1.

"И какого хрена я не поехал на автобусе?", – думал Боб, с трудом передвигая ноги по краю пустынного шоссе. Вообще-то его звали Вова, но вот приклеилась к нему эта кличка – и все тут. Была промозглая осень, шел противный дождь, который к тому же сочетался с порывистым ветром. Бобу было девятнадцать лет от роду, и многие его друзья не раз предупреждали: поездки автостопом всегда чреваты.

А он вместо того, чтобы послушать людей знающих, собрал в свой смешной рюкзачок минимум вещей, надел легкомысленные заплатанные джинсы и почти такую же легкомысленную кожаную курточку. Расплата наступила почти сразу же после того, как его подбросил один добродушный водитель КАМАЗа. От маленького городка Кораблино до поселка Акулово он доехал совершенно без проблем, разговаривая с Федором о том, о сем; после того как он покинул уютную кабину легендарной машины, наступила полоса катастрофического невезения. Во-первых, пошел дождь. Во-вторых, никто не хотел останавливаться, все пролетали мимо, окатывая несчастного Боба грязной водой, что всегда есть на трассе в такое время года (или в любое время года, но в дождь).

Путь ему предстоял неблизкий – аж до самой Москвы. Он даже не доехал до Рязани. Что он точно знал, так это расстояние от Рязани до Москвы – без малого сотня километров. В принципе, этот факт не был бы таким уж страшным, но часы Боба показывали девять (разумеется, вечера). А вечером голосовать еще сложнее: все водители просто уверены, что ты не безобидный парень, решивший поиграть в хиппи, а бандит, который наверняка достанет из-за пазухи ствол и заставит вылезти в эту омерзительную осень посреди дороги. Или вообще устроит летальный исход…

Боб проклинал фирму "Найк" и заодно всех китайцев на свете, поскольку кроссовки именно этой фирмы он купил в начале лета на одном из многочисленных вещевых рынков Москвы. У китайца. Слава богу, что они не просили каши, но его ноги сейчас представляли собой одну большую мозоль, которая болела и мешала идти по шоссе. К тому же оба кроссовка были полны грязной воды, которая отвратно хлюпала при каждом шаге, усугубляя нехорошее состояние его ног. "Так дальше продолжаться не может. Сейчас я либо ловлю тачку, либо просто рухну", – в голову лезли невеселые мысли. Что правда, то правда – поводов для веселья было маловато. Ноги стонали, вода была просто везде – в обуви, джинсы пропитались ею насквозь. Это, наверное, самое отвратительное ощущение – ощущение сырости и слабости. А водилы проезжали мимо, время от времени окатывая Боба грязью…

 

2.

Прошло еще полтора часа. Половина одиннадцатого. Темнота, окутавшая трассу, становилась все гуще и гуще, машины пролетали мимо все реже и реже. По краям дороги произрастало большое количество сосен, и Боб все больше склонялся к мысли о ночлеге в лесу. Ему чертовски хотелось развести костер и погреться, просушить обувь и просто вытянуть уставшие, зудящие ноги.

– Ну что же, собственно говоря, я теряю? – бормотал он в пустоту. – Все равно я не поймаю машину, и силы у меня тоже на исходе.

Дорога молчала. Лес тоже. Лишь сверху сыпалась вода.

– Вот ведь жабская погода! И какого я вообще поперся автостопом?

Внезапно он рухнул прямо в лужу, коих на шоссе было предостаточно. Дело в том, что на наших дорогах в асфальте (особенно за пределами МКАД) очень много выбоин, которые во время ненастья заполняются водой, и становятся довольно коварными спутниками всех автостопщиков – всех тех, которые не успели поймать машину до ночи.

– Посадка, – только и успел пробормотать Боб. – Прямо на воду – безопасно и практично. Не, сегодня я больше никуда не попрусь.

С этими словами он неровной походкой направился к лесу, в надежде найти какую-нибудь разлапистую ель (под которой обычно валяется достаточное количество сухой хвои и шишек, чтобы запалить костерок). Конечно, продираться сквозь сосны в такую темень – дело невыносимо трудное, особенно когда каждая сосна, каждый куст считает своим долгом окатить холодной дождевой водой. Вова спотыкался и падал, затем снова вставал и шел (материться сил не было). Он практически ничего не видел, колючие ветки хлестали его по лицу, по рукам, по ногам. Но сосновые ветки – это еще полбеды. В этом лесу комары, видимо, решили устроить себе пир на его теле, ноги время от времени погружались в грязь. Боб говорил в пустоту, чтобы хоть как-то заполнить это черное, враждебное пространство, окружившее его со всех сторон. Он брел и брел по ночному лесу, а кругом были только сосны – ни одной подходящей ели. Ноги все настойчивей давали о себе знать.

– Может быть, есть смысл выйти к шоссе? – спросил он сам себя вслух. – Некоторое время буду идти пешком, пока не дойду до ближайшего поселка, а там… а там попробую постучаться к кому-нибудь в дверь…

Вместе с этим он прекрасно понимал, что говорит чушь. Во-первых, потому что он просто не дойдет до поселка – мало того, не хватит сил даже выйти из леса. Во-вторых, даже если он дойдет то поселка (что в принципе нереально), никто не откроет ему дверь – в последнее время люди стали слишком боязливы (это плохо, но практично) и черствы (как те водилы на трассе, которым совершенно по фигу все твои страдания).

– Тогда придется жечь костер безо всякой елки. Какая мне теперь разница?

Он прекрасно понимал, что все здесь мокро. Боб старался выбрать менее сырые дрова из более сырых. Вообще, конечно же, "дрова" – слишком сильно сказано. Некоторое время он собирал хворост, и когда набрал приличную охапку, то свалил ее под одной симпатичной сосной. Здесь можно было смело разводить костер, чтобы хоть немного просохнуть и согреться.

Он с надеждой развязал свой рюкзак (который ему заботливо сшила сестра из старых штанов) и вытащил оттуда промокшие спички и такой же кусок березовой коры.

– Ччерт бы побрал меня и мое пристрастие к хипам! Ну что мне стоило взять с собой нормальный рюкзак – нет, надо ж было взять это уродство!!! Вова, ты просто идиот и если ты не помрешь к утру, считай это подарком судьбы!

Он уселся под сосной, поджав ноги к подбородку – так теплей. Самым поганым в этой ситуации было то, что из строя вышли даже его сигареты, которые также промокли. "Свинья и дрянь", – подумал он о сегодняшнем дне, о бессердечных водителях, о дожде и о спичках в частности.

 

3.

Вова поглядел на часы – было уже полпервого. Как ни странно, его тянуло в сон, несмотря на обстановку. Видимо, он промок и замерз до такой степени, что практически не ощущал холода и сырости. Как и любой человек, он адаптировался под эти условия и довольно неплохо себя чувствовал. Пару раз ему даже казалось, что он согрелся.

Если бы все продолжалось так, как продолжалось, Боб действительно заснул бы, если б не одно обстоятельство. Как уже говорилось, он как раз начинал клевать носом, когда увидел яркий свет вокруг себя, такое светлое пятно. Он удивился источник света не мог быть машиной, поскольку машина физически не может ездить в лесу – по крайней мере в таком густом. К тому же свет лился откуда-то сверху, что и заставило его задрать голову вверх и…

… увидеть объект шарообразной формы, который завис прямо над лесом. О его размерах трудно было судить – может быть, метров пятнадцать, а может и все тридцать в диаметре. Шар очень походил на солнце, если смотреть на него сквозь толщу воды. Он висел прямо над ним, переливаясь всеми цветами радуги. Сверху на него светлым потоком сыпалась какое-то вещество, похожее на пыль. Как ни странно, Боб ничуть не испугался, потому что зрелище было действительно красивым и необычным. Конечно же, он смотрел все передачи, где показывали и рассказывали об HЛО, и кучу раз народ предупреждали, что контакты с инопланетянами опасны радиация или еще что-то в этом духе. Рассказывали о каких-то опытах, о сильных магнитных полях и о том, что становится с людьми, которые в эти поля попадают. Но Боб почему-то не верил в это – он считал, что люди судят об инопланетянах с каких-то своих земных позиций, если они и вправду существовали.

Первое, что люди якобы спрашивали во время своих так называемых контактах откуда инопланетяне прилетели. Второе – что жрут. Третье – какое используют оружие. Три самых глупых вопроса, на которые был способен человеческий разум, поэтому Боб не удивлялся, почему представители высокоразвитых внеземных цивилизаций официально не дали о себе знать – люди просто не доросли до того, чтобы общаться с ними. Не только в техническом плане, но и в моральном… если можно так сказать.

Приблизительно похожие мысли проносились у Боба в голове, когда он глядел на шар, зависший в каких-нибудь десяти метрах над его головой.

– Ну здравствуй, – он прошептал эти слова. – Может, подбросишь до Москвы?

Как ему в голову могла придти эта идиотская фраза, до сих пор не понятно даже самому Бобу, но все-таки он это сказал. И что самое странное – шар стал медленно опускаться. Обычно в фильмах о зеленых человечках приземление инопланетного корабля сопровождалось порывами ветра – подобно приземлению вертолета. Когда шар приземлялся, не дрогнуло не одной ветки. Более того инопланетный корабль (будем называть вещи своими именами), казалось, был каким-то бесплотным – он спокойно приземлился рядом. Вова прекрасно понимал, что любая штука, сопоставимая по размерам с этим шаром, просто застряла бы в ветвях.

Наверное, это было последнее, что успел увидеть Боб за эту ночь – дальше в его памяти образовался огромный пробел. Он прекрасно помнил этот объект, помнил, как тот спустился прямо к нему. Но что было дальше – этого, к сожалению, ему помнить не довелось.

Он проснулся часов в десять утра, чувствуя себя просто прекрасно (хотя, собственно говоря, не с чего). Первое, что он почувствовал – удивительное ощущение сухости. Он окинул привычным взглядом свою одежду… конечно, он не мог точно сказать, что с ней произошло, но впечатление было таковым, что ее кто-то выстирал. Место, где он лежал, было также поразительно сухим, в то время как все вокруг было слегка сыровато. Кроме того, его ноги – те самые ноги, которые за последние сутки перенесли слишком многое для городского парня – были в полном порядке. Он даже специально снял свои китайские кроссовки (которые еще вчера проклинал) и носки (которые, по идее, должны были превратиться бог знает во что), убедившись, что все в полном порядке. И никаких следов укусов комаров. Боб не чувствовал той усталости, что обычно бывает, когда не спишь по крайней мере до двух-трех часов ночи. К мысли, что все это очень здорово, примешивалась еще одна, слишком подозрительная – а отчего это все? Конечно, он связал это с инопланетянами, при этом немного сомневаясь – уж не сон ли это был?

Как бы там ни было, Боб не стал забивать себе голову ненужными при данных обстоятельствах догадками. Он был сух, бодр и в прекрасном расположении духа чего же еще надо автостопщику? При всем при этом есть не хотелось абсолютно, было ощущение, что его кто-то накормил.

– Значит, пора тачки стопать, – проговорил он в густоту леса.

Обычно в такое время года (ранней осенью) дожди идут по нескольку суток, время от времени переставая лить. Обычно в это время небо очищается и выглядывает солнце. Вове повезло – он как раз попал в такой просвет. Странно, но лес выглядел как-то по-другому. Нет, понятное дело, что сосны выглядят ночью несколько иначе, чем днем, но дело было не только во внешнем виде. Бобу казалось, что со всех сторон его окружал чей-то непонятный (и в то же время такой знакомый) шепот. Секундой позже он понял, что это деревья пытаются сказать ему что-то, и это нельзя назвать просто шумом – звуки воспринимал его разум, а не уши. Если это можно назвать звуком, конечно.

Он как следует тряхнул головой – непонятный шум тут же прекратился. Боб шел к уже успевшей надоесть ему трассе – ловить машины. Днем поймать автомобиль гораздо легче, чем вечером – правило номер один для начинающего хичхайкера. Дело в том, что ночью он зашел в лес достаточно далеко, но сейчас он почему-то абсолютно точно знал, куда идти. Вова был просто уверен, что шоссе располагалось именно в той стороне, в которую он столь энергично направлялся. Опять-таки непонятно почему: это было как-то связано с отсутствием мозолей на ногах, сухостью и какой-то клинической чистотой одежды.

Итак, он за каких-то десять минут вышел к шоссе и побрел по обочине, вытянув руку и подняв большой палец вверх. Кстати, одевшись подобным образом, Боб допустил еще один просчет. Дело в том, что если вы когда-нибудь соберетесь попутешествовать автостопом (я бы не советовал, хотя штука занятная), вам обязательно нужно одеться как можно ярче. Оранжевые, желтые, серебристые или же просто белые цвета – самые подходящие для таких путешествий. Почему? Да потому что нормальный человек, сидящий за рулем автомобиля, увидев вас в таком наряде, сразу поймет – вы не бандюга и не маньяк, а, скажем, клоун. А клоуны, как правило, неопасны – с ними даже весело. После короткой беседы с вами (водитель, если он нормальный, обязательно вас подсадит – будьте уверены) он поймет – вы просто автостопщик. То есть человек, рискнувший выйти на дорогу – это не так просто. Мало того, он должен быть смелым (парень или девушка – не столь важно), вдобавок ко всему человек должен быть неплохим психологом.

Совершенно ясно, что водитель за рулем, согласившийся подбросить вас бесплатно, на некоторое время властен над вами. Поэтому совершенно необходимо сразу, на месте узнать, что этот водитель хочет от вас услышать – порой даже жизненно важно завести с ним интересную и содержательную беседу.

Так вот, как уже говорилось, Боб сильно промахнулся насчет одежды. Он брел по краю шоссе, не очень-то надеясь на удачу (хотя ему очень хотелось поскорей откинуться в удобном сиденье и поговорить с кем-нибудь о чем-нибудь – неважно, о чем именно). Как ни странно, он опять слышал голоса, правда, он прекрасно понимал, о чем они говорили. Мимо промчался какой-то грузовик.

– Черт бы побрал этот замок зажигания – барахлит как…

Вот как именно барахлит, Бобу не довелось услышать – грузовик исчез так же быстро, как и появился. Терпеть не могу этих гиббонов, последние деньги норовят отобрать. Ну что такого в том, что…

Мимо промчался старый добрый "Запорожец", за рулем которого сидел довольно пожилой мужчина – насколько Боб успел его рассмотреть. И самое удивительное: как только Боб спрашивал себя, откуда исходят эти голоса, они сразу исчезали.

– Бредятина какая-то, – сказал Вова, по старой привычке, в пустоту.

Зато то, что произошло дальше, бредом назвать никак нельзя. Боб все еще по инерции держал руку с поднятым пальцем, когда около него остановился громадный дорожный мотоцикл, за рулем которого сидел мужчина лет пятидесяти. Он был очень похож на байкера из фильма – такой же добродушный и открытый. Седые волосы были аккуратно собраны сзади в пучок, тщательно причесанная борода клинышком падала на грудь. И что самое удивительное – мужик был полностью в коже (кожаными были даже штаны). И уж самый последний штрих, завершающий этот радостный для Боба портрет – он был в солнечных очках. Совсем как я в пору юности, – услышал (почувствовал) Боб. – Надо подсадить – меня же все-таки подсаживали.

