— Впервые увиделись в октябре. В Риме. Вчера встретились во второй раз.

— Со второй встречи уже в Индию, — Клод отвёл взгляд от сидевшего напротив парня. — Неужели…?

— Это не похоже на Викторию? — предположил Мелькарт, пытаясь уловить суть размышлений телохранителя.

— Не в этом дело, — покачал он головой, но продолжать не стал.

Самолёт летел в тысячах метрах над землёй. За иллюминатором не было ничего, кроме бесконечной пустой синевы.

Виктория вернулась из туалета — её снова рвало. Под глазами залегли тени, с бледного, как мел, лица не сходило выражение глубокой усталости. Женщина чувствовала себя совершенно разбитой, и это состояние с каждой минутой только усиливалось.

— Как вы? — не успела она сесть в кресло, как Клод поспешно укутал её пледом.

— Отрава так и не вышла. Кровь распространяет яд по всему телу.

— Прежде подобное случалось?

— Да, но я легче это переносила. Обычно регенерация проходит быстрее. Похоже, это очень сильный яд.

— Вы уверены, что гуру ещё жив?

— Я… На самом деле, я очень надеюсь, что он жив. В любом случае, реальную помощь я могу получить лишь там.

Виктория действительно не была уверена, что застанет индийского целителя живым, в той деревушке, где видела его в последний раз. Она ненавидела свою беспомощность. Организм почти никогда не подводил, но, очевидно, не всё бывает вечным: ни мир, в котором люди жили, как в огромном муравейнике, ни их законы. Виктория ехала в дебри Индии за спасением — в место, где кое-как ещё сохранился оплот древних традиций, многотысячелетней мудрости, знаний и умений. И боялась, что обнаружит его осколки. Вместо прежнего гуру увидит людей, продающих жалкое подобие древних ценностей за доллары. Для гуру, которого помнила фрау, не существовали деньги: он жил более свободно, чем другие, и искренне не понимал, как можно находить удовольствие в созерцании зелёных купюр. В благодарность за спасение люди оставляли ему деньги, полагая, что тем самым сумеют оплатить долг, но он использовал их для разжигания костра.

«О, вот как горит предмет их удовольствий!» — говорил гуру Виктории, помешивая тростинкой шелестевшие угли. — «Слышишь, какой звук издают? Это они кричат. Бедняги. Не виноваты же, что они худшее изобретение человечества. И всё равно их нужно сжечь. Пускай послужат полезному делу. Хоть темноту отгонят».

Таких, как этот гуру, считали блаженными, но Виктория точно знала: он смотрит на вещи куда яснее.

Общение давалось ей с трудом, язык едва ворочался, поэтому фрау, завернувшись в плед, как в кокон, закрыла глаза и на время выпала из реальности. Стёрлись шум ходьбы улыбчивой стюардессы, неровное дыхание Клода и возня Мелькарта, проверявшего содержимое рюкзака.

Через несколько часов самолёт выпустил шасси и приземлился в аэропорту Дели. Клод, преодолевая жалость, растолкал спящую женщину и сообщил о прибытии.

Первое, что ощутила троица, покинув самолёт — вездесущий запах сандала, столь яркий и пронизывающий, что в груди становилось тесно. Весь организм запротестовал против новой, непривычной атмосферы. Лёгкие отяжелели.

— Рейс на Патну через полчаса, — сообщил Клод, усаживая Викторию за столик. — Как состояние?

— Сейчас в обморок упаду, — донеслось на выдохе.

— Держитесь. Может, принести чего-нибудь?

— Сигарету бы…

— Лучше виски, — Клод хотел было отправить за бутылкой Мелькарта, но Виктория решительно качнула головой, мол, сам сходи. Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться её воле.

— Весёлый денёк? — спросила она.

— Гуру живёт в Патне? — вместо ответа Мелькарт задал более насущный для него вопрос.

— В нескольких километрах от Патны, поблизости от старой деревушки.

