Проблема с советами, подумал Фил Рэндалл, состоит в том, что все оценивают последствия, а не их источник. Советчик, как и проповедник, представляет ситуацию в том виде, как она ему представляется, оставляя потребителя его советов разбираться в предложениях.

Уже минуло три часа утра понедельника, совещание длилось вот уже час, и в кабинете висела густая пелена табачного дыма, от которой, казалось, потускнела даже яркая жёлтая обивка мебели. Во встрече принимали участие восемь человек, и Президент Рэндалл не сомневался, что по крайней мере шесть из них без особого сочувствия относятся к возникшей перед ним необходимости решать данную дилемму. Только он сам и Джой Ворхи понимают всю глубину и сложность проблемы. Остальные же не без удовольствия воспринимают мучительную ситуацию, в которую попал лидер, столь лихо и без особых сложностей взлетевший на вершину власти. Они испытывали откровенное облегчение при мысли, что конечное решение придётся принимать Рэндаллу, а не им.

Они говорили о нации и о долге перед ней, о политике и конституционных правах, но под этой велеречивой риторикой государственных мужей, напоминая о кроте, который беззвучно роет свои подземные ходы, прослеживались личные мотивы. Когда Генеральный Прокурор напористо говорил о законе и порядке, то тем самым он бросал упрёк президенту: тот создал такую обстановку в стране, при которой несогласие превратилось в прямую угрозу порядку.

Когда генерал Уолтер Хильдебранд, председатель Объединённого комитета начальников штабов, бросал уклончивое замечание, что «область политических решений находится вне пределов моей компетенции», то тем самым он подчёркивал свою уверенность, что Президент Рэндалл в долгу перед чёрными, которые и обеспечили ему успех на выборах. Ведь Рэндалл в самом деле получил 86 процентов голосов чёрных избирателей, в то время, как он, генерал, достиг столь высокого положения, лишь благодаря своим качествам как профессионального военного.

Когда Эдвард Дж. Ли, грубоватый и порой нетерпимый секретарь Казначейства, употреблял слово «стабильность», он видел себя в роли сторожевого пса-мастифа, охраняющего сейфы, пока восторженный Президент тратит время на бессмысленные романы с избирателями.

Единовременное присутствие этих восьми человек включало в себя сложный человеческий фактор. Их личные реакции мгновенно определили эмоциональную обстановку на этой встрече. Пол Эдельштейн, министр обороны, испытывал самые разные чувства к каждому из семи своих коллег, а они, в свою очередь, оценивали его — и подозревали — каждый по-своему. Гарольд Осборн, министр транспорта, был среди них единственным чёрным. И его цвет кожи не мог не сказываться на отношениях, которые связывали Осборна с его белыми собеседниками.

Консенсус, подумал Рэндалл, всеобщее согласие. До чего неуверенно ты себя чувствуешь в роли монарха, как растерянно поблёскивают драгоценности твоей короны, а твой трон зиждется на зыбкой почве эмоций, полузнаний, стремления к самооправданию, и случается, что история не может оценить безошибочно логичных решений, не говоря уж о современниках. Например, история припомнит, что Пол Эдельштейн ратовал за применение всей мощи федеральных сил — но потому ли, что хотел спасти нацию или хотя бы часть её или же был одержим стремлением доказать своим нееврейским коллегам, что способен действовать столь же стремительно, как Моше Даян в противостоянии арабам? Или же, как предполагал Осборн, в глубине души он был возмущён антисемитизмом, свойственным вооружённым чёрным? Со своей стороны, Осборн советовал придерживаться политики сдержанности и бдительности. Но говорил ли он о ней потому, что был умён или потому, что был чёрным — или же им, главным образом, руководило неприятие самодовольной уверенности генерала Хильдебранда, в силу чего он возражал против любых его предложений? Тем не менее, думал Рэндалл, какими бы мотивами они не руководствовались, перед каждым из них стоит та же дилемма. И к двум часам ночи, когда началось обсуждение, все уже чётко представляли себе, какая неожиданная проблема свалилась на них.

К тому времени Педерсен, представив обзор действий вооружённых отрядов Ч. Ф., захвативших шесть домов с белыми обитателями, смог дополнить его подробностями о командном пункте Дэниела Смита, чёрного Гидеона революции, расположенного в Северной Каролине. Используя метод триангуляции, пеленгаторы Федеральной Комиссии средств связи засекли мощный передатчик Смита на возвышенности к северу от Монт-Митчелл и Бейкерсвилля. В данный момент Смит уже переговорил со всеми шестью захваченными владениями, поскольку каждая группа была оснащена радиооборудованием. Часть передач шла кодом на основе азбуки Морзе, над которым сейчас работают криптологи Бюро с помощью экспертов из Агентства Национальной Безопасности. Но несколько разговоров велось открытым текстом, в котором встречались такие кодовые слова, как «Лев» и «Гамал», в силу чего можно сделать неопровержимый вывод, что Смит руководит и координирует захват владений силами «Чёрных Двадцать Первого Февраля». И если конечные цели Ч. Ф. пока остаются не совсем ясными, радиоперехват даёт серьёзные основания предполагать, что вторжение в пределы шести владений является ни чем иным, как первым этапом всеобщего восстания.

Педерсен представил и количественную оценку грядущей опасности. Сопоставляя информацию из различных источников, ФБР пришло к выводу, что основное ядро членов Ч. Ф. составляют в общей сложности десять тысяч чёрных бойцов, организованных в тесно сплочённые и дисциплинированные группы, которые действуют примерно в ста городах. Есть основания считать, сказал Педерсен, что все их члены или вооружены или готовы получить оружие из тайных арсеналов. В случае вооружённого мятежа, по оценке ФБР, под знамёна с изображением чёрного кулака на кроваво-красном фоне могут встать до ста тысяч молодых людей. Надо исходить из предположения, что кроме них существуют буквально сотни тысяч чёрных, сочувствующих мятежникам, которые в случае первых успехов активно поддержат их.

Гэррити предложил другой вариант действий. Имение Тигерта на Силвер-Лейк в Калифорнии находится в границах национального заказника Эльдорадо, часть земель которого взяты в аренду у лесной службы. Тем самым возникает вопрос о захвате Ч. Ф. федеральной собственности.

Через час разговоров и споров, в ходе которых собравшиеся пытались представить себе размер кризиса, восемь человек в Овальном кабинете начали расчленять его на отдельные проблемы, подобно тому, как при решении головоломки, если она не поддаётся интуитивному решению, приходится возвращаться к её началу.

— Я думаю, нам поможет, — сказал Джой Ворхи, — если Джесси ознакомит нас со всем списком подозреваемых членов Ч. Ф. — Строго говоря, Генеральному Почтмейстеру нечего было делать на этой встрече — его почтовое ведомство отнюдь не было той печью, в которой проходят обжиг и обретают законченный вид основные государственные решения. Но все знали, что Джой Ворхи находится тут лишь потому, что он лучший друг Президента.

Педерсен отреагировал на его предложение лишь после утвердительного кивка Президента.

— Конечно, — сказал он, — мы проверили всех поимённо, но часть имён оказалась в нашем распоряжении лишь день-два назад. Большую часть своих людей я направил на проверку адресов. Просто чтобы установить местонахождение владельцев. — Начав с руководителя организации Дэниела Смита и его первого заместителя Бенджамина Стила, директор ФБР зачитал вслух имена людей, не скрывавших своего членства в Ч. Ф. Затем он с расстановкой процитировал имена тех, кто, как предполагалось, были тайными членами организации. — Мы только начали их проверку, — сказал он. Перечень был составлен в алфавитном порядке, и фамилии проскакивали, как безликие вагоны в ночи. — В списке есть некая деталь, которая беспокоит меня. Фамилия Альфреда Николета. Если не ошибаюсь, экономиста. Если это в самом деле он, то, как вы все, джентльмены, знаете, Николет считается одним из ведущих финансовых экспертов в стране. Он иммигрант с Ямайки и несколько лет преподавал в Гарвардском колледже бизнеса.