– Привет, сынок, – тут байкер широко улыбнулся. – Куда путь держишь?

– Вообще-то в Москву, но не добрался и до Рязани…

– Я вижу. Наверное, парень здорово вымок и намаялся за вчерашний день. А почему бы не подбросить его до Москвы? Один хрен – обкатываю байк.

– Тебя как, кстати, зовут-то? – спохватился Михаил.

– Меня? Боб.

– Боб? – он усмехнулся. – А почему не Билл Гейц, на худой конец?

– Ну… это долгая история. Вообще-то меня зовут Вова. Но однажды я попытался произнести свое имя во время насморка – вот и получился Боба, или Боб. А всякие глумливые друзья приклеили это имя.

Байкер зажал нос рукой и произнес:

– Боба. Бладимир. Брикольдый ды пацад, Боб. А меня – Михайло. Майк. Знаешь, я с утра уже километров сто накрутил, слегка жопа затекла. Тогда перекурим и дальше, лады?

– Лады. Спасибо тебе, Майк, – произнес Вова и протянул ему руку – пожать.

Тут он опять ощутил его голос. Сто процентов, что у него нет сигарет. Надо бы предложить штучку.

– Что-что? – отозвался Вова.

– Да я вроде бы ничего не говорил, – удивился Михаил. – Курить будешь?

– Буду. Мои сигареты совсем намокли.

– Ну ты даешь. Кто ж так одевается на автостоп?

– Я одеваюсь.

– Ну и глупый. Надо быть готовым ко всему – к плохой погоде, к трусливым водилам и к извращенцам.

– А ты тоже когда-то ездил?

– Само собой. Так вот полстраны объездил, – Михаил достал потрепанную, видавшую виды зажигалку "Zippo" и дал прикурить Бобу. – Вот такой же как ты был, тоже на путешествия потянуло.

– Да меня, кстати, никто ехать "стопом" не тянул. Просто романтики захотелось, Боб криво усмехнулся.

– Запомни раз и навсегда, сынок: романтика – это не только розы, шампанское и горячие женщины с любовью пополам. Это к тому же еще и всякие траблы.

– В хорошем смысле этого слова?

– Это в смысле трудностей. Любишь в саночках кататься – люби саночки возить. Усек?

– А то. Еще как усек.

А занятный ты все-таки парень, Боб.

– Занятнее некуда.

– ???! Я ж ничего не сказал!

– Да ладно, – Вова даже удивился. – Ты же только что сказал – "занятный ты парень, Боб".

– Я ничего не говорил. Я так подумал, – ответил он. – Ты что, мысли читаешь?!

– Э-э… не знаю. Подумай еще что-нибудь, какую-нибудь заковыристую фразу. прячет, умный – смело достает.

– И с каких это пор тебя тянет на пингвинов? – давясь от смеха, спросил Боб.

– Парень, ты читаешь мысли! А сейчас?

Внезапно Боб услышал нечто, что его обрадовало. При этом ему казалось, что он сидит в баре за кружкой пива.

– Майк, сдается мне, это Фредди Меркьюри, композиция называется "Tie You Mother Down" (что в буквальном смысле означает – "Свяжи свою мамашу") и тебе хочется пива.

– А ты ведь прав. А теперь скажи мне, какая у меня мечта?

– Самая-самая?

– Ну да.

– Попробуй это представить. свой собственный токарный станок. Ремонтировать, собирать и продавать мотоциклы.

– Значит, тебе хочется иметь свой собственный гараж?

– Не только. Понимаешь, мне хочется заниматься своим делом – любимым делом, понимаешь?

– Да.

– Вот уж не думал, что такое бывает. Может, поедем, пока ты совсем меня не раскусил?

– Пожалуй. Майк легким движением ноги дернул рычаг стартера. Машина завелась вполоборота, раздался глубокий рычащий звук – совковые двигатели на такой звук неспособны.

– Можно тебя спросить?

– Ась?

– Какой у тебя стоит двигатель?

– Я сам его сделал по харлеевским чертежам. А что, что-то не так?

– Да наоборот – такая музыка бывает только в западных байкеровских фильмах.

– Теперь ты действительно понял, что это дело – мое любимое?

– Капитально. Боб уселся сзади, пока Михаил прогревал двигатель.

– Ну ты как там, держишься?

– Вроде бы.

– Держись крепче, сынок – я покажу тебе скорость.

И в тот же момент тяжелый дорожный мотоцикл рванул с места, издавая утробный рев, пробирающий насквозь. Первое время Бобу казалось, что он вот-вот свалится машина сорвалась с места слишком неожиданно. Почти в тот же момент он почувствовал смех Майка: тот был в курсе, что Вова испугался.

Когда движение стало более-менее безопасным (когда не стало ощущения, что пора падать), Боб слегка приподнялся на ногах и посмотрел на стрелку спидометра

– если тот не врал, сейчас они шли на скорости порядка сотни километров. Хмурый осенний воздух хлестал по лицу, выбивая из глаз слезы – так всегда бывает с непривычки.

Боб попробовал переключиться на мысли Михаила, но там ничего, кроме несущейся трассы и рева двигателя (вперемежку с музыкой) не было. Впрочем, говорить о том, что Боб улавливал только отдельные мысли, было бы неправильным. Мысли людей представлялись ему огромным спутанным клубком фраз, образов, звуков и еще чего-то, чего не опишешь словами. Порой их совсем нельзя было читать – не было четких мыслей, было что-то достаточно размытое – как краски на палитре художника. Ведь глядя на цветные пятна, невозможно сказать, какой они образуют рисунок. Как, например, мысли Майка – он ни о чем не думал и в то же время думал обо всем, при этом бессознательно отдавая команды правой ноге и рукам, успевая следить за дорогой и прокручивать в голове любимую музыку. Впрочем, в данный момент большая часть мыслей этого байкера вращалась вокруг Боба – ведь не каждый день ему удавалось подбрасывать парня, умеющего читать мысли. Его это немножко задевало – как ни крути, а он мог предсказать все его поступки, какие-то скрытые желания (которые есть у каждого человека и о которых не говорят).

Минут двадцать они мчались по дороге, и за все это время Майк всего раз сбросил скорость. У Боба захватывало дух, ему все время казалось, что еще чуть-чуть – и они куда-нибудь влетят. Однако Михаил, по всей видимости, был очень опытным байкером и вел машину аккуратно практически на предельной скорости. Благо, трасса в это время была практически пустой.

 

4.

Как это всегда бывает, в самый неподходящий момент, будто из-под земли вырос пост ГИБДД. Поскольку Майк ездил без шлема из принципа, они обязательно должны были остановить его (к тому же он ехал достаточно быстро). Так и произошло – обрюзгший человек в серой форме лениво махнул рукой, как бы предлагая остановится. Любой нормальный человек, конечно же, не замедлил бы остановится, но только не Майк. Это только послужило ему знаком рвануть ручку дросселя на себя, и громадный дорожный мотоцикл (уже и так, кстати, мчась во весь опор) буквально полетел по дороге, набрав к своей сотне еще километров тридцать в час. Все, что осталось обалдевшим гаишникам – только грязно выругаться. Они были людьми здравомыслящими, а такие люди не станут гоняться за психом.

– Ч-черт, кто это был?

– Да я его знаю. Постоянно ездит тут, как неуловимый Джо. Забудь, за ним не угонишься.

Примерно такой разговор был у двух сотрудников инспекции, если тщательно отцедить мат.

Бобу пришла в голову одна интересная идея: уж если он мог читать мысли, то почему бы не попробовать передать что-нибудь – что-то сказать.

Вроде бы никакой реакции. Та же бегущая трасса, тот же рок и газ.

Сзади это выглядело так, как будто Михаила ударили сковородкой, или шлепнули чем-то тяжелым, или включили на полную громкость звук радио в шесть часов утра.

Совсем не хочу. Просто я так езжу. И как ты до сих пор жив, не пойму. Так ты точно не хочешь меня убить? Само собой. А что? Вот если "само собой", то сделай, пожалуйста, так, чтобы стрелка спидометра легла на отметку "шестьдесят".

Майк все понял, и деревья вместе со столбами электропередач слегка замедлили свой бег, а на душе у Боба стало как-то спокойнее.

Спасибо тебе, уважил парня. Я где-то слышал, что байкеры любят неторопливую езду, вот как сейчас.

Да, это так. Но только не я. А почему? Люблю скорость. И адреналин в крови – романтика, в общем. Кто-то что-то говорил о траблах, нес па? Ну и что? Все равно я люблю скорость, хоть и чревато. Некоторое время они помолчали. Если быть совсем уж точным, они молчали все время. Минут через десять, когда Бобу надоело смотреть по сторонам, он опять обратился к Михаилу.

Слушай, а где ты живешь? А разве ты мысли не читаешь? Уже давно бы все прочел. Да их невозможно читать. Это же не книжка, в конце-то концов. А как что? Знаешь, есть такие картинки… ну, смотришь на них и ничего не видишь – одни узоры. А потом глянешь повнимательнее, и видишь совершенно другой рисунок, что-то типа мозаики. Понятно? Не совсем, конечно, но я понял. Что-то вроде ребуса, да? Ага. Так где ты живешь? Да в Москве, успокойся. На Автозаводской, может, знаешь эту станцию? Да. Полностью промышленная зона. В самую точку.

Перед глазами, словно какая-то полупрозрачная пелена, поплыли очертания каких-то серых пятиэтажных домов, невообразимых дворов, заваленных сломанными двигателями от машин, ребят, одетых как в фильме "Прощай, шпана замоскворецкая".

Что это, Майк? А ты что-то видишь? Да. Что-то серое и размытое, похоже… Да это я детство вспомнил.

Он видел какую-то тесную коммуналку, где кухня и ванная приходилась на пятнадцать человек, где постоянно пахло готовящимися щами и куревом. Каким-то боком Боб почувствовал, что Михаилу (Мише) сейчас пятнадцать, он живет в этом месте с матерью, и что Григорий будет приставать к ней, когда придет с работы. И что Миша специально для него отлил свинцовый кастет вместе с пацанами во дворе. И что вечером он разобьет ему лицо, потому что свинцовая болванка уравнивала их весовые категории и силы.

И как, дал Григорию прикурить? Еще как. Он потом обходил нас за километр, а при встрече с мамой говорил "доброе утро", "добрый день" и "добрый вечер" в зависимости от времени суток.

***

Через полтора часа Боб знал про Михаила практически все – где прошло детство, как он провел свои лучшие годы. Единственное, пожалуй, что было трудно – при чтении мыслей и визуальных образов (которые тоже являются неотъемлемой частью мыслей) начинала болеть голова. Видимо, в эти моменты голова Боба работала чуть сильней обычного: сначала не очень сильно, практически незаметно, затем неожиданно боль накатывала волнами. После копания в чужих мозгах головную боль вызывало буквально все – звуки, запахи, свет и просто предметы, на которые было больно смотреть. К тому же здесь была одна особенность – просто так залезть в чьи-то воспоминания ему не удавалось, читались только те мысли, которые "плавали" на поверхности. Это можно было бы сравнить с тем, как если бы Боб смотрел в глубокий омут – вроде бы на дне что-то виднеется, да слишком размыто и неясно.

Они решили остановиться и передохнуть – хотелось есть. Впрочем, Миша мог ехать без остановок достаточно долго, просто он решил пожалеть парня и дать ему поесть – тот не ел, по всей видимости, со вчерашнего дня. К тому же ему хотелось поговорить с ним (все-таки телепатическое общение – слишком непривычно, как если бы Майк решил пройтись голым по Красной площади). В последнее время по бокам дороги, что ведет из Рязани в Москву, будто грибы после дождя, произрастало большое количество разных забегаловок, где каждый мог остановиться и покушать. Возле одной из таких они и притормозили и забронировали столик.

– Боб, ты что будешь?

– У меня нет денег…

– Зато у меня – есть, – с улыбкой парировал Михаил. -Так что есть-то будем? Сосиски будешь?

– Ага. С хлебом и чем-нибудь, что пьют.

– А сколько?

– Ну… думаю, двух хватит.

Михаил многозначительно покачал головой и пошел к палатке. Через некоторое время он вернулся с десятью сосисками, хлебом и двумя чашками раскаленного кофия.

– Шесть тебе, четыре мне.

– Я же просил две…

– Ну вот я и говорю – шесть так шесть, – ответил он.

Три сосиски Боб смёл с тарелки тут же, заедая черным хлебом и запивая это все кофием. Байкер ел неторопливо, поскольку кушать особо не хотелось (можно сказать, он купил себе еду только для того, чтобы его великодушие не бросалось в глаза).

– Знаешь, Боб, я тут кое о чем подумал.

Поскольку читать мысли не было сил, Вова решил поинтересоваться.

– О чем?

– Свою способность ты можешь очень здорово использовать. Понимаешь, о чем это я?

– Понимаю, да не совсем…

– Странный ты все-таки парень. Ты можешь жить, практически ничего не делая. Ведь зная мысли человека, ты властен над ним – можешь предсказать его действия, его желания.

– Например?

– Хм… ну вот хотя бы взять "кидал" на улице – те ребятушки, которые прячут шарик под тремя колпачками. Каждый шулер точно знает, в какой стаканчик он спрячет "капусту". А если знает он, знаешь и ты.

– Ну, допустим, для меня это слишком криминальный вариант. Есть еще что-нибудь?

– Еще? Да запросто. Ты где-нибудь учишься? Студент, небось?

– Ага.

– Так вот, могу тебе сразу сказать – на все свои экзамены ты можешь забить большой ржавый гвоздь. Когда экзаменатор задает вопрос, в его мозгу уже есть ответ. А ты просто считываешь его – и все. На красный диплом пойдешь, кстати.

– А еще? Я об этом думал.

– Блин! Например, чтобы устроиться на хорошую работу, нужно знать иностранные языки. Теперь все, что тебе требуется – это научиться правильно произносить слова. Читаешь мысль и выдаешь то, что хочет слышать твой собеседник – и все тут. Парень, да ты можешь теперь общаться с любыми людьми на их уровне. У тебя такой дар… – Майк слишком оживленно говорил, почти плевался.

Боб чуть поразмышлял – а ведь хорошие открывались перспективы.

– Ну хорошо. Положим, это так. Но этот дар появился у меня совершенно неожиданно, и точно так же внезапно может пропасть. Представляешь? Устроился я, положим, на хорошую работу, и только благодаря чтению мыслей там держусь. Вдруг

– бац, трах-тибидох, сим-салабим-ахалай-махалай – и ни фига. И все рушится. Что тогда?

– Хмм… я как-то не подумал. Тогда у тебя есть другой вариант: твоя способность будет помогать тебе учиться, ты будешь лучше понимать людей, то, что они хотят тебе сказать. Ведь есть же такие мысли, которые нельзя выразить словами – сплошные абстракции. А ты их будешь видеть и понимать – неужели это так плохо?

– Это замечательно. Вот этот вариант мне подходит больше всего. Особенно эта фишка с иностранными языками – ты просто гений.

– Да ладно тебе, Боб. Просто у меня что-то бурно фантазия разыгралась… и еще… – тут он нахмурился.

– Что-то не так?

– Да. Когда есть человечек, у которого имеется что-то ценное, всегда найдется стая шакалов, которая захочет использовать это.

– Чего-то не совсем понял, о чем ты.