— И вы не знаете, найдёте ли его там?

— Не знаю.

— Других вариантов нет?

— Считаете риск неоправданным?

— На кону стоит ваша жизнь.

— И что?

— И что? Разве этого мало?

— Человеку всего мало, — Виктория поморщилась. — Какая разница, умру я или нет? Никто с этого ничего не получит.

— Неправда, — Мелькарт кивнул в сторону скрывшегося в «Duty-free» Клода. — Вы ему нужны. Иначе почему он так беспокоится?

— Пёс всегда беспокоится, когда его хозяин в беде. Это порядок вещей.

— Значит, он для вас просто пёс?

— Он по жизни пёс. Раньше был псом властей и травил добычу по приказу людей, которых никогда не видел, а потом стал моим. Профессионально убивать — это всё, что Клод умеет. Его таким воспитали.

— Почему он с вами?

— Со мной ему… веселее…

— А кто для вас я? — Мелькарт, наконец, подошёл к главному. — Потенциальный пёс?

— Надо больно! — фыркнула женщина.

— Зачем вы взяли меня с собой?

— Как будто не догадываетесь.

— Догадываюсь, — в глазах мальчика зажёгся огонь. — Но я хочу, чтобы вы сказали это вслух. Здесь и сейчас!

— Иначе что? — в голосе Виктории зазвенела сталь.

Мелькарт не ответил на вызов.

— Не нарывайтесь, — полный раздражения взгляд фрау Морреаф вперился в бездонные чёрные глаза. — И никогда не смейте повышать на меня голос. Считайте великой честью, что я позволила вам сопровождать меня. Учтите: покажете клыки — вырву челюсть.

С мальчика моментально сползла маска уверенности, и за нею обнаружилась ещё одна, полная смирения и глубокого раскаяния.

— Прошу прощения за бестактность. Этого больше не повторится, — произнёс он.

Наблюдая за быстрой переменой, Виктория не сумела сдержаться: изо рта вырвался хриплый отрывистый смех, который из-за настигшего недомогания больше походил на собачий лай.

— Прекратите! — попросила она, кашляя и хохоча одновременно. — Не знала, что вы такой хамелеонистый! Да вы опасный человек, Мелькарт! Людям следует остерегаться вас.

Клод вернулся с бутылкой виски и пластиковыми стаканчиками.

— Я что-то пропустил?

— Мы… просто расставляли приоритеты, — сообщил Мелькарт с улыбкой.

— Ну, ладно, предлагаю выпить, — Клод откупорил бутылку и каждому плеснул золотистую жидкость. — За удачное приземление, а?

* * *

Виски взбодрило Викторию и позволило продержаться ещё какое-то время, затем пошёл обратный процесс. Состояние резко ухудшилось. Глаза она почти не открывала, дышала через рот, часто и тяжело, тело трясло в судорогах.

Клод заплатил местному индусу, чтобы тот на своей машине доставил их из Lok Nayak Jayaprakash в деревню на север. В душном салоне сознание Виктории отключилось.

Клод и сам вымотался. Поздней осенью в Патне не было так жарко, как в другие сезоны, тем не менее, западному человеку атмосфера действовала на нервы. Сидевший за рулём индус напевал под нос нечто заунывное и неразборчивое. Во влажном воздухе витали запахи сладкого и острого. Вдали от города, асфальта и трущоб появилась желанная свежесть, исходившая от многочисленных деревьев, земли и притоков Ганга.

Мелькарт с искренним юношеским любопытством поглядывал то в одно окно, то в другое, стараясь не упустить из виду ни одной постройки. Он впервые оказался в Индии. Эта страна была знакома из страниц книг, журналов и просмотров телевизионных передач; она представлялась совершенно иным миром, втиснутым между высочайших гор планеты и океаном. экзотической, непонятной и оттого желанной. Чтобы узнать Индию, нужно подышать её воздухом, походить по её земле, вкусить её пищу и пообщаться с жителями. Мелькарт не был готов к поездке, но всё равно не жалел, что согласился сесть в автомобиль фрау Морреаф. Вряд ли в ближайшие несколько месяцев, если не лет, ему пришло бы в голову бросить все дела и рвануть в Дели.

