В конце 1937 года по распоряжению наркома внутренних дел Николая Ежова Шпигельглас приступил к подготовке очередной операции по Троцкому («Старику» в переписке НКВД). Ежов всячески торопил своего подчиненного, возглавлявшего «службу ликвидации». Нарком ощущал, что отношение Сталина к нему меняется в неблагоприятную сторону. Он наивно полагал, что уничтожением главного политического врага Хозяина сможет восстановить свои пошатнувшиеся позиции в кремлевской номенклатуре.
В распоряжении НКВД в Москве находилась группа «испанцев», успешно справившихся с задачей «исчезновения» Андреса Нина. Эти люди были идеальными кандидатурами для заброски в Мексику, где обосновался Троцкий, но по разным причинам — из-за семейных проблем, хронических заболеваний — большая часть «испанцев» была отсеяна. В итоге Шпигельглас, просмотрев «объективки» и выслушав начальника школы в Малаховке, сделал свой выбор: в Мексику будут направлены двое: старшим группы — Григулевич, его напарником — испанец Эмилио Санчес (псевдоним «Марио»), человек с безупречным боевым прошлым и с крепкой политической закалкой. Иосиф был рад этому выбору: «Марио» не оспаривал его старшинства, и это гарантировало хорошее взаимопонимание в будущем.
В школе немалое внимание уделялось способам быстрого умерщвления, которые секретные службы выработали за сотни лет существования. Другие аспекты разведывательной работы почти не затрагивались. Они казались Шпигельгласу лишними с учетом характера будущей миссии боевиков. Впрочем, им прочитали сокращенный спецкурс о приемах выживания нелегального работника в условиях заграницы. Эти лекции воспринимались «Юзиком» как увлекательное повествование из жизни нелегалов, полное приключений и, одновременно, курьезных эпизодов. Скажем, разведчик отправился в командировку в Европу, экипировался во все заграничное, но не удержался, прихватил с собой спортивные трусы с ярлыком фабрики «Москвошвей». На счастье. В них он выиграл кубок спортобщества «Динамо» по теннису. При таможенном осмотре чиновники сразу обратили внимание на экзотические шелковые трусы. В итоге — провал.
Улыбку Иосифа вызывали и такие рекомендации для «начинающих разведчиков»:
«За границей не принято класть чемодан под голову, садиться сверху, натягивать на него чехол или перевязывать веревками. Не надо обращаться к соседям по купе с просьбой присмотреть за вещами. Это их может обидеть. В Европе и Соединенных Штатах пассажиры обычно неохотно знакомятся друг с другом, поэтому не следует лезть к ним с разговорами, чтобы о тебе не думали как о “подозрительно навязчивом типе”. Не надо одалживать у соседей газеты, книги, “стрелять сигаретку”. Нельзя приставать к женщинам, заигрывать с ними в дороге — это признак некультурности. В присутствии дам нельзя курить без их разрешения, снимать пиджаки и ботинки, развязывать галстук и сидеть в шляпе».
На всю жизнь запомнил Григулевич такой совет преподавателя спецкурса по закордонной разведке: «Не стоит баловать деньгами агента. Это его развращает. Он начинает жить не по средствам и — в итоге — попадает в мышеловку. Нужно прямо сказать — на разведке ни один агент не нажился. Многие из них мечтали разбогатеть, продавая государственные секреты. Но на деле — это химера, золотой мираж, который никогда не становится реальностью».
* * *
Фундаментальной разведывательной подготовки в Малаховке Григулевич не получил. Много позже, беседуя с «проверяющим» Центра на конспиративной квартире в Монтевидео, Григулевич скажет: «Меня готовили для проведения ликвидации. Солидными знаниями о ведении резидентуры я не обладал. Мне до всего приходилось доходить самому: методом проб и ошибок».
Обучение Грига на «убойных курсах» породило мрачные легенды в отношении его разведывательной «профессионализации». Но это не более чем легенды. Правильнее было бы назвать Иосифа «несостоявшимся ликвидатором»…
* * *
В первых числах апреля 1938 года «Фелипе» (новый псевдоним Григулевича) и «Марио» отплыли из Новороссийска в Соединенные Штаты. Морской канал для заброски агентуры использовался часто и был отработан в совершенстве. Рейс прошел без приключений. Они спокойно сошли на берег в нью-йоркском порту и растворились в равнодушно-деловитой толпе. Резидентура была оповещена о их прибытии. Учитывая специфику задания, с «Фелипе» вышел на связь сам резидент Петр Давидович Гутцайт. На скамье Центрального парка он вручил Иосифу новые документы, две тысячи долларов наличными, обсудил условия связи. Боевикам надлежало обосноваться в Мексике, ознакомиться с оперативной обстановкой в стране и после этого — наладить изучение «объекта» операции, чтобы в дальнейшем войти в его ближайшее окружение.
«Координация вашей работы будет вестись через меня, — сказал Гутцайт. — Пиши чаще. Отчитывайся, советуйся, не скрывай, если что не так. В нашем деле без ошибок не обойтись. Но почти все исправимо».
В мае 1938 года «Фелипе» и «Марио» прибыли в Мехико (в оперативной переписке — «Деревню»). Мексиканская столица поразила их множеством недавно построенных школ и десятками заброшенных церквей. Социально-экономические реформы президента Ласаро Карденаса встречали сопротивление со стороны реакционно-клерикальных кругов, но тем не менее проводились, вопреки всем заговорам. Лозунг «учиться, учиться и учиться» был подлинно мексиканским, как и революция. Никакого копирования «советских образцов». Несколько дней «Фелипе» и «Марио» прожили в гостинице, старательно изображая, что не знакомы друг с другом, потом разъехались по арендованным квартирам.
Первые дни ушли на знакомство с городом. «Марио» предложил «для ускорения» нанять гида из числа тех, что обычно дежурят у крупных отелей, но Иосиф решительно отверг такую возможность. В Москве ему дали прочитать несколько справок о жизни в Мексике, и он запомнил рекомендации сотрудников, уже побывавших в этой стране. По их мнению, пользы от таких гидов — почти никакой. Многие из них были чернорабочими в США, кое-как овладели английским языком и изучили психологию «гринго». Они берутся «показать и объяснить Мексику», но ничего дельного рассказать не могут. Поэтому охотно плетут всякие экзотические небылицы или заманивают в ночные клубы, чтобы получить комиссионный куш. Иосиф предпочел купить дельно написанный «Путеводитель Терри по Мексике».
«Фелипе» и «Марио» побывали в пригородном районе Койоакане. Они обошли улицы вокруг «Синего дома», в котором после приезда в Мексику в середине января 1937 года поселились Троцкий и его жена Наталья Седова. В Койоакане в то время преобладали одноэтажные дома. Появление посторонних лиц здесь сразу замечали, и потому «гостям из Москвы» было неуютно на пыльных малолюдных улочках. Праздные туристы сюда не заглядывали. «Синий дом» был предоставлен в полное распоряжение «сталинских изгнанников» Фридой Кало и Диего Риверой. Сами они перебрались в район Сан-Анхель, в дом, построенный в конструктивистском стиле. Там находилась мастерская Диего.
