Владеть жизнями других можно в том случае, если держишь под контролем собственную — к этому выводу Мелькарт Тессера пришёл ещё в детстве. И потому не стал залёживаться в прохладной постели, несмотря на острое желание поспать хотя бы пару часов, а поднялся, принял душ, пропустил чашку отвратительно приготовленного чая и покинул отель.

Несносная жара душила.

Вряд ли кто обратил бы внимание на переступившего порог кабака юношу. Гость бросал равнодушные взгляды на оплёванный пол, немытые столики и бармена, усердно вытиравшего стаканы грязным тряпьём. В противоположной стороне помещения, в углу сидел здоровенный толстяк, который со счастливым видом курил кальян и не брезговал здешним алкоголем. Наконец, заметив его в полумраке, Мелькарт приблизился и занял стул напротив.

— О, Тессера, я ждал! — тот почесал подбородок и растянул губы в жалком подобии оскала, обнажая кривые зубы. — Слышал, ты вчера вечером прилетел. Добро пожаловать в Каир!

— У меня нет времени на светские беседы, — отрезал Мелькарт. — Зачем ты позвал меня, Форсайт?

— Сперва закажи что-нибудь на завтрак, разговор будет долгим, — толстяк шумно вдохнул из трубки и так же шумно выпустил изо рта дым. Мелькарт понял, его собеседник приобрёл важную информацию и теперь снова начнёт изображать из себя крутого парня.

Следовало бы узнать, из-за чего весь сыр-бор, а затем снова поставить Форсайта на место.

— Я давно догадался, что ты не так прост, Тессера, — толстяк шутливо погрозил юноше пальцем. — Но тебе придётся ответить на парочку вопросов.

— Да брось, Форсайт, — Мелькарт выдавил улыбку, за которой более проницательный человек заметил бы угрозу. — Мы же знаем друг друга два года. К чему все эти увиливания?

— И правда, — небрежно пожал плечами Форсайт. — Мы ведь друзья, правда, Тессера? Пусть и далёкие, но друзья?

Мелькарт уловил исходящий от толстяка запах страха. Форсайт пытался замаскировать опасения за бесполезными разговорами о чувствах.

— Конечно, — заверил его юноша. — Так что там у тебя?

— Э-э-э… Видишь ли, мне удалось выполнить одно из твоих давних поручений. Ты, наверное, и забыл, о чём просил меня, столько месяцев прошло, — с этими словами он взял сумку, поковырялся в её содержимом и выудил папку с потрёпанными жёлтыми листами. — Я нашёл её, Тессера! Нашёл! Ты во мне не ошибся!

Мелькарт выхватил папку из рук, раскрыл и тут же ощутил под пальцами хрупкий материал. Жадный взгляд запрыгал по строкам, и чем больше парень знакомился с написанным, тем сильнее в его груди разгоралось пламя.

— Легенды о тебе правдивы, Форсайт, — произнёс Мелькарт. — Ты и вправду можешь достать что угодно.

— Нужно лишь указать, где это спрятано, — хихикнул собеседник. — Откровенно говоря, на твою реликвию, Тессера, у меня ушли чуть ли не все средства.

— Я всё возмещу, — Мелькарт продолжал рассматривать находку.

— Конечно, возместишь. Только вот «Ключ Соломона» стоит дороже, чем предполагалось, и потому мои запросы увеличились.

Форсайт не обратил внимания, как напрягся заказчик: он видел лишь доллары, которые совсем скоро перекочуют в карман, и напрочь забыл, что жизнь стоит дороже, чем все пачки денег вместе взятые.

— Что это значит? — терпеливо спросил Мелькарт.

— Плати, и обещаю, никто не узнает, каким сокровищем ты овладел, — улыбался Форсайт. — Я человек слова!

— Это шантаж? — левая рука юноши потянулась к потайному карману.

— Ну что ты! Просто деловое предложение.

Бармен покинул стойку. Официант так и не соизволил выйти к посетителям. Помещение странно опустело. Толстяк забегал взглядом по пустым столикам, слишком поздно осознавая, что остался с заказчиком наедине.

Что-то острое проткнуло ногу. Форсайт вздрогнул и посмотрел вниз: рука Мелькарта уже вытаскивала шприц.

— Аа! — выдохнул он с нараставшей истерикой. — Что ты мне всадил, Тессера?

— Быстродействующий яд, — равнодушно отозвался тот, пряча использованный шприц под одежду. — Сейчас у тебя остановится сердце, и все решат, что это инфаркт. Меньше надо курить, особенно кальян и тем более по утрам.

