Глава XXIX.
КОМАНДИРОВКА В ИТАЛИЮ
Два документа из архива КПСС:
«Москва, 15 октября 1948 г.
Заявление Иосифа Ромуальдовича Григулевича.
Я работаю в органах советской разведки 12 последних лет. В прошлом неоднократно ставил перед моим руководством вопрос о вступлении в партию. Однако длительное пребывание за границей на положении нелегала, а затем война, в годы которой я работал за кордоном, не позволили разрешить этот первостепенный для моей жизни вопрос. Хотя за эти годы я не числился членом партии, но фактически всегда считал себя большевиком, смотрел на мою работу с партийной точки зрения и относился к ней как к ответственному партийному заданию.
Прошу принять меня в ряды ВКП (большевиков)…»
«ЦК ВКП(б), тов. Маленкову Г. М.
Тов. Григулевич Иосиф Ромуальдович обратился в парторганизацию Комитета информации с просьбой принять его кандидатом в члены ВКП(б).
Тов. Григулевич И.Р., 1913 г. р., ур. Литвы. По национальности караим, гражданин СССР. Начиная с 1928 г. он вел активную политическую работу сначала в комсомоле Литвы и Польши, затем в компартиях Франции и Аргентины.
Будучи в 1936 г. в Испании привлечен к работе советской разведки, т. Григулевич с тех пор выполняет наши разведывательные задания за границей. За время работы в разведке т. Григулевич зарекомендовал себя преданным СССР и партии товарищем, смелым и решительным разведчиком. В ближайшее время он вновь будет направлен за границу с разведывательными заданиями. В силу того, что т. Григулевич в течение последних лет постоянно находился в конспиративных условиях и был связан с весьма ограниченным кругом советских товарищей, просим Вас разрешить рассмотреть вопрос о приеме т. Григулевича кандидатом в члены ВКП(б) на парткоме Комитета информации, минуя первичную парторганизацию, и на общих основаниях, а не как выходца из братской компартии.
(П. Федотов) (М. Лявин)
… май 1949 года».
* * *
На годы, проведенные в Италии, пришелся пик разведывательной карьеры Иосифа Григулевича. Его работу на Апеннинском полуострове не раз называли «высшим пилотажем нелегала». Приобретение костариканского гражданства было блестящей оперативной импровизацией Григулевича. У суперагента советской разведки было несколько вариантов перевоплощения: он мог получить «книжки» чилийца, уругвайца, аргентинца, а при желании — боливийца или эквадорца. Но судьба предопределила, что он стал костариканским послом в Италии, ни разу не побывав в самой Коста-Рике.
Григулевич (новый псевдоним «Макс») отправился в Италию с паспортом на имя Теодоро Боннефила Кастро в середине 1949 года и вместе с ним — его неизменная спутница Лаура под именем Инелии Идалины (псевдоним «Луиза»).
Въехали они в страну по туристическим визам и поселились в скромной гостинице неподалеку от центра Рима. Предстояло создать прикрытие, обеспечивающее финансовую независимость и свободу действий. В те годы латиноамериканцы, которые пытались завести свое дело в Европе, были редкостью. Наоборот, европейцы стремились в далекие сытные страны «нового» мира. Свой переезд из Бразилии в Италию супруги Кастро объясняли сугубо личными обстоятельствами — смертью сына. Связей в стране у них не было. Поэтому проблему легализации пришлось решать «с нуля». В Центре рассчитывали на разведывательный опыт «Макса», его уникальную способность находить выход из любых затруднительных ситуаций.
Вскоре после прибытия в Рим супружеская пара нанесла визиты в консульства Коста-Рики и Уругвая. Уругвайский консул оказался человеком внимательным и контактным. Через свои связи в полиции он «пробил» для латиноамериканской четы разрешение на постоянное проживание в стране. Потом оформил Теодоро Кастро на работу в консульство в качестве секретаря, но, конечно, номинально. У консула был свой меркантильный интерес. Он знал, что предприимчивый костариканец собирается открывать свое коммерческое дело, и рассчитывал на паевое участие в его бизнесе. Консул особым чутьем чувствовал: у этого человека дела пойдут успешно.
* * *
Крыша коммерсанта! В то время она надежнее всего обеспечивала свободу передвижения по Европе. «Холодная война» была в разгаре, государства ужесточили эмиграционное законодательство, пограничники и органы правопорядка отлавливали нежелательных иностранцев. А к этой категории относились многие: коммунисты, нелегально пробирающиеся в СССР и страны за «железным занавесом», пособники нацизма, профессиональные преступники, деклассированные элементы, авантюристы — искатели приключений.
Чем мог торговать коммерсант из Центральной Америки в Европе, чтобы «быть в образе» и не слишком привлекать внимание? Чем-нибудь традиционным, например бананами, кофе, какао.
«Макс» остановился на кофе. С бананами слишком много возни — скоропортящийся товар! А вот торговля кофе — в самый раз. Небольшие партии «золотых зерен» из Коста-Рики и других стран Центральной Америки претензий у конкурентов не вызовут, но рентабельными будут: продукция экзотического происхождения всегда идет хорошо. В Италии после дефицитов военной поры можно было рассчитывать на то, что мешки с ароматными зернами не залежатся.
С этого и началась операция по налаживанию крыши в Италии. Вначале «Макс» отыскал поставщиков из Центральной Америки, потом «организовал» пробную партию кофе. Первыми компаньонами стали уругвайский консул (через подставное лицо) и итальянец — бывший военный, ветеран войн в Эфиопии и Греции. Неудачный поход воинства Муссолини на землю Эллады оставил майора без левой руки, что в условиях экономического кризиса обрекало его на безработицу и социальную деградацию. Предложение «Макса» войти «в долю» майор воспринял как спасение.
Через майора зарегистрировали фирму в местных органах, подыскали помещение для конторы, арендовали склады, наняли технический персонал, организовали автомобильный «парк»: легковая автомашина для директора Теодоро Б. Кастро, трофейный немецкий грузовик для переброски товара из портовых городов в различные пункты на территории страны. Для придания большего размаха делу «Макс» периодически приглашал из Уругвая в качестве контрагента одного из бывших членов своей разведывательной организации «Шербо», владельца экспортно-импортной фирмы. «Коммерческо-методическая» помощь уругвайца была полезной. Он помог «Максу» с приобретением клиентуры не только в Италии, но и во Франции. Были заключены прибыльные сделки, на счет в банке потекли деньги, хотя и не столь большие, как мечталось советскому нелегалу. Он помнил, как его предупреждали в Москве: «Наша служба не такая богатая, чтобы сорить деньгами. Средства на обзаведение тебе дадим. Но потом, кровь из носу, переходи на самообеспечение».
В номенклатуру товаров, которыми торговала фирма Кастро, помимо кофе входили швейные машинки, химические продукты, автопокрышки, рыбные и мясные консервы. Сфера действия фирмы распространилась на несколько стран, и «Макс» старался сдерживать коммерческую «экспансию», убеждая совладельцев в том, что рост объема импортно-экспортных операций будет съедать прибыль, не оставляя средств на жизнь. Жить плохо совладельцы не хотели и соглашались с директором.
* * *
Связь с Центром была на первых порах нерегулярной. «Максу» дали возможность окрепнуть «экономически», обзавестись полезными контактами, вжиться в итальянскую среду. Встречи с курьерами проводились в Вене и Париже.
* * *
По просьбе «Макса» часть его заработка пересылалась отцу. Резидент в Буэнос-Айресе организовал вручение денежных переводов через «Бланко». Несколько раз тот ездил в Консепсьон-де-Уругвай, чтобы навестить старика. Ромуальдо был тяжело болен. Врачи предполагали, что у него запущенная язвенная болезнь или рак почек. В начале апреля 1950 года состояние Ромуальдо резко ухудшилось. Вмешательство хирургов не помогло, — метастазы расползлись по внутренним органам. Отец Григулевича умер 20 августа в городской больнице, не приходя в сознание. Похоронили его в колумбарии на муниципальном кладбище. Ниша была оплачена безымянным переводом из Италии на срок до 2000 года…
* * *
В октябре 1950 года в Италию приехала группа политических деятелей из Коста-Рики. Некоторых из них привела в Рим не политика, а коммерческий интерес. Состоятельные люди, владельцы кофейных плантаций и товарных запасов «золотого зерна» подыскивали в Италии надежного коммерсанта. Среди приезжих особым апломбом и гордой статью выделялся бывший президент Коста-Рики Хосе Фигерес, Дон Пепе, авторитетная для костариканцев фигура. Его сопровождали экс-министр Франсиско Орлич и Даниэль Одубер, костариканский посол во Франции. Почетные консулы Коста-Рики, — а их было в Италии около десятка! — встретили влиятельных гостей хлебосольно: приемы, банкеты, званые обеды. И вот кто-то из консулов вспомнил о Теодоро Б. Кастро. Ведь он — именно тот человек, которого ищут Фигерес и его спутники. Преуспевающий коммерсант, к тому же — соотечественник! Для него в кофейном бизнесе секретов нет!