* * *
Из газетных интервью Троцкого Григулевич знал, что «Старику» понравилась экзотическая Мексика. Он надеялся, что эта страна станет его пристанищем на долгие годы. В первые дни после «высадки» в Тампико Троцкий заявил, что соратники из Коммунистической интернациональной лиги Мексики (троцкистской ориентации) не должны рассчитывать на какое-либо его участие в ее деятельности. Дружеские отношения с товарищами — да, но никакой политики! Он не намерен выслушивать обвинения во вмешательстве во внутренние дела страны. Соратники возмутились, обвинили Троцкого в предательстве интересов рабочего класса во имя сохранения права на убежище и, в знак протеста, распустили Лигу. Некоторые из членов организации решили «на личной основе» помогать вождю. Они охраняли «Синий дом» от возможных покушений, контролировали посетителей, сопровождали Троцкого в туристических походах (американские телохранители появятся позже). В первую ночь пребывания Троцкого в «Синем доме» на страже его покоя был Ривера с автоматом «Томпсон» в руках. По свидетельству соратников, долгого бодрствования художник не выдержал и мирно заснул после полуночи.
«Возрождение» Лиги, внутренняя борьба между ее руководителями, обиды Диего Риверы, которому казалось, что его оттесняют в сторону, несмотря на его щедрое финансирование организации, — втягивали Троцкого, помимо его воли, в нервные процедуры по урегулированию конфликтов. Он хотел удержать Риверу в рамках партийной дисциплины, но давалось это с каждым разом все с большим трудом. Болезненно воспринимал Троцкий и своеобразный юмор Риверы. Однажды художник подарил ему после «Дня усопших» традиционную сахарную голову в форме черепа. Все было бы ничего, традиции есть традиции, но Диего начертил на черепе черной краской слово — «Сталин». Троцкий довольно кисло прореагировал на этот «подарок» и после ухода Риверы велел разбить сахарную голову и выбросить на помойку.
На улице Акасиас, в нескольких кварталах от «Синего дома», «Фелипе» арендовал небольшой особняк, в котором организовал явочную квартиру. Чуть позже был создан пункт наблюдения, из которого велся контроль над передвижениями Троцкого и его сотрудников, изучалась система внутренней и внешней охраны, порядок допуска визитеров. Обстановка в стране была благоприятной для подготовки операции. Полицейский контроль был настолько слабым, что за все время жизни в Мехико Иосиф ни разу не предъявлял документы для проверки. Политическая жизнь была весьма бурной, не обходилось без пальбы в воздух, но в рамках «полумирного сосуществования»: коммунистов не преследовали, а мексиканские нацисты — «золоторубашечники» — регулярно проводили свои слеты и марш-парады.
«Красный изгнанник» в первый год своего пребывания в Мехико сумел подготовить и провести так называемый «контрпроцесс» с целью разоблачения «театрально-судебных постановок» тридцатых годов в Москве. Стенограммы московских процессов были изданы, и для Троцкого они стали исходным материалом для построения своей защиты, выявления вопиющих противоречий в обвинительных речах прокуроров Вышинского и Ульриха. «Контрпроцесс» был организован с помощью Международной комиссии по расследованию московских процессов, которую возглавлял американский философ Джон Дьюи. Заседания комиссии прошли в апреле и сентябре 1937 года в «Синем доме».
Троцкий перед началом слушаний выступил с заявлением: «Если Комиссия решит, что я хоть в малейшей степени виновен в преступлениях, которые Сталин приписывает мне, я заранее обязуюсь добровольно сдаться в руки палачей ГПУ». Комиссия Дьюи после многочасовых выступлений Троцкого приняла вердикт, признающий московские процессы подлогами, а Троцкого невиновным в приписываемых ему преступлениях. Сдаваться опричникам Сталина Троцкому не пришлось. После «контрпроцесса», который не получил международного резонанса и потому не оправдал надежд его организатора, в «Синий дом» все чаще стали поступать сообщения об «агентах НКВД», прибывающих в Мексику. Назывались имена Аббиэйта, Мартинья, Джорджа Минка и других.
Существуют сведения о том, что в 1937—1938 годах секретарем Троцкого работала девушка из семьи с русскими корнями, которая была «двойным агентом», работая на НКВД и ФБР. Скорее всего, это была Рут Агелоф. В некоторых публикациях в числе лиц из ближайшего окружения изгнанника называется «Патрия» — Африка де ла Пас, испанка, кадровая сотрудница советской разведки. В сентябре 1938 года на имя Троцкого поступило анонимное письмо о том, что НКВД имеет своего человека в Международном секретариате Четвертого интернационала в Париже. Троцкий не поверил «доброжелателю», думая, что это «очередной трюк чекистов». Наверное, он поступил бы иначе, если бы знал, что автором письма был Орлов, бывший резидент НКВД в Испании, сбежавший к тому времени в США. Но письмо все-таки имело резонанс. Узнав о нем, руководство ИНО НКВД во избежание провалов приняло решение об отзыве своей агентуры из ближайшего окружения Троцкого.
* * *
В конце сентября 1938 года некий эмиссар Коминтерна, действовавший под псевдонимом «Перес», предпринял попытку «подключения» к операции по ликвидации Троцкого руководства мексиканской компартии. «Перес» встретился с генеральным секретарем Эрнаном Лаборде и, ссылаясь на «принятое Исполкомом решение», потребовал от него содействия. Эмиссар указал на необходимость сохранения полной конфиденциальности в столь деликатном вопросе. Однако генсек нарушил данное слово и созвал на срочное совещание членов ЦК. В итоге на очередной встрече с эмиссаром Лаборде заявил, что «охота» за Троцким бессмысленна, потому что его ликвидация нанесет ущерб не только МКП и революционным силам в Мексике, но и Советскому Союзу. Если верить воспоминаниям члена ЦК Валентина Кампы, эмиссар «Перес» разразился угрозами и предупредил Лаборде, что за неповиновение решению Коминтерна ему «придется заплатить очень дорого».
Встревоженное этими событиями руководство МКП срочно отправилось в Нью-Йорк на встречу с Эрлом Браудером, генсеком КП США и членом Исполкома Коминтерна, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Браудер якобы выразил поддержку действиям мексиканских коммунистов и посоветовал «прервать контакты» с эмиссаром. Он также пообещал сообщить в Москву «о возникшей проблеме». Через несколько недель в Мехико прибыла делегация Коминтерна во главе с Кодовильей и мало-помалу стала забирать партийные дела в свои руки. Была создана Комиссия «по чистке» руководства МКП. Лаборде и Кампа были обвинены в оппортунизме и на чрезвычайном съезде исключены из партии. Троцкий внимательно, следил за этими событиями и прозорливо заметил, что изгнание бывших руководителей из МКП было вызвано их оппозицией планам НКВД по организации покушения.
* * *
Подготовка операции по «Старику» развивалась динамично. «Фелипе» вел активную переписку с резидентурой в Нью-Йорке, получал инструкции, писал отчеты о проделанной работе, сообщал о передвижениях Троцкого и его контактах. И вдруг — связь прервалась. Нью-Йорк замолчал. В мексиканских газетах появились сообщения об аресте и расстреле наркома внутренних дел Николая Ежова и близких к нему сотрудников. Иосиф предполагал, что молчание нью-йоркской резидентуры связано с этими событиями. Однако не думал, что они затронули резидента в Нью-Йорке и его московского куратора.
К несчастью, именно так и было. В октябре 1938 года Гутцайта вызвали в Москву. Несколько дней в тюремной камере, допросы с применением пыток. Он все отрицал, но по стереотипной формуле тех лет его обвинили в «предательстве» и работе «в пользу вражеских разведок». Как и Сергея Шпигельгласа. После скоропалительного следствия разведчиков, главных оперативных кураторов операции по Троцкому, расстреляли.
«Фелипе», ничего не зная о кровавой вакханалии, обрушившейся на ИНО, и судьбе Гутцайта, начал бомбардировать резидентуру в Нью-Йорке встревоженными посланиями. Они оставались безответными. «Фелипе» не мог оставаться в неведении и в рождественские дни 1938 года выехал в Соединенные Штаты, чтобы выяснить все на месте. Гутцайт как в воду канул. На условные телефонные звонки не отвечал. На конспиративной квартире не появлялся. Не удалось его перехватить и на подходах к советскому консульству. Из всего этого можно было сделать один вывод: в безупречном прежде функционировании «конторы» что-то явно разладилось. Иосиф вернулся в Мехико, решив продолжать работу несмотря ни на что. Эта ситуация неопределенности сохранялась более полугода.