— Николет! — эхом откликнулся секретарь Казначейства Ли, бросив на Президента Рэндалла обеспокоенный взгляд. — Как вы помните, мистер Президент, мы подрядили Николета выполнить для нас конфиденциальное исследование по обоснованию расширения налоговой системы.

Рэндалл кивнул.

— Примерно в мае.

— Совершенно верно, — согласился Ли. — Так вот, в прошлый четверг произошло нечто странное. Но теперь оно начинает обретать смысл. — Он обвёл взглядом из-под очков сидящих вокруг стола. На их лицах лежала тень усталости. — Николет позвонил мне в четверг и сказал, что, к сожалению, вынужден отказаться от участия в исследовательской группе, которая работала под его руководством. Он сказал, что в этот семестр нагрузка в университете оказалась больше, чем предполагалось и, кроме того, возникли некоторые семейные проблемы. И он не может себе позволить дважды в неделю курсировать между Бостоном и Вашингтоном. Я пытался убедить Николета, но он был непреклонен и наконец мне пришлось отпустить его. Я не мог скрыть удивления. Мне показалось более чем странным, что он отказывается от престижного правительственного задания с весьма приличным гонораром из-за каких-то «семейных проблем», как он выразился. У Николета нет детей, и его коллеги по факультету заверили меня, что у него прекрасные отношения с женой. Всё это на него не похоже.

— Есть ли уверенность, что Николет в самом деле связан с Ч. Ф.? — спросил Эдельштейн.

— Нет, — ответил Педерсен. — Просто в субботу днём Спрэг сообщил о нём. Но все остальные лидеры из перечня Спрэга проверены — и должен добавить, что жена Николета сообщила агенту, который позвонил к ней, что муж куда-то уехал на свободные дни и она не знает, куда именно — во всяком случае, так она говорит.

— Такие поступки совершенно не вяжутся с характером Николета, — сказал Ли. — Он сосредоточенно извлёк сигарету из пачки и прикурил её. — Должен сказать, что если Николет в самом деле консультирует Ч. Ф., то ситуация обретает новое измерение. Возникает вопрос о возможных финансовых осложнениях. Естественно, Николет полностью осведомлён о тонкостях монетарной системы. Во всех подробностях. И если эта информация просочится, вам придётся услышать довольно громкую реакцию банковского сообщества.

— Вряд ли она будет громче, — сказал Ворхи, — когда бизнес и Уолл-стрит узнают, что профсоюзный босс и президент «Эмпайр моторс» пребывают в роли пленников в своих же домах. Благодарю, но я предпочёл бы её не слышать.

Ли не удостоил вниманием вмешательство Ворхи.

— Роль Николета вызывает у меня интерес, — сказал он. — Хотел бы я знать, каким образом его советы могут быть связаны с захватом домов шести преуспевающих влиятельных лиц.

Наступило мрачное молчание. Рэндалл вдруг заметил, что Эдельштейн не сводит глаз с его бакенбардов. Застигнутый за этим занятием, министр обороны поспешно отвёл взгляд. Господи, подумал Рэндалл, неужели в такой ситуации его, в самом деле, беспокоят мои баки?

Педерсен возобновил чтение алфавитного списка. Все слушали его в молчании, пока не был упомянут Говард Андервуд.

— Минутку, — встрепенулся генерал Хильдебранд. — вы имеете в виду Говарда Р. Андервуда? — подчеркнул он его второе имя.

Педерсен сверился со своим перечнем.

— Да, так его зовут.

— Приводится ли его звание или какие-то другие приметы.

— Нет. — Педерсен покачал головой.

— Одного из моих адъютантов зовут Говард Ральф Андервуд, — сказал генерал. Он помолчал, размышляя над этим совпадением. — Нет, это невозможно. Моего майора Андервуда я знаю ещё по Вьетнаму. Он имеет боевые награды за храбрость.

— Этот тот самый новый негр в вашем ведомстве? — нахмурившись, спросил Эдельштейн.

— Да, — ответил Хильдебранд. — Вы его знаете. Он присутствовал на двух из ваших последних брифингов. Я поручил ему связи с отделом защиты внутренней безопасности… — Генерал запнулся, и на лице его появилось удивлённое выражение.

— Отдел внутренней безопасности? — переспросил Осборн.

— Именно. — Хильдебранд повернулся к этому крупнокостному массивному негру. — Так называется наша группа, которая на случай крупных гражданских беспорядков держит под контролем все важнейшие точки — компьютеризированные энергетические центры, телефонные станции, вокзалы, системы управления телевизионными сетями… — Он снова помолчал. — В распоряжении группы подробнейшие карты, по которым она и работает… Майор Андервуд — специалист по картографии. Кроме того, он инженер.

— Что нам о нём известно? — спросил Эдельштейн.

— Он начал службу рядовым, — сказал Хильдебранд. — Чертовски проницателен и умён. Подготовлен лучше, чем большинство моих выпускников Вест Пойнта… Андервуд! Не могу поверить. Должно быть, какой-то другой.

— Я тоже был потрясён, когда узнал о Спрэге, — сказал Педерсен. — Поскольку Ч. Ф. смог внедриться в Бюро, меня не удивит, если мы найдём его людей и в Пентагоне. — Мысль о том, что ФБР оказалось не единственным учреждением, не устоявшим перед тайным проникновением в него, похоже, не очень огорчила директора Бюро.

— Имеет смысл как можно скорее проверить Андервуда, — сказал Эдельштейн.

— Совершенно верно, — откликнулся Хильдебранд. — Займёмся с самого утра, первым делом.

Несколько секунд все молчали, стараясь освоиться с осознанием того, что сфера деятельности Ч. Ф. постепенно расширялась, как лавина, набирающая скорость.

— Начинает складываться представление, что Ч. Ф. — отнюдь не сборище случайных дилетантов, — подал голос Ворхи. — Во всяком случае, смахивает, что они знают, как проникать в правительственные учреждения. Агент Спрэг, Альфред Николет, может быть, майор Андервуд. Сколько ещё?

— Потребуется не менее двух лет, чтобы проверить всех чёрных правительственных служащих, — сказал Ли. — Не стоит и начинать.

Несколько пар глаз невольно уставились на Осборна, единственного чёрного среди семи белых мужчин. Министр транспорта был крепко сбитым грузным человеком, явно страдавшим избытком веса. Волосы он стриг довольно коротко, как бы пытаясь найти что-то среднее между африканским стилем чёрных мятежников и аккуратными прядями своих белых коллег.

— Что вы думаете, Хал? — спросил Эдельштейн. — Мог ли Ч. Ф. завербовать себе много сторонников среди негров в средних и верхних эшелонах администрации?

Вопрос, похоже, удивил Осборна. Он поднял правую руку.

— Джентльмены, — без улыбки сказал он. — Я не являюсь и никогда не являлся членом организации «Чёрные Двадцать Первого Февраля».

— Никто не сомневается в вашей честности, — помолчав, хмыкнул Президент. — И никто ни на что не намекает.

— Вы уверены? — Осборн посмотрел в сторону Эдельштейна.

Потом уже министр обороны припомнил, какое выражение было на лице Осборна, когда он задал свой вопрос. Эдельштейну показалось, что он заметил на нём скрытую гордость, словно статус самого Осборна в этом кабинете повысился из-за отчаянной вылазки вооружённых чёрных, осмелившихся бросить вызов самому могущественному в мире белому правительству.

