Президент Рэндалл стоял за небольшой трибуной, водружённой на длинный блестящий стол. За его спиной можно было разглядеть обстановку помещения и портрет Томаса Джефферсона. Тим Кроуфорд узнал интерьер Овального Кабинета Белого Дома. У Президента Рэндалла, который обычно вёл себя перед камерами с раскованной непринуждённостью, сейчас было осунувшееся и серьёзное лицо. И хотя он выступал в своей привычной спокойной разговорной манере, в его голосе то и дело прорывались резкие, полные напряжения, нотки.

— Обращает на себя внимание, — говорил Президент, — что все эти дома, кроме владений мистера Тимоти Кроуфорда, рядом с Принстоном в Нью-Джерси, расположены в относительно изолированных местах. И, как я говорил, всюду была выведена из строя телефонная связь. Доказательства, собранные Федеральным Бюро Расследований, свидетельствуют, что в плену у «Чёрных Двадцать Первого Февраля» находится сорок один человек. И девятнадцать из них дети — от девочки, которой девять месяцев отроду до четырнадцатилетнего мальчика. Кроме четырёх человек домашней прислуги, все пленники — белые. Мы ещё не знаем подлинных мотивов «Чёрных Двадцать Первого Февраля», которыми они руководствовались при захвате этой собственности. И если дома захвачены с целью, так сказать, получения выкупа, то и размеры его пока остаются неизвестными.

Стоя рядом с Тимом, Лиз повернулась к нему.

— Ещё пять других мест. Значит, не только мы.

Взгляд Тима был прикован к телевизионному экрану.

— Я должен был это предположить, — сказал он.

Лиз опустила глаза на Скотта, свернувшегося у неё на коленях. В первый раз за много месяцев она увидела, что он сосёт большой палец и, не отрываясь, смотрит на небольшой экран с изображением Президента.

Она услышала, что за спиной у неё кто-то появился и, повернувшись, увидела, что в дверях кухни со сложенными на груди руками стоит Чили Амброс. Он тоже был прикован к изображению и голосу на телевизионном экране.

— Возможно, мы и сейчас ещё не знали бы, что происходит, если бы вчера утром в ФБР не поступила некая странная информация. Она состояла из ряда цифр, которые, как выяснилось, оказались телефонными номерами всех шести домов. При попытке связаться с ними, выяснилось, что все они неисправны. Что и привело ФБР к открытию плана захвата собственности, охватывавшего всю страну, от Вермонта до Калифорнии.

Я позволю себе несколько отклониться. Сегодняшняя Администрация сочувствует многим целям «Чёрных Двадцать Первого Февраля». Мы тоже верим в общество неограниченных возможностей для всех и каждого. Существуют писанные законы, обеспечивающие это право. И в данный момент страна настоятельно нуждается в коренном пересмотре отношений — я имею в виду отношение со стороны белых людей — чтобы чёрные сограждане пользовались тем же уважением и имели те же возможности, которые белая община считает само собой разумеющимися. Но это далеко превосходит возможности законодательства. Такие изменения должны произойти в сердце каждого из нас — и в моём и в ваших. И если этой стране суждено существовать и дальше, мы, белые, должны понять неизбежность таких перемен — и пока я являюсь Президентом, то приложу все усилия, чтобы общество менялось в этом направлении. И в той мере, в какой «Чёрные Двадцать Первого Февраля» требуют полного и равного партнёрства в рамках нашей системы, участия в социальной и экономической жизни от школ до церквей, от предприятий до Уолл-стрита, от шерифа до Президента, от городских квартир до сельских поместий, от профсоюзов до гильдий и клубов — в этой мере я на все сто процентов поддерживаю Ч. Ф.

С другой стороны, Администрация никоим образом не может согласиться с точкой зрения некоторых лидеров Ч. Ф., включая некоего мистера Дэниела Смита, который ныне руководит действиями своих сторонников, скрываясь в горах Грейт-Смоки. Эти люди угрожают насилием, диверсиями и даже революцией, если их требования, большинство из которых носят весьма неопределённый характер, не получат удовлетворения. И нельзя отделаться от мысли, что эти требования продуманно излагаются в столь туманной форме, ибо, можно предположить, подлинная цель мистера Смита заключается не в устранении несправедливостей, а в разрушении системы жизни Америки.