– Рано или поздно в твоей жизни попадется мужчина или женщина, которая захочет тебя использовать в каких-то своих целях. Ты ишшо молодой и мало что видел, но я скажу тебе одну вещь: никому не болтай о своем даре. Ни маме с папой, ни подружке, ни даже самому лучшему другу.

– А ты?..

– А что – я? От тебя, дружок, мне ровным счетом ничего не надо.

***

После скромной трапезы они еще долго сидели и курили, задумчиво глядя на дорогу, по которой проносились машины. Боб думал о том, что, в принципе, жизнь очень похожа на трассу: кого поймаешь, туда и поедешь. А еще ему очень хотелось знать, почему пришельцы в качестве телепата использовали именно его – ведь на этой земле были люди более достойные, чем он. "Очень может быть, кстати, что это был просто какой-то эксперимент, а я был лабораторной крысой. Может быть, именно поэтому они избрали не какого-нибудь действительно великого ученого, а меня. Может быть, меня потом должны ликвидировать, чтобы не пошел куда не следует и не выболтал все кому не надо? Нет _ все это бред. Вдруг неожиданно я чем-нибудь заболею и умру, а медики потом будут ломать голову, почему же это произошло".

Майк тем временем безуспешно пытался завести свой мотоцикл, но почему-то ничего не получалось. Строптивая машина только хрипела и периодически выплевывала на землю сгустки отработанного масла.

– В чем дело?

– Не заводится. Возможно, мне придется покопаться в моторе.

– А что конкретно может быть?

– Скорее всего, распределитель масла, – нахмурившись, произнес Михаил. – А если это так, то мы никуда не поедем.

– Стоп. Разве ты не мешаешь бензин с маслом вручную?

– Ну разумеется, нет. У меня все автоматически, понимаешь? А эта фишечка отправляет туда порции масла. Если он накрылся, то лучше стреляться сразу… видишь, сколько дерьма летит из выхлопной трубы?

– Вижу.

– Видишь, но не осознаешь. Понимаешь, сейчас бак наполнен этим под завязку. А если так, то что в лоб, что по лбу – этот бычок не сдвинется с места сам.

Он еще помолчал с минуту, потом сказал:

– Знаешь, тебе надо ехать, – Майк достал из внутреннего кармана куртки бумажку.

– Там мой адрес и телефон. Когда доберешься, обязательно позвони – короче, дай о себе знать.

– А как же ты?

– Обо мне не беспокойся – провожусь немного, найду нужных людей и отремонтирую драндулет дома. А тебе ехать надо…

 

5.

Ему опять повезло – не прошло и часа, как Боб рядом с ним остановился потрепанный автобус, совершенно пустой (если не принимать во внимание водителя, конечно).

– Тебе куды, малой? – спросил водитель, перебрасывая "беломорину" из одного уголка губ в другой.

– Вообще-то я в Москву направляюсь…

– Понятно. Ну, до Москвы – это вряд ли, а вот до Луховиц – это запросто. Запрыгивай.

На вид ему можно было дать лет сорок, судя по многочисленным глубоким морщинам, избороздившим это лицо, и по серо-голубым, каким-то выжженным глазам.

– Максим, – представился он. – А тя как звать-та? Боб решил не выпендриваться. Не тот тип.

– Меня Вова зовут. А куда ты едешь?

– Да в Луховицы. Понимаешь, завод ремонтный наконец-то здеся заработал, вот я и перегоняю его обратно.

– Странно, – ответил Боб, -я слышал о тракторном заводе, а вот об автобусном почти ничего.

Это был такой хитрый прием, придуманный не одним поколением автостопщиков ради поддержания беседы.

– А енто и есь трактурной. Токма ня платять там ничаво – задарма работають… енто токма у Москве – деньги получають, – добавил он сердито. Разговор явно не клеился.

– Тут у тебя курить-то можно?

– Та кури.

Боб решил взять тайм-аут.

Внезапно пришло ЭТО.

Вертолет. Огромная, многотонная машина висит в воздухе, хлопая своими лопастями по воздуху. Все орудия – два гауссовых ствола и подствольники с гранатами – ощетинились в немом оскале. Он теперь Макс, он в Афгане. А может быть, и в Чечне. Неважно. Важно то, что все эти стволы нацелены на него, и если он сейчас же не предпримет что-нибудь, эта образина раздавит его к ядрени фени. Да что раздавит – снесет так шквальным огнем, что мокрого места не останется. Он стоит, как пришпиленный этим видением: сейчас ему каюк, и некуда бежать. Последний магазин "калаша" израсходован еще с утра… Суки, послали воевать, а боеприпасов ни хрена нет вот уже четвертый день. То же самое со жратвой. То же самое с бинтами… Взрыв. Горячая моча заливает штаны – так всегда бывает во время того, когда ждешь смерти и не хочешь умирать. Серая пыль летает в воздухе, волосы, лицо. Ударная волна сбивает с ног, звон в ушах, нос и рот заполняются этой самой чертовой пылью и немного кровью. Все,

… его кто-то трогает. Он чувствует, а значит, жив. А почему? Почему он не мертв? Макс теряет сознание – легкая контузия, фельдшер сказал пройдет. Раз пройдет, значит, можно жить, потому что если не пройдет – на гражданке пипец: инвалиды сейчас никому не нужны. Как оказалось, этот вертолет успел накрыть другой, HАШ. Так что обоссался он совершенно зря. Но на войне как на войне, не так ли? Ему несказанно повезло – еще секунда, и он был бы пропавшим без вести. А так пару месяцев в госпитале, и – гражданка.

Все это Боб видел и чувствовал. Значит, этот человек думал об этом именно сейчас. Он на всякий случай едва заметно пошарил между ног – мало ли, вдруг обмочился? Да нет, вроде бы все в порядке. Просто все было так реально… барака. Впрочем, к этому можно привыкнуть – как к мясу на прилавках гастронома. Тут тоже своего рода гастроном, только режут и забивают не коров со свиньями, а наших пацанов. С Рязани, с Липецка и Луховиц.

Пальба. Не такая отчетливая, как в кино – просто хлопки. Тут и там визжат пули. Эти скоты используют их со смещенным центром тяжести: если тебе попадут в руку, пуля выйдет из пятки, превратив тело в кровавый фарш. Бой очень тяжелый, думать и делать нужно очень быстро – нет времени красиво стрелять, красиво двигаться. Надо ползти по этой грязи, и не дай бог нарваться на растяжку – тогда яйца можно искать в радиусе пятисот метров. Или ста. Все равно. Еще погода такая блядская – почти весна, но еще лежит снег, прикрывая тонкой пленкой ржавые лужи. Ради безопасности и приходится ползти по этому месиву. А ихние снайперы, сволочи, тоже не спят – за вчерашний и сегодняшний день десятерых уложили. Пять вчера, пять сегодня. Как еще жив, непонятно…

Чем больше Боб видел, тем больше начинала болеть голова. Впрочем, не только голова. Он чувствовал себя так, как будто его контузило, как будто он полз по этому грязному снегу. Если и был где-то ад, значит, он был там. А Макс там был и вернулся оттуда живым. Остались воспоминания, и они преследовали его. То, что сейчас увидел Боб, можно было бы назвать целой жизнью. Да это и была жизнь – он хорошо знал по книгам, что на войне каждая секунда идет в счет. Он даже не успел докурить – сигарета, любезно предложенная ему байкером, просто тлела в руке. Боб не хотел вклиниваться к нему в голову, просто воспоминания были так сильны и отчетливы, что просто обрушились на Боба.

А разговор не клеился, и все тут. Не выполнялась главная заповедь автостопщика: быть интересным тому, кто тебя везет (раз уж едешь на халяву, то, пожалуйста, будь так добр). Неожиданно для Боба в разговор вступил Максим:

– Та не волнуйси, шо не базарю. Пнимаишь, характер у меня такой – не люблю базарить.

– Ясно. А почему?

– Ты мне не брат, не сват. Не гарно мне, хлопчик… не буди.

Вертолет. Лопасти хлопают по воздуху. Друг лежит в луже крови. Через минуту он должен умереть, этот славный белобрысый парень с голубыми глазами. Его все так и звали в полку – Василек. Такие песни пел – душа дугой закручивалась. За что? Зачем?

Обрыв, словно у работающего видеомагнитофона выдернули шнур.

… ихние дети. Да господи, что ж ты делаешь-то?! Ему от силы тринадцать лет, а он лезет прямо под танк. Это смертник, он весь напичкан тротилом, совсем как новогодняя елка. Маленький волчонок бросается под танк и разлетается в клочья. Машина повержена, у ребят серьезные повреждения ожоги и контузия в основном. А он, взрослый вроде бы мужик – плачет. Текут они, слезы, как-то совсем по-бабски. Как моча тогда перед вертолетом. Или когда в задницу осколком попало: весь взвод сочувствовал и ржал. Да и он сам через некоторое время хохотал. Когда оно зажило.

Снова обрыв. Глупо, конечно, сравнивать чужие воспоминания с видеозаписью или переключением каналов по ящику, но Бобу что-то больше в голову ничего не лезло. "Господи, ну какой же я серый. Как головенка-то болит, мать честная… хватит!!! ".

Но оно не отпускало. Мимо проплывали деревья, телеграфные столбы и проходящие мимо машины; в то же время перед глазами умирали люди и вскипала земля.

Гражданка. Он делает первые шаги по родной Рязани. Штатская одежда как-то стесняет его, непонятно отчего. Вроде бы все так, да все не так: и не так говорят, и не так себя ведут. Когда ночью где-то в небе пролетает вертолет, он вскакивает с кровати, рефлекторно пытаясь схватится за калаш. Которого нет. И сны. Лучше бы он не спал вообще… И хачи. Лучше бы они не жили…

И снова цепочка нарушилась. Максим уже не думал о войне, он думал о водке. И слава богу – от его мыслей голова больше не раскалывалась. Каким-то образом поток образов и мыслей иссяк, освободив воспаленное сознание.

 

6.

***

Это был хороший урок: теперь Боб понял, что читать мысли – не всегда хорошо. Все равно что врываться в ванную к незнакомому мужчине, или присутствовать при родах: и то, и другое слишком лично, чтобы рассказывать или показывать. Боб спросил у Максима разрешения поспать, и тот был не против: в стареньком потрепанном автобусе было много мест, где можно протянуть ноги. К тому же Боб действительно сильно устал – не столько от дороги и езды, сколько от его новой способности.

Как только он лег на двойное сиденье рядом с теплым крылом колеса (перед этим подстелив под голову старую телогрейку, которую Макс ему предоставил), глаза его закрылись и сон пришел минут через пять, если не через три. Снилась какая-то муть. Странное существо, внешне очень походившее на человека (однако им не являющееся) смотрело на него в упор. Этот взгляд ничего не выражал: огромные глаза-сливы под большим покатым лбом просто изучали его, буравя насквозь. Маленькая полоска рта так ни разу и не открылась, хотя оно явно что-то говорило. Боб инстинктивно понимал: существо ничего ему не сделает, и в то же время его тело покрылось холодным потом. Как всегда бывает в снах, он не мог рассмотреть, где находился.

***

Его разбудил Максим, сделав это крайне осторожно. Некоторое время Боб непонимающе озирался по сторонам, затем с облегчением перевел дыхание: он в автобусе, а над ним – выцветшие глаза молодого старика.

– Мне пора, да?

– Ага. Приихалы. Вылазь…

Вова сладко потянулся, расправляя затекшие конечности. Пот, который градом катил с него во время сна, теперь успел испариться, оставив на коже неприятное ощущение грязи, какой-то немытости. Конечно, его не раз поливал дождь, но что может сравниться со старым добрым душем? Разве что сауна, в которой Боб за всю свою жизнь так ни разу и не был…

Макс дал ему на дорогу полпачки "Беломора", пожав на прощание руку и пожелав удачи.

***

Был уже вечер, по крайней мере, если его часы не врали, половина восьмого. Бобу опять не везло – за те два часа, пока он брел по обочине шумной дороги, его никто не взял с собой. Было два-три момента, когда машины (преимущественно легковые) останавливались и водители спрашивали, куда везти, но когда оказывалось, что у Боба совершенно не было денег, захлопывали дверь и уезжали. Вот такие моменты он не любил больше всего. Ну что им стоит взять его к себе в машину? В конце-то концов, собеседник он неплохой, даже с чувством юмора.

С тех пор как он расстался с Максимом, он дал себе слово – ни в коем случае не прибегать к прочтению мыслей (по причине того, что это не всегда хорошо). Он даже как-то научился отсекать их, не допускать к своему восприятию. Все стало предельно просто, когда Боб немножко подумал, что есть человеческая мысль, как выражался его хороший знакомый, с физической точки зрения. И Боб рассудил так: мысль человека – это нечто вроде электромагнитных волн, а его собственная голова после некоего воздействия превратилась в своего рода приемник, способный эти волны принимать. А если так, то у него где-то должна быть кнопка (или еще что-то вроде этого), которая выключала этот приемник, тем самым избавляя его он многих неприятных ощущений – головной боли, видений – порою слишком личных для восприятия. Чтобы не принимать на себя слишком многого, он просто представил себе эту кнопку. В его воображении она была круглой и черной, и Боб представил, как нажал ее.

И наступила тишина. Теперь он не воспринимал обрывки эмоций водителей проходящих мимо машин, проходя мимо леса, он не слышал странного шума. В общем-то все стало как прежде, и как выяснилось – намного проще.

***

Вообще-то Вадик был абсолютно нормальным во всех отношениях человеком. Во-первых, у него была машина, и не какая-нибудь, а новехонькая "Волга", которую только недавно стали выпускать. Серебристо-зеленая. Во-вторых – у него была прекрасная, лучше всех, жена (Катюша) и Валька – малыш, которому вот-вот должно исполнится три года.

В свои двадцать пять лет он добился многого. Про таких обычно говорили – вот он, идеальный мужчина. А он и был идеалом, не придерешься. Прямо, как говорится, то, что доктор прописал: рост под сто восемьдесят, атлетическое телосложение, симпатичное лицо и голубые глаза (нос – орлиный). Без шуток – Вадик был одним из тех молодых людей, которого бойкие девушки в метро никогда не оставляли без своего внимания, всем своим видом выражая желание познакомится (блондин).

Но у него была одна маленькая тайна, о которой никто не догадывался. Он был… голубым.

Его работа требовала постоянного перемещения – как-никак, хозяин строительной фирмы. Он как раз возвращался из одного местечка под Рязанью – сейчас там был безлюдный пустырь, который в скором времени должен застроиться коттеджами. Земля там была хорошая, строить можно. Подписав несколько очень важных бумаг и заплатив определенную сумму (по меркам простых смертных – просто астрономическую), он возвращался домой на своей новехонькой "Волге" к своей жене. По радио как раз передавали "Осень" (стопроцентный хит от DDT).

Он задумчиво смотрел на дорогу, пока Шевчук надрывал свою глотку. Неожиданно его внимание приковал парнишка, шедший с поднятым вверх пальцем – по всей видимости, голосующий. А судя по нескольким дыркам на вытертых джинсах (которые из синих уже давно превратились в белесые), у него совсем не было денег.

Вадик тотчас же снизил скорость и остановился рядом с ним. Тот тоже остановился, недоверчиво глядя на тонированные стекла.

