. Как только он разделся, его вдруг потянуло ко сну.
Полчаса спустя, вернувшись домой, Мардж Кейси обнаружила своего супруга на кровати в одних трусах; он крепко спал. Вздохнув при взгляде на помятое покрывало — она уже лет двадцать уговаривала мужа снимать его, перед тем как ложиться, — Мардж присела у своего туалетного столика привести в порядок ногти — сегодня они с мужем были приглашены на ужин.
За этим занятием и увидел ее Кейси, когда проснулся. Он посмотрел на ее обнаженную спину, на узенькие бретельки бюстгальтера и подумал, что с Мардж ему повезло; всегда при виде ее он испытывал и любовь, и желание. В сорок два года она еще не утратила очарования той красивой, ладно сложенной девушки, с которой он встретился в Ньюарке, куда приезжал для вербовки добровольцев вскоре после войны в Корее.
Мардж рассматривала себя в зеркало, и он увидел ее широко поставленные темные глаза и россыпь веснушек на носу. Заметив, что муж проснулся, Мардж улыбнулась, обнажив узенькую щель между передними зубами, что придавало ей вид маленькой девочки и так нравилось Кейси.
— Может быть, если бы ты была чуточку женственнее и если бы у нас было чуточку больше времени, — сострил Кейси, — я решил бы, что сейчас самый подходящий момент перетащить тебя в постель.
Мардж сморщила нос, взглянула на стоявшие на столике часы, фыркнула и прикрыла дверь спальни.
— Мне иногда кажется, — сказала она, присаживаясь на край кровати, — что морские пехотинцы не столько воюют, сколько болтают языком.
Они оба засмеялись, Кейси шутливо зарычал на нее и, взяв жену за обнаженное плечо, потянул к себе.
Солнце уже село, и весенний вечер заметно посвежел, когда они пересекли Уэстерн-авеню, направляясь в Чеви-Чейс. Мардж болтала не переставая, но Кейси почти не слушал ее — не то чтобы из-за нежелания, а просто потому, что находился в состоянии какой-то приятной рассеянности. Это не помешало ему вспомнить, что перед отъездом он не сделал одной вещи.
— Черт возьми! Я забыл позвонить Скотту. Мардж, напомни мне, пожалуйста, когда вернемся домой. Он должен принять одного человека, а часы приема я с ним не согласовал.
— Слушаюсь, сэр! — по-военному ответила Мардж. — Судьба страны в надежных руках. Следует только опасаться, что вдруг наступит день, когда я забуду напомнить тебе о том, о чем ты должен помнить без меня… Ой! — взвизгнула Мардж и сморщилась, ощутив щипок за ногу. — Руки на рулевое колесо, полковник!..
Чета Диллардов проживала в большом особняке на Роллинг-роуд в Чеви-Чейс. Два огромных дуба затеняли дом, как бы подчеркивая старинную колониальную архитектуру здания, построенного в действительности в конце сороковых годов. Дом выглядел таким солидным, что глаза невольно начинали искать на его фронтоне короткую надпись: «Престиж».
Особняк вполне соответствовал положению Дилларда — он представлял в Вашингтоне интересы «Всеамериканской корпорации по производству инструментов» и вел постоянные деловые переговоры с министерством обороны. Уже одно то, что он имел дом в самой фешенебельной части города, укрепляло его репутацию. К тому же почти рядом находился «Чеви-чейс клаб», где он мог встречаться с нужными людьми и играть в гольф; в своем собственном саду Диллард время от времени устраивал приемы для тех случайных знакомых, которые могли быть ему полезными.
На улице перед домом уже выстроилась вереница машин. Кейси обратил внимание на номерной знак одной из них, кремового цвета: «Калифорния — ССША—1» . «Кажется, сенатор Прентис пожаловал, — подумал Кейси. — Пожалуй, сегодня он будет главным гостем у Дилларда».
Кейси поставил свой старенький «фордик» чуть поодаль от особняка и держал дверцу открытой, пока Мардж приглаживала выбившийся локон и вытирала помаду в уголках губ.
— Будь они неладны, эти корсеты, — проворчала она, поеживаясь, и взяла мужа под руку. — Так какой разряд вы сегодня дадите, полковник?