Клод попросил индуса остановиться посреди разветвлённой дороги. Машина припарковалась невдалеке от въезда в деревню. Агент вытащил Викторию из салона и быстрым шагом понёс в сторону сужавшейся тропы. Мелькарт, не задавая никаких вопросов, взгромоздил и свою, и чужую поклажу на плечи.

То тут, то там звучали крики птиц. Шумели ветви деревьев и кустарников. Протоптанная дорога уводила на холм.

Голова Виктории безвольно запрокинулась. Ветер разметал волосы.

С их первой встречи она запомнилась Мелькарту другой. Сильной, гордой. Сверкающей. Такой, какая, по его мнению, и должна быть бессмертная. Идеальной женщиной. И ни на секунду не допускал мысли, что ею может овладеть беспомощность. Виктория предусмотрела и такую возможность, иначе бы не приблизила к себе Клода Каро, профессионального убийцу, который стал её глазами, руками, верным орудием. Договор с Клодом компенсировал наличие слабости. Мелькарт не знал, что заставило опытного бойца преклонить колени. вероятно, эта причина не отличалась от той, почему он сам потянулся к фрау. Мелькарт зарёкся выяснить эту причину. Следуя за Клодом и разглядывая мощную спину, широкие плечи, упругие жилистые ноги, скрытые за лёгкой тканью одежды, он чувствовал, что не успокоится, пока не разгадает, почему уверенные, сильные люди жаждут союза с другими, почему не находят гармонии в одиночестве, столь понятном с виду, почему превращаются в псов вместо того, чтобы стать хозяевами.

Путь на вершину холма похож был на лестницу. Ступень за ступенью — земля, песок, камни… Казалось, они пешком преодолели несколько километров, прежде чем получить шанс осмотреть джунгли с возвышенности.

Гуру жил на отшибе, в небольшом доме у ручья, без каких-либо притязаний на комфорт. Дом словно был вшит в окружающие его деревья.

Дверь распахнулась, и в проёме показался старик. Мелькарт прищурился, пытаясь разглядеть его лучше. Гуру был худым и высоким. Белая курта контрастировала с тёмной кожей. Испещрённое глубокими морщинами лицо пряталось под сенью длинных седых волос. Увидев гостей, он удивился, не сразу догадавшись, кто именно забрёл в такую глушь, на север страны, к подножию Гималаев. Клод вышел вперёд и молча показал ему женщину. Покоившаяся на крепких руках Виктория так и не очнулась. Казалось, она вообще не подавала признаков жизни.

Гуру провёл ладонью по её мокрому лбу. Пальцы старика венчали длинные острые ногти, и в другой ситуации Клод вряд ли позволил бы этому страшилищу коснуться госпожи, но в такой момент протестовать права не имел.

— Несы ийё в дхом, — проскрежетал на ломаном английском гуру.

Шевелящиеся губы обнажили нестройный ряд поломанных жёлтых зубов. Изо рта пополз запах чего-то разлагающегося и отвратительного. Нервно сглотнув, Клод воспользовался приглашением и внёс неподвижную женщину в комнату.

— Нйет! — выкрикнул гуру, заметив, что Мелькарт направился вслед за ним. — Ракшас останйется снаружи!

Клод на пороге мотнул головой, мол, не до тебя сейчас, подожди, и, оказавшись в стенах дома, положил Викторию на продолговатый деревянный стол.

Гуру болтал что-то на своём языке, вынимая из полок и ящиков всякие вещи, на вид — обычные бытовые предметы. У мужчины сложилось впечатление, что индус ругал иноземцев на чём свет стоит, применяя красочные эпитеты и метафоры. Он хотел было склониться к фрау, но гуру внезапно стал толкать Клода на улицу.