Верность над чернеющей Hевою. Осень, ты напомнила душе о самом главном…

Он распахнул дверь. Парень как-то немного испуганно смотрел на него, поэтому пришлось улыбнуться – эта улыбка поразила не одного человека, надо сказать. Вроде бы он успокоился.

– Ну, куда едем? – дружелюбно спросил Вадик.

– Да мне вообще-то в Москву.

– Так и мне туда же. Прыгай, парень – тебе повезло, – он улыбнулся еще раз. -Осень, в небе ждут корабли. Осень, мне бы прочь от земли _ – пел Шевчук.

– А у меня… это… денег нету, – сказал Боб осторожно.

– Это видно невооруженным глазом, приятель. Так что прыгай, пока я не передумал.

Боб залез в теплый, уютный салон "Волги", думая о том, что слава богу.

– Кстати, тебя как зовут-то?

– Меня? Боб.

– Как, совсем Боб?

– Ну, на самом деле Вова, но все меня называют так.

– Что ж, если все, значит, я внакладе не останусь, Боб. А меня зовут Владлен (во времена совка это имя возникло как сокращение от Владимира Ленина), но все называют меня Вадик.

За недолгое время голосования на дороге Боб стал более внимательным. Радость от поимки очередного водилы прошла, и он по возможности вглядывался в этого человека за рулем. Бобу сразу что-то не понравилось – что именно, он так и не понял. Скорее, это было восприятие на чисто интуитивном уровне, ведь были же случаи, когда он приходил к кому-то на день рождения и какой-то человек сразу ему не нравился.

То же самое можно было сказать и о Вадике. Что-то было в нем не то, что-то настораживающее, даже отталкивающее. Очередное правило автостопщика (пусть не номер один, но едва ли не самое главное) говорило ему: если ты поймал машину, в которой сидит подозрительный тип, будь готов к любому повороту событий. А раз так – значит, надо было его "прощупать", то есть прочитать (или просмотреть, или прослушать) его мысли. Пусть даже это будет не очень приятно.

Боб зажмурил глаза, всем своим существом настраиваясь на человека, сидевшего рядом. оба чуть не вытошнило, но он сдержался. Сердце колотилось в бешеном ритме. Он не просто увидел себя. Этот тип, что сидел в каких-нибудь тридцати сантиметрах рядом – делал с ним то, что обычно делают с женщинами.

Вадик оказался педерастом.

И что самое отвратительное: на месте этого коротко стриженого блондина был он сам. Например, когда Боб, проезжая в метро, видел какую-нибудь красивую девушку (или женщину), он и сам испытывал непреодолимое влечение к ней: буквально раздевал ее глазами (так уж большинство мужчин устроено, ничего не поделаешь). Но потом ему становилось очень стыдно – особенно тогда, когда девушка или женщина ловила его взгляд.

Вадику не было стыдно. Ему вообще было абсолютно по барабану, поскольку он ощущал себя полноправным хозяином положения.

Он сам себя насиловал. И, похоже, получал от этого удовлетворение. Так, как если бы занимался этим с женщиной.

Наверняка Боб был не первым парнем, севшим к нему в машину. Как всегда это было в критических ситуациях, он стал лихорадочно перебирать в голове всевозможные варианты – того, что могло случиться. Но как следует поразмыслить Боб не успел: видение пришло опять. лежит по левую сторону от него – от Вадика. Под сиденьем. Вот он поворачивается к Бобу, говорит, что произошла какая-то мелкая неприятность – вроде колесо спустило, или двигатель "как-то не так" звучит. Машина останавливается, Влад хватает ствол и направляет его на Боба. "Вылазь, пацан. Надо потолковать". И ни души вокруг. Только лес. Бобу хочется жить, Владу хочется Боба. По окончанию полового акта тот произносит свою коронную фразу (что-то вроде "Hasta la vista") и выпускает весь магазин в голову мальчишке. На ствол посажен глушитель, так что все будет происходить очень и очень тихо. И – самое главное – Боб не первый. И, возможно, не последний, ведь по дороге бродит еще достаточное количество мальчиков.

Никогда в жизни ему не было так страшно. Липкой волной на него накатила дурнота, он чувствовал, как волосы на затылке потихоньку встают дыбом. Но он ничем не должен был выдавать своего страха. Может быть, это получилось, может быть, нет, но Вадик пока не хотел останавливаться.

Машина шла по шоссе плавно, и Бобу показалось, что он успокаивается. В ситуации, когда едешь вместе с человеком, хотящим изнасиловать и убить, это было достаточно хорошо. Относительный покой позволил Бобу вспомнить, как он переговаривался с Михаилом, не открывая рта. Теперь у него просто не было выбора.

***

Вадик уже давно заметил, что с Бобом творилось что-то неладное. В какой-то момент он просто побледнел, и как раз в тот момент, когда ему захотелось его. А что тут такого? Это раньше голубые считались чем-то из ряда вон выходящим (и Вадик помнил это время). А сейчас, пардон, это так же естественно, как небо над головой.

Ну, случалось ему и убивать. Правильно. А как же без этого обойтись? Кому нужны лишние свидетели? К тому же на сегодняшний день убийства – тоже не выходящее из ряда вон явление. Подумаешь, какой-то автостопщик…

Так вот, парень был слишком бледен. И, по всей видимости, чем-то напуган.

– Эй, Боб, ты что, привидение увидел?

Он что-то пробормотал в ответ – его тело плохо его слушалось. Потом он откашлялся:

– Ничего я не видел. Просто, наверное, это после вчерашнего.

– А что было вчера?

– Да так, с пацанами перебрали самогонки. Вот и мутит целый день.

– А-а, бывает. Только, чур, извержений мне тут не устраивать. Можно даже остановиться, если хочешь…

– Не, – поспешно ответил Боб.

– Ну как хочешь…

***

У него не было выбора. Он помнил, как посылал свои мысли Майку, и сейчас он то же самое хотел сделать с Владом. Только сделать это так, чтобы ему мало не показалось.

***

Вадик как раз собирался сказать Бобу, что хочет отлить (довольно веская причина, чтобы остановиться), как вдруг он словно получил удар током в двести двадцать вольт.

– Т-т-ы что-то сказал, урод?

В углу рта Вадика появилась струйка крови, он плохо справлялся с управлением. На плохо освещенном шоссе это было опасно, "Волгу" основательно мотало от обочины к обочине.

Его трясло. Как будто кто-то воткнул в голову два электрода и пустил по ним ток. С трудом Вадику удалось притормозить. Он вообще плохо понимал, что происходит – парень и рта не открыл, только смотрел на него в упор. Надо было кончать с этим. Рука потянулась к стволу. опять удар, слишком сильный, чтобы что-то сделать Вадик остановил машину у обочины. Он был как будто парализован – руки, ноги не слушались его.

Тем временем Боб вылез из "Волги" и обошел ее с другой стороны, открыв дверь рядом с водителем. Он вытащил из кармана носовой платок и обернул им руку. Затем потянулся под сиденье и вытащил оттуда "Макарова", и зашвырнул его подальше в лес.

– Знаешь, оно как-то спокойнее, что ли, – произнес он дрожащим голосом. – Если б не знал, что у тебя жена с дитем трехлетним, убил бы.

Вадик слабо тихо стонал – видимо, пытался что-то сказать. Не получалось. В свою очередь, Боб схватился за голову – болела она капитально.

– План такой, – сказал Боб, – ты сейчас очухиваешься и везешь меня в Москву. Высадишь там, где я тебе скажу, а там – гуляй себе на все четыре стороны. И без глупостей.

Он произнес это совсем не так, как в каком-нибудь вестерне – он произнес это срывающимся, хриплым голосом. Мало того – его глаза были мокры от яростных слез, от того жуткого изумления, наступившего при контакте с его разумом. Как будто бы Боб нечаянно угодил в яму с ядовитыми змеями.

Боб достал из кармана остатки "Беломора", вытряхнул папиросу и молча закурил. Видимо, Вадик немного пришел в себя, поскольку слабым голосом сказал:

– Может, возьмешь нормальные сигареты? У меня в бардачке "Мальборо"…

– Вот твои сигареты мне сейчас нужны меньше всего.

Он на всякий случай сосредоточился на его голове: мало ли, что. Ведь Вадик был достаточно здоров для того, чтобы укокошить его и без "Макарова".

Hесколько минут – может, двадцать – он молча дымил папиросой и думал о том, как же (черт возьми!!!) все быстро произошло. Нечто подобное у него случилось на даче, где он периодически отдыхал. Правда, события там имели менее устрашающий вид. Впрочем, после всего того, что сейчас произошло на дороге, события на даче можно было описать двумя словами – "банальная драка". Просто слишком много спирта, разведенного пополам с водой.

Там тоже все происходило слишком быстро. Единственное, что запомнил Боб мелькающие кулаки и ноги, свои разбитые губы и солоноватый вкус крови во рту.

 

7.

***

– Слушай, гони побыстрее.

– А что, ты куда-то торопишься?

– Чем скорее я с тобой расстанусь, тем лучше будет для тебя и для меня, пидор. Машина послушно набрала скорость (что-то около сотни километров в час, что ночью было опасно).

– Теперь доволен?

– Следи за дорогой, – Боб выпустил в окошко струйку дыма. Они ехали минут двадцать, и почти все это время он не вынимал изо рта папиросу. Если кончалась одна, то начиналась другая.

Ему было нестерпимо трудно сидеть рядом с ним, отслеживать его злобные мысли

– еще труднее. Голова еще кое-как справлялась, но тупо болела практически везде. Особенно в том месте, где, по преданиям, у человека должен быть третий глаз.

– Ну музыку-то хоть можно врубить? – похоже, он решил поиздеваться над Бобом. На его губах застыла мерзкая ухмылка – так обычно ухмыляются подонок, ударивший ребенка.

– Я те щас такую музыку сделаю – небо с овчинку покажется, – отчеканил Боб.

– Ну попробуй. Как бы ты круто ни читал мои мысли, машину веду я.

Он был абсолютно прав. Но блефовать еще никто никому не запрещал.

– Слушай, ты, двуногое существо мужского пола… – Боб проговаривал это с трудом, сквозь зубы, – ты хоть знаешь, с кем ты связался? То, что я тебе устроил, покажется прогулкой по детскому саду…

– Если что?..

– Если ты не заткнешься, говнюк!

Силы уходили. Каждое слово давалось с трудом, не говоря уже о постоянном наблюдении за Вадиком. Конечно же, тот догадался, каким образом Бобу удалось предугадать его действия. И, словно в отместку, он прокручивал в голове свои похождения на дорогах. Впрочем, не только на них, но насиловать и убивать на трассе было проще. Всего семь трупов. Если бы не телепатия, Боб был бы восьмым.

***

Это была самая ужасная дорога в его жизни. Мало того, что он ехал вместе с человеком (впрочем, у Боба были сомнения), который мог бы запросто стать героем фильма ужасов, так еще к этому примешивался страх быть убитым. Потому что он раскрыл его, а маньяки не любят, когда их раскрывают.

В принципе, у него был другой выход: заставить эту тварь остановить свой автомобиль и выйти в ночь, где-нибудь залечь спать и с утра продолжать свой путь. Но до Москвы оставалось всего ничего – каких-нибудь пятьдесят километров. На скорости под сто это максимум полчаса. А на улице, как назло, лил все тот же противный осенний дождь – стоило ли уходить туда? Вообще-то стоило, но, по всей видимости, Боб решил рискнуть.

– Слушай, ты, наверное, должен прилично зарабатывать?

– Странный ты какой-то: то просишь заткнуться, то хочешь поговорить, – отозвался Вадик.

– Вопрос ясен? – спросил Боб чуть потверже.

– Ясен, ясен. Да, я имею все и всех.

– И наверняка у тебя есть банковские счета или что-нибудь в этом духе?

– Я тебе все равно ничего тебе не скажу. Конечно, есть, но где именно – не твое собачье дело.

– Да мне плевать, где. Главное, есть. А жена в курсе, где именно?

– Ну… есть варианты, а что?..

– Да нет, ничего особенного. Ты рули себе дальше, – ответил Боб с видимым облегчением. Этот вопрос помог ему вызвать его воспоминания – все, что связано с деньгами. Самое главное – не видеть ЭТОГО. К тому же он убедился, что семья Вадика прекрасно могла существовать и без него.

Он снова полез в карман за папиросами, и снова закурил – уже в который раз. Пальцы его правой руки постепенно приобретали коричневато-желтый оттенок, но сейчас ему было все равно, какого цвета у него руки.

Боб всю дорогу до Москвы тупо смотрел в одну точку – на автомагнитолу. За эти тридцать минут он не сказал ему ни слова, словно готовясь к чему-то. *** Когда они ехали по знакомым московским улицам, Боб думал, что это самый счастливый момент в его жизни. "Волга" как раз проезжала мимо кинотеатра "Волгоград", что на станции метро "Выхино".

– Высади меня здесь, – попросил Боб.

Машина остановилась.

– Ну чего, тебе вроде бы сваливать пора… – спокойно произнес Вадик.

– У меня еще есть к тебе дельце.

В этот момент Боб ясно представил себе его мозг. Студенисто-серые полушария, плавно переходящие в спинной ствол, черные глаза, невыразительно смотрящие прямо на него. Тот самый мозг, который просчитал его смерть с точностью до миллиметра.

Кулак. Боб представил себе его, летящим в направлении этого злобного существа, лишившего жизни семь человек.

Удар. Тихое хлюпанье, и ничего больше. Как будто бы в грязь наступил…

Боб встряхнулся. Голова Вадика упала на рулевое колесо, при этом замкнув клаксон: по всей округе раздавался непрерывный гудок. Похоже, тот был мертв.

 

8.

***

– Вова, где ты был?! – почти закричала прямо с порога мама. По ней было заметно

– она долго не спала. Об этом говорили темные круги у нее под глазами.

– Я…

Слов не было. Он только сейчас осознал, насколько легкомысленным был его автостоп. Мало того, он вдруг ясно и четко увидел все варианты, которые она просчитывала насчет его слишком затянувшегося отсутствия. И каждый вариант – с летальным исходом…

– Что – ты?

– Понимаешь, мама… поезд… поезд опоздал, и пришлось слишком долго ждать.

– А позвонить нельзя было?!

– Не было денег…

Он врал. Деньги, разумеется, были. Просто не хотелось говорить, что он добирался до Москвы на попутках: ведь мужчиной в семье был он. Единственным и неповторимым, и мама берегла его и лелеяла, как только могла.

– Мама… потом. Можно, я хотя бы душ приму?

– Давай. Принимай. Только горячей воды нет…

Он вошел в ванную комнату. Открыл кран, повернул вентиль, дабы направить холодную воду в душ и создать шум льющейся воды. Далее его просто вывернуло в раковину: это было вполне естественно после всего того, что довелось ему пережить за последние несколько часов. Как странно – столько всего, оказывается, может случится за какой-то день.

Раньше Боб практически никогда не принимал холодного душа. Исключая дождь, конечно, но ведь это отдельная история. Холодные струи били его обнаженное тело, заставляя его дрожать. Хотелось кричать, тошнило (хотя уже в желудке ничего не было – полупереваренные сосиски уже были на полпути к канализации). Когда-то Боб читал Библию – в порядке самообразования. И его всегда удивляло то, что крещение всегда происходило в воде. Всегда, но не сейчас. Потому что вода очищала.