— Так оно и есть, бэби! — воскликнул стоящий в дверях Чили Амброс. Все трое Кроуфордов разом повернулись к нему, но он не удостоил их даже взглядом. Он продолжал стоять так же неподвижно со скрещенными на груди руками и теперь рядом с ним возник Харви Марш, который держал у бедра дробовик.

Вот так, на минуту упав духом, подумал Тим, и решился вопрос, в какой мере можно полагаться на Харви Марша. Он предан Чили.

— Тим, я хочу сесть, — сказала Лиз. Тим подтащил два стула от стола гикориевого дерева. Лиз опустилась на один из них, не выпуская с рук Скотта.

— Но в данный момент вопрос о целях Ч. Ф. является чисто академическим. Этим утром мы, американцы, столкнулись с немыслимым фактом — по всей стране с грубыми нарушениями закона были произведены захваты частной собственности. Кроме того, в одном случае состоялось вторжение на общественные земли, ибо дом Тигерта в Калифорнии стоит на участке, арендуемом у Лесной службы. Подобные действия не могут быть терпимы в Соединённых Штатах, независимо от их мотивов или провокационных устремлений. Администрация всегда ценила права личности выше права собственности, но если не чтят ни то, ни другое, мы не можем существовать как общество, почитающее законы и порядок. Так что без большой охоты, но и без малейших сожалений я принял решение — в силу вручённой мне власти предпринять определённые шаги, рассчитанные на подавление мятежей и актов насилия. Они включают в себя следующие меры:

Первое. Я приказал частям 82‑й воздушно-десантной дивизии перебазироваться из Форт Брэгга в Северной Каролине на ближайшие к шести захваченным домам аэродромы.

Первые ударные части взлетают через несколько минут. Им отдан приказ — окружить плотным кольцом все владения и ждать моих дальнейших приказов как Верховного Главнокомандующего. Хотя десантники высаживаются с полной боевой выкладкой, все получили строгое указание не пускать в ход смертоносное оружие, если только не идёт речь о самозащите. Они имеют на вооружении стандартный набор слезоточивых веществ для подавления волнений, таких как газы «С 8» и «Мейс».

— Боже милостивый, Тим, — сказала Лиз. — Если они попытаются ворваться сюда… где Холли?

Тим покачал головой. Никогда ещё он не чувствовал себя таким беспомощным, таким бессильным предпринять что-либо. Словно мозг осознавал тщетность приказов, которые он пытается отдавать парализованному телу. Перед ним было мигающее изображение Президента, находящегося в невообразимой дали, а за спиной — мрачная тень Чили Амброса; две силы, противостоящие друг другу в борьбе за Фейрхилл.

— Второе. Я переговорил с губернаторами всех шести штатов и попросил их в случае необходимости предоставить в распоряжение федеральных властей все силы полиции штата. Они, в свою очередь, заверили, что полиция на местах удовлетворит все наши нужды и пожелания. Все шесть губернаторов подтвердили готовность к полному сотрудничеству в данной ситуации.

Третье. Я призываю всех членов «Чёрных Двадцать Первого Февраля», принимающих участие в этих действиях, сложить оружие и сдаться властям. Я обещаю всем членам Ч. Ф., а так же его руководству, что в данном случае против них не будет предпринято никаких действий со стороны закона. В случае отказа принять данные условия, они будут отданы под суд по соответствующим статьям законов — и федеральных и штатов.

Скотт дёрнул отца за руку.

— Он придёт на помощь Холли, да? И Бену Стилу тоже?

Этот вопрос заставил Тима прийти в себя от охватившего его оцепенения. Речитатив слов Президента, пляска помех на экране, крохотные размеры самого телевизора — он не мог отделаться от ощущения, что вокруг творится какая-то фантасмагория. Словно он откуда-то издалека смотрел, как перед ним разворачивается сценическое действо, а ему внимает некая бесплотная аудитория, витающая где-то в пространстве. Реагировать на это представление было невозможно, оставалось лишь тупо и молча наблюдать за развитием действия.