— Я знаю, что все присутствующие здесь, — сказал генерал Хильдебранд, — озабочены лишь одним — безопасностью государства.

— Меня много что беспокоит, генерал, — тихо сказал Осборн. Он помолчал. — И безопасность Соединённых Штатов — лишь одно из них. Тем более что у безопасности есть много обличий.

— В данный момент, похоже, нам угрожает вооружённый мятеж. — В голосе Хильдебранда появились жёсткие нотки, и щёки порозовели. — И сейчас предстоит решить вопрос, что с ним делать.

— Я же считаю, что первым делом надо точно выяснить, с чем мы столкнулись, — возразил Осборн, — а потом уж решать, что с ним делать.

— Факты совершенно ясны и не подлежат никакому сомнению. — Реплика Хильдебранда была адресована непосредственно Осборну.

— Я так не думаю, — ответил тот. В непреклонности своих взглядов чёрный член Кабинета министров не уступал высшему воинскому начальству страны. — Я не собираюсь отрицать, что шесть владений захвачены Ч. Ф., но у нас нет и малейшего представления, какие цели они преследуют — а пока мы их не выясним, мы не можем действовать с полной определённостью.

— А я считаю, что подлинные цели Ч. Ф. в данный момент носят вторичный характер, — вспыхнул Хильдебранд. — Налицо неопровержимый факт: частные владения захвачены группами вооружённых людей, которые действуют в масштабах всей страны.

— Вооружённых ЧЁРНЫХ людей, генерал, — уточнил Осборн.

Хильдебранд повернулся вместе с креслом и уставился на Осборна.

— Я полностью в курсе дела, господин министр — как, предполагаю, и майор Андервуд.

Подозрение было высказано прямо и недвусмысленно. Если выяснится, что майор Андервуд изменил воинской присяге, то, значит, каждый чёрный американец может пойти по его предательским стопам.

— Джентльмены! — Президент Рэндалл умиротворяюще вскинул руки. В помещении стала сгущаться атмосфера недоверия. К недовольству участников совещания присутствием Джоя Ворхи добавился новый фактор — вопрос о лояльности министра Осборна. Рэндалл чувствовал, что по крайней мере двое, Эдельштейн и Хильдебранд, считали, что на такую встречу надо было пригласить только белых.

— Давайте вернёмся к теме, — сказал Рэндалл. — Мы совещаемся почти два часа, и я не думаю, что столь личные дебаты могут нам помочь на данной стадии. Я считаю, что правы оба — и Уолтер Хильдебранд и Хал Осборн. К подлинным целям Ч. Ф. мы обратимся несколько позже, но они, без сомнения, исключительно важны. Я бы предпочёл решить оба вопроса, но первым делом необходимо определить, как нам лучше действовать в ситуации с этими захватами?

Помолчав, Генеральный Прокурор рискнул первым высказать своё мнение.

— Я думаю, совершенно ясно, что, по указанию руководителя организации Дана Смита, семьи шестерых достаточно известных американских граждан держат в качестве заложников. И я предполагаю, что в скором времени будет высказано некое требование. Возможно, уже завтра. И, скорее всего, оно будет обращено к Президенту.

Пол Эдельштейн кивнул массивной головой, которая, изображённая в виде скульптуры, могла бы быть символом национальной мощи.

— Эти действия несут на себе печать прямого вызова власти федерального правительства. — Как всегда, слова министра обороны падали в тишине с тяжёлой неумолимостью каменных валунов. — Мы и раньше сталкивались с фактами захватов — университетских аудиторий, центров благотворительной помощи, даже зданий городских советов. Но ныне Ч. Ф. покусился на Американский Дом.

— Да, именно на дома, — поддержал его Джой Ворхи. — Хотя, честно говоря, что-то я тут не улавливаю. Если Дан Смит хотел бросить вызов Вашингтону, бросив карты на стол, почему бы не захватить Капитолийский холм — или, ещё лучше, Пентагон?

— В этой стране, — ответил Эдельштейн, — дом это нечто большее, чем просто «моя крепость». Он священный символ Америки. Конституция защищает дом американца от необоснованных обысков и вторжений. Мы позволяем американцам держать дома оружие, превращая его в укрепленный замок. Жилище человека, его территория считается неотъемлемой собственностью личности. Какое жюри осмелится осудить человека, который убьёт грабителя или насильника, вторгнувшегося в дом ответчика?

— И кроме того, — добавил Президент Рэндалл, — ни одно из покушений на гражданские права не вызвало такой бури страстей, как закон о правилах владения жильём. Владельцы домов привыкли считать себя монархами, которые могут поступать со своей собственностью, как им заблагорассудится, и никакой правительственный служащий им не указ… Но, Пол, какое это имеет отношение к стратегии Ч. Ф.?

— Я бы оценил её следующим образом, мистер Президент, — сказал Эдельштейн. — Возьмём точку зрения Джоя Ворхи. «Чёрные Двадцать Первого Февраля» не могут захватить Конгресс или Пентагон без кровавого сражения, которое они, конечно же, проиграют. А вот захват шести домов — это нечто иное. Первым делом, вторжение в их пределы не представляет собой сложной проблемы. Человек с оружием всегда может захватить неохраняемую собственность. Во-вторых, Ч. Ф. покушается на символ, ещё более почитаемый, чем даже флаг или церковь. Его лидеры тут же выступают с громогласным заявлением о революции, которое до смерти перепугает всех домовладельцев. Если сегодня Ч. Ф. смог захватить шесть домов, что помешает ему завтра занять сто, а на следующей неделе — тысячу?

— Я согласен, — сказал секретарь Казначейства Ли. — Все революционные движения, как и религиозные учения, нуждаются в своих демонах. — Эд Ли не мог отделаться от искушения предстать в виде лектора по социальной антропологии. — Некоторые лидеры негритянской общины давно уже проклинают институт частной собственности. И теперь Ч. Ф. говорит стране, что худшее зло из всех — это частные дома.

— Конечно, — сказал Эдельштейн, — тут есть существенный практический аспект, которого коснулся Гэррити. Удерживая три дюжины людей в качестве заложников в полностью изолированных районах, Ч. Ф. получает возможность для манёвра и торговли. Но кроме того, в их действиях чувствуется презрение к правительству и социальным ценностям общества. Этот Ч. Ф. плюёт на частную собственность.

— Я бы несколько уточнил, — вмешался Осборн. — Они плюют на частную собственность, принадлежащую белым. Не забывайте, что немало членов Ч. Ф. — выходцы из трущоб, где дом представляет собой лишь пару прогнивших комнат, арендуемых у какого-то белого владельца. Я ни в коей мере не оправдываю это движение, а просто пытаюсь проанализировать его. И давайте не упускать из виду тот факт, что все эти захваченные владения представляют собой немалую ценность и принадлежат достаточно известным и влиятельным личностям.

Ли обвёл всех взглядом, как бы приглашая высказываться. Никто не проронил ни слова, и он лишь вздохнул и покачал головой. Я тут единственный специалист по финансам, давал он понять всем своим поведением, в компании экономических неучей.