Он беззвучно плакал. Беззвучно смеялся. Или то и другое вместе – неважно.

Боб, ты убил человека. Неважно, какого. Иди к черту. Он был маньяком. Он сам убил семерых. А это пофиг. Как бы то ни было, Бог дал ему жизнь. И только Он мог ее забрать обратно. С каких это пор ты выполняешь функции Бога? Если бы его поймали менты, ему все равно была бы труба. Вышка или пожизненное. У него есть жена. Она ни хрена делать не умеет – только разве что маникюр с педикюром наводить. У него сын остался без папы, Валькой зовут. Ты же ведь всегда так мечтал о папе, неужели не помнишь? У него остались большие счета в различных банках, в том числе и кругленькая сумма в швейцарском. Неужели этого не хватит им на жизнь? Боб, не отмазывайся. Лапшу можешь вешать кому-нибудь другому – своей маме, своему лучшему другу, но только не мне. Не себе самому, понял? Перестань. И без тебя тошно. Я устал, меня штормит, у меня капает почти изо всех щелей, исключая задницу. Чего тебе еще надо? Да в общем-то ничего. Тебе и так здорово досталось за последние сутки. Твое первое проклятье – это способность читать мысли. Второе – на твоей шее висит труп, и я не знаю, когда мы с тобой избавимся от этого. Ну, киллеры как-то ведь живут. Ты не киллер. Чеченские бандюги тоже как-то живут, отрезая нашим парням головы. Но ты не бандюга. Моджахеды в Афгане тоже как-то жили, разделывая наших ребят, как бананы. Но ты не моджахед. Ты просто парень, понимаешь? Понимаю. А что делать-то? Ты думаешь, что я такой умный? Я – всего лишь навсего другая сторона тебя, и неизвестно какая – лучшая или худшая. Так. Что ты хочешь этим сказать, черт побрал бы тебя? Не кипятись, если он поберет меня, то и тебя тоже. Ты убил человека. Это плохо. Мы это уже слышали. Еще что-нибудь? Но ты выполнил функцию правосудия. Казнил этого подонка, и те семь пацанов отмщены. Это хорошо. Ты уверен?! Процентов на восемьдесят пять. Дальше. У него остались жена и сын. Жена без мужа, Валька – без отца. Это плохо… Соображаешь.. не перебивай. Им есть на что жить. Это хорошо. Очень хорошо – по крайней мере, в этом случае тебе не нужно будет их обеспечивать. Наверное, это хорошо. Слушай, тут получается пятьдесят на пятьдесят – что-то я сделал как надо, что-то я сделал совсем не то. А в жизни всегда так – неужели ты не знал? Такое равновесие, совсем как в задачках по физике. Но я еще посмотрю, как ты проживешь эту ночь. Или следующую неделю. Посмотрю…

– Вовка, ты что, заснул? Он поймал себя на том, что сидит на краешке ванны, и что ему чертовски холодно.

– Да, сейчас уже выхожу. Просто вошел во вкус…

Боб, дрожа, стал быстро растирать себя махровым полотенцем – самый верный способ согреться. Все-таки холодная вода очищает, ибо он чувствовал себя намного лучше. Правда, осталась маленькая деталь. Совсем небольшая.

Смыть блевотину с раковины.

***

– По-моему, кое-кто обещал рассказать своей маме, что же случилось, – мама выпустила струйку дыма в сторону.

Она была очень красивой, несмотря на свои сорок лет. Ее белокурые волосы, как и двадцать лет назад, мягкими барашками спадали на плечи, в ее зеленых глазах, хоть и глядели они как-то устало, горел какой-то заводной огонек. Как, впрочем, и у Боба. Она (между прочим, ее звали Маргаритой Николаевной) была росту совсем небольшого, однако это ничуть ее не портило, наоборот, придавало ей какое-то свое особенное очарование. Обычно таким женщинам трудно солгать. В каком-то смысле она тоже могла читать мысли. Мужчин. Потому что когда она пристально смотрела на них, не нужно обладать какими-то особыми телепатическими способностями, чтобы прочитать их мысли.

– Вова. Расскажи, что случилось.

– Ну, я же рассказывал. Произошла небольшая задержка в расписании. Пришлось прокантоваться в деревне еще немного, а на позвонить денег не было. То есть, бабки-то были, а вот идти влом. Андерстендишь?

– Андерстендю. Гладко рассказываешь. Только чего-то ты от меня все равно скрываешь, хотя к тебе и не придерешься.

"Она думает, что я слегка кутнул на эти деньги. А еще предполагает, что есть у меня какая-то девушка, и что из-за нее я задержался. Господи, мама, если б ты знала, если б ты только знала!.."

– Мама. Никаких девочек. Никаких гулянок. По-моему, я достаточно взрослый, чтобы всякую фигню не творить, а?

– Верю, верю. С каких это пор ты стал думать, что я о тебе такого плохого мнения?

"С тех пор, как я стал читать мысли, мама. С тех пор, как я увидел ЭТО над своей головой. С тех пор, как я убил человека ".

– Да все нормально. Ничего я не думаю.

"Странно. Твои слова слегка расходятся с мыслями. Впрочем, как и у каждого человека. Как и у меня. У меня, наверное, больше".

Потом они стали пить чай. Нет ничего лучше, чем после тяжелого, продолжительного пути выпить кружку горячего чаю (причем без сахара). А потом молча закурить, глядя в окно, за которым нет почти ничего, кроме звезд.

– О чем думаешь? – задумчиво спросила мама.

– Да так, ни о чем. Просто не в состоянии.

– А если честно?

– О жизни. О смерти. О лютой ненависти и святой любви.

Мама улыбнулась и сказала:

– Ладно, принц Датский. Иди-ка ты спать, да и мне, пожалуй, пора.

***

Остаток ночи прошел относительно спокойно. Вопреки всяким ожиданиям, Бобу не приснилось ничего страшного, даже более того – ему ничего не приснилось. Вова был из тех студентов, которых строгие преподаватели про себя называли оболтусами (или разгильдяями, это смотря по ситуации). Нельзя сказать, что он был им, однако было уже пятое сентября, а у Боба не было ни расписания, ни учебников – так уж сложилось.

Боб очень любил ездить в метро. Главная причина, по которой эти поездки ему нравились, заключалась в том, что грохот колес и монотонное движение кабелей за окном помогали сосредоточится, как бы отделится от мира сего. Вторая, и немаловажная причина – девушки (и, пожалуй, женщины тоже). Их там было очень много, и практически все спешили. Разумеется, все они были разные и по-своему красивые, а Боб любил на них смотреть.

Не то чтобы у него было плохо с головой – о нет. Просто когда вокруг столько красивого, невозможно устоять. К тому же это занятие сильно смахивало на какую-то игру, в которой Боб неизменно проигрывал, как только на него начинали смотреть.

Но это было раньше. Сейчас Вове было не до игр – со всех сторон он слышал шум, будто бы большое количество людей пытались говорить. Конечно, слышал – это немного не то слово, скорее, чувствовал. Перед глазами метались какие-то тени. Впрочем, это не мешало ему видеть окружающую его реальность. Точно так же он чувствовал людей во всех общественных местах, и от этих ощущений голова начинала гудеть. А потом болеть, некоторое время спустя.

… милый, милый, что ж ты делаешь со мной… студент, наверное, мама, какой симпатичный… и суть всех технологических процессов не забыть… интересно, а в автобусе будет такая же давка?..

Он пытался как-то оградить себя от этого, но тщетно – всё равно что пытаться остановить реку. Поток чужих мыслей вклинивался в его мозг, заставляя воспринимать их.

На улице, конечно, стало немного легче, но не так чтобы уж очень. По обе стороны от Боба в спешке шли люди, стремящиеся на работу, в школы, в институты или в какие-то другие места. Он понял: чем больше людей, тем сильнее поток их мыслей и тем меньше у него шансов от них отделаться. Если же людей немного, то оградить себя от них не составляло никакого труда.

Давным-давно, когда Боб учился в школе, на уроках биологии им объясняли – у животных нет и не может быть мыслей. Одни рефлексы. Сейчас он с уверенностью мог сказать, что это полная чушь. Конечно, он не знал, как насчет остальных, но по крайней мере кошки и собаки мыслили. Таких четких образов он еще ни у одного человека не наблюдал.

Все произошло, как всегда, неожиданно (к неожиданностям он уже успел привыкнуть). Просто, проходя через очередной дворик на пути к институту, он увидел женщину, которая выгуливала собаку (предположительно, дворняжку). Он сразу понял, чего она хочет – ей хотелось есть. А еще ее достал ошейник. Четко и ясно.

***

– Молодой человек, так как же вы объясните мне свое трехдневное отсутствие в начале учебного года?

В принципе, посещение лекций для студентов не являлось чем-то таким уж обязательным – скорее, просто желательным. Но Яныч придерживался совершенно другого мнения. Яныч был их преподавателем, и вел математическую статистику наверное, самый бредовый предмет за все время обучения.

– У меня есть уважительная причина, – уверенно сказал Боб, глядя ему в глаза.

Это мог делать далеко не каждый. Всем своим видом Яныч напоминал трактор. Абсолютно лысый череп его избороздили глубокие морщины – как на лице, так и на затылке. Поговаривали, что он когда-то был боксером, и судя по всему, правильно поговаривали. Просто был один случай, когда двое "крутых" студентов пытались его испугать – один из бритоголовых успел только замахнуться, и через каких-то пять секунд оба были в нокауте. О его морщинах на затылке говорили следующее: "Мозги прут через череп".

– И что за причина?

– Я болел. Гриппом. Глаза Яныча буравили его насквозь.

– А справка где?

– Отнесу позже в деканат.

Тут стало понятно, что один не верит, а другой явно врет. В обшарпанной комнатушке (которую неизвестно почему все называли аудиторией) собиралась гроза. Яныч (вообще-то его звали Яков Иваныч) не любил тех, кто пропускал его занятия. Даже по болезни.

Многие преподаватели в их институте пользовались какими-то своими конспектами, особенно математики. Яныч никогда не носил с собой вспомогательных материалов, но выкладывал все с точностью до запятой – по нему можно было корректировать учебники. За все свое существование в этом месте он отправил за пределы института немало студентов, и те, кто умудрились ему сдать, понимали последняя проверка на вшивость пройдена, и дальше обучение не будет сопряжено с проблемами.

– Вот что я тебе скажу, Самохвалов, – произнес он раскатистым, густым басом, таких разгильдяев, как ты, в нашем институте не держат.

Боб смотрел на него в упор, читая его механические мысли, больше напоминавшие куски железа, чем живые образы людей. И чем больше он читал, тем спокойней ему становилось. По сути дела, Яныч придирался к нему, причем делал это как-то глупо, почти по-детски. А все потому, что считал статистику делом своей жизни, а ребят в потертых джинсах – лоботрясами. Чушь какая-то. Он смотрел на него спокойно, ничуть не боясь того, что последует за его словами.

– Это мы посмотрим.

Но это еще не все. Он послал ему мощный телепатический импульс: "HЕ ПУГАЙ ЕЖА ГОЛОЙ ЗАДHИЦЕЙ". И с соответствующим образом, после чего Яныч притих. Надолго.

***

– Боб, тебе что, жить расхотелось? Вылетать собрался? – Гарик смотрел на него, пытаясь понять, отчего это вдруг его друг осмелел.

Тот самый Гарик (его звали Игорем), который столько раз выручал его за все время обучения. Тот самый коренастый парень, с которым Боб бегал плечом к плечу все пятикилометровки.

– Спокуха. Я знаю, что делаю, – для пущей важности он сплюнул в мусорное ведро.

– Ну да, конечно. Ты что, не понял, с кем связался? Яныч таких, как мы, кушает на завтрак.

Вова был искренне рад видеть друга. Его лицо чем-то напоминало лицо Петра I, только рост не был таким большим. На втором курсе у всех юношей только-только начинал проклевываться пушок (такой плавный намек на бороду и усы), у Гарика же под носом и на подбородке была полноценная растительность – совсем как у взрослого мужчины.

– Пошли жрать, – Боб увильнул от ответа. – Как раз большой перерыв.

– Не понимаю я тебя, старичок.

– Скоро поймешь.

Честно отстояв свои двадцать минут в очереди, перед этим забив свободные места в одном особенно уютном уголке "тошниловки", они уселись есть. Конечно, они могли бы купить полноценный обед, но почему-то всегда покупали "хот-доги" и "колу".

– А теперь расскажи-ка мне, старичок, где ты был эти три дня.

– Ну… грубо говоря, добирался до дому.

– Пешком, что ли? – усмехнулся Гарик.

– Автостопом.

"Врет, небось. Хотя шут его знает", – подумал Гарик почти сразу, как услышал ответ.

Боб смотрел на него очень выразительно.

– Может быть, ты завис у какой-нибудь милашки, ты, Спиди-гонщик? – спросил Гарик.

Боб молчал. И смотрел.

– Ну, я могу допустить вариант того, что ты и вправду заболел.

– Я тебя когда-нибудь прибью, ты в курсе?

– Так ты правда проехал "стопом" двести семьдесят километров?

– Если я говорю тебе, что мне клево, значит, мне действительно клево. А если говорю, что двигался автостопом – значит, оно так.

– Ну ладно тебе… уж и поприкалываться нельзя. Только, по-моему, ты чего-то мне не договариваешь.

– В плане? – насторожился Боб.

– Ну… меня не покидает ощущение того, что у тебя с крышей что-то случилось. В смысле – что с ней немного не того, понимаешь?

– А ты три дня поголосуй без жратвы, под дождем и с мокрыми сигаретами – я б на тебя посмотрел тогда.

Вообще-то Гарик как раз был тем самым другом, которому можно было сказать все. Но сейчас Бобу не хотелось этого делать. Он обязательно скажет ему, но потом.

К тому же у Вовы из головы никак не шли слова байкера – что рано или поздно найдутся люди, которым захочется воспользоваться его способностью. Он также вспомнил об убийстве, которое так или иначе совершил. Не то чтобы Боб верил в бога – верить-то все верят, а вот верует не каждый. Он прекрасно понимал разницу между тем и другим, и просто верил, что существуют какие-то силы, которые могут влиять на его судьбу. Причем, как Боб себе однажды уяснил, количество мелких и крупных неприятностей (равно как и хороших ситуаций) прямо пропорционально тому, что он когда-либо натворил.

И эти мысли не покидали его, он постоянно об этом думал. Как Боб полагал, все то, что приготовил для него Яныч, было просто детским лепетом по сравнению с тем, что его поджидало. И как раз именно таким видел его Гарик – чем-то явно обеспокоенным, нахмуренным, как будто с бодуна.

– Уж не приключилось ли с тобой чего в дороге, приятель?

– Э-э-э… а что, так похоже?

– Честно говоря, выглядишь ты паршиво. На редкость, я бы сказал.

– Гаря, можно попросить тебя об одной вещи?

– Все, что угодно. Разумеется, окромя коттеджей и иномарок с девочками из "Плейбоя".

– Вот сейчас закончится перерыв, и мы еще успеем покурить. А потом будет семинар по истории, к которому я совершенно не готов…

– И чего?