Телефонный звонок, прозвучавший в офисе, был для Григулевича неожиданностью. Времени на консультации с Центром не было, и он, не без некоторых колебаний, решил рискнуть:
«На костариканской “родине” я никогда не был, мое знание этой страны основывалось на популярных путеводителях и информации, почерпнутой из бесед с двумя-тремя “соотечественниками”. Существовала опасность, что я покажусь Фигересу подозрительным и меня начнут проверять. С другой стороны, вечно бегать от контактов подобного рода было бы несерьезно и, тем более, подозрительно. Я решил поехать на встречу…»
По легенде Кастро имел склонность к экстравагантным поступкам, «раскованному образу» жизни и — одновременно — интерес к научной деятельности. Кастро и впрямь поразил костариканцев своей эрудированностью, гибкостью мышления, взвешенностью оценок. Узнав подробности «биографии» «Макса», Фигерес воскликнул: «А мы с вами дальние родственники! Именно так! Ваш покойный отец приходился племянником мужу тетки моей матери! Как сложна и запутанна наша жизнь: только сейчас я узнал о вашем существовании. Где вы пропадали все это время?»
Теодоро Кастро сделал драматическую паузу и «признался»:
«Я — незаконнорожденный сын. Это всегда вызывает проблемы в семьях. Я не хотел подводить отца…»
В беседах тет-а-тет с Орличем Фигерес удивлялся тому, что о Теодоро так мало известно на родине, ведь это — «незаурядный, масштабно мыслящий человек, которому всегда найдется место на ответственных государственных постах» Костариканцев поражало, что их соотечественник, ни разу не бывавший на родине, так хорошо знает ее историю, географию, культуру, так проницательно комментирует внутриполитические события (с обязательными «комплиментами» в адрес Дона Пеле). Позже Орлич расскажет Григулевичу, что Фигерес «на всякий случай» наводил справки о нем в Италии, Бразилии и Уругвае, но ничего компрометирующего в прошлом своего «торгового представителя» не нашел. А торговым представителем Фигереса Кастро стал после двухмесячного, почти ежедневного общения, совместных поездок по Италии, изучения конъюнктуры итальянского рынка кофе, дегустации местных вин и бесконечных разговоров о политике Отношения «Макса» с экс-президентом приобрели близкий, почти дружеский характер. «Дальние родственники» даже перешли на «ты».
Итак, Теодоро Б. Кастро стал соучредителем торговой фирмы, занимающейся реализацией в Европе костариканского кофе. Фигерес был хитрым, далеко не сентиментальным человеком, но в Теодоро поверил и распорядился направлять в его адрес мешки с кофе «под честное слово», без расписок и лишних формальностей. С помощью Кастро Фигерес распродал имевшиеся у него кофейные резервы, присылая ежемесячно по 300—350 мешков стоимостью до 50 тысяч долларов за партию. Костариканский кофе постепенно вошел в Италии в моду. Десятки и сотни аппаратов «кафе-эспрессо» заправлялись ароматным молотым порошком. Рекламный девиз, придуманный «Максом», звучал так: «Кофе из Коста-Рики обогатит твои мечты». А мечтать хотелось: Италия постепенно оправлялась после войны, зажиточных людей становилось больше, и чашечка кофе из далекой Коста-Рики напоминала, что «все возвращается на круги своя»…
Довольно быстро Григулевич стал специалистом в кофейной теме. Один из ветеранов советской разведки вспоминал, что однажды Иосиф принял участие в импровизированном конкурсе бывших нелегалов «на скоростное» написание трактата на тему «Кофе». Победителем конкурса, естественно, оказался Григулевич. Импровизированное «жюри» признало сочинение Грига «лучшим очерком о кофе в советской литературе».
* * *
В отчеты, направляемые в Москву, нелегальный резидент изредка включал «исторически-аналитические комментарии» о процессах в Коста-Рике, чтобы курирующий сотрудник лучше ориентировался в проблемах «не приоритетной» для интересов Советского Союза страны. Политическая лексика того времени была конфронтационной, категоричной, в духе «холодной войны». Так, «Макс» характеризовал Коста-Рику как «искусственно созданную страну, которой США пожаловали роль нации». По мнению нелегала, «империализм проявил определенное джентльменство к Коста-Рике потому, что она является в основном “белой страной”, в которой почти нет метисов: у власти находятся потомки испанских пришельцев».
«Макс» критически отзывался о Фигересе, называя его властолюбцем, который жесткой рукой управлял страной после победы в гражданской войне 1948 года. Воевали с одной стороны правительственные войска, с другой — повстанцы Фигереса. «Правительство Теодоро Пикадо пыталось мобилизовать свою армию против мятежа, но случаи измены, дурного планирования операций, почти карнавальная путаница между теми и другими открыли дорогу сторонникам Фигереса на Сан-Хосе. Это была война в истинно костариканском стиле, где обе стороны пытались предотвратить прямое столкновение. Были сделаны миллионы выстрелов, но потерь оказалось немного, — писал Григулевич. — Министр обороны Рене Пикадо — родной брат президента — бежал из страны, продав все оружие противнику. Плохо обученная правительственная армия, состоявшая из членов “Вангуардия Популар” (компартии) и голодных крестьян, не смогла оказать сопротивления силам вторжения, в которые входили владельцы кофейных плантаций, надсмотрщики и управляющие, студенты и интеллигенты, добровольцы-авантюристы из других стран Центральной Америки. Их поддерживало посольство США, Карибский легион и правительство Гватемалы. Вторжение рекламировалось американскими газетными агентствами как “священная война против коммунизма”».
Дона Пепе нередко называли «революционным прагматиком». Его резко критиковали и справа («Он же явный коммунист!») и слева («Фигерес — явный нацист!»). Для финансирования своей революции он не гнушался брать деньги у самых консервативных слоев Коста-Рики и не отказывался от военной помощи Соединенных Штатов. Тесные отношения Дон Пепе поддерживал и с командованием Карибского легиона, созданного для того, чтобы «вести борьбу» с диктаторскими режимами в Центральной Америке.
После двух лет правления Фигереса президентскую ленту возложили на грудь Отилио Улате. Дон Пепе ушел в тень, планируя, впрочем, возвращение к власти: в этот раз через демократические выборы. О перипетиях внутриполитической жизни в Коста-Рике «Макс» узнавал от «соотечественников», прибывавших в Италию все в больших количествах. Очень много для понимания процессов в Коста-Рике Григулевич вынес из бесед с писателем Хоакином Гарсией Монхе, редактором журнала «Реперторио Американо». По мнению писателя, режим Отилио Улате почти не отличается от «действующих» латиноамериканских диктатур в Чили, Колумбии и Доминиканской республике: демократия ограничивается, коррупция разъедает государственный аппарат, реакционные католические лидеры с полуфашистским направлением мыслей определяют общую атмосферу в стране. Мракобесие — в моде, страна словно возвратилась к средним векам. Армия была распущена Фигересом, зато появились более многочисленная Национальная гвардия с офицерами, обученными американцами в зоне Панамского канала, и тайная полиция, руководимая «советниками» из ФБР. Улате установил тотальный контроль над страной: тайные агенты проникают всюду, пресса контролируется, людей выбрасывают с работы при малейшем подозрении. Но Улате, по словам Гарсии Монхе, тоже контролируется людьми Фигереса, которые хозяйничают в конгрессе, в правительстве, в экономике. Даже личный секретарь президента — человек Фигереса!