— Жды там, нйе мйешай! — вымолвил старик по-английски, и агенту пришлось повиноваться.

Скинув поклажу, Мелькарт устроился на земле. Живописный пейзаж дарил приятное чувство успокоения. Клод присоединился, со вздохом рухнув рядом.

— Прогнал тебя? — спросил Мелькарт.

— Ага, — мужчина, морщась, принялся растирать уставшие ноги. — У нас осталось виски?

* * *

Под монотонное чтение мантр вены на бледной коже Виктории вздулись и почернели, обрисовывая на теле тонкий узор. Сухие губы раскрылись в порыве вдохнуть больше воздуха. Из груди доносились протяжные хриплые стоны.

Гуру водил ложкой по блюдцу с водой и всё читал, читал, читал, глядя куда-то в пространство. На женщину страшно было смотреть. В широко распахнутых глазах закатились зрачки, сама она дёргалась в конвульсиях, остервенело царапая поверхность стола.

В комнате пахло благовониями. В лампадах плясало пламя. Двухголовый дэв смеялся. По стенам бегали чёрные тени.

Ритуал по исцелению длился уже полчаса, и эти полчаса напоминали кошмар, которому не было конца и края.

Истошный крик огласил окрестности и стал апогеем происходящего, когда из внутренностей к горлу подкатила чёрная жижа и выплеснулась наружу. Отчаянно сопротивлявшийся организм, наконец, отверг яд. Голос гуру вознёсся, перекрывая вопль боли.

Вода в блюдце потемнела.

Лишь после того, как гуру закончил чтение мантр, сознание Виктории прояснилось, и она, перевернувшись на бок, начала отплёвываться и ладонью стирать с губ остатки отравы. Вены приняли привычный голубоватый оттенок, цвет кожи сровнялся.

— Арджун… Арджун, ты спас меня, — прошептала Виктория, подняв на старого индуса осмысленный взгляд.

— Тебя спас не я, а тот мужчина, что сюда принёс, — ответил гуру. — И твой хинди просто отвратительный.

— Некому учить…

— Кто-то не хочет учиться.

— Не так уж часто выпадает шанс поговорить на хинди.

— Какими ещё отговорками прикроешься? — индус избавился от воды, ставшей грязной по завершению ритуала, и принялся мыть руки. — Нынче у тебя опасный враг.

— Да, как-то нехорошо получилось. Что это за яд вообще?

— Этот яд повергает бессмертных, — гуру откинул длинные волосы, открывая лицо. На Викторию уставились немигающие глаза странного золотистого цвета. — Тебе повезло, что я ещё здесь.

— Да, не спорю.

— Необычная у тебя компания, — индус перевёл взгляд на дверь. — Всё никак не могу понять, зачем ты взяла с собой этого…

— Что ты там бормочешь? — Виктория слезла со стола и попробовала устоять на ногах. Силы пока к ней не вернулись. — Так что за яд?

— Яд повергает бессмертных.

— Это я уже слышала.

— Но на себе его не испытывала.

— Как видишь.

Гуру отвернулся.

— Это что, такая большая тайна? — Виктория развела руками, испытывая лёгкий прилив раздражения. Поведение Арджуна ей не нравилось.

— Это не просто яд, — передёрнул плечами гуру, между тем делая вид, что засовывает блюдце обратно на полку. — Это кровь роланга.

— Роланга? — к сердцу подкатило нехорошее предчувствие. — Ты имеешь в виду…

— Да, имею в виду тех самых ролангов, — на этот раз раздражение пытался скрыть гуру. — Ты же не думала, что твой враг использует что-нибудь простенькое? Чем люди убивают друг друга? Пули, ножи… Нет, в твоём случае это не работает. Ему нужно было оружие против бессмертных, оружие мёртвых, и он его получил.

— Откуда? — Виктория присела на ковёр, поддаваясь слабости. — Откуда у него кровь роланга? Как ему вообще удалось добыть её?