– … а потом мы поедем ко мне домой. Мы будем пить чай, я буду очень много говорить, а ты обещай мне, что просто будешь мне верить – и все.

– Ты говоришь как гарный хлопец из фильма ужасов, который кому-то про вампиров втирает.

– Все только дома, ладно? Ничего про дорогу не спрашивай, пожалуйста…

Гарик смотрел на Боба, словно пытаясь прочитать его мысли. Последняя фраза скорее напоминала мольбу, а не просьбу. Игорь проглотил остатки "Колы", дожевал хот-дог и приподнялся со своего места:

– Пошли курить.

***

Он чем-то напоминал Пушкина – на его голове произрастало изрядное количество курчавых волос. Но особой гордостью Петра Петровича были огромные мохнатые бакенбарды. На самом деле он прекрасно знал, на кого он, преподаватель истории в техническом вузе, похож. И догадывался, как окрестили его студенты. Петр Петрович был одним из тех преподавателей, которым во время лекции или семинара не сиделось на месте – он почему-то бродил взад-вперед по маленькой аудитории, измеряя ее своими шагами.

– Итак, господа хорошие, сегодня мы рассматриваем все факты, которые привели нашу страну к Великой Отечественной войне. Надеюсь, все готовы – впрочем, те, кто был на лекции, знают, о чем я говорю, – он очень любил монологи. – Верно я говорю, Самохвалов?

– Совершенно верно, Петр Петрович, – Боб был спокоен, как никогда. Он моментально настроился на его поток, и с ходу понял, в чем дело.

А дело было в том, что на лекции его не было (да и не могло быть). И что Пушкин собирается его спрашивать, и уверен в том, что он ничего не знает – хочет устроить маленькую показушку, что-то вроде шоу. Дабы другим неповадно было.

– Ну так когда, господин Самохвалов, был заключен заключен советско-германский договор о дружбе и границах?

– Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, двадцать восьмого сентября тридцать девятого года. Тогда еще Сталин писал: "Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленный кровью, имеет все основания быть длительной и прочной".

"Черт, он как будто мысли читает. Неужели успел подготовиться? Погоняю-ка я его по войне…", – подумал Петр Петрович.

– Ну хорошо, – сказал он. Скажи-ка мне, сколько по времени продолжалась оборона Сталинграда?

– Так вы же сами сказали – мы рассматриваем факты, которые привели СССР к войне…

– Ну а все-таки? Ответишь – ставлю пять, и можешь на занятиях вообще не появляться – зачет тебе обеспечен.

– Проще пареной репы. Четыре месяца – с семнадцатого июля по восемнадцатое ноября сорок второго года.

Такого поворота событий Петр Петрович явно не ожидал. Он стал спрашивать у Боба различные даты, так или иначе связанные с Великой Отечественной – тот отвечал и не запинался. И неудивительно, потому что все эти даты были у преподавателя в голове. А значит, и у Боба тоже.

– Т-т-так… ставлю тебе зачет, и чтобы больше я тебя тут не видел… рассеянно пробормотал Петр Петрович. – Придешь на зачетной неделе…

***

Сорок минут спустя Боб и Гарик сидели, по обыкновению, на кухне и пускали в разные стороны струйки дыма. Вова не совсем понимал, как ему это объяснить нельзя же просто так взять и выпалить: "Гарик, старина, ты знаешь – я тут мысли читаю. Да-да, не смейся, аккурат после того, как повстречал HЛО. А потом мне пришлось убить маньяка-педераста, но я должен был, понимаешь, мочить таких надо и вообще…"

Бред. Самое безобидное, что Гарик может сделать, это покрутить пальцем у виска и присвистнуть – мол, ты совсем охренел, приятель? Нужно было что-то другое.

– Ну, Боб, ты мне кое-что обещал рассказать.

– Да я вот думаю, как бы это сделать так, чтобы ты мне поверил…

– Что, произошедшее настолько невероятно?

– Настолько же, насколько и очевидно, – тут он слегка поперхнулся чаем. – Вот угадай с трех раз, я сегодня был готов к истории или нет?

– Допустим, у тебя было время подготовиться, и ты сделал это очень круто. Даже лучше, чем Зязя.

Зязя был отличником – он только тем и занимался, что учился, по всей видимости.

– Чисто гипотетически?

– Ну да. Я предполагаю, – Гарик глубоко затянулся и с шумом выпустил дым.

– Хочешь, я тебя маленечко обломаю, приятель?

– В плане?!

– Я ни сном, ни духом и близко к истории не подходил.

Серые, чуть на выкате глаза Гарика сейчас, казалось, вылезут из орбит.

– Мало того. Я только вчера приехал, и сделал это в два часа ночи. Ты думаешь, что я настолько болен, что способен заниматься историей после этого автостопа?

– Логически – нет. Но как еще это объяснить?

Тут Боб посмотрел на него в упор, так, как тогда он смотрел на Яныча.

– Обещай мне одну вещь, Гарик.

– Какую?

– Нет, ты обещай. А лучше всего – поклянись.

Он смотрел на Вову и не понимал – может, у него и правда крыша поехала?

– У меня не поехала крыша, Гаря. Просто поклянись, пожалуйста…

В его голосе опять звучали те самые нотки мольбы, услышав которые, невозможно отказать.

– Хорошо, клянусь. А по поводу чего хоть?

– Поклянись, что с этой минуты будешь верить каждому моему слову и что никому не скажешь, что скажу тебе я.

– Ладно, – Гарика разбирало невиданное доселе любопытство. По сравнению с этим свидание с первой девушкой казалось детским лепетом. – Клянусь верить тебе и молчать.

– Тогда слушай. Короче, моя деревня находится неподалеку от одного городишки Кораблино. Дыра там страшная, но суть, как ты понимаешь, не в этом.

– А в чем?

– Слушай дальше. Собрал я свои шмотки, поймал "Камаз". На этой тачке я проехал километров шестьдесят, затем просто брел вдоль шоссе. Где-то с часу дня и так до глубокого вечера – и ни одна тварь не тормознула.

– Ха ты дал!

– Да не я дал, а мне дали. Просраться. Сверху поливал гребаный дождь, я был мокрее рыбы. Как жабры не выросли, ума не приложу. Тут до меня доперло, что ловить мне на асфальте ну совершенно нечего…

– И ты, конечно же, решил заночевать в лесу?

– Так точно. Решил костерчик разложить, носочки свои протухшие посушить и вообще

– поспать. Не фига. Спички промокли. Сигареты – и те промокли.

– И что ж ты сделал?

– А что мне оставалось делать? Выбрал место получше (это в такую-то темень) и попытался уснуть.

– И как, уснул?

– А вот теперь начинается самое интересное, Гаря. Я уже почти что сплю, и тут вижу эту хрень в небе.

– Какую, прости меня, хрень?

– Судя по всему, это был HЛО.

– ???

– Верь мне, это было так. Совершенно стандартная вещь – такие часто в разных уфологических передачках показывать любят. Эта штука висела над моей головой метрах в пятнадцати, а потом она начала спускаться ко мне.

– А что дальше?..

– Хмм… а вот дальше хоть убей – ничего не помню. Только вот проснулся я сухим и отдохнувшим. И знаешь, что? Как будто мне кто-то одежду постирал.

– Ну, а при чем же тут твои дико правильные ответы?

– Ты поклялся слушать? Слушай. После этого я без проблем нахожу дорогу из лесу, иду по шоссе. Мимо проезжают машины, а я слышу голоса. Кто-то чертыхается насчет гиббонов. У кого-то с зажиганием проблемы.

– Откуда?

– Ты слушай дальше. Через некоторое время рядом останавливается самый что ни на есть настоящий байкер – и откуда он там в сельской местности взялся, до сих пор не пойму. Мы говорим с ним, курим. Что-то о романтике. И тут он думает: "Занятный ты парень, Боб".

– ДУМАЕТ?!

– Ну да. Я ему говорю – занятнее некуда. А он мне типа – чего, братец, офигел, я ничего не говорил, и все такое.

– Так ты что хочешь сказать? Что стал читать мысли?

– Да, к сожалению. К моему очень большому сожалению.

– Докажи, – Гарик посмотрел в потолок.

– Хорошо. Сейчас докажу. Сейчас я тебе скажу, что ты думашь… ты думаешь гонишь, лысенький. И крыша у тебя поехала, – Боб с остервенением воткнул окурок в пепельницу.

Гарик побледнел. Боб все повторил слово в слово.

– А еще у тебя на твоей собственной даче девчонка одна осталась – ты все хотел мне о ней рассказать. У нее папа – астроном. А сама она напоминает звезду, и зовут ее Лана. В яблочко?!

– Т-т-ты… – Гарик смог только выдохнуть. Он смотрел на Боба.

– Ну да. Извини, старик, что так жестоко, но я сам в шоке. До сих пор, – тут его дыхание стало судорожно прерываться.

– Ты чего?

– Я… ничего, – его глаза наполнялись слезами. – Я человека убил, Гарик… я теперь долбанный убийца-телепат, чтоб его, – его трясло, по лицу текли слезы, хотя он приложил все усилия, чтобы не плакать. – Я не могу избавиться от этого шума в транспорте, на улице… везде. Весь день.

Гарик посмотрел на него. Затем встал со своего места, подошел к Бобу и обнял его – сейчас ему не нужно было ничего говорить. Просто другу надо было выплакаться, и все. У Игоря никогда в жизни не было момента, когда ему приходилось обнимать парня. Впрочем, такие мелочи его сейчас интересовали меньше всего.

Они молча просидели минут пять, пока Вова не "отошел".

– Ты хоть можешь мне объяснить, что произошло с тобой? Что ты несешь?

Боб повернул к нему красное от слез лицо.

– Постой. Я тебе не расскажу, а покажу – так будет лучше и понятнее.

Некоторое время Боб молча смотрел Гарику в глаза. Передача образов длилась, может быть, секунду. Все сразу – и веселый байкер Михаил, и мрачный солдат, безразлично крутящий рулевое колесо, и довольный жизнью извращенец, безжизненно провисший в салоне своего автомобиля. И HЛО. И деревья, которые помогли ему найти дорогу. И дождь.

 

9.

***

С тех пор жизнь Боба резко изменилась. Трудно сказать – к лучшему или наоборот. Не бывает "два хорошо", как говорил чрезмерно строгий Яныч.

С одной стороны, его пребывание в институте стало просто легкой и веселой игрой – к экзаменам и зачетам Боб практически не готовился, но сдавал все на удивление легко и только на "отлично", просто-таки убивая преподавателей эрудицией (в девяносто девяти случаях из ста – их же собственной). С другой стороны, с некоторых пор (с тех самых, само собой разумеется) Боб стал таскать с собой много таблеток аспирина и вообще – всего того, от чего боль в голове на время успокаивалась. У Боба в группе был парень – Гаша – который любил хорошенько поддать, и сильно привязался к нему – у Вовы всегда можно было стрельнуть пару таблеток с похмелья.

Да, его голова причиняла ему много проблем. Зато любой московский бабник мог только завидовать ему: ну какая девушка или женщина устоит перед молодым человеком, который всегда знает, чего она хочет? Который знает все сокровенные мысли и может их читать, и наполнять голову сладкими фантазиями? Никакая. Таких Боб пока что не встретил.

Он мог запросто подойти к какому-нибудь уличному "лохотрону" и вытянуть счастливый билет. Ни один "колпачник" не мог его перехитрить, и если Боб нуждался в деньгах, он их имел.

Впрочем, как справедливо полагал Майк, относительно спокойная жизнь у Боба была недолго. И он сам это чувствовал: по осторожным взглядам преподавателей, и еще – он постоянно ощущал чье-то присутствие. Он догадывался, в чем дело: люди, которые видели его острожные, тщательно продуманные выигрыши в уличные "лохотроны" (впрочем, он пару раз срывал неплохие банки в казино – когда человек играет в карты, нетрудно догадаться, какие именно карты у него перед глазами когда читаешь мысли, разумеется), предприняли кое-какие меры по его слежке. Он пару раз видел каких-то подозрительных типов на улицах (причем не одних и тех же, но думали они явно о нем), и это настораживало. К тому же его доставали какие-то странные сновидения – снилось что-то не совсем понятное. Неземного происхождения. И рассказывать такие сны было не то чтобы некому: просто без толку. В русском языке было одно-единственное слово, и то не совсем определенное

– "абстракция" (не совсем, конечно, русское слово, скорее, "совсем не").

Боб не боялся странных типов: он прекрасно помнил, как убил человека, просто слегка шевельнув извилинами своего мозга. За те три месяца, что прошли с той злополучной поездки, он почти что привык к головной боли. Его пугало несколько иное – отчуждение от остальных людей. Получалось, он видел их насквозь и мог предупреждать их действия за считанные секунды. Все поступки, все помыслы – Бобу было известно практически все о том или ином человеке, стоило только сконцентрировать внимание на одном из них.

***

Недовольный, как будто бы спросонья голос в трубки спросил:

– Алло?..

– Алло. Это Боб. А Михаил дома?

Когда Вова услышал его голос по телефону, то подумал, что Майк пребывает в состоянии легкого бодуна, но сейчас все недовольство и весь его недосып как рукой сняло:

– Боб, старина! Рад тебя слышать. Ты чего столько времени не показывался?

– Ну… это долгая история. Ты как – дома?

– Как видишь. Точнее, как слышишь, правильно?

– Ага. Может быть, я приеду к тебе? Как, кстати, твой байк?

– Да все нормуль. Правда, пришлось его движок потом по болтикам разбирать и прочищать, и выкинуть несколько деталек, а так – полный порядок.

– То есть совсем на ходу?

– Ну да. По-моему, у тебя записан мой адрес. Разберешься, как идти?

– Я знаю в подробностях, как добраться. Почти как ты.

– Ну давай.

***

Михаил жил в пятиэтажке, причем довольно старой, которая располагалась в промышленном районе Москвы. Эти дворики всегда отличались обилием металлолома и маленьких, словно карлики-инвалиды, гаражей, почти вросших в землю. Вот в таком месте родился и вырос Майк.

Подъезды в домах всегда отличались изобилием живописи – иногда там изображалось что-то пошлое, а порой встречалось что-то красочное и действительно симпатичное. На подоконниках за оплывшими от старости стеклами одиноко стояли банки из-под кофе, доверху наполненные бычками. Иногда попадались и совсем интересные предметы – пустые шприцы с остатками маслянисто-желтой жидкости. У Майка в подъезде постоянно тусовались наркоманы, порой они тут оставались лежать. И, что характерно, обычно никто не удосуживался вызвать милицию – жителям дома не было дел до каких-то там наркоманов. Исключая, конечно же, Майка: он никогда не имел такого обыкновения – оставлять человека в беде.

Боб остановился около металлической двери. Практически каждая вторая дверь здесь была металлической – мало ли, что. Позвонил.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Майк. Только сейчас он был совсем странно одет – как-то не "по-байкерски". Какие-то старенькие серые брюки (годов, наверное, пятидесятых – в такие еще любят ходить старики) и клетчатая бело-зеленая рубашка. Но самым странным была какая-то штука у него на голове, чем-то напоминающая очки, а чем-то – подзорные трубы. Серебристые волосы, как всегда, были собраны в аккуратный пучок.

– А что это за штука у тебя на голове? – спросил Боб.

