Старик медленно потянулся на своём каменном ложе, лишь чуть устланном свежим сеном и протянув руки к крохотному отверстию зарешеченого оконца, истово начал благодарить святое Светило за очередной данный ему день, что он может потратить на исцеление душ и восстановление к истине и честности, заблудших в пороках пытливого разума, людей, которых он сегодня наверное может быть встретит.

Это, как уже долгие годы повторялось изо дня в день, будут лишь стражи при его камере, четыре, что бывало реже или же привычные двое — простоватых сельских парня, хоть и бывшие ветераны имперской армии, но какие то лопуховатые, без обычной, виденной Руфусом ранее многократно, у подобных людей, сметки и хитрости, что обыкновенно свойственна привыкшим часто рисковать своей жизнью, людям. В конце дня может зайти и сам начальник всего этого узилища, лишь для него одного, для именного рыцаря Солнца, для Руфуса — посланника и вестового Светила, того, кому суждено привнести в мир догматы не только лишь о «святости» всесильного Солнца, о чём уже давно лопочут бесстыжие и жадные жрецы, совершенно оторвавшиеся в пороках и своих заботах о храмах, от простых людей, которых они должны вести дорогой праведников — но и об обязательно при всех указанной «честности» Светила, и требованиях справедливости и равного закона для всех: как высокой знати, так и самых последних чёрных людей! Справедливого разделения всего имущества, что сейчас существует в империи и прочих землях, между теми кто в этом нуждается. Начальник тюрьмы обычно на эти слова весело смеётся и грозится, но скорее по доброму, как сын отцу, чьё умственное состояние вызывает опасение семьи…

Обойдя свою просторную камеру и сделав разминку которой научил его отец, выслужившийся из простецов ветеранов сержантов в имперские рыцари, ещё в раннем детстве и которую Руфус с тех пор ежедневно, не считая времени лечения от тяжёлых ранений, всегда выполнял по утрам — сиделец подтянулся на руках к окну и краем глаза осмотрел утренний, открывшийся ему, пейзаж: странные нелепые постройки, что все эти годы его заточения так и оставались в полуразрушенном состоянии, и два десятка чахлых деревьев внизу.

Потом старик мягко спустился на пол и став на колени, вновь истово начал благодарить Солнце за новый день и свет, что равномерно доставался всем: как достойным — так и негодяям, которых ещё было время наставить на светлый путь истинных в Вере праведников, святых и обязательно «честных». Честных со всеми и во всём!.

Сегодня Руфус заготовил новые доводы для своих сторожей, когда они привычно начнут насмехаться над ним при выдаче пищи и он сможет своими короткими но страстными речами убедить их покаяться и начать наконец вести жизнь достойную, а не в постоянном грехе тьмы и непонимания собственных заблуждений. Однажды ему уже удалось убедить свою стражу в подобном и старик этим очень гордился.

Тогда, он уже и не помнил сколько лет назад это произошло, но ему казалось что очень давно — после его проповедей и совместных молитв вместе с ними, стражники караулившие ересиарха попытались вывезти своего пленника прочь из замка, где его удерживали.

Но какая то ошибка помешала этому. Руфуса заперли на год в одиночную камеру и спускали еду на верёвке в каменный мешок где он тогда пребывал, а его бывших стражей, по рассказам новых — казнили через месяц после неудачного побега.

— Это всё мелочи… — прошептал старик самому себе и споро поднялся на ноги. — Мелочи! Люди отдали жизни, в начале пути просветления и Святое и честное Светило это обязательно оценит! Они умерли под топорами палачей, забывших о правде и справедливости, а значит — умерли достойно! Вопрос не когда умереть, а как… как… как?! — он обхватил голову обеими руками и начал что то истерично шептать, словно споря сам с собой.

Потом внезапно прекратил это занятие и с каменным выражением лица уселся на своё недавно покинутое ложе, ожидать когда ему принесут завтрак и появится возможность для ежедневной краткой беседы-проповеди, с его нынешними охранителями тюремщиками.

За два десятка лет, что Руфус провёл в заточении, после своего подлого пленения — он стал себя считать не просто посланником Солнца в империи, но его голосом и практически правой рукой, с помощью которой Светило и пытается спасти грешников данных земель, и вернуть их на путь истинный!

Он постоянно проповедовал любой своей охране и особенно начальнику его узилища, когда тот, раз в неделю или чаще, регулярно навещал пленника с пирогом из дичи и кубками вина, и угощал своего единственного подопечного, как рыцарь рыцаря — один выслуженный знатец, второго, подобного и равного ему по положению, имперца.

Руфуса до сих пор почитали за символ все рыцари империи, правда прежнего, до того как он стал проповедовать — как некую легенду, истинного славного рыцаря империи, что жил лишь борьбой и славой ратной, на благо державе и искренне скорбели о его неизвестной им нынешней участи: по словам высокой знати — сумасшедшего в какой лечебнице в столице, по мнению низовой — праведника которого истязают инквизиторы к тайной тюрьме при храме Карающего Жара.

В официальные слухи, что Руфус умер сразу же после пленения, что по приказу императора начали распространять агенты покойного монарха — никто особо не верил. Однако искать и тем более освобождать Руфуса, также особо никто не пытался.

Ересиарх «честных» пропал также внезапно как и появился, и это давало почву для всё новых легенд о нём, и самых чудовищных слухов.

Император спрятал Руфуса не только от его сторонников что могли попытаться освободить своего лидера, но и от ненависти противников, из числа инквизиторов и жрецов: суда быть не должно, ибо неизвестно чем он закончится. Казни, тем более показательной — тем паче, что бы не создать кумира для поклонения всем протестникам в огромной державе.

Император решил держать Руфуса в неизвестности, не подпуская к нему никого с обеих сторон противостояния и просто дождаться его смерти, а потом захоронить, в далёких пустынных землях империи.

При подобной политике главы страны Руфус не был ни мёрт ни жив и именно это позволяло надеяться императору на то, что ересь, если она возродится с иным лидером «честных», не будет уже столь сильна как при первом ересиархе, возвращения которого ожидали оставшиеся малочисленные сторонники Руфуса и подобное ожидание всячески культивировалось агентурой имперских служб, что бы временно успокоить максимально большое количество «честных» и со временем полностью их интегрировать в имперские рамки, которые ранее они так яро рвались крушить…

Сам пленник, в своём узилище где был единственным арестантом, постоянно всё объяснял и трактовал, чем приводил в искреннее восхищение начальника сего заведения: рассвет и закат, пение птиц, новый день или дождь — всему Руфус находил объяснение в знаках Светила грешникам и требовал начать «справедливое и честное правление», от власть придержащих правителей.

Зашли, гремя огромными ключами от дверей и клеток, дежурившие сегодня стражи, с тележкой — на которой, в горшке была наложена каша с мясом и свежий хлеб, кувшин с молоком и фрукты.

Ещё покойный император требовал что бы Руфуса кормили достойно и выделял на это приличные деньги, которые хотя и разворовывались, но умеренно, что позволяло выдавать регулярно арестанту приличные куски свежей баранины или целого, убитого на охоте, кролика, а также сыр и молоко с творогом, если Руфус об этом просил.

После того как стражи выставили на грубо сколоченный деревянный стол принесённые ими продукты и собрались привычно затыкать окриками поползновения старика, и их отправить, своими еретическими речами, на плаху к палачу — младший из них, Робер, внезапно расхохотался и подмигнув напарнику, прошептал: «Атакуем первыми — не дадим дедугану нам по ушам скакать!»

— К нам приехала делегация, из инспекции имперских крепостей и замков с арестантами! — буквально заорал он, глядя в лицо Руфусу, когда старик ещё только набирал воздуха для своей очередной утренней проповеди перед грешниками, погрязшим в ошибках своим сторожам. — Сейчас беседуют с начальником нашей тюрьмы, а после обеда и всего к этому причетающегося, может и сюда заглянут — поглядеть краем глаза на тайную общеимперскую знаменитость! На тебя, старый ты хрыч!

Сказав это, охранник расхохотался и ему, вовсю мощь своих лёгких, вторил его напарник. Потом они развернулись и быстро укатили пустую тележку и заперли за собой дверь.

Заключённый не успел, от неожиданности, в смене привычного положения дел, ни сказать им ничего, ни ответить на оскорбление.

Он лишь тупо смотрел на принесённые ему продукты. Потом истово сложил ладони лодочкой и после восхваления Светилу — принялся за принесённую ему еду.

В этоже самое время, в просторном светлом кабинете начальника тюрьмы, на самом верху трёхоконной башни что высилась над остальными строениями, происходил разговор присланных агентов Дезидерия, Шильда и Марка, с самим главой данного секретного заведения.

После первых скромных приветствий и представления бумаг, доказывающих полномочия обоих прибывших гонцов из столицы империи, Шильд поинтересовался здоровьем подопечного командора Граффа, так звали начальника данной тюрьмы и узнав, что как ни странно — но за все двадцать с лишком лет в заточении, Руфус так ни разу сильно ничем и не болел, видимо отличался огромным здоровьем ещё по рыцарской своей жизни, мысленно поздравил себя с этим.

Выпили по кубку крепкого красного вина и лишь после всего этого, видя что командор Графф немного недоумевает, что привело столь важных посланцев, с бумагами от наследников и нынешнего «престолодержателя», к нему, Шильд спокойным голосом продолжил: «Следует немедля подготовить к перевозке вашего подопечного! Как можно скорее и с минимальной оглаской…»

— Как?! — вскричал главный тюремщик. — Вы что! Это невозможно! Столько лет его здесь содержали дабы не выпустить в мир данную опаснейшую ересь, точнее её лидера, а теперь вы мне предлагаете… Что?!

Марк перегнулся через стол и со стуком положил перед Граффом кожаный конверт с указанным секретным письмом, написанным, правда, довольно распространёным «классическим» имперским шифром, для подобных небольших тюрем с «особыми» заключёнными, наличие которых под стражей всячески отрицали чиновники.

Коммандор Графф скоро смог перевести указания от имперского канцеляриста Аргуина, именно его решил подставить, в подобной рискованной авантюре, главный имерский министр Дезидерий и лишь глубоко вздохнул: после смерти императора всё шло наперекосяк и когда-нибудь данный бардак должен был добраться и до его, до этого почти что содержавшегося в идеальном порядке, заведения.

— Да… Я понял приказ господина Аргуина. Итак: что именно я должен предпринять?

Шильд с Марком тут же начали объяснять ситуацию: во первых — следовало подготовить повозку с ящиком, можно гробом, внутри. В ней будут перевозить усыплённого специальной настойкой Руфуса, дабы он не испугался перевозки и не стал оказывать сопротивления и тем более, не допусти сего святое Светило — не начал громким голосом привычно проповедовать свою ересь! Во вторых, для поддержания всего действия в полнейшей тайне — следовало ликвидировать весь персонал тюрьмы, что бы никто из них не смог специально или случайно, даже родственникам, сообщить о смене привычного распорядка у Руфуса или его пропаже из камеры, и не начались волнения по всей империи, от его оставшихся сторонников ересиарха.

Графф рассказывал ранее прибывшим «инспекторам», в разговоре за столом, что кроме стражей что приносили ересиарху пищу, его самого и ещё нескольких человек — остальные сотрудники даже не представляют кого именно охраняют и он не видел такой уж острой необходимости в массовой бойне этих людей. Однако присланные из столицы агенты были непреклонны — всех в расход!

— Сколько всего у вас тут служек? — поинтересовался «мелкий» Марк у командора Граффа.

— Ну… Четверо надзирателей, что дежурят попарно. Потом бабка кухарка, трое писцов и я — усиленную охрану, мы все последние годы вызываем из соседнего городка, когда в наши уединённые земли кто подозрительный пробирается. Но ведь здесь почти всё время пустынно и безлюдно… Особо мы уже и не боимся, налётов шайки «честных» что бы освободить своего ересиарха, они похоже и не знают где он находится и кажется стали сильно сомневаться: а жив ли наш подопечный. Здесь проходят патрули, конные, из провинциальных и имперских стражей, они обязаны заходить к нам и оставлять отчёты об увиденном для меня лично. У нас по провинциальному тихо и почти что безлюдно, так лучше всем…

— Ясное дело — имперская тайна! — подтвердил с серьёзным видом услышанное Шильд. — Вызывайте всех надзирателей, даже тех кто в отгуле. Бабку вашу, что при кухне работает и всю писчую братию, и думайте как их станем как можно скорее всех ликвидировать.

Графф немного помолчал, уткнувшись взглядом в огромное окно, потом пожал плечами и ответил: «Выпьем вместе вина, за что нибудь, в их вине — яд. Мы выйдем из кабинета и затворив двери моего кабинета — забаррикадируем их, а через полчаса или ещё раньше — уже никто ничего и никому…»

На подобном простейшем варианте и порешили, и коммандор Графф, вызвав к себе всех писцов — потребовал что бы один из них немедленно бежал в город, для срочного вызова пары выходных сегодня, надзирателей, в тюрьму, второй тащил сюда бабку крестьянку с кухни, а третий — шёл к нынешней дежурной паре, что была на службе при Руфусе и звал их в кабинет начальника.

Когда писцы вышли выполнять приказы своего командира, тот вытащил какие то микстуры в тёмно синих бутылях и достав бурдюки с густым вином, начал готовить «последнюю проставу» своим подчинённым.

Были наполнены кубки и самому Граффу, и его гостям из столицы, чтобы не вызывать подозрений у жертв, из числа обслуги, которых решено было принести на алтарь государственной тайны.

Первыми писцы привели бабку кухарку, старую женщину которой было хорошо за семьдесят: сильно морщинистую и обладавшую небольшим горбом, которая и готовила пищу для всех сотрудников данного узилища рыцаря Руфуса и ему самому.

Старуха запричитала и сперва наотрез отказалась пить вино, говоря что уже давно этого не делала и после вина у неё болит и кружится голова, к тому же внизу разогрета печь и её следует поддерживать в данном состоянии, что бы не пришлось по новой начинать всю работу.

Коммандор Графф подчёркнуто любезно усадил старуху на скамейку возле себя и повёл с ней тихую беседу. Женщина стала подхихикивать и вскоре согласилась, со стариковской неловкостью, всё же поучаствовать во всеобщем застолье что намечалось прямо здесь, в кабинете главы заведения.

Далее прибыли дежурившие сегодня надзиратели Руфуса: Робер и Гриммо. Робер привычно зубоскалил, а Гриммо лишь кивал на слова друга, ничего не говоря. Им объяснили что сейчас будет проведено некое общее собрание и празднование, а потом получены новые указания.

— А-а-а… Что, нашего престарелого дурака увезут наконец на казнь? — не сильно и удивился Робер. — Уже давно пора! Но мне казалось, что раз два десятка лет его не трогали — могли бы и сейчас оставить в покое… Пускай уже сдесь издохнет.

— С чего ты взял? — искренне изумился коммандор Графф подобному вопросу своего подчинённого. — Отчего тебе подобное вообще взбрело в голову?!