О кризисной ситуации в Коста-Рике говорили и другие гости хлебосольного коммерсанта Теодоро Б. Кастро. Экономика страны — в глубоком застое. Крестьяне снова возвращаются в полурабское состояние. Уклонение от уплаты налогов стало всеобщей практикой. Владельцы кофейных плантаций хранят деньги «под подушкой» или в зарубежных банках. В казне нет средств на содержание правительства. Большое недовольство костариканцев вызвало решение Улате о возврате немецким владельцам с нацистским прошлым большей части их земель, конфискованных в годы Второй мировой войны. Многие в стране рассматривают это как попытку сблизиться с боннским правительством. Чтобы пополнить казну, Улате передал «Юнайтед фрут компани» большие земельные участки на западном побережье страны, разрешил компании «Стандарт ойл» проводить поиски нефти на границе с Панамой. Народ все больше охватывают антиамериканские настроения. Война в Корее у костариканцев не пользуется поддержкой. Добровольцев в армию США среди них не нашлось…
* * *
Кофе любили и в Ватикане. Кастро передал мешок отборного зерна для личного стола Пия XII. Подарок не остался незамеченным. На костариканца обратил внимание принц Джулио Пачелли, нунций Коста-Рики при Святом престоле, а по родственной линии — племянник папы. В первой же беседе Кастро и Пачелли нашли точку соприкосновения: коммерция! Пачелли был алчен и пользовался своим дипломатическим статусом для осуществления различных финансовых махинаций. С его помощью «Макс» продал Ватикану первую партию кофе по льготной цене (с солидным наваром для Пачелли) и затем стал постоянным поставщиком папского престола.
Так, шаг за шагом советский резидент осваивался в Ватикане. Быть принятым папой римским считается особой честью в католических кругах Запада. За годы своего пребывания в Италии Кастро 15 раз лобызал перстень на сухонькой руке Пия XII. Наверное, не было в Ватикане структур, в которых не появились бы у «Макса» устойчивые контакты. Даже в полицейской службе Ватикана — конгрегации «Святого отдела» — Кастро считали «своим» человеком. Шеф этой службы, кардинал Боргончини Дука, был в восторге от степени проникновения «светского человека» в глубины католической доктрины и преподнес Теодоро Кастро свое «Исследование относительно точной даты рождения Христа».
Нарушая хронологию повествования, скажем, что Кастро лишь однажды был удостоен беседы наедине с Пием XII. Это произошло после возвращения его из Парижа, где он участвовал — в качестве дипломата Коста-Рики — в работе VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Папа римский обратился к Кастро с просьбой прокомментировать итоги столь представительного форума. Григулевич вспоминал позднее:
«Я ответил ему следующим образом. Русские ведут себя очень уверенно и пользуются успехом у многих делегаций, поскольку выступают против неприкрытого колониализма западных держав. В частности, они разоблачают имперскую политику англичан на Ближнем Востоке, которая неизменно пользуется поддержкой Вашингтона. Парадоксально, но две ведущие западные страны все больше дискредитируют себя среди малых наций и народов! Советский Союз при любой возможности заявляет о своем стремлении к миру, а западные государства используют воинственную лексику, угрожая вооруженным противостоянием “красному блоку”. Создается впечатление, что Запад смертельно боится русских. Как следствие, общественное мнение склоняется в пользу СССР…»
Выслушав речь Теодоро Кастро, папа римский сокрушенно покачал головой:
«Печальные новости, сын мой. Положение складывается серьезное. Наша беда не в недостатке силы, а в моральном кризисе, который переживает западная цивилизация. Новая мировая война может принести только беду и никакого утешения страждущему человечеству…»
Однако это были только слова. Пий XII без колебаний включился в «холодную войну», призывал к «крестовому походу» против коммунизма. Как писал позднее Григулевич, папа «мучительно переживал тот факт, что в годы войны в рядах Сопротивления установились дружественные связи между коммунистами и католиками, которые продолжали свое сотрудничество в правительствах национального единства после разгрома фашизма. В сближении католиков и коммунистов, в их стремлении вместе бороться за мир и социальный прогресс, за преобразование общества на более справедливых социальных основах Пий XII видел угрозу влиянию католической церкви».
В своей монографии «Папство. Век XX» Григулевич, характеризуя Пия XII, воспользовался оценками лиц, лично знавших папу римского. Конечно, Иосиф соотносил их со своими наблюдениями с «натуры», и потому «мозаичный портрет» оказался предельно объективным. Резидент «Макс» не без уважения относился к интеллекту Пия XII. И был в этом не одинок. Достаточно сказать, что английский писатель Грэм Грин считал папу одним из наиболее просвещенных умов западного мира в XX столетии. Близкие к Пию XII люди единодушно называли его знатоком классической музыки и литературы, талантливым дипломатом-миротворцем. Он обладал высокой работоспособностью. Его помощники изнемогали от множества срочных дел, которыми заваливал их папа. Подлежащие рассмотрению дела привозили на утренние доклады на двух или трех тележках. Свои выступления Пий XII готовил сам и нередко лично печатал их на портативной машинке. Готовя свои доклады, Пий XII знакомился с литературой по той или иной теме, подбирал нужные ему факты и компоновал текст, включая в него подходящие цитаты из Библии. Свои проповеди и энциклики папа римский заучивал наизусть. Когда он говорил, одухотворенное его лицо, достойное кисти Эль Греко, вызывало священный трепет у присутствующих. Литературно-религиозное наследие Пия XII превышает 20 томов!
Пий XII был умерен в еде, не употреблял спиртное, не курил. Он почти не улыбался и тем более избегал смеяться при публике. Любимым его занятием в редкие минуты досуга были одинокие прогулки по дорожкам загородной резиденции Кастель Гандольфо. Папа римский не любил советов, в какой бы форме они ему ни высказывались. Это воспринималось им как высшая форма бестактности. Лицо Пия XII становилось непроницаемым, почти враждебным. Человек, допустивший подобный промах, как правило, вычеркивался из списков лиц, имеющих право на аудиенции. По мнению Григулевича, каких-либо пороков или слабостей за Пием XII не водилось, если не считать его глубокой привязанности к своей экономке — немецкой монахине Паскуалине Ленерт. Он познакомился с ней в начале 1917 года в одном из швейцарских санаториев. Монахиня работала медсестрой. С избранием Эудженио Пачелли папой Паскуалина поселилась вместе с ним в его покоях.
* * *
Но вернемся к Фигересу.
Отношения «Макса» с ним достигли такой степени доверительности, что экс-президент Коста-Рики предложил своему «коммерческому партнеру» стать его политическим представителем в Европе. Фигерес намеревался вернуться к власти путем демократических выборов. В 1948 году он занял пост президента в результате кровопролитной революции, во многом благодаря американской помощи. Но времена изменились, и демократически избранные президенты котировались в США чуть больше, чем диктаторы.
Из всех возможных «разработчиков» политической предвыборной программы Фигерес предпочел Кастро. И «кофейный бизнесмен» написал ее, руководствуясь тезисами, полученными от Дона Пепе: «Долой империализм, в том числе американский! Долой коммунизм любого типа, в том числе московский! “Да” проведению всесторонних социальных реформ!» Эти четкие пункты были по душе простым костариканцам. Опираться на свои силы, довольствоваться тем, что есть, не встревать в чужие споры — это мудрая национальная традиция. А реформы нужны, чтобы «выпустить пар из котла» и ослабить классовую напряженность, порождающую «гидру коммунизма». Программа, подготовленная Кастро, Фигересу понравилась, и она была одобрена в несколько «откорректированном виде» на съезде Партии национального освобождения.
«Моя программа привела Фигереса к власти в 1953 году, — говорил Григулевич. — А он отплатил мне черной неблагодарностью. Пост вице-президента я так и не получил!»