Это была их обычная игра перед вечеринками. Кейси обвел взглядом соседние машины.
— Пожалуй, ниже среднего. Судя вот по тому номерному знаку, — один сенатор, затем, вероятно, один помощник президента и один довольно высокопоставленный военный — это, конечно, я. — Мардж фыркнула, но Кейси невозмутимо продолжал: — Двое-трое журналистов, двое конгрессменов, член какой-нибудь государственной комиссии и пар шесть каких-то людей, с которыми ты никогда не встречалась и о которых ты никогда ничего не узнаешь.
— Ну, а как относительно журналиста, того, что ведет отдел светской хроники в газете «Стар»?
— Не будет. Но готов биться об заклад, что Фрэнсайн уже сообщила газетам по телефону список своих гостей и завтра в разделе хроники появится сообщение о приеме. Слуга-филиппинец в белой куртке открыл перед ними парадную дверь и жестом показал на лужайку в саду за домом. Гул многих голосов оглушил их, едва они спустились с крыльца веранды. В воздухе висел аромат духов и свежескошенной травы, отлогая лужайка была покрыта окурками и исколота тоненькими дамскими каблучками. К Мардж и Кейси сейчас же подлетела Фрэнсайн. Откинув плечи, выставив грудь и сверкая зубами, она рассыпалась в выражениях восторга и приветствиях.
— Мардж, дорогая! — воскликнула она и протянула ей обе руки, словно подносила круговую чашу. — Ты выглядишь чудесно!
Подошел Стью Диллард, намереваясь представить их остальным гостям, и Фрэнсайн полетела приветствовать новую пару, показавшуюся в дверях. Не спеша обходя с женой сад, Кейси обнаружил, что был не совсем точен в предварительном определении состава гостей: среди них он не увидел ни одного конгрессмена. Но в общем он был близок к истине. Сенатором действительно оказался демократ из Калифорнии Фредерик Прентис, председатель сенатской комиссии по делам вооруженных сил, крупная фигура в своей партии и фактический контролер Пентагона. Присутствовал здесь и Адольф Коронски из федеральной торговой комиссии, назначенный на этот пост еще президентом-республиканцем Фрейзиером. Из журналистов наиболее солидным был Мэлколм Уотерс («Милки»), поставлявший для «Ассошиэйтед Пресс» материалы о Белом доме.
Личность сотрудника из аппарата Белого дома вызвала у Кейси улыбку: это был Поль Джирард, секретарь президента, ведавший назначением встреч и приемов. Кейси и Джирард дружили с тех пор, как Поль играл в баскетбольной команде своего университета, а Кейси был запасным в команде военно-морского флота. Они встречались в Вашингтоне как на деловой почве, так и в часы развлечений, и Кейси еще несколько лет назад решил, что Джирарду всегда можно довериться. Обладая недюжинным умом, он знал всю подноготную каждого сенатора и конгрессмена и пользовался абсолютным доверием президента Лимена. Природа наделила Джирарда почти отталкивающей внешностью — голова у него казалась несуразно большой, ноздри были вывернуты наружу, глаза вечно полуприкрыты. Незнакомые люди нередко принимали Джирарда за олуха, но уже на следующий день убеждались в своем глубоком заблуждении.
— А, Джигс! Привет, — сказал он, беря стакан с виски в левую руку и протягивая правую Кейси.
— Рад видеть тебя, Поль. По крайней мере я окажусь в хорошей компании, когда меня привлекут к ответственности за получение подношений от фирмы, выполняющей оборонные заказы.
— Ты же хорошо знаешь существующие на сей счет правила, Джигс, — в тон ему ответил Джирард. — Все, что человек съедает и выпивает не сходя с места, не считается взяткой. — Он показал на свой почти пустой стакан. — Ну а выпить я могу немало.
Кейси взял у подошедшего к ним по сигналу Джирарда официанта бокал джина, смешанного с тонизирующим напитком, и осмотрелся, отыскивая Мардж; поток гостей увлек ее за собой, и она оказалась среди дам, около азалий в нижней части сада. Вина и закуски заметно оживили разговоры. Кейси и Джирард как-то незаметно для себя присоединились к группе во главе с Уотерсом и Прентисом. Журналист и сенатор беседовали.