Но польза от этой поездки все-таки была. В Нью-Йорке Григулевич встретился с человеком, который стал его другом, главной опорой и помощником в разведывательных делах на долгие годы. Леопольдо Ареналь приехал в Соединенные Штаты по заданию МКП, чтобы закупить новое типографское оборудование для партийного издательства. В Мехико они были «шапочно знакомы», и вот — дело случая: столкнулись на Бродвее лицом к лицу.
Они бродили по вечернему городу, и Григулевич расспрашивал, зондировал, прикидывал: подойдет ли Ареналь по своим личным качествам для участия в операции? Хватит ли у него решимости применить оружие в случае необходимости? Сомнения исчезли быстро: решимости хватит! Иосифу понравились категоричность, критический взгляд Леопольдо на ситуацию в руководстве МКП, ярость, с которой он говорил о Троцком и его «войне» против Советской России и Сталина. Ареналь кипел от негодования, когда утверждал, что «этот предатель» сознательно раздувает конфликт с советским руководством. Троцкий хорошо знает, для чего создает «пятую колонну» в Советском Союзе: быть на виду, получать от врагов Кремля финансовые средства на свой фальшивый интернационал и дожидаться подходящего момента, часа для триумфального «возвращения» в Россию. Только на чьих штыках? Очень правильный вопрос. На штыках Гитлера!
Леопольдо Ареналь был смелым человеком, сохранял хладнокровие в самых напряженных ситуациях. Например, на совещаниях в МКП револьверная пальба нередко служила дополнительным аргументом в дискуссиях идеологического характера. Чтобы успокоить «полемистов», Леопольдо не кричал, не размахивал руками, не лез в драку, а доставал газету и углублялся в чтение. Когда выстрелы смолкали, он тихо говорил: «Не забывайте: слово сильнее пуль и снарядов».
* * *
Еще до встречи в Нью-Йорке Иосифу доводилось слышать об Ареналях. Его друзья-мексиканцы говорили о них так: «Это семья революционеров». Отец Леопольдо был железнодорожным служащим, прошел через многие сражения мексиканской революции и умер в 1913 году. Мать, Электа, была женщиной передовых взглядов, одобряла идейную близость своих детей к компартии. Детей было четверо: Ле-опольдо, Луис, Анхелика и Берта. Луис, художник, с 1932 года входил в «творческую бригаду» Давида Альфаро Сикейроса. Благодаря Луису Давид подружился с семьей Ареналей, а Анхелика через несколько лет — в Испании — стала его женой. В интеллектуальных кругах Мехико каламбурили: «Сикейрос со всех сторон окружен песками, не подступиться». По-испански «arenal» означает «барханы, зыбучие пески».
В начале 1939 года Анхелика вернулась из Испании в Мексику и была привлечена Леопольдо к работе по «Старику». Позже в Мехико появился Сикейрос и после беседы с Григулевичем, которую организовал Леопольдо, дал согласие на участие в операции.
Леопольдо получил псевдоним «Поло» и стал основным помощником Иосифа. Григулевич никогда не идеализировал друга, знал слабую сторону его характера: он был излишне самоуверенным, вернее, самонадеянным. Однако этот недостаток не затмевал его достоинств. Леопольдо не надо было подстегивать, нацеливать на работу. Наоборот, часто приходилось сдерживать, призывать к осторожности и осмотрительности. Иосиф постоянно напоминал ему, что троцкистская агентура не дремлет. Казалось, уроки бдительности не прошли для Леопольдо бесследно. Но без «историй», иногда комических, не обходилось.
Так, в поле зрения «Поло» попал однажды… агент НКВД «Сизиф», прибывший в Мехико с самостоятельной задачей внедрения в окружение близкому к Троцкому Диего Риверы. «Сизиф», следуя полученным инструкциям, навестил художника, поделился с ним переживаниями по поводу «перерождения» ВКП(б) и заявил, что намерен посвятить свою жизнь борьбе за восстановление ленинских принципов в деятельности Коминтерна. Доверчивый Ривера похвалил «Сизифа» за верность идеалам Ленина и попросил его начать эту работу с МКП, делами которой, по его словам, «все более нагло заправляли сталинисты».
«Сизиф» снял комнату в пансионате на улице Парис в доме номер 7, который принадлежал Электе Ареналь. В пансионате было всегда людно: среди жильцов были политические беженцы из Европы, коммунисты последовательные и коммунисты колеблющиеся, ярые сталинисты и тихие троцкисты, мятущиеся интеллигенты и лица богемных профессий. «Сизиф» быстро освоился в политических кружках Мехико, стал выявлять близких Ривере людей и постепенно сближаться с ними.
В самый разгар операции «Гиена» (так обозначали Риверу в документах НКВД) «Сизиф» обнаружил, что кто-то побывал в его комнате, переворошил все бумаги и заглянул в записную книжку, которую агент неосторожно держал в ящике письменного стола. По мнению агента, любопытство могли проявить или сам Ривера, или Леопольдо Ареналь, с которым «Сизиф» установил «почти товарищеские» отношения. Леопольдо ежедневно приходил в пансионат и, как отметил агент, «довольно часто беседовал со мной — человеком, в принципе, посторонним, — относительно партийных дел».
«Теперь я понимаю, — написал в отчете «Сизиф», — что у Риверы или Леопольдо в отношении меня появились какие-то подозрения. Один из них попытался проверить свои сомнения и залез в мои вещи…»
Невозможно себе представить Риверу, отличавшегося солидной комплекцией, за подобным занятием. Вряд ли он мог незаметно проникнуть в дом, где хозяйничало семейство Ареналей. Стоило ли рисковать художнику, чтобы покопаться в бумагах незадачливого агента? Конечно, это было дело рук Леопольдо, у которого танцы «Сизифа» вокруг «подголоска Троцкого» — Риверы вызвали настороженность.
Вскоре «Сизиф» бесследно растворился в молочно-белесом тумане незавершенных операций НКВД. А в Центре на его забавном до наивности отчете чья-то решительная рука оставила резолюцию:
«Сизифов труд. Вот как это называется. Подыщите ему другой псевдоним…»
* * *
Между тем Сталин напомнил новому руководителю НКВД, что задание по ликвидации Троцкого никто с разведчиков не снимал. Преемник Ежова — Лаврентий Берия — понимал, что устранение «Иудушки-Троцкого» даст ему великолепный шанс заявить о себе «во весь голос» и обеспечит доверие Хозяина на обозримое будущее, конечно, в тех пределах, в которых Сталин был способен «доверять». Для того чтобы продемонстрировать личную заинтересованность в скорейшем «решении проблемы», в феврале 1939 года Сталин вызвал к себе в Кремль комиссара госбезопасности 3-го ранга П. Судоплатова. Разговор не был продолжительным: Сталин говорил без обиняков. В ЦК принято решение о ликвидации «фашистского отщепенца» Троцкого, подрывная деятельность которого наносит все больший вред стране. Для окончательного решения «проблемы» разведка должна использовать все имеющиеся в ее распоряжении средства. Координатором операции в Москве назначался Судоплатов. В качестве оперативного руководителя в Мексике — Наум Эйтингон (псевдоним «Том»).