– А-а-а… помогает лучше видеть, когда чертишь.

– А очки?..

– Да мне, собственно, они и не нужны. Просто когда я вывожу что-то очень мелкое на ватмане, я их использую. Или что-нибудь маленькое починить – идеальные трубы,

– тут он опустил систему на глаза, чтобы продемонстрировать.

Боб расхохотался.

– Ты похож на сумасшедшего ученого, – проговорил он сквозь смех.

– А я вижу каждый прыщ у тебя на роже. Ладно, пойдем на кухню и покурим, а затем

– в гараж, лады?

– Лады. А ты живешь один?

– Ага. Понимаешь, я не пью и не ширяюсь, но одна женщина сказала мне, что я помешан на железяках. Мне пришлось сделать выбор, и я остановился на последних.

– Ну ты мощный парень, – сказал, чуть подумав, Боб, – у тебя очень тяжелый случай.

Тогда Майк вздохнул и ответил:

– Ничего не могу поделать. Таким уж родился.

Твердым шагом Михаил двинулся на кухню, но чего-то не рассчитал и налетел на дверной косяк. Так всегда бывает, когда на глазах одеты мощные линзы. Вообще, дома у Майка была чистота и порядок, какая всегда бывает у технарей; каждая вещь стояла или лежала на своем месте. Обстановка квартиры была небогатой, но везде – ни пылинки, ни соринки. Бывают люди, которые имеют и хотят иметь многое, но недовольны этим. А есть люди, которые умеют довольствоваться малым – Майк как раз относился к таким.

Кухня Михаила была маленькой и уютной – какого-то "деревянного" цвета. Это все потому, что он недавно производил ремонт и самостоятельно инкрустировал стены и пол сосновыми дощечками, причем делал он это мастерски. Вся мебель на кухне была сделана его руками, и все вокруг пахло свежей сосной.

– Впечатляет? – Майк улыбнулся, заметив, как челюсть Боба постепенно отваливается от удивления.

– Еще как. Сколько ж тебе это стоило?

– Весь материал – пару пузырей водки, а все остальное довел до ума сам.

– Это где ж видано, чтоб такая сосна стоила пару пузырей?

– Ну… и еще отремонтировал пару мотоциклов и грузовичок, – Михаил скромно опустил глаза.

Он налил воды в большой электрический чайник.

– Нравятся мне эти бошевские чайнички. Нажимаешь на кнопочку, а он тебе через минуту – хлоп, и готово, – Боб шарил глазами по кухне в поисках пепельницы.

– А мне не в кайф. Понимаешь, все ощущение чая пропадает – ничего не нужно с нетерпением ждать, пока вскипит. Но вообще – штука полезная, согласен. Я бы, в принципе, вмонтировал бы туда электронные часики и будильник, а затем совместил бы это все с приготовлением чая или кофе. Представляешь, просыпаешься ты от звука, затем приходишь на кухню – а там уже все готово…

– Слушай, а ты, часом, не пробовал сделать такой аппарат – чтоб зубы чистил, дома убирался и вообще…

– Да иди ты в жопу, – ласково отозвался Майк. – Вот говорила мне мама – никогда не делись сокровенными мыслями со всякими…

– Миль пардон, – Боб опять давился от смеха. И от дыма. – Это шутка. А вообще-то тебе надо работать в какой-нибудь крутой-прекрутой фирме по починке иномарок… лопухами, – договорил после выразительной паузы Майк.

Неожиданно в дверь позвонили.

– Интересно, кто это ко мне?

Майк и Боб подошли к двери (вдвоем как-то вернее). На пороге стояло два человека. Окинув их невооруженным взглядом, сразу стало ясно – нарки. Один еще как-то держался на ногах, другому было откровенно плохо.

– Дядя Миша… помоги Сашке… помирает, наверное.

– Так. Сашка… Боб, помоги ему пройти и уложи в постель. А вообще на всякий случай своди в сортир – я не хочу, чтобы он заблевал мне тут все. Женька, ты шел бы куда-нибудь – без тебя справимся.

Сашка на вид был типичным наркоманом – небритый парень (какого возраста неизвестно, потому что у них не бывает возрастов) с темными кругами под глазами. Длинные, черные и немытые патлы жирными сосульками свисали на низенький лоб. Запах от него исходил – не дай бог кому почувствовать. Одежда, как обычный нарковский вариант – засаленные, нестиранные месяцами джинсы и что-то типа шерстяной водолазки (дабы не было видно следов от уколов).

– Ну ты, братец, совсем офигел. Разве ж можно так себя запускать? – удивленно спросил Боб.

Сашка пробормотал что-то неразборчивое.

Боб переключился на его разум. Ощущения были сравнимы с теми, когда Вова на даче с сельскими ребятами всю ночь глушил самогон, а потом весь день ходил зеленый, постоянно испытывая тошноту и невыносимую боль в животе. Только Сашке было похуже раз в десять, если не в сто – как понял Боб, это была ломка. Страшная ломка. Как ему тут же стало ясно, ни в какой сортир его тащить не надо, ибо желудок Сашки был пуст дня три. Только постель.

***

– Вот как некстати они зашли, – выразил свою мысль Михаил. – Никакого байка нам сегодня не видать – не оставлять же его здесь одного.

– Ты же знаешь его вроде бы? – удивился Боб.

– Он наркоман, my friend. Этим все сказано.

– Думаешь, чего-нибудь сопрет, когда очухается?

Они сидели рядом с постелью, где лежал Сашка. Они раздели его, одежда тут же отправилась в стирку.

– Обязательно сопрет. А на что ему ханку жрать?

Боб опять переключился на него. Его разум несильно отличался от разумов обычных людей, с одной лишь разницей. Среди неясных очертаний его мыслей вырисовывалось огромное черное пятно, которое, как он понял, разрасталось с каждой дозой. И сразу стало понятно – как только оно полностью затмит его мысли, он умрет. Обязательно умрет.

Тут Боб вспомнил, что однажды убил человека. Может быть, в этот раз ему посчастливится спасти.

– Вовка, чего с тобой? – спросил Майк.

Боб повернул к нему побледневшее лицо. С трудом верилось, что это он. Иди на кухню и покури, я сейчас вернусь. Все вопросы – после. Михаил так и сделал. Это походило на приказ, только гораздо сильнее. Если бы Боб сказал: "Иди и прыгай с пятого этажа", он бы сделал это не задумываясь.

Черное пятно. Как шар, но только не гладкий, а какой-то рваный – из-за умерших, оборванных нейронов по поверхности. Боб сейчас не Боб, а хирург. Очень профессиональный. Очень точный и бесстрастный. Он сейчас возьмет свой инструмент и вырежет эту тварь, которая забралась в Сашкин мозг. Сама по себе тварь была мертва, у нее было одно желание – пожирать нейроны, а затем отправиться в небытие вместе с жертвой.

Черта с два. Распылить на атомы. Вырезать и растоптать, стереть с лица Земли.

Сашка застонал, перевернувшись на другой бок.

Ее надо сначала запереть. Создать энергетическую сферу. Мамочки, как больно-то!

Оно визжало. Никто и никогда еще не пытался ограничить его свободу. Сашка открыл глаза.

Наркоман чуть слышно вскрикнул и повалился на подушку без сознания. Никакого темного пятна. Чистое, вполне здоровое пространство сферической формы.

***

Нетвердой походкой он прошел на кухню, где сидел обескураженный Майк. Еще никто и никогда в последнее время не пытался ему приказывать.

Боб выглядел ужасно. Это был какой-то живой покойник – другого слова здесь просто не подошло…

– Аспирин, – простонал Вова. – У меня, во внутреннем кармане, справа.

Через некоторое время Михаил вернулся, сжимая в кулаке упаковку аспирина. Боб взял ее, слегка надорвал и высыпал в рот сразу шесть таблеток. Даже не запил, просто разжевал, не чувствуя кисловато-горького вкуса (что поделаешь, привычка).

– Ты прям как алкаш какой-нибудь, – сказал Майк.

– Уж лучше быть алкашом, чем вот так…

– Что ты делал в комнате с Сашкой? Боб грустно улыбнулся и внимательно посмотрел на собеседника.

– Сашка больше не наркоман.

***

С ним что-то произошло. Он смотрел в потолок незнакомой квартиры, лежал в чужой постели, чистой. Но не это главное.

Черт возьми, он прекрасно помнил, что каждое его пробуждение сопровождается болью. Везде, где только можно и нельзя представить. Болью и желанием. Не женщины. Укольчик. Понюшка. Всего-то ничего, и ради этого он обычно готов был перегрызть глотку любому, даже если бы это была его мать (которой на самом деле не было).

Первое место, куда он обычно смотрел после – рука. Ожидая увидеть свою худую руку с синими прожилками вен (которые от частых уколов невозможно было достать иглой) и множеством следов от уколов, он не нашел ни одного следа.

И никакой боли. И никакого неестественного желания (которое с некоторых пор считалось вполне нормальным). Разве вот что попить и, самое главное – помыться. Сейчас же.

***

Они сидели в маленьком "боксе", который не так уж сильно отличался от "ракушки" – просто был немножко побольше и стены были потолще. У Боба в голове творилось черти что – то ли из-за непомерного количества аспирина, то ли еще из-за чего-то (неважно) – другими словами, его здорово вело.

– Тебя, часом, не штормит? Уж больно у тебя вид зеленый…

Боб молча кивнул. Еще как штормило. Он попытался отвлечься, осматривая "офис" (так Михаил называл это подобие гаража).

– Значит, ты здесь чинишь свои байки?

– В основном чужие, – он улыбнулся. – Чтобы потом отремонтировать свой. Конечно, это не бог весть что, но я доволен тем, что имею.

– Мудро, – Боб еле ворочал языком. – А трактор на ходу, говоришь?

– Ну да. Только его еще раз осмотрю – и погнали…

– Ты каждый раз так его осматриваешь?

Майк удивленно посмотрел на него.

– А как ты думал? – тут он полез в большой деревянный ящик (за инструментом, судя по всему). – Одной разболтанной гаечки будет достаточно для того, чтобы застрять посреди чертова города. А мне оно надо?

– Судя по всему, нет. Я бы сказал, совсем не надо.

– Вот. Ты пока покури, коли охота, а я быстро.

Пока Майк копался в недрах карбюратора и проверял состояние свечей, он внимательно осмотрел это место. Этот маленький "офис", казалось, полностью соответствовал своему хозяину – хоть он не изобиловал различными суперсовременными инструментами (не было даже эстакады), но каждая вещь знала свое место. Мотоциклетные покрышки в одном месте, запасные лоскуты резины и камеры – в другом (по углам, в основном). В стены, точно так же предусмотрительно обитых сосной, как и дома, вбиты гвозди – на них висят инструменты. Гаечные ключи на одной стенке, напильники, надфили и рашпили – на противоположной. У задней стены стоял миниатюрный электросварочный аппарат, там же – карбидная и газовая горелки.

Но самым впечатляющим зрелищем, конечно же, был сам мотоцикл. Он только здесь мог рассмотреть его как следует – как будто с фотографии какого-нибудь модного журнала. Весь иссиня-черный, не считая хромированных деталей, он внушал доверие и какое-то удивительное спокойствие. Всем своим видом он как будто бы говорил: "Спокойно, сынок, все будет хорошо и ты доедешь, куда надо".

"Спокойно, сынок, все будет хорошо и ты доедешь куда надо".

– А почему ты так уверен, что Сашка ничего не сопрет?

– Так ему больше ничего не нужно тащить – ведь он теперь не нарк, – ответил Боб.

– Ну разве что для приличия свистнет что-нибудь…

– Хорошо тебе говорить – ведь хата-то моя.

– Да будь ты спокоен. Он сейчас, наверное, спит.

– Ладно, все равно у меня нет ничего такого, что можно было бы толкнуть на барахолке… разве вот что чайник электрический… так у меня металлический есть.

Самое удивительное – Майк не хотел знать, как он исцелил Сашку. Видимо, он воспринимал способности Боба как что-то данное, что просто есть. Иногда Вова залезал к нему, словно пытаясь найти "нехорошие" мысли – а вдруг тот тоже хотел его использовать? Ничего подобного.

***

Был уже вечер. В такое время Москва особенно красива – она как будто состоит из миллиардов огней. Особенно с тех пор, когда мудрые строители наконец-то догадались сделать подсветку стен. Город фосфоресцировал, и все это искусственное пламя неторопливо приносилось мимо глаз, будоража воображение.

А именно? А ты думал – я один тут такой, с байком?

Как он и обещал, больше шестидесяти километров по городу он не давал: кому нужны проблемы с гиббонами?

Они неслись над Москвой-рекой. По обе стороны от ее берегов проходила асфальтовая дорога, которая красиво освещалась фонарями. Под ними плыл речной трамвай – огненный дракон с маленькими красными точечками сигарет по бокам. "Осень какая-то странная выдалась, – отрешенно думал Боб, – то поливает тебя дождем, то не поймешь, весна пришла или что…" Странный все-таки этот парень Майк. С учетом того, что он давно уже не "парень" – термин "дедушка" подходил ему гораздо больше. Однако он не был и стар – просто серебристые волосы не означают, что старость уже пришла.

Эта поездка действовала на него вполне отрезвляюще. Но, самое удивительное он не смог раскусить Майка и выведать у него место, куда они ехали. Видимо, это было связано с тем, что байкер точно знал, куда Боб захочет "залезть", и намеренно блокировал информацию. Впрочем, если бы он не знал, что сзади сидит телепат, все его намерения были бы известны.

Прохожие и обычные водители смотрели на них с удивлением (во время остановок на светофорах, конечно же). Дело в том, что Михаил надел на себя (и Боба заодно) очки, чем-то похожие на плавательные – как будто из противогаза намеренно вырезали хороший кусок.

Майк, а это место, куда мы едем _ там хорошо? Там не просто хорошо. Там КРУТО. Вопросы будут? Вот тебя бы я взял с собой в разведку. Молчишь как партизан… Партизан – это от слова "Party", да? Наверное. Только знаешь, мне потом нужно маме позвонить, а то она беспокоится будет. Да без проблем, дружок. Я тебя потом в два счета домчу домой. Там будет все в порядке? Надеюсь, мы не будем ничего пить? Ты – как хочешь, а я хлопну баночку пивка. И вообще, расслабься, мы уже почти приехали.

***

Если Майк что-то обещал, то всегда выполнял это. Так случилось и на этот раз

– пока Боб ломал голову над тем, где он окажется, тяжелый дорожник подкатил к группе точно таких же мотоциклов и таких же хозяев. Впрочем, не совсем таких: каждая машина имела свою "индивидуальность" – свою расцветку, свой звук двигателя и, разумеется, своего хозяина.

Место, куда они приехали, располагалось неподалеку от Поклонной Горы просто потому что там было открытое место и колоссальный участок совершенно ровного шоссе, который по вечерам немного освобождался. Конечно, самым тусовым местом был маленький тесный дворик рядом с небезызвестной Тверской, но там собирались по большей части какие-то психи – любители покрасоваться да подраться. Причем драки оканчивались порой достаточно серьезно – проломленными черепами, распоротым животом или еще чем-нибудь, чего совершенно не принимали байкеры этого места.