— Вы слышали, что завтра будут опубликованы результаты очередного опроса института Гэллапа? — спросил Уотерс безразличным тоном.
— Нет, не слыхал, но хочу высказать кое-какие предположения, — ответил Прентис. — Пожалуй, вновь наступило время еще раз определить степень популярности Лимена, и, по-моему, он должен радоваться, если за него выскажутся процентов сорок опрошенных.
На всей внешности Прентиса лежал отпечаток той самоуверенности, что вырабатывается на посту председателя сенатской комиссии годами власти, не отягощенной никакой ответственностью. Он мог критиковать, высказывать любые предположения, расследовать и насмехаться, не опасаясь, что ему укажут на его ошибки, потому что не он, а другие вырабатывали политику и проводили ее в жизнь.
На первый взгляд старший сенатор из Калифорнии не производил впечатления выдающегося деятеля, однако ему без труда удавалось внушить окружающим, что такому человеку, как он, ничего не стоит овладеть общим вниманием, что, кстати, он и делал. Пусть его талия была чересчур полной — это давало ему известное преимущество перед менее солидными людьми. Пусть его жесты были слишком размашистыми, а голос слишком громким для обычной беседы — это не вызывало протестов, поскольку казалось естественным для человека, привыкшего говорить, а не слушать.
Сейчас, посматривая на Уотерса и ожидая поддержки своего предположения, сенатор всем своим видом и выражением глаз намекал, что не потерпит никаких возражений. Но журналист и не думал возражать.
— Вы правы, сенатор, но ваша оценка слишком завышена. Результаты будут опубликованы завтра, и вы сможете убедиться, что только двадцать девять процентов опрошенных одобрят действия президента. Сотрудники института Гэллапа утверждают, что это самая низкая оценка популярности президента с тех пор, как они начали проводить опросы.
Прентис кивнул, несколько раз ткнул указательным пальцем в пространство.
— И объясняется все очень просто, — тоном лектора заявил он. — Президент верит России, а мы нет. Нам не нравится договор. Мы не верим, что русские уничтожат к первому июля некоторое число боевых частей для ракет и бомб.
Договор, договор, договор… Кейси, да и все остальные в Вашингтоне ни о чем другом не слышали с тех пор, как в январе собрался конгресс и президент Лимен с трудом набрал в сенате требуемые две трети голосов, чтобы ратифицировать договор. Казалось, население столицы разбилось на два лагеря, а страницы газет, заполненные письмами читателей, показывали, что то же самое происходит по всей стране. Кейси украдкой оглянулся — он был бы не прочь незаметно уйти, но его со всех сторон окружали гости.
Кейси уже знал все, что можно было узнать про договор о ядерном разоружении, который вступал в силу с первого июля. В этот день, в соответствии с соглашением, достигнутым осенью прошлого года в Вене между президентом США и советским премьер-министром, одновременно в Лос-Аламосе и в Семипалатинске предполагалось в присутствии инспекторов из Индии и Финляндии разрядить по десять нейтронных бомб. В дальнейшем не только Россия и Соединенные Штаты, но и все остальные западные и коммунистические державы, обладающие ядерным оружием, были обязаны демонтировать ежемесячно еще по нескольку бомб. Этот процесс должен был продолжаться до тех пор, пока все склады ядерных бомб Востока и Запада не окажутся пустыми, но не дольше двух лет с момента ратификации договора.
— А вы не думаете, сенатор, — снова заговорил Уотерс, — что на результатах опроса отразились и некоторые другие факторы, например большая безработица, инфляция, забастовки на ракетных заводах?
— Вы не правы, молодой человек, — возразил Прентис. — Каждый президент встречался с подобными неприятностями. Лимен же вел переговоры о договоре, не считаясь с обстановкой. Как вы знаете, я решительно боролся против ратификации и горжусь этим.
— Да, да, — кисло отозвался Джирард. — Мы, демократы, всегда вместе.
Прентис резко повернулся к Джирарду. Его лицо выражало раздражение, палец снова пронзал воздух.
— А вам, Джирард, следовало бы помнить, что именно президент изменил идеалам демократической партии. Это говорю вам я, человек, который полностью поддерживал его во время предвыборной кампании.