Вскоре после этой беседы Судоплатов и Эйтингон подготовили план операции под кодовым названием «Утка». План был схематичен и оставлял простор для импровизаций. Предусматривались такие методы, как использование взрывного устройства в доме или автомашине «Старика», отравление пищи или воды, применение удавки, кинжала, огнестрельного оружия, просто тяжелого предмета для нанесения смертельного удара. Не исключалось нападение на дом Троцкого вооруженной группы боевиков. Документ санкционировал привлечение к операции проверенных агентов-испанцев — Каридад Меркадер (псевдоним «Мать») и ее сына Рамона («Раймонд»). Вспомогательный центр в Париже должен был возглавить Лев Василевский (Тарасов), в Нью-Йорке — Павел Пастельняк (псевдоним «Лука»). Прежняя агентура в Мексике подлежала возвращению в Москву. Ей не доверяли. И это не предвещало «Фелипе» и «Марио» ничего хорошего.
* * *
Возражений по плану операции у Берии не возникло, и он поспешил доложить его Сталину. На прошлом докладе Хозяин буркнул: «Не успел занять место начальника НКВД и уже волокитишь». Снова услышать упрек в неразворотливости Берия не хотел.
Сталин выслушал наркома, ознакомился с документом и проронил:
«На бумаге все выглядит превосходно. Будем надеяться, что с исполнением не будет проволочек. Много я видел подобных планов, но троцкистское подполье до сих пор не обезглавлено. Пособники в твоем наркомате выводили Троцкого из-под удара. Надеюсь, Лаврентий, что ты с честью справишься с делом, на котором другие сломали зубы…»
Сталин вернул план операции «Утка» Берии, не поставив на нем своей визы…
Переброска Наума Эйтингона в Мексику с самого начала натолкнулась на серьезное препятствие: у него не было надежных документов для столь далекого путешествия. До Парижа он добрался с советским дипломатическим паспортом, но потом довольно долгое время отсиживался в посольстве в ожидании «железной книжки». Резиденту Василевскому пришлось изрядно попотеть, чтобы через своих агентов раздобыть для Наума подходящий паспорт, по которому можно было бы безбоязненно отправляться в дорогу.
* * *
Операция «Утка» стала, пожалуй, самой масштабной за всю историю существования НКВД: десятки людей работали над ее реализацией на «дальних подступах» — в Западной Европе (прежде всего во Франции), в Канаде, и на «ближних» — в Соединенных Штатах и в Мексике. Агентурой чекистов «освещались» практически все центры зарубежной деятельности Четвертого интернационала, контролировались как основные, так и второстепенные контакты Троцкого. Захваченные (или тайно перекопированные) в различных местах архивы троцкистов облегчали работу НКВД по планированию многоходовых операций по «Старику». Особенно продуктивным был агент «Тюльпан» — Марк Зборовский, украинский еврей, член компартии Польши, вошедший в Париже в начале 30-х годов в ближайшее окружение Троцкого. Зборовский стал функционером «Международного секретариата» троцкистов, что позволяло НКВД «с опережением» узнавать о планах Троцкого. Фотокопии личных писем изгнанника нередко оказывались в Москве раньше, чем поступали к адресатам.
Все более или менее заметные троцкисты находились «под колпаком». Даже за Фридой Кало велось наблюдение. Основания для этого были. В списке троцкистов, добытом НКВД в Международном секретариате в Париже, Фрида значилась под № 69. В Москве считали, что она является связником «койоаканского изгнанника» с центрами троцкизма в США и Европе. Один из агентов ИНО в конце января 1939 года завязал с нею знакомство на борту судна «Париж», шедшего из Нью-Йорка в Лондон. Фрида привлекала всеобщее внимание необычностью своего внешнего вида: смуглый, почти бронзовый цвет лица, экзотические серьги, браслеты и кольца. Все семь дней плавания она бессменно носила свой странный цыганско-испанский наряд.
Инженеры — члены советской делегации, посетившей США, — развлекали публику, пели бодрые песни на слова Лебедева-Кумача. Безымянный агент НКВД и мексиканская художница познакомились после такого концерта. Фрида была не прочь пофлиртовать с симпатичным попутчиком. После обильного ужина инженер заказал бутылку пива на двоих. Именно прозаическое пиво, а не шампанское, на которое, вероятно, у инженера уже не хватало денег. Вначале говорили на нейтральные темы: о мексиканских, испанских, русских песнях. Фрида вполголоса напела своему партнеру «Бандеру Роху». Потом неожиданно сказала:
«Ты должен опасаться меня. Мой муж, Диего Ривера, вместе с Троцким ненавидят сталинский коммунизм и потому “делают” Четвертый интернационал. Ривера не ошибается в своих оценках: он ездил в Советский Союз, жил там два года, видел многое…»
Они весь вечер увлеченно танцевали. Фриду радовало, что, несмотря на свои недуги, она может привлекать мужчин. Ее партнер был озабочен другим. Он пробегал пытливыми пальцами по талии этой черноокой женщины с бровями-чайками и, ощущая крепость лечебного корсета (агент и не подозревал о ее мучительной болезни), лихорадочно думал: «Вот где запрятан пакет с документами для парижского центра». Он так и напишет в отчете: «Под легкой тканью пояса прощупывались какие-то пакеты…»
Но большего агент выведать не сумел, потому что мексиканка ничего существенного о «секретных делах» Троцкого не знала. Делегация советских инженеров задержалась в Лондоне, а Фрида отправилась дальше — в Париж.
* * *
«Беспаспортный» Эйтингон, находясь в Париже, прорабатывал тем не менее различные варианты ввода в операцию «Утка» проверенного агента Рамона Меркадера — «Жака Мор-нара». «Мостиком» для вхождения в окружение Троцкого могла стать американка Сильвия Агелоф, 28 лет, активная троц-кистка, участница Учредительного конгресса Четвертого интернационала. Это ее сестра Рут работала секретарем у «Старика», что создавало благоприятные условия для постепенного «перемещения» Меркадера в Мексику (естественно, в нежной компании дурнушки Сильвии). Девушка все больше подпадала под влияние чарующе-любовных речей «Морнара», «богатого бельгийца-коммерсанта», сорившего деньгами, делавшего безумно дорогие подарки. Эйтингон понимал, что оперативная комбинация с использованием Сильвии должна была развиваться естественно, без форс-мажорных обстоятельств, чтобы не насторожить «возлюбленную» Меркадера.
И вот в Париже появилась Фрида Кало, через которую, казалось, можно было гораздо быстрее приблизиться к Троцкому. Мексиканка могла стать «легкой добычей» для «Раймонда» из-за ее склонности, как отмечалось в сводках НКВД, к кокетству и «слабости в отношении к мужскому полу». Эйтингон решил, что выставка мексиканского искусства — наилучшее место для знакомства «Жака Морнара» с Фридой: самое главное — как можно больше комплиментов и восторгов. Люди искусства нуждаются в похвалах и поклонении. В первом же разговоре с Фридой агент должен был поведать ей об увлечении троцкизмом, желании поселиться в Койоакане, как можно ближе к Троцкому.
План «лобовой атаки» на Фриду с треском провалился. Информация НКВД о ее неудержимой тяге к мужчинам была слишком преувеличена. В мимолетных романах Фриды всегда было больше кокетства, чем глубокого влечения. К тому же к этому времени Диего Ривера успел рассориться с Троцким. Причиной разрыва стало гипертрофированное тщеславие «койоаканского изгнанника», навязывание им своей воли всем, кто попадал в сферу его притяжения. Вначале Ривера воспринимал свои отношения с Троцким как своего рода игру в партию и партийную дисциплину. Затем все это ему надоело. Художник создал несколько искусственных конфликтных ситуаций, вынес проблемы Четвертого интернационала «на суд публики» и — в итоге — громогласно порвал с троцкизмом.