— А на кой нас вином поить то, во время смены? — только если старикана тащить куда в иное место и причём такое, из которого он гарантированно не убежит: либо в столичную какую тюрьму, что вряд ли, ибо в столице много его прежних почитателей — либо на плаху, с которой проще отправить в безвестность, всем надоевшего еретика и предателя Руфуса! Странно поить вином охрану единственного заключённого тюрьмы, о котором нам офицеры говорили столько всего разного — если этого старикана уже не приговорили к смерти и его охранение, по большому счёту, смело можно переложить на конвоиров, вместо стражи замка.

Шильд с Марком понимающе переглянулись и пока Графф убеждал своих подопечных что они всё неверно истолковали и намечающееся застолье — лишь привычный обряд сплочения рядов, их маленького, дружного отряда тюремщиков — агенты министра Дезидерия обсуждали промеж собой дальнейшие свои шаги и путь, по которому они вскоре начнут перевозить «груз», далее: Руфуса следовало обездвижить настойкой, что бы он не оказал сопротивления, в панике от смены привычной за два десятилетия обстановки и не попытался сбежать, поранившись при этом. В дальнейшем его необходимо было довезти до указанного им ранее министром Дезидерием места, которое они ещё вчера навестили, как случайные путники и передать Руфуса тамошнему владельцу усадьбы, старому другу ересиарха, который однако сумел оправдаться перед трибуналом инквизиции и имперскими сыскарями — и сохранил родовое поместье и титул при нём.

Определённые выводы сделал, из короткого спора с Робером, для себя и коммандор Графф. Решив, что могут всё же возникнуть трудности с кем из не до конца отравленных подопечных, он, с помощью освободившегося писца, тайно вызвал в ближайшем городке отряд своих, лично им подготовленных, бойцов телохранителей — которые уже добрые пяток лет лишь иногда наезжали с визитами в тюрьму, когда были опасения, в связи с участившимися недовольствами бедноты в городе или рассказами разведчиков о новых людях, которые путешествуют большими кампаниями поблизости от тюрьмы Руфуса и которые могли оказаться еретиками из банды Руфуса что двигались что бы спасти своего лидера. Графф сейчас решил усилиться своими, лично ему преданными гловорезами, которые помогут, в случае какой неприятности — перерезать глотки тем из стражников и обслуги кого не удастся отравить и заодно защитят его от новоприбывших странных посланцев из столицы, которые начинали вызывать у главного тюремщика всё большее беспокойство и подолзрение.

Наконец прибыли в узилище и отдыхающие сегодня надзиратели за Руфусом, и всех, наскоро успокоивший собственных подчиннных Графф — усадил за заранее подготовленные места за своим длинным столом: агенты империи и сам начальник тюрьмы уселись ближе к двери, дабы быстро покинуть кабинет и запереть его, если жертвы гостайны поймут что их попросту убивают и попытаются скрыться — остальных усадили вдоль стен в глубине кабинета и ближе к зарешеченным толстой витой металлической решёткой окнам, выходившими во двор.

Коммандор Графф указал всем на заранее разлитое по кубкам вино и после короткой речи о верносте службе и имперским традициям — предложил залпом осушить налитое и тут же добавить ещё.

Старуха кухарка не смогла исполнить предложение начальника и после пяти глотков перестала пить хмельной напиток, зато бравые надзиратели и щуплые писцы с удовольствием опрокинули в себя содержимое обширных кубков и вскоре начали немного глуповато улыбаться и перемигиваться, пока коммандор Графф наливал им новую порцию вина в пустую тару и многословно благодарил за службу, просив при этом не держать на него зла.

Вновь все дружно выпили и когда внезапно пожилая женщина, первой начала утверждать что у неё какие то боли в брюхе, и она хочет немедленно выйти прочь из за стола на свежий воздух — коммандор Графф указал Шильду и Марку шёпотом что пора уходить и вся троица шустро выскочила за дверь кабинета в обширный коридор, после чего заблокировала мощные, дубовые, окованные медью двери, ранее принесёнными писцами скамьями и табуретами, благо запорные крючки и обода для засовов имелись и с этой стороны двери, также.

Какое то краткое время стояла почти что абсолютная тишина, во время которой троица убийц прислушивалась к звукам из за запертых и забаррикадированных ими дверей — потом раздались мерные удары и крики, переходящие в истошные визги и моления о пощаде.

Через какое то время стало очевидно что люди, выпившие на данном возлиянии отраву предложенную им собственным командиром, пытаются табуретами или даже самим огромным столом — таранить крепкую дубовую дверь окованную медью. Однако вскоре всё затихло и внутри помещения более не было слышно ни одного постороннего звука.

— Сколько ещё ждать? — спросил здоровяк пузан Шильд, которого вся данная ситуация заставила почему то нервничать, хотя ранее ему казалось что он привычен к подобным сценам и никогда не боялся смерти, особенно чужой.

— Дадим им ещё несколько минут для окончательного упокоения, — отвечал агенту Дезидерия, под личиной имперского гонца, коммандор Графф, — потом войдём вооружившись кинжалами. На всякий случай…

Семь минут длились нескончаемо долго. Наконец Графф, вычурно выругавшись, сказал: «Проклятие! Ожидание хуже всего! Заходим и если что, тогда просто добьём несчастных! Они достойно служили под моим руководством и я не хочу что бы они мучались…» — он начал быстро раскидывать недавно созданный троицей завал, ему никто в этом не помогал.

Шильд нервно кусал себе губы, пока Марк весело потирал руки и толкал друга в объёмное брюхо, словно ожидая какую развесёлую потеху увидеть прямо сейчас.

Когда дверь рывком отворилась под усилиями коммандора Граффа, то двум агентам министра Дезидерия и начальнику тюрьмы предстало следующее зрелище: четыре надзирателя, самые крупные из жертв — лежали на полу, прямо у двери, в лужах собственной блевотины и сжимали в руках по табурету. Писцы почему то все трое уткнулись в стол лбами и так и замерли, найдя свою смерть тихо и без особого сопротивления злой судьбе. Лишь старуха кухарка тихо подскуливала в углу и трепыхалась, вся в своих рвотных выделениях. Видимо она выпила слишком мало отравленного вина что бы быстро скончаться.

Подняв немощную старческую голову на тонющей куриной шее, она протянула руку и прокричала, точнее попыталась, а на самом деле громко зашипела, почти шёпотом, видимо от наступившего бессилия от постоянных рвотных спазмов: «Проклинаю вас, предатель! Изменщик! Мы вместе столько лет, а вы, господин коммандор, как после…» — договорить начальник тюрьмы ей не дал: он в мгновение подскочил к своей многолетней кухарке в одном длинном прыжке и с силой воткнул длинный стилет ей в грудь, потом резко выдернул его и ещё дважды вонзил в маленькое, щуплое тело старушки ещё дважды стальное жало.

Женщина пару раз пронзительно ойкнула и немного потрепыхавшись, возможно это лишь показалось Шильду, замерла на полу кабинета.

— Всё. Отмучалась… — успокоившись констатировал Графф, вытирая стилет о старушечьи одежды и брезгливо обходя лужи с блевотиной. — Что делаем далее, господа имперские агенты?

— Ммм… Что? — спросил немного выбитый последними событиями Шильд, но быстро взял себя в руки. — Верно! Усыпляем Руфуса настойкой и ложим в ящик для перевозки, что бы он нам не сопротивлялся и не привлекал внимание при транспортировке. Потом направляемся в замок, где он должен будет находиться ближайшее время, до прихода усиленных конвоев, а потом…

— Что с моими людьми прикажете делать? — глухо спросил Графф, глядя куда поверх головы высокого Шильда.

— А что? — удивился агент министра Дезидерия. — Пускай здесь остаются. Что они сейчас могут сделать?

— Здесь? Здесь?! — словно сорвался с цепи коммандор Графф. — Что вы мелете? Да они за сутки всё завоняют! Вы вообще собираетесь оставлять здесь тюрьму или вам приказано и наш отряд полностью распустить? Мне непонятны приказы из столицы, но я служака и им подчиняюсь! Теперь хочу знать что далее будет с оставшимися людьми и лично мной…

— С оставшимися? — удивились хором Шильд и Марк, и лишь теперь, выглянув вниз из окон бастиды, заметили восьмерых прибывших здорованей в кольчугах и шлемах, с мечами и щитами, и вообще, скорее походивших на отряд ветеранов сержантов, чем обычный тюремный конвой. — Кто это?

— Моя охрана и по совместительству — люди что проводили разведку и дознавание, если нам казался кто подозрительным в округе. Наша тюрьма в пустынной местности расположена, на холме и если кто пробирался к нам без разрешения — они их ловили и довольно долго спрашивали… Всеми доступными способами.

— А почему…

— Не отравил и их? А зачем? — они о Руфусе имеют смутное представление, ибо никогда его в глаза не видывали и скорее всего и не знают кто он такой. Не любопытные профессионалы, что ценят уют и деньги. Мои личные слуги, которых я знал ещё по службе в имперской армии. Они не проболтаются по двум причинам: ничего толком не знают о том, кого я здесь и по чьему приказу содержал, ничем не интересуются — кроме денег, драк, выпивки и баб… Они нас будут сопровождать как охрана, до места передачи Руфуса, от меня, прочим чиновникам империи.

— Ничего такого не будет! — запротестовали агенты Шильд и Марк, боясь что возможно их раскрыли и сейчас коммандор Графф попытается их задержать. — Зачем нам свидетели в столь важном деле?

— Это охрана, а не свидетели и без них я и шага не сделаю! И вам не позволю… — сказал, как отрезал, глава тюрьмы. Агентам главного имперского министра пришлось согласиться с его доводами. — Они помогут мне скинуть наших несчастных коллег в пустующий пересохший колодец, и засыпать их землёй. Когда вернёмся, то сообщим семьям что было нападение и все они пали смертью истинных служак, на своём посту: это меня обелит перед семьями покойных и несчастным их родственникам даст небольшую сумму, из имперских фондов. Вы ведь не против столль скромного поощрения за верную службу?

Шильд с Марком лишь закивали в знак одобрения подобного варианта действий, но между собой зашушукались что Графф совсем не прост и следовало придумать как в дальнейшем поступить с ним самим и его личной охраной, оказавшейся несколько воинственнее чем пара предполагала сначала.

Зашли вызванные коммандором Граффом «здоровые лбы», из его личной охраны и с недоумением уставились на представшее перед ними зрелище с множеством скончавшихся людей.

Однако командир, быстро, одним своим начальственным рыком заставил их начать выполнять его приказы: по-очерёдно вытаскивать на площадку перед тюремными постройками всех умерщвлённых людей, потом вытереть соломой или какой ветощью начисто пол и вообще, кабинет начальника тюрьмы, можно и одеждами убитых, что бы не провонял окончательно от многочисленных рвотных масс что скопились лужами возле валявшихся убитых людей.

Через десять минут все тела бывших сотрудников тюрьмы были вынесены во двор и уложены в ряд. Графф ещё раз из обошёл труппы и отдал приказ своим телохранителям всем им перерезать горло, что бы убедиться что абсолютно все жертвы совершенно точно мертвы.

Приказ был выполнен немедленно и Марк вместе с Шильдом наблюдали, как бойцы Граффа обходят уложенные ими ранее в ряд тела и пока один из головорезов Граффа наступал тем на руки, второй приподымал голову и коротко воткнув кинжал в горло делал быстрый надрез, от уха до уха, потом пара перемещалась к следующему телу.

Начальник тюрьмы приказал присыпать землёй оставшиеся на траве следы крови и стал указывать своим людям куда далее тащить отравленные тела: всех следовало немедленно переместить к старому опустевшему колодцу, на границе участка земли бывшего под тюрьмой и осторожно скинуть трупы туда, внутрь, вниз головой. Потом засыпать землёй и завалить камнями.

Ещё полчаса ушло на перетаскивание тел к колодцу, укладывание перед ним и точное бросание вниз головами, что бы как возможно плотнее, словно сельди в бочке, могли поместиться там. Деревянными лопатами набирали землю, что ковыряли топорами телохранители Граффа и закидывали проём колодца.

Агенты Дезидерия вовсю ругались себе под нос последними словами, но при этом не указывая конкретно кто им насолил. Марк и Шильд с каждой минутой всё сильнее опасались новоприбывших людей из охраны Граффа и видя их почти что собачью преданность своему хозяину и крепкие нервы — когда они особо и не удивились одновременной смерти своих недавних коллег по службе, в узилище для Руфуса и тому, что их тела приходилось прятать, а не везти в ближайший город для проведения погребальных обрядов в храмах.

Агентам «престолодержателя» было очевидно что подобные люди не задумываясь прирежут и самих агентов Дезидерия, как только коммандор Графф почувствует что неладное в словах ими произнесённых или заподозрит что документы, ранее ему показанные, подложные. Следовало быть предельно осторожными и до самой доставки «груза», в ранее определённый замок, никак не проявлять себя.

Когда грязная работа была выполнена и колодец засыпан землёй и завален, найденными где окрест камнями, коммандор Графф приказал паре своих бойцов: «Отправитесь назад в город и сообщите семьям надзирателей и писцов, я дам вам адреса где и кто из них проживал, что у них вынужденное бдение, в связи с мятежами в провинциальных королевствах и пускай они не волнуются. Ещё через сутки — сообщите что всех вызвали для общего рейда, в какую дальнюю провинцию, для усиления отряда, какого — придумайте сами. О старике, которого сторожили, если кто из погибших болтал лишнее, скажете что он был вывезен куда на север, ещё неделю назад: его собирались на корабле отправить в Гардану, в самые страшные замки, что вечно находятся подо льдом или снегом. Это главная идея: что писцы и надзиратели не убиты — они сейчас в походе, а тюрьма пуста потому что пленника перевели в ещё более скрытое узилище на Севере, куда и добраться то невозможно. Поняли задачу?»

Пара, к которой обращался начальник тюрьмы, сообщила что всё они поняли и повторив своему командиру что от них требовалось выполнять в ближайшее время, отбыли на лошадях в город.

Они должны были, как можно дольше, успокаивать семьи отравленных Граффом людей и поддерживать ложные слухи о пропаже Руфуса на Север, если кто был посвящён в тайну сего пленника и пытался отслеживать его перемещение.

Сам Графф подошёл к оставшимся своим людям и сообщил им, что следует подготовить старую карету с решётками и ящик, скорее даже просторный гроб, именно в нём и будет осуществленна перевозка объекта. Потом четверо из телохранителей возьмут в руки арбалеты и останутся в карете или на ней, в качестве охраны. Ещё пара станет скакать вперёд, как соглядатаи и сообщать, нет ли впереди опасности.

— Опытный зараза! — шепнул кроха Марк здоровяку Шильду, став на цыпочки. — Что с ним делать в дальнейшем и когда именно?

— Как и говорил наш господин ранее, по его плану и поступим: заводим Руфуса в замок, просим приюта для всех, а потом, по плану что многократно обсуждали при Дезидерии…

Начальник тюрьмы Графф, тем временем взял ранее ему выданную агентами министра, которых он принимал за имперских старших вестовых гонцов, бутыль с сонной настойкой и плеснув её в миску с молоком — дал испить собаке, что крутилась уже давно рядом, виляя куцым хвостом, как могла.

— Зачем это? — удивился здоровяк Шильд, не понимая действий коммандора Граффа.