— Да, Скотт, — это было всё, что мог сказать Тим. Он удивился способности ребёнка связать электронный голос Президента с реальностью, ждущей решения и их одиночеством в Фейрхилле.

— Четвёртое. Я прошу всех американцев, и чёрных, и белых, сохранять спокойствие в течение следующих четырёх часов. Я предупреждаю, чтобы никто, ни пешком, ни на транспорте не приближался к любому из этих домов и не пролетал над ними. Дороги должны оставаться открытыми только для целенаправленного движения. И конечно, я жду, что средства массовой информации будут соблюдать сдержанность в подаче новостей по этой теме. Для непроверенных слухов и сплетен сейчас ни время, ни место.

Я беспокоюсь о безопасности взрослых, захваченных в этих домах, но самую большую тревогу у меня вызывают судьбы детей. Девятнадцать ребятишек стали пленниками, и если кто-то из них пострадает, это станет печальной вехой в нашей истории. И здесь в Вашингтоне мы стараемся действовать с предельной осторожностью, главным образом, из-за детей.

Тем не менее, я глубоко убеждён, что никто из членов «Чёрных Двадцать Первого Февраля» не способен сознательно угрожать безопасности детей. Не имеет никакого значения, что все эти мальчики и девочки, оказавшиеся в роли пленников, белые. Мы знаем, что некоторые из членов Ч. Ф., осуществлявшие это вторжение, сами отцы. И это было бы осквернением памяти Малькольма Икс, в честь которого Ч. Ф. назвал себя, если пострадает хоть один ребёнок. Я встречался с Малькольмом Икс в последний месяц его жизни, и могу заверить вас, что он был человеком, преисполненным сострадания ко всем людям, независимо от их расы. Под покровом нашей чёрной или белой кожи все мы человеческие создания. И Малькольм Икс понимал это. Какая бы цель ни стояла перед ним, он никогда не стал бы рисковать ради неё жизнью маленького ребёнка. И я верю, что те, кого объединило его имя, обеспечат этим подросткам ту безопасность и ту защиту, как сделал бы на их месте Малькольм Икс.

— Парень, да меня прямо тошнит от болтовни этой белой слизи, — со стороны дверей послышался голос Харви Марша.

— Точно, — сказал Амброс, — но мы всё равно прихватим с собой десять.

Он вытянул перед собой ладонь, и Марш с удовольствием шлёпнул по ней.

— И последнее. Некоторые граждане могут подумать, что я выражаю мнение только белого населения. Я же надеюсь, что говорю от имени всех американцев, но, чтобы рассеять какие-либо сомнения, я попросил поговорить с вами трёх уважаемых чёрных американцев. Я знаю, что в данный момент они разделяют моё беспокойство, но кроме знакомства с представленными мною фактами, не было сделано ни малейшей попытки как-то повлиять на них или намекнуть на желательное содержание их выступлений. Они будут говорить как американцы. Первым берёт слово хирург, президент Национальной Ассоциации содействия прогрессу цветного населения, доктор Раймонд Джордж Хендерсон.

— Ты только посмотри на этого белого черномазого! — сказал Чили Амброс.

— Возьмём одиннадцать, — добавил Харви Марш. Оба расхохотались.

Камера переместилась с Президента на сидящего за столом худого человека в очках с кожей светло-коричневого цвета. Он наклонился к стоящему перед ним микрофону.

— Доброе утро, мои сограждане-американцы. Я Рей Хендерсон, президент НАСПЦН, говорю с вами из Нью-Йорка. Я поддерживаю заявление Президента Рэндалла. По отношению к белым гражданам я ничего не могу добавить к его словам. Но обращаясь к моим чёрным братьям, разрешите мне сказать следующее: Президент Соединённых Штатов действует с такой сдержанностью, которую я, скорее всего, не мог бы себе позволить. Он обещал амнистию членам Ч. Ф., и я верю, что Президент сдержит слово.