В политических вопросах Фрида во всем следовала за мужем, поэтому она приняла такое же решение. Троцкий, которого Фрида за глаза называла не иначе как «надоедливым стариком», стал ее раздражать еще раньше. Да, она поначалу охотно флиртовала с ним, довела старика до любовной горячки, которую он выплеснул на страницы компрометирующих его писем. Дело дошло до того, что в ближайшем окружении Троцкого стали опасаться любовного скандала, который нанес бы огромный вред Четвертому интернационалу. В Мексике все знали, что Ривера был ревнив и в порыве гнева мог изрешетить любого потенциального соперника из револьвера, который постоянно носил с собой.
Фрида быстро прекратила свои эксперименты над стойкостью Троцкого. И теперь мечтала об одном, чтобы тот скорее подыскал свое собственное жилье и освободил ее любимый «Синий дом», по которому она все больше тосковала. Поэтому настойчивые просьбы «Морнара» и его пылкие взоры вызвали у Фриды ничем не скрываемое раздражение. Агент избрал неподходящее время для любовных заигрываний: Фрида устала от проблем, связанных с проведением выставки, с трудом выносила болтовню французских интеллектуалов, страдала от привычных и новоприобретенных в Париже болезней, из-за которых ей пришлось почти месяц провести в больнице. Поэтому на все просьбы «Морнара» она ответила решительным «нет» и отказалась принять роскошный букет роз, которым тот хотел поразить ее воображение. Агент покинул выставку ни с чем, и разочарование его было столь велико, что он швырнул цветы в первую попавшуюся на пути мусорницу.
* * *
5 мая 1939 года после окончательного разрыва с Диего Риверой Троцкий и его «команда» переехали на улицу Вены. Левая печать со злорадством комментировала очередную «драчку» в стане троцкистов и подбросила версию о том, что Ривера «выгнал» Троцкого из «Синего дома» из-за его скупости: он, дескать, постоянно волынил с арендной платой. Эти нечестные приемы врагов выводили Троцкого из себя: он был приглашен в качестве гостя, о «квартплате» и речи не было. Распространялись слухи о том, что Фрида Кало, «устав» от постоянных измен мужа, отомстила ему той же монетой, «влюбив» в себя Троцкого, который буквально потерял голову от мексиканской красавицы. «Организаторы» этих слухов со всей очевидностью добивались того, чтобы Ривера воспользовался своим револьвером и «поставил окончательную точку» в вопросе пребывания Троцкого в Мексике.
* * *
В апреле 1939 года резидент в США Исхак Ахмеров (псевдоним «Бил»), работавший под прикрытием «Амторга», восстановил связь с «Фелипе»- Из его письма Ахмеров узнал, что мексиканская группа ни на минуту не прекращала слежку за Троцким, несмотря на затянувшееся молчание Центра и отсутствие финансирования. Сообщил «Фелипе» и о предстоящем переезде Троцкого на улицу Вены. Чтобы обеспечить непрерывность наблюдения, пришлось срочно подыскивать дом для устройства нового «НП».
В начале июня «Бил» вызвал «Фелипе» и «Марио» в Нью-Йорк «для промежуточного отчета». Для перехода в США было решено воспользоваться нелегальным каналом, чтобы лишний раз не «светиться» в консульстве США в Мехико, не оставлять там своих фотографий и отпечатков пальцев.
«Переправа» на границе была организована американскими коммунистами из города Сан-Антонио (штат Техас). Как правило, она использовалась для переброски агентов Коминтерна, но не менее надежно служила советской разведке и… контрабандистам, которые своей «незаконной предпринимательской деятельностью» фактически прикрывали и коминтерновцев, и разведчиков. С мексиканской стороны исходным пунктом переправочного маршрута был город Монтеррей, расположенный в 300 километрах от границы. Следующей «станцией» был городок Нуэво-Ларедо. По соседству с ним протекала Рио-Гранде, пограничная река, на противоположном берегу которой находился североамериканский город Ларедо. Благополучно перебраться в него темной ночью на утлой лодке не означало, что дело сделано. Конечной «станцией» маршрута был город Сан-Антонио, до которого было не менее 400 километров.
Иосиф и Эмилио решили переправляться поодиночке, с разрывом в два дня. «Фелипе» «стартовал» из Монтеррея первым и вышел на встречу с резидентом в Нью-Йорке в назначенное время. У «Марио», как вскоре выяснилось, произошла осечка: он был арестован и препровожден в тюрьму Сан-Антонио. В то время мексиканско-американская граница была настолько «проницаемой», что, по выражению Григулевича, напоминала голландский сыр. Видимо, «Марио» вел себя не очень осторожно.
«Фелипе» предложил резиденту возложить миссию по освобождению «Марио» на Леопольдо Ареналя. После некоторых колебаний Ахмеров дал на это согласие, но для страховки «с американской стороны» подключил к операции по вызволению невезучего «Марио» опытного нелегала «Звука».
«Поло» срочно выехал в Нуэво-Ларедо и там — через директора иммиграционного бюро, поддерживавшего тесные отношения с компартией Мексики, — сумел после затяжных бюрократических процедур вызволить «Марио» из тюрьмы. В августе он вернулся в Мехико и был тепло принят гостеприимным семейством Ареналей. Рискованная поездка в США для «Марио» окончилась, как в добротном голливудском фильме, свадьбой: он женился на сестре Леопольдо — Берте.
* * *
Информация нью-йоркского резидента об успешной работе «Фелипе» в Мехико Берию не удовлетворила: «На этого человека я хочу посмотреть сам. Он слишком долго работал с Орловым, Шпигельгласом и Гутцайтом, а дурной пример заразителен. Не исключено, что для успеха дела “Фелипе” надо убрать из Мексики».
Григулевич отправился в Россию в конце 1939 года. В Европе шла война. Атлантика превратилась в зону боевых действий. На океанских просторах хозяйничали гитлеровские субмарины. Поэтому Ахмеров рекомендовал «Фелипе» использовать для поездки в Москву более безопасный «тихоокеанский вариант». Билеты на пароходы до Владивостока были на вес золота: многие из тех, кого мировая война застала в Западном полушарии, предпочли именно этот путь для возвращения на Старый континент. Поэтому Григулевичу пришлось воспользоваться нелегальным вариантом «выезда» из Соединенных Штатов. В Сан-Франциско все чаще заходили торговые суда под советским флагом, и это облегчало задачу…
Путешествие по «Транссибу» было увлекательным. Иосифу вспомнилась картинка с книжной обложки: лихая тройка, запряженная в сани, мчится по метельному тракту. Мать подарила ему книгу в день рождения. Называлась она «Михаил Строгофф». Как он зачитывался невероятными приключениями жюль-верновского героя в Сибири! И вот они, сибирские просторы, рядом, за стеклом скорого поезда! Иосиф не отходил от окна, поражаясь огромности, неохватности, богатырскому размаху Страны Советов.
Неутомимый экспресс наконец прибыл на московский перрон. Времени на передышку Григулевичу не дали. На следующий же день, с утра, первая беседа: с Судоплатовым. Множество вопросов. Деловая обстановка. Корректность. Все более теплый взгляд собеседника. Сизый папиросный дымок над рабочим столом, заваленным документами. Григулевича заслушивали несколько раз: Судоплатов, снова Судоплатов, еще раз Судоплатов, затем начальник разведки Фитин. Было очевидно, что оперативные наработки «Фелипе» оказались более чем кстати. Чем-то надо было отчитываться перед Сталиным. А «Фелипе» «привез» практически подготовленную операцию по штурму «крепости» Троцкого.