В то время дипломатические отношения между Италией и Коста-Рикой поддерживались в неполном объеме. Итальянский посол в Сан-Хосе был, а вот интересы Коста-Рики в Италии были представлены на уровне консула. Чтобы упрочить свое положение в Риме, Григулевич с санкции Центра предпринял шаги по переходу на дипломатическую службу Коста-Рики. Впервые на такую возможность намекнул Теодоро сам Фигерес: он хотел отблагодарить своего римского друга за оказанные услуги. Перспектива использования «костариканской дипломатической крыши» приятно будоражила Григулевича. Он был так уверен в назначении, что за несколько месяцев до него сшил себе фрак. В разговорах с Лаурой на эту тему часто шутил, «признавался», что согласился на пост исключительно из карьерных соображений, поскольку личность президента Улате симпатий у него не вызывала. Мнение свое Иосиф основывал на оценках знакомых костариканцев: Улате — человек со слабым характером, очень внушаем и к должности президента подготовлен плохо. К тому же ходят упорные слухи, что Улате «обожает красивых юношей». Конечно, вполне может быть, что политические противники пытались таким образом скомпрометировать президента. Но слухи на пустом месте не рождаются…
До 1950 года Коста-Рика имела в Европе только одно полноценное посольство — во Франции. В других странах действовали генеральные, почетные и просто консулы, жившие «за свой счет». В казне небольшого государства не было средств на содержание дипломатов за границей. В начале 1951 года МИД Коста-Рики учредил еще одно посольство — в Испании, причем посол Антонио Фасио «совместительствовал» в этом же качестве в Англии и Италии. В июне 1951 года Фасио вручил верительные грамоты чрезвычайного и полномочного посла президенту Италии Луиджи Эйна-уди. Фасио представил Теодоро Б. Кастро президенту и направил вербальную ноту в МИД о его назначении исполняющим обязанности поверенного в делах. Вскоре Кастро получил из Сан-Хосе дипломатический паспорт первого секретаря и на его автомашину прикрепили дипломатический номер. В официальном справочнике МИДа Италии о членах дипкорпуса, который обновлялся каждые полгода, появилось имя Теодоро Б. Кастро.
* * *
Во второй половине 1951 года «Макс» с помощью Центра провел большую работу по созданию опорных точек разведки в Западной Европе. Одна из них была открыта в Швейцарии, куда, по рекомендации Григулевича, был переброшен из Буэнос-Айреса «Бланко». Маневр этот был своевременным: военная контрразведка Перона настойчиво искала членов «советской разведывательной сети» и ее неуловимого «хефе», считая, что он продолжает действовать в Аргентине.
Между тем Кастро с подачи Фигереса становился все более популярной личностью в Коста-Рике. «Соотечественники», находившиеся проездом в Италии, считали своим долгом познакомиться с человеком, о котором с восторгом отзывался сам Дон Пепе. В числе наиболее уважаемых Кастро костариканцев был архиепископ Виктор Мануэль Санабрия. Отношение к нему на родине было, как сейчас говорят, неоднозначным. Многие приходские священники, иезуиты и члены религиозных орденов считали его «пособником» коммунистов, «сумасшедшим», «недопустимо радикальным» пастырем.
Санабрия выступал за перемены в церкви, поощрял сотрудничество католического профсоюзного движения с левыми партиями. Своей примирительной проповедью Санабрия освящал прогрессивные социальные реформы в стране. При его непосредственном участии была осуществлена земельная реформа, поставлена под государственный контроль аристократия кофейных плантаций, вводились ограничения на некогда безраздельную власть «Юнайтед фрут компани».
Во время пребывания Санабрии в Риме Кастро старался быть рядом с ним. Архиепископ с горечью рассказывал о спорах, которые вызывала его религиозно-реформаторская деятельность в высших сферах Ватикана. Для Кастро это было откровением: в Ватикане становилось все неспокойнее, эта, казавшаяся монолитной и непробиваемо реакционной религия искала пути к модернизации, усовершенствованию, большей смычки с реалиями мира. Для Кастро было очевидным: эти процессы необходимо изучать.
* * *
«Макс» арендовал под представительство Коста-Рики первый этаж роскошного пятиэтажного дома 24 на площади Саллустио. Можно себе представить, с каким скрипом согласился Центр на эти траты. Но в Сан-Хосе «патриотический порыв» Кастро оценили благосклонно: этот человек не жалел личных средств, чтобы достойно представлять свою страну! Президент Коста-Рики Отилио Улате в теплом письме поблагодарил «Макса» за самоотверженное исполнение гражданского долга.
Вскоре в МИД Коста-Рики одна за другой полетели дипломатические депеши из Рима, подписанные именем и. о. временного поверенного. Усилия Кастро нужно было поощрить, и специальным правительственным декретом ему было назначено жалованье в 150 долларов в месяц. Даже президент Коста-Рики получал всего на 60 долларов больше. Нужно сказать, что дипломатический статус лишил Кастро права заниматься коммерцией. Он прекратил свое участие в фирмах, которые с таким трудом создавал. Не отказался Кастро только от негласного контроля над фирмой в Милане. Еще бы, с ней плодотворно сотрудничала фирма «Карибе Коста-Рика Лимитада», которую основал Даниэль Одубер. Управляющим фирмой являлся Франсиско Орлич.
В переписке с Сан-Хосе Кастро при любой возможности напоминал о своих амбициях. Разве он не заслуживает повышения в дипломатическом чине? Разве не крепнут костариканско-итальянские связи благодаря его, Кастро, усилиям? Разве не делает он все возможное для сближения с Югославией, которая готова закупать все излишки произведенного в Коста-Рике кофе?
Чтобы «пробить» назначение «Макса» на пост посланника в Италии, Центр направил в Коста-Рику Лауру. Личная поездка Григулевича в Сан-Хосе была признана нецелесообразной, поскольку могла привлечь внимание агентов ЦРУ, которые все активнее внедрялись в страны Центральной Америки. Причиной была Гватемала: прогрессивное правительство Якобо Арбенса создавало условия для аграрной реформы, экспроприации банановых плантаций «Юнайтед фрут». Формальное обоснование для поездки Лауры было «серьезным»: присмотреть земельный участок, на котором будет возведен дом. Не всегда же семья Теодоро Б. Кастро будет скитаться на чужбине.
В Сан-Хосе Лаура, изображая состоятельную даму, остановилась в фешенебельном «Гранд-отеле» на Театральной площади. С первым визитом она отправилась к Офелии, супруге нового министра иностранных дел Коста-Рики Фернандо Лары Бустаманте. Не так давно семья министра находилась в Риме и была принята четой Кастро по самому высокому разряду. «Работа», проведенная «Луизой» в Риме с Офелией и женами других костариканских «ответработников», не оказалась напрасной. Не лишними были и роскошные подарки, привезенные из Италии.
В марте 1952 года Лауру принял президент Улате. Потом последовали встречи Лауры с министром иностранных дел Ларой Бустаманте и другими высокопоставленными лицами — Франсиско Орличем, Одубером и, конечно, Фигересом. Вскоре президент Улате подписал необходимый декрет, а в МИДе подготовили верительные грамоты и дипломатический паспорт № 2026 на имя Теодоро Б. Кастро. Если бы знал Улате, антикоммунист до мозга костей, что его дипломатический «выдвиженец» в Италии является одним из асов советской разведки! Улате любил повторять: «Борьба против коммунизма является наиболее важным делом как в Коста-Рике, так и в других странах». Это Улате предложил построить на тихоокеанском побережье страны базы для вооруженных сил ООН (читай, США), участвующих в корейской войне: «Нам надо думать о будущем и быть готовым к любым ситуациям». Когда же его спросили, подразумевал ли он под этим мировую войну, Улате уточнил: «Я имею в виду войну против России».
Лаура направила полученные документы авиапочтой в Рим, а сама надолго задержалась в Сан-Хосе: ее свалила желтая лихорадка…
* * *
«Макс» вручил грамоты президенту Италии Луиджи Эй-науди 14 мая 1952 года. В соответствии с ритуалом новому послу Теодоро Б. Кастро были оказаны военные почести. У входа во дворец Киринале его встретил почетный караул. В самом дворце «коста-риканского посла» приветствовали рослые кирасиры в живописных мундирах эпохи Наполеоновских войн. Преодолев анфиладу пышных салонов, Кастро был с подчеркнутой теплотой встречен президентом. Кастро вручил ему верительные грамоты, и тот распечатал их и, по своему обычаю, старательно ознакомился с их содержанием. Затем итальянский президент пригласил улыбающегося посла в соседний салон для беседы, в ходе которой затронул тему итальянских иммигрантов в Коста-Рике. Все ли делается для их адаптации в стране, обеспечиваются ли они работой, не возникает ли из-за этого трений с коренными обитателями? Кастро не слишком владел темой, но поспешил успокоить собеседника на этот счет. Итальянцы чувствуют себя в Коста-Рике как дома!