Он не собирается пускать в дело парашютистов, пока не получит ответ от лидеров Ч. Ф. И реакция их должна быть однозначна. Они обязаны сдаться. В противном случае нас ждёт потрясение основ, которое может кончиться более чем печально. И вы, и я — все мы это знаем. Так что я призываю всех братьев и сестёр к спокойствию. Занимайтесь своими делами. Не поддавайтесь на провокации. Доверьтесь Президенту Рэндаллу. Я знаю, что он верит в наше дело. Благодарю вас.

Телевизионная камера переместилась к Президенту Рэндаллу.

— Сюда придут солдаты? — спросил Скотт. Мать кивнула.

— У меня нет необходимости представлять моего хорошего давнего друга Стивена Лэнгфорда, главу Конгресса за расовое равенство. Он тоже говорит из Нью-Йорка… прошу вас, мистер Лэнгфорд.

На экране появился тот же самый стол, сидя за которым говорил доктор Хендерсон. Лэнгфорд, бывший профессиональный футболист, игравший в линии защиты, был огромным человеком с лицом цвета чёрного дерева и густой копной причёски в стиле «афро-америкен».

— Я Стив Лэнгфорд, и я хочу говорить только с моими чёрными собратьями. Все мы знаем историю нашего существования в этой стране, где из всех этнических меньшинств мы были самыми унижаемыми, где к нам относились с циничной жёсткостью и подвергали несправедливостям. Но это история. Сегодня Президент Рэндалл говорит нашим языком. Мы знаем, что он человек слова, что в составе руководства его избирательной кампании были десятки чёрных и что после его инаугурации у нас появились подлинные надежда и вера в его слова и действия. Так что давайте откровенно поговорим о политике. Мы отдали Президенту Рэндаллу 86 процентов наших голосов, и он платит нам честным отношением к чёрной общине. Наконец-то у нас появился подлинный шанс занять достойное место в этой стране. И я не хочу быть свидетелем, как он гибнет из-за непродуманных действий наших неразумных братьев, взявших в руки оружие… Так что давайте не будем терять веру в человека, который ведёт себя честно по отношению к нам. Сейчас не время молиться и взывать к небесам. И, обращаясь к моим братьям, я могу сказать только одно: спокойствие!

Снова камера вернулась в Вашингтон, в Овальный Кабинет Белого Дома. Объектив поймал Президента Рэндалла за секунду до того, как он понял, что снова очутился в эфире, и Лиз с Тимом увидели, какая печать тревоги лежит у него на лице и выражение глаз откровенно говорит, насколько он обеспокоен.

Из-за края экрана показалась чья-то рука, положившая перед Рэндаллом лист бумаги. Рассеянно взяв его, Президент Рэндалл наконец понял, что на него опять смотрит вся страна и, продолжая держать лист в правой руке, смущённо улыбнулся.

— И наконец, я представляю вам знаменитую женщину, которая обрела известность магическим обаянием своего голоса. Я никогда не встречался с ней, но обязан ей многим часами удовольствия, которое я испытывал, слушая её записи и видя её на телеэкране… Великая исполнительница в стиле «соул», мисс Вирджиния Джонс.

Вернувшаяся в Нью-Йорк камера показала Вирджинию Джонс в той же студии, откуда говорили Хендерсон и Лэнгфорд.

Увидев Джинни, Тим застыл на месте и на него нахлынули воспоминания о багряном закате в Акапулько, о хрупкой темнокожей девочке, которую он знал ещё вчера, о Джексоне Дилле, о многом из прошлого, исчезнувшем без следа. Его охватили печаль и беспокойство.

Сейчас Джинни была комком нервов. Она сидела, плотно сцепив руки на коленях, не отрывая глаз от камеры. На ней было простое вязаное платье и золотые серёжки. Она не делала попытки улыбнуться.

— Доброе утро. Я говорю с вами из Нью-Йорка. Президент Рэндалл позвонил мне примерно час назад и объяснил то, о чём вы уже знаете. Он осведомился, не могу ли я принять участие в этой программе и высказать своё отношение к этой ситуации — включая и судьбы тех девятнадцати детей, о которых он упоминал. Я благодарна за предоставленную мне возможность. Немыслимо, чтобы пострадал хоть один невинный ребёнок. Я уверена, что ни у кого из членов «Чёрных Двадцать Первого Февраля» — а я знаю многих из них — нет ни малейшего намерения обидеть какого-нибудь мальчика или девочку. И если кому-то из них придёт в голову мысль принести безопасность детей в жертву ради целей организации, я, их сестра по духу, предупреждаю, что категорически не приму таких действий.