Мелькарт покинул кабак до возвращения бармена и затерялся в переулках Каира. Его не волновало убийство наёмника, ведь это было идеальное решение всех проблем. Рано или поздно Форсайта всё равно пришлось бы убрать — тот слишком много знал, а могилу вырыл себе сам: незачем было дразнить. Папка с чудом сохранившимся оригиналом «Ключа Соломона» грела душу. Эту средневековую рукопись Мелькарт давно жаждал получить.

На её перевод ушли бы годы, но он никогда не останавливался перед трудными задачами. Наоборот, это его развлекало.

Мелькарт Тессера не был похож на сверстников. Люди, которые ближе сходились с ним, интуитивно распознавали таившуюся в мальчике опасность, несмотря на то что он всегда вёл себя вежливо и не позволял лишнего в общении. Выразительные тёмные глаза с виртуозностью мастера располагали самую холодную натуру, вбивали клин в самую желанную душу и разбивали самое неприступное сердце. Но никто не знал, каким он видел привычный для людей мир. Никто не знал, откуда он взялся. Мелькарт Тессера воплощал собою загадку. О нём ходило множество слухов, по большей части положительных. Людям плохо удавалось скрывать влечение к по-настоящему сильной личности.

Мелькарт не собирался разгуливать по улицам с такой ценностью. «Ключ Соломона» не имел привычки засиживаться у одного владельца. Книгу предстояло надёжно спрятать. За некоторыми вещами вился кровавый шлейф, а в планы Мелькарта не входило пасть очередной жертвой человеческой алчности или проклятия древней реликвии. Обладать книгой — не значит пользоваться возможностью читать её, нужно нести за неё ответственность, отвечать за сохранность. Историки, филологи, мистики — нашлось бы сотни желающих прикоснуться к тайне удивительного собрания демонологических сочинений, однако Фортуна, упорство и трудолюбие водятся не за каждым. Мелькарт знал, что с той секунды, когда «Ключ Соломона» оказался в его руках, подверг себя опасности, но не боялся рискнуть, пусть даже за свою дерзость пришлось бы платить кровью.

Неожиданная встреча с одним человеком придала ему уверенности. Так бывает, когда полностью погружаешься в дело, которое сводит с ума, а потом начинаешь смотреть в зеркало и огрызаться на собственное отражение — мол, ты виноват во всём, что происходит — перестаёшь узнавать себя прошлого и видишь совершенно незнакомого парня, чертовски смелого, едва ли не безумного. Наверное, в этом таилась причина, почему он снимал зеркала в квартирах, где останавливался на какое-то время. У Мелькарта никогда не было настоящего дома — родного убежища, откуда можно сбежать, скитаться по уголкам мира и пробовать всё на свете, а пресытившись, с повинной возвращаться обратно, подобно блудному сыну. С рождения его лишили возможности жить в собственном доме: приют не обещал долгого и счастливого будущего, частная школа и университет предоставили угол, пусть и ненадолго, а вслед за ними начались продолжительные скитания по странам. Съёмные квартиры — стены и мебель — были необходимостью, хотя и стоили дорого. Но Мелькарт умел добывать деньги. Дела привели его в Рим, где удалось подобрать более-менее удобную квартиру на Корсо-дель-Ринашименто. Спустя несколько дней он разобрался со всеми проблемами… Нашёл нужные материалы в Центральной национальной библиотеке и провёл удачные переговоры с клиентом по работе, после чего заглянул в первый попавшийся бар погреться. Мелькарт до последних деталей помнил момент, когда стойку слева от него заняла женщина, встречу с которой можно расценивать как подарок самого дьявола. Он узнал её моментально. Изумительные глаза цвета стали, принадлежавшие скорее старому мудрецу, нежели человеку тридцати лет, горбатый нос, ровная кожа без каких-либо изъянов, длинные смоляные волосы… Будучи ранее в архивах и занимаясь статьёй на тему тайных организаций, Мелькарт сжимал в руке редкую фотографию с участниками Анэнэрбе, среди которых отчётливо выделялась некая Виктория Морреаф, и позже, листая в дороге глянцевый журнал, столкнулся с фотографией бизнес-леди и мецената по имени Виктория Морреаф — тем же самым лицом. О ней практически ничего не было известно, что лишь оправдывало подозрения Мелькарта. И в тот осенний день он сидел с этой женщиной за одной стойкой, вдыхал тонкий аромат духов, чувствовал пронзительный взгляд… Никто в мире, никто за бесконечно долгие годы не сумел вырвать на обозрение его душу, более того, попробовать на зубок, оценить вкус. Взгляд Виктории разжигал огонь, участил ритм сердца. С Мелькартом подобное происходило впервые.