Здесь люди собирались в основном для того, чтобы отдохнуть, обменяться мнениями по поводу чего-либо (откровенно говоря, просто поболтать). И, конечно же, попить пивка. Хотел Боб того или нет, но в него мощным потоком потекла информация – о людях, которые здесь были.

– Дядя Миша! – услышал он радостный возглас. – Ты где всю неделю пропадал, поганец эдакий?!

Откуда-то из самой гущи мотоциклов навстречу им выбежала девушка, одетая во все кожаное (впрочем, так были одеты и все остальные), и обняла Михаила, смачно поцеловав его в бородатую щеку.

– Были определенные траблы, детка. Впрочем, они уже позади.

– А это кто такой с тобой в очках на пол-лица?

Тут-то Боб ее как следует и разглядел. Симпатичная и немного стервозная, как и полагается.

– Я… это… Вова, – Боб смутился и покраснел.

– Да сними ты свои стекляшки, когда со мной разговариваешь! – она притворялась сердитой.

– Это приказ? Я сказал, что меня зовут Вова, но на самом деле я Боб.

– Боб? Это уже лучше. Если ты с дядей Мишей, то наверняка хороший парень.

– Стелла, кончай его допрашивать, – проворчал Майк. – Не видишь – он первый раз среди таких, как мы, и стесняется. Лучше бы угостила его чем-нибудь _

– Ну ты дал, старичок! Кто здесь не появлялся неделю? Может быть, я? Нет. Вот тебе и ставить, а я уж как-нибудь помогу. Разве ты уже не помнишь – кто компрессор обещал посмотреть?

Тут она обратила свой взор на Боба.

– Не знаю, каков ты мужик (а мне сдается, ты вообще не мужик), но выглядишь ты вполне ничего.

– Ну спасибо тебе, – откликнулся он, – слава богу, что я не "совсем ничего". Так, что-то есть… Он не успел произнести до конца, потому что она приблизилась к нему настолько, что он не смог говорить.

– Добро пожаловать, Боб. Я стерва, но ты не обращай на это внимания.

– Кхм… – решил вмешаться дядя Миша. – Так я посмотрю на твой компрессор или как?

Стелла обернулась на мгновение.

– Инструменты сам знаешь где.

Кстати, я хочу тебя предупредить: у нее есть парень по кличке Стелс. А почему Стелс? Все очень просто, старина. Сначала его не видно, а потом он неожиданно появляется, и если он вдруг подумает, что ты с ней флиртуешь, тебе придется туго. Не дай бог, конечно… Подожди, ты ведь дал мне понять, что тут нет психов. Ха. Тут нет психов, которые могут вспороть живот и пробить голову. Насчет тех, кто может дать тебе в сливу, я ничего не говорил. Просто будь острожен и не позволяй ничего лишнего – ни себе, ни ей. Ладно, я все понял.

– Боб, хочешь…

– Да нет, спасибо. Я лучше тоже посмотрю твой компрессор. Кстати, Майк, помнишь, у тебя там свечечка барахлила? Дядя Миша, сделай вид, что есть. Я не хочу получить в сливу от какого-то Стелса!

– Да, Боб, слазь ко мне в бардачок, достань тряпочку и протри. А то мало ли что, собственно. Потом слетаем за пивком…

Стелла опешила. Еще никто до этого не обрывал ее речь на полуслове. Еще никто не отказывался, когда она спрашивала: "Хочешь?.." Неважно, что. А этот Боб как будто бы что-то чувствовал.

И вообще, парень, я тебе хочу дать совет – держись-ка ты подальше от этих байкерш. Я вот мотаюсь по дорогам уже двадцать пять лет, и ничего хорошего от них до сих пор не видел. Может, плохо смотрел? Да нет. Блин, у нее компрессор совсем плохой – тут без гаража никак не обойтись. Тогда поехали отсюда, а? Да все нормально, ты не понял. Щас хлопнем по пиву, ты позвонишь маме и я тебя отвезу.

– Подожди, ты ведь даже не выслушал меня?

– Я уже заканчиваю протирать свечечку. Тут, кстати, есть где-нибудь телефон?

– Подружке будешь звонить?

– Да нет. Маму хотел предупредить, что буду поздно, – Боб опять смутился.

– Какой сознательный мальчик! Твоя мама, наверное, должна быть счастлива иметь такого сына…_

Боб пропустил глупую шутку мимо ушей. Хотя если бы на ее месте оказался бы Стелс, он бы точно схлопотал от Вовы по шее.

– Так здесь есть телефон или нет? Я уже совсем привинтился…

– Там, чуть дальше, за углом налево.

– Это не прикол? – он посмотрел на нее очень внимательно. Анализ ее потока подтверждал – это не шутка, хотя в обычной ситуации Боб не поверил бы.

– Ну так сходи и проверь, сынок. Тут Боб начал терять терпение.

– Знаешь, что я тебе скажу, Светлана Васильевна?! То, что ты одета в кожаный прикид и катаешься на крутой тачке (купленной не на свои бабки, кстати), не дает тебе права докапываться до меня!

– Как?!.. Как ты узнал мое имя?

– Блин, мысли читаю!

– Тебе дядя Миша сказал?!

– Нет, это был Дед Мороз… неважно. Так вот, Стелс тоже может отдыхать.

Тут сзади кто-то положил руку на плечо. Она была тяжелая.

– О чем с моей подружкой толкуешь, командир?

Стелс осел на свой мотоцикл (припаркованный, кстати, тут же, рядом). Этот тип вроде бы и ничего не сказал, но его словно током ударили.

– Слушай, я не знаю, кто ты и что ты от меня хочешь, но к твоей подруге я не имею ни малейшего отношения. Более того, было бы неплохо вам прокатится куда-нибудь в сторону Арбата.

Стелс ни о чем его не спросил. Громадный детина ростом этак метра под два, он был под стать своему мотоциклу. Гроза московских дорог, он просто молча уехал, так ничего и не сказав.

***

– А вот и пиво приехало! Хэй, народ, а чего это вы такие смурные? – Майк немного опоздал.

– Я только что познакомился со Стелсом. Очень крупный молодой человек, надо сказать.

Ты что сделал, жертва инопланетной диверсии? Послал ему короткий прямой импульс. Он сразу свалил почему-то.

Вслух же дядя Миша сказал:

– Так выпьем же за знакомство!

Стелла стояла, приоткрыв рот. По ее расчетам, Боб сейчас должен был быть в глубоком нокауте.

– Муха влетит, – Боб хихикнул. – Тест на вшивость пройден, не так ли?

– Проехали, – ответила она. – Я не хочу тебя ни о чем спрашивать, но ты чертовски занятный парень.

Дядя Миша чуть не захлебнулся пивом, а Боб расхохотался так, что чуть не упал. Занятнее некуда.

– Эй, вы чего, поганцы, ржете?

– Да так… вспомнил один анекдот. Обхохочешься…

В общем, они неплохо провели вечер. Кстати, Боб успел позвонить маме и предупредить, что он приедет не один. *** Ну ты дал, телепат. Дядя Миша и Боб находились на полпути домой к последнему. Голова слегка кружилась, но от этого было только приятнее скатываться по пологим дорогам. При этом ощущалось что-то вроде полета: так всегда бывает после пива.

А в чем дело?

Да Стелла меня ДОСТАHЕТ на счет тебя. Еще никому не удавалось ее удивить. Вот разве что Стелсу… Надеюсь, в этом нет ничего страшного? Скорее, наоборот. Это хорошо, но о байкершах я тебе уже все сказал… Да брось ты. Когда в последний раз с женщиной-то был, дядя? У-у-у… лет десять назад. С тех пор этот драндулет заменил мне все. Hу-ну. Дядя Миша, а когда ты в последний раз у врача был? Не ерничай, оригинал. Просто так получилось.

Они как раз проезжали по МКАД.

А я вот почти всю жизнь без папы прожил. И все только потому, что какой-то умелец вроде тебя предпочел железки… Она тоже так говорила. Мда-мс. Но она – это не я, не так ли? Точно. Но железки, в отличие от баб, никогда не подведут. Ошибаешься. Значит, плохо искал. Напоролся на стерву и теперь ходишь, прибедняешься. Я никогда не жаловался. Я полтос с половиной прожил, и еще столько же протяну – неужели у меня не было времени на женский пол? Знаешь, я встречал много разных придурков, в том числе и пятидесятилетних. К тебе это не относится, но ты все понял, да? Жопа ты. С ушами. Но ты мне нравишься.

***

Они подъехали к дому чуть ближе к двенадцати. У мамы горел свет, с улицы было видно, как она возится на кухне, приготовляя очередной обед.

– Ты точно уверен, что мне туда можно? – сомневающимся тоном поинтересовался Майк.

– Заходи.

– От меня, наверное, пивом разит.

– Да все в порядке! Хватит скулить и пошли со мной, дядя Миша.

***

Маргарита Николаевна открыла дверь и увидела Вовку вместе с каким-то уже совсем не его возраста мужчиной, одетым, мягко говоря, не по годам.

– Так это и есть тот самый Майк, который тебя подбросил?

Дядю Мишу, казалось, что-то пригвоздило к полу.

– В общем-то да.

– Я просто думала, что вы несколько моложе. Лет этак на тридцать.

– Надеюсь, это вас не пугает? Она улыбнулась своей великолепной обезоруживающей улыбкой.

– Нисколько. Вовка у меня умный мальчуган, а в последнее время творит чудеса в своем институте.

Тут она подняла брови вверх:

– Мальчики, вы тут решили ночевать, что ли? У меня ужин стынет и чай давно готов.

Ты думаешь, она догадалась насчет пива? Хватит скулить. На меня едун напал, чего и тебе желаю. Задница…

А потом они сняли ботинки, скинули куртки и пошли есть. Причем особо усердствовал при поедании все тот же дядя Миша – то ли оттого, что он действительно хотел есть, то ли от страха быть заподозренным в поглощении пива. Такого с ним не случалось последние сорок пять лет, чтобы он, взрослый, весь насквозь пропахший бензином и машинным маслом человек, боялся маленькой женщины, которая могла почувствовать запах пива (которое он имел полное право выпить).

Михаил бегло осматривал кухню – ему сразу стало ясно, что здесь нужно что-то подремонтировать.

– А вот у дяди Миши кухня пахнет свежей сосной, – как бы между прочим заметил Боб.

– О, у вас она отделана деревом? – сразу заинтересовалась мама.

– Ага, – Майк покраснел. – То есть само собой, обделана она капитально. И запашок там классный. Сам делал.

– И вы всегда все делаете сами? – она опять удивленно вскинула брови, отчего Майк чуть не подавился котлетой.

– Ну _ э-э-э _ ну да, сам. Эти мастера – такие прохиндеи. Нахалтурят, накурят, да еще и обдерут, как липку. Мама опять улыбнулась.

– А может, ты перестанешь говорить мне "вы"? Не люблю официальностей.

– У-у-у _ с удовольствием. Но вам _ то есть тебе _ трудно говорить "ты".

– А я знаю. Но, говорят, люди на больших мотоциклах не боятся трудностей, или я неправа?

Дядя Миша впервые за это время оторвался от тарелки и посмотрел ей в глаза.

– Не боятся только дураки. Но байкеры склонны их преодолевать…

– Дураков?

– Трудности. И этих тоже. Выжал полный газ – и порядок.

– Хороший способ преодолевать трудности, Майк. И "этих".

Она звонко расхохоталась, при этом сердце дяди Миши ушло в пятки. Он чувствовал себя как нашкодивший школьник.

– Да вы немножко…

– Ты, дядя Миша, и никак иначе…

– … не поняла меня. Полный газ – в смысле быстро.

– Охотно верю.

Он умоляюще посмотрел на Боба и сказал:

– Я тогда попью чайку и поеду домой, ладно? Там Сашка…

– Какая Сашка? – поинтересовалась мама.

– Да не она, а он. Парень получил производственную травму и отлеживается у меня дома.

– Не очень сильную, – добавил Боб. – Как раз такую, чтобы можно было обойтись без хирургического вмешательства и прочего…

– Понятно. А чай-то будут все пить?

Чай стали пить все. Причем растянулся этот процесс часа на полтора, и практически все это время Боб молчал: мама и Майк оживленно говорили о чем-то. Вова особо и не вникал – его голове нужен был отдых. Время от времени Боб поглядывал на маму и дядю Мишу – у каждого в глазах горел какой-то странный огонек, который раньше ни у того, ни у другой не наблюдался.

 

10.

Легкий ветерок тормошил ставшие уже слишком длинными волосы. Они отросли почти по плечи: для Боба это был рекорд.

Он благополучно прожил несколько месяцев, сдал все экзамены, и сейчас собирался на дачу. Впрочем, собирался – немного не то слово: он ехал. Перед глазами серой полосой стояла дорога, которая была видна, насколько хватало обзора. Конечно, все дороги когда-нибудь кончаются, но эта уходила далеко за горизонт и казалась бесконечной.

Боб нарушил данное себе слово – никогда не ездить автостопом. Просто у него было множество причин, одна из которых – реальная угроза своей собственной жизни. Дело в том, что на зимние каникулы он и еще несколько человек из их группы (в том числе и Гарик) решили поехать на экскурсию, причем для этого им предоставили автобус. И если бы не его способность читать мысли, возможно, он бы не стоял здесь: через несколько километров от МКАД автобус должен был разлететься на куски, унеся вместе с собой еще пятьдесят одну жизнь. Как оказалось, водитель, взявший на себя труд отправить их в тур по золотому кольцу России, являлся сообщником одной из сотен террористических организаций, с успехом взрывающих дома и захватывающих мирных людей. Где-то под самым днищем автобуса располагалось взрывное устройство (как определили потом эксперты, эквивалентное двум килограммам тротила). Маленькая остановка, водитель выходит справить нужду, и автобус взлетает на воздух.

Боб не позволил ему это сделать подобно тому, как не позволил себя изнасиловать (а затем и убить) Владику. Водила отделался легким испугом и потерей сознания.

Конечно же, после этого оказалось, что многим людям Боб попросту перешел дорогу, и где-то с середины марта за ним началась слежка. Он практически все время ускользал, так и не дав себя схватить или обнаружить места своего проживания, ибо умел читать и вводить в состояние шока. Но они на этом не успокоились, и поэтому Боб решил свалить на некоторое время. Раньше он не мог и не умел ценить спокойной и размеренной жизни в деревне, но сейчас это было, пожалуй, единственное, в чем Боб нуждался: в тихой, спокойной и относительно уединенной обстановке на даче.

Через пару недель ему как раз исполнялось двадцать, и Майк все чаще и чаще стал подолгу пропадать в своем гараже, а когда приезжал к ним в гости, то хитро посматривал то на него, то на маму – насколько Боб понимал, он готовил ему какой-то большой сюрприз.

Но это его мало волновало. Больше всего ему сейчас хотелось поймать какой-нибудь грузовик и ехать, ехать…

Сейчас, в два часа дня, мир был наполнен причудливыми и дразнящими запахами. По приблизительным подсчетам Боба, он шел где-то около полутора часов, и пока что еще никто не остановился. Он даже в какой-то степени был рад тому – ведь чем дольше он пробудет один, тем лучше. А пока никто не остановился, он шел по краю дороги, полной грудью вбирая жгучий весенний воздух.

Навстречу солнцу.

И, возможно, мелким неприятностям (Майк называл их "траблами").

КОHЕЦ