Лиз растерянно уставилась на Тима, начиная сопоставлять одно с другим.

— Не эту ли девушку ты знал в Акапулько, Тим?

Он отрешённо кивнул, лишь удивившись быстроте, с которой она всё вспомнила.

— Акапулько, — медленно сказала она. — Так вот, значит, о чём Стил собирался рассказать мне, но промолчал. — Она с любопытством уставилась на Тима; на лице её было вопросительное выражение. Но голос Джинни снова заставил её повернуться к экрану.

— Но тем не менее, говоря это, я со всем уважением к Президенту Рэндаллу всё же вынуждена не согласиться с ним, когда он призывает всех держаться в отдалении от шести названных им мест. Я обязана сказать вам то, что наш Президент упустил из виду или же сознательно утаивает от вас. Что бы там ни было, но дело в том, что Президент отлично знает всех владельцев этих домов. Все они поддерживают с ним те или иные политические связи. Кроме того, мне довелось узнать то, о чём он вам не рассказал — что владельцы данных поместий прямым или косвенным образом виновны в использовании тяжёлого труда, пота и страданий всех из нас — то есть, угнетаемых.

Тим задумался. Угнетаемых? Трудно было представить в их рядах женщину, получающую по 15 тысяч долларов за выступление. И знал ли Президент Рэндалл, что Джинни является тайным членом Ч. Ф.? Почему она принимает участие в этом выступлении? Он вспомнил её подпись под обращением к Смиту, в котором она протестовала против захвата Фейрхилла.

— Разрешите мне кратко рассказать вам об этих шести домах. Что касается ранчо в Аризоне, принадлежащему сенатору штата Артуру Бродерику, то более 14 тысяч акров его были захвачены дедушкой сенатора из состава тех земель, которые ещё четыреста лет назад принадлежали испанской короне. Дедушка Бродерика заявил о своих сомнительных правах на них, что обошлось ему примерно по доллару за акр. Хитростью и напором, присущими белому человеку, с этих земель были согнаны несколько сот семей американцев мексиканского происхождения — они зарабатывали себе на скудное существование, возделывая эти земли. Бедняки, которых белые называли скваттерами, были изгнаны из своих хижин и никого не волновало, куда они денутся.

Давайте поговорим об островном владении на реке Святого Лаврентия. Основной доход жены его владельца, мистера Диттмара из «Эмпайр моторс», поступает от ростовщических операций. Обитатели чёрных районов Детройта вынуждены закладывать свои дома в этой компании и брать деньги под их залог. Более того, мистер Диттмар отвечает решительным отказом на требования чёрных экономистов ввести в состав совета директоров «Эмпайр» чёрных, которые представляли бы интересы сотен тысяч своих братьев по расе, которые пользуются машинами этой фирмы. Мистер Диттмар считает, что директора должны представлять только держателей акций, а не владельцев машин. Но я спрашиваю — откуда поступают основные доходы «Эмпайр моторс»?

— Я начинаю понимать, что к чему, — Тим сказал Лиз. — Всё это было сведено воедино для Ч. Ф. какими-то очень умными людьми. Не удивлюсь, если узнаю, что Бен Стил — один из них.

— Ты считаешь, что он ещё жив? — шепнула Лиз. — С ним ли Холли? — У неё перехватило горло. Лиз осознала, что её отношение к Стилу неожиданно изменилось. Теперь он был не столько олицетворением её страхов, сколько беспокойства о Холли. В её представлении на Стила сейчас легла роль ангела-хранителя ребёнка и почему-то она решила довериться своей интуиции.

Тим повернулся к дверям. Чили Амброс уже сидел в кухне на стуле. Его окрещённые на груди руки прикрывали медальон с изображением Франца Фаннона, и всё его внимание было приковано к экрану.