— Проверка. — спокойно ответил начальник тюрьмы. — Если заснёт, значит всё нормально, а вот если здохнет… Тогда вы отправитесь вслед ей, причём немедленно! Я хочу быть уверенным что вся эта бойня, на мой взгляд откровенно безссмысленная и перевозка, столь опасного преступника из узилища, где он двадцать лет находился под достойной опекой — не являются государственной изменой. Собака спит — значит перевозка Руфуса реальна и просто у кого из наших большеголовых начальников, в столице, появился в голове очередной странный план. Мертва — вы преступники и убийцы, которые хотят прикрыться мною при расследовании этого преступления и специально прибыли для убийства Руфуса, что запрещал, как мог, уже умерший наш великий правитель. Смерть пса — станет вашим приглашением на казнь…

Шильд с Марком ошалело уставились на собаку которая жадно лакала молоко с настойкой, хотя ранее и долго принюхивалась к выданной ей порции странного смешанного пойла.

Оба агента боялись что взяли не ту, подготовленную им аптекарями Дезидерия, жидкость и в случае ошибки могут быть перебиты телохранителями Граффа буквально через пять минут, и это ещё в хорошем, для них, случае.

Через несколько долгих минут псина стала зевать, потом потягиваться и наконец, сделав несколько медленных шагов и почти описав короткий круг вокруг миски — улеглась на траве где ярко светило солнышко и стала сопеть.

Подождали ещё пять минут. Графф слегка пнул собаку сапогом, но та лишь фыркнула и отвернула голову в противоположную сторону.

— Спит! Не умирает или что подобное — спит! — подытожил увиденное коммандор Графф. — Господа гонцы прошу прощения, проверка в нашем деле была обязательной.

Шестёрка его телохранителей, что ранее выстроились угрожающим с виду полукругом сразу за спинами агентов Дезидерия, лишь невозмутимо пожала плечами и отправились выносить огромный ящик, в который скоро следовало перенести спящего Руфуса и заперев старика в нём, в дальнейшем закрыть ещё и в огромной карете на шести колёсах, с решётками на окошках.

Сам начальник тюрьмы поднялся в свой, вонявший всё ещё блевотиной, кабинет на самом верху башни, вытащил из тайного железного шкафа кувшин с густым вином и влил в него половину бутыли, что получил от прибывших «как бы имперских» гонцов. Спустившись на кухню, при тюрьме, он обнаружил там немного копчённого мяса, овощи, сыр и взяв всё это с собой — направился в камеру к единственному своему арестанту, которого строго стерёг много лет.

Старик пленник несказанно обрадовался внезапному и незапланированному приходу главного человека в его узилище: с ним можно было интересно побеседовать, как равный с равным, и тот всегда приносил какие новые вкусности, которыми с удовольствием баловал своего пленника.

Чего таить, Руфус, взаперти долгие годы и однообразном, хотя и достойном питании — стал испытывать некое влечение к новой пище и желанию хоть как то разнообразить своё времяпровождение: его проповеди особо более не достигали цели и после казни первых его конвоиров, которые поверили словесам праведного старика и известнейшего имперского рыцаря, новые надзиратели скорее ругались или смеялись с него, однообразно посылая куда подальше или же откровенно глумясь над речами старца.

Коммандор Графф спросил Руфуса о здоровье и после пяти минут банальностей предложил вместе с ним откушать, что Светило им дало на сегодня, и запить всё это отменным вином, которое сам начальник тюрьмы специально припас для своего, как смеясь привычно проговорил Графф, «гостя».

Сам тюремщик правда пить не собирался, указывая что сейчас ещё не вечер и ему стоит продолжать службу, но своему известнейшему и достойному арестанту он готов услужить в такой малой слабости и просил того не стесняться его присутствия.

Старик с удовольствием отпил пару глотков густого, слегка с горчинкой, вина и заел копчёным мясом и огурцом, свежим и одурманяще пахнущим свободой, Солнцем, ветром в поле — да и вообще всем тем, от чего Руфус совершенно отвык в заключении.

Буквально через пять минут, в голове у старика помутилось и ему внезапно резко захотелось спать. Коммандор Графф его успокоил, тем что ничего страшного и пускай Руфус отдохнёт, пока он, коммандор, прибирает остатки их совместной трапезы.

Шепчущий очередные слова о Светиле и том что следует жить не только «свято» но и «честно» — Руфус был заботливо уложен на своё убогое ложе и вскоре затих, лишь мерное вздымание его тощей старческой груди, показывало, в полумраке камеры, что он спит, а не умер.

Коммандор Графф вышел прочь из камеры и вскоре вернулся с четырьмя своими телохранителями, которые осторожно приняв нежный груз на покрывало, вытащили его на солнечный свет и стали аккуратно укладывать, под присмотром суетящихся Марка и Шильда, в ящик, что ранее и приготовили специально для перевозки Руфуса. Ящик закрепили болтами и осторожно внесли в огромную карету запряжённую четвёркой тяжеловозов.

Когда всё было готово, стали ждать посланных в город людей, что сообщали родственникам убитых о том что их близкие пока что задерживаются на службе и скоро могут и не появиться. Примерно через час прибыла и посланная с новостями семьям стражников пара телохранителей Граффа и получив от того наставления как охранять тюрьму до его возвращения и что и кому говорить — были оставлены на хозяйстве.

Небольшая группа, состоящая из огромной кареты с запряжённой в неё четвёркой лошадей, пары всадников которые скакали вперёд для разведки местности и трёх знатных людей на хороших лошадях, наконец отправилась в путь.

Было уже хорошо за три часа пополудни и агенты министра боялись что не успеют затемно довезти свой нежный груз на указанный им ранее ближайший замок сторонника ересиарха. Однако коммандор Графф их успокоил, сообщив что дороги здесь отменные, а о разбойниках давно не слыхивали — да и на подобный отряд нападать они вряд ли решаться. Если не нарваться каким чудом на отряды бывших бойцов Руфуса из «рубак», что казалось совсем уж невероятным в данной местности и в нынешние времена — можно спокойно путешествовать хоть всю ночь.

Ехали, из за тяжёлой тюремной кареты, неспешно и уже вскоре после начала пути стало очевидным что засветло они, куда задумывали, точно не успеют.

Марк поинтересовался возможностями ночёвки у коммандора Граффа, на что тот лишь удивлённо поднял брови вверх: «А на кой тогда мы всю эту кутерьму устраивали сегодня, вместо того что бы без спешки отравить прислугу при тюрьме и завтра утром, пораньше, и отправиться в путь? — ваша ведь идея! Что вы планировали, где ближайший привал?»

Шильд с Марком объясняли что не думали что всё так задержится и хотели выслужиться перед нынешними наследниками кандидатами на престол, оба сговорились именно внуков покойного императора называть как господ, от которых они получали приказы на перевозку Руфуса из тюрьмы.

— Мы думали что отравление будет скорым и мы сможем как можно быстрее приступить к… — мямлил Шильд.

— Что?! Я быстро отравлю своих людей, часть из которых в отпуску и их необходимо собрать, вызвав из дому, потом брошу трупы прямо в здании что бы они всё служебное помещение завоняли и вприпрыжку отправлюсь куда мне укажут? Вы пьяны?! — расхохотался Графф. — А испуганные семьи надзирателей и писцов, могущие поднять панику в городе из за пропажи своих родственников, а кому под отчётность передать здание тюрьмы и имущество в нём? — Какая глупость! Мне кажется что план с переездом Руфуса был откровенно поспешным: если бы выполнили как вы хотели-могла начаться паника об убийствах в тюрьме и побеге Руфуса и тогда стало бы ещё хуже, пришлось бы войсками волнения подавлять. Народ у нас загорается, на мятеж, как сухая трава в степи… Да и зачем этого старикана вообще трогать было? Он у нас сидел себе тихо, никого особо не трогая. Империя почти успокоилась от того что он устроил ей много лет назад, а сейчас, при одних лишь слухах о его приближении к столице — чего только может ни случиться! Зачем это всё? И почему вас всего двое? Я думал, прибудет за ним отряд в сотню головорезов, с оружием и доспехами, а тут… мне самому приходится делать всю работу! Я и ранее охранял, и сейчас «решаю» свидетелей из конвоя и сторожей, с вами перевожу груз. Странные задумки у тех кто отдавал подобный необдуманный приказ, странные!

— Мы лишь исполняем приказы наследников! — дружно пожали плечами агенты министра Дезидерия и отъехали прочь, от начавшего задавать лишние вопросы коммандора Граффа.

Как ни странно, но путь ночью был вполне сносен: светила полная луна и дорога, в почти безлесой местности, хорошо просматривалась.

Ехали без спешки, а пара телохранителей Граффа, что возвращались с донесениями каждые полчаса, объясняли как найти брод через ручей или где находится мост между берегами высохшей речушки.

Поселения по пути следования не попадались и к самому утру, порядком вымотанные но довольные, Шильд и Марк смогли довести своими точными указаниями, подчинённый им временно отряд, до замка, скорее даже бастиды с башней и пристройками, окружённой невысокой каменной стеной, нужного им местного аристократа, где и планировалось освободить Руфуса из плена и организовать первый, «начальный», штаб, для восстания обновлённых еретиков «честных».

— Замок барона Гундобада! Ах вот оно что… — странным тоном произнёс коммандор Графф, откровенно неприятно удивившись месту, на которое указали столичные гонцы, как на временное убежище для их конвоя.

— Вы недовольны? — осторожно спросил Марк, холодея от возможности того, что главный тюремщик сейчас скомандует своим людям убить его и Шильда, а потом, развернув карету с Руфусом — отправится назад.

Если их убьют — ужас, а если они сбегут от Граффа, но при этом провалят всю задумку главного имперского министра Дезидерия — будет ужас медленный и пыточный.

— Ещё бы! Что за сутки, с самого вашего появления… — мрачно заговорил Графф. — Данный барончик, в молодые годы, был сторонником как раз перевозимого нами объекта, ещё до того как умер его батюшка и он сам стал бароном. После разгрома восстания и пленения Руфуса — нынешний барон Гундобад был арестован и лишь его молодость и сотрудничество со следствием, помогли спасти его молодую жизнь и оставить его семейству данный замок во владение.

— Сотрудничество со следствием? — хором спросили Марк и Шильд, подозревая что возможно ошиблись с лошадкой на которую следовало ставить, в забеге с организацией нового восстания.

— Вы не знали? Молодой сопляк тогда сдал полсотни известных ему рыцарей и баронов, и их слуг, а также сообщил где хранились некие суммы, на поддержание восстания в новых провинциях. Его семью ещё несколько лет допрашивали инквизиторы и посланники императора, но потом, в связи с почти полным прекращением единого движения «честных» и распыления тех на отдельные очаги-секты, прекратили и оставили лишь трёхлетний тайный присмотр. Ни разу более ни в чём подобном он обвинён не был и став крайне набожным, почти всё своё нынешнее время, барон Гундобад, став уже зрелым мужчиной — проводит в молениях нашему святому Светилу и изучением книг по вере и истории… Надеюсь у него всё сложится в старости лучше, чем в самом начале, его столь бурного, взросления.

Шильд толкнул Марка в плечо и сказал что знает что им предпринять с Граффом и его людьми, надо лишь сразу же взять в оборот хозяина замка и напомнив ему о прошлом предательстве боевых товарищей, из армии Руфуса, дать возможность искупить старую вину нынешними своими поступками. На том друзья и порешили.

Марк объяснил коммандору Граффу что это их старый агент, который долго был в тайной работе среди еретиков «честных» и сильно помог в подавлении восстания, что произошло два десятка лет назад.

Графф удивился и спросил зачем же тогда Гундобада столько мучали инквизиторы и прочие службы, в том числе и имперские.

— Следовало прикрыть нашего агента от любых подозрений бывших сотоварищей и в дальнейшем, с его помощью, конечно, добивать отдельные очаги ереси, особенно если кто из ватаг данных негодяев приходил к нему просить об убежище или за деньгами из тайных схронов Руфуса! — встрял в разговор Шильд.

Нельзя сказать что Графф сильно удивился услышанному, он просто ухмыльнулся и покачал головой, однако перестал спорить о возможности заезда внутрь укреплений видневшегося замка и нахождения, для всей группы, временного убежища здесь.

Шильд его успокоил, что они заедут внутрь лишь за тем что бы получить провизию и дать отдохнуть лошадям, после чего немедля направятся в путь далее.

Когда стража на воротах потребовала объяснений кто они такие и чего хотят, Шильд шепнул другу и напарнику Марку: «Следи за нашими сопровождающими и успокаивай их, я скоро всё устрою!» — после чего неловко слез с седла и заорал стражникам в башенке, на крепостной стене, что они здесь были совсем недавно, посланцы империи из столицы и он желает что бы его одного пропустили в замок, для разговора с господином бароном.

Через долгие четверть часа дверь в воротах отворилась и Шильда впустили внутрь, после чего провожающий довёл его до входа в сам замок, на ступенях которого стоял тучный мужчина с волосами цвета свинца, короткими усиками и остроконечной бородкой, их с Марком недавний говорливый и хлебосольный принимающий хозяин, что совсем недавно прощался с ними, с грустью указывая на некие заброшенные постройки в бывших зданиях управления каменоломен и говоря что хотело бы жить там, без суеты людской и в мире с природой…

Ещё тогда агенты министра Дезидерия подозревали, что барон Гундобад и не догадывается что именно там находится тюрьма и не простое узилище, а именно то, в котором содержат обожаемого «честными» Руфуса, их пленённого лидера и по их мнению, праведника и посланца Светила в земли империи, а то и весь известный мир! Гундобад был совсем рядом со своим кумиром столько лет и ничего не подозревал! Или делал вид…

— Что вас заставило вернуться в мой скромный ветхий замок? — несколько опасливо и с подозрением, спросил барон Гундобад у подходившего к нему Шильда. — Огромная честь и такая неожиданность… Мы совершенно не были готовы к ней.

— Честность и делёж! — шёпотом, впрочем довольно чётко, произнёс Шильд слова пароля, которым, по сведениям агентуры Дезидерия, обменивались между собой некогда люди Руфуса, после того как сам праведник был пленён, но ещё оставалась надежда на успех его дела.

— Что?! — глаза барона Гундобада полезли из орбит. — Что?! Прошу немедленно покинуть мой дом, если вас прислали ко мне эти мерзкие провокаторы из трибунала инквизиции! Я совершил ошибку в молодости, но теперь раскаялся в этом и веду тихую жизнь, не участвуя в конфликтах и замаливая свои грехи, и посему…

— И посему вы сдали «чернорясным» многих своих бывших сотоварищей, по общему делу? — явно угрожая спросил Шильд. — Сдали людей на плаху и позволили проклятым имперцам заполучить схроны с деньгами и оружием, что готовили в тайне для продолжения восстания «честных»! Предали праведного Руфуса, который доказал всем нам, что возможно иное общество, не столь бесчестное в наживе, как нынешнее?

Шильд наступал на бледного и трясущегося хозяина замка, а тот лишь вздрагивал и готов был расплакаться, словно нашкодивший ребёнок перед строгой нянькой.