В ходе докладов в Москве Григулевич дал исчерпывающую характеристику командиру боевой группы Давиду Альфаро Сикейросу: это человек действия — решительный, бесстрашный, безжалостный к врагам. Самое главное: стоит на четких политических позициях и считает, что Троцкий — главный виновник поражения республиканской Испании. Сикейрос не раз призывал на митингах и в своих статьях «выбросить этого агента Гитлера и Франко из Мексики». Григулевич заверил руководство НКВД, что художник доведет дело до конца, какими бы последствиями это ему ни грозило. Сикейрос не раз сидел в тюрьмах, и подобная перспектива его не пугала. Он достойно показал себя в Испании. Свой чин полковника Сикейрос заслужил на передовой, командуя различными бригадами, а затем 29-й дивизией. Сикейросу довелось служить в республиканской военной разведке, в которую его направили в декабре 1938 года. Первое задание, полученное им, было крайне опасным: поездка по фашистской Италии и сбор информации о центрах по формированию частей экспедиционного корпуса для отправки в Испанию. Сикейрос с риском для жизни совершил эту поездку и должным образом выполнил поставленную задачу.
В этот приезд в Москву Григулевич встречался с Берией на его загородной даче. Нарком признал «удовлетворительной» работу «Фелипе» в Мехико. Скупой на похвалы Берия сказал Судоплатову: «Этот ваш агент — самостоятельный парень. По всему видно, что троцкистов не боится, а они — не вегетарианцы, умеют обращаться с оружием. Это мы знаем по нашим московским процессам. Сколько заговоров они готовили, чтобы физически уничтожить руководителей нашей партии и правительства!»
Казалось, что Берия искренне верил в то, что говорил.
Он приказал «вернуть» Григулевича в Мексику для завершения операции.
* * *
Из Сан-Франциско до Сан-Антонио Григулевич добирался по железной дороге, вначале вдоль тихоокеанского побережья, затем — через Бербанк — Мохаве — Амарильо — Форт-Уэрт — до Хьюстона. Остаток пути до Сан-Антонио он преодолел автобусом. Конечно, этот «альтернативный» маршрут был менее удобен, чем железнодорожная линия, шедшая вдоль границы с Мексикой. Но зато — безопаснее, все-таки — глубинка! В Сан-Антонио Иосиф связался с невозмутимым Уго, натурализовавшимся в США мексиканцем, который по линии «земляков» обслуживал «переправу». Ночевать пришлось у него, в доме с плоской цинковой крышей, расположенном на городской окраине.
Ранним утром следующего дня Григулевич выехал из Сан-Антонио в направлении города Ларедо на автомашине, которая, как он потом утверждал в своих «невыдуманных застольных рассказах», относилась к числу первых образцов, выпущенных Генри Фордом. Тем не менее «антикварный экземпляр» благополучно преодолел большую часть дистанции. На подъездах к Ларедо Иосифу пришлось покинуть «форд», чтобы избежать проверки документов на пункте полицейского контроля. Несколько километров Григулевич шагал по пыльной тропе вдоль телеграфных столбов, стараясь уберечь свои брюки от колючих кактусов. Сопровождал его мрачноватого вида контрабандист, который, по словам Уго, на заре своей бурной биографии сражался в отряде Панчо Вильи и даже совершил партизанский рейд на территорию Соединенных Штатов.
Солнце безжалостно палило, и к пункту назначения — мосту по дороге на Ларедо Иосиф пришел насквозь мокрый от пота. Не менее получаса ему и контрабандисту пришлось прятаться в тени бетонных опор. Потом вновь появился Уго и без осложнений довез их до города. Бывший боец отряда Панчо Вильи забежал к себе домой, откуда вышел через несколько минут и невозмутимо сообщил, что места «все заняты», и посоветовал своим спутникам сходить в кино, чтобы скоротать время до ночи. Фильм под неброским названием «Затемнение» Иосиф посмотрел четыре раза подряд. Вернее два, потому что остальные сеансы он проспал. Сюжет этого шпионского фильма Григулевич запомнил на всю жизнь. Главный герой — капитан датского судна разыскивает двух исчезнувших пассажиров. Действие происходит в затемненном Лондоне, который подвергается авиационным налетам «Люфтваффе». Герой знакомится с очаровательной девушкой, которая в конце фильма оказывается агентом британской контрразведки. Обязательный любовный хэппи-энд сопровождается другим — на злобу дня: влюбленным удается обнаружить шпионскую квартиру нацистов в британской столице…
Иосиф и «Панчо Вилья» пересекли Рио-Гранде на неустойчивом плоту, который направляли нужным курсом друзья «Панчо Вильи», шедшие по грудь в воде. Григулевич не сомневался, что при малейшей угрозе контрабандисты исчезнут и ему придется спасать свою жизнь в одиночку и в кромешной тьме. Но все обошлось, до мексиканского берега группа добралась без осложнений. Однако до городка Нуэво-Ларедо, тусклые огни которого виднелись на расстоянии трех-четырех километров, добраться без приключений не удалось. Живописную группу путников задержал конный патруль полиции. Дородный начальник дозора, на кителе которого едва сходились-скрещивались ремни, потребовал у Григулевича документы. Другие участники «экспедиции» его не интересовали.
«До меня сразу не дошло, — признавался потом Иосиф, — что все было подстроено и разыграно, как по нотам, полицейским командиром и его друзьями-контрабандистами. И я начал лепить свою легенду: я, мол, испанский эмигрант, живу в Мехико-Сити и прибыл в Нуэво-Ларедо по торговым делам. На берегу реки оказался потому, что решил посмотреть на кайманов.
Полицейский чин блеснул хитрыми глазками и насмешливо заявил:
“Много вас таких бродит по этим местам. Голову даю на отсечение, что вы, сеньор любитель кайманов, дезертир армии США или, что вероятнее всего, являетесь итальянским шпионом”.
Почему он признал во мне итальянского шпиона, не знаю до сих пор, но выходить из критической ситуации надо было как можно скорее. Подозрения в шпионаже в годы войны благополучно не заканчиваются. Я предложил начальнику отойти в сторону, чтобы обсудить возникшую проблему без свидетелей. Он охотно согласился. Для начала я предложил ему 30 песо отступного. Он отказался. Назвал другую сумму — 40. Заколебался, но не сдался. И только цифра в 50 песо показалась ему приемлемой. Я достал деньги и вручил их полицейскому хефе, стараясь сделать это незаметно. Но он ничего не скрывал ни от подчиненных, ни от контрабандистов. Просмотрел бумажки в свете своего фонаря, не фальшивые ли, потом пожал мне руку и участливо посоветовал: “Постарайтесь, сеньор, не попадаться другим патрулям. Они могут быть куда более строгими, чем я…”
“Строгими, вряд ли, — подумал я тогда. — А вот более жадными, вполне вероятно…”»
Переночевав в Нуэво-Ларедо на квартире знакомых Уго, Григулевич отправился на такси в Монтеррей и оттуда — рейсовым автобусом в Мехико.
Журналисты-международники, рассказывая об отношениях США со странами Латинской Америки, часто применяют словесную формулу — «к югу от Рио-Гранде». Все земли, находящиеся к югу от этой реки, вплоть до мыса Горна, являются Латинской Америкой. Сам Иосиф Григулевич сотни раз использовал это устойчивое выражение в своих статьях, книгах и лекциях. Его читатели и слушатели вряд ли могли представить себе, что для маститого ученого слова «Рио-Гранде» были не только абстрактным географическим и политическим понятием, но вполне конкретной рекой, ставшей частью его биографии. Он был единственным советским латиноамериканистом, который преодолел Рио-Гранде не по мосту и с визой в паспорте, как все нормальные люди, а почти вплавь и в компании контрабандистов.