— Резиденция во Флориде, о которой упоминал Президент, принадлежит Чарльзу Дилени, консультанту губернатора Флориды по вопросам промышленного развития. Мистер Дилени сделал свои миллионы в Нью-Йорке, в фирме, занимавшейся гражданским строительством, которая все годы своего существования сознательно отказывалась брать на работу чёрных и пуэрториканцев, хотя многие из соискателей имели высшее инженерное образование.

— Фрицу Тигерту принадлежит горное шале у Силвер-Лейк, в Калифорнии. Он так же весьма влиятельный человек в этой стране, президент союза водителей машин и грузчиков, которому принадлежит огромный пенсионный фонд и фонд социального вспомоществования. Хотя многие члены профсоюза чёрные, мистер Тигерт не признаёт за ними права входить в руководство профессиональным союзом и отказывается ввести хоть одного чёрного в состав распорядителей пенсионного фонда. Руководствуется ли мистер Тигерт элементарным расизмом или же он боится, что в среде его марионеток прозвучит честный голос чёрного человека? Вспомним, что данный фонд является мощным социальным и политическим оружием, которое мистер Тигерт пускает в ход, как он сочтёт нужным — и не похоже, что готов вкладывать средства в развитие чёрных общин в стране. И ещё. Миллионы долларов пенсионного фонда мистера Тигерта вложены в горнодобывающую промышленность Южной Африки. Известно ли вам это? Нет, потому что он держал данный факт в тайне и от общества, и от рядовых членов профсоюза. Он вкладывает средства в страну, где чёрных держат в экономическом и социальном рабстве. И, естественно, под прикрытием красно-сине-белых разглагольствований о равенстве тут, дома, Фриц Тигерт ни разу не поднял свой голос против унизительной практики отношения к чёрным правительствам Южной Африки.

— Как тебе теперь нравится твоя обожаемая чёрная куколка, Кроуфорд? — из-за спины спросил Чили Амброс.

— О, как она говорит! — восхищённо воскликнул Харви Марш. — Эта баба, в самом деле, может петь рэп.

— Фейрхилл рядом с Принстоном в Нью-Джерси был приобретён отцом нынешнего владельца за деньги, полученные от распродажи участков в Трентоне. Выложив за каждый доллар по двадцать пять центов, он во время депрессии скупил имущество чёрных жителей, задавленных налогами и долгами. Чёрные, конечно, потеряли свои дома. Его сын и нынешний владелец Фейрхилла, Тимоти Кроуфорд-младший, знал об этом, но и пальцем не шевельнул, чтобы как-то компенсировать обездоленных чёрных; он даже не проявил никакого интереса к этой проблеме.

Лиз украдкой взглянула на Тима. Если между Тимом и Вирджинией Джонс что-то и было, певица положила этому конец столь решительно, как это может сделать только женщина. Она задумалась. Вирджиния Джонс выглядела такой маленькой и хрупкой и в то же время её суровость и сдержанность невольно внушали страх.

— И наконец, дом драматурга Джекоба Шапиро на озере Шамплейн. Отцу Джейка Шапиро принесла состояние цепь ломбардов в чёрных гетто, в которых регулярно обсчитывали клиентов, занижая цены на их имущество. И личное состояние мистера Шапиро, если не считать скромных поступлений от пьес, базируется на той добыче, которую собрал в чёрных гетто его отец. О, конечно, в пьесах мистера Шапиро неизменно поднимаются важные социальные темы. Но, насколько я понимаю, не столь важные, чтобы заговорила его совесть.

— Так что вы видите, мои соотечественники-американцы, что у этой ситуации есть две стороны. Президент говорит о праве собственности с тем же придыханием, что и о правах человека. Конечно, мы, чёрные, тоже верим в право частной собственности, но чёрные не считают, что состояние белых людей, хищническим образом приобретённое за счёт тяжёлого труда и эксплуатации чёрных, даёт какие-то моральные «права». Чёрные верят в справедливость для всех, а не лишь для главенствующей расы. С точки зрения белого человека, который не гнушается любыми средствами для обретения благосостояния, право владения им является святой и непререкаемой ценностью само по себе. Как чёрная, я не могу так считать — никоим образом. Я не считаю, что белые должны получать доход за счёт пота чёрных, так же, как я отвергаю доходы мафии от торговли наркотиками, проституции, долговых займов и заказных убийств.