Её привлекли письмена на перстне. Пожалуй, это было единственным, что Виктория не смогла раскусить. Вновь и вновь она заглядывалась на паука, но расшибалась о неразрешимую загадку. интерес к своей персоне Мелькарт почувствовал сразу. И пригласил Викторию на съёмную квартиру, предварительно дав понять, что он не так прост, как кажется. Очевидно, женщину начало терзать природное любопытство, и совсем скоро она позвонила в дверь.

Бывают разговоры бесполезные. Абсолютно ни о чём. А бывает, когда тратишь на разговор время и получаешь удовольствие. У них вышла увлекательная беседа. Миролюбивая, почти в домашней обстановке, за чашкой персикового чая, который он приготовил сам. Виктория тешилась его внимательным взглядом, способным вогнать любого под землю, порой хрипловато смеялась. Серо-голубые глаза блестели. Но главное, от неё исходила мощная энергетика. изящное тело обвивала плотная аура; Мелькарт ощущал её едва ли не физически и с восторгом признал, что наконец-то повстречался с сильной личностью… Понял, что больше не одинок.

Перед расставанием они мысленно пообещали друг другу свидеться вновь.

С тех пор Мелькарт знал, что избрал для себя верный путь. Кровавый, окутанный холодным мраком и смертью, но верный.

Если бы этот загадочной юноша вёл дневник, там непременно нашлись бы строки: «И пусть меня ненавидят, и пусть проклинают, и пусть Бог низвергнет меня в бездну за дерзость: я совершаю её, я не желаю отступать, я — это я, таков, какой есть, из плоти и крови. Я более силён, чем другие, если делаю шаг туда, куда прочие боятся ступить. Я более умён, если не допускаю ошибок. Я искусен в вещах, поражающих человеческое воображение. тем не менее, я был и остаюсь человеком, хотя и не похож на себе подобных. Это порождает страх, но меня не останавливает их мнение. Каково призывать ад и купаться в геенне огненной подобно тому, как купаешься в лучах рая? Имеет ли право Бог судить того, кто порождён смертными грехами?»

Но Мелькарт Тессера не вёл дневника. Не оставлял о себе записей, считая это непозволительной слабостью. Лишь нуждающиеся в утешении прибегают за помощью к глупой тетради.

Мелькарт писал другие вещи. Научные статьи, монографии, наблюдения… Его работы несколько раз публиковали, и в узких кругах они имели успех. Учёные искренне считали Мелькарта молодым неоперившимся гением и прочили великое будущее. История — вот область, где он чувствовал себя как рыба в воде. Имена, события, даты — память записывала всё сходу, как на диктофон. Ему с детства давались иностранные языки; к десяти годам Мелькарт свободно говорил на французском, английском и немецком, помимо родного итальянского. Неудивительно, что он обратил внимание на древние языки и начал заниматься переводами текстов тысячелетней давности.

Мелькарту исполнилось всего двадцать, а он уже являлся автором теорий и выводил собственные концепции.

Существовало и ещё кое-что, к чему юноша был неравнодушен — это политика. Вселенная лжи и лицемерия, где господствовали интриги и борьба за власть, привлекала Мелькарта. Наверное, потому что ему всё время приходилось взбираться вверх, жить вопреки, добиваться. В лидера нельзя превратиться по мановению волшебной палочки, лидером нельзя стать только потому, что этого хочется или мечтаешь о такой судьбе. Нет, лидером нужно родиться: будучи в чреве матери, пихать близнеца и забирать все соки себе, при появлении на свет упрямо карабкаться вперёд, не заботясь о том, сколько боли причиняешь женщине, а попадая в компанию сверстников, устанавливать свои правила.

Он попал в приют сразу же после рождения. Имя Мелькарт Тессера значилось на одежде, в которую был завёрнут ребёнок. За подраставшим мальчиком не водилась слава хулигана, наоборот, взрослые поражались прыткому живому уму. Мелькарт прекрасно учился, много читал, чем вызывал восхищение, однако… Однако по необъяснимым причинам дети его боялись. Никто не говорил об этом в открытую, но каждый испытывал страх, когда сталкивался с тяжёлым взглядом непроницаемо чёрных глаз. Природа Мелькарта таила угрозу. Силу. Страсть. Дети чувствовали в нём что-то необыкновенное, особенное, чего не было у них, и держались настороже. Это являлось одной из причин, почему Мелькарт не имел друзей.