— Вероятно, так же, как удалось поднять роланга. Способов много.

— Я его совсем не знаю. Когда-то он казался лёгкой добычей. Бежал от меня по снегу, как загнанный олень… Не побоялся замёрзнуть в водах реки, прыгнул с обрыва вниз, — на губах Виктории заиграла усмешка. — Через смерть мы освобождаемся, Арджун. Падаем только затем, чтобы взлететь ещё выше. Сгораем в пламени, чтобы воспрять из пепла.

— А сколько раз умирала ты? — спросил гуру. — И сколько раз тебе предстоит умереть?

— Умереть можно один раз и окончательно, а можно умирать каждый день.

— Если каждый день вызывать на бой богов, чего ж тогда роптать на незавидную долю?

— О чём ты, Арджун?

— Я говорю о том ракшасе, которого ты привела сюда, — увенчанный острым ногтем палец уставился на окно. Не понимая, кого подразумевал гуру, Виктория поднялась с пола и выглянула на улицу.

Клод сидел на траве и цедил виски. Кругом лежали их рюкзаки. Прислонившись к стволу дерева, Мелькарт смотрел вдаль на развёрнутую долину. Его привлёк вид леса, распластавшегося у подножия снежных гор, извилистой реки и кристально чистого неба. Виктория не видела выражения лица мальчика, но ей приятно было наблюдать, как ветер играл в его волосах. Ладонью Мелькарт поглаживал кору дерева, будто ласкал, и отчего-то хотелось представить, что он водит этой рукой по её телу. Виктория порывисто вздохнула.

— Он необычный. Пожалуй, самый необычный из всех, кого я встречала.

— Я слышал крик моего дэва, когда этот «необычный» приближался к дому, — в голосе гуру звучало неприкрытое недовольство. — Я не пущу его за порог. Вам придётся уйти.

— Скоро сядет солнце, — Виктория подошла к старику и заглянула в его глаза, блестевшие золотом. — Прошу, позволь нам остаться до рассвета!

— Нет.

— Но куда нам пойти? Я никого не знаю в Патне, а машину сейчас поймать не удастся.

— Нет.

— Арджун, мы не ели несколько часов, и нам негде остановиться!

— Нет.

— Но почему?

— Потому что ты привела ракшаса! — гуру уже шипел. — Тьма его чёрной ауры затмевает огонь моего дэва. Я совершу предательство, если позволю ему переступить порог этого дома. Разве не видишь, как дрожит пламя у великого Агни? Как извергается дым? Не видишь, что после ритуала я слишком устал, чтобы сопротивляться чарам ракшаса? Уводи его!

Виктория потрясённо взглянула на статую двухголового дэва. Страшный индийский бог, опоясанный дымом, скалился; лампада коптила. В потёмках тесной комнаты всё выглядело иллюзорно, будто из потустороннего мира.

— Почему ты зовёшь его ракшасом? — понизив голос, спросила Виктория. — Он человек, как и все мы.

— И человек может родиться ракшасом, — гуру повернулся к своему дэву, словно ожидая поддержки. — Он приходит на Землю нам на погибель. В карме его все грехи прописаны. Людоед. Но ест он не мясо, не плоть людей, а пожирает наши силы, наши души. Демоны помогают ему; он им как брат. К человечеству ракшас питает лишь ненависть. Презирает нас. Убивает и велит убивать другим. Ты должна помнить легенду о Раване, что правил миллион лет назад. Демонический повелитель — ракшас, жаждущий владеть миром. Единственный, кто победил его в схватке, был Рама, седьмой аватар верховного бога.

— Рама сражался с Раваной, потому что тот украл его жену, — фыркнула Виктория. — не любовь к человечеству толкнула его на подвиги.

— Ну а этот ваш бог… Иисус? Он принял на себя все грехи.

— Его распяли, потому что он поставил под удар власть первосвященников и кесарей.

— Ты не веришь ни в людей, ни в богов, — задумчиво протянул гуру. — Во что же ты веришь?