— Теперь о словах Президента Рэндалла. Я согласна с мнением мистера Хендерсона и мистера Лэнгфорда, что Президент честно старается изменить отношение к чёрным в Америке. Я не спорю, что он говорит на нашем языке. Но можем ли мы полностью довериться любому белому человеку? Я задаю этот вопрос, ибо считаю, что Президент Рэндалл нарушил слово, данное чёрным лидерам. В марте он обещал им, что все организации чёрных будут свободны от проникновения в них федеральных агентов. Как теперь он объяснит информацию о телефонных номерах, которая попала в ФБР? Как ФБР могло её получить без помощи агентов, внедрившихся в Ч. Ф? Ходят слухи, что вчера в Нью-Йорке был убит чёрный агент ФБР. Может, он был застигнут на месте преступления, шпионя за Ч. Ф.? Откуда иначе взялись эти номера телефонов?

— И наконец, я обращаюсь ко всем чёрным с призывом не обращать внимания на предупреждение Президента держаться подальше от этих владений, о которых тут идёт речь. Вместо этого я призываю вас ехать, лететь, идти или ползти к этим роскошным поместьям белых — и как можно скорее. Я призываю вас собираться у изгородей и барьеров, чтобы вы сплотились в живую стену чёрной плоти. И наёмникам белых, будь то солдаты, государственные служащие или полисмены, придётся прокладывать путь сквозь крепостные валы, которые чёрные люди воздвигнут вокруг этих шести владений. Не берите с собой оружия. Я повторяю — пусть при вас не будет ни огнестрельного оружия, ни ножей, ни вообще никакого. Но спешите к этим домам и покажите белым людям, как велика и неодолима стена чёрного сопротивления.

— Братья и сёстры, идите на баррикады, и пусть ваши души поют!

Тим, Скотт и Лиз, как заворожённые, смотрели на поднявшуюся из-за стола Джинни Джонс. Выпрямившись, она вытянула перед собой сжатые в кулаки кисти рук и, покачиваясь на месте, низким завораживающим голосом завела одну из своих самых знаменитых песен: «Чёрное — это душа, а душа — это любовь».

Под взглядом камеры она исполнила одну строфу и рефрен к ней, в котором звучали гордость и сострадание и с вызовом закончила исполнение на высокой ноте.

Едва только она замолчала, экран на мгновение погас, и на кухне Фейрхилла воцарилась тишина. Даже Скотт не позволил себе нарушить молчание.

На экране снова появился диктор. Президент Рэндалл, сообщил он, скажет несколько заключительных слов. Камера вернулась в Белый Дом.

— Друзья мои, — сказал Президент, — я должен добавить ещё несколько слов. Во-первых, я не нарушал слово, данное негритянским лидерам, в чём меня обвинила мисс Джонс. Это верно, что в среде Ч. Ф. действовал федеральный агент. В данный момент я могу сказать лишь, что данная ситуация явилась результатом недоразумения, а не сознательных действий с моей стороны. Своё слово я не нарушал. Во-вторых, я не знал истории этих владений, о которой с таким жаром поведала мисс Джонс. Как и никто из моих советников, с которыми я консультировался по этому поводу. Знай я все эти обстоятельства, я бы не умолчал о них. Но я не знал.

— В нашей стране есть ещё много несправедливостей, которые нуждаются в устранении, но ни от одного из них не удастся избавиться путём массовой конфронтации белых и чёрных на тех пустынных дорогах, что ведут к тем шести домам, о которых идёт речь. И хотя я понимаю причины возбуждения, владевшего мисс Джонс, я со всей откровенностью должен предупредить вас, что её предложение может привести к вспышкам необоснованного насилия.

— Таким образом, я прошу всех чёрных граждан страны отвергнуть призыв мисс Джонс направляться к захваченным владениям. С той же самой просьбой я обращаюсь и к белым гражданам. Пожалуйста, держитесь в стороне и позвольте властям справиться с ситуацией. Если мы сегодня будем действовать мудро, спокойно и благоразумно, нет никаких оснований предполагать, что эта история не разрешится мирным образом и за короткое время. Сегодня утром я говорил с вами совершенно откровенно, сообщив всю имеющуюся у меня информацию. И я верю, что вы ответите спокойствием, сдержанностью и здравым смыслом. Благодарю вас.