В тринадцать лет он выяснил, кем приходились его родители. Тессера — прозвище матери-итальянки, женщины лёгкого поведения, проще говоря, шлюхи. Она играла с мужчинами, играла с жизнью, с судьбой, и потому её прозвище в переводе с латинского носило символическое значение «игральная кость». Странствующий цыган не преминул возможностью воплотить на ней все свои извращённые фантазии. Акт насилия произвёл ребёнка. Забавно ли — эта женщина за деньги раздвигала ноги перед сотнями мужчин и не понесла от них ни разу, но когда её взяли против воли, завёлся зародыш. И этот зародыш был слишком горд, чтобы жаловаться на несправедливость, на равнодушие, на жестокость; он сам был равнодушен и жесток. Порождённый монстрами, называл себя человеком, как созданный Господом ангел назвался дьяволом. Мелькарт не искал любви. Когда взрослые приходили в приют с целью усыновить ребёнка, мальчик отворачивался от изучающих взглядов: он не желал, чтобы за счёт него устраняли свои неудачи. Детей выстраивали в ряд, словно на продажу, и новоявленные мамы с папой выбирали себе ребёнка — здорового, наиболее симпатичного, с приличной родословной. А если их что-нибудь не устраивало, они возвращали детей назад. Так просто. Маленький Мелькарт усвоил на практике, что нет никакой морали, нет добра и зла, а есть люди, рассуждающие о выдуманных правилах, которым же сами не следуют. Он понял, что мир устроен куда проще, чем его преподносят. Чем старше Мелькарт становился, тем сильнее уверялся в мысли, что есть только он один, а все остальные люди — это предметы, полезные или никчёмные, и ими можно управлять. это животные, безропотные или дикие, но в любом случае, низшие существа, склонные к подчинению.

Политика предоставляла власть и место, где можно попрать законы, давала шанс лишить людей возможности дышать, двигаться, следовать своим идеям. Политика — это не что иное как путь насилия.

Мелькарт Тессера родился лидером и давно шёл по этому пути. Может, потому что изначально был создан для такой судьбы, а может, потому что избрал её по собственной воле.

По дороге в отель он услышал новость, потрясшую мир: Лондон был охвачен огнём, треть столицы разрушена. Газеты пестрили громкими заголовками. Общество волновал вопрос, кто за этим стоял, а невнятные объяснения журналистов лишь подогревали интерес.

Переживания людей по большей части связывались с терроризмом: внезапные взрывы сделали своё дело. Хотя Мелькарт всегда считал, что за каждым террористическим актом прячется правительство. Коррупция заставляла государства гнить на корню. Мир остро нуждался в переменах: нынешние ценности, нынешние законы, нынешняя власть никуда не годились. Но мог ли один человек всё изменить? Мелькарт не окутывал себя иллюзиями, не привык обманываться. Пусть и приходилось скармливать другим сладостные утешения, в мыслях он всегда называл вещи своими именами. оригинал «Ключа Соломона» пришёл прямо ему в руки, и Мелькарт смел утверждать, что один человек действительно способен повернуть ход истории в угоду своим страстям. Имена этих героев высекали на монолитах, заносили в книги, обличали — тем не менее, они сделали всё, что хотели сделать, дерзнули вмешаться в судьбу человечества, перевернули вверх дном представления общества, уничтожили привычные вещи, казавшиеся им недопустимыми, и внедрили нечто новое, что стало неотъемлемой частью жизни будущего поколения. И за лондонским пожаром, несомненно, стоял кукловод.

Размышления Мелькарта прервал посыльный. Низкорослый араб из администрации отеля принёс завёрнутый в красный конверт письмо. Мелькарту и гадать не пришлось, от кого оно: с египтологом Лорой Стюарт он был знаком с международной конференции прошлогодней давности. Незамужнюю женщину преклонного возраста настолько поразил содержательный и свежий с научной точки зрения доклад юноши, что она решила дать протекцию и принимать активное участие в его деятельности. Как оказалось, мисс Стюарт тоже поселилась в этом отеле и, узнав, что здесь проживал её протеже, моментально начеркала записку, вдобавок завернула в кокетливую обёртку и, судя по запаху, побрызгала сладкими духами. Мелькарт поморщился. На что только не шли старые суки, чтобы заполучить в своё распоряжение молодого любовника. Но проигнорировать приглашение мисс Стюарт он не мог. От её слова многое зависело.