В заключение — официальное фото на память. Потом президент и посол обменялись подарками. Кастро преподнес Эйнауди роскошный кофейный набор, а тот — фотоаппарат в кожаном футляре с дарственной гравировкой. Сейчас он хранится в персональной витрине Григулевича в Музее СВР.
Итак, ряды чрезвычайных посланников и полномочных министров в Риме пополнились новым членом! Одновременно у «Макса» прибавилось работы «по крыше». Внешнеполитическое ведомство Коста-Рики старалось на всю катушку использовать новоиспеченного посланника в Риме. «Максу» пришлось участвовать в сессиях ФАО, Международной конференции по хлопку, Международном католическом конгрессе по проблемам мира и т. д. Кастро был неизменным участником европейских ярмарок и выставок, где по его инициативе все чаще появлялись стенды с сельскохозяйственной продукцией Коста-Рики. Выделялся сеньор Кастро и своим интересом к научной деятельности. Он читал в Итальянской академии культуры и искусства лекции по истории древних цивилизаций майя и инков, выступал по радио, публиковал в итальянской печати блестящие, преисполненные эрудиции статьи о проблемах Центральной Америки. Нередко его можно было видеть в библиотеке Ватикана. Если бы знали Святые Отцы, какие литературно-научные планы вынашивал усидчивый ученый муж!
Чтобы оставлять посольство в надежных руках на периоды долгих отлучек, в Рим по просьбе «Макса» был переброшен из Уругвая агент «Роке». В годы минувшей войны он был основным помощником Григулевича в Монтевидео. Его постоянное присутствие в посольстве было необходимо и по другой причине: обеспечения безопасности «Макса». За годы оперативной работы Григулевич контактировал с сотнями людей, которые могли что-то знать о его «сомнительном» прошлом, связях с советской разведкой и Коминтерном. «Роке» исполнял роль своеобразного «фильтра» по предварительному изучению посетителей. О каждом из них он докладывал «Максу», и тот решал, давать или не давать аудиенцию. Для некоторых визитеров посол навсегда оставался «неуловимым» и «недосягаемым». Отсюда и возникновение легенды о том, что Теодоро Б. Кастро «манкировал» своими дипломатическими обязанностями, неделями не появлялся в своем кабинете, перекладывая все на плечи сотрудников.
* * *
Послы и посланники из Латинской Америки тесно общались друг с другом, и вскоре «костариканец» был на короткой ноге с каждым. Вот где пригодились энциклопедические познания Григулевича. С мексиканцем Рамоном Бететой он на равных обсуждал тонкости монументальной живописи. С бразильцем Карлосом Альвесом Соусой — проблемы освоения Амазонии. С боливийцем Аугусто Сеспедесом — возможные пути возвращения страны к тихоокеанскому побережью. С перуанцем Раулем Пинто — генеалогию инкских императоров. С парагвайцем Вирхилио Каталди — историю цивилизаторской миссии католических монашеских орденов. Довольно тесные отношения были у Теодора Боннефила с Анибалом Риосом из Панамы, Амадео Канессой из Сальвадора, Лопесом Родесно из Гондураса.
Успешно развивались отношения с американскими дипломатами. Периодически Кастро вел задушевные беседы с послом США Элсуортом Банкером. В оживленные «обмены мнениями» превращались встречи с разведчиками ЦРУ, которые работали под прикрытием посольства США. «Познавательный» характер носили собеседования с послом ФРГ Клеменсом фон Брентано. Педант и прагматик фон Брентано любил встречи с эмоциональным, любящим крепкую пикантную шутку «костариканцем». И педанты нуждаются в эмоциональной разрядке. Во время визитов к председателю Совета министров Италии де Гаспери, его заместителю и министрам «Максу» удавалось получать важную для советского правительства информацию. Кастро умел расшевелить собеседников. Он очаровывал, «гипнотизировал», мягко втягивал их в дискуссию, в принципиальный спор и в итоге нередко получал доверительную информацию о сложных моментах во взаимоотношениях западноевропейских стран с Вашингтоном, о планах НАТО, о намерениях Рима по развитию отношений с СССР.
Из всех латиноамериканских послов у «Макса» не сложились отношения только с чилийцем Тобиасом Барросом. В годы Второй мировой войны он был послом в Третьем рейхе, дружил с высшими иерархами нацистского режима и был у них в фаворе. Разведчик подозревал его в пособничестве нацистам, создании одной из «нелегальных троп» для бегства гитлеровских преступников в Латинскую Америку. Григулевич не ошибся. Мемуары Барроса, опубликованные много лет спустя, содержали много сочувственных слов о военных, дипломатических и других деятелях рейха, хотя, возможно, автор ставил перед собой только одну цель — быть предельно объективным.
Наиболее представительной фигурой «панамериканской группы представителей» была очаровательная блондинка Клара Буг Люс, сменившая в 1953 году Элсуорта Банкера на посту посла Соединенных Штатов. Она была «царицей бала» на протокольных и иных мероприятиях в Риме. Все знали, что несколько театральных пьес, написанных ею, были поставлены на Бродвее и высоко оценены критикой. Нелицеприятная молва приписывала назначение Бут Люс на высший дипломатический пост в Риме влиянию ее мужа Генри Люса, крупного магната североамериканской прессы, который контролировал журналы «Тайм», «Форчун» и «Лайф». Надо признать, что свои обязанности посла Бут Люс выполняла достойно.
В Госдепартаменте США предпочли бы послать в неспокойную, пронизанную коммунистическими симпатиями Италию опытного карьерного посла, однако «неотразимая блондинка», как выяснилось, обладала железной волей и ни на йоту не отклонялась от стратегической линии США на Апеннинах. Разумеется, иногда она допускала неосторожные высказывания, которые могли быть истолкованы как «вмешательство» во внутренние дела страны, но все это воспринималось почти как должное, американцы вмешивались повсюду. Мир постепенно привыкал к этому…
В книге воспоминаний Барроса, снабженной обильным иллюстративным материалом, есть примечательная фотография с подписью: «1954 год. С очаровательным “послом” США Кларой Бут Люс». На снимке присутствуют Баррос, Клара Бут и… Иосиф Григулевич. Он с еле заметной иронией разглядывает Клару с ее непослушными белокурыми локонами, которые выбиваются из-под кокетливой шляпки, напоминающей ту, в которой бегала по сказочным дорожкам неосторожная Красная Шапочка. Посол Коста-Рики, кажется, не слишком доволен тем, что попал в фотообъектив: повернулся боком, наклонил лицо, оттопырил нижнюю губу, — кто знает, где будет опубликован этот снимок. Как ни маскируйся, а у него узнаваемая внешность: крупная лобастая голова, приметная волнистость волос, намечающийся второй подбородок, полоска ухоженных усов, солидный живот под дорогой тканью двубортного пиджака.
* * *
Ценным источником «Макса» стал отставной американский генерал, крупный бизнесмен, бывший сотрудник военной разведки «Хант». От него, в частности, была получена информация о размещении Соединенными Штатами усовершенствованного атомного оружия на ряде баз в Европе и Азии, о сравнительных американских оценках военных потенциалов СССР и США. Не менее полезным источником был «Нативо» — шифровальщик министерства иностранных дел Италии.
Агента «Хроноса» разведчик приобрел в военной комендатуре Рима. Это был скромный, незаметный служащий. «Макса» он считал французским шпионом. За помесячно выплачиваемое содержание «Хронос» вручал нелегалу документы итальянских военных спецслужб. Схема их получения была, в общем-то, предельно простой. Его двоюродный брат, работавший в одном из подразделений разведывательной службы вооруженных сил — СИФАР, раз в неделю передавал «Хроносу» фотопленки с секретными материалами.
На основе соглашений в рамках НАТО СИФАР должна была координировать работу со специальным центром ЦРУ и получать оттуда руководящие инструкции. Это не нравилось многим итальянским разведчикам. Как выяснил «Макс», в кодовых обозначениях западных спецслужб СИФАР проходила под шифром «Бренно». Техники СИФАР уделяли большое внимание контролю радиотелефонных линий. Почти вся «снятая» информация передавалась в Агентство национальной безопасности США, которое занималось подслушиванием и дешифровкой перехватов.