— Вам, наше святое и честное Светило, даёт шанс исправиться и искупить свою вину, брат мой… — таинственно и важно произнёс агент Дезидерия, обращаясь к бледному как мел, барону Гундобаду. — Люди, что стоят за вашей стеной — вы знаете кто это?

— А? Что? Я… Нет, я не… послушайте…

— Там проклятые мучители и палачи, нашего праведного пророка, Руфуса! — громким шёпотом чуть не шипел, в ухо барона, Шильд. — Эти скоты не казнили нашего честнейшего лидера, нет! Они его доводили голодом и сыростью до изнеможения, в заброшенных домах совсем рядом с вами, где ранее располагалось управление каменоломен!

— Что вы говорите?! Это возле городка быших каменотёсов, в нескольких часах пути отсюда?! — искренне изумился, шокированный всеми последними событиями, Гундобад.

— Верно! Сейчас, в связи со смертью императора и попытками его бесчестных наследников всё же казнить несчастного старика, его мучители уложили нашего великого предводителя в гроб, а сам гроб — положили внутрь тюремной кареты и собираются подобным образом провести его в саму столицу империи, для глумления над символом нашей борьбы! Они желают его привселюдно сжечь живьём на костре, в центре столицы, что бы усладить взоры инквизиторов и самых бешенных гонителей «честных» из числа жрецов и знати!

— Скоты! Подонки! Мрази! — сквозь слёзы медленно проговаривал, слово за словом, барон Гундобад.

Как отметил про себя Шильд, не ясно как за ним осуществлялся присмотр, но явно барон не забыл убеждений своей молодости, которые он тогда считал единственным смыслом жизни.

Агент Дезидерия решил окончательно закрепить успех и приступить к выполнению второй части плана, пока коммандор Графф, оставшийся вне периметра укреплений, ничего не заподозрил и не увёл людей прочь, предварительно прирезав самих Шильда и Марка: «Они собираются пытать привселюдно нашего праведника, усекая ему конечности и прижигая их смолой что бы тот не истёк кровью ранее срока всего пыточного церемониала проклятых чернорясцев! Мы должны действовать немедля!»

— Но как? Я… Да и какие у меня есть гарантии, что…

— Гарантии?! Вы предали наше дело один раз и собираетесь так поступить и внове, лишив поддержки нашего признанного лидера, когда появился шанс на его освобождение, после многолетнего плена?! — Шильд, как артист, фигляр с подмостков, размахивал руками и строил гримасы пытаясь повлиять на барона.

Барон не выдержал и всё же расплакался, видимо в затворничестве в своём замке он стал крайне раним и сентиментален. Через несколько секунд Гундобад поднял голову и сказал: «Хорошо. Я в ваших руках, что бы это не означало… Судьба! Не скроешься нигде и никогда.»

— Не беспокойтесь. Всё прочее за мною и моим сотоварищем, вы же его помните, когда мы недавно вас посещали? — нами всё рассчитано.

Через пару минут после сего эмоционального разговора ворота замка отворились и впустили внутрь, начавшего было волноваться, Граффа, бледного от опасений за свою жизнь Марка и шестерых дюжих охранников главного тюремщика, спокойных и уверенных как всегда.

Марк тепло поздоровался с бароном Гундобадом, у которого сейчас глаза были полны слёз, коммандор Графф лишь быстро и несколько презрительно кивнул хозяину замка коротко головой, не без явного намёка в данном своём жесте. Шильд, ставший распорядителем во дворе, при замке, просил дать овса и напоить лошадей, а также приготовить провизию и самому их отряду в дорогу. Потом он отвёл Граффа в сторону и пояснил: «Барон хочет посмотреть на Руфуса, одним глазком!»

— Зачем это? — занервничал главный тюремщик. — Лишнее! Я ему не доверяю! У нас ведь тайная миссия и нет смысла доверять бывшим сторонникам ересиарха. Мы и так прилично рискуем! Что за блажь? Кто ему сообщил?!

— А если старик задохнулся во время нашего пути? — усмирил Граффа Шильд. — Даже если что и случится, я беру ответственность на себя! Нам с Марком даны подобные полномочия и я…

— Ладно! Времена видимо совсем скотские стали, раз подобного опаснейшего смутьяна — теперь показывают всем желающим, не как льва, в клети, а просто так, как дрессированную шавку! — недовольно устало буркнул коммандор Графф, указывая своим людям на то, что стоит открыть карету и слегка высунув ящик со стариком в нём, позволить открыть крышку тары с телом, возможно всё ещё спящего, Руфуса.

Отряд гостей замка въехал внутрь конюшни при поместье и расположился там. Было решено вызвать сюда одного лишь хозяина усадьбы и осторожно, краем, показать ему Руфуса.

Когда всё было готово — ввели барона Гундобада, хозяина замка и при свете факелов в полумраке конюшни показали ему бывшего лидера восстания «честных».

Руфус уже не спал, но при этом бессмысленно водил головой и что то тихо спрашивал, словно бы разговаривал с духами. Старик лежал слегка спелёнутый в узком ящике и явно непонимал где он находится и не спит ли он и сейчас.

Гундобад присматривался, не узнавая своего бывшего патрона — потом резко отшатнулся и со словами: «Святое Светило!» — словно тень, как можно скорее вышел из помещений конюшни во двор. За ним следом неотступно шествовал Шильд, рассказывая что то на ухо и приобнимая за плечи.

Марк остался с Граффом, что бы попытаться убедить того выпустить на время Руфуса из ящика и дав тому немного размяться, накормив и напоив в закрытой от посторонних в замке конюшне, потом вновь уложить в ящик и везти далее.

Тем временем второй агент министра Дезидерия, приобнимая барона Гундобада за плечи, нашёптывал ему: «Вы видели?! Вы сами всё видели, брат мой!»

— Конечно! Скоты, ублюдки, мрази…

— Нам удалось с огромнейшим трудом втереться к ним в доверие и занять определённые посты, в меру важные, в имперской службе. Но сейчас, пока безвременье в стране и нет единого правителя державы — императора, следует освободить нашего праведного лидера и вернуться к борьбе за «святое и честное Светило»- здесь и сейчас. Немедленно!

— Что вы предлагаете мне?

— Мы, с братом Марком, заходим и атакуем их всех внутри конюшни из арбалетов — вслед этому забегаете вы, с отрядом из верных слуг которых вооружите и уничтожаете полностью подонков, мучителей нашего святого лидера. Мы его освобождаем немедля!

— А далее? Что будет потом?!

— Успех! Новое восстание «честных» и попытка докончить то, что двадцать лет назад нам помешало предательство отдельных подонков в наших рядах!

— Да, но…

— Но теперь вы не будете простым рыцарем, баронским сыном, нет! — вы станете лидером войска, при постаревшем праведнике Руфусе и будете вести отряды в бой как полководец!

Столь странные и противоречивые доводы подействовали на Гундобада самым положительным образом и уже через несколько минут, пока часть его слуг, по одному, кк приказал Графф — заносили в конюшню воду и провизию, а также тряпицы и бумаги, по требованию коммандора Граффа — вторая группа, возглавляемая самим бароном и состоящая из ветеранов имперских походов, охотников и просто здоровых крепких мужиков, уже окружала конюшню, готовясь ворваться туда по приказу Марка и Шильда, когда те широко отворят, сейчас закрытые, ворота помещений где скрывались ересиарх и его конвоиры.

Агенты министра Дезидерия смотрели в щели, между досок, за приготовлениями отряда Гундобада во дворе и когда кроха Марк показал Шильду знаками что всё готово, оба осторожно достали свои небольшие арбалеты, для стрельбы с лошади, с обмазанными быстродействующим ядом уже установленными болтами и внезапно прицелившись, каждый со своего укрытия в конюшне, застрелили двух самых крупных из телохранителей коммандора Граффа.

Потом, как ранее и сговаривались: Марк опрометью заскочил в карету с уже снова уложенным там в ящик Руфусом и заперся изнутри, а Шильд, навалившись всем своим немалым весом на тайно ранее отпертые засовы ворот в конюшне, отворил их и стал махать руками, приглашая и барона Гундобада присоединиться к его акции.

На вопли умирающих товарищей в пару секунд подбежали четверо телохранителей и сам Графф: они обедали в отдельной каморке и упустили сам момент предательства агентами Дезидерия — стрельбы в охранение на посту и отпирания ворот в конюшню.

На тюремщиков Руфуса, в проём отпертых ворот, уже неслись полтора десятка людей с топорами, мечами, алебардами. Укрыться в конюшне не получалось из за широко распахнутых отпертых ворот, а убить Руфуса, в связи с тем что Марк успел заблокировать двери кареты и запереться внутри неё — также не было никакой возможности, как Графф не пытался это сделать первым же своим действием, когда понял опасность что им грозила.

Старый служака вспомнил предписание, что следует немедля казнить ересиарха, если есть хоть малейшая опасность его освобождения, для блага и спокойствия империи. Но Марк был внутри тюремной кареты и запер за собой дверь, в той спешке когда люди Гундобада с каждой секундой приближались, Граффу не хватало времени взломать двери кареты и убить Марка и Руфуса, приходилось заниматься банальным спасением собственной жизни.

Бой был коротким: пару телохранителей коммандора Граффа лишились рук, под умелыми действиями двуручными топорами, от слуг барона Гундобада и свалившись на землю, с воплями и в корчах, были добиты копьями. Одного из телохранителей застрелил охотник лучник издали, иного загнали к лошадям и добивали там, когда он раненный уже упал на колени продолжая отбиваться мечём и дагой.

Самого, яростно размахивающего двумя короткими мечами Коммандора Граффа — закололи общими усилиями барона Гундобада и пары его слуг, из бывших сторонников Руфуса: они ранили в бедро коммандора, а потом дважды вонзили своё оружие, меч и пару алебард, ему в живот. Схватка, несмотря на опыт телохранителей и самого Граффа, получилась короткой.

— Старуха… Это мне за неё кара. Права была бабка… — прошептал путанную околесицу, для своих убийц, не без славы окончивший жизнь коммандор Графф и умер, когда его палачи отступили на шаг, ожидая последнего добивающего удара по тюремщику самого барона, который так и не решился его нанести, уже поверженному, лежащему в луже собственной крови, Граффу.

Все люди, из тех, что относительно неплохо были информированы об узнике ересиархе Руфусе, за исключение пары телохранителей коммандора которые оставалась сторожить помещения тюрьмы, по приказу Граффа, его сторожа и обслуга — теперь были убиты: коммандор Графф, трое писцов, четверо надзирателей и шесть личных телохранителей Граффа, а также старуха кухарка которая кашеварила при заведении. Это позволяло надеяться на успех затеи Дезидерия и возможность как можно дольше держать в тайне побег Руфуса и подготовку его сторонниками своего нового восстания, против нынешнего миропорядка в империи в период междуцарствия.

Отряд барона Гундобада потерял покалеченными шестерых своих членов. Шильд и Марк оказались совершенно невредимы, что их невероятно обрадовало, когда всё закончилось и кровавая бойня на конюшне была завершена.

— С предательством захватили, с предательством освободили… мда, дела. — бубнел себе под нос Шильд, что из весёлого добродушного толстяка, всё скорее превращался в задумчивого мрачного молчуна, бывшего себе на уме.

— Свершилось. Свершилось!!! Что же вы стоите?! — надо посмотреть как там Руфус, как там праведник Руфус?! — затараторил после трёхминутного собственного оцепенения после бойни барон Гундобад и вприпрыжку, смешно подпрыгивая, помчался к карете, из которой уже вылезал Марк и из которой люди барона с трудом выволакивали огромный ящик, с запертым в нём, праведником «честных».

Спустя пять минут старик был извлечён из своего узилища и все бывшие его сторонники оказавшиеся в замке Гундобада, став на одно колено, лобызали руки своему прежнему лидеру, который стоял перед ними босиком и подслеповато озирался, не узнавая помещения где находился и видимо думая что это всё ему лишь снится.

Марк и Шильд оттащили наконец впадающего в благостную истерию, Гундобада и подняв его, не без сопротивления, с колен на ноги, стали в уголке конюшни объяснять сложившуюся ситуацию: «Следует поскорее всех предупредить что Руфус — кара для еретиков и преступников при власти, как в среде храмов, так и высокой знати, и что все кто хочет вступить в его новое войско» праведных и честных» — получат отпущение грехов, ещё при жизни, и полное очищение от скверны, после смерти! Светило их всех оновит своим исцеляющим жаром и светом!»

— Что? Что за ахинея? — удивился барон Гундобад. — Следует немедленно бежать скорее и дальше от возможной скорой погони имперцев: укрыть праведника и спрятаться самим! Его могут снова взять в плен и тогда вся наша борьба будет проигранна.

Однако пара агентов министра Дезидерия стала убеждать барона что как раз этого делать и не стоило, наоборот: как можно скорее начать всюду объявлять где именно находится «внезапно спасённый праведник Руфус» и просить что бы все кто хочет честного дележа имущества богатеев от церкви и имперской знати: земель, денег, домов и прочего — все стремились в замок к Гундобаду, немедленно вступать в его армию.

— Да какую армию?! — у меня нет металла на оружие и лошадей, даже для элементарной разведки, в отряде в полтысячи человек. А снабжение, а пополнение — что вы говорите ахинею?! — возмущался хозяин замка.

— Города лживых падут перед сиянием праведника! — словно бы процитировав какую религиозную книгу возопил Марк. — Это время настало! Идите в указанные вам города и требуйте от них сдачи, и мы вам гарантируем, что ворота сих поселений откроются и они примут вас к себе с радостью! Там и сможете пополнить отряды своих бойцов добровольцами и починить повозки, набрать провизии и оружия, для восполнения запасов всего движения.

— И дадут недра, истинно» честным» — свои скрытые сокровища и будут они обращены на благое дело! — вторил другу Шильд, привычно приобнимая, как старый друг, доверчивого барона Гундобада. — Я неоднократно слышал легенды о том, что как только Руфус получит долгожданную свободу, его новоявленная армия найдёт ранее скрытые от всех клады, предназначенные для новой борьбы: деньги, оружие, что ещё…

— Да бросьте! Имперцы уже вытрясли всё что мы ранее где скрывали и…

— Вера! Вера в судьбу праведника и его деяния!!! — орали хором, с двух сторон, агенты Дезидерия и Гундобад, сдавшись их яростному убеждению, махнул рукой, предлагая им объяснять что ему предстояло сделать далее.

Шильд и Марк были уверены что имперцы ещё несколько дней не хватятся важного узника, пропавшего из условно «не существующей» тюрьмы, чьих сотрудников они так удачно стравили друг с другом и уничтожили, а за это время успеют быть найденными и схроны с ценностями и оружием что они сами ранее и закладывали, и города окрестные пасть, в которых были размещены, по приказу министра Дезидерия, провокаторы — с усиленной поддержкой бойцов наёмников что возмутят местное население против магистратов и гарантируют захват постов стражи у городских ворот, и отпирание последних, по требованию от послов Руфуса. Всё было готово к началу широкомасштабной акции и следовало просто начать, не медля ни минуты, действовать!