Лора Стюарт сидела за столиком возле бассейна и, оттопырив мизинец, держала стакан сока. Солнце грело её рыжую макушку. На бледной коже начинали проступать красные пятна — последствия неудачного загара.

Губы Мелькарта растянулись в дружелюбной улыбке, что вызвало у мисс Стюарт ответную реакцию. Женщина откинулась на спинку стула и выставила на обозрение глубокое декольте в жалкой попытке казаться привлекательнее. Большие дряхлые груди торчали из-под майки, и только правила приличия не позволяли мисс Стюарт оголиться полностью. Алчный взгляд вперился в присевшего за столик Мелькарта, который настроился на миролюбивую беседу.

Археологические раскопки проводились за счёт финансирования частных лиц. Если страну посетили египтологи, значит, нашёлся заинтересованный в открытиях меценат. Лора Стюарт больше занималась теорией, нежели практикой, поэтому видеть эту холоднокровную англичанку в Каире было как минимум странно. Очевидно, сюда её привело нечто важное, иначе она бы никогда не покинула свой музей.

— Рада вас видеть, — обратилась Лора Стюарт к Мелькарту. — Не ожидала встретить вас в Египте. Вы тоже приехали из-за гробницы?

— Гробницы? — юноша искусно изобразил непонимание. — Нет, я здесь по другому вопросу.

— Ах, я удивляюсь, что есть люди, которые не слышали этой новости! Должно быть, вас привело сюда само провидение! Представьте, команде моего хорошего друга Генриха Саммерсета удалось обнаружить усыпальницу царицы Себекнефруры!

Мелькарт на мгновение прикрыл глаза. Слишком много находок на сегодня. Не чудо ли?

— Она в Дахшуре?

— Да. Об усыпальнице много писали, выдвигали предположения, а она всё это время пряталась здесь, совсем недалеко. Саммерсету крупно повезло.

— Представляю, какой его ждёт триумф, когда саркофаг вскроют.

— О такой славе может мечтать каждый египтолог. Кстати, вы не собираетесь избрать Египет областью исследований? Я знаю, вы много интересовались его историей. Изучали мифологию, письменность…

— Я пока не готов сделать окончательный выбор.

— Конечно. Вам ведь только двадцать, а уже столько достижений! Время подумать ещё есть.

— Обещаю, если я выберу Египет, вы первой об этом узнаете.

* * *

Лагерь команды Генриха Саммерсета был разбит в двадцати шести километрах к югу от Каира. На оцепленной территории велись активные раскопки. Курган несколько тысяч лет простоял нетронутым, и вот его вскрыли и разобрали, словно игрушку. Песок плавился под раскалённым солнцем. Жара душила выходцев с Запада, не привыкших к высокой температуре. Лёгкая белая рубашка прикрывала тело Мелькарта от безжалостных лучей, жалящих с каким-то извращённым природным удовольствием.

Генрих Саммерсет прятался в палатке. Пожилому египтологу нездоровилось со вчерашнего вечера. Он пропускал уже которую чашку чая, впрочем, это не сильно помогало. Когда ему представили темноволосого юношу, Саммерсет не нашёл силы на элементарную учтивость и не запомнил почти ничего из того, о чём мисс Стюарт втолковывала. Саммерсет испытывал странное опустошение, близкое к безразличию. до вскрытия саркофага оставалось немного, однако необычное душевное состояние сводило с ума. Это могла быть его последняя поездка в Египет.

Спустя час исследователи, журналисты и десятка арабов стояли посреди усыпальницы между расписных стен, освещаемых переносными фонарями. В подземелье царили затхлый воздух и мёртвая тишина. Саркофаг располагался в центре помещения.

Саммерсет дал знак открыть его. Вооружённые инструментами арабы принялись за дело. Мелькарт отошёл от толпы, провёл ладонью по грубой поверхности стен и начал читать иероглифы.

Арабам удалось снять крышку. Из саркофага повеяло холодом, от которого все присутствующие передёрнулись. Саммерсет, придерживая платок у лица, склонился над лежавшей внутри мумией. Журналисты подались вперёд и с выражением нескрываемого отвращения жадно разглядывали влажный чёрный труп.

— Похоже, это не Себекнефрура, — сообщил Эштон Смит, египтолог из команды Саммерсета.