Не менее пристальный интерес «Макса» вызывал отдел общих и тайных дел МВД Италии. Его возглавлял Джезуаль-до Барлетта, один из бывших главарей ОВРА — охранки Муссолини. Он руководил тайной полицией Италии с 1948 по 1956 год, то есть в самый мрачный период «холодной войны». Под постоянным прицелом Барлетты находились коммунисты, преследование которых поощрялось американскими и английскими спецслужбами. Барлетта тесно сотрудничал с другим «птенцом гнезда Муссолини» — Джузеппе Пьеке, имя которого «Макс» запомнил еще со времен гражданской войны в Испании. Пьеке отличился и в том, что именно он создал органы тайной полиции для кровавого хорватского диктатора Анте Павелича.
Как выяснил «Макс», начальник «пожарной службы» в Риме Пьеке содействовал созданию неофашистских групп, внедрял своих осведомителей в левые организации, вел политическую картотеку на врагов «демократии». Под его негласным началом действовала террористическая организация «Антикоммунистическое движение за преобразование Италии» (МАКРИ), закамуфлированная под религиозное благотворительное общество. Был также создан «антибольшевистский фронт» — вооруженное формирование, в которое вербовались экстремисты с монархическими и фашистскими воззрениями. Боевики «фронта» внедрялись в коммунистическую и социалистическую партии. Они же устраивали налеты и на правоцентристские партии, чтобы приписать их «левым» и спровоцировать репрессии.
Главной задачей спецслужб Италии в тот период было участие в сверхсекретной операции «Размагничивание», которую патронировали американцы. В соответствии с меморандумом Объединенной группы начальников штабов вооруженных сил США от 14 мая 1952 года «ограничение власти коммунистов в Италии и во Франции является приоритетной целью: она должна быть достигнута любыми средствами». При этом подчеркивалось: «О данном проекте ничего не должны знать ни итальянское, ни французское правительства». Сотрудничество СИФАР — ЦРУ в указанной сфере истолковывалось в спецслужбах настолько вольготно, что микрофоны, установленные итальянскими «водопроводчиками», вскоре появились в кабинетах президентского дворца Квиринала и библиотеке понтифика в Ватикане. «Размагничиватели» решили на всякий случай записывать личные разговоры итальянского президента и самого папы.
К периоду итальянской командировки относится награждение Кастро орденом Мальтийского креста. Сам Григулевич не без гордости рассказывал друзьям об этом эпизоде своей жизни во время товарищеских встреч на квартире, которые обычно приурочивались ко «дню создания разведки», 20 декабря. Ему, конечно, не верили, потому что мальтийских «орденоносцев» в истории России (до демократического переворота) можно было по пальцам сосчитать. Оппоненты посмеивались, когда Григулевич удалялся на минуту-другую в соседнюю комнату (ну, посмотрим-посмотрим, что там придумал этот фантазер), но тут же замолкали, когда Иосиф, важно выпятив грудь, возвращался с Мальтийским крестом на груди.
«Я возведен в рыцарское достоинство, — с деланной серьезностью говорил он гостям. — Так что пользуйтесь возможностью, общайтесь с первым и, наверное, единственным настоящим рыцарем в вашей жизни!»
Один из биографов Григулевича, сравнивая его с вымышленным разведчиком Штирлицем, написал: «Если сравнивать те должности-маски, в которых функционировали на пике своей нелегальной деятельности эти два персонажа, то, согласитесь, штандартенфюрер сильно недотягивает до чрезвычайного и полномочного посла!» По мнению автора, «реальный Мальтийский крест перевешивает все вымышленные награды на груди Штирлица».
С руководителями Суверенного и военного ордена Сан-Хуан из Иерусалима Григулевич сблизился в Риме, где мальтийские рыцари обосновались после Второй мировой войны, чтобы расширить дипломатическое присутствие организации в других странах мира. Кастро сделал все возможное, чтобы представители ордена были приглашены, признаны и обласканы в Коста-Рике, несмотря на все противоречивые слухи, которые ходили о таинственных рыцарях. Для «Макса» общение с членами Мальтийского ордена было своего рода путешествием в историю. Он знал, что среди рыцарственных кавалеров был российский император Павел Первый, и парадоксальность ситуации с его собственным награждением в очередной раз доказывала Григулевичу: реальная жизнь куда интереснее любых выдумок и фантазий.
* * *
Дипломатическая рутина «Максу» внешне давалась легко. У постороннего наблюдателя могло создаться впечатление, что вся его жизнь прошла на паркете роскошных дворцов. Но это была только видимость. Даже «Макс» с его неисчерпаемой энергетикой переносил нагрузки по разведработе и «крыше» на пределе сил. Здесь бесценную помощь ему оказывала «Луиза». Она была на роли «фигаро» в резидентуре: шифровальщицей, оперативным фотографом, курьером (десятки поездок в Австрию и Швейцарию!). А ведь ей приходилось вести активную «нормальную» жизнь: быть гостеприимной хозяйкой, светской дамой, личным секретарем сеньора.
А вот одна из дилемм, постоянно возникавших у «Макса»: посещать или нет приемы в советском посольстве? А вдруг наткнешься на кого-нибудь из тех, с кем встречался в Литве, Польше, Испании или Советском Союзе? С большим сожалением резидент «Макс» решил «игнорировать» советское посольство, несмотря на получаемые приглашения и рассказы друзей-послов о роскошном угощении на официальных приемах. Для эпохи «холодной войны» его «принципиальная позиция» была более чем похвальной. Надо сказать, что посол М. А. Костылев навел справки о Кастро и убедился, что очень даже хорошо, что этот реакционер, проамериканец и неприкрытый враг Советского Союза демонстративно не приходит на приемы.
Через энное количество лет Костылев по каким-то делам посетил Юрия Жукова, председателя Государственного комитета по культурным связям с зарубежными странами. Костылев забежал на минутку в туалет… и онемел, увидев перед собой невозмутимую физиономию Теодоро Б. Кастро…
Жуков потом не раз со смехом вспоминал вытаращенные глаза Костылева, когда тот влетел в кабинет и с ужасом закричал:
«У тебя, слепец ты эдакий, в комитете окопался матерый агент Ватикана! Срочно звони в КГБ!»
* * *
В августе 1951 года министр иностранных дел Марио Эчанди дал указание о включении Кастро в делегацию, которая прибыла в Европу для участия в VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Возглавил ее вице-президент страны Альфредо Волио. «Макс» установил с ним дружеские отношения после затяжного пребывания в прославленном парижском ресторане «Максим». Волио был тронут тем, что изысканный ужин в лучших традициях французской кухни сопровождался вином урожая того самого года, когда он появился на свет божий.
Григулевич погрузился в работу Генассамблеи, стараясь не выходить за пределы своих обязанностей «советника». Немалое раздражение вызывали у него фотографы, которые с утра до вечера «увековечивали» события и персонажей VI сессии. Но и ему пришлось выступать публично. В повестку дня среди прочих был включен так называемый «греческий вопрос». В ходе и после гражданской войны в Греции, которая длилась около четырех лет (до 1949 года), не менее 15 тысяч греческих детей было эвакуировано с согласия родителей в страны Восточной Европы. Когда партизанское движение в Греции было разгромлено, прозападное правительство в Афинах стало настаивать на возвращении этих детей, используя все доступные средства: от дезинформации до распространения фальшивок о коммунистической обработке юных «узников», антигуманном обращении с ними и т. п.
По замыслу «кукловодов» из делегации США, одним из выступающих по этому вопросу должен был стать представитель Латинской Америки. В беседе с госсекретарем Дином Ачесоном Альфредо Волио рекомендовал в качестве подходящей кандидатуры Теодоро. «Для тебя это великолепный шанс зарекомендовать себя, — сказал Волио своему «советнику». — Хватит оставаться в тени. Если понравишься американцам, всегда сможешь рассчитывать на местечко в международных организациях».
Ачесон и его сотрудники во время VI сессии старались держать латиноамериканских делегатов на «коротком поводке». Для их обработки использовался обычный арсенал средств: призывы к поддержанию американской солидарности, откровенная лесть, традиционный подкуп «борзыми щенками», приглашения на междусобойчики «отдельных избранных», щедрая раздача обещаний различного рода и т. д. Дин Ачесон нашел время для беседы с Кастро, в ходе которой четко проинструктировал костариканского дипломата, как, сколько и о чем говорить во время выступления.