— Давайте посмотрим правде в глаза, джентльмены, — сказал генерал Хильдебранд. — Мы столкнулись с возможностью вооружённого мятежа. — Его жёсткая оценка вызвала среди собравшихся ту реакцию, которой не дождался Ли; все встрепенулись. — Учитывая менталитет данной страны, это может привести к продолжительной партизанской войне, которая будет захватывать город за городом. Я вижу, что Пол Эдельштейн согласен со мной. И для меня, так же, как и для него, является неоспоримым фактом, что вооружённый захват шести домов — не что иное, как прелюдия к революции. Если бы были захвачены один-два дома, мы могли бы прийти к выводу, что имеем дело с некоей бравадой, с которой, пусть и не без труда, могли бы справиться местные власти. Но в данный момент мы столкнулись с хорошо спланированной операцией, для которой в страну был доставлен контрабандный груз оружия, и которая имеет единый командный пункт с радиооборудованием, скрытый где-то в горах. Чувствуется, что отбор владений производился с большим тщанием, и они разбросаны по всей стране. Я готов признать, что в этих действиях есть определённая символика, о которой говорил Пол, но убеждён, что мы имеем дело с искусными опасными революционерами, которые могут пустить страну под откос, если мы сразу же не остановим их.

Были высказаны и другие идеи. Директор Педерсен считал, что пойдёт речь о своеобразном выкупе, может быть, сходным с требованием Фиделя Кастро предоставить американские товары в обмен на пленных после Залива Свиней. Джой Ворхи высказался, что администрация Президента должна быть готова к любому развитию событий, ибо попытка понять ход мыслей Дана Смита — пустая потеря времени. Осборн согласился с Ворхи. Осборн уточнил, что хотя негритянская община в массе своей симпатизирует лично Президенту Рэндаллу, повсюду присутствуют раздражение и гнев по отношению к белым, и никто не знает, где и когда Дан Смит подпалит бикфордов шнур. Пока он говорил, минуло десять минут пятого.

— И теперь перед нами стоит вопрос: что мы должны делать? — спросил Рэндалл. Встав, он размял мышцы под махровой спортивной рубашкой. — Если вы не против, я хотел бы зафиксировать ваши предложения. От каждого из вас мне нужны конструктивные предложения, и я собираюсь записать их.

Когда Рэндалл подошёл к тонконогому столику в стиле Людовика XIV и вынул из его ящика авторучку и блокнот, в помещении снова возникло напряжение. Пока Президент стоял к ним спиной, все выжидающе посматривали друг на друга. На этот раз каждый совет будет привязан к своему источнику. И история не обойдёт его своим вниманием. В присутствии Президента нет места пустым разговорам — афоризм Гарри Трумэна стал политическим штампом — но он несёт на себе много неистребимых отпечатков пальцев, пока переходил из рук в руки.

Вернувшись к своему месту, Рэндалл обратил внимание на возникшую растерянность.

— Все претензии обрушатся на мою голову, — улыбнулся он. Но на обращённых к нему лицах он читал убеждение, что его положение лидера не спасёт их. История может быть жестока по отношению к тем, кто служил ей глупо или бездумно. — Давайте пойдём по кругу, — сказал Рэндалл. — Вы готовы начать, Джесси?

На этот раз каждый из советчиков излагал свою точку зрения и его никто не прерывал. Единственным посторонним звуком в комнате было жужжание системы кондиционирования. И в блокноте Филиппа Рэндалла одна за другой появлялись записи:

«Джесси Педерсен, ФБР. Выслать к каждому из домов группы вооружённых агентов ФБР. Ордера на обыск. Идёт расследование убийства федерального агента. В случае сопротивления отступить и ждать приказов Президента. Если позже возникнет необходимость, поднять по боевой тревоге федеральные войска. Агентам ФБР найти Дана Смита в горах. Выдвинуть обвинение в радиопередаче без федеральной лицензии.

Френк Гэррити, Г. П. То же, что и у Педерсена, с дополнением: каждая группа агентов ФБР должна иметь при себе мегафон. Выдвинуть перед Ч. Ф. ультиматум от имени Президента: выходить без сопротивления. Если Ч. Ф. отказывается, ждать приказов Президента.

Джой Ворхи, главный почтмейстер. Президент по ТВ обращается к стране и объясняет ситуацию. Обещает амнистию Ч. Ф. в случае безоговорочной капитуляции. Если она не последует, готовится пустить в ход все силы: ФБР, армию, национальную гвардию, полицию штатов. Не забывать: там дети.

Пол Эдельштейн, мин. обор. Сразу же ввести в дело массив федеральных войск. Не ждать. Действовать первыми, объяснения потом. Если не удастся подавить сразу же, не исключено, что ТА САМАЯ чёрная революция парализует крупнейшие города. Любое промедление несёт в себе угрозу благополучию нации.

Уолтер Хильдебранд, предс. объед. ком. нач. штабов. Согласен с Эдельштейном. Уточнения. Сразу же поднять по тревоге 82‑ю воздушно-десантную дивизию в Форт-Брэгге, Сев. Кар. Она специально подготовлена для подавления гражданских беспорядков. Распределить её по шести направлениям и направить парашютистов на ближайшие к захваченным домам авиационные базы. Манёвр несложный, но всё же требует времени. Все части могут быть на местах к вечеру. Войска будут действовать по схеме подавления мятежей — слезоточивый газ и т. д. Оружие применять только в крайнем случае. Агенты ФБР и федеральные силы захватывают в горах Дана Смита. Отдают его под суд за призывы к мятежу.

Эдвард Ли, секр. Казн. Со всем уважением, но подчёркивает, что не согласен с Джоем Ворхи. Операция должна быть мощной, по ген. Хильдебранду, но быстрой и скрытой. Считает, что группа не представляет неустойчивого положения доллара в настоящее время. Сильны антидолларовые настроения и давление на доллар. Если США не смогут сразу же пресечь захват частной собственности, доверие к правительству США начнёт падать. Центральные европейские банки могут начать отдаляться от доллара. Скажется и влияние Альфреда Николета. Если През. не проявит твёрдость, не исключено падение курса на Уолл-стрите. В любом случае, конечно, доллары будут сбывать с рук. Главное — не допустить паники. Так что мер, предлагаемых ФБР, недостаточно. Сразу же вводить в дело воздушно-десантные войска.

Гарольд Осборн, мин. транс. Волнуют не столько финансы, как Ли, сколько настроение чёрной общины. Крупные войсковые манёвры могут СПРОВОЦИРОВАТЬ, самое малое, отдельные мятежи и не исключено, что всеобщее восстание. Действия фед. прав., невозможно сохранить в тайне, так что согласен с Ворхи. Президент должен выступить по ТВ, может, вместе с чёрными лидерами, которые противостоят Ч. Ф. Конкретное решение предоставить губернаторам всех шести штатов. Захват частной собственности — нарушение законов штата, а не федеральных. Расследование убийства федерального агента, как предлагает Педерсен, это увёртка. Надо действовать жёстко, но в рамках закона. Президент должен дать понять чёрным, что стоит на их стороне и просит ИХ помощи против экстремистов Ч. Ф. Конечно, амнистия Ч. Ф. в случае сдачи. Главное — никаких федеральных сил, пока не исчерпаны все прочие возможности. В противном случае можно поднять против себя всех чёрных».

Это слово «чёрные» висело в воздухе. Рэндалл положил на кресло рядом с собой блокнот и ручку. В помещении воцарилась такая тишина, что неестественным казалось даже мурлыканье кондиционера. Все советчики высказались, и теперь груз принятия решения лёг на плечи одного человека. Перед глазами Джоя Ворхи стояла картина, как неумолимые тиски времени сжимают его друга-Президента. Френк Гэррити видел перед собой удивлённое выражение на лице Президента, как у хозяина, гости которого торопливо покинули его. Да и сам Рэндалл всегда будет вспоминать эти минуты, когда одиночество стремительно навалилось на него.

Но в его действиях не было никакой показной театральности. Встав, он потёр руки, как человек, готовый к действиям. Но когда он с уверенным видом обвёл взглядом кабинет, то увидел тень сомнения в глазах собравшихся. Этот Президент, считали они, ещё не сталкивался с настоящим кризисом. Ну что ж, они, конечно, правы. Но он готов сделать всё, что в его силах, и малодушие ему не свойственно.