— Грады падут пред словом святого, который вернётся в мир после стольких лет изчезновения во тьме и с ним вернётся сияние святого и честнейшего Светила!!! — заорал, как умалишённый, Марк, который любил иногда разыгрывать, перед простоватыми зрителями, роль искренне верующего «блаженного», что получает видения прямо от Солнца.

Люди вокруг совещающихся Марка, Шильда и барона Гундобада загомонили и стали предлагать немедленно действовать, как предлагают люди которые привезли в замок праведника Руфуса и помогли его отбить у имперских надзирателей. По их словам, прятаться сейчас не было никакого смысла.

— Наследники всё ещё не императоры, да и есть ли у них ум их деда — большой вопрос! — пробасил один из слуг, пятидесятилетний здоровяк с брюшком, к мнению готорого прислушивался барон Гундобад. — Сейчас самое время попытаться завершить всё то, что мы не смогли, из за предательства кучки подонков из знати, прошу прощения господин барон, совершить два десятка лет назад! Отличный шанс и мы ничего не теряем, нынешнее скотское существование и ожидание смерти — мне глубоко противно и я готов рискнуть!

Хозяин замка возвёл обе ладони к небу и словно бы умывшись сиянием Солнца, спокойным голосом возвестил стоящим вокруг его слугам: «Хорошо братья мои! Мы поступим как предлагают эти два достойнейших наших собрата: пошлём всюду гонцов, сообщить всем что праведник Руфус уже на свободе и грядёт конец бесчестных, какого бы звания они ни были. А также отправим группы на поиски неких кладов, что, как я понимаю, со слов братьев Шильда и Марка, возможно именно нас и дожидаются…»

— Города! — добавил Шильд. — Следует отправить группы в города что по соседству расположены, особенно вдоль реки!

— Да. Верно. — подтвердил и этот план, барон Гундобад, — Но лишь после того как мы заполучим оружие и сможем собрать хотя бы сотню бойцов. Иначе всё это глупая авантюра и закончится как нашей бесславной гибелью, так и очередным заточением праведного старца!

Пока Шильд с Марком точно объясняли тому самому пятидесятилетнему слуге, с брюшком, поддержавшего ранее своим весомым мнением их предложения и который видимо был с бароном Гундобадом и в первом походе Руфуса на бесчестных, как именно он определит что это те заветные места где хранятся скрытые для воинства праведника алебарды, арбалеты, бомбарды, порох в бочонках, монеты в кожаных кошелях или сундуках — сам владелец замка, со всевозможнейшим почтением, вывел наконец щурившегося, босого старца Руфуса из помещений конюшни, обильно залитых кровью бывших конвоиров ересиарха и слуг барона, и став на одно колено, вновь поцеловал своему бывшему предводителю руку. Потом поднялся и стал направлять старика в свой, по меркам знати впрочем довольно скромный, замок на пару этажей и невысокую мансарду с небольшими окошками.

Барон Гундобад приказал срочно вызвать его личного лекаря из дому, в поселении по соседству с замком, и приготовить как можно большее количество блюд для скорой праздничной трапезы: ибо он собирался, сразу же после осмотра врачевателем немощного тела старого Руфуса — дать пир в честь освобождения праведника и начала ими всеми, кто станет принимать участие в пиршестве, нового большого похода против ересей и зла, что царят в землях империи.

Гундобад особо не верил что им удастся что либо изменить, но сожаления и размышления последних лет, что он не погиб в честной борьбе и струсив, подло предал своих сотоварищей — сейчас придавали ему силы что бы попытаться всё исправить, хотя бы в самом конце своей жизни и хоть частично искупить свою вину новой борьбой с неравенством в империи, и даже сгинув в данном противостоянии — всё равно окончить жизнь достойным борцом, а не подлым, малодушным негодяем и предателем.

Марк и Шильд смогли чётко указать людям барона все установленные ими метки, на старых, сожжённых и потому заброшенных мельницах, где были спрятаны схроны с арбалетами и болтами к ним. В лесах под выкорчеванными и осторожно вновь установленными пнями, где находились ямы с кошелями полными монет. Рассказали как найти в брошенных каменоломнях знаки, что укажут возможное нахождение уложенных в промасленную холстину алебард и коротких палашей вместе с топориками, где в этих каменоломнях следует искать какие верные приметы, что бы обнаружить старые повозки с бомбардами и бочки сухого «взрыв порошка», к орудиям. И наконец, в каких именно колодцах, что уже давно высохли, возможно найти полные монет, золотых, но чаще серебряных — большие кованные сундуки, что ждут своего часа и дадутся лишь в руки новых последователей праведника Руфуса, честнейшего из честных что появлялся под Светом святого Светила.

Несмотря на приглашение от владельца замка и его людей, Марк и Шильд наотрез отказались присутствовать на осмотре Руфуса лекарем, устроенного не только для лечения но и агитации, что бы первые, из новых бойцов праведника, видели как мучали имперцы их лидера.

Агенты Дезидерия постарались как можно скорее отбыть, объясня своё поведение желанием запутать следы в случае возможной погони и отвести от замка скорую угрозу, если таковая будет.

На самом деле пара агентов главного имперского министра опасалась, что Руфус совершенно не узнает их и сам начнёт допытываться с чьей помощью его освободили, благо они почти и не виделись с ним: ни когда старика сонного укладывали в ящик, люди коммандора Граффа, ни потом, во время схватки в конюшне или когда шалого, после сонной настойки Руфуса вывели из кареты, что бы первый разпоказать барону Гундобаду. Объяснить кто они такие и почему его спасали, было бы ненужной тратой времени и пара решила от неё увернуться. Что бы не возникло новых подозрений со стороны барона и его людей.

Поставленная министром первоначальная Задача была ими выполнена и ничего нового они более предпринимать не собирались: Руфус выпущен на свободу и вокруг него сформирован отряд последователей, что со временем станет костяком его будущего воинства. Новым еретикам «честных» в меру очевидно описали ориентиры, по которым следует искать клады для «верных и честных», и когда новые бойцы Руфуса вооружатся, особенно бомбардами — есть немалый шанс что они наведут страха по всей ближайшей округе, а при сдаче Руфусу заранее подготовленных именно к этому городов, в которых агентура министра Дезидерия готова к немедленным действиям как только «честные» подойдут к их стенам и потребуют сдачи полисов — дело, порученное им министром, казалось Шильду и Марку совершенно выполненным, причём отменно, за что может быть получена соответствующая награда, благо Дезидерий никогда не жадничал со своими агентами.

Оставаться и напиваться, среди малопонятной публики, что из себя сейчас представляла ватага в баронском замке Гундобада и рисковать получить нож в живот или заронить подозрение у хозяина замка — им совершенно не хотелось.

— Скорее! — торопил Шильд друга Марка, когда она на скаку преодолевали мост или какой брод через ручей. — Хватит нам разъезжать под охраной головорезов Граффа или мясников из числа фанатиков Руфуса, хочу быть подалее от всех этих милейших людей!

— Ты стал какой то суетливый! — хохотнул Марк, не узнавая ранее медлительного и спокойного, как сонный медведь в своей берлоге, друга.

— Да! Старуха кухарка в тюрьме! Она была права… И коммандор Графф — тоже! — непонятно отвечал Шильд и лишь по новой пришпоривал свою лошадь, бывшую и так уже полностью в «мыле».

Через пять часов скачки пара агентов министра смогла сменить лошадей на одной из имперских почтовых станций и наскоро пообедав, отправилась на встречу с секретарём Дезидерия — Рикульфом, что за свои предыдущие ошибки, особенно при «турнире на крови» — был отправлен главным имперским министром присматривать, как обыкновенный начальник провинциальной агентуры, за тем как проходит подготовка плана с участием нового восстания ересиарха Руфуса и не стоит ли подбросить денег или оружия восставшим, что бы новый мятеж «честных» мог сразу же вспыхнуть с огромной силой и настолько напугать имперскую знать и жрецов, наследников императора и их провинциальных первых министров, что никто из них не воспротивится назначению единого командира на новый поход и перенаправлению их отдельных отрядов и дружин, с подавления бунтов в Ромлее, Урдии и Амазонии — на искоренение старой ереси «святого и честного Светила», олицетворением которой и являлся ересиарх Руфус, как для своих сторонников, так и ярых ненавистников его.

Пока Марк и Шильд скакали как одержимые, что бы скорее добраться до особняка в котором находился штаб агентуры Дезидерия что и занимался подготовкой нового появления на политической арене давнего затворника и пленника, праведника Руфуса — самого старика, со всевозможным пииитетом и вниманием, осмотрел личный лекарь барона Гундобада и к немалой радости своего хозяина, сообщил барону следующее: старик опоен каким то составом, но не ядом, скорее настойка хмельная или снадобье для сна, отсюда и все его заторможенные действия и медлительность в движениях и при ответах на вопросы. Никаких серьёзных ран нет и видимо от голода, по крайней мере явного, он также не страдал. Для своих лет старик был весьма здоров.

По словам лекаря выходило, что Руфус сейчас нуждается в отдыхе, после чего, например утром, его следовало как следует накормить, но без вина или чего подобного и позволить принять ванну, в которой старик пожалуй нуждался более всего и лишь потом начинать полноценные беседы с ним.

С максимально возможной осторожностью и почтением, вялого Руфуса, что всех благословлял, отвели в его новые покои и приставив к дверям стражу, из пяти вызвавшихся добровольцев, бывших ветеранами ещё первого мятежа «честных» — остальные вернулись к праздничному трапезному столу, в большой зале замка.

Было принято следующее решение между собравшимися в штабе Гундобада людьми: с самого утра отправить людей в ближайшие сёла и городки, и сообщать о возвращении Руфуса в мир, и его желании продолжать борьбу на благо «честного распределения благ» между всеми живущими в империи. Люди, в связи со смертью императора, немного распустились и пока ещё не видят ни в ком из наследников единственного его преемника, а поэтому есть шанс в подобное междувременье попытаться предложить новую идею развития империи и заполучив под свои знамёна несколько тысяч бойцов — начать захватывать соседние города, как и советовали люди, что помогли столь неожиданно освободить такого важного и знаменитого узника империи.

Следовало отправить гонцов к лагерю «рубак», на горе Лабоир и предложить им встать вновь под знамёна их прежнего лидера, и попытаться изменить существующий бесчестный миропорядок.

Группы из бойцов, в замке самого барона Гундобада, следовало разделить следующим образом: к «рубакам» отправится не более пяти человек, с письмами где будут начертаны лично рукою праведника Руфуса слова обращения к своим бывшим бойцам и упоминания тайных бесед или совещаний, о которых могли знать лишь старшие командиры того движения.

Клады начнут искать ещё с самого ближайшего утра, силами нескольких различных отрядов по пять или десять человек в каждом, и если скоро их обнаружат, как и говорили двое верных сторонников Руфуса что так быстро покинули всех и умчались прочь, уводя возможную погоню со следа, тогда следовало немедля приступить к созданию большой армии из добровольцев и вооружению их добытыми из схронов алебардами и ещё чем там найденным. Если же всё это было пустое словоблудие и никаких кладов и тайников найденно не будет — тогда к городам не идти, а прорываться всем вместе, охраняя как можно тщательнее самого Руфуса, к всё тем же «рубакам» на горе Лабоир и уже у них в укреплениях и совещаться, как далее поступить.

Барон Гундобад одобрил данные варианты действий, так как и сам стал опасаться какого подвоха со стороны Шильда и Марка, хотя и не мог объяснить какого именно.

Ему показалось логичным предложение слуг отправить гонцов к «рубакам», которые могли укрыть у себя праведника и вначале, перед тем как проводить агитацию в поддержку нового мятежа, провести поиск столь необычно им всем гарантированных «кладов». Что по словам, скрывшейся прочь из замка странной пары недавних знакомцев: «Только людей Руфуса и ожидали, не даваясь в руки прочих!»

Как справедливо соглашался со своими людьми Гундобад: если старые схроны «честных» остались нетронутыми, что было бы чудом помня как имперские сыскари и инквизиторы их разыскивали все эти десятилетия, тогда вооружившись и заполучив деньги — можно будет проводить полноценные военные походы, если же пара, вернувшая им Руфуса, ошибалась, находять в некоем религиозном угаре и веря в то что они сами считали нужным, и никаких тайников с оружием и деньгами не существовало в помине, следовало немедля сбежать ближе к укреплениям «рубак» и попытаться укрыться за стенами замка на Лабоире!

Это был единственно разумный вариант после того как имперцы хватятся пропажи Руфуса и отправят погоню, скорее даже полноценный рыцарский отряд с сотнею сержантов и таким же количеством арбалетчиков-стрелков на конях…

Сражаться с ними, не имея равной и хотя бы чуть подготовленной силы, под рукой — было откровенным безумием, на которое барон Гундобад пока ещё не был способен.

В ночь того же дня когда был возвращён Руфус и отправлены первые группы слуг Гундобада на поиски ближайших к ним, указанных Шильдом и Марком, схронов, часть «поисковиков» начала возвращаться и видя их сияющие, словно только что выбитые монетариями золотые монеты, лица, видя как они горланят песни и гимны во славу праведного Руфуса и Светила, что не бросает детей своих — барон, встречавших своих поисковиков у ворот замка, понял что его не обманули и действительно, схроны и тайники с кладами существуют на самом деле.

Введя свои повозки во двор замка, люди спрыгивали на землю и тут же бросались к своему господину с громким ликующим шёпотом, делясь, под мигающим неверным светом факелов, тем что уже обнаружили: «Есть. Есть! Под пнём трухлявым, в самой чаще, слева от мшистой стороны камня с резьбой в сторону прогалины — есть!»

— Что, что там было? — нетерпеливо спрашивал своих людей барон, переминаясь с ноги на ногу и весело смеясь, как в детстве.

— Кошели! Два десятка кожаных кошелей с серебряными монетами!

— Сколько всего?

— Две тысячи серебрянным монет! В каждом ровно по сотне!

Барон похлопал по плечам своих людей что первыми принесли радостную новость и приказав кастеляну замка принять на хранение и учёт полученные денежные фонды, уже шёл к воротам, куда въезжали новые повозки из группы поисковиков, где также сидели хохочущие, восторженные люди: «Есть! Есть!!!»

Всю ночь приезжали и вновь уезжали повозки, отправленные бароном Гундобадом на очередные поиски указанных ему многочисленных тайников.

Люди, что недавно привезли кошели с серебряной монетой, наскоро поужинав попросились в новый поиск и были отправлены в заброшенный каменный карьер.

Добывшие сундук с пятью тысячами золотых монет, на развалинах старой, сгоревшей и считавшейся у местных «проклятой», мельницы — после краткого перекуса были нацелены на старый обвалившийся каменный мост, через высохшую полвека назад реку, которым уже более тридцати лет никто почти не пользовался из за его удаления и того, что городки, близ данного моста, из за пересыхания источников воды давно обезлюдели и данная местность стала почти пустошью.

К утру прибыли повозки гружённые алебардами и мечами с булавами, кольчугами и бригантинами, шлемами. В новых схронах оказалось столь много оружия, что на подобный тайник отправили ещё семь телег и повозок, и пятнадцать человек при них одной охраны и работников в помощь.