* * *
В феврале 1940 года Григулевич вновь взял бразды управления группой Сикейроса в свои руки. Иосиф не без удовлетворения обнаружил, что Леопольдо не терял времени зря и продолжал ведение слежки за «крепостью». Именно так называла мексиканская пресса новое пристанище Троцкого в Мехико.
Подготовка атаки на «крепость» вошла в заключительную стадию, хотя не прекращался поиск других, менее «хлопотных» вариантов реализации плана «Утка». Так, внимание «Поло» привлекли загородные автомобильные поездки Троцкого за редкими экземплярами кактусов. Троцкий выкапывал эти экзотические растения и высаживал на своей «крепостной клумбе». Страсть Троцкого к кактусам обсуждалась в переписке с нью-йоркской резидентурой. Идея, выдвинутая «Поло», была такой: вручить «Старику» несколько горшков с редкими экземплярами кактусовых. В землю запрятать бомбы, которые при пересадке растений должны взорваться.
Это предложение в Нью-Йорке забраковали. Полной уверенности в том, что кактусы попадут к «адресату», не было. В НКВД к использованию бомб для ликвидации политических противников стали относиться с прохладцей после того, как закамуфлированная в книгу «игрушка», предназначавшаяся для Ивана Солоневича, монархиста и антисоветского элемента, разорвала на куски его жену и личного секретаря, а не «объекта». Произошло это в Софии, и межгосударственного скандала не возникло только потому, что Солоневич был на ножах с местным отделом Российского общевоинского союза: бывшие офицеры подозревали братьев Солоневичей в «работе» на НКВД. Болгарская полиция не исключала, что покушение было организовано членами РОВС.
В «крепости» замечали подозрительную активность за пределами ее высоких стен: автомашины с одними и теми же номерами, назойливые фотографы, землекопы, которые больше «перекуривали», чем занимались своей работой. Потом все это прекратилось. Кто-то из американских телохранителей высказал мнение, что «чекисты ушли, потому что не обнаружили слабых мест в обороне». Но он ошибся. Просто помощники «Фелипе» приобрели опыт. Наблюдение за «крепостью» не прерывалось ни на минуту. Велось оно из двух закрытых позиций. Все передвижения обитателей «крепости» фиксировались в специальном «вахтенном журнале». Связь между различными «подразделениями» аппарата обеспечивалась курьерами.
Кадры для своего аппарата Григулевич набирал из местной комсомольской организации и из испанских эмигрантов. Известно, что Троцкий опасался больше всего именно испанцев. Когда в январе 1939 года в газете «Универсаль» появилось сообщение о прибытии в Мексику большой группы беженцев, Троцкий несколько раз в статьях и интервью предупреждал мексиканские власти о том, что среди прибывших есть «замаскированные агенты НКВД». После поражения в Испании и эвакуации из Франции в Мексике очутилось не менее 25 тысяч республиканцев. Среди них были люди, не утратившие боевитости, готовые взяться за любое рискованное предприятие. Иосиф искал среди них рекрутов в свою организацию. Его можно было видеть в местах, где чаще всего собирались республиканцы: в кафе «Парис», «Тупинамба», «Эль Бетис» и «Папагайо». В сизом табачном дыму Иосифу пришлось выслушать десятки бесконечных дискуссий о том, как поскорее «сбросить» Франко. В Республиканском центре испанцев «Фелипе» старался не «светиться», поскольку всегда существовала угроза наткнуться на «недобитых» членов ПОУМ и анархистов. В Испанском обществе культуры и отдыха, созданном коммунистами-беженцами, у Иосифа были самые прочные связи, народ там подобрался в основном надежный.
* * *
Григулевич досконально изучил членов Федерации защиты интересов испанской эмиграции в Мексике (ФОАРЕ). Она была создана в 1939 году и объединила представителей всех испанских эмигрантских организаций, поскольку представляла их перед мексиканским правительством в правовых и юридических вопросах. Как выяснил «Фелипе», без справки ФОАРЕ ни один испанец не мог легализоваться и натурализоваться в Мексике.
Возглавлял федерацию Хосе Монсисидор — человек левых убеждений, авторитетный журналист и к тому же председатель Общества друзей Советского Союза, «хилой», по оценке Иосифа, организации, в которой числилось не более трехсот членов. Конечно, были среди них искренне любящие Советский Союз люди, но водились и внедренные полицией «казачки». Монсисидор без лишних вопросов выдал справки ФОАРЕ «Хуану» и «Гарри», нелегальным сотрудникам, помощникам «Тома» по операции «Утка». Он же, узнав о том, что «Фелипе» разыскивает Витторио Сада («Хоту»), знакомого ему по барселонским событиям, посоветовал: «Не связывайся с этим парнем. Его видели с американцами из посольства. Говорят, что он оказывает им полицейские услуги. Организует слежку, дает характеристики на людей, — потерянный для нас человек…»
Некоторые исследователи считают, что пропагандистские функции по прикрытию операции «Утка» выполнял Висенте Ломбардо Толедано (не зная, разумеется, о конечных планах НКВД). Адвокат, доктор философии, пропагандист марксизма, он верил в то, что Мексика «обречена» на коммунизм, и потому делал все возможное, чтобы ускорить его пришествие. Обладал он и необходимым инструментом для этого — Конфедерацией трудящихся Латинской Америки. Враги иронизировали, называя Толедано «континентальным лидером коммунизма», и мексиканцу это нравилось. Значит, боятся, значит, чувствуют масштабность его личности! В созданном усилиями Толедано Рабочем университете Мексики «впрок» ковались кадры для грядущего континентального прорыва к коммунизму… Для Толедано троцкизм был воплощением предательства в политической жизни.
Тезис о сотрудничестве Троцкого с Гитлером и Муссолини у Толедано не вызывал сомнений. «Сталин — их общий враг, — говорил Толедано. — Сталин — крепкий орешек. Один на один с ним не справиться. Вот и сбились в волчью стаю. Для них этот союз необходим». Поэтому в выступлениях Толедано имена Троцкого, Гитлера и Муссолини часто назывались рядом. Это враги! Антитроцкистская пропаганда, возглавляемая компартией и Толедано, привела к тому, что в Мексике Троцкого стали обвинять даже во всех крупных авариях и катастрофах, которые происходили в стране. Именно на него как «главного саботажника» указала прокоммунистическая пресса после крупной железнодорожной катастрофы между городами Ироло и Ометуско, в которой погибло более 50 человек.
В 30—40-х годах недоброжелатели нередко обвиняли Толедано в тайных связях с Москвой, припоминая ему поездку в Советский Союз в 1935 году, встречи с руководством Коминтерна — Димитровым, Мануильским, Лозовским. Тем не менее в компартии Толедано не состоял, считая, что это скомпрометировало бы его профсоюзную деятельность в Латинской Америке. В переписке нью-йоркской, а затем мексиканской резидентур с Москвой он проходил под кодовым именем «Шкипер». Если верить расшифровкам «Веноны», Ломбардо Толедано поддерживал постоянные контакты с Коминтерном и эмиссарами НКВД.
* * *
Эйтингон встретился с Григулевичем на следующий день по прибытии в Мехико. Оперативные «наработки» «Фелипе» он одобрил и приказал ускорить подготовку операции, чтобы провести ее в мае, в разгар избирательной кампании в Мексике. Эйтингон сказал, что в Москве настаивают на скором проведении «акции», поскольку война с Гитлером неминуема, а без устранения Троцкого, как показывает испанское поражение, будет трудно добиться безоговорочной поддержки Советского Союза всеми силами международного коммунистического движения. «Обезглавливание» троцкизма скажется и на ослаблении потенциальной «пятой колонны» в СССР.