Кастро выступил с блеском, используя в своей речи многочисленные цитаты из древнегреческих классиков, Библии, папских энциклик и других авторитетных источников. Он уложился в регламент, произнеся много трогательных слов в защиту детей в послевоенном мире, стараясь избегать только одной конкретной темы — греческих детей. «Это называется плыть между Сциллой и Харибдой, — говорил много лет спустя Григулевич. — Я не мог отказать моему лучшему другу Дину Ачесону, но и забыть о том, что свою зарплату я получаю из кассы Сталина, я тоже не мог».
Красноречие и эрудиция костариканца были замечены, и в кулуарах Генассамблеи о нем заговорили как о «восходящей звезде латиноамериканской дипломатии». Представитель СССР А. Вышинский, выступая по греческому вопросу, тоже упомянул в своей речи костариканского «оппонента»:
«Не скрою, по части красноречия он достиг больших высот. Но как политик он — пустышка. Это просто болтун, и место ему не на этом форуме, а в цирке».
Григулевич встретил Ачесона в коридоре и посетовал на то, что последовал его наставлениям и «подставился» под критику Вышинского, что, мол, негативно скажется на его, Теодора Боннефила, дальнейшей карьере. Клеймо «болтуна и пустышки» не лучшая рекомендация.
Американец снисходительно похлопал костариканца по плечу:
«Дорогой коллега, когда Вышинский кого-то заметит и отругает, то пострадавшему это только придает авторитета. Знаю по себе…»
* * *
Генассамблея в Париже породила много анекдотических ситуаций, участниками которых нередко были американцы. Григулевич не раз вспоминал о «проколах», допущенных ими.
Сенатор О'Коннэли, член политической комиссии сената, особенно «блистал» ограниченностью своих знаний в международных делах. Однажды ему представили министра иностранных дел Чехословакии Масарика. О'Коннэли застыл на минуту, что-то напряженно вспоминая, потом воскликнул:
«Да, да! Именно Масарик! Я знал вашего отца. Боже, каким великим скрипачом он был! А потом, через много лет, он стал президентом вашей страны!»
Собеседник сенатора опешил:
«Извините. Но вы ошибаетесь. Он был не скрипачом, а великим пианистом. И не в Чехословакии, а в Польше. Его фамилия была не Масарик, а Падеревский. И смею категорически утверждать, что он не был моим отцом».
* * *
По свидетельству Ю. Папорова, в Париже с Григулевичем случился забавный казус, к которому имел отношение Юрий Дашкевич, впоследствии известный латиноамериканист. Формально Дашкевич входил в группу переводчиков советской делегации на Генассамблее, а фактически, будучи майором КГБ, занимался своими оперативными делами, изучая дипломатический персонал иностранных делегаций. В число потенциальных кандидатов на вербовку попал Теодоро Б. Кастро, и Дашкевич, как потом не без сарказма вспоминал Григулевич, «довольно неуклюже» пытался создать ситуацию, которая помогла бы превратить улыбчивого костариканца в агента советской разведки.
* * *
На этой же Генассамблее могла произойти встреча, которая имела бы для «Макса» печальные последствия. Делегацию Израиля возглавлял выходец из Аргентины Моше Тов, боровшийся в 30—40-е годы за создание независимого еврейского государства. В Аргентине он носил имя… Моисей Тофф. Шла «холодная война», политические векторы выстроились в антитезу «восток — запад», и рассчитывать на дружеские отношения полузабытой аргентинской поры было бы слишком самонадеянно.
Иосиф благодарил судьбу, что его «сольное» выступление на VI сессии пришлось на время, когда Моше Тов приболел и отлеживался в отеле. В своих воспоминаниях, изданных в Израиле, Тов упомянет о Генассамблее в Париже и о знакомстве с коста-риканским представителем, который поздно вечером пришел к нему в отель «Ройал Монсо». Этот костариканец собирался выступить в пользу Израиля и хотел уточнить некоторые тезисы, чтобы не ошибиться в аргументации. Визит этот нанес, конечно, не Григулевич, а Альфре-до Волио.
Позднее похожая ситуация возникла в Риме. Польским посланником в Италии был человек, который знал Григулевича по работе в революционном кружке в Ковно. «Макс» сообщил о потенциальной опасности в Москву. Прошло несколько недель, и польский дипломат получил новое — с повышением! — назначение.
Случались ли промахи у «Макса» в Италии?
Без этого не обошлось. Никто не застрахован от промахов, в том числе и нелегалы. Скажем, приходской священник с недоумением комментировал в своем окружении факт отсутствия религиозного рвения у господина Кастро и его супруги. Они не ходят в церковь! Для посла католической страны, имеющего доступ в Ватикан, это непростительно! Странная супружеская чета из Коста-Рики «забыла» крестить недавно родившуюся дочь, ограничилась гражданской регистрацией. Неужели супруги Кастро — атеисты?
Курьезный промах произошел, по рассказам Лауры, на выставке современного искусства. За день до ЧП «Макс» вернулся в Рим из краткосрочной командировки в Вену, где отчитывался по текущим разведывательным делам. На выставке кто-то из знакомых поинтересовался у Кастро, нравится ли ему полотно Шагала, являвшееся «изюминкой» экспозиции. И вот она, сила инерции: Иосиф ответил на вопрос русским словом «нет»! «Мне стало дурно, — вспоминала Лаура. — Что это за профессорская рассеянность! Но Иосиф спохватился, снова сказал “нет” по-русски и уже потом добавил по-итальянски: “Кажется, именно так говорят в стране, откуда родом этот художник”…»
И все-таки хорошо, что он сказал «нет», а не «да». Слово «нет» в русской транскрипции стало в то время почти международным благодаря дискуссиям и голосованию в ООН. Представителям СССР часто приходилось говорить «нет» из-за «машины голосования», организованной американцами из своих многочисленных сателлитов, в том числе из Латинской Америки.
Критическая ситуация возникла однажды у Лауры.
На встрече жен сотрудников латиноамериканских представительств к ней приблизилась дама, оказавшаяся атташе по культуре мексиканского посольства: «Вы мне очень напоминаете одну из моих бывших учениц».
Лаура не потеряла самообладания:
«Я — уругвайка. В Мексике была, но проездом…»
Как тесен мир! Это действительно была одна из школьных учительниц Лауры. Конечно, с тех пор прошло более пятнадцати лет, но Лаура легко узнала свою наставницу. Какое самообладание надо было иметь, чтобы с приветливой улыбкой отрицать почти очевидное:
«Очень сожалею, но вы обознались»…
* * *
Авторы работ о Григулевиче до сих пор спорят о причинах спешного возвращения резидента «Макса» в Москву. Он блестяще выполнял поставленные задачи в сфере своей «разведывательной ответственности». На его оперативном горизонте не было ни облачка: соблюдай «технику безопасности», не высовывайся более того, что соответствует уровню посла небольшой страны, и стриги «разведкупоны». Ценные источники позволяли вовремя узнавать о закулисных маневрах Запада в отношении СССР и его союзников. В Москву почти ежедневно шли шифрованные телеграммы, упреждающий характер которых о действиях проамериканского блока на фронтах «холодной войны» помогал Кремлю ориентироваться в складывающейся обстановке на юге Европы.
И все-таки к концу 1953 года «Макс» получил указание Центра о возвращении.
Существует несколько версий о причинах такого решения.
Первая связана со смертью Сталина. Кончина генералиссимуса сняла «обет молчания» с генерала Орлова, который начал печатать в журнале «Лайф» отрывки из своей книги «Тайная история сталинских преступлений». Первая статья цикла, озаглавленного «Страшные тайны сталинской власти», появилась 6 апреля 1953 года. Сама книга увидела свет осенью того же года. Апрельская публикация как бы дала сигнал о грозящей опасности: трудно было прогнозировать объем и характер разоблачений, на которые пойдет бывший резидент в Испании «Швед». В Центре не исключали, что он может разгласить известные ему имена сотрудников ИНО НКВД, особенно тех, кому поручались ликвидаторские операции за рубежом. Таким образом, вывод «Макса» из Италии был спровоцирован Орловым.
Вторая версия о причинах отзыва «Макса» имеет отношение к плану убийства югославского лидера Иосипа Броз Тито.