Спустя несколько минут напряжённого молчания мистер Смит, тщательно всё проанализировав, вынес вердикт: здесь покоился главный слуга царицы. В глазах исследователей моментально проступило горячее разочарование. Саммерсет быстро побледнел. Журналисты что-то записали в блокноты, смакуя неудачу, которая будет ярким завершением его карьеры.

— Что ж, — выдохнула Лора Стюарт. — Видимо, Себекнефрура найдётся ещё не скоро.

— Себекнефрура здесь, — произнёс Мелькарт, не отрывая взгляда от высеченных иероглифов.

— Что? — Саммерсет с удивлением на него воззрился. — Вы уверены, молодой человек?

— На стене написано, что сах Прекраснейшей для бога-крокодила лежит в этом месте и ждёт ба, отданную на растерзание тому, кому предназначалась, — пальцы Мелькарта порхали по надписям на стене. — Сах и ба держат взаперти, не позволяют воссоединиться. Но освободить сах можно, если подобрать ключ.

— Ключ? — Саммерсет нервно сглотнул и вытер со лба капли пота. — Что за ключ?

— Написано что-то про душу, — ответил он. — Но не про ба Себекнефруры, а про ба другого человека. Про чьё-то ба и ка, сплетённое в одно целое, в неразрывное и гармоничное…

— Глупость какая-то! — выпалила мисс Стюарт. — У древних на уме были одни загадки!

— Верно, это загадка, — зачарованно прошептал Мелькарт. — Любопытно…

Он обернулся к исследователям.

— Господа, кто-нибудь привёз с собой музыкальный инструмент? — Мелькарт обвёл присутствующих взглядом, полным азарта. — Музыкальный инструмент, любой…

— У меня есть скрипка, — подал голос Эштон Смит. — Я привык играть, когда нападает скверное настроение.

— Прекрасно. Она далеко?

— Здесь, в палатке.

— Немедленно принесите! — в словах Мелькарта не слышалось просьбы, это скорее походило на приказ. Взволнованный Смит бросился обратно в лагерь.

— А зачем скрипка? — недоумённо спросил Саммерсет.

— Я неплохо владею смычком. У меня есть версия, и её необходимо проверить.

Саммерсет смотрел на юношу, раскрыв рот.

— Сколько вам лет?

— Двадцать.

— Вы ещё молоды, вас будут преследовать ошибки, — мрачно добавил учёный, сбитый с толку возрастом неожиданно объявившегося оппонента. — Не огорчайтесь, если ваша версия окажется неверной.

— В таком случае я проверю другие две версии.

Мелькарт заметил, в каком гнетущем состоянии находился мистер Саммерсет. Он буквально вырывал законную добычу из рук бывалого египтолога.

— И почему мне кажется, что вы не ошибётесь, Тессера? — попробовала поддержать своего протеже мисс Стюарт.

— Пусть он не обольщается, Лора! — огрызнулся уязвлённый Саммерсет.

— Ни в коем случае, — Мелькарт посмотрел на осквернённую гробницу, лишившуюся величия и славы. — Я знаю, на что иду.

Кажется, его слова произвели впечатление на журналистов. Они тут же сделали записи.

Эштон Смит вернулся со скрипкой.

Мелькарт осторожно принял её из рук исследователя, велел присутствующим отодвинуться и, встав лицом к стене, где значилась подсказка о ключе к сах царицы, водрузил скрипку на плечо и начал водить смычком.

Играл Мелькарт сосредоточенно и вдохновлённо. Он полностью отдавался музыке, которую творил. Мелодия была незнакомой, но осязаемой — в душном подземном помещении её ощущали кожей. Красивая, но жуткая. Каждая нота сочилась кровью, в каждом звуке таилась боль: это был крик отчаяния, сопровождаемый горестными стонами, это был накал плотских страданий, какой случается в минуты изнасилования, это был плач по ушедшей мечте. Музыка впивалась в сердца застывших людей и вызывала непроизвольный отклик души. Мелькарт умело орудовал смычком, убивая надежды всех, кто слышал его мелодию. Фонарный свет зашевелился и отступил перед тенью, которая раскрыла чёрные крылья и страстно обвила стан юноши, признавая в нём хозяина.

По стене усыпальницы пробежала трещина. Прямо перед играющим Мелькартом образовалась дверь. Древний механизм сработал. Ба и ка оказались подобраны верно.

Музыка стихла.

Закончив, Мелькарт снял скрипку с плеча и окинул взглядом результат своего творения. Увиденное его удовлетворило.

— Господа, — произнёс юноша с победной улыбкой. — За этой дверью вас ждёт царица Себекнефрура.