— После семисот с лишним лет веры не остаётся.

— Поэтому силы тебе отказывают. Тот, в ком живёт вера, преодолевает трудности вполовину легче, чем тот, у кого в груди пустота.

— И во что же мне верить?

— Да хотя бы в завтрашний день. Ради чего таскаешь с собой ракшаса? Ради риска, ради забавы? А может, это ты таскаешься за ним? — столкнувшись с её недовольным взглядом, гуру язвительно усмехнулся. — Не отрицай, я заметил, как ты на него смотришь. Хочешь в него поверить? Глупо. Все ракшасы оборотни: у них много лиц, и с каждым ведут себя по-разному, и для каждого принимают ту форму, которую от них ждут.

— Прям чудовище какое-то, — улыбнулась Виктория. — Мелькарту двадцать лет, а ты из него Антихриста делаешь.

— И чем же тебя привлёк двадцатилетний мальчишка? Что он совершил такого, что ты на него повелась?

— Он сам меня нашёл. Я нужна ему.

— Это и есть причина, почему ты взяла его? Приятно быть нужной кому-то?

— Да, приятно! — женщина подошла к старику чуть ли не вплотную. — Это ты живёшь в одиночестве. Спрятался от людей и судишь их. А попробуй окунись в их мир, хуже ракшаса будешь. Скажи, Арджун, ты любишь кого-нибудь, кроме своего бога? Или сердце отшельника закрыто для простых смертных?

— Было бы закрыто, стал бы тебя спасать? Или думаешь, ритуал провести как в игру сыграть? — индус рассмеялся прямо в лицо Виктории. — Тебе не нравится слышать правду. Как и другие, бежишь от неё, да ещё огрызаешься. И это вместо благодарности за спасение.

— Спасение? Одной рукой ты помогаешь, а другой губишь. Затемно отправляешь нас в лес ночевать, к ядовитым змеям и насекомым.

— За них боишься? Нет, не за них… За ракшаса своего. Тот, который тащил тебя, силён. А ракшас загнётся!

— Да, боюсь за него. Доволен? Боюсь. Это не похоже на меня? Боюсь, что Бальзамо придёт за Мелькартом раньше, чем успею его научить сражаться, раньше, чем поставлю на ноги! Неизвестно ещё, кто кому больше нужен: я ему или он мне. Да, не хочу быть одна, Арджун! Этот мальчик, которого ты назвал ракшасом, кое-кого мне напомнил… Знаешь, он напомнил меня в юности… когда я была по-настоящему жива! Да, мне недолго осталось. Предел близок. Все привыкли видеть меня в добром здравии, в роскоши, все привыкли к образу всемогущей Виктории Морреаф, но наступит день, когда придётся лечь в гроб, и кто после меня останется? Развалится «Walpurgis adherents», разбегутся люди, которые верили в непобедимую фрау. У бессмертных нет возможности иметь кровных детей, поэтому мы ищем наследников, ищем тех, кто похож на нас прежних.

— Э, а строишь из себя пустышку, госпожу недотрогу, а вон какие страсти кипят, вон какая любовь извергается, прямо как яд, которым ты тут плевалась! Да, от смерти не убежишь, конечно, даже на другой конец Вселенной: это неизбежность, только вот почему-то неизбежности боятся. Хотят всем владеть, и смертью в том числе, а разве можно? Вот пожила ты семь веков, а тот же Рама одиннадцать тысяч лет жил, а всё равно ушёл. Всем отведён свой срок, кому двадцать, кому сто, кому семьсот лет, а кому не больше пары дней. Таково колесо сансары: рождаешься — умираешь, рождаешься — умираешь, и так до поры до времени. Говоришь, не отдашь этого мальчика врагу, да разве он будет твоего разрешения спрашивать? Поступит, как нужным посчитает. От тебя вовсе не это зависит. Говоришь, веры не остаётся, да разве ты не живёшь согласно своей вере? И разве не защитишь ненаглядного ракшаса потому, что веришь в него, веришь в то чувство, которое заставляет тебя защищать? Э, не путай себя и других не путай!