В отличие от многочисленного аппарата «Фелипе», в сеть Эйтингона входило не более десяти человек. Среди них не было «новобранцев». Все были проверены на практической работе в Испании и Франции в 30-х годах.
Если «взрослая» МКП во главе с Эрнаном Лаборде приняла «в штыки» идею физического уничтожения Троцкого, то мексиканская коммунистическая молодежь приветствовала ее: «Комдвижение надо очистить от предательства!» Аппарат слежения «Фелипе» в основном и состоял из комсомолок: студенток, учительниц, служащих государственных учреждений. Помимо мексиканок к операции было привлечено несколько кубинских девушек. Одну из них — Тересу Проэнсу — «Фелипе» по указанию Эйтингона направил в Мехико из Гаваны, куда ездил для создания «запасных квартир» для боевиков Сикейроса. Троцкий нуждался в канцелярских работниках, и возможность введения кубинки в его окружение имела шансы на успех. По мнению «Фелипе», девушки привлекали значительно меньше внимания телохранителей Троцкого, которые к появлению каждого нового лица в окружении подопечного относились с повышенной настороженностью.
Тереса Проэнса заинтересовала НКВД, когда работала в Испании корреспондентом мексиканских газет «Насьональ» и «Мачете». Именно тогда «Швед» и привлек ее к разведывательной работе. Эйтингон принял Проэнсу на связь во Франции: он использовал ее для изучения латиноамериканских дипломатов в Париже. Эйтингон высоко оценивал деловые качества девушки и ее политическую надежность: Проэнса была членом компартии, прошла курс обучения в Высшей рабочей школе им. К. Маркса в Мехико, некоторое время работала личным секретарем мексиканского президента Ласаро Карденаса. Тереса сотрудничала в 30-х годах с мексиканским филиалом МОПРа и поддерживала дружеские отношения с Фридой Кало. К великому сожалению «Тома»,- ко времени проведения операции художница порвала все отношения с Троцким. Для Проэнсы нужно было подыскивать другие варианты ввода в разработку «Старика».
Не меньшие сложности возникали с задействованием агента «Раймонда». Это была многоэтапная операция, которая, начавшись в Париже, была продолжена в Нью-Йорке и, наконец, переместилась в Мехико. «Раймонд» не раз говорил Сильвии Агелоф, что затевает серьезное коммерческое дело в мексиканской столице. «Мне будет очень не хватать тебя, — внушал он Сильвии. — Мы созданы друг для друга. Нам пора узаконить наши отношения». Поэтому, когда Сильвия получила телеграмму «Раймонда» с одним словом — «Приезжай», она без долгих раздумий отправилась в Мехико. Поселилась она вместе с Морнаром в гостинице «Монтехо». Когда в феврале 1940 года Агелоф была принята Троцким на работу в качестве секретаря, это было расценено Эйтингоном как подтверждение верности задуманного хода.
В «крепости» Морнара знали как «жениха Сильвии». Едва ли не ежедневно он привозил ее «на работу», а в конце рабочего дня пунктуально встречал у ворот. Об исполнительности и трудолюбии Сильвии Лев Давидович отзывался с непременной похвалой. Она была идеальным секретарем, потому что умела делать все: от стенографирования до подготовки аннотаций по материалам прессы. «Раймонд» продолжал разыгрывать роль аполитичного человека, оставаясь вне обычного круга общения Троцкого. «Бельгиец» был рядом с ним, мелькал где-то поблизости, но интереса к личности изгнанника не проявлял. При случае оказывал услуги телохранителям, гостям Троцкого, развлекал их на пикниках. Эйтингон не спешил с активизацией «Раймонда». Это был запасной вариант. Главная надежда возлагалась на стремительную и беспощадную атаку группы Сикейроса!
* * *
Однажды Леопольдо порекомендовал в «группу поддержки» комсомольскую активистку Лауру. Так Иосиф познакомился с Лаурой Араухо Агилар, девушкой двадцати трех лет, строгие глаза и белозубая улыбка которой раз и навсегда покорили его. Лаура работала учительницей в начальной школе. Она была родом из небогатой многодетной семьи. В семье не было мужчины. Отец умер в 30-е годы, и потому все держалось на матери и на родственниках, которые, пусть скудно, но помогали, когда деньгами, когда продуктами.
Лаура была максималисткой. В отличие от других членов семьи она интересовалась политикой и разбиралась в азах марксистской теории.
Сегодня сестры Лауры, которым перевалило за 70, в один голос вспоминают о том, что она была «лидером» в семье и «всеми командовала». Дело дошло до того, что Лаура запретила матери и сестрам ходить в церковь: «Священники вас обманывают!» Никто не сказал и слова наперекор. Подчинились.
Рутина жизни семейства Араухо вызывала у Лауры отторжение. Хотелось совершенно иной — самостоятельной судьбы. Возможность вырваться из «сонного оцепенения» представилась Лауре в облике невысокого симпатичного парня по имени Хосе. Веселый прищур его глаз не исчезал даже тогда, когда он говорил о делах серьезных. Их отношения быстро переросли рамки сугубо конспиративных. Взаимное притяжение было столь велико, что Иосиф нарушил — впервые! — золотое правило: не смешивать личную и нелегальную жизнь. Разве имели отношение к операции «Утка» те часы, которые провели они за столиком в кафе «Такуба»? Или на ярко расписанной лодке, скользящей по зеленой воде одного из каналов Сочимилко? Или в кинотеатре неподалеку от площади Санто-Доминго? А ведь совсем недавно «Фелипе», давая характеристику тому или иному члену «группы Сикейроса», отмечал как достоинство: «Женщинам увлечь себя не дает. Как бы далеко ни зашли отношения, во имя интересов дела готов без сожаления поставить на них точку».
Встреча с Лаурой была важнейшим событием в жизни Иосифа. В напряженные дни по подготовке операции он сумел понять, что Лаура — его судьба, его будущая верная спутница в беде и радости. Их удивительное соответствие друг другу отметил Эйтингон, сказавший однажды Иосифу:
«С вас только семейный портрет рисовать, вы как голубки на одной ветке. Повезло тебе, брат. Разведчику необходимо иметь прочный тыл. Мексиканки — верные жены. Она не подведет. Всегда прикроет, отстреливаясь до последнего патрона».
Иосиф рассмеялся:
«Надеюсь, до этого не дойдет. Патроны нам пригодятся в Койоакане. Но ты прав в главном. С Лаурой у нас серьезные отношения».
Иосиф и Лаура заключили гражданский брак весной 1940 года. В семье Араухо никто, даже мать, об этом не знали. Лаура умела принимать самостоятельные решения.
Эйтингон завидовал. У него была семья в Москве. И у него же был в самом разгаре затяжной роман с Каридад Меркадер, женщиной в критическом возрасте, с трудным характером, страстной, крайне нерасчетливой в любви и поступках. Их отношения начались в Мадриде, в годы гражданской войны. Импульсивность и пылкость Каридад нередко заставляли ее пренебрегать элементарной осторожностью, и это тревожило Эйтингона. Но порвать с Каридад «Том» не мог, потому что это вызвало бы непредсказуемую реакцию женщины, сын которой оставался «запасным вариантом» операции «Утка».
Вместе Иосиф и Лаура прожили почти пятьдесят лет, и каких! Им пришлось пережить продолжительное преследование ФБР, двухгодичную разлуку, облавы «Сексьон Эспесиаль» в Буэнос-Айресе, смерть от врожденного порока сердца шестимесячного сына в Рио-де-Жанейро, разведывательную эпопею в Италии в самый разгар «холодной войны», «жизнь с нуля» в 50—60-е годы в Москве, злобную травлю первых лет «перестройки». Они преодолели эти тяжкие испытания рядом…