Облик президента исчез с экрана, и камера переключилась на нью-йоркского диктора, чей скорбный облик как бы говорил о чрезмерности человеческого безрассудства. Как только он собрался произнести первые слова, откуда-то со стороны в кадр ворвался коренастый чёрный человек и схватил со стола микрофон.

— Вот чего вы не знаете, — выпалил он, — что тут в студии некий агент ФБР пытался помешать выступлению мисс Джонс. Он был готов применить силу, если бы кое-кто из нас не остановил его, дав мисс Джонс возможность предстать перед камерой. Вот она, так называемая белая справедливость. Белый президент может говорить, а чёрная женщина не может воспользоваться своим правом разоблачить ложь в словах Президента.

Он грохнул микрофоном об стол и исчез так же неожиданно, как и появился.

Ошеломлённый диктор выдавил кривую улыбку, пододвигая к себе микрофон.

— Ну что ж, — с трудом обретая спокойствие, произнёс он, — теперь-то вы уж ТОЧНО знаете мнение обоих сторон. Человек, которого вы только что услышали — помощник выпускающего в отделе информации. Боюсь, что он неправильно оценил моё отношение к этим новостям, потому что я собирался поведать вам ряд дополнительных сведений относительно этого… э-э-э… этой истории с агентом ФБР.

Вы только что видели, как Президенту Рэндаллу протянули записку, которую он не успел прочесть. По сообщению нашего корреспондента из Белого Дома, она поступила от мистера Джесси Педерсена, и информировала Президента, что мисс Вирджиния Джонс сама является тайным членом «Чёрных Двадцать Первого Февраля». Итак… ах, да. — Диктор глянул на лежащие перед ним записи. — Далее нам стало известно, что после выступления на ТВ Президент Рэндалл провёл совещание с министром транспорта мистером Гарольдом Осборном, одним из двух чернокожих в кабинете Рэндалла. Вместе с другими советниками Президента мистер Осборн был в студии во время передачи. Наш корреспондент из Белого Дома сообщает, что именно министр порекомендовал трёх остальных участников передачи. Мы предполагаем, что в ходе разговора Президента с мистером Осборном был затронут и вопрос о принадлежности мисс Джонс к Ч. Ф., но не уверены в этом. В соответствии с призывом Президента Рэнделла, мы воздержимся от дальнейших рассуждений на эту тему, пока не выясним факты — если сможем. А тем временем оставайтесь с нами. По мере развития событий мы будем рассказывать, как развивается кризисная ситуация с захватом домов.

Студию сменила реклама пива, и теперь на экране симпатичный белый бармен наливал бокал пенящейся жидкости чёрному клиенту. Тот, облокотившись на стойку, стал рассказывать бармену домашние новости.

— Ещё один вонючий белый ниггер, — сказал от дверей Чили Амброс.

Трое Кроуфордов повернулись к нему. Встав, Амброс отшвырнул стул. Рядом с ним, не выпуская из рук оружия, стоял Харви Марш. Не обращая внимания на Кроуфордов, Амброс обратился к нему.

— Ясно, — сказал он. — Давай-ка мы с тобой начнём подтаскивать мебель к дверям и окнам. Прыгуны начнут валиться на эту горку, но, мать их, за каждого из нас мы прикончим десять из них… Харви, мы будем драться.

Замявшись, Харви с растерянным выражением лица уставился на нового начальника.

Лиз встала, держа руку на плече Скотта.

— Где Холли? — спросила она.

— Это моё дело, — ответил Амброс.

— Если вы хоть пальцем коснётесь моего ребёнка, — медленно произнесла Лиз, — я голыми руками прикончу вас!

Амброс бросил на неё беглый взгляд.

— Женщина, — с тем же напором, что и Лиз, ответил он ей, — держись от меня не ближе, чем в пяти футах, а то ты станешь трупом… Идём, Харви.

И двое налётчиков покинули кухню.