— Благодарю вас, джентльмены, — сказал Президент. Он посмотрел на часы, — В 7:00 вы услышите моё решение. И я думаю, что нам придётся как можно быстрее воплощать его в жизнь. Так что в семь часов. А тем временем… давайте-ка прикинем… Мы должны быть готовы к действиям по самым разным направлениям. Генерал, вам бы лучше сразу поднять по тревоге 82‑ю воздушно-десантную… Джесси, то же самое — по отношению к вашим агентам. Если вам понадобится военно-транспортная авиация, договоритесь с Полом Эдельштейном. И конечно, держите меня в курсе, как развиваются события в этих домах. — Он повернулся к секретарю Казначейства Ли. — Эд, немедля приступайте к поискам Альфреда Николета. Джесси окажет вам всю необходимую помощь.

Рэндалл засунул руки в карманы брюк, опустил голову и на мгновение задумался. Затем он повернулся к Осборну.

— Я не уверен в необходимости ТВ, Хал. Но на всякий случай дайте мне имена тех чёрных лидеров, которые поддерживают нас и к которым мы можем в случае необходимости обратиться без промедления. — Он подошёл к мраморному камину и обратился ко всем присутствующим. — Нет смысла говорить о необходимости полного молчания, пока не будет принято решение. И последнее. Я направляю Джоя Ворхи в ситуационную комнату, где он будет координатором от имени Белого Дома. Всё должно идти через него. — Он усмехнулся. — И должен сказать, что вице-президенту, который сейчас путешествует по Южной Америке с визитами доброй воли, крупно повезло. Время выбрано как нельзя лучше.

Министр обороны Эдельштейн сделал шаг вперёд и пожал руку Президенту. Остальные последовали его примеру. Все по очереди обменивались с Президентом крепким рукопожатием, и Рэндалл грустно подумал, что лишён возможности выслушать слова утешения от своих друзей. Если бы только они не были так чертовски серьёзны. Самым раскованным был последний из прощавшихся, Джой Ворхи. Он ухмыльнулся, пожимая руку Рэндаллу, давая понять тому, что считает всю эту процедуру излишне помпезной. Рэндалл придержал его, пока остальные покидали кабинет.

— Побудь ещё немного, Джой. — Рэндалл опустился на длинный жёлтый диван, что стоял у камина под портретом Джорджа Вашингтона и положил ногу на ногу. — Наши друзья вели себя с излишней мрачностью. Конечно, ситуация достаточно серьёзная, но мне совершенно не нужно это похоронное настроение.

Ворхи устроился в углу дивана, и поясной ремень полностью скрылся в складках живота. На скулах топорщились отросшие бакенбарды.

— Дело в том, что кое-кто из них не питает к тебе доверия, Фил, — сказал он. — Может, из-за твоих проклятых баков. Эдельштейн глядел на них с таким видом, словно перед ним заклятый враг.

— Чёрт с ней, с растительностью, — сказал Рэндалл. — Если бы только они знали о проекте, который я обдумывал перед этими неприятностями, вот тогда бы они в самом деле увидели во мне врага.

— Ты имеешь в виду ту встречу, что организовала Кэти и её спутники?

Рэндалл кивнул. Откинувшись назад, он сцепил за головой руки и уставился в потолок.

— Джой, я редко когда в жизни испытывал столь волнующие эмоции.

— Как и я.

Ворхи замолчал в терпеливом ожидании. Поскольку он хорошо знал Президента, Джой понимал, о чём тот сейчас думает. В прошлом он не раз был свидетелем таких ситуаций. При необходимости принимать решение, большое или малое, Рэндалл предоставлял ему какое-то время дозреть, размышляя на другие темы. Кстати, это было верно и с точки зрения психологии. После десяти, двадцати или тридцати минут раздумий об иных предметах, Рэндалл мог вернуться к главной проблеме, обретя новую, свежую точку зрения.

— Ты только представь себе реакцию Гэррити или Хильдебранда, — сказал Рэндалл, — узнай они, что Президент Соединённых Штатов лежал ничком на полу, касаясь кончиками пальцев руки какого-то незнакомого негра с одной стороны и чёрной женщины — с другой.

Значит, отказ от применения силы по отношению к «Чёрным Двадцать Первого Февраля» имеет свои истоки в той странной встрече, что организовала Кэти? Ворхи всё понял.

— Или если бы они видели жену Президента, — добавил он, — которая обнимается с чёрной женщиной и обе плачут, как школьницы.

— Если бы только миллионы людей могли пройти через это, — тихо сказал Рэндалл, продолжая смотреть в потолок. — Такое переживание забыть невозможно.

Больше он ничего не сказал, и Ворхи понял, что в мыслях он вернулся к прошлой пятнице, которая была так недавно, всего два дня назад. Фил и Хелен Рэндаллы и их ближайшие друзья Джой и Сьюзен Ворхи согласились принять участие в «марафонском общении» с пятью молодыми неграми, которых Кэти Рэндалл встретила в Стенфордском университете.

Кэти только что минул двадцать один год, и со своими длинными каштановыми волосами, которые беспорядочными прядями падали ей на плечи, она была классическим воплощением розы с шипами. На корню отвергая старые нормы, она увлекалась всем новым, сетуя в то же время о краткосрочности уходящей юности. Она преклонялась перед алтарём жертвенного служения человечеству и, не моргнув глазом, подписала бы любую петицию, требующую устранения некоторых его жрецов — и большей части их последователей. Ей была свойственна нетерпеливая решительность юности, но порой она могла быть мягкой и нежной, как котёнок. Ворхи знал, что Рэндалл любил свою дочь и в его чувстве к ней была та нотка грусти, с которой взрослый человек смотрит, как его несостоявшиеся мечты обретают новую жизнь — но и ей суждено скоро улетучиться.

Кэти добровольно вступила в Корпус Мира и проходила подготовку в кампусе Стенфордского университета. Там она приняла участие в групповом общении белых и чёрных участников, которое длилось двадцать четыре часа. На следующий день она позвонила отцу и описала этот эксперимент.

— Это прямо какая-то чертовщина, папа, — сказала она. — Это потрясающе. И странно, и прекрасно. Всё становится ясно и понятно. — Рэндалл пробормотал слова одобрения, которые не несли в себе никакого смысла — те фразы, что произносит отец, сталкиваясь с непонятным увлечением дочери. И выкинул эту историю из головы.

Но через несколько дней авиапочта доставила письмо от Кэти на шести страницах. Взволнованной задыхающейся прозой, обильно усеянной восклицательными знаками, она описывала полученные впечатления и добавляла в постскриптуме: «Как было бы здорово, если бы вы вдвоём попробовали бы это в Белом Доме!» Фил и Хелен Рэндаллы обсудили письмо. Фил, всегда испытывавший склонность к новому, был заинтригован, но Хелен сказала, что в этой идее есть что-то неприятное и отталкивающее — типичная нерассуждающая импульсивность современной молодёжи. А на следующий день пришёл пакет с вырезками и с размышлениями психологов по поводу такого рода групповых встреч. Фил с интересом просмотрел подборку материалов.

Тем же вечером позвонила Кэти и выложила родителям конкретное предложение. Пусть они позволят ей привести в Белый Дом такую группу — чёрных студентов из Стенфорда вместе с «тренером». Она даёт слово, что эта встреча повлечёт за собой просто потрясающие перемены в их взглядах и привычках. В Белом Доме впервые появится совершенно новый Рэндалл. Фил Рэндалл почувствовал, что дело заходит слишком далеко. «Ради Бога, Кэти, когда ты начнёшь понимать, что я Президент Соединённых Штатов? Это будет просто, ну, несолидно, чёрт побери!» На что она возразила: «В этом-то всё и дело, папа. Ты расцениваешь себя именно с этой точки зрения, но, может быть, ты просто боишься узнать правду о себе и о других».