Вернулись люди что сообщили о первой успешной находке тайников с кошелями с серебром и соскочив с повозок, а прибыли они почему то на трёх повозках, когда отъезжали всего на одной, своей — тут же потребовали тайного разговора с бароном Гундобадом, своим господином.

— Что то случилось? — немного обеспокоенным голосом спросил барон, опасаясь новых осложнений и возможно уже начавшейся погони за сбежавшим Руфусом, и не понимая откуда у его людей появились новые повозки.

— Невероятное, господин! — зашептал старший из группы, что по пути где то раздобыла «лишние» повозки. — Мы обнаружили на складе, в брошенном каменном карьере — шесть телег: три, с разобранными по одной штуке, в каждой из них, бомбардами, а остальными — с сухим порохом в бочонках! У нас теперь есть артиллерия и нам городские стены совершенно нипочём!

Не веря услышанному, Гундобад на деревянных ногах подошёл к повозкам и узнав где порох, а где бомбарды, ибо оказалось что его люди привезли одну бомбарду и одну телегу с порохом, оставив у подобного важнейшего схрона свой пост и надеялись, немедленно получив ещё людей и лошадей, себе в помощь, отправиться далее за столь бесценными находками — он осторожно осветил немного издали повозку с бомбардой, боясь размахивать факелом в ночи, даже перед плотно закрытыми бочками со взрывающемся порошком. Барон помнил что бывает с неосторожными бомбардирами…

Большой ствол орудия был разобран на части. Отдельно лежала каморра и подставка из гранита, на которой и крепилась бомбарда. Всё казалось совершенно новым, словно бы не давно, более двадцати лет, ожидало «честных», а было привезено совершенно недавно из каких неведомых арсеналов.

Гундобад стал на колени перед повозкой и истово стал молиться во славу «честного и святого Светила и праведности посланника его, Руфуса», его действия тут же повторили все стоявшие рядом слуги.

Через короткий промежуток времени все вскочили на ноги и получив указания от Гундобада, новая поисковая команда отправилась за оставшимся порохом и бомбардами.

Выяснилось, в процессе подготовки, что людям барона пришлось просто украсть, в ближайшем селе, нескольких лошадей, пригрозив выскочившим хозяевам животных смертью, что бы поскорее запрячь в повозки как можно большее количество тягловой животины и привезти хоть одну бомбарду и запас пороха, поскорее в замок Гундобада.

Объяснить почему бомбарда выглядела как новёхонькая, а порох сухим, после стольких лет ожидания — никто из поисковиков не мог, все верили в чудеса что творит Руфус после своего освобождения.

Не было толкового объяснения случившемуся и у самого барона. Он конечно всегда верил, что Руфус святой — что в молодые годы, что сейчас, но что бы вот так: после стольких лет хранения металл орудия не заржавел, а порох всё это время оставался сухим и готовым к использованию — казалось барону просто необъяснимым.

Прежде чем, ближе к самому рассвету, прибыли наконец повозки с оставленными в каменном карьере агентами Дезидерия, бомбардами из арсеналов небольших имперских провинциальных крепостей, чьи спившиеся командиры поверили подложным приказам из мастерской Брейхеля и не раздумывая отдали свои орудия и порох — в замок барона Гундобада прибыли ещё всё новые многочисленные возвращавшиеся поисковые команды. Некотрые за ночь успевали совершить по три четыре поиска «закладок» оружия и денег агентами министра Дезидерия.

Утром, перед самым завтраком, что по задумке Гундобада должен был пройти под председательствованием Руфуса за столом и при его мудрых речах, которые и объяснят что им всем в дальнейшем надлежало исполнить и в каком виде — были проведены подсчёты найденных за одну ночь запасов, примерно половину из того, что ранее указали Марк и Шильд перед своим отъездом из замка: лари с золотыми монетами — три штуки, по пять, три и две тысячи монет, в каждом. Десять кошелей с серебром — две тысячи монет, восемь мешков с серебром — тридцать две тысячи монет и наконец шесть сундуков с серебряными монетами — ещё полтораста тысяч. Всего выходило что найдено десять тысяч золотыми деньгами и ещё сто восемьдесят четыре тысячи серебряных. Огромная сумма, которой хватит для быстрых закупок провизии, подкупа местных магистратов и найма разведчиков, тайной покупки оружия и лошадей — да всего!

— Если бы у нас было подобное двадцать лет назад… — сокрушался барон Гундобад, озирая в своей запертой комнате-казне, найденные его людьми богатства. — Как бы мы тогда быстро расширились и не было впустую потрачено два десятилетия жизни! Есть монеты и все проблемы снабжения становятся не столь тягостны: не надо грабить нищих крестьян что станут партизанить против твоих отрядов в дальнейшем, обирать ремесленников в городах и опасаться что они специально что испортят при починке повозок или оружия, оскорблять невыплатами тех из купцов, что готовы были доставать редкие, необходимые нам тогда в походе, вещи, вроде того же пороха… Ээ-э-эхх!

Кроме того, было обнаружено три орудия, средней величины бомбарды и три телеги пороха к ним.

Из оружия, это были самые веские, во всех смыслах, находки, что позволяли сразу же начать полноценную военную кампанию хотя бы в одной имперской провинции и немедля приступить к осадам или штурмам городов, особенно небольших, но в которых отливались колокола и бомбарды для империи, или подойти с требованиями к укреплениям, за стенами которых работали пороховые мельницы и в случае отказа поставлять порох «честным» — обстрелять их ядрами или бомбами, и скорее всего уничтожить…

Пара подобных акций устрашения заставят поставлять, в армию праведника Руфуса, новые бомбарды и бочки с порохом всех местных, немногих, производителей, а это давало просто невообразимые сейчас, бароном Гундобадом, возможности в дальнейшем — для увеличения мятежа против нынешнего миропорядка империи.

Также люди барона нашли тайники в которых находились две с половиной тысячи алебард в ветоше, восемь сотен булав, пять сотен мечей. Около тысячи двуручных топоров и коротких топориков, что явно уступали алебардам и мечам в использовании в бою, но тоже могли пригодиться, ибо были настоящим оружием, а не переделкой крестьянских вил или топоров дровосеков.

Утренняя общая трапеза была проведена прямо во дворе замка, что бы участвовало как можно больше людей.

Во двор вывели, держа под руки, самого праведника Руфуса, который уже отошёл от сонной настойки и говорил живо и страстно, не понимая, правда, как оказался здесь и не имея возможности объяснить своё столь внезапное освобождение.

Старику показали трофеи ночного поиска и спросили что им далее делать.

— Бороться! У нас теперь есть всё для победы «святого и честного Светила» и новых правил и законов, когда все будут равны, без указания на знатность или жреческий сан! — возвестил Руфус под одобрительные крики собравшихся людей. — Собираем наших сторонников возле замка. Готовим отряды для дальних провинций и выступаем на ближайшие города сами: оружие у нас есть, а веру в сердцах — никому не отнять!

После крайне оживлённой трапезы, когда Руфус немного рассказал собравшимся как жил все эти годы заточения и что понял, находясь в нём, старика отправили, вместе с парой слуг, в помещения для помывки, о чём он очень просил, а Гундобад, ставший фактически правой рукой при вернувшемся в мир праведнике «честных», стал держать совет со старшими из своих людей, которые, по его задумке, должны были в дальнейшем возглавить отряды или службы, при всё расширяющемся движении новых «честных» и их борьбе против империи, и старых порядков в ней.

Решено было пригласить наблюдателей, из всех сёл и городков, что бы они лично убедились что Руфус вернулся и вместе с ним пришло и благословение Светила, что подарило бойцам армии праведника оружие и деньги. Часть представителей самых бедных городков следовало одарить монетой…

Немедленно стоило также отправлять гонцов в ближайшие города и поднимать там бучу, или хотя бы начинать организовывать группы поддержки, если местная стража попытается активно мешать.

Продолжить поиск указанных им кладов и учёт их. С помощью крестьян начать постройку примитивного стрельбища для стрелков и полигона для обучения пехоты, также начать объяснение и учение будущих боевиков, строю и владению оружием, кому какое будет выдано. Подготовку своих собственных бомбардиров, благо было несколько знакомых ветеранов у Гундобада, что в имперских крепостях служили при бомбардах и имели представление о том как и что с ними делать.

Первые три дня, после возвращения Руфуса в мир, людей почти что и не было в замке барона, лишь приглашённые из числа наблюдателей из соседних поселений забредали и получив немного денег и еды, шокированные всем увиденным, особенно деньгами, бомбардами и речами праведного старика, что говорил и проповедовал ко всем новичкам, возвращались к себе в поселения под огромным впечатлением от увиденного.

Разведчики вокруг замка барона докладывали, что имперцы никаких активных поисков не ведут и штурмового отряда для возвращения ересиарха в узилище — никто не готовит.

На четвёртые сутки началось настоящее паломничество в замок Гундобада: приходили безземельные наёмные крестьяне, служки при замках знати, бедные бродячие ремесленники и их всех принимали.

Людям выдавали наскоро сшитые, как зря, палатки и предлагали вступить в новое «воинство честных»- многие соглашались и к концу недели армия Руфуса, вокруг замка, насчитывала уже около семи сотен человек. Пора было её начинать где использовать.

В лагере, при замке, вскоре обнаружились бродячие проповедники-жрецы, которые начали повторять услышанные ими ранее речи Руфуса и доносить их до всех, бывших в импровизированном военном лагере, людей.

Стали постоянными разговоры командиров со своими бойцами на вечернем костре, когда обсуждались занятия на будущий день и вообще, планы по переустройству миропорядка в случае успеха затеи «честных»: Более справедливому и «честному», без всяких излишек для сынков богачей, где бы каждый получал лишь то что заслужил своим трудом и выполнением законов Светила.

Проповедники, из лагеря при замке Гундобада, отправлялись в ближайшие города и поселения и начинали проповедовать на площадях оных, требуя от прохожих: «Вступать в армию светлых воинов, что борятся с несправедливостью и бесчестными, которые заполонили дворцы и храмы империи!»

Вначале их просто гнали прочь. Потом начали арестовывать. Наконец стали преследовать — но было уже поздно: пару раз толпы просто разносили крохотные узилища, где содержали данных проповедников и требуя не мешать им говорить людям истину, выводили агитаторов Руфуса за стены городов, и сопровождали их до самого замка барона Гундобада, где толпы присоединялись к образованым там отрядам, что увеличивались с каждым днём.

Барон решил что пришло указанное ему время и пора испытать слова Шильда и Марка, по поводу городов что «падут при первых речах праведного Руфуса».

Договорившись со стариком праведником о выступлении к ближайшему подобному, указанному ему агентами министра Дезидерия Шильдом и Марком, поселению — Гундобад вместе с Руфусом, взяв с собой одну бомбарду и пять сотен бойцов в кольчугах или бригантинах, с алебардами наперевес, отправился занимать своим воинством первый из городов, что как он предполагал и станет полноценным штабом армии возродившихся «честных».

К городку Мунду «честные» добрались часов за шесть да заката. Расположили свой лагерь полукругом, заняв основные дороги и мост, через местную речку-вонючку.

Бомбарда была демонстративно выставленна на упоры и медленно готовилась сделать свой первый выстрел, первоначально предупредительный, небольшим ядром в сторону стен города — основной приступ и дальнейшую осаду барон Гундобад хотел перенести на завтра, считая что на помощь городу и так никто не подойдёт, а против его вооружённой до зубов полутысячи с орудием, гарнизон селения, состоявший из примерно тридцати стражников города и стольких же оруженосцев и телохранителей местной знати, вряд ли сможет долго оборонять городок.

Было решено что Руфус не станет приближаться к крепостным стенам, дабы его не поразили выстрелом из арбалета, и пришлёт окружённым гонца со своим требованием: «Открыть городские ворота и впустить в поселение первый отряд армии «честных», которые с этой минуты и объявляют Мунд своей столицей!»

Гонец отправился к городским стенам. Его впустили в город, что несказанно удивило Гундобада, ожидавшего отказа пропустить посланца или его убийства, и пока все бойцы из отряда барона готовили начальный лагерь, что бы провести первую ночёвку и хоть как то укрепиться вне стен города — крепостные ворота Мунда распахнулись широко и из них вышла толпа: впереди гнали каких то избитых и вываленных в грязи и пыли людей, правда, бывших явно прежде в дорогих одеждах или воинском облачении.

Люди в толпе, что гнали вперёд пленников, размахивали руками и выражали пожелания здравствовать Руфусу, как присланному им праведнику от святого и честного Светила.

Гонец, посланный в город от имени этого самого Руфуса, обогнав горожан с пленниками, что направлялись в сторону палаток армии «честных», первым добрался к своим командирам и упав на колени перед стариком предводителем, стал взахлёб рассказывать что же произошло: не успел он объявить первым встретившимся ему людям, что его спрашивали о ситуации у самих ворот, что город осаждают вернувшиеся к борьбе «честные» и что праведник Руфус вернулся в мир — как многие тут же начали славить Руфуса и орать страшными голосами на стражу, которая их попыталась отогнать или заткнуть.

Во время переговоров с магистратом города, толпа, человек в пятьдесят, ворвалась на переговоры и сообщив что она берёт власть в свои руки — попросту без лишних стеснений арестовала главу города и прочих чинуш.

Гонец видел что большая часть стражи избита и связана, а по всему поселению, не иначе как по повелению Светила, разгуливают люди в бригантинах и с оружием на поясах, и вовсю славят праведника и его, прибывшую к ним во спасение, армию!

— Чудо! Люди прониклись одним упоминанием о присутствии Руфуса и его борьбы за «Святое и честное Солнце» и немедля отказались от старых порядков, самостоятельно сокрушив данный оплот имперцев и сместив, без нашей помощи — бесчестных своих управителей! — орал, как оглашённый, гонец от Гундобада, и плакал и смеялся, одновременно.

Подошли наконец жители Мунда, волокущие свою знать и стражу что были связанны верёвками и ремнями.

Дружно стали на колени перед Руфусом. На самом деле агенты министра Дезидерия были за главных заправил всего подобного выступления и именно они первыми совершали поступки, а местные горожане или прочие агенты и наёмники, лишь повторяли всё то что те делали как зачинщики.

Лидеры, столь странного и поспешного «восстания» в Мунде, стали на колени перед Руфусом и потребовали что бы святой и праведный старец благословил их на продолжение борьбы в его войске, а после получения «омовения солнечным светом», продолжали, уже встав на ноги: «Мы ненавидим империю и её бесчестные законы! Пора всем добрым людям объединиться и захватив власть в свои руки — основать новое государство, без пороков и излишеств нынешнего времени! Предлагаем вам зайти в Мунд и именно в нашем скромном поселении впервые издать официально будущие законы, по которым станут жить во всех, даже самых отдалённых, уголках будущей державы честного Светила. Прими нас, праведник Руфус, под свою сияющую длань и веди в походы на нечестивых и бесчестных, из нынешней имперской верхушки!»

Люди пришедшие из города заголосили вразнобой громкими плаксивыми голосами и вновь стали на колени. Тут же бойцы Гундобада упали вместе с ними также на колени и тоже стали просить за своих новоявленных братьев у лидера.