— Ну а так ли уж необоснованна позиция президента? — вмешался человек в спортивном пиджаке кремового цвета. Кейси никак не мог вспомнить его имя. — Я хочу сказать, что, если Россия откажется выполнять свои обязательства или обманет нас, мы тут же узнаем об этом и аннулируем договор.
— Подобные доводы я слышу уже лет тридцать, — ответил Прентис, — и всякий раз, когда они приводятся в оправдание нашей политики, мы где-нибудь что-нибудь теряем. В последний раз так было в семидесятом году, во время совещания на высшем уровне по урегулированию иранского вопроса. Спустя шесть месяцев Иран наводнили партизаны, и теперь у нас два Ирана, причем в одном из них правят коммунисты.
— Не знаю, сенатор. Мне кажется, я не могу согласиться с вашей оценкой действий президента. — Человека в спортивном пиджаке не так-то легко было смутить. — Возможно, он идет на рассчитанный риск, но, по-моему, мы хорошо подготовлены ко всяким неожиданностям. Если же президент ставит на карту свою популярность во имя спасения мира, то мне остается лишь пожелать, чтобы у него было как можно больше власти.
«А ведь он, пожалуй, прав», — подумал Кейси. Некоторые из гостей молча, кивком выразили свое согласие с человеком в спортивном пиджаке, однако Прентис не мог оставить без ответа доводы защитника президента.
— Перестаньте болтать о популярности президента, — сказал он, надвигаясь на собеседника. — Лимен не пользуется никакой популярностью, так что терять ему нечего. Кстати, он и не заслуживает популярности.
Чем больше поглощалось коктейлей, тем горячее становился спор. Диллард сразу уловил это, поспешил к гостям и, выполняя миротворческие функции хозяина, умело перевел разговор на более общую политическую тему.
— Оставляя в стороне вопрос о положительных сторонах договора, — вмешался он, — я готов держать пари, на разумных, конечно, условиях, что на выборах в семьдесят шестом году республиканцы выставят кандидатуру генерала Скотта, и это будет вполне закономерно. У Скотта для этого есть все. Если с договором ничего не выйдет, все вспомнят, что он всегда возражал против него. Если же договор окажется реальным делом, люди все равно будут озабочены вооруженными силами России обычного типа, и сильная личность, вроде Скотта, будет им импонировать.
— Боже милосердный! — воскликнул Джирард. — Я уже зримо представляю себе лозунг: «Скотт — знамя тысяча девятьсот семьдесят шестого года!»
— Вам, мальчикам из Белого дома, следовало бы воздерживаться от подобных шуточек, — заметил Прентис. — Я согласен со Стью. Бесспорно и очевидно, что республиканцы выдвинут кандидатуру Скотта. Если бы выборы состоялись сегодня, он побил бы Лимена, не шевельнув для этого и пальцем.
— Могу я, сенатор, передать ваши наилучшие пожелания лидеру вашей партии? — слегка повысил голос Джирард.
— Я говорю лишь о том, что есть на самом деле, — резко ответил Прентис. — У нас нет ни малейшей возможности победить Скотта, сынок.
Яркие лампы на веранде замигали, оповещая, что ужин готов. Фрэнсайн собрала гостей и повела их в дальнюю часть сада, где повар в высоком белом колпаке жарил бифштексы. К бифштексам подавался поджаренный картофель. Гости расселись за столиками на веранде; около каждого прибора стояла бутылка пива и тарелка с салатом из свежих овощей.
Соседкой Кейси за столиком оказалась Сара Прентис, жизнерадостная полная дама, — в Вашингтоне она занималась главным образом тем, что поливала бальзамом раны тех, кого обижал ее муж.
— Фред страшно переживает историю с договором, — заговорила миссис Прентис, — но он и без того большой поклонник вашего генерала Скотта.
— Положим, он не совсем мой, — ответил Кейси с полагающейся в таких случаях военному человеку объективностью. — Я только служу под его началом.
— Но разве вы не находите, что он душка?
— Я нахожу, что он очень толковый генерал.
— Ох уж эти мне морские пехотинцы! — засмеялась миссис Прентис, словно о чем-то вспомнив. — Разве могут они похвалить летчика!