На этот раз Президент Рэндалл позвонил Джою Ворхи и спросил его, знает ли он что-нибудь о таких группах встречи. Немного, сказал Джой, вроде что-то читал о них. А вот его сестра как-то участвовала в такой встрече и теперь утверждает, что каждый должен обрести такой опыт. Когда два дня спустя снова позвонила Кэти, Фил Рэндалл сдался. «Приезжай со своими друзьями, Кэти, — сказал он, — но убедительно прошу тебя, держи язык за зубами». Расписание дел освобождало длинный уик-энд Четвёртого Июля, и он отвёл всю пятницу для встречи с компанией Кэти, хотя она несколько тревожила его.

Пришлось предпринять некоторые меры предосторожности. По настоянию главы Секретной Службы Белого Дома, её агенты, охранявшие Кэти в Стенфорде, осторожно, но тщательно навели справки об этих пятерых молодых неграх и об их групповом наставнике. Затем, собравшись с духом, Рэндалл позвонил Кэти и попросил её заручиться заверением от каждого из её друзей, что они никому не будут рассказывать о цели своего визита в Белый Дом. Все согласились. Им предстояло быть в роли просто друзей, которые проводят свободные дни с дочкой Президента.

Так что в четверг вечером Кэти явилась в Белый Дом в компании негритянской молодёжи и их белого «группового тренера», смахивавшего на сову. Из Сан-Франциско их доставил один из лайнеров президентской эскадрильи военно-воздушных сил. Было обговорено, что Джой и Сьюзен Ворхи тоже примут участие в этом действе, которое будет иметь место в том же Овальном Кабинете, который десятилетие назад с таким вкусом обставила Жаклин Кеннеди. Двум флагам, государственному и президентскому, что стояли у дверей в покои Президента, предстояло осенять более чем необычную сцену. Начало ей было положено в пятницу в восемь часов утра — и она без перерывов длилась до полуночи.

По указанию «тренера», безмятежно спокойного, но дотошного и въедливого психолога Морта Яна, четыре белых человека средних лет вместе с Кэти и пятью молодыми людьми — трое чёрных юношей и две девушки — взявшись за руки, сомкнулись в тесный круг. Все титулы, звания и посты должны быть отброшены и забыты, сказал Морт. Все обращаются друг к другу только по именам. Если получится — вообще не обращать внимания на символы президентской власти в этой комнате. Им предстоит существовать и действовать только в сиюминутной реальности. И на этом первом этапе общения каждому предстоит всего лишь молча присмотреться к участникам круга.

— Смотрите на каждого, не скрывая своих подлинных чувств, — приказал Морт. — Если кто-то вызывает у вас отрицательную реакцию, не пытайтесь скрыть её. Если кто-то нравится вам, выражайте свои чувства со всей полнотой. Что бы вы ни чувствовали, позвольте проявиться своим эмоциям.

Прошло несколько минут, и напряжение стало почти невыносимым. Часть из собравшихся в упор глядели на своих соседей. Другие смущались и отводили глаза. Например, Президенту Рэндаллу было мучительно трудно видеть свою жену в беспощадном свете истины. Какие же чувства он на самом деле испытывает к ней после двадцати трёх лет брака? Поток воспоминаний, сентиментальных, грустных, а порой и неприятных, захлестнул его.

Затем все получили указание обойти круг участников и прикоснуться к каждому по очереди.

— Выражайте то, что вы чувствуете, — сказал Морт. — Будьте честны.

Чёрная девушка не меньше минуты стояла перед Джоем Ворхи, вглядываясь ему в лицо. Затем холодно пожала ему руку. Хелен Рэндалл клюнула мужа поцелуем в щёку. Один чёрный юноша прижал девушку к груди и заставил её положить ему голову на плечо. Сьюзен Ворхи, смутившись, отвела глаза.

— Нет, — сказал Морт. — Смотрите. Вы должны чувствовать то, что и другие.

Третий этап тоже пошёл по кругу, но на этот раз лишь словесно.

— Скажите этой женщине всё, что вы о ней думаете, — потребовал Морт. — Не пытайтесь острить. Выражайте свои чувства с предельной откровенностью. — Когда появилась возможность высказать свои мысли, напряжение вроде стало спадать, но быстро вновь достигло предельных величин. Один из чёрных юношей сказал супругам Ворхи, что их дружелюбие — всего лишь фасад, за которым скрывается равнодушное сердце белого человека. Хелен Рэндалл спросила у чёрной женщины, в самом ли деле её неприязнь к белым так глубока, как ей кажется.

По ходу встречи всё чаще звучали обидные слова и все испытывали раздражение. Трое чёрных юношей откровенно ругались, не выбирая выражений. Рэндалл чувствовал себя как в осаждённой крепости, жалея, что добровольно отказался от аксессуаров власти. Давно уже ему не бросали в глаза такие оскорбления. Джой Ворхи чувствовал себя так, словно с него живьём сдирали кожу. Когда его безжалостно лишали плотного покрова условностей и лицемерия, сплетённого из мелкого вранья, принятого в обществе — а он так привык к нему за всю жизнь — он с трудом мог выносить такую муку. Джой обливался потом, и струйки его текли подмышками и по животу. К своему удивлению, он поймал себя на том, что говорит Хелен Рэндалл, как его вечно раздражает её торжественная серьёзность. Чего ради она пытается изображать в Белом Доме этакую холодную сдержанность, будучи женщиной с самыми земными эмоциями? Чёрный юноша рявкнул Кэти Рэндалл, что ему не нравится запах её белой кожи. Фил Рэндалл сообщил чёрной девушке, что её копна курчавых волос просто пугает его. Она придаёт ей вид настоящей дикарки, сказал он. А эта девушка уткнулась лбом в Джоя Ворхи, уставившись ему в глаза так, словно хотела утонуть в них. Наконец она пожала плечами.

— Мне не нравится то, что я увидела, — сказала она.

Уединившись парами, все погрузились в откровенные разговоры о расах, о сексуальных отношениях между ними, разбираясь в сложной путанице понятий о запахах, мифах и легендах, слухах, диалектах, об истинах и привычках, которые отделяют белых от чёрных. Длинной нитью тел они расположились на полу, кончиками пальцев касаясь рук соседей с обеих сторон. Теперь они стали участниками психодрамы, в которой чёрные играли роль белых — и наоборот. Один чёрный, которому выпала роль «хорошего белого копа», попробовал вжиться в неё и отказался. Изображать хорошего белого полицейского невозможно, сказал он. Таковых не существует. Когда после полудня появились сандвичи, участники группы получили от Морта указание кормить друг друга. Затем они стали рассказывать истории своей жизни, с той мерой откровенности, которую каждый мог себе позволить, и все внимательно, лишь еле слышно перешёптываясь, слушали рассказчика. Потом каждому пришлось перед лицом девяти критиков дать ответ на вопрос: «Если бы твоя дочь спала с чёрным (или белым) мужчиной, что бы ты сказал(а) ей — и что ты на самом деле думаешь об этом?»

В этой части встречи Сьюзен Ворхи призналась, что всегда боялась быть изнасилованной чёрным мужчиной. Она была удивлена и смущена весёлой реакцией на её признание. Морт бросил ей жёлтую подушку, позаимствованную с одного из диванов.