После краткой паузы, Руфус, быстрым шагом бросился всех поднимать с колен и говорить что очень рад что обошлось без жертв и люди и сами осознали, добровольно, что пора менять изжившие устои и готовиться создавать новое, идеальное государство, под правлением законов «Святого и честного Светила».

В город вскоре зашли походной колоной: вначале правда вошли разведчики «честных», что бы проверить что там нет засады и лишь после их сигнала и остальные бойцы из армии Руфуса и Гундобада — вошли внутрь за крепостные стены.

Всё было странно и необычно, и если Руфус пстоянно всех благословлял, даже насупленных горожан, которые не ожидали ничего хорошего от подобной внезапной перемены в правлении города, то барон Гундобад неожиданно вспомнил слова, произнесённые ему Шильдом и Марком, и призадумался: если это была чья ловушка — то какой смысл было давать мятежникам золото и такое мощное оружие, как бомбарды? А если они были правы и существовало некое неизвестное ему пророчество — тогда следовало скорее объехать все ранее ему названные города «что падут при имени Руфуса» и вместе с праведником устроить там «правление Светила», уже здесь и сейчас. Это добавит в армию «честных» во множестве городской черни для строевых отрядов и мастеров ремесленников, что было важнее, которые смогут создавать новое оружие и восстанавливать телеги для походных колонн движения.

За следующие трое суток по приказу барона было захвачено ещё пять городов: один, в первый день и по два, когда Гундобаду и Руфусу пришлось скакать на лошадях, что бы скорее добраться до заранее выступившим к указанным, различным по направлению целям, отрядов «честных».

Везде всё происходило по одной и той же схеме: обращение гонца от имени Руфуса, бунт в самом городе и захват стражи и магистратов, открытие ворот и радостное братание с отрядом мятежников местных активистов, из числа горожан, и не только их…

Агенты министра Дезидерия умело запугали или подкупили всех нужных им людей и сейчас, без труда, организованно сдавали небольшие городки вдоль реки, расположившиеся вблизи замка Гундобада.

Это позволяло, в дальнейшем, самому главному имперскому министру Дезидерию напугать наследников престола императора массовостью восстания сбежавшего Руфуса и при этом, при определённом желании, давало возможности относительно быстро придушить вновь проявившуюся в имперских землях ересь «честных».

Большие города провинций им сдавать никто не собирался и, по мнению секретарей Дезидерия Тарасия и Анулона, позволив расшириться в самом начале данному восстанию и запугав его деяниями наследников — в дальнейшем его можно будет быстро купировать, в связи с удобством распространения мятежа по городам вдоль одной реки, на которую можно будет ввести флотилию речных военных судов с бомбардами на палубе и штурмовыми командами. Два десятка разборных галер или барков с орудиями и абордажными командами, отряды на суше и всё — конец восстанию! А кто его так блестяще подавил? — министр Дезидерий…

К людям барона Гундобада стала пробираться, по ночам, прислуга соседних замков и предлагать захватить убежища знати, где они сейчас находились на работах.

Было решено, на совете вместе с Руфусом, что отдельные отряды по полста человек — будут выдвигаться на подобные ночные рейды и быстрой атакой замка знати, через отпертые им прислугой двери или ворота захватывать их.

Потом проводить суды над взятыми в плен хозяевами укреплений и если против них не будет ни от кого серьёзных обвинений — отпускать прочь или предлагать присоединиться к армии «честных», а если потребуют их крови за притеснения и жестокости — то казнить знать, в присутствии их слуг.

Эти казни должны были проводиться для подтверждения честности будущего правления нового миропорядка и показания всем, включая рыцарей или вельможных графов, что спастись от новой армии праведника Руфуса им не удастся.

За следующую неделю, к новым городам что перешли под власть «честных» — оказались присоединёнными и с добрые полсотни замков: почти во всех них, владевшая укреплениями знать и их боевые кнехты были вырезаны ещё во время самого нападения, но в паре замков всё же удалось повести показательные суды с участием самих Гундобада и Руфуса, и по приказу старика, захваченных в плен знатных владельцев данных укреплений — повесили высоко на дереве, для устрашения и предупреждения прочим.

Тогда же произошёл и первый неприятный инцидент, также связанный не с городами, которые продолжали «сыпаться» при одном приближении, даже небольших, сил воинства Руфуса, а с замком графа Ургхарта.

Сам замок не был ни особо крупным, ни тем более неприступным: относительно современный и почти не укреплённый дворец, что по последней моде в архитектуре был окружён крепостной стеной с четырьмя большими бастидами квадратной формы, на которых стояли баллисты и ещё двенадцатью башенками, поменьше.

В самом укреплении обыкновенно вместе находилось около тридцати бойцов и около полусотни служек, но из за начавшегося мятежа, во главе с Руфусом и разгрома замков соседей — к графу Ургхарту сбежала часть прислуги разгромленных «честными» ближайших поместий и жители городов которые не захотели оставаться под властью мятежников еретиков.

Поняв, что в его землях сейчас находится не менее тысячи здоровых мужчин, которых можно вооружить и которые сами горят желанием сражаться с «честными»- граф Ургхарт немедля озаботился созданием большого отряда способного оказывать сопротивление бойцам Руфуса и при удобном случае, даже атаковать их собственные позиции.

Графу показалось крайне удобным нынешнее развитие событий и он с удовольствием уже представлял, как разгромит всех новоявленных сторонников освобожённого ересиарха, и к моменту когда имперская армия придёт им всем на помощь, именно ему, Ургхарту, будет принадлежать честь и слава освобождения Каменнокарьерьерных холмов Клина от столь грозной угрозы безопасности империи.

Сперва барон Гундобад не замечал новой опасности, находясь в эйфории от всё новых захваченных территорий и поселений, вместе с замками, что таким чудесным образом доставались его с Руфусом воинству, тренировкам новых, прибывающих уже сотнями в день, бойцов на полигонах и подготовке, вместе с праведным старцем, планов вторжения в соседние имперские провинции, с целью расширить восстание на территории вице-королевств Уммланда и Гарданы, а также попыток связаться с мятежными Урдией, Амазонией и Ромлеей — для возможного общего выступления против империи.

Внезапное появление графа Ургхарта, с отрядом в восемь сотен бойцов и штурм ими одного окраинного городка, что лишь пару дней назад стал принадлежать «честным» — привели всех сторонников Руфуса в шок: город был захвачен после короткого яростного штурма, когда сторонники империи открыли ворота, перебив их охрану из числа «честных» в самом городе, а ранее бежавшие и вернувшиеся с графом, бывшие жители — с удовольствием отлавливали по улочкам родного города всех новоявленных «честных», и резали их частями, живьём. Насаживали на колья, варили в масле.

Пока Гундобальд и Руфус раздумывали что же им предпринять, сам граф Ургхарт провёл несколько новых манёвров своим уже немалым воинством и смог разбить пару команд с повозками, посланными ранее за провизией в сёла и что возвращались в столицу державы мятежников, город Мунд.

Последнее событие вывело из себя всех старшин «честных» и решено было первым делом уничтожить именно Ургхарта и его свору, прежде чем начинать большое вторжение в соседние с Клином, земли.

Наличие большого количества арбалетчиков, вооружённых найденным в схронах ранее качественным оружием — позволили «честным» быстро выиграть войну в полях и на дорогах, буквально выкашивая из засад, разъезды и поисковые команды, Ургхарта, у которого на вооружении были в основном охотничьи луки и незначительное количество профессионального стрелкового оружия.

Когда же граф заперся в укреплениях своего замка и построенных деревянных бастидах близ него, приготовленных для многочисленных новоприбывших беглецов, с земель уже занятых «честными» — армия праведника Руфуса, установив все имеющиеся в наличии бомбарды на возвышении, начала правильный обстрел замка графа и через восемь часов, практически полностью разрушила одну из основных башен крепостной стены и смогла поджечь деревянные внутренние постройки.

Всю ночь дворец Ургхартов полыхал, а утром, когда количество пленников «честных», из отряда графа, превышал четыре сотни, в основном покидали убежище и сдавались недавно присоединившиеся к нему беглецы, из земель ранее занятых войском Руфуса — начался общий штурм: по приказу Гундобада в плен никого не брали и яростное воинство праведника Руфуса за пару часов перебило всех людей, оставшихся внутри каменных укреплений и самого графа, вместе с преданными ему людьми и бежавшей за защитой мелкой знатью.

Головы Ургхарта и его сыновей были отрублены и установлены на частоколе возле развалин их родового укрепления.

Руфус официально разрешил крестьянам разобрать замок и крепостные стены по камням себе на постройки домов и скотных загонов, и запретил восстанавливать постройки замка под угрозой кары, от Светила «Святого и Честного», что подразумевало казнь нарушителей палачами его собственного отряда.

Кроме быстрого подавления внезапно разразившегося контрмятежа Ургхарта, был и ещё один неприятный случай: в небольшом укреплённом замке в лесной чаще одного из многочисленных баронов — находилось множество стрелков, из числа ветеранов что служили с самим бароном ещё во время походов, покойного ныне, императора.

Один из стрелков, защищавших это лесное укрепление и предложил бойцам небольшого отряда «честных», что находились в той местности — провести их бойцов в замок и помочь его захватить.

«Честные», отрядом в полторы сотни человек выдвинулись к указанному баронскому замку и в полночь были уже на указанном месте, когда им на встречу вышел встречающий предатель из стрелков охраны укрепления и объяснил что следует войти в подземный проход и быстро идти вперёд, пока не окажутся прямо в центре площади перед замком, а уж тогда…

Во время прохода по подземелью замка проводник внезапно исчез, а сами внешние двери, захлопнулись.

Людей, просидевших в темноте трое суток без еды и воды — наконец выпустили по одному на свет Солнца, однако их держали под угрозой взведённых арбалетов и натянутых луков, и весь отряд «честных» был разооружён.

В плену их оставлять не стали из за того что прокормить было сложно и сам «лесной барон», что и задумал данную ловушку — отдал приказ перебить всех свои пленников. Полторы сотни «честных» были обезглавлены или повешены…

Небольшой отряд разведчиков-связников армии Руфуса, что шёл узнать как там дела с баронским замком в лесу и почему нет отчёта о действиях в нём уже несколько суток — был обстрелян защитниками замка и им, спрятавшимся в низине, в огромных как море кустах возле замка, с криками и издёвками, стали скидывать с высоких стен, мешки, с отрубленными головами их товарищей.

Три дня шло обсуждение что предпринять, в штабе армии праведника Руфуса. Наконец, решили следующее: выдвигаться силами полутора тысяч человек. Полностью блокировать все тропы и дороги. Обстрелять замок бомбардами, но главное — устроить мину под одну из стен и обвалить часть каменной кладки.

Всё выполнение плана, по наказанию хитроумного барона и его людей, заняло около пяти дней, за которые войска «честных» доставили орудия под замок в лесу, что требовало немало усилий из за отсутствия полноценных дорог и завала имеющихся сваленными деревьями. Установили и взорвали мину под стеной замка, ещё несколько дней обстреливали частично разрушенное здание замка и наконец, по приказу гарцующего на белом коне Гундобада — начали финальный штурм, не беря в плен никого…

Как ни странно, но карающие акции против графа Ургхарта и барона из Лесного Угла, сильно увеличили репутацию армии мятежников и им сдались ещё с десяток городов и полсотни замков, видимо решив что сопротивление просто бесполезно.

Новых, активно сопротивляющихся отрядам «честных», лидеров у имперцев в Клину пока что видно не было и барон Гундобад и старец Руфус, вновь вернулись к определению расширения своего восстания и разгрома всей империи.

Из шатра вызвали Гундобада и он, недовольно морщась, вышел на яркий солнечный свет: «Что случилось?» — от прежней баронской медлительности и нерешительности не осталось и следа. Сейчас барон был жёстким и требовательным командиром с подчинёнными, и стал резок не только в словах, но и движениях.

— Прибыли рыцари и просят о встрече! — сообщил один из оруженосцев Гундобада, указывая рукой на отряд, примерно в четверть сотни всадников, что стоял невдалеке от них.

— Кто такие? Зачем приехали? — удивился командующий армией «честных».

— Утверждают, что желают присоединиться к армии праведника Руфуса и вместе строить новое общество, на честных законах что дало нам Святое и честное Светило! — отвечал своему господину оруженосец.

— Угу. Такие уже один раз Руфуса и предали… — буркнул себе под нос Гундобад, но вспомнив что и сам является выходцем из знати, как впрочем и праведный Руфус, всё же отправился на встречу с прибывшими рыцарями.

Всего приехало тридцать два рыцаря. Судя по тощим лошадям и довольно непримечательным, старым, видавшим виды доспехам и вооружению прибывших — явно из бедствующих.

В этом была своя польза: такие обычно мало чем отличаются от ветеранов сержантов и не столь спесивы, как их успешные коллеги. Они спокойно подчиняются приказам и если помочь им сейчас — вполне могут быть преданны помогавшим им людям.

Руфуса ранее всё же предали не бедные рыцари, а бароны, причём довольно богатые, которые просто хотели вначале востания обеспечить безопасность своих земель, от разорения новыми еретиками, а потом, прикинувшись сторонниками нового учения — смогли схватить доверившегося им предводителя мятежа, который считал их равными себе рыцарями и людьми слова.

После краткого ознакомления откуда прибыли рыцари и чем могут помочь армии «честных», выяснилось, что почти все были младшими отпрысками и своих наделов не имели, родители смогли им купить лошадей и вооружение, и обеспечить титуляр, закреплённый в имперском реестре, что подтверждал их знатность — это всё!

Теперь они желали присоединиться к армии, что собиралась «отнимать и делить», как простодушно объяснил один из них и хотели получить и свою долю дележа земель и имущества, своих более удачливых и успешных, коллег.

Гундобад поморщился от такой откровенности и простоты новичков, но всё же разрешил вступить в армию «честных» под его командование, не забыв сказать оруженосцу что бы всех прибывших рыцарей распределили в разные кавалерийские отряды и проповедники, что постоянно ходили по лагерям, как возле замка Гундобада, так и столице восстания городке Мунде, начали их плотно обрабатывать своими речами об общем имуществе и честной доле каждого: «По трудам его в общем деле и награда!»

Оруженосец обещал всё исполнить и указал на людей в каретах и на дорогих лошадях: «Вот. Тоже к нам!»

— Эти тоже, хотят всё делить по честному? — искренне изумился богато одетым посетителям, в лагере «честных», барон Гундобад. — Что то я не очень верю — не похожи они на бедствующих…

— Да нет же! — объяснил ему оруженосец. — Это представители богатейших городов, выше, по нашей реке, которые мы пока ещё раздумываем как захватить и ряд торговцев из иных, соседних с нашими, земель. Просят их принять и пособить.

— Чему?

— Предлагают выдавать нам суммы, негласно конечно, в случае если мы пощадим их города и не станем присоединять к себе, по крайней мере до полной и окончательной нашей победы, а они нам за это денежку подкинут немалую и лошадьми и порохом подсобят…

— Откупиться хотят? Что бы и мы не разоряли и империя их предателями не считала? — хохотнул Гундобад, поняв о чём ему толкует оруженосец и уверенным шагом пошёл к негоциантам, считая что именно с них сейчас сможет стрясти такие большие фонды и вообще, помощь движению за «Святое и честное Светило», что Руфус прослезится и уже хоть завтра можно будет начинать поход на столицу самой империи. Будут и деньги и орудия, для штурма тамошних главных крепостных стен!