— Да ты сам запутался, Арджун. Посмотри на меня. Я похожа на влюблённого человека?

— Вот именно, ты человек, а люди имеют странную привычку привязываться. Неважно, к кому или к чему: никак не отрекутся от того, чего возжелали. И в тебе течёт желание. Смотрю в твои глаза и вижу, какая ненастная погода бушует: ураганы, гром, молнии! Аж страшно. Слишком сильные чувства в тебе, никакой умеренности. либо во льду замерзаешь, либо в пламени горишь, нет чтобы равновесие сохранять!

— Не знаю, зачем ты всё это мне рассказываешь, Арджун…

— А не расскажу, ни от кого больше не услышишь. Слово несёт силу, а сила в знании. Другой вопрос, как это знание применить.

— Мне бы помогло сейчас знание того, где ночь провести.

— Насчёт этого не переживай. Чуть севернее есть деревня. Найди женщину по имени Нилам. скажи, что пришли от Арджуна. Она о вас позаботится.

— Вот так просто? — Виктория покачала головой. — И давно ты был в деревне? Почему уверен, что твоя Нилам ещё там живёт?

— На всё есть свои причины, — пожал плечами гуру. — Солнце скоро сядет. Тебе и твоим спутникам лучше поспешить.

— И далеко до деревни?

— На закате будете уже на месте. Идите вверх по тропе, не собьётесь.

Виктория развернулась к выходу, но у порога остановилась. Пальцы не дотянулись до дверной ручки.

— А кто придёт на твоё место, Арджун? — обеспокоенно спросила она.

— Найдутся, — шутливо отмахнулся гуру.

Небрежность в отношении к наследию коробила, но фрау Морреаф слишком мало была сближена с индийским целителем, чтобы корить его. Несмотря на различия в трактовке вещей обладатели знаний старались держаться друг друга и не обрывали связующую их нить. Отшельнический образ жизни ставил гуру за грань общества и государства. Виктория называла подобное существование лицемерием, полагая, что за какие бы стены ни спрятался человек, он в любом случае останется самим собой. Жить в социуме, участвовать в появлении и разрешении общих проблем всегда казалось ей правильнее. Некоторые события закаляют, а некоторые, наоборот, размягчают: чем дольше, больше, активнее, тем сильнее чувства, сильнее жажда. Гуру верно подметил, у неё в душе — гром и молнии, но умеренности она позволить себе не хотела. Возможно, потому что сжигавшая всё вокруг страсть приносила болезненное удовольствие. Иногда нужно загнать себя в угол, в положение обманутого и оскорблённого. Не из ненависти к собственному отражению — скорее, причина этого опять была скука. Живой Виктория сознавала себя под воздействием терпких, как старое вино, ощущений. Пусть они истязали, томили, приносили эйфорию, даже порождали страх…

Ещё никогда смерть не витала так близко.

— Не думаю, что нам доведётся снова встретиться, — Виктория сомкнула пальцы на дверной ручке. — Прощай, Арджун. И прости, если обидела.

— Прощаю, — раздался короткий ответ, после которого женщина вынырнула в горную прохладу.

Заметив появление хозяйки, Клод моментально вскочил и отряхнул от травы джинсы.

— А я уж боялся, вы меня бросите, — пробормотал он.

С улыбкой на лице Виктория присоединилась к компании.

— Не дождёшься.

— С выздоровлением! — поздравил Мелькарт.

— Спасибо. Что ж, наше путешествие ещё не окончено.

— Почему? — не понял Клод. — Разве мы не остаёмся у вашего гуру?

— Он не пустил нас на ночь.

— Ну ничего себе! А я думал, эти ребята-индуисты практикуют сострадание к ближним.

— Не сегодня. На севере есть деревня. Надеюсь, нам не откажут в ночлеге.