— Отлично, — сказал психолог. — Избавляйтесь от своих страхов. Орите на неё. Бейте. Вышибите из неё дух.

На глазах оцепеневшей аудитории Сьюзен Ворхи накинулась на подушку, колотя её кулаками. Только что её сковывало смущение перед зрителями. Но сейчас, охваченная первобытной яростью, она забыла о них. Ругаясь, она била подушку и топтала её ногами. Наконец она без сил рухнула на пол и изумлённо уставилась на жёлтый предмет в своих руках.

Морт ни на секунду не давал им покоя, непрерывно подгоняя их. От эксперимента, в котором все дали волю откровенным эмоциям, они, не переводя дыхания, переходили к другим ситуациям. Он постоянно подгонял их словами «Сверяйтесь с реальностью». Он бросал в их адрес оскорбительные замечания. В этом помещении, сказал он, любой может плакать или смеяться, но никому не удастся обрести неуязвимость при помощи острот и увёрток. Забудьте о прошлом и не обращайте внимания на будущее. Говорите только о настоящем, ощущайте только его. Всматривайтесь в себя, приказал он, вгрызайтесь в себя до мозга костей, избавляйтесь от малейших следов злобы и предрассудков, которые только сможете найти в себе. Говорите о них вслух во всеуслышание. Очищайте себя.

На газоны с задней стороны дома, на Овал перед ним, на статуи государственных деятелей былого опустился покров ночи, но мучительное выворачивание самих себя продолжалось. Они старались понять самих себя в течение тех пяти минут, когда каждый отвечал на вопрос «Кто я такой?» Порой Джою Ворхи казалось, что железные крючья вытаскивают из него становой хребет и раздирают плоть, оставляя на виду подрагивающие от ужаса нервы. Жёсткая оболочка сдержанности и замкнутости кусками спадала с каждого из присутствующих. Все обретали свою человеческую сущность, смущённую, робкую и испуганную от лицезрения самое себя. Старые модели отношений хрустели и комкались, как истлевшая бумага. И по мере того, как ночь вступала в свои права, в комнате росла и крепла новая атмосфера. Участники группы преисполнялись сострадания и сочувствия друг к другу. Интонации разговоров стали мягкими и вежливыми, от гнева и раздражения не осталось и следа. Хищные взгляды уступили место застенчивым улыбкам. Когда в комнате воцарилась тишина, все услышали, как кто-то всхлипывает у камина. Облокотившись на него, стояла Хелен Рэндалл, рядом с Этель Моррисон, двадцатилетней чёрной девушкой. Они стояли, обнявшись, и обе плакали.

Окончательная разрядка наступила к полуночи. В заключение Морт приказал всем опять сомкнуться в тесный круг, в котором они впервые прикоснулись друг к другу шестнадцать часов назад.

— А теперь возьмитесь за руки, — сказал он, — и минуту помолчите.

Никто не мог понять, как это произошло. Всё началось медленно и осторожно. Словно бы над ними повис огромный магнит, силе которого было невозможно сопротивляться. Кольцо сомкнутых рук начало подниматься, сначала медленно, потом всё быстрее. И внезапно все двадцать рук взметнулись кверху в едином мощном порыве. Они тянулись не к потолку, а к огромной дуге небосвода. Они с силой сжимали пальцы друг друга, стараясь удержать этот венец обретённой ими истины и никогда не расставаться с ней. То был наивысший взлёт присущей им человечности, доброты и сострадания. Они были полны силы и счастья. И обводя взглядом тесный круг, Джой Ворхи видел вокруг себя сияющие лица.

— Теперь вы поняли, — тихо сказал Морт. Он, профессиональный руководитель таких изматывающих встреч, с мягкой улыбкой смотрел на дело рук своих. — Все мы просто люди.

Ещё час был посвящён пустой весёлой болтовне. Преисполненные огромного облегчения, они говорили о своих чувствах и эмоциях, сравнивая их друг с другом и пытаясь понять, как повлияло на поток страстей присутствие Президента — сдерживало ли их или, наоборот, стимулировало. Все пришли к общему выводу: оно добавило какое-то новое измерение. Все поглощали мороженое, ели печенья и пили кофе, охваченные радостным возбуждением. Все должны будут поддерживать связь, и они должны стать миссионерами, ратующими за внедрение этого нового опыта. Ими владело веселье, и всё то и дело смеялись. И наконец один из чёрных ребят, Хенк Улам, выразил всеобщее настроение, сказав:

— Мистер Президент Фил, вы чертовски хороший мужик, и когда я стану Президентом, то сделаю вас королём — хоть на день!

Но теперь, утром понедельника, всего пятьдесят три часа спустя, им казалось, что от этих часов радости, очищения и чувства своей причастности к человечеству их отделяет несколько десятилетий.

— А это могло бы сработать, Джой, — сказал Рэндалл.

— Я надеялся, что миллионы американцев пройдут через такую процедуру. И у нас была возможность изменить межрасовые отношения по всей стране… Поддержанные авторитетом Белого Дома, его посланцы рассказывают всей стране о сути и смысле таких встреч. Я даже представил себе лозунг — «Узнай своего соседа».

— Я понимаю, Фил. — Ворхи пошевелил в воздухе пальцами, словно вызывая воспоминания. — Но «Чёрные Двадцать Первого Февраля» положили конец такой возможности. И мы должны окончательно забыть её.

— Забыть трудно, — сказал Рэндалл. — Давно уже у меня не было таких потрясающих шестнадцати часов… Конечно, не в пример Кэти, я не считаю их панацеей. Бедная девочка. Она думает, что присутствует при рождении нового мира.

— Новых миров не существует, — заметил Ворхи. К нему вернулся привычный цинизм, и он с удовольствием, как в старое привычное пальто, облачился в него.

— Да, их нету. — Рэндалл погрузился в свои мысли и в ту же секунду оказался далеко отсюда, вместе с Кэти и Хелен в Стенфорде. Хелен побудет с Кэти, пока она не закончит подготовку на курсах Корпуса Мира, после чего улетит в Гану, где два года будет преподавать детишкам английский язык. Дорогая Кэти, его роза с шипами. Скоро и ей придётся расстаться с мечтами.

— Ну что ж, вернёмся к Ч. Ф., — сказал Рэндалл.

Ворхи понял, что минуты расслабленности кончились.

Они снова вырулили на главную трассу и готовы следовать по ней.

— Джой, — сказал Рэндалл, — вот что мне нужно от тебя: чёткое определение направления мысли. Скоро мне придётся принимать решение.

— Свои идеи я высказал в ходе совещания. — Ворхи почесал в затылке. Несмотря на прохладу в кабинете, он продолжал отчаянно потеть.

— Лишь чтобы они остались в письменном виде.

— Ещё бы, чёрт возьми! Своей маленькой книжкой Судного дня ты всех нас насадил на вертел.

Рэндалл пропустил мимо ушей его ехидный намёк.

— Теперь мы одни. И я хочу, чтобы мы поговорили на равных.

— О’кей. — Откинув голову на спинку дивана, Ворхи прикрыл глаза. — Попробую на равных, но ты напомни мне, о чём шла речь.

— Ты посоветовал мне выступить по ТВ, обратиться к Ч. Ф. с просьбой оставить захваченные дома и пообещать им в таком случае амнистию в случае согласия. Если же они откажутся, подготовиться к любому развитию событий.

— Точно, — Ворхи по-прежнему не открывал глаз. — Но ты кое-что упустил из виду, Фил.

— Что именно? Ради Бога, сядь как следует и посмотри на меня.

Ворхи подчинился. Скрести он сейчас под собой ноги, то был бы живым воплощением толстого Будды.