После ужина гости вновь заполнили лужайку. Кейси отказался от предложенного виски в пользу еще одной бутылки превосходного светлого эля из погреба Дилларда. Но едва он сделал первый глоток, как к нему подошел Прентис и, взяв за локоть, отвел в сторону.
— А знаете, полковник, ведь я говорил совершенно серьезно, когда мы болтали тут перед ужином. Вы счастливчик, вы работаете для человека, которому верит вся страна и кто может вывести нас из хаоса.
— Я офицер, сенатор, — ответил Кейси, подчеркивая, что придает разговору шутливый, как и принято на вечеринках, тон, — а вы, по-моему, старательно толкаете меня в пучину политики.
— Не нужно дурачиться, полковник, — рассердился Прентис. — Страна переживает тяжелое время, очень тяжелое. Офицер вы или нет, прежде всего вы гражданин, а каждый гражданин обязан заниматься политикой.
Кейси засмеялся, хотя этот разговор еще больше усилил его тревогу.
— А знаете ли, — сказал он, — в Аннаполисе из вас не вышел бы профессор. Сегодня я в штатском, но форма висит в моем гардеробе, и завтра в семь ноль-ноль я снова надену ее.
Прентис наставительно поднял палец и в полумраке сгущающихся сумерек внимательно посмотрел на Кейси.
— Вот что? Как только представится возможность, обязательно поговорите с генералом Скоттом. Серьезно, полковник. Не сомневаюсь, он рассматривает ситуацию почти так же, как вы, и так же, как ее сегодня оценивает большинство настоящих американцев.
Кейси не имел ни малейшего понятия, куда с такой настойчивостью тянет его этот политикан, однако он не собирался следовать за ним и потому переменил тему разговора.
— Надеюсь, вас и миссис Прентис ожидает хороший отдых во время каникул сената? За ужином я забыл спросить у нее, куда вы намерены поехать.
— Никуда. Я буду здесь. У меня слишком много работы. — Прентис оглянулся. — Кроме того, должен же кто-то из сената быть на месте на случай… ну, на случай какой-нибудь там тревоги. Особенно в субботу, а, полковник?
Слово «тревога» застало Кейси врасплох.
— Да, сэр, конечно. Мы всегда должны быть готовы ко всему, — смущенно пробормотал он. Прентис похлопал его по плечу и отошел.
Вечеринка уже заканчивалась. Кейси разыскал Мардж и вопросительно взглянул на нее. Она утвердительно кивнула, они распрощались и прежним путем, через парадную дверь, вышли на улицу…
Кейси ехал домой, почти не замечая уличного движения. Нет, но как все-таки Прентису стало известно о тревоге? Предполагалось, что о ней знают только восемь человек, и Прентис не входил в их число. Правда, Прентису, как председателю сенатской комиссии по делам вооруженных сил, сообщали многое, однако на этот раз Скотт был особенно непоколебим во всем, что касалось сохранения секретности. Если знает Прентис, то, возможно, знают и другие? Во всяком случае бесспорно одно: завтра утром он обязан доложить обо всем Скотту.
Мардж не переставая болтала о вечеринке.
— Кто с тобой сидел за столиком, Джигс?
— Миссис Прентис, жена сенатора. Милая дама, чего никак не скажешь о ее супруге.
— Я видела, что в конце вечеринки он долго разговаривал с тобой. Что ему надо?
— Да так, обычные сенатские сплетни, — ответил Кейси, решив не вдаваться в детали.
— Он из сенатской комиссии по делам вооруженных сил?.. Кстати, Джигс, ты просил напомнить о каком-то телефонном звонке.
При свете уличного фонаря — они как раз проезжали мимо него — Кейси взглянул на часы.
— Фу ты, черт! Слишком поздно. Придется встать завтра пораньше, позвонить с утра.
Билл уже спал, когда они вернулись, а Дон еще был в кино. Мардж пошла принимать ванну, а Кейси решил немного отдохнуть в гостиной — таков был заведенный порядок. Зато утром первым купался он. До него все еще доносился шум льющейся наверху воды, когда раздался телефонный звонок.