«По совместительству» Теодоро Б. Кастро представлял интересы Коста-Рики в Югославии. Во второй половине 1952 года он несколько раз посетил Белград, где установил полезные контакты среди близких к Тито югославских политиков. В одном из отчетов «Макс» сообщил, что существует реальная возможность получения через них аудиенции у югославского лидера. Эта информация заинтересовала Москву, учитывая разгоравшийся «конфликт амбиций» между Сталиным и Тито. В первых числах февраля 1953 года «Макс» был вызван в Вену, где на конспиративной квартире был принят одним из руководящих сотрудников Центра, специально прибывшим в Австрию для проработки вариантов теракта в отношении «Стервятника», то есть Тито.
Результатом этой затяжной беседы стал документ, подготовленный в Москве 20 февраля 1953 года:
«1. Поручить “Максу” добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумно действующего механизма выпустить дозу бактерий легочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц. Сам “Макс” не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни “Максу” будет предварительно привита противочумная сыворотка.
2. В связи с ожидаемой поездкой Тито в Лондон командировать туда “Макса”, который, используя свое официальное положение и хорошие личные отношения с югославским послом в Англии Велебитом, добьется приглашения на прием в югославском посольстве, который, как следует ожидать, Велебит даст в честь Тито.
Теракт произвести путем бесшумного выстрела из замаскированного под предмет личного обихода механизма с одновременным выпуском слезоточивых газов для создания паники среди присутствующих с тем, чтобы создать обстановку, благоприятную для отхода “Макса” и сокрытия следов.
3. Воспользоваться одним из официальных приемов в Белграде, на который приглашаются члены дипломатического корпуса. Теракт произвести таким же путем, как и во втором варианте, поручив его самому “Максу”, который как дипломат, аккредитованный при югославском правительстве, будет приглашен на прием.
Кроме того, поручить “Максу” разработать вариант и подготовить условия вручения через одного из коста-риканских представителей подарка Тито в виде каких-либо драгоценностей в шкатулке, раскрытие которой приведет в действие механизм, выбрасывающий моментально действующее отравляющее вещество.
“Максу” было предложено еще раз подумать и внести предложения, каким образом он мог бы осуществить наиболее действенные мероприятия против Тито. С ним обусловлены способы связи и договорено, что ему будут даны дополнительные указания.
Считали бы целесообразным использовать возможности “Макса” для совершения теракта против Тито. “Макс” по своим личным качествам и опыту работы в разведке подходит для выполнения такого задания.
Просим Вашего согласия».
* * *
Этот документ уникален по авантюрности предлагаемых методов. Они напоминали сюжетные ходы плохих авантюрных романов: смертоносные шкатулки, отравляющие газы, бактерии легочной чумы, бесшумно стреляющие «механизмы». Эдакий гибрид Александра Дюма и Яна Флеминга. Все эти варианты были настолько провальными, что даже при гипотетической готовности «Макса» к самопожертвованию должны были вызвать серьезные сомнения у тех, кто должен был дать «добро» на операцию.
Беседа в Вене оставила у Григулевича тяжелое впечатление. Он знал одно, попытка ликвидации «Стервятника» поставит крест на всех его планах. Другой жизни, о которой он все чаще мечтает, жизни ученого, литератора, публициста, склонившегося над письменным столом, уже не будет. Никогда. Охранка Тито выбьет из него все. А это означает, что без яда не обойтись. Пусть допрашивают бездыханное тело.
Существуют легенды о том, что резидент «Макс» написал даже прощальное письмо, адресованное родным, в котором объясняются причины, побудившие его к совершению террористического акта в отношении Тито. Если операция против югославского лидера прорабатывалась руководством госбезопасности всерьез, а не для ее имитации, чтобы временно «успокоить» Сталина, то можно представить, что чувствовал в те дни и недели Григулевич, настраивая себя на акт самопожертвования. Планируемая операция не давала никакого шанса на спасение. Наверное, Иосиф не раз вспоминал в те дни Рамона Меркадера, обреченного на 20-летнее тюремное заключение. Повторяется та же самая ситуация: Меркадер был последней возможностью разведки, чтобы выполнить поручение Сталина. Сейчас он — Григулевич — является единственно возможным исполнителем: «По своим личным качествам подходит для выполнения подобного задания…»
Какие эти личные качества? Безжалостность? Политический фанатизм? Может быть, абсолютный нигилизм? Пренебрежение к своей и чужой жизни? Душевная опустошенность?
Смерть Сталина в марте 1953 года поставила точку на операции «Стервятник». Григулевичу в очередной раз «повезло», ангел-хранитель не подвел. Аудиенцию у югославского лидера посол Коста-Рики получил 12 мая того же года. В газетах Белграда и Сан-Хосе были опубликованы фотографии, сделанные в ходе этой встречи…
* * *
Третья версия о причинах отзыва Григулевича к нему прямого отношения не имеет. Она связана с действиями Берии по перетряске нелегального аппарата разведки, в ходе которой со всех меридианов и параллелей были «призваны» в Москву сотни агентов, тихо исполнявших свой патриотический долг в самых невероятных местах и под самыми невероятными прикрытиями.
В публикациях российских СМИ промелькнул и такой вариант, объясняющий причину вывода «Макса» в СССР (со ссылкой на высказывание самого Григулевича):
«Меня отозвали потому, что в Центре были люди, которые завидовали моей удачливости».
При этом в публикациях упоминалось, что главным «завистником» был не кто иной, как «Король нелегалов» Александр Коротков.
Нет сомнения, что «критика» Грига в адрес Короткова — злостная выдумка недобросовестных сочинителей. В семье Григулевичей всегда с уважением отзывались об Александре Михайловиче. Это свидетельство Надежды Иосифовны Григулевич. Без всякого преувеличения, Григулевич вовремя оставил пост посла Коста-Рики. За долгие годы разведывательной работы он стал слишком заметен. Беда могла нагрянуть неожиданно, главным образом — из прошлого. Многие знали его под иными именами и псевдонимами. Любая фотография «посла Коста-Рики» в колонках светской жизни могла привести к роковым последствиям.
Неприятности вызревают медленно, но если обрушиваются, трудно выбраться из-под лавины живым. Даже в МИДе Коста-Рики с первых шагов дипломатической «карьеры» Кастро против него стали плести заговоры: замминистра, ответственный секретарь и все более многочисленная стайка претендентов на завидный пост в Риме.
* * *
Предлог для ухода с дипломатической службы «Максу» предоставил сам Фигерес. В соответствии с прогнозами он победил на президентских выборах в мае 1953 года и, как это часто бывает у политиков, становящихся вершителями национальных судеб, забыл о тех обещаниях, которые давал «Максу». Послом для особых поручений в Италии и Франции Фигерес назначил Даниэля Одубера. «Макс» был настолько «поражен» черной неблагодарностью Фигереса, с такой «болью» говорил об этом, что в костариканской колонии в Италии ему сочувствовали все без исключения. В начале декабря 1953 года «Макс» направил в Сан-Хосе телеграмму с просьбой о предоставлении ему длительного отпуска. Недели через две он подал в отставку, мотивируя это необходимостью лечения жены в Швейцарии. После сложных родов она чувствовала себя неважно. Имя для дочери придумал Иосиф: «Она появилась на свет в Риме, мы будем звать ее Романеллой в память об Италии». Но у черноглазой «римлянки» было и другое имя, главное, которое было «зарезервировано» до возвращения в Москву — Надежда. В память о матери Иосифа Ромуальдовича.
Все последующие действия «Макса» были направлены на то, чтобы отъезд Кастро и его семьи не выглядел побегом. «Макс» разыгрывал смертельную «обиду» на президента и своих бывших «клиентов» на родине. Много времени заняли хлопоты по ликвидации имущества: как-никак, значительная часть его приобреталась на казенные средства. «Запасным игроком» в посольстве оставался «Роке». Он должен был продолжить работу «Макса» в Италии и контролировать дальнейшее развитие событий.
Слухи о судьбе четы Кастро в Риме и Сан-Хосе ходили противоречивые: одни говорили, что они поселились на севере Чили (мол, сухой воздух Атакамы был «полезен» Инелии Идалине), другие утверждали, что Теодоро вернулся в Бразилию, чтобы заняться прежним делом — книжной торговлей. Третьи утверждали, что он попался на крупной контрабанде кофе в Югославии и был вынужден «потихоньку» уйти в отставку. Четвертые выдвинули более трагическую версию: вся семья погибла от рук уголовников в Швейцарии или Западной Германии. Самые проницательные, их было немного, не исключали вероятности ухода Кастро за «железный занавес».