Уверенно подойдя к негоциантам, что несколько попятились, увидев его — Гундобад широким жестом пригласил их в доселе пустующую палатку, желая провести переговоры без Руфуса, который его, хоть барон и сам старался отгонять подобную мысль, начал немного стеснять своей праведностью в поведении и постоянными проповедями собственных неизменных с годами убеждений.

— Выиграем войну — тогда и станем жить по его законам! — убеждал себя в верности подобной стратегии нынешний командир полевых отрядов армии «честных» барон Гундобад, когда усаживал представителей крупнейших торговых городов и гильдий, что к нему приехали. — Итак: что же вам всем нужно?

— Мира!

— И всё? — искренне подивился такой нетребовательности хитроумных торговцев, полководец.

— Мира и хорошего отношения. — поправил своих молодых сотоварищей, самый старший из делегации купцов.

— Как это?

— Вы не трогаете наши города и мастерские, корабли и торговые караваны, а мы, в свою очередь — выплачиваем вам за это некую денежную сумму и помогаем чинить оружие и повозки, пополнять лошадей и выдаём продовольствие.

— И порох с орудиями! — тут же напомнил о главной своей цели, Гундобад.

— Да… И это тоже. — пошамкав ртом, согласился старик торговец. — Но у нас не имперские литейные мастерские и наши возможности в этом ограниченны!

Разговор быстро перешёл в деловое русло: «честные» гарантировали проход кораблей и повозок купцов, через свои земли и по реке, и то что их люди не станут грабить негоциантов.

Гундобад не начнёт атаку на указанные ему города и ткацкие мельницы или прочие предприятия, а за это, негоцианты станут регулярно выплачивать деньги и привозить самостоятельно: провизию, порох, оружие — в его лагерь.

Также они не прочь были немного начать скупать, негласно, конечно же, то что мятежники будут захватывать в иных городах, что не откупились и в замках знати.

Взаимовыгодное струдничество было вскоре налажено и первые сундуки, со звонкой серебряной монетой пополнили казну армии праведника Руфуса.

Вместе с тем что было найденно ранее по схронам, сейчас казна мятежников насчитывала около семисот тысяч серебрянных монет и ещё примерно двадцать пять тысяч — золотых.

Гундобад мысленно присвистнул и решил что пора бросать все эти местечковые провинциальные метания и шарахания, от одного малого городка или замков баронов — к иным, и уже засылать большое количество «говорунов», которые начнут всячески расхваливать новые порядки, что навели в своих землях «честные» Руфуса и приглашать как вступить в их армию людей, так и начнут готовить восстания на местах, в отдалённых провинциях империи.

С получением новых орудий и пополнений запасов пороха — поход на столицу становился делом совершенно решённым.

Точнее он состоится уже в ближайшие дни, но лишь в соседние провинции, а вот на столицу империи, полис — рассадник всякой нечисти, символ имперской роскоши и несправедливости — можно будет выступать лишь когда прибудут обещанные «новыми знакомыми», двенадцать бомбард.

Десять, таких же по размерам как те что уже имелись в наличии армии «честных» и ещё две — вдвое больших, на перевозку каждой, в разобранном виде, придётся потратить по три телеги и это не считая запаса ядер к ним и пороха в бочонках…

После краткого, но крайне успешного разговора с негоциантами, Гундобад вышел на свежий воздух и довольно потянулся. Солнце светило вовсю, было приятно и как то спокойно, словно бы и не мятеж они сейчас совершали, который полностью изменит их жизнь, а некую лёгкую увеселительную прогулку осуществляли, для пользы пищеварения.

Прибыли ещё вчера Шильд и Марк, и посоветовали снарядить бродячих проповедников не только внутри лагеря и территорий, что уже занимали «честные», но и вообще, всех земель империи — которые будут ходить и громогласно объявлять что «Светило вновь решило вернуться на земли империи в виде праведника Руфуса и возвратить всем достойным людям «честность», против лжи продавшихся богатству жрецов и инквизиторов, что её скрывали от всех последние годы! Долой знать с их безнравственными кутежами и извращениями и купчин, жадных скопидомов!»

Подобная легенда уже давно на устах у многих простецов империи и была немалая надежда что теперь и слуги высокой знати, и ремесленники в отдалённых городах, и выслужившие сержанты имперской армии и рыцарских орденов — все они начнут потихоньку чем-либо помогать новому походу Руфуса, за «честностью» между людьми и тогда… Тогда успех в устройстве нового миропорядка был гарантирован!

Барон Гундобад сам себе вынужден был признаться, что его радовало не столько достижение истин Руфуса и претворение их в жизнь, сколько новое своё высокое положение и возможность влиять на события. Но вскоре запретил себе об этом думать и вернулся в палатку, где Руфус опять начал проповедовать, как он всегда делал по старой, ещё тюремной, привычке, когда было много свободного времени и мало — самой свободы.

Теперь у Руфуса образовывался как то самим собою собственный двор: были командиры отрядов, гражданские начальники что правили городами и замками и обеспечивали армию «честных» продуктами и деревом, вместе с металлом, для починки оружия и повозок. Появилась группа проповедников, которые в немом восхищении смотрели в рот старому праведнику и потом передавали его мысли вечерами у костров, когда все из отрядов собирались вокруг пламени и обсуждали прошедший день. Появился отряд телохранителей-«верных», что готов был идти в огонь и воду за своим лидером.

Руфус становился тем, кем он не был ранее, при первом своём появлении в качестве новоявленного ересиарха: он стал смесью святого и правителя, командира и жреца, что своими достойными поступками и речами, и своих сторонников приведёт к праведной жизни и позволит им вознеститсь куда выше, к лучам всемогущего и святого Светила…

«Верные» готовы были зубами рвать любого, на кого им мог указать Руфус, так велика была их вера в его слова и деяния.

Города продолжали открывать свои ворота, причём многие из них не обладали заранее расставленными там, на местах, агентурными сетями министра Дезидерия, отнюдь: Кто то испугался судьбы ранее захваченных поселений и предложил не ждать времени, когда и к ним прибудут отряды «честных», а самим объявить о присоединении к новому движению и возглавить его в родном городе, кто искренне поверил что пришёл в земли империи новый праведник и его следовало слушать, в отличие от погрязших в роскоши и словоблудии жрецов, инквизиторов и имперских чиновников, и такие люди с удовольствием призывали в свои поселения отряды руфусова воинства.

Теперь мятежники Руфуса контролировали не полтора десятка городков средней величины, а то и откровенно малых, а уже около полусотни и среди них была и пара в полстатысяч человек жителей.

Империя всё никак не реагировала полноценно на возрождённую ересь своего бывшего преданнейшего рыцаря и всё ограничивалось столкновениями с дружинами знати, чаще всего местной или рыцарских орденов, небольшими отрядами стражи или наёмников, которых взяли на службу купцы.

Каждый раз, фанатики из числа «честных и верных», разбивали посланные против них отряды в пух и прах — тем самым заслуживая славу непобедимой армии, своей, пока что всё ещё весьма пёстрой, ватаге.

Полсотни взятых городов, в несколько раз больше замков знати — всё это заставляло назначать на важные должности в иерархии, объявленного Руфусом, «государства Солнца» — большое количество людей из простецов и знати, и рассказы о головокружительной карьере очередного кузнеца или писаря барона будоражили умы черни во всех провинциях империи.

В армию «честных» теперь прибывали люди не только искренне верящие в смену нынешних порядков и законов и замену их на некие «справедливые и честные для каждого», но и просто те, кто не верил что сможет сделать себе карьеру где либо, кроме армии праведника Руфуса: бедные безземельные рыцари, брошенные орденами и побирающиеся или бандитствующие сержанты и ветераны, беднота — все эти люди валили толпами в лагеря мятежников, что выростали возле каждого более менее крупного поселения, захваченного армией праведника.

Гундобад, на одном из заседаний что рассматривали направления отрядов что начнут захватывать территории соседних провинций и вести там агитацию, довольно сообщал престарелому лидеру движения: «У нас уже сейчас есть около тридцати тысяч пеших бойцов, в семи лагерях и ещё, приблизительно, шесть тысяч кавалеристов, в основном лёгких, с дротиками или луками, ещё в четырёх. Примерно десять тысяч стрелков из арбалетов и луков и главное — скоро будет сформирован отдельный полноценный артиллерийский отряд из десяти бомбард, с помощью которого мы сможем брать даже твердыни провинциальных столиц, или самого главного города империи! И это не считая орудий при отдельных штурмовых отрядах».

Армия Руфуса плавно превращалась в полноценное государство: со своими бургомистрами, представителями в советах всех слоёв населения, полевыми командирами и командирами замков, начальниками различных служб и доверенными секретарями самого праведника Руфуса, которых в ином месте скорее назвали бы министрами.

Была и своя идеология, отличная от имперской — в основе которой стояла извечная и крайне болезненная тема для большинства жителей державы: перераспределения благ. Многие из которых, по мнению голодного и нищего большинства, скопились в паре сотен жадных рук имперских, высокознатных, скопидомов — пока миллионы простецов голодают.

В крупнейшем лагере восставших возле города Мунд, теперь находилась ставка праведного старца, а барон Гундобад предпочитал для своего штаба тот из лагерей, что был расположен прямо у его замка — это позволяло ему командовать, не отвлекаясь на советы старца и вести себя гораздо более свободно, как со своими людьми, так и прибывающими во всё больших количествах торговцев или знати, что хотели келейно порешать с Гундобадом некоторые свои вопросы и добиться от него помощи что бы «честные» слишком не обирали их торговые караваны или не грабили замки.

Все лагеря «честных» были устроены примерно по одному принципу: в них было много гражданских, что всячески помогали бойцам по хозяйству и обустройству быта, но при этом пьянствовать или развратничать, в самом лагере, строго запрещалось.

Во множестве, во всех лагерях, находились проповедники, что разъясняли будущее устройство нового государства что они станут создавать и проясняли некоторые приказы от Руфуса. Еженедельные хождения с молениями были обязательны и все бойцы и обслуга в лагере, выходили на них и обходили лагерь несколько раз в сутки, под песнопения и молитвы.

В лагерях оказалось довольно много людей из бывших участников первого мятежа Руфуса и сейчас к ним относились как к степенным матёрым ветеранам, которые могут подсказать как себя вести в схватках с имперцами или религиозных спорах с противниками «Святого и честного Светила».

Весь распорядок дня постоянно увеличивающегося воинства государства Солнца был разработан Гундобадом и его ближайшими соратниками: молитвы, построения — потом отряды бойцов отправляются на задания или на полигон для обучения, а гражданские, которые помогали чем могли боевому ядру — занимаются заготовкой дров, подвозом провизии, стиркой и прочим подобным, пока лагерь полупустой и нет вечерней толчеи.

Вечернее общее построение и встречи с проповедниками, которые объясняют будущее устройство их совместного «идеального государства». Ежедневные совместные хождения и песнопения, для увеличения чувства локтя и понимания у новичка его сопричастности к чему большому и прекрасному.

В конце третьей недели, в лагере под Мундом появились пять десятков странных бойцов: с бородками, в видавших виды кожаных бригантинах, с парой мечей или мечом и топориком, и при этом без щитов.

Они прошли, не особо разглядывая людей столпившихся вокруг них, прямо к шатру самого праведного старца и попросили, точнее передали просьбу своему сопровождающему в лагере, что бы к ним вышел Руфус — они хотят с ним поговорить лично.

Из палатки лидера мятежа появился отряд «верных», что стал стеной между прибывшими людьми и входом в палатку, потом, неспешно вышагивая и опираясь на руку одного из молодых проповедников — вышел и сам Руфус.

После минутной заминки, все новоприбывшие разом стали на колени и залились слезами: «Он! Наш пророк жив! Это правда!!!» — орали в умилении они и вздымали руки, к жарящему всех нещадно, Солнцу.

Сам виновник столь странного поведения пришлых бородачей некоторое время присматривался к ним, потом хлопнул себя по лбу и оттолкнув кого из своей охраны, быстрым шагом бросился к коленопреклонённым людям: «Ян! Прокоп! Дорогие мои побратимы — вы живы! Как же я рад вас видеть живыми и здоровыми!»

Старик обнимался с бородачами и благословлял их, хохотал и требовал что бы немедленно накрыли столы и угостили прибывших.

К вечеру весь лагерь у Мунда знал главную радостную новость: «Прибыли головорезы от «рубак» с горы Лабоир, которые хотели лично проверить не самозванец ли новый Руфус и его движение и сейчас, когда они убедились что всё по настоящему и праведник вернулся в мир — готовится большой переход от укреплений горы Лабоир, к Мунду, для воссоединения сил старых и новых сторонников пророка честного Светила, в единый ударный отряд!»

«Рубаки» слыли легендарными бойцами для новой армии «честных» и их прибытие и клятвы, привселюдно, до самой смерти стоять за «Светило святое и честное» — вызывали слёзы на глазах как женщин из обслуги, так и бойцов мужчин, которые говорили что теперь империи точно пришёл конец и новый, честный и равный, ко всем живущим людям, миропорядок — уже не за горами. Осталось только чуть подломить ноги нынешнему!

Два десятка лет «рубаки» сопротивлялись попыткам империи задавить их военной силой или подкупив кого из старшин — перессорить. Они продолжали верить идеям Руфуса все эти годы и проповедовать их в тех городах и поселениях, через которые проходили в первые годы после пленения своего лидера, когда ещё ходили в походы или последнее десятилетие, когда лишь кратковременные вылазки на территории врага стали их уделом.

Бесстрашные и верные, закалённые в схватках и крайне опасные своими боевыми умениями — всё это были «рубаки», самые стойкие бойцы из первой армии праведника Руфуса, что смогли до сих пор оставаться отрядом сплочённых воинов и сохранять свои убеждения, не предавая их мошне или новым мимолётным стремлениям.

После трёх дней проведёных за воспоминаниями и всё новыми клятвами друг другу, прибывшая делегация «рубак» засобиралась обратно, в свой замок на горе Лабоир: решено было что они оставят там лишь небольшой отряд, для удержания укреплений в случае нападения на замок имперцев, а остальные же бойцы, скорым маршем отправятся сюда, в лагерь новой армии «честных», под городом Мундом.

В новой армии они станут инструкторами, командирами сотен и тысяч, кроме того — именно из «рубак» будет создан отдельный штурмовой гвардейский отряд, для атак замков и городских стен, к тому же они неплохо справлялись с противокавалерийскими манёврами.

Получив, от праведника старца, бочонки с порохом и новое оружие вместе с кольчугами и бригантинами — бородачи «рубаки» попрощались со всеми новыми знакомыми в лагере и ушли ранним утром в свои земли, поклявшись что через десять дней, полторы тысячи закалённых в боях ветеранов прибудут для поддержания отрядов вторжения армии Руфуса в соседнии провинции.