— Детей, Фил. Тех самых детей. Ты помнишь, что я был единственным из всех восьмерых, который упомянул о детях?

— Ну, предположим. К чему ты клонишь?

— Послушай, Фил, — сказал Ворхи. — Эти ребятишки — наш самый ценный капитал. Они есть во всех домах, и всего их больше дюжины. И теперь я спрошу тебя: о чём первым делом подумает каждая мать в стране, услышав твоё выступление? О захваченных домах? Что ж, будут и такие. О взрослых, которые оказались пленниками? О святом понятии частной собственности? Чёрт побери, Фил, — нет и нет! Она будет думать только лишь об этих детях. — Когда Рэндалл промолчал, Ворхи наклонился вперёд и поднял указательный палец. — Кого ставит в свою рекламу каждый производитель кукурузных хлопьев? Детей. Для кого играют рок-ансамбли? Для детей и подростков. Ради кого каждый отец горбатится всю жизнь на нудной и утомительной работе? Ради детей. О ком ты думал, кого любил больше всего последний двадцать один год? Кэти, твоего ребёнка.

— Хватит. Я не идиот. Что ты предлагаешь?

— Фил, — сказал Ворхи, — я думаю, ты должен раскрутить тему детей на всю катушку. Осени их сенью флага. Заставь людей плакать над ними. Забудь о праве частной собственности. Кого волнует несколько акров земли, куча кирпичей и груда водопроводных труб, принадлежащие богатым? Пусть каждая мать, каждый отец в стране, белые или чёрные, только и думают об этих бедных малышах, которых держат на мушке.

Поёрзав на диване, Рэндалл еле заметно кивнул.

— Как я и говорил, Джой, ты циничный сукин сын.

— Но ведь я говорю дело. Так? Фил, меня ты вокруг пальца не обведёшь. Я ведь знаю, что ты не собираешься поднимать войска и громить Ч. Ф., не поговорив предварительно со страной. Такого ты не допустишь. Это генералу Хильдебранду позволительно вести себя как человеку каменного века по нашим меркам, но все будут тыкать пальцем в тебя. Негры оказали тебе огромную помощь на выборах и, может быть, снова её окажут — если вообще будет это «снова». Так что ты не можешь отдать приказ «Патронов не жалеть!», ввести военно-полевые суды и всё такое. — Замолчав, Ворхи в упор посмотрел на своего друга. — Нет, ты выступишь по телевизору и произнесёшь самую потрясающую речь в своей жизни. И когда ты будешь готов к ней, я скажу лишь — взывай к этим детям. Пусть, чёрт побери, вся страна обольётся слезами.

Помолчав несколько секунд, Рэндалл с сомнением покачал головой.

— Эксплуатировать тему пленённых детей?

— Ага! — Джой ткнул в него пальцем. — Ты сам это сказал. Пленённых. Эти дети — пленники. Так что, чёрт возьми, бесчестного в том, что ты подчеркнёшь этот факт? Я ведь не убеждаю тебя врать. Просто я говорю, что ты должен вести себя, как толковый газетчик. Сделай судьбы детей главной темой своего выступления. Пусть страна увидит и услышит, в каком невыносимом положении оказались эти невинные ребятишки. Господи, да часть из них просто младенцы.

— Что-то не припоминаю, дабы мир сходил с ума из-за таких же детей в Биафре, — сказал Рэндалл. — А ведь там их тысячи умерли от голода.

— Но, — продолжал настаивать Ворхи, — ведь в конце концов именно сморщенные измождённые личики этих детей из Биафры привели к спасательной операции. Мы волновались за них. Весь мир переживал. А ведь эти дети были за тысячи миль от нас. Мы воспринимали их, как сплошную массу, не различая отдельных лиц. И давай не будем закрывать на это глаза — они были чёрными. Теперь же под дулом оружия в своих же домах оказались американские дети. Каждого из них газеты назовут по имени и покажут его изображение. И я считаю, что это окажет куда более эмоциональное воздействие, чем Биафра.

Рэндалл продолжал смотреть на своего друга.

— Ты убедил меня, Джой. Как всегда.

— Но тебе не нравится, как я всё это изложил, не так ли? Ладно, можешь облекать мою мысль в любые слова, как сочтёшь нужным. Только не забудь про детей. Точка.

— Есть что-нибудь ещё? — с хрипотцой в голосе сказал Рэндалл. Он мучительно нуждался хоть в нескольких часах сна.

— Нет, если не считать, что меня беспокоят те пятеро молодых ребят-негров, которые участвовали во встрече. Представь себе, что кто-то из них намекнёт о происходивших тут событиях. Можешь тут же ставить на себе крест.

— Перед их появлением Кэти взяла слово с каждого из них, — сказал Рэндалл. — И убеждена, что они не станут болтать.

— И всё же, если слухи просочатся, тебе придётся послать воздушный поцелуй тому влиянию, которым ты ещё пользуешься у консерваторов. Стоит тебе только призвать страну к спокойствию и сдержанности, как многие заорут «любимчик ниггеров» и схватятся за оружие… А что, если я позвоню Кэти и попрошу её ещё раз переговорить со своими друзьями?

— Хорошая идея, — согласился Рэндалл. — Я думаю, у тебя это лучше получится. К твоим словам она отнесётся с большим вниманием, чем ко мне… Это всё?

— Всё, Фил. — Встав, Ворхи положил руку на плечо Рэндалла. — Разве что осталось пожелать тебе удачи. Прости за резкость моих слов. Я просто хотел донести свои мысли… Да, это нелегко, Фил. И я могу только радоваться, что ты, а не я готов взять на себя эту ношу; мне она была бы не под силу.

— Спасибо, Джой. Я ценю твою помощь… Располагайся в гостевой комнате.

— Нет. Я попрошу поставить мне диванчик в ситуационном зале. Если уж я обречён исполнять роль координатора, мне лучше быть на месте событий.

У порога двое друзей распрощались.

Президент Рэндалл вернулся к своему дивану. Теперь он остался наедине с дилеммой. И даже Джой Ворхи был не в состоянии избавить его от необходимости принимать решение. Рэндалл снова взялся за блокнот с заметками. Пытаясь разобраться в записях, он поймал себя на том, что буквы расплываются у него перед глазами. Но мгновенное состояние ступора сменилось долгожданной ясностью. Разрозненные мысли со всех сторон стягивались в каре и ровняли ряды, начиная шествие. Собираясь, он сидел в неподвижности не менее пяти минут.

Затем, встав, он подошёл к телефону, стоявшему на лёгком лакированном столике у камина. Гертруда сразу же сняла трубку, и он услышал её тихий мягкий голос. Рэндалл попросил его связать с Педерсеном.

Через секунду тот ответил, и в его голосе тоже чувствовалось утомление.

— Да, мистер Президент.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил Рэндалл.

— Семь ударных групп наших агентов готовы приступить к действиям.

— Хорошо… Джесси, сколько детей находятся во всех этих домах? Четырнадцать?

— Нет, сэр. Всего несовершеннолетних детей, все белые, девятнадцать человек.

— Девятнадцать. Это всё, Джесси. Спасибо.

Он попросил Гертруду поднять его в половине седьмого, через девяносто минут. За окном уже занимался туманный пепельный рассвет и из утреннего сумрака медленно выплывали обширные лужайки. Он медленно направился к обрамлённым флагами дверям, что вели в его спальню. Пять часов тому назад, когда Генеральный Прокурор связался с ним по телефону, стоявшему у кровати, Фил Рэндалл был счастливым человеком, захваченным новой идеей. Она увлекла его, как в юности. Теперь он чувствовал тяжёлый груз лет, который обессиливал его. Бедная Кэти. Бедный папа. Бедные все.