— Папа? — послышался в трубке голос Дона. — Послушай, мы только что вышли из кино, а у машины Гарри спустил баллон. Сейчас уже поздно, да к тому же воскресенье, я просто не знаю, что делать, а раз уж мы живем ближе всех, то…
— Я скажу вам, что делать: сменить колесо.
— Папа! — воскликнул Дон с явным сожалением к этим взрослым, которые никогда ничего не понимают. — Да у Гарри нет запасного колеса!
«Опять я должен отдуваться!» — подумал Кейси.
— Вы где?
Получив от Дона адрес кинотеатра, Кейси поехал по Арлингтонскому бульвару, решив прежде завернуть в Форт-Майер. Возможно, Скотт еще не спит, и он доложит ему о просьбе начальника штаба английской армии перенести его прием завтра утром с 9:00 на 8:30.
Широкие обрамленные вязами улицы старинного военного городка Форт-Майер были мрачны и безлюдны. Скотт жил в доме из шестнадцати комнат, по традиции предназначенном для председателя комитета начальников штабов. Каменное здание корпуса № 6, возведенное лет семьдесят назад в грубом, если не сказать безобразном, стиле офицерских общежитии того периода, раньше напоминало деревенскую богадельню, а после капитального ремонта стало пригодным и даже удобным для жилья, хотя и не выглядело элегантным. Отсюда, с гребня холма, где был расположен корпус № 6, открывался через Питомак прекрасный вид на Вашингтон. Из своих окон на втором этаже Скотт мог видеть расположенный внизу Капитолий, памятник Линкольну и резиденцию своего верховного главнокомандующего — Белый дом.
Кейси свернул за угол и, оказавшись перед домом, резко сбавил скорость; в свете фар блеснул ствол винтовки часового, шагавшего взад-вперед по тротуару. Яркий луч выхватил из темноты багажник машины «тандербэрд» кремового цвета, стоявшей перед домом, и отразился в покрытом специальной краской номерном знаке. Он сразу бросился Кейси в глаза: «Калифорния — ССША—1».
«Позвольте, да ведь это машина Прентиса!» — чуть не вскрикнул Кейси. Он взглянул на дом. Только в одном окне, там, где, как ему было известно, находился кабинет Скотта, горел свет.
Кейси прибавил скорость и, сделав большой круг, объехал машину Прентиса. Если Скотт совещается с председателем комиссии сената по делам вооруженных сил, он вряд ли будет доволен вторжением Кейси. Лучше позвонить ему пораньше утром.
Выручив сына и двух его приятелей, которых он нашел на стоянке для автомобилей рядом с кинотеатром, и возвращаясь домой, Кейси не переставал думать о машине перед особняком Скотта. Он не знал, что Скотта и Прентиса связывают приятельские отношения, хотя вообще-то генералу так часто приходилось давать комиссии сенатора различные показания, что он вполне мог подружиться там на всю жизнь с целой дюжиной людей. Возможно, Прентис примчался информировать генерала о результатах опроса, проведенного институтом Гэллапа. Скотт никогда не скрывал своего недовольства Лименом. Да и Прентис сегодня отзывался о президенте довольно резко, хотя и числился одним из лидеров той же партии, к которой принадлежал президент. Но почему им нужно встречаться ночью? Кейси снова взглянул на часы. Пять минут первого. Что и говорить, поздновато для простой политической болтовни.
А кроме того, Прентис знал — не хуже тех, кому положено знать, — о «Всеобщей красной». Что все это значит?
Вернувшись домой, Кейси на всякий случай поставил будильник на 6:30 — до семи он должен обязательно позвонить Скотту о встрече с англичанином — и устало подумал, что из-за нежелания заехать к Скотту и попросить кого-нибудь передать генералу об этой встрече, он не доспит по меньшей мере полчаса.
Мардж зашевелилась, когда он укладывался в постель, но не проснулась. В поисках удобной позы Кейси ворочался с боку на бок, ложился то лицом вниз, то на спину, но сон упорно не шел к нему. Смутное беспокойство, охватившее его утром, вернулось к нему посреди ночи, переросло в глубокую тревогу.
— Что-нибудь стряслось, Джигс? — хриплым сонным голосом спросила Мардж.
— Не знаю, родная, не знаю…